БАРС

               


   Я поднимался по узкой мощеной улочке со старыми  тополями, совсем одурманенный острым весенним ароматом тополиных почек. По обочинам пробивалась травка –изумрудная и нежная, а возле нагретого солнцем забора уже разворачивался молодой пушистый лопух. Все кругом пело, щебетало и наслаждалось новой весной. Даже улица называлась Тополиной. Пройдя ещё немного, я отыскал нужный мне дом под номером 33.
   Перед воротами, уйдя с головой в работу,  подкапывал тропинку  нежно-розовый поросенок и  явно уже потрудился на славу – там, где была аккуратная   дорожка, громоздились комья перевернутой земли, а поросячий пятачок был весь заляпан грязью.
   - Ну-ка, уйди с дороги!
   Я подвинул его ногой, но он лишь недовольно хрюкнул и продолжал свое занятие. Стараясь не измазаться, я осторожно обошел  упрямца и подошел к воротам.
   На  мой звонок  выбежала молодая женщина в бархатном  мини-халате и – ах - чуть не провалилась в  свежевыкопанную канавку.
   - О, господи! Опять эта несносная сви…
Тут она заметила  меня, и ухоженное личико озарилось улыбкой. Вид у нее был, как у только выпорхнувшей из  салона топ-модели.
   - Ой, извините… Вы наверное, ветврач? Сейчас, минуточку!
   - Пошел, пошел! – она замахнулась на поросенка перламутровой пудреницей, но тот лишь слегка отскочил. Тогда в ход пошла прислоненная у ворот палка, и поросенок вынужденно отступил к соседскому забору. Порядок восстановился.
   - Доброе утро. Извините, что так вас встречаю…- накрашенные ноготки смущенно одернули край халатика.
   - Ничего, не беспокойтесь… Где у вас щенок?
   - Лю-ю-юба! Любочка-а! – закричала она во двор, - где у нас Барс? Быстрее его найди – к нему пришел дядя врач!
  - Вот тут  он! – с усилием  раздался откуда-то приглушенный детский голосок.
   Из-за сарая показался красный бант, а вслед за ним нарядная светловолосая девочка лет пяти в красных же сандаликах. Пыхтя, она тащила за толстые лапы крупного неповоротливого щенка кавказской овчарки. Щенок упирался всеми четырьмя лапами, девочка тянула к себе. После некоторых усилий красные сандалии все же победили,  и щенок был выволочен на середину двора.
   Где тут же и улегся,  положив лобастую голову на лапы. Только глаза  под хмуро нависающими бровками с любопытством скашивались то на меня, то на девочку, и черный мокрый нос принюхивался к новому запаху. Не собака, а мягкая игрушка!
   - Привет, врач, - серьёзно поздоровалась девочка.
   - Здравствуй, здравствуй...
   - Дело в том, что мы недавно купили этот дом и собаку, - светским тоном начала хозяйка, - все наши друзья обзаводятся коттеджами, хорошими собаками, ну и мы решили не отставать. Правда, пока все непривычно. Это у нас первый щенок – раньше мы собак не держали. Но он очень упрямый. М-м-м, у-у-у, какой  уплямый, - засюсюкала она щенку.
   - Такая прелесть, не могу, - округляя глаза и улыбаясь, пояснила она, - так вот… Что же я говорила? А, вот… Так вот он меня не слушается. Вообще. Что хочет, то и делает. Вчера скатился кувырком вот с этого крыльца. Я думала – все себе переломает! Вы посмотрите, какое высокое!
   Я присвистнул – высота крутой лестницы была никак не меньше трех метров.
   - А он как ни в чем ни бывало! Потряс головой, чуть-чуть похромал, и всё! Вот такой герой. И все молча, молча. Он у нас вообще молчун. Ни жалуется, ни ласкается – только молчит. Самостоятельный!
   И действительно, несмотря на детское обаяние, во взгляде щенка проступало что-то твердое – будто под забавной  оболочкой уже просыпался древний дух его предков – сильных пастушьих собак, привыкших к постоянной борьбе.
