Розовые очки

Неизмеримо много горя принесла война нашему народу.
Но вообще-то  народ  у нас добрый.
Зла особенно не помнит.

Моя бабушка  Серафима  после войны жила в маленьком городке Кукуеве.  На той небольшой улице,  где она жила - во время войны одна молодая девушка стала  женой немецкого офицера СС, который потом погиб в самом конце войны.
Чтобы на ней жениться - он в 1943 году (!) брал отпуск и возил её в Берлин,  в главную расовую комиссию рейха и доказал там, получил бумагу - что невеста его, Маша Козачок, принадлежит к арийской расе и может стать женой офицера СС.

После гибели мужа,  в 1946 году она вернулась к своим родителям из Германии и всю жизнь с ними прожила. Работала в какой-то конторе. И  ничего. Ну, может быть иногда  чуть кольнут из зависти к её красоте  - «немецкая овчарка».

ххх
Душой общества и заводилой на улице был среди мальчишек Толя Истомин - сын фельдфебеля СС, который, будучи "на постое" - также оформил брак с его матерью Полей. Потом он тоже погиб.
А сын его Толя вырос и в конце 50-х годов служил в Советской Армии - был бравым сержантом. Я лично видел его в военной форме,  вся грудь – в дембельских значках. Никто из соседей словом  ему никогда не попрекнул происхождением,  хотя он даже на вид  был типичный  "фриц" – длинный, белесый и жилистый.

ххх
Прямо в том же  дворе, где жила моя бабушка Серафима – в маленьком  флигеле жили ещё две старушки  - недобитая  советской властью  баронесса Наталья Яковлевна  Филинг, и полька Мария Григоровна,  которые жили там и во время немецкой оккупации. В  этом дворе во время войны на постое стояли не немецкие солдаты, а итальянские. Они любили собраться, попеть итальянские песни под мандолину и громко поспорить.

Однажды, когда стало известно о разгроме  немцев  под  Сталинградом – солдаты-итальянцы в большом количестве собрались во дворе перед флигелем,  и споры их были особенно жаркими.  Когда солдаты сели обедать – баронесса спросила одного из своих постояльцев – капрала Джованни из Неаполя – о чём они так жарко спорили, почему так сильно кричали и кого ругали?

Джованни, который к тому времени наловчился уже понимать и чуть-чуть говорить по-русски, объяснил  ей примерно следующее:
-«Когда итальянец шел на войну – Гитлер сказал итальянцу – возьму Сталинград  – отпущу итальянца   домой,  до папы - до мамы. Гитлер не взял Сталинград  - но нам какое дело?  Сегодня на сходке солдаты нашей роты решили – раз Гитлер не сдержал обещание – то мы сегодня у вас переночуем, а завтра утром построимся и всей ротой пойдём в Италию, до папы – до мамы!».

Итальянцы ещё немного покричали, поужинали и легли спать. Но мечта их не сбылась.

Едва только забрезжил рассвет – как двор, в котором квартировали итальянские солдаты, был окружен  взводом  эсэсовцев. Ворвавшись в дома, они выгнали полусонных итальянцев босиком, в одном белье на снег. Построили  вдоль забора и тут же, без всяких объяснений расстреляли из автоматов и ловко сложив трупы штабелем – ушли.

Перепуганные старушки - старожилки  баронесса  Филинг и полька Мария Григоровна – высунувшись во двор, со страхом смотрели на кучу окровавленных тел весёлых итальянских парней, только вчера ещё игравших на мандолинах у них на кухне.

Делать нечего – на другой день собрались старушки и старики, жившие на улице, с трудом вырыли в мёрзлой земле неглубокую яму в соседнем дворе под грушей и закопали в ней итальянцев. Когда бросали в яму её весёлого квартиранта, неаполитанца Джованни – баронесса Филинг незаметно сдёрнула  на память висевшую  у него на шее на шнурочке серебряную ладанку с изображением мадонны с младенцем.

Когда в августе 1956 года  я, будучи в гостях у бабушки, увидел на столе у баронессы эту ладанку – то попросил дать мне её посмотреть. На обратной стороне ладанки ножом была неумело выцарапана надпись на итальянском языке:  «Джованни Монти. Неаполь».

По моей просьбе баронесса  без сожаления подарила мне эту ладанку, так как с нею были связаны слишком грустные воспоминания.  Будучи малышом, я долго играл ею и даже носил на шнурочке на шее, но потом  – ведь человек слаб – обменял ладанку на аквариумных рыбок.
Где она сейчас – я не знаю.

