Оборотная сторона

                ОБОРОТНАЯ  СТОРОНА.

                1.
  Люся тяжело вздохнула и, сделав последние шаги, поставила тяжелые сумки  с  продуктами на лавочку возле входа в знакомый  до мелочей подъезд четырехэтажного грязно-белого  дома из силикатного кирпича. Она быстро вытерла пот с лица, так же быстро глянула на палящее даже здесь в тени сквозь кроны низких молодых тополей, солнце и стала осматривать двор. Было пустынно  и на детской площадке и вокруг нее, крики детворы раздавались где-то в отдалении. Слышны были визги девчонок, трель велосипедного звонка и трубные голоса мальчишек пытающихся  перекричать друг друга.
 - Женя! – громко позвала Люся, и подождала ответа недолго.
 Там, откуда доносились крики детворы, карагачи разрослись  и вверх и в стороны, раскинув свои мелколистные густые кроны прямо над самой землей, и поэтому ту часть двора, Люсе, отсюда было почти не видно. Был виден  только лишь маленький кусочек асфальта, нагретый солнцем и вытертый подошвами ног, дождями и талым снегами  до белизны.
- Женька! – выкрикнула еще громче Люся и от злости притопнула ногой. Ее громкий, пронзительный крик, гулким эхом ударяясь о стены стоящих полукругом домов, заметался в кронах деревьев, будто передразнивая сам себя.
  Через минуту возле подъезда появился запыхавшийся Женька. Весь мокрый от пота, в красной футболке испачканной жидким, растаявшим на солнце гудроном, и черными следами копоти на раскрасневшемся лице. Люся строго осмотрела, застывшую перед ней молча,  фигурку двенадцатилетнего, но малорослого сына,  и скривилась,  как от зубной боли.
- Ну что с тобой делать – с трудом выдавливая из себя слова от закипающего в ней раздражения, спросила она  - Где ты опять изгваздался весь как черт?
 Женька сопел и молча, смотрел на мать чистым и спокойным взглядом спокойных карих глаз. В этих глазах не было ни раскаяния, ни сочувствия, и даже сожаления за свой неопрятный вид. И от этого взгляда Люся вдруг влепила сыну подзатыльник с размаху так, что на голове мальчика взметнулась шапка русых волос, как от порыва резкого ветра. Голова Женьки мотнулась в сторону, и лицо скривилось толи от подзатыльника, толи от усмешки, которая появилась в глубине глаз.
- У-у! Непробиваемый! Папочка родимый! – со злостью процедила сквозь зубы Люся, и тут же повысила голос – Сумку бери!
 Женька с готовностью схватил самую тяжелую сумку и быстро пошел к  входу в подъезд.
Когда Люся, тяжело ступая, поднялась на четвертый этаж и вошла в квартиру,
 Женька уже занес сумку на кухню, и опять  был  в коридоре, стоял  на одном колене,  застегивая сандалии.
- Мама! – позвала Люся и стала разуваться.
- Я здесь, Люсенька – ответил старческий голос, и из кухни шаркая тапочками, появилась седая старуха в стареньком толстом фланелевом халате.
- Мам! Ну, ты посмотри, на кого он похож! – загремела на всю квартиру своим пронзительным  голосом Люся – Ну, что он у тебя совсем не моется? Посмотри на него, посмотри, он же сущий басмач!
 Пока Люся выговаривала матери, Женька попытался выскочить в дверь, но был пойман за руку.
- Куда? А ну стоять! Давай быстро разувайся и в ванную, домой поедешь.
- Люся, милая – запричитала старуха – Я тебя прошу, не забирай ты его. Ему здесь так хорошо! А вечером он всегда дома, и я его сама купаю каждый день. Скажи Женечка?
- Я вижу, как ты его моешь – не убавляя голоса, перебила старуху Люся и тяжело ступая, понесла на кухню сумку.