   Я протянул руку и тщательно прощупал все кости и суставы – щенок  продолжал невозмутимо лежать. Он только поднял голову и строго обернулся ко мне: «Чего это ты там со мной делаешь?»
   - Цел ваш герой. Небольшой ушиб локтя, но это не страшно. Да, характер у него что надо!
  - Ведь он у нас чистокровный, во-о-т с такой родословной! А отец у него 80 килограмм весом, представляете? И он… Любочка, оставь мою пудреницу!  И он…ой, опять забыла, что хотела сказать…А, он один на волка выходит. Вот. Такой у него папаша… Любочка, да сколько же можно повторять – не пачкай сандалики! Нам сказали, что и Барс вырастет таким же. Я даже боюсь, - она зябко поёжилась, - не знаю уж, как мы с ним справимся, - и любина мама взмахнув густо накрашенными ресницами, закатила глаза.
Наверное, таким же тоном она посвящала   своих подруг в  гламурные  тайны   кофточек, спальных гарнитуров или новой сантехники. Я не сомневался, что и  щенок-очаровашка находился  в этом же ряду. 
   Да, сейчас они его любят, но пройдет немного времени и этот малыш превратится в волкодава с могучими челюстями, требующего сильной и твердой, но любящей руки. Какая же судьба ждет этого щенка? Смогут ли хозяева и дальше любить его и понимать?
   Но, похоже, что один верный друг у щенка уже был: светлые прозрачные глаза ребенка смотрели на меня серьезно и доверчиво.
   - А у тебя сегодня нет укола?
   - Сегодня  пока нет.
   - А ты  теперь все время будешь приходить к Барсу?
Я улыбнулся.
   - Да, чтобы он у тебя не болел.
   - Ладно, тогда приходи еще.
   Так маленькая Люба подружила меня с Барсом. Рос он быстро и вскоре вымахал в здоровенного рыжего пса, но в характере пока было много наивного, щенячьего. Он часто выходил на улицу, и соседские собаки затевали с ним возню. В игре молодого Барса ещё не было агрессивности – он валялся на спине, перекатывался, шутливо рычал и позволял трепать свой пушистый воротник. Они  были его друзьями с самого   детства,  и Барсу никогда  не доводилось драться  всерьёз.
   Но как-то раз все неожиданно переменилось.
   Барс вышел из ворот, чтобы как обычно, немного прогуляться и вдруг нос к носу внезапно столкнулся с незваным гостем. Это был старый Буран – крупный метис овчарки, живший на дальнем конце другой улицы  и  сюда заходивший редко. Одним словом, это был чужой.
   Как обычно, добродушно махая хвостом, Барс приблизился к незнакомцу. Но тот застыл, воинственно подняв хвост и взъерошив холку. Черная маска над клыками чужака слегка сморщилась. Барс опять безмятежно потянулся к морде собаки, не разделяя плохого настроения. Зубы овчарки беззвучно оскалились. Тогда озадаченный Барс остановился и неуверенно припал на передние лапы, приглашая немного поиграть. В ответ на это  знакомые собаки  обычно  тут же начинали веселую возню.
    Но вместо игры  чужая собака  развернулась и с рычанием бросилась на него. Она с силой ударила Барса в бок, а потом стремительно схватила его за шею. Барс не успел увернуться, и удар свалил его на землю. Пытаясь подняться, он изворачивался и бил по воздуху лапами, но никак не успевал за разъяренной овчаркой. Она так валяла и трепала щенка, что за клубами пыли ничего не было видно.
   Но вот в пылу битвы Буран укусил его по-настоящему, и Барс почувствовал, как клыки раздирают кожу. Резкая острая боль встряхнула кавказца – в нем вдруг проснулась вся его врожденная ярость. Из добродушного неопытного щенка Барс мгновенно превратился в опасного противника. Не ожидавшей отпора овчарке пришлось туго.
   Барс с ревом вывернулся из-под нее и сам перешел в атаку, используя огромную массу своего тела. Буран сразу не смог остановиться и потерял от удивления несколько секунд, оценивая новое положение. И в результате был довольно  потрепан рассерженным Барсом, который навалился на овчарку всей своей мощью, не разбирая где голова, где лапы и сгоряча  хватая ее, за что придется, с лихвой возмещая недостаток опыта молодостью и силой. Вскоре непрошеный гость бежал с поля боя, тщетно сохраняя остатки достоинства. В драках  Буран предпочитал  слабых собак и поэтому на этой улице его больше не видели.
