Ершов. Дом у Парка. Один файл

  Александр Федоров.

 К автору этого произведения обращаются читатели, которым неудобно читать двенадцать частей этого эссе.Согласен, но где размещать многочисленные фото, без которых повествование становиться сильно обедненным? К одному произведению на ПРОЗЕ РУ возможно прикрепить ТОЛЬКО ОДНО фото.
 Тем не менее, откликаясь на просьбы этой категории читателей, размещаем произведение одним файлом, но с одним фото, за фото пожалуйте на частную форму на этой же стр ПРОЗЫ РУ.

    Как приятно вспомнить малейшие черты безвозвратного ушедшего прошлого,      перенестись на время в детство, отрочество, юность, снова стать беззаботным мальчишкой!

   Я думаю, это же чувство возникает у каждого моего современника, который   читает эти строки.

  Дорогие образы детства…

  Наши воспоминания – это маленькая тропинка, по которой мы можем вернуться мысленно в Город Детства, снова пройтись по его дорожкам, встретиться с родителями, дорогими нам людьми, встретится снова с друзьями, посетить заветные места, от большинства которых остались одни лишь воспоминания...
 

Все фото, кроме оговорённых, в моих произведениях сделаны автором, публикация их, как и теста в любом виде, возможно только  со ссылкой и письменного согласия автора, Фёдорова Александра Георгиевича.  Copyright ©

   Я хочу рассказать о ершовском Клубе железнодорожников, или, как его теперь называют, городском доме культуры.

  Собственно, я даже не знаю, как его точно называли раньше – бывало, и Домом культуры железнодорожников. Ведь есть в Москве ЦДКЖ – центральный дом культуры железнодорожников, упоминаемый в бессмертных «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова.

   А писать о нем и не рассказать о железнодорожном парке имени А.С. Пушкина – так он полностью когда-то назывался - невозможно. Тем более,  и парк и клуб располагались рядом, и были едины в административном смысле.

   На протяжении многих лет это место было связано самым различным образом с нашей семьей.
 
   Начать с того, что мы жили рядом с парком – на улице Пушкина. Только теперь пришло в голову, что здесь такое совпадение – и парк имени Пушкина и улица носит название нашего великого поэта.

   В клубе долго работала моя мама, поэтому и мы, члены её семьи,  был тут «своими», туда мы всей семьей бесплатно ходили в кино, потом, я, уже самостоятельно, с друзьями. С ними же ходили на танцы. Принято было посещать наш парк летом и в обычные дни вечерами, после работы, и в праздничные дни. Тогда парк действительно был местом отдыха жителей городка.

  Но начнем по-порядку. Все даты  в произведении даны по памяти. К сожалению,  труды по истории Ершова практически отсутствуют, кроме книги В. Валеева и С. Кузнецова «Город Ершов», Саратов, ПКИ, 1984 год.
   Ссылки в Интернете по «Старому Ершову» обычно отсылают к моему «Старому Ершову…: и «Отцовской линии».

    Парк появился о раньше, чем клуб. По крайней мере, уже в году 1952, а может, и раньше,  там были высажены рядами в произвольном порядке небольшие деревца вяза, татарского клена,  ясеня,  кустики желтой акации, жимолости –  вот, пожалуй, и все породы, которые присутствовали в парке. Причем, кустарниками обсаживались аллеи.

      Немного, но только эти растения могли расти в нашем резко континентальном климате с довольно низкими температурами зимой и  очень жарким  летним периодом, почти в 4 месяца, без особого ухода.

   Никто и не верил, что на бывшей болотистой базарной площади, как вспоминала моя бабушка, Евгения Петровна, могло что-то вырасти.
    Но, когда за дело берется такая мощная, тогда градообразующая организация, как  отделение Приволжской железной дороги многое, кажущееся нереальным, воплощается в жизнь. Сыграл свою роль и Дорпрофсож во главе с его тогдашним председателем Ильинским, приятелем отца и матери, который поднял железнодорожников на воскресники по посадке деревьев.
Наверняка, в посадке деревьев участвовал участок лесозащитных насаждений отделения дороги, он, вероятно, и поставлял саженцы деревьев. В те годы их могла дать только железная дорога.

