Поле БОМЖ

        Мы встретились с ним, как заново родились. И, как в детстве, нам вдруг и на быструю речку захотелось, и на поле гороховое…
        - Как твоя жизнь, Николай? – спросил я земляка-одногодка. И не было для меня в эти минуты человека милее и желаннее. И не было общения приятнее.
        - А, какая тут жизнь?! – отмахнулся ветеран. - Так себе! Погибает Чернодыровка.  Районка  только и строчит: «Продаю, продаю»… Ещё никто не написал: куплю дом в Чернодыровке.
       - А почему  так, Коля?
       - Да потому, что – Чернодыровка.
       - А причём тут это?
       - А при том, при всём. Я давно заметил, что от названия поселений или заведений  зависит и их судьба. Чернобыль, к примеру, разве не чёрная быль? А как споткнулась «Хромая лошадь» в Перми… Ну и Чернодыровка наша – бездонная дыра чёрная.
       - Интересно!
И почему только светлая деревенька «средь высоких хлебов» Чернодыровкой называется?  Может потому, что веками люди спины гнут на полях, а достаток их, как в чёрную дыру, куда-то уходит. Чернодыровские земли никогда не принадлежали крестьянам. То они были помещичьими, то колхозными. С чего же прибыли быть? Даже огород свой на полметра расширить не моги!
       А тут вдруг волна перестройки накатила. И понесла всё наоборот. «Порезали» землю  на паи, и получай гектары чернодыровец. Неважно, что только родился. Принимай подушно свой надел – твоя земля! Иные семьи по пятьдесят и более гектар получили. Некоторые крестьяне попытались даже земельку  обрабатывать. «А как же?! Своя, чай, долгожданная кормилица!».
       А поля словно оскорбились и обиделись. Наделы до горизонта распростёрлись, а люди, как на смех, с лопатами пришли!  Это же не огород на полметра  расширить.
Сельчане, что поближе к технике обретались, стали кооперироваться. Но и из этого ничего хорошего не вышло. За один литр солярки надо четыре  литра молока отдать. Это где ж такие молочные реки имеются? А за новый трактор, к примеру, и амбара зерна не хватит.
       - Ну и пошла новая рыночная волна, - подытожил Николай Иванович. – Как поветрие на боль в животе пошла, не остановить.
       - Неужели и ты, Коля, землю продал?
       - Конечно, два пая по десять гектар с женой продали. Старые мы…
       - И почём кормилица?
       - Стабильно. По девятнадцать тысяч рублей за пай.
       - Что же, сто девяносто рублей за гектар?!
       - Именно!
       - А за сотку?
       - Сам считай!
       - Да у нас сотка десятки тысяч стоит, а кое-где и миллионы…
       - Вот я и говорю: если бы Москва называлась Чернодыровкой, то земля у вас была бы дешевле нашей…
       Мы, наконец,  вышли к полю,  которое  во времена колхозов, иногда засеивалось горохом. Вот бы сейчас с ботвой надёргать, целое беремя, той зелёный сладости и – на крутой бережок.
       - Не получится, друг, - отозвался Николай Иванович. – Поле лет пять уж БОМЖ.
       - Это как понимать?
       - То есть поле не возделывается, то есть оно, как и БОМЖ, без значения. Так остряки наши деревенские брошенные  поля  называют. Значит, Без Обработки, Молотьбы  и Жнивы. БОМЖуют поля смотреть жутко.
       Да, картина, конечно, удручающая. Поле на берегу раскинулось перед нами во всей своей запущенности. Колючки, чертополох, прочий бурьян и потрясающее обилие чернобыльника. Да какая же чёрная быль прогулялась здесь?  Ну, да, сменился хозяин. Был, какой-никакой земледелец, стал – землевладелец. Была земля  барская,  колхозная, стала купеческой. Что ни правитель, то новые реформы…
        В зарослях бурьяна  жадная лисица расправлялась с перепелиным гнездовьем.  Взрослые птицы кружились над самой пастью хищницы, отвлекая от птенцов, которые прятались в  чернобыльнике. Над полем стоял жалобный гам.
        - Ах, ты проклятая! – сняв шляпу, бросился на помощь перепелам Николай Иванович.
Я – за ним. Но, запутавшись в чернобыльнике, упал, раскинув в стороны руки. Разогретая земля вдруг пахнула в нос чем-то тёплым и родным, как сладким зелёным горошком, как самим безвозвратным детством.  Я плотнее прижался раскинутыми руками к тёплой пахучей земле, словно обнимая её.
        - Прости, земля бесценная…  Именем голодного военного детства прости, - в горечах чувственно высказался я, сам толком не понимая, что говорю. Хорошо, что не заметил моего объяснения Николай Иванович.
       - Ну, ты чего разлёгся? – подошёл он. - Уж не горошек ли ищешь? Нет тут ничего. Поле – БОМЖ.