  А Барс гордо прошелся по смятой траве и впервые неумело приподнял лапу, отмечая завоеванную территорию…
   Так он научился драться. С тех пор Барс ещё не раз сталкивался с собаками, желавшими выяснить с ним отношения, и я был свидетелем, как постепенно его авторитет  признавался  всеми окрестными псами. Барс никогда не уклонялся от встречи, даже если противник  был сильнее и опытнее. По молодости Барс и сам  нередко получал хорошую трепку, но никогда не сдавался.
   Опрокинутый на землю, он глухо рычал, выжидая момента, чтобы перейти из обороны в наступление. Из каждого уличного боя пес выносил крупицы опыта и вскоре в нем уже ясно виден был прирожденный боец.
   Неукротимый дух, сочетание смелости и силы, крепкая хватка и удивительная для такого тяжелого тела реакция делали его почти неуязвимым. Словом, это был выдающийся  представитель породы, вобравший в себя ее положительные  рабочие качества.  Качества,  которые тщательно сохранялись народной селекцией и  передавались из поколения в поколение, пока не  сформировалась  порода мощных кавказских овчарок, специальность которых – охрана стада и жилья, защита их от хищников и чужаков. Этим собакам были присущи яркие сторожевые свойства, постоянная готовность к бою  с опасным врагом.
   Но с сожалением я видел, что в городе эти достоинства были ненужными и даже опасными для окружающих. На родине предков старые чабаны наверняка оценили бы эту собаку. Здесь же Барса, как представлявшего опасность для окружающих  и докучавшего всем своими битвами, просто заперли и перестали выпускать на улицу. Свобода, горные просторы и белые отары на склонах – вот что нужно было мужественному Барсу. Его грозный дух волкодава томился в узком пространстве палисадника. Но что делать – собаке не дано выбирать свою судьбу. Купленный   в угоду моде щенок  вырос, но продолжал  оставаться   красивой и  непонятной игрушкой. 
   Барс был одинок. Хозяева  так и не попытались узнать  его характер и заслужить уважение сильной собаки, и  Барс часто внутренне усмехался, видя их нерешительность в обращении с ним. Хозяин всегда отдергивал руку в ответ на оскаленные клыки и никогда не настаивал на своем. Эти люди способны были только уговаривать. «Наверное, это не настоящие хозяева», - думал Барс, чувствуя их осторожность, и знал, что главный в доме – он.
   Но корм всегда принимал благожелательно, съедая свою порцию спокойно и без жадности и чуть шевеля хвостом в знак благодарности.
   А еще  Барс не выносил  никакой фамильярности. Равнодушный к ласкам, он просто терпел, когда его гладили. Но напрягался или уходил, если люди позволяли себе что-нибудь лишнее, даже если это были и его хозяева. А вообще, Барс мало чем выделял их из вереницы знакомых ему людей. Безмолвное лежание на пороге комнаты, лишний взмах хвостом или скупая улыбка – вот и все привилегии, которыми могли похвастаться его хозяева. Барс относился к ним дружелюбно, но с легким чувством покровительства, отведя им в своей жизни определенное иерархическое положение.
   Единственным существом, которое он любил и которому даже покорялся, сам не зная почему, была дочка хозяев.
   Хотя Барс повзрослел, но они дружили по-прежнему. Она уже еле дотягивалась до его морды и, вставая на цыпочки, с трудом обнимала пушистую шею собаки. Шерстяной помпон на ее шапке щекотал Барсу глаза, но он терпел, не отворачивая головы и вдыхая теплый мягкий запах ребенка. Маленькая  Люба всеми силами своего пятилетнего сердца любила Барса, и большой пес отвечал  ей тем же.
   Возвращаясь из детского сада, она вырывалась от матери и спешила в будку Барса, чтобы скорее увидеть его и спросить, как он тут жил без нее весь день. Она любила играть с ним, разговаривать, поверять ему свои самые важные секреты.
