Письмо второе

Отделяясь на мгновение от тебя и осознавая свою ущербность, я снова понимаю, что мне нет места в этом городе. До этого апатичный и равнодушный, греющийся на солнышке, как усталая змея, город внезапно потягивается и хочет меня убить.

Он разверзает на моем пути пасти аттракционов, разбивает меня в зеркалах своих публичных витрин, развевает бессчетные флаги непонятного мне государства. Откуда-то из под земли вырывается людской поток, многие мчатся в железных панцирях, кто-то бежит в пластиковых сандалиях. Все улыбаются и смеются; хмурых лиц нет.

Я точно знаю, что всех хмурых здесь убивают. Точнее, делают три предупреждения, и, если ты ни разу не улыбнулся, дают огонь на поражение. А мне совсем не хочется улыбаться.

В бензиновой дымке я теряю аромат твоих глаз, блеск твоих волос, смех твоих ресниц. Меня атакуют бесчисленные мифологии хохочущих и рычащих банеров, выколотые глаза заброшенных небоскребов втягивают меня в себя. От перекрестных ветров и лукавых взглядов некуда деться: на улицах лежат тени воспоминаний, нагоняют и охватывают серые городские мысли.

Травы в городе нет. Деревья срублены. Возвышаются равнодушные алюминиевые столбы - всего лишь столовые приборы для поедания разной хмурой живности.

Я вижу довольные и полные лица - но вникать в причину их довольства, я не желаю. Мы все, переплетенные электрическими проводами внезапных импульсов, устремляемся навстречу друг другу, людской поток подхватывает меня, опрокидывает на землю и швыряет в равнодушную холодную стену.

И если вдруг мой взгляд остановиться на чьих-то лукавых и манящих глазах я закричу: "Бежать". Мне нет здесь места, а, если сражаться с собственными тенями, то лучше выколоть глаза, и бежать из города в пустынь.

Недавно я подумал, что пустынь также желает меня убить, а равнодушный степной ветер с той же апатической радостью развеет мой опаленный солнцем прах в направлении хищного города.