Вечер в Вильямсбурге

- You are an alien! - восхищенно говорит мне одетый в полосатую курточку карапуз лет пяти, крепко держась одной рукой за палец левой руки своей мамы.
- How did you find out? - шепчу в ответ я, немного наклонившись к мальчугану. Он без слов показывает пальцем на карман моих брюк и еще дальше заходит за мамины ноги, отчего вскоре из-за них торчит только его вихрастая голова. Перевожу взгляд на свои брюки - через карман тускло мерцает зелененьким светодиод моего сотового телефона, показывая полный заряд. Мальчишка завороженно смотрит на мерно мигающий огонек. Я машинально трогаю сотовый, потом, глядя прямо во внимательные бусинки глаз, касаюсь указательным пальцем своих губ и улыбаюсь своему визави. Он в ответ мне расплывается в довольной ухмылке, понимая, что его догадка - тайна, о которой не надо говорить даже маме. Молчаливо скрепив наше соглашение, показываю ему пальцем на девушку, вокруг которой стоит наша группа.

Девушке лет 20, она одета в длинное, почти до пят, темное платье с длинными рукавами, которое в темноте вечера кажется черным, поверх платья красуется белый передник, сшитый из простой ткани с кружевами по краям. На плечах девушки черный платок, на голове - такой же черный капор, из-под которого виднеется белый батистовый вкладыш. Девушка держит в руках керосиновый фонарь "летучая мышь", от него разит на километр. Огонь, раскачивающийся на кончике фитиля, пляшет под сильным ветром, как сумасшедший, наши тени выделывают немыслимые пируэты, налетая друг на друга, сталкиваясь и разлетаясь в танце с непредсказуемой хореографией. Девушка крутит головой во все стороны, озабоченно смотрит на небо, которое по горизонту окрашивается яркими всполохами, и произносит:"They promised a thunderstorm at the evening, such a pity. If some of you don't want to go, please stop by at the management office and ask for tomorrow's trip. I completely understand - our cemetery is not a very romantic place, especially at night with a thunderstorm." Народ начинает обсуждать варианты, становится видно, что еще чуть-чуть и порядка в этой группе уже не будет, если срочно не принять мер. Довольно громко, ни к кому не обращаясь, замечаю:"The first time I was ever kissed was in a cemetery." Рядом раздается смех, обстановка разряжается, группа практически полным составом решает двигаться на ночную экскурсию.

Гроза начинается внезапно, как будто выскочила из-за угла, крупные капли громко и больно стучат по голове, молнии заполоняют уже не только горизонт, все отчетливее слышен сухой электрический треск каждого разряда перед тем как перейти в эхо яростного грома. Вся группа, не дожидаясь команды, визжа и подталкивая друг друга, дружно втискивается в аптеку, над которой красуется вывеска "Dr. John Minson Galt's Apothecary" и которая по счастью до сих пор открыта. Заправляет аптекой сморщенная лицом рослая дама в таком же наряде, как и наша девушка, только верх ее платья обрамляет красивый вязаный крючком белый воротничок "отворотом". Без труда одним движением тяжелых глаз из-под круглых очков остановив перешептывание двух своих молоденьких помощниц, явно приступивших к разбору мужской половины нашей группы, она по очереди интересуется не надо ли каких-либо снадобий вновь вошедшим. Пока очередь опроса доходит до нас, успеваем подробно осмотреть аптеку, сплошь увешанную какими-то травами по стенам, вдоль которых стоят деревянные капитально сделанные шкафы со стеклянными дверцами. В шкафах беспорядочно, как нам кажется, натолканы бутыльки и склянки разного размера, фасона и цвета. На многих нарисованы черепа с костями. Свободные от снадобий стены сплошь закрыты полками практически до потолка. На полках тоже стоят склянки, сосуды формы "Джин Хоттабыча", какие-то миски с пестиками, песочные часы, весы разных форм и размеров, фарфоровые вазы со старинной росписью, кувшины с крышками и без.

Гроза обрывается также неожиданно, как и началась, всполохи теперь видны лишь у горизонта, раскаты далекого грома никого не пугают, мы высыпаем на улицу, радуясь свежести и чистоте ночного летнего воздуха. Кладбище слегка разочаровало - примитивный прямоугольник в простенькой ограде, рассмотреть памятники в свете "летучей мыши" нам толком не удавалось, оставалось лишь слушать рассказ нашей девушки. Повествование было незатейливое без выкрутасов - жил-был молодой человек, влюбился в местную красавицу, родители которой были категорически против простолюдина, встречаться им запретили, собирались выдавать ее за выгодную партию. Но любви ведь не прикажешь. Правда, и войне не прикажешь. А в аккурат случилась Гражданская война, и парень ушел воевать, а назад вернулся лишь его гроб. Похоронили солдатика с почестями, стала девушка на его могилку приходить вечерами - плакать. Пришла в один прекрасный вечер, а могилка-то пустая, гроб открыт, солдатика нет. Тут над нашей группой повисла задумчивая тишина. Не знаю про что думали остальные, а я уже было собирался рассказать про "черное-пречерное пятно на черном-пречерном потолке, красную-прекрасную руку и ... отдай мое сердце!" Но в этот момент девушка продолжила - с момента исчезновения тела из гроба в соседних домах стали происходить странные вещи: люди слышали чьи-то разговоры на чердаках, по ночам в коридорах звучали чьи-то тяжелые шаги, закрытые на замок двери вдруг открывались и хлопали, появились очевидцы, наблюдавшие огонь свечи за закрытыми ставнями в заколоченных домах...

