Оленёк, ты же все понимаешь

1.
Солнце  падало за лес.  Перистые, размашистые, ярко красные  мазки растеклись по светлому небу. Темные неровные верхушки елок и сосен на  этом фоне смотрелись декорацией к фильму. Когда Оленёк спустилась огородами к оврагу, солнце вдруг замедлило своё падение и на какое-то мгновение ей показалось, что сейчас оно поднимется из-за леса, но дернувшись,  светило  продолжило падение  вниз. В этой картине не было романтики, не было спокойствия, а  было тягостное предчувствие неизбежного, разрывающего обыденность, зловещего и потому пугающего.
-Холодно же, задрыгнешь, потом болеть будешь. – Теплая куртка с таким родным, желанным  запахом легла на голые плечи, согрела спину. Солнце совсем скрылось за лесом, напоследок брызнув яркими сполохами, и исчезло в темноте. – До чего же ты непутёвая.
- Где  нам путевым быть, когда не живешь, а притворяешься, когда ни сказать, ни взглядом не выдать, не дай Бог…
-Оленёк, не заводись, не надо начинать всё сначала, - мужские руки, до этого согревавшие плечи, развернули женщину, - Оленёк, ты же умная женщина, ты же всё понимаешь… - мужские губы скользнули по шее, пробежали по щеке, остановились на губах.
-Не спокойно, мне понимаешь, не спокойно, словно скоро случиться что-то страшное, - тяжело дыша, Оленёк отпихнула, мужчину.
-Ну, перестань, иди сюда, - сильные руки требовательно потянули беспокойную женщину в объятья. – Всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо.
Звезды подмигивали друг другу, разгоняя темноту острыми, тонкими лучиками. Звездам  не ведомы человеческие страхи и заботы, они  холодны, далеки  и непередаваемо чисты.
Оленёк возвращалась домой, придерживаясь рукой за едва угадываемые в темноте заборы. Идти в темноте ей было не страшно, в голове бурлили отрывки воспоминаний, разговоров, перемешанные с тяжелыми предчувствиями.
2.
Стоило только брякнуть замком в сарае, как нестройный хор коровьих голосов послышался с фермы. Трубные завывания прерывались только чтобы наполнить лёгкие воздухом. Всю эту какофонию звуков перекрывала иерихонская труба быка. Низкий грудной, недовольный бас раздавался вдоль рядов, послышался треск разбираемой кормушки.
-Экий гад, как все мужики – ждать не любит, - усмехнулась Ольга, побежала в подсобку за ведрами.
-Явилась уже, не спиться тебе, егоза, - пошаркал на встречу дед Николай, дохнул на Ольгу, обдав перегаром.
-Ууу, хоть закусывай! Опять коровы в говне?
-Че эта в говне? Тоже мне. Ты девка не заговаривайся, вона бери ведра, да шуруй, корми скотину. Я почитай полвека на ферме, я свою работу знаю, нашлась мне тут указчица. Каждой бы указчице – стручок бы за щеку. – Недовольное бормотание  деда ещё долго было слышно из закутка. Такие перепалки были привычными и потому Ольга, подхватив ведра, метнулась кормить стадо.
- Убери рожу, экая морда поганая! Как я тебе высыпать должна?  Сейчас на пол кину, будешь с пола слизывать! Да уберись ты морда, упрямая! – Кормить быка было невозможно, сколько раз ругалась Ольга с бригадиром, просила переделать ясли для быка, и каждое утро билась с непослушной скотиной,  пытаясь загнать быка на место, но упрямец, словно издеваясь не хотел убрать морду, а  только ещё ниже опускал рога, пытаясь достать доярку своим «ухватом». Накормив быка, вся мокрая, побежала кормить коров, послышался смех в подсобке –   пришли другие доярки.
-Что Ольга, опять не спиться? Пора бы тебе мужика хорошего да под бок, тогда может позже нас на работу бы приходила? – бабы загоготали, взяв ведра, неспешно двинулись  кормить свою группы. Вскоре наступила тишина, коровы занятые едой, умолкли. Дед Николай включил дойку, зачавкали   доильные  аппараты. Дойка была для Ольги настолько привычным делом, что руки подмывали коров, подключали дойники, а мысли были где-то далеко. Молоко белым, шумным  потоком наполняло бачки. Вот уже потянулись доярки в подсобку наполнять свои тары.
-Давай донесу, -   высокий, сильный парень, кинулся навстречу Ольге, схватил вёдра, понёс их в подсобку. – Ты опять рано пришла? Может, сходим  в клуб? Там сегодня концерт, чего дома то сидеть?
-Дим, ты иди сам, мне некогда. Устаю я очень Дим, понимаешь.
-Словно только ты работаешь.
