Зачем тебе это?

  Кризис среднего возраста каждый переживает по-своему. Мне, к примеру, к тридцати годам втемяшилась в голову мысль о том, что дипломированный инженер не может обойтись без дополнительного гуманитарного образования.

Пытаясь поначалу справиться с этим самостоятельно, я обложился  трудами известных философов, вроде  Гегеля и Канта, Шопенгауэра и Ницше, однако  бессистемные попытки   овладеть если не вершинами, то хотя бы вершками  чистого разума не давали желаемых  результатов, и я, понял, что реального  успеха в этом деле можно добиться  только через одоление полного курса соответствующего   высшего учебного заведения.

Как золотой медалист я имел право поступления в любой ВУЗ страны без вступительных экзаменов, поэтому не удивительно, что выбор мой пал на философский факультет  именно  МГУ.

Надо сказать,  что это была не первая  попытка самообразовать себя в гуманитарном отношении, Первая была предпринята мной еще  на срочной службе  в ВВС  Советской армии.
Там эта образовательная структура на уровне политического ликбеза  называлась  Дивизионной партшколой (ДПШ).   В течение года в этой партшколе два раза в неделю недостаточно подкованным  двадцатилетним рекрутам наши политкомиссары  преподавали всего три предмета:
«Краткий курс истории ВКП(б)»,
«Текущий обзор международного положения СССР»  и
«Основы политико-воспитательной работы в Советской армии».
Окончание ДПШ давало право указывать в анкете наличие начального военно-политического образования.

    Уровень первоначальной подготовки для зачисления в слушатели ДПШ значения не имел. Могли принять и с незаконченным начальным. Тем не менее, отбор  туда был конкурсным, так как учёба в ДПШа освобождала в учебные дни  от очередных нарядов и  поэтому  учиться хотели все поголовно.   

Единственным критерием для конкурса была  характеристика-рекомендация, выданная непосредственным армейским  начальником. В ней были указаны ФИО, дата и место рождения будущего слушателя, после чего следовал  стереотипный текст, который   гласил:
«…Из личного оружия стреляет хорошо. У товарищей по службе пользуется заслуженным авторитетом. Морально устойчив и идеологически выдержан. Партии Ленина-Сталина предан. Заслуживает зачисления в ДПШ…»
Попал я в эту школу по той же причине, что и все остальные, не ведая,  что спустя десятилетие, будучи дипломированным и преуспевающим  в карьерном росте инженером вновь, и на этот раз бескорыстно, стану искать способ приобщиться к источнику систематических  гуманитарных знаний.

Но вернёмся к заочному обучению в МГУ.
Философский, как и исторический, и историко-архивный факультеты в системе советского высшего образования были  на особом положении.
Считалось, что здесь готовят кадры руководящих советских и партийных органов. Абитуриенты, претендующие в будущем на  работу в этой области, на ранних подступах к ней должны были быть лишены  малейшего подозрения в нелояльности к властям, которые вполне резонно полагали, что вооружать познаниями в философии и допускать к историко-архивным материалам возможных оппонентов режиму  чревато, если не сказать глупо.

Поэтому приём заявлений на эти специальности был организован в более сжатые сроки с тем, чтобы дать время  негласным мандатным комиссиям загодя изучить поданные абитуриентами документы и отклонить неугодных  ещё до начала общего конкурса.

Для того, чтобы оправдать такое решение по политическим мотивам, комиссии достаточно было найти в заявленных документах хотя бы один  признак из числа предписанных запретов, к которым были отнесены, к примеру:  репрессированные родители, бытность самого или родственников на оккупированной территории, этническая принадлежность к отселённым  народам и  некоторым нацменьшинствам, исключение из партии (комсомола), принадлежность к другим партиям и ряд других.

Считая себя обладателем неоспоримого права на поступление, в своей биографии я, как всегда не скрывая, указал, что отец мой  был репрессирован и погиб в 1937 году, чем поставил мандатную комиссию философского факультета в весьма затруднительное положение.

С одной стороны отслужившего срочную армейскую службу золотого медалиста надо было, безусловно, принимать, в то  время, как одно упоминание о репрессированном отца было  уже достаточно, чтобы участь моя  по одной только  этой причине  была решена и дорога  на философский факультет  МГУ   заказана.

Разумеется, истинная причина отказа прямо не называлась, а подменялась каким-либо несуразным объяснением.
В моём случае я получил   свои документы обратно с припиской:
«Возвращены без удовлетворения в связи с тем, что заявитель первоначально обладает высшим образованием,  не смежным с философией». (?)
Бедная философия. Как это я умудрился изыскать область знаний, не смежных с нею,  матушкой.

Запрет на образование неугодных граждан существовал не только в отношение историко-философских специальностей. По тем же критериям  на пороге аттестации из авиационных училищ отсеивались преуспевающие в обучении, но обладающие ущербными анкетами, курсанты, в числе которых оказался в своё время и  ваш покорный слуга.