- Have you seen this yourself? - поинтересовался кто-то из глубины группы. - No, but I've heard squeaks and creaks many times. Группа уважительно молчала. Внезапно из черноты неба снова полило, правда, на этот раз без устрашающих спецэффектов. Экскурсию можно было считать оконченной, мы поблагодарили девушку. Надо было поторапливаться - нас ждал заказанный ужин в таверне Кристианы Кэмпбел, любимой таверне Джорджа Вашингтона. Опаздывать нам не хотелось, чтоб не потерять заказанные места, да и животы от длительной прогулки на чересчур свежем воздухе уже подбирались к спинам. Мысли о близкой еде усиливали наше слюноотделение и гнали нас по слабоосвещенной старинными газовыми фонарями Йорк стрит в направлении таверны.

Здание таверны оказалось двухэтажным, что было на первом этаже мы рассмотреть толком не успели, потому что нас встретил и тут же взял в оборот рослый малый в деревянных башмаках, белой простой рубахе, поверх которой была надета темная жилетка, коротких штанах чуть ниже колена и то ли чулках то ли гетрах, на которые спускались застегнутые снизу на пуговицу штанины. Парню на вид было года 22-24, вслед за нами в таверну ввалились три девицы в ультрасовременной одежде, которые успели только облизнуться на нашего официанта. Им же достался плюгавенький мужичонка лет за пятьдесят, кривоногий, короткопалый, несколько его зубов торчало наружу, отчего его улыбка напоминала оскал черепа на Веселом Роджере. Девицы заспорили было с распорядительницей, которая держала не то ухват, не то лопату для посадки хлеба в печь, была простоволоса и распарена печной работой; спора не вышло, плотоядно озираясь на слабоодетых как снизу так и сверху посетительниц, мужичонка повел их по скрипучей лестнице на второй этаж сразу вслед за нами.

Заказав на ужин рагу из крабов со шпинатом и артишоками, поджаренные в лимонном соусе устрицы, телячьи ребрышки с хреном и колониальный пирог с крольчатиной и уткой, вымоченными в портвейне, мы попросили принести для разгону темного пуэрториканского рома, смешанного с персиковым бренди для мужиков и королевский панч с соком лайма и бурбоном для наших дам. Только тут, когда он принимал наш заказ, мы хорошенько рассмотрели нашего официанта, а также заметили на нем темный треугольный нашейный платок, который пропустили внизу у дверей. Девицы в миниюбках и отсутствовавших лифчиках уселись за столом напротив, демонстративно вынули сигареты и яростно взялись за курение, неприкрыто выказывая ненависть к своему официанту и пуская слюну всякий раз, когда наш появлялся возле столов, которые он обслуживал. Видя готовность девиц к сексуальной прелюдии, я даже высказал идею продать его им подороже и таким образом оплатить свой ужин, который грозился обойтись нам в нехилую сумму, но наши дамы дружно высказались против плюгавого, поэтому пришлось расстаться с такой творческой идеей и приготовиться к мысли раскошеливаться через час-полтора.

Снизу раздалась старинная ирландская музыка, через несколько минут на второй этаж поднялись два странствующих музыканта; один играл на скрипке, второй - на некоем подобии гитары, только струны и на одной и на другой были мягкие, они тянулись и издавали удивительно нежный плачущий звук. Парни спели пару протяжных мелодичных песен на гаелике, а потом сыграли джигу, начало которой было медленное, середина быстрая, а концовка настолько зажигательная, что наши ноги под столами стали притоптывать в такт деревянным башмакам музыкантов и официантов. Девицы за столом напротив ненавидели нас из последних сил, вид и излишняя старательность их подержанного официанта только выводили их из себя все больше и больше. Видя, что их вечер "прожит зря", я подозвал нашего малого, который наклонившись ко мне пониже (иначе я б не услышал ни слова из-за музыки) рассказал, что он - junior in The Mason School of Business in the William and Mary, и что тут он изредка подрабатывает вечерами (как делают практически все студенты универа, которых мы видели в одеждах 18 века на улицах), а днем берет дополнительные классы в William and Mary, и попросил его "поставить от нашего стола ихнему" по стакану Witches’ Revenge - светлый ром с абрикосовым бренди и ананасным соком. Наши дамы посмотрели на меня неодобрительно, зато девушки "без нижнего белья" растаяли в обольстительных улыбках, на которые я ответил лишь движением пальца в направлении нашего официанта, уже несшего им запотевшие стаканы с напитком на темном старинном подносе.

Расплатившись и оставив студенту хорошие чаевые, мы двинулись вниз по скрипучей лестнице. Выпитый за ужином пряный ром тепло разливался по телу и заставлял покрепче держаться за поручень. На улице стало совсем темно и свежо после прошедшей грозы. В сторонке стояли несколько девушек, одетых в уже знакомые нам длинные платья и капоры с какими-то корзинками в руках. Вся наша компания долго смотрела в их сторону, пока девушки не прыснули в ладошки веселым хохотом и не убежали за угол таверны. Мы остались одни. Небо накрыло нас близкой звездной чернотой. Крутя головами и держась друг за друга, чтобы не упасть, мы начали разыскивать хоть что-нибудь знакомое, пока не наткнулись на Большую Медведицу. Она и в Америке была точно такой же, как на Урале. Только не лежала на днище ковшика, как ей положено, а стояла "на попа".

Вильямсбург. Лето 1997.