Покрышкин снова в воздухе - действие второе

   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

   На сцене практически ничего не изменилось. Покрышкин сидит за своим столом, перебирая бумаги. Делает какие-то пометки на картах. Авиатехник за своим столом складывает бумажные самолетики и бросает их в окно-мишень. Его реплики уже привычны: «Попал!», «В десятку!», «Мимо!», «Прицел сбился!», «Сдохни, гадина!» и прочие.
 
   Привалов в задумчивости сидит на стуле, ближе к столу Покрышкина.
На сцену выходит новый персонаж - Купальщица. Она только что с пляжа. Одета в махровый халат, под ним угадывается только купальник, который она иногда выставляет на обозрение. Голова замотана полотенцем в виде тюрбана, как делают это женщины после бани или душа.

   КУПАЛЬЩИЦА (обращаясь ко всем). Ой, я сейчас на пляже была. Там сейчас такое было! Самолет какой-то вдруг как выскочит из реки! А может, он под мостом пролетел. Ужас! Самолета уже нет, а потом как бабахнет вслед! Я чуть не оглохла…

   Купальщица замечает Привалова.

   КУПАЛЬЩИЦА. Ой, Валентин, так ты и вправду из-за меня под мостом пролетел? А я думала, ты шутки шутил. Завлекал меня так. (Игриво). Я бы с тобой и так пошла…

   ПРИВАЛОВ (оглядываясь на Покрышкина). Тише, дура! Может, и не из-за тебя вовсе. Сложно это.
 
   ПОКРЫШКИН (с негодованием). Так это все из-за бабы?! И это после всего, что ты наплел нам тут?

   КУПАЛЬЩИЦА (наивно). А это кто? Видный такой мужчина, хоть и староват…

   ПРИВАЛОВ (грозно шипя). Убавь децибелы, детка! Покрышкин его фамилия…

   КУПАЛЬЩИЦА. Ой, а я про вас что-то слышала. Ну, такое большое, героическое. (Хлопает себя по лбу). Ой, вспомнила! В центре станция метро еще такая есть – Покрышкинская. Вы, наверно, там часто сходили, поэтому и станцию так назвали.
 
   ПРИВАЛОВ (снисходительно). Дорогая, если бы станции метро называли по имени тех людей, которые там часто выходят, - знаешь, какие бы станции у вас в городе были?

   КУПАЛЬЩИЦА (наивно). Какие?

   ПРИВАЛОВ. У вас только одна приличная станция осталась бы в центре, да и та – мэрская. А остальные по линии метро – торгашеская, потом бандитская, потом опять торгашеская…

   ПОКРЫШКИН. (уязвлено). Ну, сейчас уже не так явно. Мне докладывали… Может, полумэрская – по мере уменьшения взяток? Исключая, конечно, землеотвод. И дальше, к примеру, в сторону левого берега – ну, уже не такие... Везде прибрано, аккуратно. Вид вполне приличный…

   КУПАЛЬЩИЦА (бесцеремонно влезая в разговор). А я вот интересуюсь, вы сами-то, мужчина, на своей станции были?

   Привалов делает ей знаки, чтобы она замолчала.

   ПОКРЫШКИН (с сожалением). Нет, в той жизни не довелось. А тут (показывает вокруг) никто нам экскурсии по памятным местам не устраивает. Хотелось бы взглянуть… краешком глаза. (С напускным безразличием). А что, вам станция совсем не понравилась?

   Привалов яростно жестикулирует, что должно означать для Купальщицы приказ: молчать! Купальщица видит его знаки, закрывает рот ладошкой, но остановиться не может.

   КУПАЛЬЩИЦА (слегка смутясь). Да нет, в общем, все как вы сказали… Чистенько, аккуратно. Но бедновато как-то… (Воодушевляясь, как бы отвечает Привалову на его жесты). Я это к тому говорю, что есть ведь и другие станции – там по-любому богаче… Мрамора больше и все такое… (Неопределенно вертит пальцами в воздухе).

   ПРИВАЛОВ (стучит себя кулаком по лбу). Так ведь они и строились раньше, еще при социализме, дура ты набитая!

   ПОКРЫШКИН (не показывая вида, что огорчен). А я и сам не был никогда богатым. Даже будучи маршалом. А если брать ваши нынешние мерки, то вообще… не богатый. Не этим в наше время измерялась ценность человека! Хуже, когда тебя не помнят… (Горестно замолкает).

   Привалов готов убить Купальщицу на месте. Ищет повод, чтобы подойти к ней.

   ПРИВАЛОВ (разминая руки, делает удушающий жест). Надо проверить – она не блондинка? А то я уже не помню…

   Привалов подходит к Купальщице, примеривается к ее горлу и слегка придушивает. Потом бесцеремонно пытается заглянуть ей под халат и залезть в нижнюю часть купальника. Купальщица отбивается от него.

   ПОКРЫШКИН (с досадой, видя непорядок). Да не там, на голове волосы смотри!

   Привалов разворачивает тюрбан на голове Купальщицы, та начинает вытирать полотенцем концы волос.

   КУПАЛЬЩИЦА. Вот спасибо! Я хоть голову посушу.

   ПРИВАЛОВ. Похоже, блондинка. Натуральная. Дура, то есть, натуральная.
 
   АВИАТЕХНИК (выстрадано). Да все они дуры! А мы за них гибнем. Спиваемся, лезем в петлю, уходим из семей… Или вон, как я, - на самолете в окно к теще влетаем… Одно слово, и то не я сказал, - слабаки!
 
   КУПАЛЬЩИЦА (вытирая волосы). А это кто еще? Такой неспокойный…

   ПРИВАЛОВ (желая пошутить, вполголоса). Его зовут Гастелло… Николай Францевич.

   Купальщица игривой походкой направляется к столу Авиатехника. Замечает разбросанные вокруг стола бумажные самолетики, поднимает один из них.

   КУПАЛЬЩИЦА (радостно). Ой, Николай Францевич, а я давно за вами наблюдаю. Чем это вы тут занимаетесь? Можно я тоже поиграю с вами в самолетики? (Бросает самолетик в мишень).
 
   АВИАТЕХНИК (потрясено). Какой Николай… Францевич? Я не Николай. И уж тем более не Францевич. Нет, вам нельзя… Я должен один. У меня такое задание.

   Купальщица оборачивается к Привалову и смотрит вопросительно. Привалов только пожимает плечами, сдерживая смех.

   АВИАТЕХНИК (сокрушено). Издеваетесь, да? Ну, смейтесь, смейтесь…

   Купальщица прохаживается по сцене завлекающей походкой, присматривается к мужчинам, раздумывая, кому бы из них подарить свою любовь. Подходит к столу Покрышкина, трогает его самолетики, пытается играть. Но Покрышкин ее игнорирует. Купальщица подходит к Привалову. Но тот, погруженный в свои мысли, с досадой отмахивается. Тогда Купальщица опять обращает свой взор в сторону Авиатехника. Садится на край его стола, оголяя бедро, и пытается погладить его по голове. Авиатехник сначала отшатывается, как от удара, но потом недоверчиво принимает ласки Купальщицы.

   КУПАЛЬЩИЦА. Бедненький! Все его обижают. Смеются… Давай я тебе помогу! (Бросает бумажные самолетики в окно-мишень).

   Привалов переглядывается с Покрышкиным. Тот только разводит руками. Заметно, что Привалов ревнует Купальщицу к Авиатехнику.
 
   ПРИВАЛОВ (назидательно). Да знаешь ли ты, женщина, как он тещу свою родную хотел убить? Не по голове тюкнуть, не застрелить, не задушить вот этими своими руками (выставляет руки вперед), как нормальные люди, а самым изуверским способом. Целил к ней в окно на «кукурузнике» влететь! Где это видано?!

   КУПАЛЬЩИЦА (беспечно). Ой, вы мою мамашку плохо знаете! Она и не таких… «кукурузников» повидала. Всю жизнь с пьяницей прожила. Вы бы слышали в ее исполнении отборный матросский мат! Душа поет и сладко ноет… Не подумайте чего плохого. Сама капли в рот не брала. Пединститут закончила, детей учила. Всей этой лабуде… разумному, доброму, вечному!

   ПОКРЫШКИН (философски). Бесполезно. Пусть тешатся, голубки!

   ПРИВАЛОВ (зло, продолжая ревновать). Наш маршал, если ты, Гастелло, успел заметить, любит разные приколы. Типа: «Авиация мной была освоена в основном на войне». И не любит, заметь, когда из-за баб чудят, сходят с ума. (Резко поворачивается к Покрышкину). Так ведь и вы, маршал, наверно, ради своей любимой женщины (с нажимом) в основном подвиги совершали? Разве нет?

   ПОКРЫШКИН. Я выжить хотел ради нее! Когда увидел ее в госпитале, в белом халате, - решил: все, будет моя! Этим мы от вас и отличаемся. Женщин мы, конечно, любили. Но Родину любили больше. Как в той песне: «Первым делом – самолеты…»

   АВИАТЕХНИК (скороговоркой). Ну, а девушек затрахаем потом… Блондинка, наверно?