- Я тут им продукты пру, как лошадь на целую неделю – загремел на кухне ее голос – Папаня его, охламон, помощи не дождешься. С работы придет уже пивом за версту от него воняет, и сразу головой в телевизор. Нырк, и нет его! И этот вырастит таким же…
- Ты чего там прячешься? – еще больше повысила голос Люся – Я тебе сказала быстро в ванную. У вас хоть что-то чистое есть на него надеть?
- Иди Женечка! Иди в ванную – опять засуетилась, шаркая ногами старуха, только после ее слов Женька нехотя стал стаскивать, не нагибаясь сандалии.
- Не рви обувь, чума!  - вскрикнула Люся, увидев из кухни, как сын не расстегивая сандалии, снимает их упором одной ноги в другую – И быстро мыться! Чего копаешься? Чего ждешь? Чтобы ремнем тебя стеганула?
  Когда дверь за Женькой в ванную комнату закрылась старуха прошаркала на кухню, где Люся деловито двигаясь, быстро рассовывала продукты в холодильник и в навесные шкафчики.
- Люся! – дрожащим голосом начала мать – Я прошу тебя, не забирай его, Христа ради! Я и так весь год его не видела, всю зиму дома одна просидела…
- Мама! – возмущенно воскликнула Люся – Вы что, сейчас его видите что ли?  Он у вас целыми днями во дворе шлындает. У меня тоже душа не на месте, что он тут, как оборвыш   у вас. От людей стыдно!
- Люся! – дрожащим голосом  опять вставила слово старуха – Ну ты же работаешь целыми днями, и у тебя он тоже будет бегать во дворе. А я здесь за ним присматриваю. Обедаем мы всегда вместе…
 Старуха все время, пока говорила, все пыталась ухватить мечущуюся по кухне дочь за руку.
- Мама! – оттолкнула руку матери Люся – Вопрос решен! Тем более  что через две недели он едет в загородный лагерь. Ну, ты же знаешь?
- Вот пусть две недели у меня и поживет – взмолилась мать.
- Не трепите мне нервы, мама – обессилено опустилась на табуретку Люся – У меня  и так забот… Петька не звонил?
- Звонил – чуть слышно проронила старуха – Не приедет он. Занят говорит.
- Вот! – воскликнула Люся и опять подскочила на ноги как ужаленная – Он, видите ли, занят, а я должна разрываться. А ему к матери некогда приехать на несколько дней раз в год. Вот Вам и сын! Вот Вам надежда и опора!
 Люся вдруг обмякла вся, тяжело вздохнула и села опять на табурет.
- Нет теперь совести у людей – посетовала  она.
Старуха, тяжело опершись обеими руками о стол, неожиданно тяжело с шумом уронила свое грузное тело на колени.
- Люсенька! Христа ради! Не увози Женечку! – запричитала она – Он единственная живая душа, которая рядом со мной осталась. Дай мне побыть с ним рядом хоть немного – закончила старуха  свою мольбу еле слышным шепотом.
- Да ты с ума сошла мама! – всплеснула руками Люся и бросилась поднимать старуху.
- Вот скажи мне мама – уже спокойно заговорила Люся, усадив мать на табурет рядом с собой – Как я могу оставить тебе Женьку, когда я должна беспокоиться не только за него, но еще и за твое здоровье? Что ты вытворяешь?
 Старуха вытерла ладонью одиноко скользнувшую в морщинистую щеку слезу и угрюмо молчала, отрешенно глядя в сторону.
- Ну, все! – опять яростно воскликнула Люся, поднимаясь – Ну, что ты плачешь? Я же хожу к тебе каждую неделю! Ты уже из дома не выходишь почти, а Женьке нужен присмотр.  Пожил у тебя немножко и хватит. За тобой за самой ухаживать надо и ты не можешь за ним уследить. Так что я все понимаю мама, но извини, ничего не изменишь.