ххх
Моей прабабушке Дарье Фёдоровне было 94 года, когда в сентябре  1941 года в их старинный городок «И-м» вошли оккупанты.  Её дочь и зять работали в райкоме партии, сбежали при подходе немцев, и она осталась одна.  Дети хотели её увезти с собою на райкомовском автобусе, но прабабушка в последний момент воспротивилась. Она сказала: 

–«Я сегодня слушала по радио речь Сталина – он сказал, что враг будет скоро разбит и победа будет за нами! Поэтому вы поезжайте, а я останусь присмотреть за курами и поросёнком. Наши через месяц фрицев прогонят, вы вернётесь – а я всё сберегу.  А то как мы все уедем – соседи всё добро растащат!»
И в эвакуацию не поехала.

Когда пришли немцы, то в её большой хате разместился  чуть ни целый взвод  эсэсовцев-связистов. Их командир  роты – обер-лейтенант  - как увидел её впервые - так сразу обнял и сказал:
 -"Вы точь-в-точь похожи на мою бабушку  Гретхен!"

Пока немцы стояли в городке два месяца - они её кормили и не обижали, и командир следил за этим. Когда потом начались бои и эсэсовцы ушли из городка - то обер - лейтенант  сначала каждые три дня, потом один раз в неделю приезжал к ней на мотоцикле с коляской и кормил её - привозил кашу,  суп в котелке.
Потом в последний раз он приехал аж  через месяц, оставил ей еды, расцеловал и уехал навсегда...

Прабабушка едою понемногу делилась  с соседскими старушками. Потом  наступила зима, еда кончилась – и прабабушка Даша умерла с голоду и холоду в нашем родовом гнезде - доме, построенном  прапрадедом  моим Иваном Никитовичем на круче над неторопливой славянской рекой,  со двора которого виден  и до сих пор брод, по которому переходил  её князь Игорь, идучи на рать с Половцами.*

*Примечание:  смотри «Слово о Полку Игореве»
…
Трассу Москва - Ростов в 1947-48 годах строили японские военнопленные (по крайней мере тот участок, который проходит через мой родной город Кукуев).
Во время строительства  напротив городской  поликлиники, которая расположена как раз возле трассы - в 1947 году работали пленные японцы. Одни укладывали асфальт, а другие - варили его в огромных чанах на медленном огне.
По рассказу очевидца (моя тётя Маруся была молодой и возвращаясь с работы, часто проходила мимо), один из японцев так старательно размешивал кипящий в чане асфальт с помощью длинного шеста - что не удержался и упал вниз головой прямо в чан, полный кипящего жидкого асфальта. Японец мгновенно сварился, и был всеобщий ужас.
Однако никто не был виноват в его смерти - кроме его неосторожности.
Так что, конечно, не все эти японцы вернулись  в страну восходящего солнца.
 
А на  огромной площади перед Юнкерским училищем (где сейчас памятник Ленину) - был до революции кафедральный собор, и после войны в нём жили пленные немцы.  Как они могли жить в этом большом соборе - непонятно, но они там жили с 1946 по 1950год.
Собор был окружен деревянным забором, из-за которого выглядывали немцы, играли весёлые песни на губных гармошках и заигрывали с проходящими девушками.
Кроме этого, немцы каждый день где-то работали на стройке, но где – мне не известно.
Несмотря на то, что внешне пленные немцы выглядели довольно жизнерадостными и вроде их там никто особенно не обижал и не мучил - тётя Маруся (которая работала рядом в здании военного училища) говорила, что вечером, в сумерках из ворот немецкой казармы частенько выезжала телега, на которой с территории лагеря вывозили один - два трупа.
Вероятно, среди пленных были солдаты с плохо залеченными ранениями, и это выходило им боком. Ведь советский плен - это всё-таки не курорт.
Примерно в конце 70-х годов 20-го века, перед московской Олимпиадой полуразрушенное здание собора постепенно отреставрировали, и сейчас там - большая картинная галерея. Когда распался СССР, после долгого, длившегося почти два десятилетия ремонта - были выполнены художественные росписи стен и купола, и восстановлено служение в соборе.

