Медальон

День, когда умерла моя тетя, был самом тихим из всех, которые я когда-либо знала. Молчало небо, затянутое серой дымкой, затихли дворовые собаки, прохожие на улице вдруг стали говорить в полголоса, даже настенные часы будто перешли на шепот… Как и мы с мамой. В тот день никто из нас не заплакал, не всплеснул руками, не затянул долгую трогательную речь о том, каким же прекрасным человеком была ныне покойная; дни все так же шли своим чередом, наполненные все теми же привычными каждодневными делами, но в воздухе все равно витал невидимый дух. Дух молчания.
Моя тетя не отличалась ангельским характером. Совсем наоборот. Это была сухая, неприятная женщина, отталкивающая от себя высокомерием и чопорностью. В своей жизни она руководствовалась длинным сводом суперстрогих правил, чего также требовала от всех, кто ее окружал: от моей мамы, ну и, конечно же, от меня. Так и вижу ее поджатые губы, обозначенные на бледном лице тонкой полоской, черные волосы, аккуратно убранные в пучок, и серые глаза, смотревшие на меня внимательно и строго сквозь линзы узких прямоугольных очков. Мало кто знал, что в юности она была просто красавицей, улыбчивой и доброй, как часто повторяла моя мама, но я ей не особо верила. Слишком уж эти рассказы были далеки от суровой действительности, с которой мне приходилось воевать каждый день.
 Отец бросил нас с мамой, когда я была еще маленькой. Он тогда ничего не объяснил, не сказал, даже не попрощался. Просто написал короткую, отрывистую записку, собрал вещи и навсегда исчез. Для мамы это стало настоящим ударом, от которого она с трудом оправилась. Именно тогда тетя и переехала к нам, и с первого же дня, почему-то задалась  странной и весьма упрямой целью воспитать меня настоящей леди…
Нельзя сказать, что я росла примерной, послушной девочкой. Мне всегда хотелось полета, свободы, абсолютной и безоговорочной, особенно тогда, в четырнадцать лет, а приходя домой, я неизбежно натыкалась на вражескую артиллерию, готовую немедленно расстрелять меня за любой мелкий промах. И меня исполнительно расстреливали на дню по сотне раз… Немытые руки, растрепанные волосы, не заправленная кровать – это лишь малые примеры длинного списка моих страшных смертных грехов. Да, я ее терпеть не могла! И многое делала ей назло.
Была одна вещь, которая ее особенно выводила. Грязная обувь - как любила она повторять - настоящий рассадник микробов и прочей дряни, поэтому она должна стоять на специально отведенном ей месте, то есть на полке для обуви, причем стоять особым образом – носок к носку, пятка к пятке. А я, выражаясь языком моей достопочтимой тети, бесстыдно разбрасывала их по всей прихожей, что просто недопустимо! Тогда моя всегда сдержанная и интеллигентная тетушка моментально взрывалась, как пороховая бочка, и мы могли целый час истерично орать друг на друга, так что весь подъезд отчетливо слышал каждое слово нашего семейного скандала. Мама в такие моменты предпочитала вообще не показываться из своей комнаты, чтобы своим смехом не раздражать нас еще больше. По ее словам, наши с тетей характеры были уж очень похожи и в будущем, когда я вырасту и поумнею, мы обязательно станем лучшими подругами. Ага, как же! Много раз перед сном я мечтала о том, как в один прекрасный день она уедет из нашего дома за многие тысячи километров, или просто-напросто испарится, как папа…
Через неделю после похорон мы с мамой взялись разбирать ее вещи. Помню, как я долго вообще не решалась переступить порог ее комнаты, как села на край ее постели и меня тут же охватило сильное желание броситься от сюда со всех ног… Тогда я внутренне посмеялась над собой.
Мама тем временем распахнула дверцы большого шкафа, постояла недвижно с минуту и нехотя стала доставать одно за другим ее платья, юбки, кофты и прочее барахло, рассортировывая по ходу, что на выброс, что подругам, а что мне «на вырост», от чего я недовольно поморщилась.
Но тут мое внимание привлекла большая шкатулка из резного дерева, одиноко стоящая на столе – моя давняя мечта, в ней тетя хранила все свои украшения. Шкатулка была полна всякой всячины: серьги, брошки цепочки, ожерелья, кулоны и т.д. Что-то было из золота и серебра, что-то из натурального камня, навроде бирюзы и малахита, а что-то было простой бижутерией, но дорогой и качественной. Я доставала из заветного ларца одну чудесную вещицу за другой, примиряла ее перед зеркалом, кружилась и жеманилась. Мама изредка бросала на меня молчаливый взгляд, грустно улыбалась и вновь возвращалась к своему монотонному делу. А я тем временем добралась до самого дна заветной шкатулочки.
И вот на моей ладони лежит увесистый серебряный медальон со дна ларца, плоский и круглый с дыркой посередине и с причудливым узором с одной стороны, напоминающим наскальные рисунки древних народов. Висел он на широкой цепочке грубого плетения. Я с изумлением рассматривала это странное украшение, слишком необычное, слишком брутальное для моей утонченной тетушки. Никогда прежде я его не видела, ни вживую, ни на фотографиях, даже самых старых. Да и, если честно, слишком уж нелепо смотрелось бы это грубое мужское украшение на тонкой тетиной шее. Может это и не ее вовсе… Но зачем тогда так бережно его хранить в самом потаенном месте, заботливо укладывать в бархатный мешочек, будто это национальное достояние? Я задумчиво снова села на край кровати, отчего-то чувствуя крайнюю неловкость, словно стаю я у чужого окна и бесстыдно заглядываю внутрь. Чужая тайна… Я подняла взгляд на портрет тети, висевший на стене прямо напротив меня. Неужели и у тебя были свои сокровенные тайны…
Я молча протянула маме ладонь с медальоном. Наступила долгая, давящая пауза. Мама  вдруг сильно побледнела, посмотрела на меня распахнутыми глазами, и я быстро пожала плечами, словно действительно была в чем-то виноватой. Тогда мама взяла из моих рук серебряную вещицу, уходя в свою комнату с глубоким вздохом, и я весь вечер слышала, как она тихо плакала за закрытой дверью… А я почему-то думала о том, какая же я, все таки, маленькая и бестолковая…
Я не стала спрашивать, что же это за медальон, чей он, какова его история. Наши тайны живы, пока живы мы, и уходят они вместе с нами, ведь по-настоящему ценны они только для нас самих… Может, когда-нибудь я узнаю этот маленький клочок чужой жизни, запечатанный на куске драгоценного металла со смешным орнаментом. Может, позже, когда я стану старше и мудрее, когда смогу понять…
На следующее утро, в понедельник, закончились весенние каникулы. Я радостно выпорхнула из дома, вдыхая полной грудью прохладный воздух, пахнущий весной. Шумные улицы, дорога, давно выученная наизусть, подруги, школа, нудные уроки – все привычно, все по-старому. Домой я вернулась в хорошем настроении,  предчувствуя, что теперь начинается новая глава моей жизни, более радостная, более свободная. Я прямо из прихожей швырнула портфель на середину гостиной, перепугав нашего лентяя кота. Давно мечтала это сделать! Поспешно разулась, надо еще успеть поесть и переодеться… Но, тут что-то заставило меня оглянуться.
В прихожей на полке для обуви аккуратно стояли мои замызганные ботинки. Носок к носку, пятка к пятке. Я поставила их так на автомате, даже не задумываясь… И вдруг на душе стало нестерпимо горько и больно, от чего слезы по щекам покатились сами собой, и я заплакала в голос…