- Вон баба Шура, Катькина мать, умерла в одночасье – продолжала она - Катька и муж ее на работе были, а ее младшенькая Машка, так весь день и ползала возле мертвой бабки пока они с работы не пришли. Ты считаешь это хорошо? – с вызовом спросила Люся.
 Старуха молчала, уставившись невидящим взглядом в пол.
- Слушай! – вдруг что-то вспомнив, воскликнула Люся – А ты не знаешь где Катька? Я ее уже месяц не видела. Сотовый ее все время выключен. Впрочем,  о чем это я? Откуда тебе знать?
- Ко мне Вера заходила, подруга – медленно начала старуха, подняв седую голову – Ты знаешь ее!
- Ну да, Лопатова! – кивнула на ходу Люся, уже опять занявшаяся продуктами.
- Ну вот, она мне сказала, что Катя слегла совсем.
- Как это? – замерла в полуобороте  Люся.
- Ну, она же в больнице лежала – начала опять медленно объяснять мать – Ты знаешь!
- Да! Подлечили ее, она и вышла. Что опять в больнице? – привычно всплеснула руками Люся.
- Нет. Дома она. Вера говорит не встает она уже и в больницу ее не взяли. Цероз  печени. Но она, кажется, не знает, хотя кто их там разберет…
- Катя!- вырвался у Люси возглас, и она замерла, прикрыв рот рукой, будто боясь закричать.
 Старуха подняла мутные, навсегда усталые глаза на дочь и покачала седой головой.
- Молоденькая совсем, и сорока нет – прошамкала она.
-Ой! – вскрикнула Люся – Может тогда надо сходить к ней?
- Сходи – безучастно согласилась старуха.
 Люся засуетилась, забегала по кухне, хватала то замороженную курицу, то упаковки с овсяной кашей, то буханку хлеба, перекладывала бестолково все с места на место.
- Да иди уже – обронила старуха – Я тут сама потихоньку.
- Я быстро – скороговоркой сказала Люся и бросилась в коридор.
- Женьку не выпускай на улицу, а то опять будет грязный – успела крикнуть она, прежде чем хлопнула входной дверью.
 Старуха посидела мгновенье, тяжело вздохнула и поднялась. В это время из ванны появился голый по пояс, с мокрыми всклоченными волосами Женька.
- Куда она, баб? – спросил он.
- Да подруга у нее заболела…
- А! Теть Катя? Так ее Васька говорит ей кранты…
- Ну, что у тебя за слова Женечка - проворчала старуха укоризненно.
- А я че? – огрызнулся Женька – Это же ее сын говорит…

                2.
 Люся, спотыкаясь на ступеньках, бежала так, будто боялась куда-то опоздать или не застать Катю в живых. Но, уже забежав в соседний подъезд и  приблизившись к Катиной двери такой знакомой, окрашенной коричневой краской, с большим стеклянным глазком на уровне ее глаз, она вдруг остановилась, тяжело дыша, в нерешительности. Что-то будто бы остановило ее, как бы толкнуло что-то в грудь невидимое, но твердое. И вначале Люся не поняла, что остановило, и только отдышавшись, почувствовала, что рядом с Катиной дверью и даже по всей лестничной площадке ее обволакивают непривычные и неприятные запахи. Пахло острым запахом лекарств, и чем-то еще до испуга знакомым. Это был непередаваемый запах больницы, перемешанный с запахами хлорки и затхлый запах нечистот, как возле туалета на больничном этаже.
 Люся осторожно постучала в дверь и прислушалась. За дверью слышались громкие голоса, и она постучала сильнее. Дверь скрипнув, неожиданно приоткрылась и тогда Люся осторожно просунула голову в образовавшуюся щель, за порог.
- Ты уже совсем обленилась – услышала она крик Васьки, Катиного сына. Он был не на много старше ее Женьки, наверное, ему было лет  тринадцать или четырнадцать.
- Я тебе, зачем горшок ставлю? – орал на всю квартиру Васька – Руку протяни и возьми. Ты же встаешь? Ходишь? Вот и горшок можешь взять!