А на противоположной стороне площади - у самого обрыва – и сейчас стоит небольшой одноэтажный дом (который назывался "Путевой дворец"), знаменитый тем, что в 18?? году там довольно долго (несколько месяцев) жил пленённый русскими войсками имам Кавказа – знаменитый герой Шамиль.
Более того - во время своей поездки на Юг России Государь Император Николай I специально заехал в Кукуев, посетил пленного Шамиля и имел с ним продолжительную беседу под дубом, который рос у этого самого домика.
Этот факт был отражен в даже в учебнике истории для старших классов российских гимназий.
В учебнике этом имелась гравированная копия с картины известного русского художника первой половины 19-го века (фамилию не помню). Картина так и называлась: "Встреча Императора Николая 1-го с Шамилём в городе Кукуеве".
На картине изображено, как Государь император и Шамиль – оба высокие, представительные -  в окружении немногочисленной свиты стоят друг напротив друга под дубом у обрыва и беседуют.
На заднем плане - здание Юнкерского училища и тот самый дом.
Года два назад общественность города забила тревогу - в стенах исторического домика якобы появились трещины, которые свидетельствуют о том, что он может сползти с обрыва в результате осадки грунта. Но домик пока стоит.
...
Юнкерское училище моего родного городка Кукуева славилось на всю Российскую империю, по причине того, что оно дало российской императорской армии самое большое количество офицеров - георгиевских кавалеров, чем любое другое в Империи. Ни одно самое привилегированное училище обеих столиц не могло сравниться с ним.
Учиться там считалось очень почётно. Именно поэтому там в ранней юности учился такая одиозная личность в Российской истории, как последний в роду князей Юсуповых - князь Феликс Юсупов, отец убийцы Григория Распутина.

Представьте себе - ещё мальчиком бросить роскошный Санкт-Петербург, императорский двор, роскошь самой богатой княжеской фамилии России, пренебречь поступлением в Пажеский Корпус - и настоять на том, чтобы уехать в богом забытый уездный городок Кукуев, учиться там в юнкерском училище на военного топографа...
Это говорит о многом.

ххх

Тема республики немцев в Поволжье близка нашей семье – в первые месяцы войны моя мама с сестрой и родителями была эвакуирована в какой-то немецкий колхоз (между Энгельсом и Марксштадтом) и натерпелась там лиха.

Представляете - стояли пустые деревни, одна за другой - пустые... ни одного человека! Всех немцев вмиг вывезли... Скотина их - свиньи, козы, коровы - запертые в хлевах - ревмя ревут от голода! И выпустить их некому, некому бедняжек накормить - ни души на десятки километров... Девчонки спасали их как могли, хоть воды давали вёдрами, сена какого-нибудь...

Бабушка Серафима и мама с сёстрой (16 и 18 лет) пытались сено для скотины этой возить на телегах, запряженных волами - но не тут-то было! Оказалось, что немецкие волы команд по-русски не понимают, стоят и не двигаются с места, хоть их и кнутом хлещут... спасибо, нашелся на всю округу один живой человек (русский-сапожник, инвалид - его, как русского, не вывезли) так он хоть подсказал, как звучат немецкие команды для быков, лошадей. Так волы начали работать.

А в степи на горизонте вокруг колхоза всю зиму медленно горели и дымились повсюду подожжненные прежними хозяевами огромные стога сена, в которых было скрыто зерно. Ну, дымятся и дымятся – до них далеко, снег глубокий по пояс, начальства на десять вёрст никакого, а у самих руки не доходили сходить посмотреть, что там внутри.

Весной, когда снег растаял – оказалось, что внутри стогов было спрятано зерно - ждало новых хозяев... Пока проверили – за зиму зерно всё обуглилось, прогорело... Да и чем бы они эти стога тушили? Ни воды в степи, ни людей - ничего...

Этот рассказ я услышал от непосредственных участников событий. Даже не рассказ, а не знаю как назвать - хроника, что ли. Как слушателя, меня приятно удивило отсутствие истеричных матюков насчёт кровавого тирана Сталина и НКВД. Хотя после пережитого люди имели бы на это право.

хх
 А потом у бабушки Серафимы директор военизированной автоколонны "зажилил" зарплату умершего мужа, Леонида за 3 года войны, большие деньги, которую Сталин весной 1946 года велел выплатить водителям военизированных автоколонн, работавших для фронта. Директор автоколонны эти деньги просто присвоил, но они не пошли ему впрок.
После войны этот начальник буквально сгнил от сифилиса - подавился её сиротскими деньгами. Из автоколонны, он работать перешел на тихую доходную должность директора самой большой в городе столовой,  да не простой столовой – а  расположенной в центре городка Кукуева - рядом со зданием райкома партии. Дела в столовой шли отлично, зал всегда был полон посетителями – столовские огромные, хорошо прожаренные котлеты славились на весь город.

Но уважаемый директор ходил всегда с серым неподвижным лицом мрачнее тучи, с женой почему-то развёлся сразу после окончания войны. Вернувшись в родной городок , жил один в своём большом доме, больше не женился и не видно было, что он доволен жизнью. Через несколько лет, когда он внезапно умер вроде от инсульта в расцвете лет – вскрытие показало что, настоящая причина смерти – нелеченый сифилис четвертой стадии.