  Как меняются времена, прежняя инфраструктура Дороги очень сильно сократилось. Как говорят, «с колеса» сбросили все непрофильные активы» - т.е. жилье, школы, детские сады, учреждения культуры и т.д. Да, теперь уже Дорогу трудно назвать градообразующей, и зарегистрирована она в Москве, где и платит все налоги, на радость жителям государства Московия.

   А парк получился на славу – с тремя сквозными, на весь парк, аллеями, расходившимися от входа, и четырьмя поперечными, две – в самом начале и конце парка, одна в створе с Первомайской улицей, вторая – между улицей Пушкина и Локомотивной. С  двумя мини площадями-площадками круглой формы – одной у самого входа, другой – в середине, рядом с танцплощадкой, которая примыкала к водонапорной башне.

    На первой площадке был фонтан, округлой формы, окруженный цветником с петуниями, бархотцами, львиным зевом, душистым горошком. На входе в парк было еще две круглых цветочных клумбы. Здесь же была доска с показателями работы отделения дороги и доска почета с фотографиями передовиков. Все это было выполнено в фигурной, с орнаментами, кирпичной кладке с оштукатуриванием.
Аналогов, пожалуй, сейчас нет. Все эти малые формы ушли вместе со временем.

  На  центральной площадке, окруженный большой круглой цветочной клумбой, на невысоком постаменте, покрашенной обычно коричневой краской,  стоял стандартный памятник й В.И. Ленину в полный рост, покрашенный серебрянкой. Ильич был изображен в своей любимой позе – с рукой, указывающей в светлое будущее. Жаль, что мы не дождались его…

   Помню, как  душными летними вечерами одуряющее сладко пахли цветы в парке. Этот запах до сих пор у меня в памяти.
  И еще один ауди-обонятильный образ навеки остался в душе – это непередаваемый резкий сладковатый запах распаренных на сорокоградусной июльской жаре листьев татарского клена при неумолчный звоном кузнечиков.   Запах вообще запоминается больше, чем визуальные образы.

  Все клумбы и площадки были огорожены невысоким штакетником. Уж такая была мода. А территория парка тоже была обнесена высоким, метра два, деревянным забором с многочисленными дырами.

  В то время, кроме входа-выхода, расположенных на центральной аллеи, с улицы Первомайской, как впрочем, и с улиц Пушкина и Локомотивной, были оформлены официальные проходы в заборе в парк.

 А вот проход с другой стороны парка, у водонапорной башни, почему-то всегда подвергался остракизму – это дыру в заборе постоянно забивали, и, с таким же постоянством, жители, которым было удобно ходить через парк, а не обходить его, этот нелегальный проход возобновляли.

Кроме этой «дыры» на стороне парка, примыкающей к улице Интернациональной, был неофициальный проход в самом начале парка, в углу, потом поближе к танцплощадке, и, наконец, еще один почти против здания «маленькой школы» № 29, через который мы ходили в школу в начальные классы.


     А интересно было бы  создать макет этой части города, наподобие макета Саратова, который уже не одно десятилетие украшает площадь имени Н.Г Чернышевского в Саратове…По приведенному описанию вполне можно.

     Летом, когда мы еще учились в начальных классах – 1956-1958 годы -  в этом парке компания с нашей улицы – Вовка и Сергей  Новиковы, Санька Панкин, прозвищу Манко-смелый, братья Пичугины – Юрка и Сашка, и младший Василий, пропадали там целыми днями.
Мы играли в беседке в сложную игру, нами же изобретенную, что-то наподобии «Птичка на дереве». Она заключалась в том, водящий, с завязанными глазами, ходил по земле внутри беседки вдоль перил, а мы передвигались по перилам, подвешивались на карнизе крыши, оттягивались  внутрь беседки и во внешнюю сторону от опорных столбов, отвлекали всячески водящего, чтобы он нас не поймал.На землю спрыгивать было нельзя, ты сразу становился водящим.
   Интересно, что эта игра родилась сама, импровизационно…