Люся почувствовала что-то неладное, что-то резануло ее слух, и она, толкнув дверь, быстро прошла коридор и буквально ворвалась в спальню.
 В комнате была полутьма, шторы были задернуты почти наглухо, и дневной свет пробивался сквозь узкую щель между сдвинутыми в центре окна половинками плотного габардина. Именно поэтому, что глаза не сразу привыкли к полутьме, она не сразу увидела Катю. В нос бил неприятный запах нечистот, а под ногами она разглядела втоптанный  и растертый ногами мелкий мусор на поверхности красного паласа, давно  не видевшего ни тряпки, ни пылесоса.
 На Катиной кровати комком бугрилось  одеяло и торчком, в изголовье стояли две тонкие, слежавшиеся подушки. И только тогда над подушками Люся увидела похудевшее  до неузнаваемости, выпирающее лицевыми костями, и отливающее даже в темноте желтизной Катино лицо. Васькин голос все еще доносился толи с кухни толи из ванной комнаты, где шумно журчала из крана вода.
- Катя – осторожно позвала Люся.
- А-а! – захрипела с кровати подруга, и ее голова оторвалась от подушек на мгновение. Голос Кати был глухой и хриплый, узнаваемый с трудом, но чем-то напоминающий тот, который Люся слышала, когда звонила подруге на сотовый телефон во время ее пребывания в больнице. Тогда она думала, что голос искажается плохой связью, но теперь казалось, что телефон наоборот смягчал все те хриплые и сипящие интонации, которые теперь резали по сердцу Люсе жалобными скрипучими нотами.
- Заходи Люсь! У нас тут не прибрано, как в бедламе, извини…
 Люся осторожно приблизилась к кровати. Она  увидела скомканное грязное одеяло без пододеяльника и  торчащую из-под него худую Катину ступню. Рядом со ступней, костистой, обтянутой, будто чулком желтой кожей она разглядела кусок зеленой больничной, непромокающей  пеленки, напомнившей ей почему-то родильный дом.  Люся  пригляделась и увидела всклоченные разметанные  по подушки волосы, и темные провалы глаз. Сами глаза, черные провалы, утопали во мраке, и Люся не смогла различить их ни по блеску, ни по белкам. Она вдруг прижала руки ко рту, и всхлипнула,  громко, не сдержавшись.
- Да вот – все таким же слабым надтреснутым голосом продолжала Катя. – Все лежу теперь больше. Васька  ругается на  меня.  Да  и правильно. Под себя уже ходить начала… Иногда сил нет подняться, а ему убирать из-под меня дерьмо… Мой-то ушел, у своей матери живет. Приходит редко, только когда выпьет крепко. Плачет все, извиняется. Не могу, говорит, я здесь…
 Катя тяжело задышала, потом прокашлялась видимо устав от длинной речи.
- Ты стул возьми, Люся, садись, посиди со мной немного. Ко мне теперь никто уже не приходит. Раньше заходили и соседи и с работы, а теперь чего уж… Теперь на похороны придут и то ладно!
- Здрасте! – раздался громкий голос сзади и Люся вздрогнув, обернулась.
В дверях спальни стоял Васька, и смотрел на Люсю хмуро будто бы недовольный ее приходом.
- Вы садитесь теть Люд – сказал он басом, как мужик – Я уже убрал все и чистое ей постелил. Сейчас окно открою, все проветрится.
Васька прошел через комнату и нырнул, нагнувшись под шторы. И Люся заметила, что рукава его рубашки грязные и затертые, а сзади она вылезла из-под брючного ремня и висит неряшливым «хвостом». Васька погромыхал рамами окна и в комнату подул свежий, но горячий июльский воздух.
- Я ему окно не даю открывать, когда нет никого – опять захрипела Катя – Оттуда один жар идет, и мне от этого еще хуже становится. Что там на улице жара?
