Ранний брак плодит измены

Сколько прелестного очарования таилось в теле молодой, начинающей студентки, которая стояла посреди моей кухни и громко декламировала отрывок из Библии о Марии Магдалине. Она напоминала мне тех маленьких новогодних девочек, которые встают на стул перед родителями и собравшейся родней и, с упоением слушая своей голос, рассказывают им стихи. Только, в отличие от них, ей было не 8 лет, а 18, и на ней не было белого пышного платьица, только бежевые трусики в розовый цветочек. Ее одежда разбросана по всему моему дому, словно разорванный на клочки и решительно отброшенный стыд. Я смотрел на нее, когда она раздевалась, но не решался остановить. Краем глаза она напряженно наблюдала за каждым моим движением, чтобы угадать, как я отнесусь к этой выходке, но я и бровью не повел. Я изо всех сил сжимал внутри себя мужчину, пытался оглушить его или заставить задохнуться, и пока я был сильнее него. Внутри меня – поле битвы, где грохочут взрывы и льются реки крови, а она смотрит на меня и ждет, выгоню ли я ее за наглость или позволю остаться. Я сохранял интригу до конца, не говорил ни слова. Мышцы моего лица напряглись и затвердели до какого-то окаменелого состояния, были тверды, как бетонные стены. Животный инстинкт разбивался о них в кровь. Я заметил, как по ее лицу пробежала тень беспокойства. Наверняка, она привыкла к тому, что мужчины восхищаются ее телом, и ждала от меня того же. Ждала чего угодно, любой реакции: негодования, недовольства, смущенности, желания, удивления, но только не безразличия. В какой же нелепой ситуации оказалась моя миленькая студентка – она стояла полуобнаженной перед 26-тилетним мужчиной, молча предлагая ему свое тело, а он остался таким же равнодушным к ней, как и прежде, словно она все еще находилась в одежде. Я представлял, как она ненавидит себя в этот момент, чувствует себя шлюхой и вульгарной дрянью, упрекает саму себя в доступности и уродстве, которое не способно вызвать хоть какую-то реакцию у противоположного пола.
Я чувствовал, как ее крылышки трещат под моими подошвами. Ее уверенность в себе и своей красоте рассыпалась в прах на полу моей спальни. Я не хотел обижать ее, в этом я могу быть уверен, но в то же время, я не могу найти ни одной конкретной причины, почему я не прикоснулся к ней или не выпроводил ее из своей квартиры в ту же минуту, как она стянула с себя свитер. Может, это был страх – она была для меня неизведанна, как огромный город, куда я приехал впервые, и я не решался сделать ни одного шага, боясь заблудиться или попасть куда-то, где я менее всего хочу находиться. Фактически я замер в нерешительности между двумя возможными исходами – принятием и отторжением ее, оба решения пугали меня, и я не нашел ничего лучшего, чем предложить ей кофе.
Да, я предложил обеспокоенной своей некомпетентностью полуголой девушке выпить со мной чашечку кофе. Если бы эта сцена обоюдной растерянности затянулась еще немного, я бы оглох от внутренних взрывов и воплей моей мужской сущности, чье горло пока еще находилось в моих руках.
Она пила свой кофе и читала мне вслух Библию, которую нашла на столе. Странно, что она наткнулась именно на Марию Магдалину. Конечно, это было чистой случайностью, но выглядела эта случайность крайне судьбоносно. Моя милая студентка была замужем за 32-хлтеним мужчиной, который обеспечивал ее учебу и жизнь в этом городе. Они прожили вместе год, и, как только она перешагнула порог совершеннолетия, тут же узаконили свои отношения. А потом она уехала из родного городишки для того, чтобы получить образование, и теперь между ними так называемый «гостевой брак», они видятся каждые выходные. Поражаюсь глубине понимания ее мужа: отпустить совсем еще молоденькую жену в более крупный и перспективный город, где масса соблазнов и неожиданностей, только потому, что она страстно хочет получить журналистское образование, при этом лезть вон из кожи, чтобы обеспечить ей достойное существование здесь. Наверное, он ей доверяет. Но…
- Кто без греха, пусть первый кинет в нее камень, - произносит она и захлопывает книгу.