   ПОКРЫШКИН (не расслышав первую часть фразы). Кто?
 
   ПРИВАЛОВ. Да жена ваша, говорит, блондинкой была? Признайтесь.

   ПОКРЫШКИН. А какое это имеет значение? (После паузы). Ну да, блондинка, и глаза голубые, как васильки… (Задушевно). «Санечка мой» - так она меня называла едва ли не с первого дня нашей фронтовой любви и до самого последнего часа…

   АВИАТЕХНИК. Я так и знал. К тому же небось натуральная? Хотя натуральных блондинок в природе не бывает. (Сочувственно). Обманули вас, маршал. Это пергидроль один. В любой парикмахерской из цыганки за пару часов сделают Мэрилин Монро.

   ПРИВАЛОВ (тупо). Про Монро я слышал. А кто такой этот Пергидроль? У него что, фамилия такая? Какой-то нерусский? Еврей, наверно.

   ПОКРЫШКИН (зло). Я что, по-вашему, всю жизнь в парикмахерской с пергидролем прожил? Нет, моя была натуральная!
 
   ПРИВАЛОВ. Так он не еврей?

   ПОКРЫШКИН. Кто еще?

   ПРИВАЛОВ. Ну, этот… Пергидроль, с которым вы жили?

   ПОКРЫШКИН (отмахиваясь). Не жил я ни с каким… инородцем! Я жену свою любил! Тебе голову лечить надо, извращенец!

   АВИАТЕХНИК. Ну да, раз маршал, значит, ему положено все самое лучшее. Все супер-пупер! И жены у них, как у олигархов, сплошь нежные блондинки!

   ПОКРЫШКИН (угрожающе). На кулак хочешь нарваться, клоун?
               
   АВИАТЕХНИК (явно кривляясь). Простите, простите! У меня жена тоже была блондинка. Только крашеная. Временно замужем, так сказать, за господином Пергидролем. (После паузы). И после моей смерти им обоим в наследство одна гайка на аркане досталась. А вот другим повезло больше…

   Авиатехник роется в кармане комбинезона, достает какую-то бумажку. Заглядывая в бумажку, продолжает.
 
   АВИАТЕХНИК. Закрепить за женой… квартиру в Москве по улице Большой Бронной с оплатой всей излишней площади в одинарном размере. Выдать единовременное пособие… Установить персональную пенсию. Сохранить за женой… право на медобслуживание в Четвертом главном управлении при Минздраве СССР, как для жен генералов. Предоставить право пользования столовой лечебного питания, а также дачей в управделами Совмина. Обеспечить обслуживание легковым автомобилем (по вызову) за счет сметы Минобороны. За счет той же сметы соорудить надгробие на могиле Покрышкина А.И. стоимостью до 5 тысяч рублей…

   ПОКРЫШКИН (очнувшись). Постойте, это он что же – про Машу и про меня? Откуда у него эта бумажка? Да он специально сюда послан! Шпионить за мной! Я подозревал! Чтобы и здесь меня доставать, провоцировать, гадости разные сочинять… Да он не человек, а бес! Лови его, Привалов!

   Покрышкин выскакивает из-за стола и пытается поймать Авиатехника. Но безуспешно. Какое-то время они бегают вокруг стола, за которым сидел Авиатехник. Потом, устав, опираются каждый двумя руками на торцы стола с разных сторон и молча смотрят друг на друга.
 
    АВИАТЕХНИК (запыхавшись). Здесь ни слова лжи! Официальный документ. (Трясет скомканной бумажкой). Прямо из канцелярии: печать, две подписи… И не приставлен я шпионить за вами. Могу я поинтересоваться отдельными страницами вашей биографии? Земляк все-таки…

   ПОКРЫШКИН (успокаиваясь). Провидцем оказался один мой фронтовой друг. Он сказал о трех моих золотых Звездах (поправляет отсутствующие награды на груди), как о терновом венце на всю жизнь. Сколько раз этот терновый венец причинял мне боль!

   АВИАТЕХНИК. Ой-ой, какие мы набожные! Из вас же в армии атеистов ковали. Вы же всю жизнь ни в бога, ни в черта не веровали! А потом, как по команде, в церковь потянулись, стали работать «подсвечниками»… (Показывает, что держит свечку в храме, неумело, но истово крестится). Руки им стали целовать! (Плюется с отвращением). Вы же их еще недавно расстреливали… Вы же не люди, а гвозди! Детсад, школа, комсомол, партия… Из вас (показывает на Покрышкина и Привалова) еще в детстве сделали… по гвоздю.

   ПРИВАЛОВ (решительно). И все-таки я сейчас… заколочу эти гвозди в крышку твоего гроба! Лично я до сих пор никого не расстреливал! (Засучивает рукава и направляется к Авиатехнику, заносит над ним кулак).

   ПОКРЫШКИН (видит, но раздумывает до последнего момента). Не бей его, Привалов! (Помолчав, поднимает голову). Не поверишь, Гастелло, но и такому ржавому гвоздю, как я, иногда бывает больно… Не могут мне завистники до сих пор простить мою жизнь. Кстати, и бюст на могиле тоже. Конечно, те 5 тысяч на надгробие от Минобороны были нелишние. Только мизер это! По траурному сему поводу семья моя сильно издержалась. И у Маши от былых маршальских накоплений, кстати, отнюдь не баснословных, только и оставалось, - в обрез, на самый последний ее час.
Наверно, бюст до сих пор не отлили бы, если бы не способность Маши «собираться». А в ее возрасте это, поверьте, было уже не просто. Но она «собиралась» и таранила двери высокопоставленных кабинетов. Меня даже на том свете крючило от такой черствости. (Молчит, играет желваками). Нет, вы вдумайтесь! Дважды (!) меня, Покрышкина, ставили лишь тридцатым в очередь на отливку посмертного бюста в подмосковных Мытищах. Есть, оказывается, у нас и такая очередь.
 
   ПРИВАЛОВ (деликатно). Понимаете, маршал, Москва – это такой большой город, в котором живут и, увы, умирают многие достойные люди. Не хочется никого обижать. Да они и не позволят. Вы же сам, извините, почти москвич. А что главное для москвича, чтобы преуспеть в жизни? Правильно, связи, знакомства, кумовство… Так всегда было. И будет, поверьте мне.

   АВИАТЕХНИК. Попал! В десятку!

   ПОКРЫШКИН (с недоумением). Нет, моего воображения на эту очередь ну никак не хватает! Да кем должны были быть при жизни они, эти, может быть, замечательные люди, что удостоились таких посмертных привилегий - встать впереди Покрышкина? Два раза по тридцать. Это же шестьдесят человек! Почему-то никто не напрягал свои связи, чтобы попасть, к примеру, на фронт. И как громить фашистских стервятников, там я тоже был первый. И никто почему-то не лез вперед. Ну, хоть бы один блатной среди асов нашелся!
 
   ПРИВАЛОВ (мнется). Не будьте ребенком, для этого блат не нужен…

   ПОКРЫШКИН (в запале). Многие (поднимает вверх указательный палец) еще при жизни пытались занять мое место в истории. Я же – ничье и никогда! А уже после моего ухода… ну, сюда, в эту обитель (показывает рукой вокруг) - с дома на Большой Бронной в Москве, где я осел с семьей только под конец жизни, будучи уже в немалых чинах, сняли мемориальную доску бывшего генсека Черненко. Забыли уже такого? Самый заядлый был курильщик в политбюро… после Брежнева. Он ему и власть передал по наследству. Как пачку любимых сигарет «Новость»…

   АВИАТЕХНИК. Он что, лучше сигарет не нашел? С его-то возможностями… Да я на его месте каждый день курил бы сигары… с автографом самого Фиделя Кастро!

   ПРИВАЛОВ. Не в том дело! У него был выбор, как сейчас в любом табачном киоске – на все вкусы. И для мужчин, и для женщин, и для детей… (После паузы). Просто любил он эти сигареты. А вообще курильщиков во власти меньше стало. Здоровье берегут. Особенно… после Абдулова. Со страху многие побежали обследоваться, рентген легких делать… Но с властью примерно так же обращаются. Как с пачкой сигарет…

   ПОКРЫШКИН (продолжая). Помню, слева над входом в наш подъезд висела доска с именем Суслова. А после Черненко справа от входа освободилось, так сказать, почетное место. Туда и предложили перевесить мою доску -  с угла дома, куда меня сослали. Но Маша не дала. Не колебалась ни секунды и твердо отклонила эту «рокировочку». Так и сказала: «Санечка мой всегда знал, где его место».

   АВИАТЕХНИК (ехидно). Злобствуете вы, Александр Иванович! Не самое радужное отношение к себе у земляков вызываете. Вы же наша гордость! Откуда эта ноющая интонация – мол, не додано ему в этой жизни наград, почестей, денег. Хотя должны считать себя везунчиком. Вернулся с войны живым да еще и трижды Героем – и слава Господу нашему, Иисусу Христу! Получил столько наград, вкусил всех благ жизни. Был женат на красавице! Как сыр в масле катался, а ему все кажется – не додано… Наверно, это возрастное. Хотя с головой у вас вроде все в порядке.
 