- Да, жарко – заикнувшись на полуслове, откликнулась Люся и опять замолчала, не зная, что еще сказать.  Потом она все же взяла стоящий рядом стул и подсела поближе к кровати.
- Почему же ты не в больнице? – вырвалось у Люси при еще одном взгляде на подругу.
- Не берут, сволочи – раздался над головой голос опять возникшего в комнате Васьки – Отец уже ходил туда раза три, а они все равно не берут.
- Зачем им умирающие, Люся – прохрипела Катя – Слава Богу, медсестра ходит два раза в день, уколы колет. Я от них раньше спала почти весь день, а теперь и они не помогают. Так дремлю иногда…
- Орет еще на меня – строго и сердито сказал Васька – Говорит, антисанитария у вас, грязь. Я и говорю ей, возьми тряпку, да и убери…
- Ты бы не грубил ей сынок – перебивая Ваську, сказала Катя – Она добрая, и покупает все что нужно, когда я прошу, продукты носит…
- Что за даром что ли? – злобно бросил Васька и пошел из комнаты – Были бы добрые в больницу бы взяли и лечили бы - выкрикнул он, уже исчезая в проеме, и Люся почувствовала в его крике скрытые слезы.
- А я чего могу? – доносился его похожий на рыдания крик из другой комнаты – И на Машку надо постирать и в детсад ее собрать!
- Ты уж потерпи Васенька – прохрипела натужно Катя, видимо, пытаясь говорить громко, чтобы сын услышал – Мне уже недолго осталось….
- Господи! – воскликнула в слезах Люся – Да что же это такое? Неужели же ничего нельзя сделать?
- Да что сделаешь, Люся? – спокойно ответила Катя все тем же непривычным надтреснутым голосом – Ничего говорят, уже не сделаешь. Они говорят, печень мы не оперируем, нужно в Оренбург  ехать в Областную больницу. А, когда полежала, анализы сделали то потом при выписке и сказали, что уже и в Оренбург поздно ехать. Говорят, не доедешь, по дороге можешь умереть, триста километров не шутка.
- Я завтра выходная – зло, глотая слезы, заговорила Люся – Пойду в горздрав, в администрацию города, куда там еще нужно… Я на них управу найду!
- Не надо – слабо протянула Катя – Я чувствую, уже недолго мне осталось. Не ходи, не тревожься и людей не тревожь.
- Ты что, Катя? Они же обязаны… - сквозь рыдания выкрикнула Люся.
- Да ничего! – вдруг жестко перебила ее подруга – Все и так понятно, не изменишь ничего. Врачи тоже не дураки. Привыкли мы здесь бабы во дворе горло драть, считаем себя самыми умными. А я пока лежала месяц в больнице повидала кое-что тоже.
 Катя опять тяжело закашлялась, и с трудом достав из-под подушки носовой платок, сплюнула туда. Люся заметила, что на узких посиневших губах подруги мелькнула толи пена, толи кровь. А от ее неторопливых движений в воздухе опять появился тот запах, от которого у Люси кружилась голова, и в груди начинал трястись натянутый до предела нерв, отдаваясь дрожью во всем теле.
- У нас в палате старуха лежала. Рак у нее был. Чуть получше ей стало, ну ее быстренько и выписали, дочь приезжала забирать. Она умерла через недели две, наверное, потому, что тут же вскорости, дочь-то приходила к нам в палату, раздавала печенья и конфеты, чтобы значит помянули. Это уже на девять дней было… Я вот только долго что-то лежу, месяц уже будет. Ошиблись они немного, но все равно скоро уже…
- Все! Хватит! – закричал из другой комнаты Васька – Что у тебя других разговоров нет? К тебе человек пришел проведать, а ты опять за свое…
- Да, и правда, Люся – испуганно зашептала Катя – Чего это я!  Ты уж извини меня!
- Не надо, Катя – вырвалось у Люси, и она прикрыла рот ладонью, чтобы в очередной раз не разрыдаться.