-Тебе помоложе  спутница нужна, зачем старуху зовёшь, обсмеют.
-Не хочешь, так и скажи, зачем себя старухой обзываешь? – Димка поставил ведра и ушёл.
-Ты бы поосторожнее с ним Ольга, сама знаешь, потом намучаешься, - Галина, старшая доярка, говорила редко и пустые советы не давала, потому Ольга кивнула и побежала  заканчивать дойку.
Пришли пастухи, загомонили, загоготали, послышался отборный мат. Степка, идя мимо Ольги, хлопнул её по заду, развернувшись, та огрела охальника мокрой тряпкой.
– Бешеная, я тебя может любя…
-Так и я не со зла, - улыбнулась Ольга. Мужики загоготали ещё громче, стали подковыривать неудачливого ухажёра. Начали выгонять стадо.  Димка помогал Ольге. Коровы ушли, оставив пригорюнившегося быка в одиночестве.
-Да ты не переживай, вернётся твой гарем, куда денется, - пообещала Ольга и побежала сдавать молоко.
-Последняя. Может,  я должна ждать пока ты обнимаешься? Вот и неси своё молоко домой, а я принимать не буду, - зашипела Зинка – заведующая фермой.
-Да ладно тебе, над бабой то издеваться, Зинка, принимай молоко, а то я ведь знаешь, не побоюсь, схожу к председателю, пожалуюсь, вот тогда ты огребешь, а не она.
Зинка приняла молоко, специально занизив жирность молока. Ольга скандалить не стала, она понимала эту стареющую, съедаемую ревностью женщину. Одного только не понимала Зинка, не нужен был Ольге Димка, но разве докажешь кому-нибудь это.
3.
-Мам, я с ребятами, на рыбалку, ага?
-Лёш, только ты не долго, ладно? Я тут думаю, картошку окучить сегодня надо, пока погода разгулялась.
-Ага, я к обеду, - прокричал Лёшка и задал «стрекоча», догоняя друзей.
Лёшка рос без отца. Пока был маленьким, часто спрашивал мать, где отец, а когда подрос, перестал донимать мать, понимая, что правды не добьется. Всё  устраивало пацана, рано ставшего хозяином в доме. Лёшка в свои тринадцать не гнушался любой работы, помогал матери, как мог, понимал, что ей трудно одной кормить их семью.
-Оленька, пойди сюда,- раздался голос из-за ширмы.   
-Да мам. Тебе может чайку свеженького?
-Оленька, с кем ты говорила? Это Васенька с работы пришёл?
-Вася, ага, мам, Вася.
-Оленька, ты береги мужиков то, они ведь такие слабые. А мы то бабы живучие, чего нам будет. Ну, иди, иди, покорми Васятку, чего расселась то. Неча мужика заставлять ждать.
Ольга вышла, закрыла занавеску отгораживающую комнату, в которой доживала свой век лежачая мать. Смерть Васятки, брата Ольги, подкосила эту сильную женщину. Никак не могла мать смириться со смертью сына.  Да и то сказать веселый молодой мужчина, вокруг девок хоровод, только жениться собрался, и, опившись техническим спиртом, помер в тракторе. Дочь, опозорившая мать, принесшая в шестнадцать лет сына, да так бестолково умерший Васятка, всё это оказалось непосильным грузом для женщины одной поднявшей на ноги двоих детей. Не на такую судьбу детей рассчитывала мать, когда отказывала себе в обновках, но одевала детей с иголочки.
Быстро ополоснувшись в бане, сварила суп, прибралась, только села за стол, прибежал Лёха.
-Пошли мам?
-Да, погоди неугомонный, попей чаю.
Солнце пекло, пот скатывался по лицу, разъедал глаза, тек между лопаток, рубашка липла к телу. Слепни, огромным, гудящим облаком, вились вокруг матери с сыном.
-Мам, кто такой окучник придумал? Прямо средневековье какое-то. Таскаем по полю, а потом всё равно руками проходить будем.
-Зато картошке воздух дадим, она сейчас в рост пойдет и потом руками то по гребню легче, чем полностью руками его нагребать. Устал?
-Неа, только слепни зажрали.
-Ну ладно Лёш потерпи, уже не долго.
Домой возвращались усталые, но довольные, картошка не плохое подспорье в крестьянском хозяйстве.
 4.
-Ольга, долго ты там ещё своих миловать будешь? Давай заканчивай, пора за стол. Только тебя и ждём.
 -Да вы начинайте, не ждите меня.