Все, кто его знал, недоумевали – как же он ухитрялся работать несколько лет в сфере общественного питания с такой болезнью? Видимо, был очень богат и за нечестно нажитые деньги ежегодно покупал себе справки медосмотра.

Что ж, поговорили о нем в городке, поговорили – и забыли. Собаке собачья смерть.

А бабушка Серафима и без этих денег не пропала - жила себе на маленькую пенсию в 10 рублей и наслаждалась мирной жизнью. Под окнами её все лето цвела и благоухала огромная грядка цветов-флоксов, на завалинке перед маленьким домиком по вечерам собирались старушки со всей улицы посплетничать, поспорить, выпить чаю и погадать на картах.

Но пенсия все же была очень, обидно маленькая. Тогда осенью 1952 года подруги посоветовали бабушке Серафиме – напиши Сталину! Попроси его пенсию повысить – ты же вдова инвалида, героя гражданской войны, который всю Великую Отечественную войну трудился для фронта. Напиши – вот увидишь, если письмо твоё до Сталина дойдёт - он тебе пенсию повысит.

Бабушка сначала не решалась писать – страшно было, но потом своим корявым крупным почерком всё-таки написала письмо и отправила по адресу «Москва–Кремль-Сталину И.В. лично в руки».
Представьте себе удивление всех жителей улицы и родственников, когда через два месяца, сразу после нового года – в адрес бабушки пришло письмо от главы профсоюзов СССР Шверника, подписанное им лично, на бланке с печатью. В письме  Шверник писал примерно так – мол, "уважаемая Серафима Ивановна! По поручению товарища Сталина И.В. сообщаю, что по вашей просьбе принято решение повысить вам пенсию на 10 процентов. Желаю здоровья и долгих лет. Шверник» - и подпись размашистая с печатью.
Бабушка была счастлива. 

хх

Отца моего покойного тестя перед самой войной сняли с должности главного инженера шахты, судили и посадили на 10 лет по «шахтёрскому делу».
Его сын (мой тесть) через два года в 1944 году добровольцем проник на фронт в 16 лет (приписал возраст) и дошел до Берлина с гвардейской частью. Был дважды ранен.
Когда товарищи ему говорили - что же ты добровольцем пошел - ведь твоего отца несправедливо морят в тюрьме!
Он всем отвечал - "Это всё начальство виновато! Сталин не знает, что отца посадили. Если бы он знал - отца бы сразу освободил! Я писал Сталину несколько раз, но начальство ведь от Сталина всё нарочно скрывает. Вот война закончится - Сталин разберется, и будет справедливость!"
Представьте себе - через три года его отца почему-то досрочно отпустили из тюрьмы, вернули на работу и даже на более высокую должность - директора шахты! Почему его внезапно отпустили? Причины мы не знаем до сих пор, и теперь уже не узнаем.

хх
 
Мама Аля, с 16 до 18 лет, во время войны 1941-1943 годах работала шофером грузовика в военизированной автоколонне, которая от самой Волги шла за действующей армией и вошла в Кукуев буквально через неделю - другую после его освобождения от немцев. При въезде в город, на крутом спуске  в аварии погибла Машка Коган – сменщица и подруга Али, а сама она чудом осталась жива – грузовик разбился вдребезги. После этой аварии Аля стала подумывать о том, что пора, наверное, сменить место работы. Придя в Кукуев, Автоколонна расположилась на постой в выделенном ей месте (по дороге на городской вокзал), и по какой-то причине дальше за войсками не пошла – возможно, автоколонну передали местной администрации города.

За два года работы шофером грузовика мама так устала и измучилась, что при первой возможности начала искать себе другую работу, полегче и более подходящую для юной образованной девушки. Она узнала в горисполкоме, что в городе только что создана районная прокуратура, для чего в Кукуев из центра был прислан прокурор по фамилии, допустим, Чугунов.
На самом деле он был по образованию не юрист, а флотский капитан второго ранга, тяжело больной открытой формой туберкулёза и по этой причине списанный с Балтийского флота в запас и из-за дефицита кадров назначенный прокурором . Чугунов был высокий, очень худой и такой бледный и изможденный мужчина неопределенного возраста, что, увидев его впервые, Аля подумала, что он не сегодня – завтра умрет, потому что постоянно кашляет.

