Лапыш

                Это произведение - подарок моему Другу....




Я медленно шел по самому краю покрытых рябью луж. Лапы утопали в холодной зыбучей грязи. Осенний ветер трепал шерсть на спине, зло подгоняя вперед. Моя шубка почти не грела, но я старался не обращать внимания на ни пронизывающий ветер, ни на навязчиво моросивший дождь. Он шел с полудня. Вся это время я прятался в картонной коробке у самой кладбищенской ограды, рядом с домиком сторожа. Но уже смеркалось, и хоть дождь становился только сильнее, мне предстояло отправиться в свой ежедневный путь. Куда бы я не уходил на поиски еды, каждый вечер я возвращался к невысокой мраморной плите в западной части кладбища. Я не мог оставить Его ночевать одного.
Сильный порыв ветра налетел так внезапно, что я, не успев поймать равновесия, лишь взмахнул лапками вверх и полетел в лужу навзничь. Через мгновение ледяная густая жижа поглотила меня, проникая в тонкие ноздри и затекая в короткие ушки. Не знаю, были ли мои уши на самом деле короткими, но мне они казались именно такими. Холодная мгла сомкнулась надо мной, погрузив в ватную тишину.
Иногда я думал о том, что увидел мой друг там, по ту сторону мира. А вдруг там тоже нет ничего, лишь вечная молчаливая ночь? Такая же ледяная, как эта осенняя лужа. И он там один, совсем один…. А я здесь! Барахтаюсь в грязи, как какой-то неуклюжий жук!
Я собрал последние силы и встал на трясущиеся лапы. Коротенькие и неуклюжие, четырехпалые, как и передние. Грязная вода струями текла по всклокоченной, когда-то белой, а теперь пепельно-серой, как тень, шерсти. Моя шкурка потемнела в тот день, когда мой друг ушел… туда, откуда нельзя вернуться. Я громко фыркнул, пытаясь избавиться от посторонней жидкости в носу. Потом еще и еще раз.
Было холодно, а ветер в ту же секунды пробрался под намокшую шубку, больно царапая меня своими острыми коготками. Я повернул свои ладони тыльной стороной к себе. Как жаль, что у меня нет когтей. Но Он придумал меня таким, с мягкими толстыми пальчиками, Он не хотел, что бы я мог кого-нибудь обидеть. Но, оказывается, обидеть можно и не имея острых когтей и зубов…
В ушах шумела вода, но у меня не было времени вытряхнуть ее – стало совсем темно. Я не боялся темноты, не боялся ночи…. Но ты боялся их, я помню, как каждый вечер ты забирался под одеяло и просил рассказать тебе что-нибудь такое же светлое и чистое, как летний прозрачный день. Так мы и засыпали: маленький мальчик в синей пижаме и белый смешной зверек, греющий его бок. Ты боишься темноты, Ты совсем один, а я все еще здесь, в этой грязной луже, под осенним тоскливым небом.
Я быстро выскочил из лужи и тут же увяз в склизкой грязи. Но сейчас мне было не до чистоты. Я встал на землю всеми четырьмя лапками и отряхнулся, словно дворовый пес, так что вода полетела в разные стороны каскадом.
Он не любил, когда я бегал на четырех лапах, словно обычное животное, но ночь была уже здесь, и надо было торопиться. И я побежал. Я больше не замечал моросящего дождя и холодного ветра. Я сам был дождем, я сам был ветром, я был этой ночью…. Как когда-то давно, в те времена, которых я не помню. Нет, память о них навечно во мне, но я не могу, не хочу вспоминать о них. Я хочу, чтобы сейчас во мне жили лишь воспоминания об этом Мальчике, Мальчике создавшем меня в один из длинных темных вечеров. Я существовал и до этого, но я был кем-то другим. А потом сквозь марево летного вечера услышал Твой зов. Ты звал, Ты нуждался во мне. И я пришел. Я тал тем, кого Ты хотел видеть. И Ты назвал меня  Лапышем.
Ночь расступалась передо мной, таяла темнота и все четче и четче прорисовывалась впереди очертания невысокой черной гранитной плиты. Не останавливаясь я перепрыгнул через невысокую ограду и упал грязными четырехпалыми лапами прямо на гладкую могильную плиту. По инерции прокатился по ней и чуть не слетел вниз, снова в глубокую ледяную грязь. В какую-то долю секунды успел ухватиться за край памятника и больно стукнувшись, остановился. С трудом переводя дыхание, я поднялся. Глядя прямо на меня, с фотографии на памятнике улыбался зеленоглазый мальчик. Я улыбнулся ему в ответ – я успел, я пришел. И Ты не будешь один этой темной ночью. Я буду с Тобой.