Коллектив на ферме был хоть и маленький, но дружный: 4 доярки, два скотника, пастухи, да заведующая фермой. Работа  тяжелая, не престижная, даже хорошая по колхозным меркам зарплата не привлекала молодёжь. На ферме оказывались от безысходности. Кого с трактора за пьянку сняли, у кого образования нет, чтоб в магазине за прилавком стоять, а кому просто семью кормить нужно. На ферме была возможность не только заработать, но и что греха таить украсть, продать, выбрать себе по мизерной цене хорошую тёлочку. Вечером Ольга любила задержаться в телятнике. Каждого «молочника» она узнавала по мычанию, за каждого переживала, каждому давала особенную кличку. С этим прозвищем они переходили к другим хозяевам, а кличка, как знак качества оставалась с телком до конца. Наивные глаза новорожденных телят, дрожащие с непривычки ноги и жадность, с которой пытались они  быстрее насытиться, задевали Ольгу, будили в ней материнские чувства. Потому и не торопилась она за стол.
-Может меня, ждешь, недотрога? – неудачливый утренний ухажер, прижал Ольгу к стене. – Так если нужно мы же с понятием, мы завсегда пожалуйста.
-Степ, отстать, по-хорошему прошу, отстань.
-Ишь, ты, прынцесса! Иди я тебя погрею. – Сопротивляться сильному, выпившему мужику было бессмысленно, поэтому Ольга скрестила на груди руки и сжала губы, но такая реакция ещё больше задела пастуха, - Ишь, как сжалась, небось, когда Лёху делали, так ноги то сама раздвинула?
После этих слов, словно оборвалось в ней всё, словно ни радости, ни жизни не осталось в ней. Не первый раз слышала она упреки в свой адрес, и каждый раз в ней словно что-то умирало на время, а потом   вставало на свои места, словно и не было ни чего.
-Ты так, да, так? Смотри падла малолетняя, я всё Зинке расскажу. Я вам так этого не оставлю, полюбовнички. – Стёпка уже поднимался после удара, но на последней фразе Димка ещё раз ударил пастуха. Затрещала клетка, заметался по ней в испуге телок.
-Хватит вам, уже, Пеструшку напугали.
-Дура ты Ольга, ой дура. Не умеешь ты мужиков ценить. – Стёпка сплюнул, оттолкнул плечом Димку и вышел, хлопнув дверью.
-Дим, ты тоже иди, не стой здесь, не надо.
-Оленёк…
-Не надо Дим, иди уже…
«Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная…» пели нестройно, но душевно, с надрывом.
-О, явилась, наконец! Всех перецеловала? Садись давай. Тонька, штрафную ей.- Открыли бутылку, налили стакан. – Не тяни руки то, не тяни. Сначала водка – потом закуска.
-Сильна, сильна, давайте девки ей закусь, - скомандовал дед Николай, хлопнул по лавке рядом с собой, приглашая садиться. Налили ещё по одной, захмелели, заговорили все разом, словно только и ждали этой минуты. Хмель ударил в голову Ольге, лица поплыли, сами собою потекли слёзы.
-Ну, ты че девка, че расклеилась то? Ты думаешь ты одна такая несчастная. Да, ты девка ещё горя не видела. Вот когда деток своих сама в землю то положишь, когда останешься одна, никому не нужная…  а да пошли вы все… - Дед схватил со стола пачку «Примы» и пошаркал к выходу, курить. За дедом потянули и остальные мужики.
-А что, бабоньки, может ещё по одной, пока мужики на волю вышли? – предложила Галина. Налили, ухнули.
-Я смотрю, вы времени не теряете? Шустры, шустры.- Не постучавшись,  вошел председатель колхоза.
-А что Пал Стасыч, мы разве да не шустрые? Или не мы лучшие доярки? Или мы не красавицы? Или кто отказался от нас?
-Лучшие, лучшие, кто же спорит, только не спейтесь на радостях.
-Дак ты никак ругать нас пришел председатель? Председатель наш хорош, на Леню Брежнева похож… - Тонька, бойкая баба сорока пяти лет никому в селе спуску не давала. Переговорить её не мог даже муж, потому часто пролетали над ней бури в виде мужниных кирзачей, а изредка и что потяжелее. Порой и бита она бывала, но всё это не могло утихомирить зачинщицу местных разборок, Тоньку.
-Да, ладно тебе, Тонька, заводиться, будет уже. Или я твоего характера не знаю? Я вам премию привёз за лучшие надои, да к столу маленько, а вы тут и без меня…
-Да мы разве против председатель, садись. Мы сейчас по быстрому. – Бабы подхватили сумки, стали по новой накрывать стол,  – Галь, Галка, крикни мужиков, пусть возвращаются, председатель приехал, премию привёз.
Павла Станиславовича усадили  за стол. Комната, в которой гуляли работники фермы, была большой. Когда-то в советские времена здесь располагался «красный уголок». Школьники с концертами приходили, лекторы выступали, партийные работники. Заседания проводили, первое мая праздновали, девятое ноября. Здесь ругали за плохую работу, здесь же и премии вручали, а сейчас использовали для таких вот застолий.