Аля пришла на прием к прокурору и пока он не умер - попросилась принять её на работу на любую должность – ведь она имеет хороший почерк и всегда пишет без грамматических ошибок, умеет печатать на машинке, водить грузовик и даже стрелять. 
Прокурор приехал в город вчера утром и работал только первый день - никаких сотрудников у него ещё не было, всё надо было начинать с нуля. Горсовет выделил ему угловую комнату на втором этаже, в которой стояло два стола три стула. На столе прокурора лежали три тома уголовного кодекса, пачка писчей бумаги и чернильница. Вдоль стены стояла железная солдатская кровать, чтоб прокурору было где ночевать. Там он и спал прямо на голых пружинах, без матраса, укрываясь собственной шинелью, а все свои вещи хранил в небольшом картонном чемоданчике под кроватью – больше у него ничего не было.

Договорившись с прокурором, Аля на следующий день подала заявление и её уволили из автоколонны по причине перехода на работу в прокуратуру, секретарём.
Проверив документы Али - паспорт и диплом об окончании медучилища – прокурор взял ее на работу сразу на две должности – собственного секретаря и… охранника. Для этого на следующий день ей выдали автомат Калашникова с круглым диском, полным патронов, стёганую фуфайку и солдатскую шапку. В ее обязанности входило вести делопроизводство, записывать протоколы, рубить дрова, топить печку и в отсутствие прокурора – охранять помещение и документы с автоматом в руках. У прокурора был табельный пистолет ТТ в кобуре на поясе, с которым он никогда не расставался – преступники повылезли изо всех щелей и обнаглели.

Прокурор часто один ездил в командировки по району, в это время Аля охраняла помещение и принимала заявления от граждан. Работала она с раннего утра до самой темноты. Однажды вечером её прямо на работе обстреляли из автомата, когда было уже темно и она стояла в освещенном окне кабинета, глядя на улицу. Автоматная очередь пересекла окно по диагонали и Але очень повезло, что она стояла не в самом оконном проёме, а чуть-чуть дальше от окна.
От неожиданности Аля присела на корточки, схватила свой автомат и высунов ствол наружу через разбитое стекло – дала короткую предупредительную очередь – чтобы враги знали, что она вооружена и не нападали больше. Потом она потушила свет и легла на пол, свернувшись калачиком и наставив автомат на дверь - пролежала так до рассвета. Утром вернулся из командировки прокурор – доложила, он поцокал языком, вместе  составили протокол о нападении, но потом ничего не нашли. Да и кто бы искал? Дел и так было невпроворот.

С тех пор снаружи, на кирпичной стене здания поперек окна на углу на втором этаже долгие годы были видны пулевые отверстия – даже в 80-х годах они были ещё видны. Видны ли они сейчас – я не знаю.

Проработав с неделю, Аля с ужасом заметила, что она никогда не видела, чтобы прокурор Чугунов хоть раз, когда ни будь, что ни будь ел! Ведь он не только напряженно работал в своем кабинете с утра до поздней ночи, но тут же и жил!  А у него никогда Аля не видела в руках даже куска хлеба, или хотя бы луковицу. Не было у него также никаких продуктов, ни ложки, ни тарелки – только жестяная кружка. Чем он жил и откуда черпал силы – так и осталось для неё загадкой.

После ухода немцев в городском сквере, где потом поставили памятник художнику Репину - были вырыты траншеи, в которые были сброшены десятки трупов немецких солдат, убитых в боях за освобождение города. Трупы были засыпаны снегом и льдом, так что невозможно было понять - кто там, где лежит. Аля каждый день ходила на службу мимо этого места, и было неприятно, особенно когда настала весна - появился трупный запах... Кажется, к 1 мая администрация города объявила субботник для жителей и молодежи - чтобы привести это место в порядок.
Зная, что завтра на субботнике жители города будут закапывать разлагающиеся немецкие трупы - прокурор разрешил Але не ходить на субботник под предлогом охраны помещения, и она с радостью согласилась и осталась охранять... Потом подруги рассказали ей, как всё прошло.

В ходе субботника изуродованные, начавшие разлагаться трупы были сброшены в траншеи в относительном порядке и поскорее засыпаны землёй. В процессе работы обнаружилось, что трупы принадлежали не только немецким солдатам - но частично и советским, но молодёжи и жителям противно было копаться в разлагающихся останках, так что они под шумок забросали всех подряд землёй, и посадили сверху деревца, чтобы получился сквер.
Вдоль длинной центральной улицы Гоголя на всей ее протяженности встречались одинокие могилки советских солдат - которых после боёв товарищи похоронили прямо вдоль улицы, где они погибли. Просто был могильный холмик и в него воткнута палка и дощечка, на которой была написана чернильным карандашом фамилия и имя погибшего солдата. Потом, постепенно, военные команды перезахоронили погибших солдат по-человечески, собрав в одном месте (где именно – я не знаю).



хх
...