   А вечерами мы пугали парочки в отдалённых темных аллеях, или занимались бомбардировкой публики на центральной аллее небольшими кульками из газетной бумаги, наполненными вездесущей ершовской мелкой глинистой пылью, слой которой летом достигал 15-30 см, как только деревья росли…

  Запомнился один из первых визитов с уличными друзьями в вечерний парк, лет в девять. Тогда я ещё жил на улице Первомайской, в бабушкиной мазанке под номером 28, которая и сейчас стоит, правда, значительно переделанная.

    Тогда, у входа в парк с Первомайской улицы, стояла большая деревянная водоразборная будка, из которой выходила изогнутая труба с крючком на конце. От нее шла подземная труба в парк, которая кончалась большим деревянным ящиком с дверками вверху. Оттуда брали воду для полива цветов рабочие парка.

  И вот рядом с этим ящиком я увидел тогда зрелище, которое, почему-то накрепко запечатлелось в моей детской памяти. Возле ящика, прямо под электрическим светильником на столбе, стоял в пятне света лысоватый детина, комплекции так Илья Муромца, окруженный смеющейся толпой парней.
   В руках он держал нечто, напоминающее большущую переливающуюся матовую электролампу, ватт на пятьсот. Но это изделие странно изгибалось, всё время меняя форму, как будто тонкая гибкая оболочка была залита внутри водой. Только много лет спустя я понял, что это было. Тогда я просто не знал этого изделия.

  Повторяю, что эта сцена разыгрывалась в самом центре парка, и этот образ, как мне показался, являл  какого-то былинного Соловья-разбойника.

  Как же я потом удивился, когда через несколько лет этот «детина»  вошел к нам в класс. Оказалось, что это наш учитель рисования по фамилии Д-в, прекрасный специалист своего дела. Каждому ученику нашей школы, конечно, запомнился его колоритный образ.

  Урок у него начинался с проверки наличия у учеников карандашей, резинки, альбома и других рисовальных принадлежностей. Не имеющие подобного полного набора тут отправлялись за дверь, «воробушков погонять», по образному выражению учителя. Но учитель, повторюсь,  он был отменный.

 
  Здесь выше была упомянута водонапорная башня. Строилась она в середине пятидесятых годов, помнится громадная, в несколько человеческих ростов, груда белого кирпича на месте строительства, насыпанного навалом. Это было первое довольно высокое, даже по сегодняшним меркам Ершова, сооружение из белого кирпича.
  Шли пересуды – можно ли делать такую высокую башню из новомодного тогда силикатного кирпича или нет. Замечу – район вблизи Клуба и за парком, где здания были выстроены из силикатного кирпича,  еще тогда не застраивался.

   Но башню построили, но строили чуть ли не десять лет, долго не могли пустить башню в эксплуатацию, и это при почти катастрофическом положении в Ершове с водой.

    Колонки не на всех улицах. Громадные очереди страждущих воды в любое время суток, с бочками на всевозможных тележках, с ведрами в руках и на коромыслах. А ведь начали уже, поштучно пока, появляться сады, а они в летнюю ершовскую жару почти приполном отсутствии дождей и без полива не могли выжить.

   Да и для нормальной жизнедеятельности человеку надо минимум несколько десятков литров воды в сутки.  Говорили, а тогда в прессе об этом писать было не принято, что трудности возникли при обеспечении герметичности водного бака. Внутренность его покрывали различными составами, но итог был один – большое мокрое пятно на кирпичной  кладке в середине башни. Но, в конце концов, эту проблему решили. Но до сих пор, даже после постройки нового водовода, проблемы с водой в Ершове стоят довольно остро.