   Нередко родители, потеряв дочку и обыскав весь дом, находили ее сладко спящей в его конуре. Барс предупреждающе оскаливал клыки, не позволяя им приближаться к девочке. Потом он вытаскивал самую вкусную кость из миски и, пачкая ей пальтишко, подталкивал ее носом поближе к Любе, чтобы, проснувшись, она могла подкрепить свои силы. Кто знает, кого видел в ней грозный пес – беззащитного ребенка, похожего на щенка или  маленькую настоящую хозяйку?
   - Барс, сегодня мы будем играть в магазин, - со всей серьезностью сообщала она ему, - ты будешь витриной. Держи  все одёжки у кукол…
   С этими словами она покрывала Барса разноцветными тряпками и лоскутками, а вдоль его бока, как вдоль витрины расставляла зайцев, кукол и всяких зверей. Барс терпел все и лежал, не двигаясь. Так они могли играть долго, пока из дома не раздавался сердитый окрик:
   - Люба, где ты! Опять забралась к собаке, непослушная девчонка! А ну, живо выходи!
   Любочка торопливо собирала в  пыльной темноте конуры все одежки с Барса и шепотом сообщала ему на ухо:
   - Барс, не обижайся, меня зовет мама. Но завтра я к тебе приду, ладно? – в ответ Барс лизал ее широким языком, и она, пятясь, выбиралась из конуры, вся в соломе и сухих травинках.
   …Вскоре пришла зима. Барс совсем возмужал, и теперь никто  не узнал бы в нем прежнего смешного щенка. Он превратился в великолепное мощное животное, исполненное достоинства и скрытой энергии. Нарядная темно-палевая шерсть струилась по крутым бокам, а когда Барс встряхивался или бежал тяжелыми скачками, густое рыжее руно поднималось и опадало как волна.
   Во дворе среди сугробов он протоптал сторожевую тропинку и постоянно бегал по ней, охраняя вверенный ему дом и его обитателей. Барсу нравились его обязанности. Нагибая крупную как у медведя голову, он пристально следил за всем происходящим на улице. А заметив что-нибудь не то, мчался  на крепких лапах вдоль ограды, показывая белые клыки и сердито размахивая пушистым хвостом. Только прочные прутья  спасали прохожих от его  бросков и оскаленной пасти.
   Часто рядом с ним видели румяную от мороза, всю в снегу маленькую Любу и далеко слышался ее счастливый смех. Ей вторил низкий лай Барса… Той зимой я и сам нередко встречал неразлучную парочку, но потом, уехав по делам из города, на какое-то время  забыл про своих веселых друзей.
   Зато следующая и последняя моя встреча с Барсом  произошла при совсем иных обстоятельствах.
   Я вернулся  из своей поездки через несколько недель, поздней зимней ночью. И не успел раздеться, как в прихожей зазвонил телефон.
   Одновременно часы в прихожей  начали бить полночь.
   - Алло, алло! Здравствуйте, нам срочно нужна ваша помощь! – встревожено прокричали в трубке.
   Я узнал вздрагивающий от волнения голос любиной матери. Значит, что-то с Барсом. Наверное, подрался…
   - Что у вас случилось?
   - … С Барсом… Скорей, ему очень плохо! – из-за плохой связи я ничего не мог разобрать.
   - Объясните быстро и коротко, в чем дело!
   - Скорей!... – ещё раз всхлипнула трубка, и послышались гудки.
   Значит, дело серьёзное. Даже не смогли толком объяснить. Наверное, все таки подрался… Перед глазами  невольно возникла морда могучего Барса. Но все оказалось намного хуже.
   С ним случилось следующее.
   Еще две недели назад он  как будто заскучал – потерял интерес к своим занятиям, меньше  бегал и перестал играть.  Безразлично ходил по палисаднику и пару раз безнаказанно пропустил пробегавшую мимо чужую собаку, чего с ним раньше не случалось. И наоборот, вдруг ни с того  ни с сего  облаял знакомую соседку, постоянно угощавшую его косточками.  А для сна и отдыха  стал чаще выбирать позу «клубочка», хотя до этого  даже в мороз любил развалиться на снегу.