-Как живёшь, Ольга, всё ли по добру, по здорову? – Ольга не принимала участия в женских хлопотах, сильно захмелев, не могла она подняться на ноги.
- Не трогай девку, Пал Стасыч, захмелела она быстро.
-Вот только споите мне лучшую доярку, всех на хрен  уволю.  Ты Ольга подумай, по-хорошему подумай. Учиться тебе надо. Лёха вон, какой взрослый, а ты ещё молодая, впереди ещё по-всякому будет. Иди в аграрный техникум, выучишься, поставлю зоотехником. Или иди ко мне в контору, полы мыть, пропадёшь ты здесь, а тебе пора бы жизнь свою налаживать.
-Чего ты Пал Стасыч девке голову морочишь? Мы думаешь враги ей тут? Мы здесь за ней лучше присмотрим, чем кто другой, - не выдержала Галина.
Вернулись мужики. Все сели за стол. Председатель вручил премии, выпил стопку, закусил и распрощался.
- Хороший мужик, Пал Стасыч, - сказал дед Николай, вытирая слёзы, - я его ещё вот таким помню, - и пока показывал, как мал был Пал Стасыч в его воспоминаниях, чуть не упал с лавки. Все засмеялись.
5.
- Ты не думай Оленёк, я очень люблю тебя, может больше всех на свете, но понимаешь нам расстаться нужно. Ты же умная женщина Оленек, ты же все понимаешь. Мне надо уехать, понимаешь, не могу я здесь, не моё это. А тут такой шанс, он же раз в жизни бывает. Ты же знаешь, сколько мне вкалывать приходилось, чтобы из деревни выбраться. Не могу я здесь, не могу. Хочется нормально пожить: хорошо зарабатывать, не вскакивать по утрам с петухами, не грести навоз, не хлюпать в болотниках по грязи. Хочется, чтобы всё как у людей: квартира, отопление, два выходных, театры, музеи, выставки разные. А здесь я сдохну, Оленёк, понимаешь? Не могу я здесь больше. Дети взрослые, мне их выучить надо Оленёк, вывести в люди. Жена постоянно болеет, не может она хозяйство вести. Ты не думай Оленёк, я не гад какой, я понимаю тебе одной теперь Леху поднимать. Я тебе на книжку деньги перечислять буду, а потом он поедет учиться, я его не брошу, я тебе помогать буду Оленёк. Ну, что ты всё молчишь? Думаешь, мне легко? Скажи что-нибудь Оленёк, я же не бросаю тебя, я же, как лучше для всех хочу. Ну, хочешь, я здесь останусь? Ты только скажи и я останусь.
-Ну, зачем же так надрываться. Я всё понимаю, поезжай, конечно. Так для всех будет лучше. Ты же мужчина, ты уже всё решил. Зачем что-то менять? – Оленёк поднялась, оттряхнула юбку, запахнула плотнее жилетку и пошла к дому.
-Мам, это ты?
-Я это, Лёш, я. Спи уже, полночь.
-Мам, а ты куда?
-Да я до фермы добегу, там Милёнка телиться, надумала, а дед Николай   опять напился, я посмотрю, сыночек и вернусь. Ты спи, спи я быстренько.
6.
-Да, ты что это, отдумала, девка? А ну слезай, пока по-хорошему, не то ты меня знаешь, я вота, сейчас разом вилами то переебу! Нашла место, сука! В мою смену! А ну, пошла, пошла вон! Нашла, место, гадина. Телят перепугала! Нашла она место, чтоб повеситься, вот ведь сука. Такая молодая, а та ещё гадина. Сволочь какая! – Дед Николай, даже протрезвел. От злости в нем, откуда ни возьмись, появилась  сила. Долго гонял он Ольгу по ферме вилами, пока не загнал в свою коморку.
-На, вот, пей уже, поганка. Это надо ж чего удумала, повеситься хотела, да в мою то смену. Вот уж сука, дак сука. Чего тебе не живется? Молодая, красивая, мужики хороводом, чего тебе нужно? Дома у тебя нет? Жить тебе не для кого?
Уже начинался рассвет, когда Ольга вернулась домой.
-Мам, ты чего как долго?
-Да Миленка, сынок, долго телилась, намучила нас. Пришлось веревкой телка тянуть, помогать ей.
-А как назвала?
-Ещё не решила сын, вот придёшь, посмотришь, сам решишь, как назвать.
-Ага, я вечером мам, заодно и тебе помогу стадо встретить.
Через месяц расписывали самую странную пару села, а у Лёхи появился отец – дед Николай.
23.03.2011