   Чуть не забыл упомянуть еще об одном комплексе парка – спортивном. Он располагался за танцевальной пятачком, и состоял из волейбольной и городошной площадок. После работы, по выходным дням, здесь часто собирались местные спортсмены-железнодорожники. Проводились целые турниры между железнодорожными предприятиями, особенно в День железнодорожника, болельщиков было множество, не протолкнешься, столько азарта, криков…

   В году 1952, когда мы приезжали в Ершов в отпуск, я, кажется, впервые увидел здесь фонтан.
  Мне было года четыре, и вот ночью меня разбудила моя разбушевавшаяся фантазия – стала преследовать навязчивая идея затопления нашего мирного, погруженного в сон, городка.  Вот вода перехлестывает через край фонтана, и быстро начинает темными потоками растекаться по улицам. Вот уже она дошла до нашего дома, плещутся волны, а мы продолжаем беззаботно спать…

   И я бросился к своему дяди Коле, наверное, потому, что  он был местным жителем, плача, разбудил его, и торопливо стал просить недоумевающего заспанного дядю побыстрее вставать, делать лодки, плоты, т.е. спасаться и спасать людей от наводнения.

     Вот как глубоко в человеке лежит страх перед водой.  Отсюда, наверное, и многочисленные эпизоды потопов в древних книгах различных народов.


    На центральной аллее, между площадками,  с обеих сторон, на площадках, стояли деревянные лавочки, окрашенные в разные годы в экономичный синий или темно-зеленый цвет. Вечерами там невозможно было найти свободного места.
 
    Центральные аллеи были заполнены прогуливающимися, в основном, молодежью.   Многие ждали начала танцев. Или, как они назывались в афише – «вечеров отдыха молодежи».

  Музыка начала играть где-то часов в 8 вечера, но настоящие танцы начинались уже в сумерках, ближе к 10 часам и продолжались до 11, по выходным и позже, до половины двенадцатого. Танцевальные площадки  сменяли друг друга в среднем через 5-10 лет.

  Вначале площадка была низенькая, с деревянными полами, прямоугольной формы, но с высоким деревянным забором вокруг. Танцевали тогда под радиолу (для молодого поколения объясню – это приемник + электропроигрующее устройство для пластинок, так сказать, два в одном), музыка на пластинках была, в основном, зарубежная – Рио-Рита, аргентинские танго, румынская танцевальная музыка.

   Билеты приобретались  в кассе летнего кинотеатра, которая была сначала деревянной, и располагалась у входа в парк.
   Потом, после постройки Клуба и монументальных новых высоких ворот из кирпича, облицованного раствором, больше похожих на древнеримскую триумфальную арку, касса перешла в небольшое кирпичное строение, примыкающее к воротам.

Это уже было сделано в эпоху А.А. Кандельяна, нового начальника отделения дороги,  году в 1966, который решил сделать из Ершова, по его словам,  «маленький Ереван».
    По его же распоряжению, были поставлены железобетонные побеленные статуи Геракла и пресловутой «Девушки с веслом» у нового входа. Здесь же поставили второй фонтан со скульптурной композицией, заасфальтировали аллеи, обсаженные самшитом. Появились железобетонные вазы-кашпо в парке, несколько статуй, тематику которых помню смутно.
 
   Совсем недавно от моей одноклассницы Вали Дзюба мне в руки попал очень интересный снимок – он был сделан как раз у фонтана в самом парке в начале пятидесятых годов прошлого века. И на этом снимка у входа на центральную аллею четко видна статуя пионерки, которая несет пионерское знамя. А вот напротив была, по-моему «парная» статуя пионера с пионерским горном.
   И, совершенно неожиданно, перед фонтаном я увидел на этом фото оплечный бюст А.С. Пушкина, установленный на высокий и узкий прямоугольный постамент. Никто из одноклассников не помнит его, он потом явно был демонтирован, а это значит, что описанный скульптурный комплекс был установлен гораздо раньше,  приблизительно в годы основания парка.
   И что это строителей городского железнодорожного парка потянуло на пионерскую атрибутику, наверное вдохновил просмотр фильма «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен», где показана целая аллея подобных скульптур. Впрочем, это было позднее…

   Помниться, что и вазоны и статуи местные варвары часто ломали, приходилось их подмазывать цементным раствором. Куда все это кануло…

   Судьба  Амбарцума Кандельяна сложилась трагично, он был убит в разгар перестройки в 1993 году, будучи начальником Армянской железной дороги.