   Раньше с Барсом такого не бывало – какой-то коварный процесс затаился в нем и незаметно набирал силу. Если бы чей то  внимательный взгляд заметил вовремя эти «мелочи», то можно  было еще многое  поправить. Но Барсу не уделяли так много внимания,  и  начало опасной болезни было упущено.
   А тут ещё похолодало, и Барс сильно простыл.
   Тогда внезапно испортилась погода, и порывистый ветер притащил с собой мокрый, перемешанный с дождем снег. Он шел долго, и шерсть Барса сильно намокла – пес молча свернулся  и дрожал под ледяными напорами ветра.
   Обычно он ночевал в доме и его давно бы впустили, но, как нарочно,  именно сегодня у хозяев был праздник, и они веселились с гостями. Из окон слышались музыка и громкие голоса. В другое время Барса рассердили бы чужие запахи и звуки, но сейчас он сосредоточился только на том, чтобы согреться. Он лежал не двигаясь, весь засыпанный мокрой снежной крупой. Так прошло несколько часов. Веселье было в самом разгаре. Про Барса никто не вспоминал…
   Лишь ближе к полуночи  скрипнула дверь, пропуская полоску света, и по лестнице послышался  топот  башмачков. Теплые ручонки торопливо обняли мокрую заледенелую шерсть.
   - Барс, ты замёрз, да? Сейчас мама тебя пустит. Перестань дрожать! Подожди, я сейчас приду, потерпи! Я сейчас!
   Через минуту она уже тянула разгоряченную мать из толпы  танцующих гостей:
   - Мама, мама, ведь мне пора спать, а Барс  всегда спит в моей комнате. Давай пустим его быстрее! Я хочу спать.
  Люба чувствовала, что Барсу сейчас плохо, но сомневалась, разрешит ли мать  в такой вечер впустить его в комнату. И поэтому, полагая что мать не откажет ей в таком правильном  деле, как  добровольное желание лечь спать, с детской хитростью  соединила все это в одну просьбу.
    Но видя, что мама  ее почти не слушает, она  в отчаянии дернула ее за блестящее платье, отчего шампанское в руке матери расплескалось.
   - Отстань, Люба! – раздраженно вскрикнула та, - не мешай! Не видишь, мама занята. А тебе уже давно надо быть в кровати. Ну ка, быстро!
   - Ну, мама же, ведь на улице холодно! А Барс?
   - Марш, я сказала! – шлепок и сердитый голос не оставляли никаких надежд.
   Девочка прошлепала в спальню и послушно укрылась одеялом. Сквозь громкую музыку до нее доносился вой ветра. Он тряс железо на крыше и холодным сквозняком колыхал занавески.
   Глаза Любы наполнились слезами: «Бедный Барс, ведь он же  совсем замерзнет!»
   Гости гуляли ещё долго, кто-то остался с ночевой  и Барса впустили в дом только под утро, насилу вспомнив о собаке. Кое-как он обсох, но так и не согрелся.
   Наступил день, и Барс проснулся, весь дрожа. Он не встряхнулся и не потянулся как обычно – всем телом, вытягивая поочередно то передние, то задние лапы и широко зевая. Нет, пес так и остался лежать неподвижным клубком, уткнувшись в собственный нос. Он очень мерз в это утро, и даже в теплой комнате его бил  озноб.
   Несколько дней он ничего не ел и много лежал, положив тяжелую голову на лапы. И совсем не играл и не прыгал. Удивленная  Любочка садилась перед ним на корточки и заглядывала Барсу в глаза:
   - Может, у тебя плохое настроение? – грустно спрашивала она. Маленькая ладошка заботливо ложилась на  широкую лобастую голову.
   - А может, у тебя животик болит? – надеялась она найти простую и ясную причину, устранив которую, они  сразу же побежали бы играть как раньше.
   - Или глазки болят?... – задумчиво гладила она  собаку.