   ПРИВАЛОВ (с недоумением). Я одного не пойму, зачем Брежнева недобрым словом помянули? Это ведь он вас маршалом сделал. Я знаю вашу биографию!
 
   ПОКРЫШКИН (с сердцем, передразнивает). Биографию! А я и на том свете не могу забыть одну фотографию. Наверно, до сих пор дома в комоде валяется. В глянцевом таком чехольчике с золотым тиснением: «Вручение Л.И.Брежневу ордена Победы в Кремле». После Сталина и Жукова вешать себе орден Победы – это такой плевок в лицо нам, старым воякам!
 
   АВИАТЕХНИК (злорадно). И ничего – утерлись! Вояки! Что ж не воевали? Берлин брали, а тут все встали навытяжку перед выжившим из ума стариком. Огрели бы его чем-нибудь тяжелым по башке, внезапно… Вы же там близко стояли!

   ПРИВАЛОВ. Какой смельчак! Попробовал бы ты тогда хоть пальцем шевельнуть – свою башку нашел бы в тумбочке…

  ПОКРЫШКИН (горько усмехнувшись). Не дотянулся бы. А я на том фото задвинут новоявленными «героями» из политбюро почти за кадр. И лицо у меня такое… совсем не праздничное. Но у них это уже была болезнь…

   ПРИВАЛОВ. Вы старость болезнью считаете?

   ПОКРЫШКИН. Не старость, а ее последствия. В виде маразма, например. Болезненную тягу обвешивать себя, как елку, всякими цацками…

   ПРИВАЛОВ (мечтательно). А мне нравилось жить при Брежневе. Тихо, спокойно и продукты в магазинах еще были. Я не в обиде на вождей. Просто им выпало стариться во власти, на виду, а кому-то – у себя на кухне. И кто из нас тут больший маразматик – это еще вопрос. (Осматривается вокруг). Пусти такого кухонного философа во власть, он бы такое наворотил… Почище дедушки Ельцина! Никакой Путин потом не расхлебал бы! Даже за три президентских срока…

   ПОКРЫШКИН. Это слабое оправдание. Каждый в ответе за себя на том месте, куда поставила его жизнь. Ведь золото у наших звезд (машинально ищет на груди награды) было одинаковой пробы. А вот делили его часто между героями… с дырой в мозгах!

   АВИАТЕХНИК (откликаясь). А может, у вас с возрастом тоже характер… того… не улучшился? Это к вопросу о последствиях старости…

   ПОКРЫШКИН. Это ложь, что я угрюмый человек! И до старости я толком не дожил. А вот несправедливость меня больно задевала. Как вы не поймете, это только на фронте можно было махнуться часами, не глядя. А свое место в жизни так запросто не обменяешь. Это все равно, что махнуться судьбами. Скажу тебе, Гастелло, по секрету… от жены: я и тогда не молчал. Поэтому мне и хода не давали…

   ПРИВАЛОВ. А правду говорили, что кремлевские жены часто цапались из-за наград мужей? Могли глаза выцарапать друг другу… прямо на банкете…

   ПОКРЫШКИН. Что они, кошки какие-то, что ли? Скажешь тоже – глаза выцарапать! За ними тоже догляд был… За всех я не в ответе. А моя Маша хоть и из простой семьи, но от природы была воспитанным человеком. Бросаться ни на кого не стала бы. Но за меня сильно переживала. Видела, какой я возвращался… оттуда. (После паузы). После того награждения завелась не на шутку, хотела порвать фотографию с Брежневым. Но потом повздыхала, повздыхала и отложила. Женщины! Я и не заметил, когда она начала собирать в квартире музей имени Покрышкина. Потом вдруг вижу: прячет по коробкам мои старые фуражки. Ладно бы парадный мундир – их у меня музеи часто просили в качестве экспоната. А для нее все в этом доме, даже самая последняя мелочь - реликвия! Мы даже поругались из-за этого. Ведь я был еще живой!

   АВИАТЕХНИК. Как я понимаю, в вашем иконостасе (проводит рукой по груди) не было ордена «За заслуги перед Отечеством»? Ну, хоть медальки четвертой степени?

   ПОКРЫШКИН (вспоминая). Кажется, при мне такой награды вообще не было. (После паузы). Какой, ты сказал, степени?

   АВИАТЕХНИК. Четвертой. Между прочим, весь орден, в сборе дает большие привилегии. Если не деньги, то хоть орден мог бы смягчить вашу участь…

   ПОКРЫШКИН (не дослушав). Это что-то вроде ордена Славы или Георгиевского креста? У царя, наверно, слизали. А награда мирная или боевая?

   АВИАТЕХНИК (сухо).  Дается за успехи в труде.

   ПОКРЫШКИН. Тогда надо быть кавказским долгожителем, чтобы собрать все четыре степени. И работать так, как мы воевали! Странно, что медаль не за бой, а за труд…

   ПРИВАЛОВ. Я вот тоже думаю, маршал, нерусская какая-то награда. Это же Россия! У нас так: или все, или ничего! Особенно эта четвертая степень. Как осетрина второй свежести… Нашему человеку нужен сразу окончательный орден!

   ПОКРЫШКИН. Это оттого, что много торопыг во власти! Берут традиции без разбора. Думают, раз такое при царе завелось – значит, наше, исконное. А он, царь-то, может, подсмотрел этот орден у австрияков или голландцев. На них это больше похоже – они терпеливые. Могут коллекционировать этот орден всю жизнь. Не то что наши: или грудь в крестах, или голова в кустах…

   Тем временем Купальщица без внимания мужчин заскучала. Она бесцельно ходит по сцене, подходит к обломкам самолета, нагибается и поднимает пистолет Привалова. Берет его в руки.

   КУПАЛЬЩИЦА (восхищено). Вот это класс! Во что бы мне пострелять? (Оглядывается по сторонам). Да вот же… у нас тут мишень есть.
Купальщица подходит к кулисе с нарисованным окном-мишенью. Прицеливается, делает несколько шагов назад, потом вперед – выбирает позицию. Нажимает курок. Но выстрела нет.

   КУПАЛЬЩИЦА (с недоумением). В чем дело? (Вертит пистолетом, заглядывает в дуло).

   Только теперь Привалов замечает пистолет в руках Купальщицы.

   ПРИВАЛОВ (привычным уничижительным тоном). Девонька, он так не выстрелит. Затвор надо передернуть… (Осекается, хлопает себя ладошкой по лбу). Какой же я осел!

   Купальщица вертит пистолет в руках и случайным движением передергивает затвор.

   КУПАЛЬЩИЦА (радостно). Вот так? Теперь пульнет?

   Купальщица снова прицеливается в мишень и нажимает на курок. Раздается выстрел. Привалов с Покрышкиным прячутся за его стол. То же самое делает напуганный Авиатехник. Осторожно выглянув из-за стола, Привалов и Покрышкин поднимаются.

   ПОКРЫШКИН (смущено). Женщина с пистолетом – это еще хуже, чем женщина за рулем. Кажется, это ваша пассия, Привалов? Так идите, поговорите с дамой, пока она в нас дырок не наделала… (Выталкивает Привалова из-за стола).

   Привалов осторожно крадется к Купальщице.
   КУПАЛЬЩИЦА (почувствовав свою власть, сурово). Стой, где стоишь! (Целится пистолетом в Привалова). Ближе чем на три метра ко мне не подходить, понятно? Любого пристрелю…

   ПРИВАЛОВ (сумрачно). Отдай пистолет по-хорошему! Это не тюбик с помадой…
   КУПАЛЬЩИЦА (куражливо). А мне пострелять охота…

   Прицеливается и снова стреляет в мишень на кулисе. Неожиданно из-за стола возникает Авиатехник. Он заслоняет мишень своим телом, раскинув руки.
 
   АВИАТЕХНИК (отчаянно). Не позволю! Это моя теща! У нас с ней свои счеты. Двое дерутся, а третий – не лезь!

   ПРИВАЛОВ (озадачено). Не ты ли… нам тут загадки про Матросова загадывал? Сам не стреляет и другим не дает… Твоя фамилия теперь не Матросов, случайно?

   КУПАЛЬЩИЦА (машет пистолетом, как веером). Отойди!

   Авиатехнику страшно до икоты, но от мишени он не отходит.

   КУПАЛЬЩИЦА (нетерпеливо). Куда бы еще пульнуть? (Смотрит по сторонам в поисках другой мишени). Не настрелялась. Говорят, при стрельбе женщины испытывают эротические ощущения. Что-то я ничего такого не почувствовала…

   ПРИВАЛОВ (понизив голос). Будет тебе эротика. Уединимся потом где-нибудь…

   КУПАЛЬЩИЦА (нервно). Все вы только обещаете! А как сделать даме приятно – вас под пистолетом заставлять надо! Что бы придумать такое… (Закатывает глаза). А ну-ка, быстро мне… организуй мужской стриптиз!