Компетентные органы  отлучали просочившихся через первичную мандатную комиссию курсантов от аттестации в самый канун  выпуска и отслеживали, чтобы место  дальнейшей службы успевших обучиться пилотированию лиц было вдалеке от действующих аэродромов, что исключало бы опасность угона самолётов заграницу.

Случаи   побегов из СССР действительно были, но все  их исполнители, в том числе и член КПСС старший лейтенант Виктор Беленко, угнавший в Японию секретный МИГ-25П, и некто Олег Пеньковский, выдавший иностранной разведке важные государственные секреты,  были, как раз, людьми благополучно аттестованными обладателями безукоризненных анкет и рекомендаций. Сам О. Пеньковский пользовался, к тому же, личным покровительством лиц из высших эшелонов власти.

Тем не менее, чиновники органов безопасности вместо анализа и исключения причин предательства продолжали упрямо и бестолково  шерстить анкетные данные, отлучая от государственной службы вполне  лояльных и полезных обществу  сограждан.
 
Но обратимся вновь к кризису  среднего возраста.
Заполучив свои документы, отвергнутые мандатной комиссией столичного МГУ, я решил, что для системного самообразования по второй специальности не так уж обязательно обучение в столичном ВУЗ-е. Вполне достаточным будет курс провинциального Тбилисского университета (ТГУ) в расчёте на его более либеральное отношение к политическим характеристикам  абитуриентов.
Благо в процессе учёбы для контакта с преподавателями отпадёт необходимость периодических  поездок  в Москву.

В приёмной комиссии ТГУ, куда я обратился,  долго не могли понять, что я от них хочу, колеблясь между тем, отказать ли мне в моей просьбе, или, наоборот, предложить поступать в аспирантуру. В конце концов, решили направить меня к заведующему кафедрой философии, заверив в том, что как он скажет, так оно и будет.

Кафедра философии занимала несколько комнат высокого университетского флигеля. В тот день  её заведующий  принимал в своём кабинете  экзамен  у аспирантов второго года обучения.
Один из них сидел перед ним  с растерянным видом, всеми силами пытаясь вникнуть и понять  то, что сам говорит.
Второй, ожидавший  очереди, мерил  шагами «предбанник» с раскрытой книгой в руках пытаясь, что-то  оттуда извлечь и усвоить в последнюю минуту.

Когда первый, наконец, вышел, товарищ кинулся к нему с вопросом: что профессор  спрашивает?  Но, не дождавшись ответа, вынужден был поспешить к экзаменатору.

Я приготовился ждать, но через некоторое время из кабинета донеслось:
- Арис кидэ вин мэ? (Есть там  ещё кто-нибудь?).
 Войдя в кабинет, я увидел полного, изнывающего от жары пожилого человека  в шёлковом белом полувоенном кителе «сталинского» покроя. Лицо его выражало отсутствие какой-либо надежды услышать от отвечающего  аспиранта подобие связной речи. Ожидая пока тот иссякнет, излагая несусветную галиматью,  он меланхолически  игрался с переключателем  не спасающего от жары  настольного вентилятора.

Прямо  перед ним лежал толстый том видимо того самого курса, который сдавали ему аспиранты. Наконец он остановил муки сидящего перед ним недоросля, проставив какую-то оценку в экзаменационную ведомость, и, отпустив его, поднял  вопрошающий взгляд на меня.
- Рашия сакме, бичо? (Что у тебя, парень?). 
Я рассказал ему вкратце, в чём именно  заключалось моё  дело.
Несмотря на утомивших его аспирантов, он без  раздражения, а скорее с любопытством, стал рассматривать меня как некую диковинку.
- Умаглеси ара  гак? (ты без высшего образования?), - спросил он, наконец.
- Нет, - отвечаю, - я дипломированный инженер-механик и заведую отделом  в крупном конструкторском бюро.
- Джамагири цотаа? (маленькая зарплата?),  - продолжал он строить догадки.
- Приблизительно на уровне вашего доцента, - отвечаю я.
- Мэрэ, рад гинда эс? (тогда зачем тебе это? В вольном переводе: на кой чёрт тебе это?) - страдальчески кивнул  он  в сторону лежащего перед ним фолианта,  видимо считая, что только тяжёлые жизненные обстоятельства могут заставить изучать эту науку.
Я стал объяснять, для чего мне это нужно, но он, давая  понять, что аудиенция окончена, со словами:
- Даанебе тави, бичо (выбрось это  из головы, парень) - встал из-за стола  и выключил вентилятор.

Систематического гуманитарного образования я так и не получил, не переставая всю жизнь сожалеть о том, что, несмотря на мои тщетные усилия,  любезная мне  инженерная механика,  так и осталась дисциплиной,  не смежной с философией.

Москва, март, 2011г.