   Но Барс не отвечал и вообще не шевелился. Он лежал в углу, не поднимая головы, подавленный непривычной слабостью и болью во всем теле. Барс не боялся боли. Он никогда не уклонялся от драк,  ушибов и укусов. Но те ощущения исходили от предметов внешнего мира  и были понятны Барсу. Теперь же боль и состояние безысходности рождались внутри него самого, и он был бессилен, не умея бороться с невидимым врагом, все глубже проникавшим  в его железные мускулы, чуткие нервы  и в каждую клетку мощного тела. 
   Яркий мир запахов и звуков,  всегда так любимый им,  вдруг сделался утомительным и скучным. Ему не хотелось вставать, не хотелось никуда выходить. Многие приятные и важные мелочи, наполнявшие дни Барса -  старая лестница, дыра в заборе и манящие запахи двора -  стали  безразличными и даже отталкивающими. Любимые лакомства вызывали чувство тошноты и отвращения;  солнечные квадраты на полу раздражали; звуки шагов раздавались неестественно громко, а голоса болезненно отдавались в голове.
   Прогулки для Барса стали непосильными. Только после долгих уговоров пес вставал и, пересиливая себя, спускался вниз по крутой лестнице. У него кружилась голова, и сильно колотилось сердце, отчего он садился на задние лапы и не мог сделать ни шагу. Потом кое-как он взбирался по ступеням вверх и ложился  прямо на крыльце, будучи не в силах перебраться через порог дома и дыша часто и с трудом.
   Потом  мир Барса сузился до душной комнаты с забитыми на зиму окнами, где он лежал уже в глубоком забытьи.  К  нему перестали пускать Любу.
   «Чума!» - поставили страшный диагноз Барсу. И потянулась череда  нескончаемых  уколов и таблеток. Теперь Барс совсем не вставал: все тело и мощные  лапы становились как бы чужими, и он почти не чувствовал их.
   К тому же, в  последнюю неделю сознание все чаще покидало его. В незримой темноте пес  уносился к былым дням прогулок: ослабевшие мышцы словно оживали, наполнялись силой, и он мчался широкими бросками по белым сугробам. Снег разлетался перед ним широким веером. Смеющаяся  Люба падала, опрокинутая Барсом в сугроб… Догоняя воображаемую девочку, он начинал по-настоящему взлаивать, все громче и громче повторяя одну и ту же ноту, просыпался и лай переходил в судорожное завывание. Подняв морду от пола, Барс подолгу выл, не в силах справиться с болезненным возбуждением. Так случалось все чаще и чаще. Приступы отнимали последние  силы, и после них он совсем не двигался, лёжа с полузакрытыми глазами. Надежды уже не оставалось никакой.
   … А потом наступил  и последний день.
   Барс никого не узнавал. Он лежал совсем неподвижно, и  его ясные  недавно  глаза подернулись  тусклой пеленой.  Было очевидно, что теперь никакое чудо не могло  спасти собаку. К вечеру дыхание его  стало почти незаметным, зрачки расширились, а  исхудавшие лапы похолодели – Барс угасал  прямо на глазах…
   Всё кончилось около полуночи. Хозяева не спали, переживая  за собаку. Закончился очередной сериал, и хозяйка встала, чтобы принести  лекарство, но теперь -   Барсу это было уже не нужно.
    Он чувствовал – тонкий неумолимый голос природы звал его, отсчитывая последние  часы и минуты.
   Этот смутный призыв все сильнее и отчетливее нарастал в мозгу собаки, постепенно заволакивая привычные образы. Всё вокруг тускнело, теряло свой прежний смысл. Изредка среди бессвязных форм мелькала яркая отчетливая картинка давнишнего дня, но тут же пропадала, смятая тревожным странным  потоком.  Клетки умирающего мозга  не подчинялись Барсу – и  он  уже не воспринимал реальный мир, будучи во власти тёмных галлюцинаций. Поэтому Барс не шевельнулся, когда хозяйка нагнулась, чтобы погладить сбившуюся шерсть на боку…Его дух уже  быстро скользил по грани бытия, готовясь к дальней дороге, а тело все больше и больше тяжелело.
   Последним перед ним мелькнул большой красный бант… И время, отпущенное Барсу на земле – истекло…
 
 А в это время я мчался в такси по ночному городу, ещё не зная, что Барс уже не нуждался ни в чьей помощи…
   
                1995 г.