   Привалова от такой выдумки пошатывает. Сам не свой он сначала идет к Покрышкину, но на полпути разворачивается и подходит к Авиатехнику. Между ними происходит бурное объяснение. Привалов жестами показывает, что придется снимать одежду. Авиатехник отрицательно мотает головой.

   ПРИВАЛОВ (умоляюще). Ты же из нас самый молодой. Мне, что ли, прикажешь раздеваться? Или, может, маршалу? Это же смешно!
 
   КУПАЛЬЩИЦА (играя пистолетом). Вы там быстрее определяйтесь! Я тут уже запарилась…

   ПРИВАЛОВ (льстиво). Сейчас, дорогуша! Гастелло уже готов – он тебе такой стриптиз сбацает! Закачаешься!
 
   Свет приглушается. Играет зажигательная ритмичная музыка, как в стриптиз-шоу. Авиатехник начинает неумело раздеваться, но потом останавливается. Купальщица подходит ближе и направляет на него пистолет, заставляя поочередно снимать комбинезон, ботинки, рубашку, майку… Авиатехник остается в одних семейных трусах и носках.

   КУПАЛЬЩИЦА (командным тоном). На стол! Кому сказала, лезь на стол! Пляши мне!

   Авиатехник кое-как взбирается на стол и стоит столбом в одних трусах и носках, закрыв двумя руками причинное место, как футболист в «стенке» при пробитии штрафного удара. Купальщица дулом пистолета поддевает снизу его трусы, заглядывает под них.
 
   КУПАЛЬЩИЦА (разочаровано). Ничего достойного впереди… нас тут не ждет. (Махнув рукой с пистолетом). Свободен, Гастелло! А вот вы, Привалов, останьтесь. Мы с тобой еще побалуемся!

   Привалов оскорблен до глубины души. Купальщица подходит к нему вплотную и приставляет пистолет к его лбу. Привалов замирает на месте.

   КУПАЛЬЩИЦА (жестко). Не разочаровывай меня… (Показывает пистолетом на брюки Привалова).

   Привалов начинает расстегивать брючный ремень, но останавливается.

   ПРИВАЛОВ (решительно). Чтобы я, офицер, орденоносец, боевой летчик… штаны перед тобой, сука, сбрасывал! Лучше смерть! (Зажмуривает глаза, руки плотно прижимает по швам).
 
   КУПАЛЬЩИЦА (выдержав паузу). Не больно-то и хотелось. Не хочешь – не надо. Насиловать не буду. А еще идеи есть? (Смотрит оценивающе на Покрышкина).

   Привалов замечает ее взгляд и умоляюще вскидывает руки.

   КУПАЛЬЩИЦА. А ну-ка, мужчина, покажи себя! Потанцуй немного! Покружись вокруг себя… (Вертит пистолетом в воздухе, потом крутится сама).

   Покрышкин стоит, не шелохнувшись. На лице – презрительная гримаса. Купальщица непроизвольно вовлекается в танец. Танцует сама с собой.

   КУПАЛЬЩИЦА (напевает). Я танцевать хочу… Я танцевать смогу до самого утра…

   Привалов выходит вперед и закрывает собой Покрышкина. Купальщице кажется, что Привалов хочет пригласить ее на танец. Она обрадовано распахивает руки ему навстречу, но Привалов жестом показывает, что не намерен танцевать. Купальщица обижается и продолжает танцевать одна. Авиатехник, стоя на столе, показывает жестами, что это хороший повод приблизиться к Купальщице и силой забрать у нее пистолет во время танца. Но Привалов слишком возбужден, чтобы осуществить этот план. Авиатехник с горечью машет рукой. Танцуя, Купальщица намеренно натыкается на Привалова, пытается заглянуть ему за спину.

   ПРИВАЛОВ (закрывая собой Покрышкина, набычившись). Только не это! Не трожь святое! До беспредела дошла!

   Купальщица пытается прорваться к Покрышкину, размахивая ручкой пистолета. Привалов уклоняется от ударов, стараясь выхватить у Купальщицы пистолет. Но безуспешно. Купальщица отскакивает назад, держит Привалова на прицеле.

   КУПАЛЬЩИЦА. Но фуражку-то он может снять перед дамой? (Показывает пистолетом на Покрышкина).
 
   Покрышкин снимает фуражку и галантно раскланивается.

   КУПАЛЬЩИЦА (сурово). Фуражку мне сюда!

   ПРИВАЛОВ (с недоумением). На кой черт тебе эта фуражка? Голову напекло, что ли?

   КУПАЛЬЩИЦА (с наслаждением). Будешь подбрасывать фуражку в воздух, а я буду в нее стрелять. Я же сказала, не настрелялась!
 
   Привалов оборачивается к Покрышкину и смотрит виновато. После недолгого раздумья Покрышкин отдает ему свою фуражку.

   ПРИВАЛОВ. Простите, маршал! Бешеная баба! Совсем озверела! (Поворачивается к Купальщице). Как ты не поймешь, что продырявить военному головной убор – это же оскорбление! И примета плохая…

   КУПАЛЬЩИЦА (жестко). Выбирай: или снимает фуражку, или все остальное… Давай, подбрасывай на счет три. Раз, два…

   Привалов делает вид, что собирается подбросить фуражку, но в последний момент прячет ее за спину. Купальщица смотрит вверх, пытаясь поймать мишень пистолетом.

   КУПАЛЬЩИЦА (растеряно крутит головой). А где она? (Понимает, что Привалов обманул ее). Ну, все! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. (Подзывает пистолетом Привалова к себе).

   Привалов с обреченным видом приближается к Купальщице. В последний момент его осеняет спасительная мысль.

   ПРИВАЛОВ (жестами останавливает Купальщицу). Погоди! Стой! Слушай, солнышко мое, а давай меняться. Ты мне – пистолет, а я тебе… одну штуковину. Игра такая – дартсинг называется. Тебе понравится. (Уговаривает, как ребенка). Там такая крутая мишень и стрелы настоящие. Не это баловство… с бумажными самолетиками. Будешь – как вылитая амазонка!
 
   КУПАЛЬЩИЦА (презрительно). Придется тебя прикончить! Хоть и люб ты мне был, Валя, как мой первый ухажер. За кого ты меня держишь?! Откуда здесь этот… твой дартсинг? Ты фуражку для меня пожалел! Жмот!

   ПРИВАЛОВ (мнется). Правду говорю! Слово офицера! Как дело-то было? Дежурства у нас в полку… уж больно муторные. Боевых вылетов практически нет, так… одна маета. А сутки надо отбыть. Служба! Кто-то из молодых и притащил этот… дартсинг, чтобы не так скучно было. Я и слов-то таких раньше не знал (копирует узбекско-таджикскую манеру говорить, с акцентом) – дартсинг-марсинг… В фильмах видел, а что за игра – толком не вникал.
 А тут с КПП позвонили. Говорят, прокурорские с проверкой нагрянули в часть. Устроили в казарме шмон по всем тумбочкам. Орудия пыток ищут… Деды какого-то салагу чуть не до смерти изувечили. Мол, прячьте все, что не положено по уставу! Мы кинулись ховаться по углам. А игру-то куда девать? Там же стрелы! Если найдут, будут уже нас пытать: чья игра? кто принес?.. А в наших балахонах далеко не убежишь. Ведь мы на боевом дежурстве, как в сауне, в банных халатах сидим… Балахончики - примерно как на тебе… (Показывает на халат Купальщицы).

   Купальщица с изумлением оглядывает и ощупывает руками свой халат, засунув пистолет в карман. Не упускает возможность подчеркнуть достоинства своей фигуры, обтягиваясь халатом. Снова достает пистолет и угрожает им Привалову.

   КУПАЛЬЩИЦА. За балахон ты ответишь, летун! Совсем заврался! Так оскорбить женщину… Готовься к смерти! (Стреляет в Привалова, но промахивается).

   ПРИВАЛОВ (умоляет). Дай досказать! У меня есть право на последнее слово! Только не стреляй!

   КУПАЛЬЩИЦА (дунув в дуло пистолета). Короче, Склифосовский!
 
   ПРИВАЛОВ (лихорадочно соображая). Да погоди ты! Трудно мне с вами, гражданскими. Короче, халат мне полагается на боевом дежурстве по инструкции. Вдруг тревога? А я готов - халат скинул и быстро влез в высотный костюм. Без него на больших высотах кровь может закипеть в жилах от перегрузок. А в костюме я… одетый, как надо. (Подобострастно). И полетел себе пташечкой… на перехват нарушителя…

   КУПАЛЬЩИЦА (теряя терпение). Еще короче! Ей-богу пристрелю, космонавт хренов!
 