   Следующая танцевальная, полукруглая, уже по новой моде, площадка появилась где-то в  начале шестидесятых годов. Она была высокая, на бетонном основании, со ступеньками у входа, зато заборчик был невысокий, с полметра, скорее символический. Над головами танцующих были протянуты гирлянды разноцветных лампочек.

  На площадке была возвышающаяся ракушка-сцена, в  который размещался эстрадный оркестр и стояла звуковоспроизводящая аппаратура. Но основу музыки, кроме пластинок, уже долгоиграющих, составляли теперь уже магнитофонные записи. Был и усилитель, мошностью Ватт сто, со звуковыми  колонками.
   
    Играл и местный эстрадный оркестр из железнодорожного клуба. Что нас тогда поражало – в его составе были два серебристых  саксофона, которые за приличные деньги, как говорила ЗЛ, выписали из Чехословакии. Но играл наш коллектив не очень хорошо, да и мало, такое осталось впечатление.

   Музыкальный репертуар не отличался экстремальностью –  фокстроты, танго, советские песни, и танцевальная музыка, в основном советская, репертуар был под контролем. По танцплощадке и парку ходили железнодорожники-дружинники, так, что начинающиеся неизбежные в молодежной среде потасовки сразу пресекались.

   Рядом с площадкой с памятником Ленина была  расположена большая деревянная, квадратная в плане, открытая беседка с деревянными полами и чердаком, в который мы лазали по растущему рядом дереву. Была беседка попроще между аллеями напротив улицы Пушкина, без пола и чердака, к которой от центральной аллеи шла тропинка к официальному проходу в заборе. Она была в плане шести или восьми угольная. Вот здесь-то мы и играли.

     В праздничные дни, прежде всего, на День железнодорожника, в этих беседках открывались буфеты, где продавалось ситро, пиво, конфеты, печения, холодные закуски, пиво в больших деревянных бочках, колбасы, выпечка. Крепкого спиртного не было.

  В большой беседке  ставили несколько столов для сидения посетителей этого импровизированного буфета.

   Весь парк был просто наполнен под завязку, компании располагались прямо на земле, на принесенных из дома одеялах. Ели и купленную в буфете снедь и принесенную из дома, запивая, конечно, не только ситро и пивом. Весело было, но без всяких разборок и драк.

   Однажды, в центральной беседке был открыт шуточный базар, на котором за разные дешевые штуковины можно было выиграть приз. Прочитав условия, я быстро сбегал домой, и за пятнадцать булавок с красными головками – а мама была портнихой – выиграл гипсовую фигуру белового медведя.

  Да, когда начинаешь писать автобиографические вещи, и по ассоциации вспоминается всё новые и новые подробности прежней жизни.

  Аллеи были сначала покрыты шлаком, потом их заасфальтировали в эпоху Кандельяна, поставили бетонные бордюры.
   Все аллеи были засажены по бокам акацией, которую регулярно подстригали на уровне метра полтора от земли... Центральная аллея была вечером освещена полностью, а вот боковые – нет, и там всегда оставались укромные уголки для прогулок влюбленных.

   Сейчас такого уголка природы в городе нет.

       Знаешь, читатель, когда начинаешь описывать ту, прошедшую действительность, четко прослеживается  путь постоянного развития, ее улучшения.

 Т.е. с каждым годом жизнь, по образному выражению одного жесткого вождя, «становилась лучше, веселее». Этот вывод напрашивается сам, поверьте, я никак и ничем не ангажирован. Было явное поступательное движение вперед.