Таким какой я сейчас, я родился жаркой ночью середины лета. Первое что я увидел, были Твои зеленые глаза. Такие яркие и лучистые. Я смотрел и не мог оторваться. А Ты спросил: « Ты настоящий?» А потом взял в руки, и я сидел на Ттвоих теплых мягких ладонях, и никогда раньше мне не было так хорошо. Я был только Твоим и только для Тебя. Но я не смог спасти Тебя….
Я стоял под дождем, и грязь вместе с водой стекала по моей шерстке вниз, на холодный гранит. Наверное, Ты придумал меня таким, чтобы я хотел есть и чувствовал тепло и холод. И я останусь таким. Для тебя. Для себя.
А я хотел есть. Из-за дождя мне пришлось остаться без тех крохотных остатков еды, которые мне удавалось раздобыть на кладбище и небольшой свалке прямо за его оградой. Я лазил по помойкам, ел то, что приносили люди на могилы, ночевал на холодной гранитной плите, замерзая под печальным осенним небом. Если бы я позволил себе, то почувствовал бы стыд, понял бы всю безнадежность и бессмысленность такого существования. Но я не позволял себе такие мысли. Не позволял….
Мы были вместе самые счастливые для меня месяцы лета. Мой друг не выходил из комнаты, и мы всегда играли вдвоем. Он читал мне по слогам книги, а я научил его смешной считалке:  Ехала машина грузовая, задавила Николая,
Николай кричит: "Ура! Помогите, доктора!"
Доктор едет на свинье, балалайка на спине,
Поросенок на носу, доктор любит колбасу.
Не знаю, откуда я знал ее, наверное, я многое знал. И я точно знал, что Ты был мой единственный друг. Ты смеялся. И на Твой переливчатый смех приходила Твоя мама. Он улыбалась, видя тебя веселым. Она долго стояла и смотрела на тебя, а потом, когда глаза ее начинала блестеть, быстро выходила, неслышно закрывая за собой дверь.
Ты был болен. Я ведь знал это, но не смог уберечь Тебя…. Я предал Твое доверие и Твою любовь. Разве мог я уйти сейчас?
После полуночи дождь прекратился. Я сидел на мокром граните, свесив вниз лапы. Было холодно, но я не думал об этом сейчас. Небо очистилось. Черное, высокое, как летом. Было тихо, только молодой любопытный Ветерок, отбившись от своей семьи, прятался за кустами, наблюдая исподтишка за странным серый существом на гранитной плите, поставленной в память о маленьком мальчике. Ветерок шелестел остатками сухой листвы, все ближе и ближе подбираясь ко мне. Я пошевелили головой, и испуганный, он, громко шурша листьями, метнулся в сторону.
- Не бойся. – Тихо произнес я и удивился звуку своего голоса. Неживой, как и все вокруг, голос проскрипел, словно простуженный.
Ветерок немного боязливо выглянул из-за куста, служившим ему убежищем, посмотрел на меня и, видимо, все таки не найдя во мне ничего угрожающего, перебрался еще ближе, прильнув к самой земле у ограды могилы.
- Ну, не бойся же. – Попытался улыбнуться я, и понял, что забыл, как это делать.
Кажется, это моя попытка развеселила Ветерок и он, перемахнув через ограду, замер в шаге от меня, с нескрываемым любопытством разглядывая в упор. Я снова улыбнулся, но этот раз вышло лучше. Но Ветерок это почему-то еще больше развеселило. Он отпрянул, словно задумавшись на мгновение. Думать хоть несколько дольше, было не в природе юных любопытных ветров. А потом Ветерок закружился вокруг плиты, то приближаясь ко мне почти вплотную, то, словно пугаясь своей смелости, отскакивал назад и начинал снова вертеться вокруг меня.
Наконец, накрутившись вдоволь, Ветерок остановился напротив, слегка покручиваясь на месте. Непоседливость была очень свойственна молодым ветрам. Хорошо хоть сил наделать больших бед своей суетливостью у них не хватало.
- Меня зовут Лапыш. – зачем-то представился я.
- Лапыыышшшшш. – прошелестел Ветерок. И я почувствовал, как горячая вода навернулась на моих глазах. До этого никто, кроме Мальчика не называл меня по имени.
- Лапышшш…- словно пропел Ветерок. – Лапышшш… - ему явно нравилось называть меня по имени. И, кажется, я даже не был против этого.
А тем временем неугомонный новый мой знакомый вдруг завертелся вокруг своей оси, все быстрее и быстрее. Большие ветры так создают смерчи, сносящие целые города. Но Ветерок был так мал, что от его стремительной круговерти лишь слетели листья с ближайших кустарников. Не успел я спросить, что он задумал, как малыш метнулся ко мне, и я оказался в центре крутящегося вихря. Он был теплый, и неожиданно приятный…. И снова горький комок перехватил мое горло.