   ПРИВАЛОВ (скороговоркой). Вот я и говорю, что мой самолет стоял с края. Ближе всех в ряду. Сгоряча кто-то сунул игру в кабину. А тут нас всех как раз подняли по тревоге. Не успел я вытащить этот… дартсинг-марсинг. Да и жалко! На поле, что ли, бросать? Мужики потом спросят: где игра? Места она занимает в кабине мало. (С похвалой). И ведь от удара почти совсем не разбилась. (Показывает на обломки самолета). Практичная вещь! Просто Гастелло плохо искал…
 
   АВИАТЕХНИК (стоя на столе, всплескивает руками). Нет, ну что это за люди у нас здесь собрались?! Родину они в халатах защищают. Дуются в азартные игры… при исполнении. В террористы меня записали! А сами… чуть фуражку маршала не расстреляли! Вот она (показывает на Купальщицу) – настоящая террористка! Терроризм русской бабы на почве недотраханности – он самый страшный! 

   КУПАЛЬЩИЦА (грубо). Молчать! Тут я говорю. А то без трусов останешься, говорун! (Наводит пистолет на Авиатехника). Хочешь, чтобы тебе яйца отстрелили?

   Авиатехник испугано замолкает, инстинктивно прикрывает двумя руками причинное место.

   КУПАЛЬЩИЦА (строго). Поговори у меня, трахальщик! (Грозит пистолетом). А ты, Привалов, двигай ластами! Чего стоишь, как пень? Неси этот свой… марсинг. Посмотрим, чем вы там, на дежурствах развлекаетесь. Защитнички! (Делает повелительный жест пистолетом).

   Привалов стремглав уносится к обломкам самолета и быстро роется в них двумя руками, как собака лапами. Обломки летят в разные стороны.

   КУПАЛЬЩИЦА (скучая). Только быстрее! Если будешь тянуть резину или попробуешь сбежать, я этих (показывает пистолетом на Покрышкина и Авиатехника) возьму в заложники. И буду расстреливать по одному… каждые пятнадцать минут. Время пошло! (Смотрит на запястье с часами).

   Привалов быстро возвращается – он нашел дартсинг. Подбегает к кулисе с нарисованным окном-мишенью, вешает поверх деревянную мишень от новой игры. С короткими металлическими дротиками для дартсинга подходит к Купальщице.

   ПРИВАЛОВ (суетливо). Сейчас, дорогуша, все тебе покажу. Игра простая, но занимательная. Кто очков больше выбьет… Мишень видишь? (Показывает на мишень). Берешь дротик и легким движением… бросаешь…
Привалов бросает в мишень металлический дротик, но от волнения промахивается.

   КУПАЛЬЩИЦА (азартно). Мазила! Дай я попробую…

   Купальщица берет у Привалова дротики, взамен легко отдает пистолет. Привалов быстро прячет пистолет за спину, под брючный ремень. Покрышкин и Авиатехник облегченно выдыхают. Авиатехник слезает со стола, в изнеможении опускается на стул. Потом встает и надевает свой комбинезон. Покрышкин какое-то время стоит, оперевшись двумя руками об стол, чтобы не упасть.

   ПОКРЫШКИН (качая опущенной головой). Редкая… блондинка попалась. Чуть до смерти не уморила! Любительница танцев! (Обращаясь к Привалову, командным басом). Как маршал тебе приказываю: спрячь этот чертов пистолет так, чтобы никто не нашел! Обойдемся без этих чеховских штучек! Про ружье на стене… Мне тут трупы не нужны. У нас будет счастливый конец…
 
   Покрышкин устало садится за стол, но тут же вскакивает. Он взвинчен. Нервно прохаживается вокруг своего стола, заложив руки за спину. Не поднимая глаз, по инерции продолжает движение и оказывается у стола Авиатехника. Покрышкин поднимает голову и упирается взглядом в стоящего напротив Авиатехника. Покрышкин озадачен. Авиатехник тем временем как-то незаметно и совершенно преобразился. Вместо комбинезона на нем надета судейская мантия. Спина прямая, плечи раздвинуты, голову держит гордо. Он как будто стал выше ростом. В руке держит деревянный судейский молоток, как у ведущего аукционов.

   АВИАТЕХНИК (стоя, колотит молотком по столу). Прошу внимания! Продолжим наше заседание! Займите свое место, подсудимый! (Показывает молотком Покрышкину на его стол).

   ПОКРЫШКИН (возмущено). Подсудимый?! Это ты мне? Как ты смеешь, гнида?! Одна танцевать заставляет… под пистолетом, другой вон в судью вырядился! Никакого уважения к старшим… по званию. (Стряхивает невидимые пылинки с отсутствующих погон). Ты забыл – я Покрышкин!

   АВИАТЕХНИК (не тушуясь). Я ничего не забываю. Еще одно слово, и я удалю вас из зала до конца заседания. За оскорбление суда. Приговор будет оглашен без вас…

   ПОКРЫШКИН (бормочет). Приговор? Выходит, дело серьезное? (Уходит к своему столу, садится, но тут же вскакивает). Да я от стольких судов в своей жизни ушел, что тебе и не снилось!

   АВИАТЕХНИК (саркастически). Вы о чем? Это когда один драчливый курсант расквасил нос старшему офицеру? Припоминаете? Ай-ай, как некрасиво получилось!
 
   ПОКРЫШКИН (озадаченно). Откуда у этого клоуна… такой компромат на меня?
 
   АВИАТЕХНИК (жестко). Моя бы воля, вас, Покрышкин, судили бы еще в училище… за рукоприкладство. И не было бы сейчас никакого такого геройского человека по фамилии Покрышкин! Сгинул бы в штрафбате, как пушечное мясо. Скажите «спасибо» своим преподавателям. И за что они вас только берегли, - не пойму! (Повысив тон). Не скандальте, подсудимый! (Повелительно). Сядьте!
 
   Авиатехник придирчиво оглядывает свой новый наряд, поправляет мантию и берет со стола какую-то бумажку.
 
   АВИАТЕХНИК (стоя, с непроницаемым лицом). У нас тут еще один документик имеется. (Заглядывая в бумажку, читает подчеркнуто нудно, как бухгалтерскую ведомость). Эрих Хартман – 352 сбитых самолета, Герд Баркхорн – 301, Гюнтер Ралл – 275, Эрих Рудоффер – 222. Советские же летчики за время войны сбили (двоеточие): Кожедуб И.Н. – 62 самолета, Покрышкин А.И. – 59, Гулаев Н.Д. - 57, Речкалов Г.А. – 56 самолетов. Почувствуйте разницу! Эти сенсационные цифры воздушных побед германских летчиков над советскими взяты мной из открытой печати. Получается, что и в воздухе наши сталинские соколы побеждали не уменьем, а числом. Фонтанами крови залили фрицев в небесах…
 
   Привалов подходит к Авиатехнику сзади и, заглядывая ему через плечо, пытается внимательно рассмотреть бумажку. Авиатехник ловко прячет документ в рукав.

   ПРИВАЛОВ (растеряно). Муть голубая! Чушь собачья! Такого не может быть… Как же так, маршал?

   ПОКРЫШКИН (махнув рукой Привалову, чтобы замолчал, устало). И не надоест им осквернять наше прошлое! Я тебе так скажу: кто проиграл войну? Мы или они? Они. Проиграли, несмотря на всю их боевую технику и победы в воздухе. Что это за страсть такая – хоть чем-то, пусть технически или на уровне отдельных личностей, но принизить нашу Победу?! Я хорошо знал цену своим врагам. Поэтому старался спиной к ним не поворачиваться… (Показывает поворот спиной).
 
   Повернувшись, Покрышкин видит, что мастерство Купальщицы в метании дротиков по мишени значительно выросло. Она бросает дротики из разных положений, как ковбой стреляет из пистолета, - из-под руки, с разворота… Привалов начинает дрейфовать в сторону Купальщицы, переставляя свой стул. Наконец, присоединяется к ней. Они бросают дротики по очереди, делая ставки. Проиграв, отдают друг другу деньги. Оба увлекаются игрой и почти не слышат дальнейший диалог Авиатехника с Покрышкиным. Теперь чаще звучат восклицания Купальщицы: «Попала!», «В десятку!», «Вот черт, мимо!», «Сдохни, гадина!».

   КУПАЛЬЩИЦА. Вот черт, мимо!

   АВИАТЕХНИК (тоном обвинителя). Не отвлекайтесь, подсудимый! Я требую внимания! (Стучит молотком по столу). Так и запишем, на вопрос отвечать не хочет. Увиливает от вопроса. Не желает, так сказать, погружаться в детали…

   ПОКРЫШКИН (заводясь). Слушай, ты, «кукурузник»! Я бы рассказал в деталях, да боюсь – не поймешь. Вот ты, наверно, считаешь себя крутым да продвинутым. А простых вещей не знаешь! Ты слово-то такое раньше слышал – фотокинопулемет?

   АВИАТЕХНИК (надменно). Это как раз несложно понять! Я умею слова складывать. Ближе к делу, подсудимый!

