Обрубок

Раздался звонок и Коля пошёл открывать. На пороге стояло инвалидное кресло, на котором были закреплены ремнями остатки человека. Лишь обрубок туловища, лишённый рук и ног и практически полностью - покрытый ужасными шрамами от ожогов. Не избежало этой участи и изуродованное лицо, потерявшее в огне левый глаз и чудом не лишившееся правого. Протез носа, похожий на настоящий, если не приглядываться. И если не замечать того, что это единственная часть лица свободная от сплошного шрама. Стеклянный левый глаз…
“Дядя Олег, здравствуйте!” – cказал Коля. Но коляска, не обращая на него внимания, направилась вглубь квартиры, больно проехавшись прямо по ноге. Управлялась она рычагом, подведённым к беззубому рту “Дяди Олега”.
“Люба, давай шприц” – проскрипело прикреплённое к коляске тело. Люба – старшая сестра Коли,  семнадцатилетняя девушка. Очень хороша собой – миловидное нежных черт лицо и уже сформировавшаяся женственная фигура.
Вздохнув, Люба достала из верхнего ящика кухни небольшую жестяную коробку. Положила её на кухонный стол, рядом с недопитой кружкой кофе. Берёт из неё шприц, ампулу с обезболивающим препаратом, свечу и ложку.
“Урод. Инвалид. Жалкий калека. Обрубок. Бесперспективный  кусок мяса. Душа в плену немощной плоти. Плоть в плену металлической коляски. Как много железа надо лишь для того, чтобы заставить двигаться моё жалкое тело. Абсолютно без будущего…” – горячо и гневно шептал Дядя Олег, обращаясь к Любе, но она не обращала внимания. По всей видимости, уже привыкнув к подобным его монологам.
Она высыпает порошок из ампулы на почерневшую большую грязную ложку. Добавляет туда немного воды и готовит раствор, на огне свечи…
“Это твой отец виноват, что я такой. Слышишь Люба? Сучка ты этакая! Это он всё виноват! Почему его тогда не зацепило? Он знал! Знал, что будет взрыв! Но меня не спас! Он знал…” – всё более яростно, но одновременно с этим тихо шептал Дядя Олег, впадая в безумие. При этом его единственный глаз, краснея лопнувшими капиллярами- хаотично вертелся из стороны в сторону – “Мелкая мразь…  ****ь малолетняя! Ты ведь уже трахаешься, да? Если бы у меня был член – я бы тебя прямо тут нагнул бы раком, на столе бы отдолбал. Почему его тогда не зацепило, а?! Почему именно меня?! Тупорылая сука…”
Девушка нажимает на шприц и увидев, как на конце иглы выступила жидкость - привычным движением вводит её вену на шее тела на коляске. Если бы не сильная вздутость вены – ввод препарата был бы крайне трудным из-за ожога.
Как только игла входит в вену, Дядя Олег замолкает и закрывает глаза, ловя момент…
В этот момент перед его взором проносится сотня образов в секунду. Предвкушение того, ради чего он пришёл – забытья. В голове словно взрывается бомба…
Открывает глаза и видит стоящую рядом Любу с пустым шприцом.
“Я жрать хочу” – говорит он уже более спокойно. – “Давай, мелкая шлюшка, пошевеливайся. Или скажу твоему отцу, что ты себя неуважительно вела со мной… А ведь для него старые фронтовые товарищи это святое… Особенно те, которые по его вине остались калеками.”
Не обращая внимания на оскорбления, Люба разогревает в микроволновке заранее приготовленные отбивные и картошку фри. Гость тем временем заводится ещё больше и покрывает её отборными матюками и обвиняет в различных извращениях – гомосексуальных связях с её подругой Катей (про которую та, на своё горе, упомянула в ходе одного из немногочисленных мирных разговоров), инцесте с её отцом, братом, матерью, зоофилии и тому подобных вещах. Он описывает это всё это в мельчайших подробностях тихим возбуждённым шёпотом. В один момент входит Коля, но старшая сестра его сразу же прогоняет с кухни. (собственно в этот момент Дядя Олег обвиняет её в инцесте с братом).
Когда, спустя пару минут еда разогревается, девушка садится рядом со старым фронтовым товарищем её отца и начинает пережёвывать для неё еду. На него к тому моменту уже начинает воздействовать препарат, и он успокаивается, закатив единственный глаз…

Олег Дмитриевич Соколов сидел на своей койке и чистил разобранный автомат. Он старался не обращать внимания на шум. Это несколько бойцов по очереди избивали какого-то пацанёнка, которого притащили из ближайшего посёлка. Посреди веселья он невольно обернулся на крики, вбежала мать того парня и умоляла не убивать её сына, говоря, что он не имел отношения к повстанцам. Всем на это было как-то плевать. Дело вовсе было не в этом. Бойцам было необходимо как-то выпускать пар, поскольку несмотря на большие зарплаты контрактников - напряжение от этого не становилось меньше. Олег Дмитриевич отложил автомат, чтобы посмеятся с того, как паренёк барахтается по полу с выпущенными наружу кишками, а его мамаша орёт, вырываясь из крепких солдатских рук. "Она молодец, что пришла" - подумал Олег Дмитриевич. "Грех, не поиметь её, раз уж сама явилась" - сказал старшина, расстёгивая штаны. Потом ей перерезали горло, как свинье. Это были счастливые времена, для Олега Дмитриевича.

Смеётся и плачет одновременно…

Люба передаёт пережёванную еду ему рот в рот. Под дурманом, почти без сознания Олег принимает пережёванные куски пищи, при этом сквозь сон стараясь побольше соприкоснуться губами с Любой, годящейся ему в дочки. Один раз он даже успевает засунуть ей в рот язык. Если бы были зубы, он бы непременно её укусил…

Олег Дмитриевич просыпается на грязной койке, в луже мочи. Всё это ему привиделось под воздействием морфия. Не было никакой квартиры фронтового друга, Григория. Григорий погиб при одной из атак, вскоре после того, как его покалечил взрыв. Около двадцати лет он провёл в санатории…
Точное время он не знал даже примерно. Но предполагал, что это было не меньше двадцати лет.
Палату оглашает его вопль…
Ааааааааааааа!
Никто не приходит. Всем всё равно. Жирная санитарка с бородавкой на носу, его уже давно осознано игнорирует. Он как растение. Не может даже немного пошевелиться. От того, что положение тела никогда не менялось – всю спину покрыли гноящиеся пролежни…
Аааааааааааа….
Аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!
Аааыыыыы!...
Крик переходит в тихий плач…
В голове раздаётся голос или же он разговаривает сам с собой…
Никто не придёт тебя спасать. Все кто тебя когда либо знал – забыли. Это твой конечный пункт назначения. Лишь эта грязная палата, десятилетиями не видавшая ремонта. Этот сыплющийся на лицо потолок. Облезающие с каждым днём всё больше обои. Старая пружинная кровать с вонючим матрасом и давно не мытое постельное бельё.
Это конец...