- Да ничего, подруга – стала успокаивать ее Катя – Первое время страшно было так, что не передать. А теперь уже быстрее бы… Только вот просила и Ваську и моего тоже, сходите в церковь, хоть иконку купите, да хорошо бы ладанку зажечь. В больнице у многих были перед кроватью, может и мне спокойнее будет, да и запах от ладана другой…
- Я схожу – вскрикнула Люся – Я же выходная завтра, схожу и приду к тебе!
- Ой! – тяжело вздохнула Катя – У тебя дома своих дел-то,  небось…
- Да какие дела, Катя – лихорадочно быстро заговорила Люся – Женька у матери, на всем готовом, мой на работе днем. Я приду!
- Приходи - выдохнула чуть слышно Катя – А-то одной помирать…
- Хватит, я тебе говорю – опять закричал из другой комнаты Васька.
- Вот, кричит – сказала Катя, и вдруг закашлялась, как-то странно  будто икая. И Люся, только оторвав руки от лица, и вглядевшись в желтое изможденное болезнью лицо подруги, поняла, что та пытается смеяться.
- Мужичок мой, все командует – перестав кашлять, выдавила из себя с трудом Катя.
- А что же твой, паразит! – выкрикнула Люся, но испугавшись своего же громкого голоса в такой тягучей тишине, осеклась на полуслове.
- Ой, Люся – вздохнула тяжело Катя – Ему тоже досталось. Я все болела последний год, а он у меня мужик здоровый, все ходил вокруг… Что же делать теперь? Деньги дает и то ладно…
- Больше не придет – выкрикнул из другой комнаты Васька.
- Ты что? – пораженно зашептала Катя – Ты что, прогнал его?
- Ах ты, сволочь! – вдруг истошно закричала она выгнувшись дугой на кровати – Ты отца родного прогнал!
- Катя, успокойся - кинулась к ней Люся, схватила за руку и опять испугалась и холодной в такую жару руки и ее немого крика. Люся замерла в испуге и слушала как подруга тяжело и хрипло дышит, как будто тянет в гору воз.
- А я смотрю, он не приходит уже сколько – жалобно запричитала Катя.
Васька появился на пороге весь мокрый, с закатанными у рубашки рукавами, руке в мыльной пене.
- А чего ему тут надо? – зло спросил он у Кати – Хоть бы Машку взял на время к себе с бабушкой. Так нет, бабка, видишь ли, болеет, у нее давление, а Машка будет шуметь. А тетка Фирюза  из двадцать седьмой квартиры нам вообще никто, а Машку постоянно к себе берет. Пошел он, козел пьяный!
- О господи! – почти завыла  Катя – Что же вы мне спокойно умереть не даете…
- А ты не умирай – вдруг понизив голос, серьезно сказал Васька – Скажите ей теть Люд! Пусть прекратит смерть звать. А-то получается, что я один тут за всех ее тяну, а она еще умрет потом.
В глазах Васьки стояли слезы и затаенная упорная злость, с которыми он смотрел на Люсю когда говорил ей это.
 Под этим совсем не детским взглядом, Люся вся съежилась и опять тихо опустилась на стул, почувствовав вдруг, что натянутый внутри, все это время вибрирующий нерв будто оборвался, и боль понеслась из груди куда-то вниз, вызывая тошноту как при желудочных спазмах. На месте Васьки она представила всего на одну секунду своего Женьку, и Васькин строгий взгляд вдруг неожиданно стал таким же, каким он бывал у ее сына. Угрюмым, упрямым взглядом, смотрящим, будто куда-то внутрь тебя…

                3.
 Люся опять бежала. На этот раз уже назад  в квартиру матери, туда, где еще с детства был ее дом. Ее трясло, ее колотил озноб, слезы уже беспрепятственно  и незаметно для нее катились по щекам сами собой. Спотыкаясь, она торопилась к матери и к Женьке, туда, где были родные лица, и где было так спокойно и привычно. Туда где не пахло больницей, смертью, смрадом нечистот, и где свет из окон ярко освещал комнаты, наполненные чистым воздухом.