***

- У вас такой утомленный вид, - произносит она тихим, мягким голосом, который бывает у женщин только ночью, - Наверное, вы устали от меня. Я пойду домой.
Она поднялась со стула и направилась в спальню, чтобы вновь одеться. Униженная и оскорбленная, молодая и коварная. Ее тонкое тело рассекало пространство моей квартиры, словно мою жизнь, навеки напополам. Я чувствовал, как во мне что-то разрывается на «до» и «после». Менее всего на свете я хотел, чтобы она покинула меня сейчас, когда мое тело сотрясается от внутренней борьбы, а по жизненному пространству ползет огромная трещина.
Все эти «но», запреты и моральные принципы показались мне такими незначительными по сравнению с тотальным взрывом, который произошел в моем мире. Все равно, что пытаться спасти драгоценную вазу во время атомного взрыва. Бессмысленно и бесполезно.
- Ты можешь остаться, - сказал я.
- Перестаньте. Я знаю, что вы делаете это только потому, что не хотите выставить меня полной дурой, - доносится из спальни.
Я не мог ее отпустить, даже если бы она действительно этого хотела. Я бы занял ее чем угодно, придумал  любое занятие, любой повод, лишь бы оттащить ее мысли и тело подальше от входной двери. Это было выше моих сил – лишиться ее. Что угодно – только не это.
Мой мир на несколько минут повис в невесомости, потеряла свой вес каждая  его составляющая, и только она твердо стояла на земле посреди воспарившей спальни, только она имела хоть какую-то значимость, остальное превратилось в пух и перья.
Вряд ли я мог поступить по-другому в условиях, когда моя жизнь парит под потолком.
Я попросил ее остаться, зацепился за ее губы, как за якорь, чтобы не взлететь вслед за распадающейся действительностью. Она приняла меня вместе с моим робким и холодным поцелуем, который был похож скорее на случайное прикосновение, чем на просьбу не оставлять меня одного. Но она поняла меня без лишних слов и пошлейших намеков. Ее руки скользнули между моих пальцев. Я был спасен.

***

Не знаю, сколько часов я пролежал без сна на краю своей постели, не решаясь даже пошевелиться и нарушить идеально ровный ритм ее дыхания. Уснуть было невозможно – слишком много восторга и нежного обожания в легких. Мне хотелось громко хохотать, орать песни во все горло, просто-напросто кричать, словно напуганный – что угодно, лишь бы высвободить их застоявшийся воздух внутри. Я наполнялся с каждым ее вдохом, как воздушный шар, и только ее рука, все еще державшая мои пальцы, не давала мне взлететь под потолок.
Я не испытывал ничего, кроме этого чувства легкости и пустоты, которая лишала меня всякого притяжения. Мне не хотелось отягощать себя мыслями о том, что будет с нами наутро, вернется ли она когда-нибудь еще и захочу ли я ее увидеть. Я не думал о ее наполовину преданном муже, о том, как на целую ночь я могу занять его место внутри молодого, горячего тела. Подобное развитие событий казалось мне бессмысленным и пошлым, как вырезка из дешевого порно-журнала на месте загадочной улыбки Моны Лизы.
Глупо было бы утверждать, что я совсем не хотел ее, для этого она была слишком хороша собой.
Я не мог просто отменить свое тело. Никто может. Оно постоянно вмешивается в нашу духовную жизнь, призывая нас, например, безумно хотеть в туалет посреди романтического ужина или слушать урчание в желудке вместе с восторженными и страстными словами о любви. Но ведь его можно подавить, хотя бы на время, в ущерб себе, но все же подавить. Что я и делал, лежа с ней в одной постели и слушая, как она спит.
Давно в моей постели не было так тепло.