Но вот Ветерок выпустил меня и, отскочив чуть в сторону, стал с интересом рассматривать свою работу. Теперь я понял, что было целью этих круговертей – Ветерок просто хотел высушить мою промокшую шерстку. И вот я согретый, немного всклокоченный, но совершенно сухой сидел на том же граните, но уже не один. Накрутившись вдоволь новый приятель устроился рядом с моим боком, согревая его свои теплом. Кажется, он заснул. Ветры тоже могут уставать. Устал и я, но от моей усталости сон спасти не мог.
Длинные горящие полосы пересекали небо, тая за верхушками деревьев. Искры падающих звезд отражались в огромной луже прямо за невысокой оградой. Больше, заполненная свечением, вода не казалась грязной. Я смотрел, как касавшиеся вечности звезды, находили покой в ее глубине, и такое забытое чувство медленно наполняло мое согретое близостью нового знакомого существа.
Мы с Тобой было счастливы долгие летние месяцы, а потом наступила осень. Целую неделю шли дожди. Я сидел на подоконнике. Был вечер, и в темном окне отражалась наша маленькая комната, Мальчик, складывающий высокую башню из разноцветных кубиков. Отражалось все, кроме меня. Потому что я не хотел существовать для других…. Башня все не складывалась, разваливаясь все на том же самом восьмом кубике. Я приложил свою маленькую ладошку к стеклу, и на миг на нем остался крошечный четырехпалый отпечаток.
Ты так и не дождался конца той дождливой недели. Ты ушел. А я боялся. Я забился в самой темный угол Твоей комнаты, ставшей вдруг чужой и холодной. Я смешался с пылью и стал всего лишь тенью. Пепельно-серой тенью, умирающих воспоминаний.
С пола убрали непослушные кубики, так и не ставшие башней. Твоя мама больше не плакала. А потом я покинул нашу комнату. Навсегда.
Но не предаю ли я сейчас Тебя снова, умирая здесь, уходя вслед за Тобой в страну, в которой не живут воспоминания. 
Для того ли Ты создал меня, что бы я, сорвавшись яркой звездой, потух в грязной луже, возле могильной ограды?
Проснулся я от утреннего холода и назойливого шуршания сухих листьев. Я лениво открыл глаза, и тут же в лицо мне полетела охапка хрустящей листвы. Это встречал рассвет Ветерок. Он бесновался в кустах, неожиданно выскакивал из-за них, подхватывал опавшие листья и каскадом подбрасывал их вверх. И он смеялся, звонко, так, как могут смеяться только дети.
Я встал на своих мягких, словно плюшевых лапах, и огляделся. Вчерашние лужи покрылись первый хрупким льдом, сверкая под яркими чистыми лучами утреннего солнца. Словно это сияли упавшие звезды, в их глубине.
Я сделал шаг и тут же поскользнулся на покрывшемся наледью граните могильной плиты, и даже не успев вскрикнуть, полетел вниз. Земля была жесткой, от вчерашней грязи остались лишь промерзшие волны, уже скованные льдом.
Недовольно ворча и потирая ушибленный бок, я поднялся и тут же замер от неожиданности. Прямо передо мной, забыв о своих играх, висел в воздухе Ветерок. Он сочувственно и в то же время удивленно смотрел на меня. Но в следующее мгновение, удивление сменилось восторгом. И сначала робко, а потом все смелее и смелее он стал трепать мою шерстку. Я поднял лапки и с не меньшим удивлением, чем мой приятель, посмотрел на свою мех. Он поменял цвет: серый приобрел голубой, словно перламутровый оттенок. И густой белый подшерсток, мягкий словно пух, пробивался наружу.
Сегодня утром весь мир изменился. Он словно знал, что я уже принял Решение. И, надеюсь, оно правильное. Ведь тот, кем я был раньше, знал почти все. Он не знал только дружбы и любви. Ведь ты создал меня не для себя, я был рожден таким, как ты меня придумал, для другого.
Кладбище не место для воспитания ребенка. Сегодня мы уйдем. Туда, на восток. Сейчас там лежат глубокие белоснежные снега. Там такой яркий свет, что даже ночью светло. Тебе бы там понравилось. Там ведь совсем не страшно. Мы пойдем туда втроем: я, Ветерок и моя память о Тебе. Мы вместе увидим тот мир. А весной, когда снега растают и напоят почву, взойдут подснежники, такие же чистые и белоснежные. А потом придет лето. И Ветерок уже повзрослеет, но все так же будет шелестеть зеленой листвой. Но мы ему это простим, ведь это будет его первое лето. Он должен его запомнить навсегда, так же как и я запомнил свое первое лето. Самое счастливое мое лето.