 Люся вбежала в квартиру и чуть не сбила с ног Женьку вышедшего на шум ее торопливых шагов.
- Ты чего мам? – испуганно заорал Женька, цепляясь за Люсин подол, чтобы не упасть.
 А Люся уже упала на колени, и пыталась обхватить худенькие плечи сына, и пыталась прижать его голову к груди. Женька отпихивался испуганно, и больно упираясь ей локтями в грудь до тех пор, пока не увидел залитое слезами лицо матери. Тогда он замер напряженно, как струна и все спрашивал: «Ну, ты чего мам? Ну, чего ты?».
 Старуха вышла следом за внуком и долго смотрела, как Люся прижимает к себе сына и плачет беззвучно. Она грузно оперлась спиной о стену и украдкой  несколько раз перекрестилась.
- Померла что ли Катерина? – спросила старуха, наконец, все таким же спокойным и бесцветным голосом.
- Мама! – запричитала Люся – Она не умерла, она  жива еще, но не дай нам Бог такого! Какой это ужас…
- Понятно – выдохнула чуть слышно старуха – Чего там хорошего. Рядом с умирающим всегда тяжко.
 Люся неожиданно и резко, как все что она делала, перестала плакать, и тяжело опершись о плечо сына, встала. Потом  прошла на кухню, и старуха с мальчиком медленно и будто заворожено  пошли за ней следом. Люся села на табурет, бросила руки на стол и свесила над ними голову.
 Старуха, отодвинув мальчика в сторону, подошла к дочери и села рядом. Она заговорила тихо, будто причитая и уговаривая одновременно.
- Ничего Люсенька. Бог милостив, все образуется.  Недолго ей мучится, раз так тебя пробрало. Бог ее уже призывает… Грехи наши… Все там будем, и Богу только известно, когда. Даст Бог здоровья, будет и у нас все хорошо…
- Васька-то как? – обрывая резко причитания матери, обратилась Люся к сыну – Во двор выходит? Играет с вами?
- Играет – все еще испуганным голосом ответил Женька – Редко только. Да,
он больше с Машкой выходит, а от нее ему далеко не отойти. Так бывает, и крутимся с ним возле песочницы, где Машка с малышней копается…
- У бабушки останешься пока – теперь уже перебивая сына, строго сказала Люся - Веди себя здесь прилично. Бабушке помогай, ты уже большой у меня! Со двора главное далеко не убегай.
 Старуха и мальчик смотрели на Люсю. Старуха грустно и как будто безучастно, взглядом, навсегда наполненным усталостью. Мальчик смотрел с испугом, все еще таящимся где-то в глубине глаз.
- Пойду, умоюсь – тяжело вздохнула Люся и попыталась распрямить сгорбленные плечи – Идти мне надо! Завтра еще зайду…
Люся порывисто обняла за плечи мать и поцеловала ее неловко в дряблую морщинистую щеку, потом  встала резко, и пошла в ванную. Когда за ней закрылась дверь, и  там зашумела хлынувшая из крана вода, Женька  повернулся к бабушке.
- Чего она баб?
- Смерть повидала, Женечка.
- Так она ж говорит, что теть Катя живая? – удивленно протянул мальчик.
- А ты сам–то к ним не заходил. Не видел Катю? – спросила старуха.
- Не – откликнулся Женька – Васька не зовет теперь к себе. Ничего я не понял баб! Чего мать увидела-то?
- Не мучайся – улыбнулась,  собрав в пучок морщины на щеках старуха – Тебе пока еще не увидать того…
- Ну, да! – озлившись, махнул рукой Женька – Опять скажешь рано мне?
- Сам знаешь.
- Ладно! Че делать-то? Чистое снимать что ли ...?

                КОНЕЦ.