   ПОКРЫШКИН. Так вот, судья, немцам воздушные победы засчитывали по показаниям этих самых фотокинопулеметов. Прошлась трасса на фото по самолету, и он задымился – все, считался сбитым! Хотя очень часто не погибал. А вот нам сбитый самолет засчитывали только после подтверждения наземных наблюдателей. Упал немец в своем тылу, был сбит над морем или потерялся в лесной чащобе – не считалось.

   АВИАТЕХНИК. Надеюсь, цифровых камер у немцев тогда еще не было? А что тут странного? Они давно квитанции за нарушение правил дорожного движения по фотографиям выписывают. Очень удобно, и в случае чего не отопрешься…

   ПОКРЫШКИН. Я что-то не пойму: ты у нас кто – судья или инспектор ГИБДД? Оборотень с большой дороги, что ли? Ты дальше слушай! В групповом бою часто было не разобрать, чья очередь завалила самолет. Его вообще не записывали на личный счет нашим летчикам. Как будто его не сбивали! А у немцев все самолеты, сбитые в группе, шли в зачет командиру группы.
 
   АВИАТЕХНИК. Но он же начальник! А начальником везде хорошо быть!
ПОКРЫШКИН. А я что, пальцем деланный?! Командир гвардейского полка для тебя уже не начальник? Но если я вел в бой молодых, особенно новичков, то старался сбитые самолеты «отдать» им. В качестве аванса... И другие пилоты из опытных тоже так часто делали…

   АВИАТЕХНИК. Уравниловка какая-то! Как в колхозе! Вы бы еще трудодни выписывали своим летчикам - за каждый боевой вылет…

   ПОКРЫШКИН (с расстановкой, через бешенство). Не уравниловка, а сбережение кадров! Чтобы молодые на крыло встали. А то ведь часто бывало так: первый боевой вылет после училища – он же и последний… Трудодни! Там безусые пацаны гибли!

   АВИАТЕХНИК (поспешно). Вопрос снимается. Как не относящийся к делу…

   ПОКРЫШКИН (вспомнив, хлопает себя по коленке). А еще у немцев была такая мода - вести счет сбитых машин по количеству моторов. Сбил двухмоторный бомбардировщик – получай два самолета. Повезло зацепить четырехмоторный – уже четыре! Если бы я считал все сбитые мной самолеты, то их наберется больше 80. А в зачет пошло только 59. Даже до 60 не округлили!

   АВИАТЕХНИК (издевательски). Как известно, советская статистика знала все… и про всех. И кто с кем… И сколько раз…

   ПОКРЫШКИН (торопясь, боясь забыть). А еще мы в полку применяли такую тактику: летим в немецкий тыл и там встречаем вражеские бомбардировщики, пока их не прикрыли свои истребители. Лупить «бомберов» без прикрытия (потирает руки) – это такое, доложу я вам, удовольствие! Так они в своем же тылу и падали…

   АВИАТЕХНИК (менторским тоном). Все равно концы с концами не сходятся. Слишком большая разница…

   ПОКРЫШКИН (неохотно). Я не отрицаю слабость нашей авиации… в первые годы войны. Особенно в 41-м. Потери тогда были чудовищные! Но только до 42-го мы явно проигрывали немцам в воздухе. Когда же сходились примерно равные силы, как в 43-ем на Кубани, наши истребители «нащелкали» немцев в соотношении почти один к трем. К тому времени мы уже ни в чем фрицам не уступали!

   Привалов вскакивает и нервно бегает по сцене, закусив зубами кулак. Он хочет что-то сказать, но сдерживается. Наконец, его прорывает.

   ПРИВАЛОВ (возбуждено). Кубань, Кубань… Вас же там самого сбили! Вы же там в лепешку разбились! Сверзились с небес, не лучше меня. (Передразнивает). Вас что, мама в детстве не учила катапультироваться? Скажите, наконец, правду!

   ПОКРЫШКИН (сурово). Запомни, Покрышкина никто и никогда не сбивал! А неисправность двигателя… Такое с каждым может случиться.

   Привалов делает энергичный протестующий жест.

   ПОКРЫШКИН. Ну, хорошо, хорошо! Только не на Кубани, а в Молдавии, под Кишиневом. Тебе точные координаты нужны, географ? От города километров семьдесят на юго-восток… В меня тогда попали… слегка. Но не сбили! Сбитый летчик – это не про меня! Не мог я на себя такое клеймо повесить. Пытался посадить самолет. Но не повезло… Разбился я тогда вдрабадан. Может, то падение укоротило мне жизнь лет на десять. Но в открытом бою меня никто не сбивал! Я настаиваю…

   АВИАТЕХНИК (стучит молотком по столу). К порядку! Я призываю к порядку! Подсудимый, не отвлекайтесь на посторонних свидетелей! Я этого (показывает на Привалова) в суд не вызывал. (Грубо). Пошел вон отсюда, Привалов! Мешаешь правосудию! Продолжим заседание!

   ПОКРЫШКИН (возвращаясь к наболевшему). Я своим пилотам в полку часто говорил: «Главное – он теперь не летает. А засчитали или нет – это не основное». Я любил над морем летать… на «свободную охоту». Немецкие асы тоже этим баловались. Там и встречались. Вот это были схватки! Но чтобы я слезы лил, что мне не засчитали какого-нибудь размалеванного «туза», - никогда!
 
   Привалов прислушивается к разговору. Подходит и становится позади Авиатехника.

   ПРИВАЛОВ (осторожно). А можно личный вопрос? Без протокола… А вы сами кого-нибудь боялись… персонально?

   ПОКРЫШКИН. Не понял…

   ПРИВАЛОВ. Ну, про вас всем известно. Еще со школы. Когда вы взлетали, немцы предупреждали своих по радио: «Покрышкин в воздухе!» И все бросались прятаться по кустам, как зайцы. (После паузы). А у немцев был свой Покрышкин?

   Покрышкин озадачен. Склонив голову, сосредоточенно думает, отдувается, как после поднятия тяжестей.

   ПОКРЫШКИН. Я тебе так скажу! Когда такой ас появлялся на нашем участке фронта, разведка об этом быстро узнавала. Да его и видно было по почерку. Летит, как стервятник. Рыскает по сторонам – жертву ищет. Ведомый еле за ним успевает. Молодых мы придерживали… для их же пользы. Но по кустам не прятались. (Срываясь на крик). Да и поздно мне уже было бояться! Я уже отбоялся свое на той войне…

   АВИАТЕХНИК (стучит молотком по столу). Тише! Опять уходите от вопроса, подсудимый! А вопрос был, напомню, про немецкого Покрышкина…

ПОКРЫШКИН (неохотно). Кажется, был у них похожий парень. По числу побед он как раз первый из немцев. Говорили, от Бога был летчик. Вундеркинд. Мать его впервые подняла в воздух пяти лет от роду. А в 14 лет уже был летчик-инструктор. Когда пересел на 109-й «мессер», в воздухе с ним было лучше не встречаться.
 
   ПРИВАЛОВ (пытливо). А если бы встретились?

   ПОКРЫШКИН (вскакивает, грозит кулаком). Сделал бы я этого вашего фрица! Я их уловки уже все знал. Свалился бы сверху на его белобрысую башку и вбил бы мордой в землю! Не попался он мне…

   КУПАЛЬЩИЦА (ликуя). Попала!

   АВИАТЕХНИК (садится, снова встает из-за стола). Сами напросились. Поговорим теперь о вас лично. Самое время! (Роется в бумагах, находит то, что искал). Итак, май 43-го – Герой Советского Союза. Август 43-го – дважды Герой. В декабре того же 43-го был заполнен наградной лист на представление к званию трижды Героя. Хотя официально звание присвоено только в августе 44-го. Год! Всего один год войны. И трижды Герой! Все верно? Ничего не напутал?
 
   ПОКРЫШКИН (недоверчиво). Да вроде все так. А в чем здесь подвох?

   АВИАТЕХНИК. Нет никакого подвоха! А вот вопросик имеется. В том году, когда у вас фрицы посыпались с неба, ну, прямо как горох из мешка, вы на каком самолетике летали?

   ПОКРЫШКИН (помедлив). На «Кобре» летал. Я уже говорил. Что тут скрывать?

   АВИАТЕХНИК (торжествующе). Но ведь скрывали же! И в газетах, и в мемуарах самих летчиков. В апреле 43-го ваши славные гвардейцы пересели на «новую материальную базу». А скрывался за этой «базой» американский истребитель «Эйркобра», год выпуска 1939. Между прочим, с отличными по тем временам летно-техническими данными… Вы же, Покрышкин, имели сбитыми только двенадцать самолетов, когда пересели в кабину «Кобры»…

   ПОКРЫШКИН. Ты к чему ведешь? Что я всем этому самолету обязан?
 
   АВИАТЕХНИК. А разве нет? Это же доказанный факт: статистика плюс хронология… Железная вещь!
 
   КУПАЛЬЩИЦА. Сдохни, гадина!

   ПОКРЫШКИН (раздумчиво). Я много всяких машин в воздухе перепробовал. Не как ты - всего один раз слетал к теще на блины. И то не очень удачно.

   АВИАТЕХНИК (стучит молотком по столу). Я вас… оштрафую за неуважение к суду! Деньги на стол! У вас деньги есть?

   Покрышкин роется в карманах, звенит мелочью.

   ПОКРЫШКИН. А сколько надо? Вот мелочь всякая… (Перебирает на столе мелкие купюры и копейки). Не ожидал, что и тот свет кишит продажными судьями! Развели тут коррупцию, архангелы небесные…
 
   АВИАТЕХНИК (требовательно). Послушайте, подсудимый! Не можете купить суд, тогда относитесь с уважением…

   ПОКРЫШКИН (зло). Да я с полным уважением… (Продолжает рыться в карманах). Ну, нет у меня таких денег! Не догадалась Маша положить. Она у меня всю жизнь числилась замом по тылу…

   АВИАТЕХНИК (поскучнев). Тогда продолжим допрос! Говорите правду и только правду…

   ПОКРЫШКИН. А зачем мне врать? Я к тому времени уже был матерым асом. Так что имел право подбирать самолет под себя. Мог и на английский «Спитфайр» пересесть – их уже достаточно перегнали. Вообще новье! Как у вас говорят, без пробега по СНГ.
А тут прилетают через Аляску какие-то «Кобры» из Америки. Меня любопытство взяло – что за самолет? Поначалу мне только обзор из кабины понравился. Потом пригляделся. Машина-то грозная! Главное, в скорости и по мощи вооружения такой самолет мог и с «мессером» потягаться!

   АВИАТЕХНИК (нетерпеливо). В смысле, с «мерсом»? Тоже очень хорошая немецкая машина! Знаете, тут люди не понимают ваших технических заморочек. Многие как раз бэушными «мерсами» интересуются. На худой конец сойдет и «бумер». Конечно, по разумной цене…

   ПОКРЫШКИН. Какой к черту «мерс»?! А кто такой этот… «бумер»? Ты настоящий «мессер» когда-нибудь видел в бою? У немцев среди летчиков слабаков почти не было. Многие без страха шли в лобовую атаку. Несется на тебя такой Ганс с бешеной скоростью и до последнего не сворачивает! У кого нервы не выдержат…

   АВИАТЕХНИК (пожимая плечами). У нас и своих придурков полно, которые по встречке гоняют… (После паузы). Между прочим, тут приличные люди согласны и на «японцев». Раз с «европейцами» непонятки… Только без кидалова - прямо с аукциона, по интернету. Последний раз спрашиваю, этот ваш «мессер», он ездит или летает?

   ПОКРЫШКИН (неуверенно). Сначала по земле разбегается, потом взлетает. Как все самолеты…

   АВИАТЕХНИК. А я вам про «мерседес» битый час толкую! Он по земле ездит. (Показывает, что крутит баранку и издает губами звук автомобиля).

   ПРИВАЛОВ (подыгрывая). Но ведь и он иногда с дороги улетает… В кювет, например. Как с Евдокимовым получилось. (Показывает, как автомобиль слетает с дороги). Да и скорость была почти как у самолета, за двести километров. Тогда, наверно, он уже не «мерс», а как бы «мессер»… Ну, точно, по ходу в «мессершмитт» превращается!

   АВИАТЕХНИК. Круто! У вас, наверно, в детстве таких трансформеров не было, маршал? (С иронией, обращаясь к Привалову). Может, у тебя где-нибудь конструктор «Лего» спрятан? В твоем гребаном самолете... Ты тащи, не стесняйся – вместе поиграем…

   ПОКРЫШКИН (увлечено). А «мессеры», доложу я вам, особенно 109-й, уже в печенках у всех сидели! Никакой управы на них не было! Разве только сильно повезет в бою… Разных там «юнкерсов» и «хейнкелей» мы уже как зайцев гоняли…

   АВИАТЕХНИК. Что-то знакомое… «Хейнкель» - это не пиво? Нет? Тогда я вообще не пойму, какие могут быть проблемы у людей со 109-м «мерсом»? Вы не путаете с 600-м? С ним на таможне могут быть трудности. Лучше ввозить контрабандой через Прибалтику…

   ПРИВАЛОВ (проницательно). Маршал, он специально вас морочит. Хочет с толку сбить. (Обращаясь к Авиатехнику). Ты суди, да не засуживай! А то на твой суд… такой самосуд найдется…(Грозит кулаком). Мало не покажется! Обещаю!

   ПОКРЫШКИН (хочет досказать). За что я «Кобру»-то полюбил? (Восхищенно). Эта американская змеюка выходила против любого «мессера» и дралась на равных. А в хороших руках – часто побеждала. По крайней мере, наши летчики стали встречать новые модификации «мессеров» без дрожи в коленках. Это еще и психология!

   АВИАТЕХНИК (въедливо). На свиномарки, значит, пересели. А свои, отечественные, самолеты – те побоку…

   ПОКРЫШКИН. Погоди! Что за свиномарки?

   АВИАТЕХНИК. Для нас, патриотов, что иномарка, то свиномарка…

   ПОКРЫШКИН (гневно). Так ты патриота из себя тут корчишь? (Успокаиваясь). Что ж, я отвечу. Были у нас и свои истребители подобного класса. Как минимум два вида новых «Яков», тот же пятый «Лавочкин». Кто привыкал к своим машинам, тот старался их не менять. А я вот пересел, как ты говоришь, на свиномарку, и мне понравилось!

   АВИАТЕХНИК (язвительно). А сейчас вам, наверно, навороченный «Лексус» бы понравился!

   ПОКРЫШКИН. «Лексус»? Это из трофейных машин, что ли? У немцев отбили? Мы у них после войны пачками реквизировали всякие «Опели» да «Хорьхи»…

   ПРИВАЛОВ (терпеливо). «Лексус» - это японский трофей. Отбить можно… только за большие деньги.

   ПОКРЫШКИН. Первый раз слышу, чтобы за трофей деньги брали. Мы же победители! (Машет рукой). Про японские «железки» я мало знаю. А вот на немецких вволю накатался. Гастелло, лучше я тебе объясню на примере с грузовиками. Так понятнее. Чудак-человек! Кто же будет ездить на убитой полуторке, если есть новый «Студебеккер»?

   АВИАТЕХНИК (сердито). Так то в войну было! Ради победы можно и на черта лысого вскарабкаться! А кто будет отечественный автопром поднимать? Вон, иностранцы какие-то перекупили…

   ПОКРЫШКИН (не очень поняв). Авиапром? Ты знаешь, я бы не стал приписывать нашу победу в воздухе на счет американской помощи. И тебе не советую! Спроси знатоков этого дела. И тебе скажут, что за всю войну самолетов мы получили около 14 тысяч. Если брать новые истребители, то «иностранцев» из них было чуть больше десяти процентов. А сколько из этих тысяч истребителей стали Кожедубом, Покрышкиным, Гулаевым и Речкаловым? Только четверо!
 
    Покрышкин что-то еще увлечено рассказывает, показывает моделями самолетиков разные маневры. Ему хочется продолжить свой рассказ. Но Авиатехник уже не слушает его. Пока Покрышкин приводил свои доводы, Авиатехник начал деловито снимать с себя судейскую мантию. Потом аккуратно переоделся в комбинезон. Похоже, он куда-то спешит.
 
   АВИАТЕХНИК (как будто выполнив какую-то задачу). Все! Дело закрывается! (Стучит молотком по столу). Некогда мне тут с вами разговоры разговаривать! Мозг разрывается от ваших «мессершмиттов»! Мне бы сейчас банку «Хейнкеля»… Или «Хайнекена»? Или «Хольстена»? Черт, любого пива! Да хоть «Жигулевского»!

   ПРИВАЛОВ (саркастически). Да уж, правосудие… Тебе в басманном суде надо работать. Насмешили! Оба! Разговор слепого с глухим…

   Покрышкин удивлен такой развязкой. Он подходит к Авиатехнику.

   ПОКРЫШКИН. Погоди! Куда это ты собрался? А твое наказание? Ты что, миллион раз попал в окно?

   АВИАТЕХНИК (напевает на мотив песни Пугачевой «Миллион алых роз»). Миллион, миллион, миллион… (Торопливо). Да не считал я специально! Но попал много. А потом (показывает рукой в сторону мишени) Купальщица с Приваловым здорово помогли. Он же снайпер, вы знаете…

   КУПАЛЬЩИЦА. В десятку!

   ПОКРЫШКИН (разочаровано). Я думал, тебе знак какой-то будет свыше. В колокола вдруг бухнут или там голубь мира вылетит… Так ты прощен?

   АВИАТЕХНИК. Последним испытанием был суд над вами. И я его прошел. Теперь мне надо уходить…

   Авиатехник сгребает со стола свои бумаги и вещи. Откуда-то берется сумка, в которую он укладывает свой скарб. Тем временем Покрышкин в задумчивости прогуливается рядом. Наступает на бумажный самолетик, поднимает его с пола и как бы невзначай бросает в окно-мишень от дарсинга. Потом еще один самолетик и еще… Заметив это, Привалов и Купальщица прекращают бросать дротики. Теперь они наблюдают за Покрышкиным, комментируя его броски типа: «Попал!», «В десятку!», «Мазила!», «Прицел сбился!» Первым приходит в себя Покрышкин.

   ПОКРЫШКИН. Отставить! Заигрались. Как дети прямо… (После паузы). А с нами не хочешь улететь, Гастелло?

   АВИАТЕХНИК (сомневаясь). А разве мне можно… с вами?

   ПОКРЫШКИН. А почему нельзя? Тут я решаю. Если возьмем с собой, значит, можно. Привалов, готовь наш самолет! Пора улетать отсюда.
 
   ПРИВАЛОВ (приложив руку к виску). Так точно, командир! Будет сделано!
 
   Привалов вытаскивает венский стул на середину сцены. Покрышкин встает на стул в полный рост, надевает шлем. Привалов уже в шлеме. Покрышкин разводит руки в стороны, изображая крылья самолета. Привалов берет его за левую руку, а свою свободную руку вытягивает – теперь у самолета длинное крыло. Но только одно. Покрышкин нетерпеливым жестом подзывает Авиатехника.

   ПОКРЫШКИН. Шлем, шлем не забудь!

   Авиатехник лихорадочно роется в сумке. Наружу вываливается деревянный судейский молоток. Покрышкин оборачивается на стук и внимательно смотрит на Авиатехника. Дальше действует, как зомби. Покрышкин механически разжимает левую руку. Не ожидая этого, Привалов падает на колено. Покрышкин сходит со стула, как с пьедестала памятника. Подходит к выпавшему из сумки молотку, тяжело смотрит на него. С несвойственной для его возраста живостью Покрышкин набрасывается на Авиатехника, валит на пол и бьет его молотком по голове.

   ПОКРЫШКИН (приговаривая). Вот тебе, вот! За Машу! За меня! За сталинских соколов! За Кожедуба! За Речкалова! За Гулаева! Судья нашелся! Да кто ты такой, чтобы меня судить?!

   Авиатехник безвольно валяется на сцене, прикрывая голову руками. Приподнимается на локте.

   АВИАТЕХНИК (хнычет). Я же пытался объяснить! Меня заставили. Это мой обратный билет… отсюда. (Потирая голову). Не зря, видать, говорили, что вы смолоду водились с хулиганами из Ленинки…

   ПОКРЫШКИН (проговариваясь). Не из Ленинки, а с вокзала… (Спохватившись). Забудь про это! Я пацаном обычным был! Как я устал от этой лжи!

   Покрышкин вновь взбирается на стул, встает в полный рост, разводит руки в стороны. Привалов, уже зная, чего от него ждут, цепко хватает Покрышкина за левую руку, а свою свободную руку вытягивает. Покрышкин нетерпеливо трясет правой рукой, как бы призывая Авиатехника взяться за нее.
 
   ПОКРЫШКИН (громогласно). Вторая попытка… улететь отсюда. Шлем не забудь!
 
   Авиатехник воровато прячет в сумку молоток и достает шлем, надевает его и несмело подходит к Покрышкину. Медлит, явно сомневаясь. Потом все же берет Покрышкина за руку, поглядывая на Привалова и учась у него. В какой-то момент образованная ими фигура похожа на физкультурную пирамиду из 30-х годов. Теперь самолет в сборе.

   ПОКРЫШКИН (зычно). Заводи! Все от винта!

   Авиатехник издает губами звук чихающего двигателя.

   ПОКРЫШКИН (свирепея). Не заводится! А еще хвастался, что любой самолет угонит за шестьдесят секунд… Авиатехник шестого разряда!

   Купальщица, видя такой поворот событий, торопливо снимает мишень с кулисы, собирает с пола дротики, распихивает их в подмышки и подбегает к Покрышкину.
 
   КУПАЛЬЩИЦА (громко, почти плача). А как же я? Вы что, бросаете меня здесь? (Горестно). Всегда меня в этой жизни мужики бросали…
(Деревянная мишень и дротики с грохотом падают на сцену).

   ПОКРЫШКИН (громко). Без паники, женщина! Пристраивайся сзади. Будешь у нас… хвостовым оперением. Хотя мы и так бы долетели.

   Купальщица хватается сзади за спинку стула, на котором стоит Покрышкин, нагибается, прогнувшись в талии, старательно изображает хвостовую часть самолета. При этом от усердия даже виляет задом.

   ПОКРЫШКИН (оглядев сверху зад Купальщицы). Так, хвостовая часть у нас неплохо работает. Смотри у меня там, держи стабилизатор по ветру! Всем занять свои места! (Зычно). Последний раз говорю: заводи! Все от винта!

   ПРИВАЛОВ (восторженно). Полный улет!
 
   Все дружно изображают губами звук работающего двигателя. Затемнение. По сцене и кулисам тревожно бегают лучи прожектора, как при воздушной тревоге. Раздается усиленный динамиками громкий голос диспетчера с немецким акцентом: «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин в воздухе! Берегитесь! Покрышкин в воздухе!» Затем это сообщение дублируется на английском и китайском языках. Как вариант: с английским и китайским акцентом. Как будто кто-то переключает настройку радио, где на всех каналах дикторы произносят один и тот же текст: «Покрышкин снова в воздухе! Он вернулся…»

   Сцена освещается. В полной тишине посреди сцены стоит на стуле Покрышкин с разведенными в стороны руками. Но теперь он один. Он весь устремлен ввысь. Кажется, он парит в воздухе, как птица. Покрышкин оглядывается по сторонам, двигает руками и замечает, что рядом никого нет. Неожиданно он принимает позу распятого Христа – и так замирает. Позади него, чуть поодаль на сцене стоят сплоченной группой Привалов, Авиатехник и Купальщица. Они в длинных одеждах и похожи на апостолов. У Купальщицы вырывается возглас: «Ах!» Она порывается снова подбежать к Покрышкину, но Привалов вовремя перехватывает ее и удерживает в объятиях.

   ПРИВАЛОВ (задумчиво). Пусть летит. Истребителя не переделаешь. Он привык летать один. Как тот француз… из песни. (Щелкает пальцами, пытаясь вспомнить). Ну, Экзюпери! Нам за него все равно не зацепиться. А у меня и свои крылья есть…

   Привалов отпускает Купальщицу, разводит руки в стороны и покачивает ими, как крыльями, показывая, что он тоже может летать.

   АВИАТЕХНИК (деловито). Я тоже попробую…

   Авиатехник отделяется от группы, разводит руки в стороны, разбегается и подпрыгивает, как бы пытаясь взлететь. Но его постигает неудача – он путается в одеждах и падает на сцену.
 
   АВИАТЕХНИК (хнычет, потирая ушибленный локоть). Мне здесь плохо. У меня отобрали крылья. Несправедливо это! Ну почему всем можно, а мне нельзя? Мне тут близко. (Показывает рукой.) Хотел к теще залететь… ненадолго.

   ПРИВАЛОВ (грозно). Что-о-о? Задрал уже всех своей тещей!

   АВИАТЕХНИК (прикрываясь руками). Это не то, о чем ты подумал. Хотел залететь… ну, чтобы извиниться. Сказать последнее «прости». Погорячился я тогда… с этим «кукурузником».

   Купальщица все это время заворожено смотрит на распятого Покрышкина. Она как будто прозревает на слове «прости» и бросается к стулу, на котором стоит Покрышкин. Приникает к его ногам.

   КУПАЛЬЩИЦА (сквозь слезы). Прости нас! Прости! За всех прошу – прости! Нет, я не уйду, если не простишь…

   Покрышкин на это никак не реагирует. Привалов оттаскивает Купальщицу от Покрышкина.

   ПРИВАЛОВ (строго). Сейчас же прекрати… кривляться! Тоже мне, Мария Магдалина! В церкви будешь каяться, перед Господом. Кому сказал, не устраивай истерик…

   КУПАЛЬЩИЦА (успокаиваясь). Ну, все, все. Отпусти! А то сгреб в охапку, как медведь. Примерещилось, наверно. Свят, свят! (Крестится, потом тянет руку в сторону Покрышкина). Скажи мне только, он… вернется?

   ПРИВАЛОВ. Не знаю. (После паузы). И никто не знает. Не в этом главное…

   КУПАЛЬЩИЦА (настойчиво). А в чем?

   ПРИВАЛОВ. Главное, мы теперь знаем – он и там... снова летает! У него крылья никто не отберет.

   Покрышкин принимает изначальную позу – с разведенными в стороны руками. Раздается мощный рев стартующего реактивного самолета. Сквозь этот шум пробивается, постепенно усиливаясь, известная песня «Нежность» в пронзительном исполнении Татьяны Дорониной: «Опустела без тебя земля – о-о-й! Как мне несколько часов прожить – о-о-й!..»

 Занавес.