А парк был любимым  местом действительно культурного досуга и железнодорожников с семьями, и всех горожан.

В парке, в левом углу от входа,  стоял большой летний кинотеатр, мест на 300, с двухскатной крышей, основу которого составлял бревенчатый каркас, высотой метра три с половиной, обшитый досками. Его боковая длинная стена одновременно являлась границей парка в этом месте.

     Здание было снаружи покрашено в те же цвета, что и лавочки, наверное, красили одновременно. А к кинотеатру со стороны парка вела дорожка-аллея с непременными лавочками. С этой же стороны была пристроена открытая веранда  во всю длину здания, которая составляла метров 40, не больше,  с дощатыми полами и перилами, на которых мы любили посидеть перед сеансом в тени.
 
    Сзади кинотеатра, по лесенке, можно было попасть в кинобудку, которая составляла единое цело со зданием. Вход был где-то ближе к середине зала.
   Проходы по боковым сторонам здания со средним сквозным проходом от стены до стены. Два выхода на Парковую улицу. Афиши кинофильмов на побеленных стенах. Вот и весь кинотеатр. А сколько радости  он приносил жителям, билеты на сеансы, а их было обычно три во все дни недели – в 16, 18 и 20 часов раскупались, как горячие пирожки.
  Одно время парком, а значит и летним кинотеатром руководил некто Курицын, бывший учитель физкультуры в школе №29.
   В выходные к этим сеансам добавлялись детские дневные просмотры. Сколько прекрасных детских фильмов мы там посмотрели.
  Сериал «Васек Трубачев», «Тимур и его команда»,  «Школа мужества» по повестям деда Егора  Гайдара, который был любимым автором советской детворы, «Огни на реке», «Команда с нашей улицы» с молодой, но уже  несравненной Аллой Ларионовой. «Друг мой Колька», «Мишка, Колька и я», щемящий «Прощайте, голуби», «Застава в горах», «Джульбарс», которые иногда показывают сейчас.   

   О мужественных пограничниках,  ребятах,  которые жили заботами страны,  и умели интересно отдыхать, о первых робких нежных чувствах юношеской любви, возникающих у них.

   Я надеюсь, это перечень заставит многих ершовцев,  бывавших тогда на просмотрах,  вспомнить и другие фильмы. Ведь это наше детство, а что может быть лучше его….

   Это не современные «стрелялки», пусть и сделанные талантливо. Бригады,  всевозможные «братья», где люди совершенно спокойно убивают других, не испытывая никаких эмоций, для них это ничем не примечательная обыденность. Вы такими хотите видеть ваших сыновей-дочерей?

  А они других фильмов и не смотрят, кроме разве талантливой, а от этого ещё более вредной,  готической чертовщины Гарри Поттера.
  Я не против таких фильмов, если бы им противостояли в массе другие – российские патриотические, о повседневной жизни не бандитов и олигархов, а об обыкновенных людей, с их и заботами, огорчениями и радостями. Но это не должно быть не мыльными операми, не всяческими домами, эти фильмы должны нести какую-то положительную идеологическую и эмоциональную нагрузку.
  Отвлекся, извините, но сегодняшняя жизнь властно вторгается в воспоминания о прошлой, и сравнения сами просятся в текст.

На фото слева от меня аллея ко входу в летний кинотеатр.

   Парк уже был, когда у его входа в начале пятидесятых начались непонятные, грандиозные по масштабам Ершова,  земляные работы. Это началось строительство Клуба железнодорожников.

   Построили его довольно быстро, и ещё долго после строительства Клуб был самым большим зданием города. Двухэтажный, с большим высоким киноконцертным залом мест на 300.  С балконом в зале. В плане он был Т-образным – перекладиной являлся киноконцертный зал.

   Клуб имел собственную котельную у северного угла заднего фасада.

  А на переднем фронтоне фасаде располагается большой СЕРП и МОЛОТ – символ того государства рабочих и крестьян, которое уже исчезло,  на геральдическом щите, окаймленный лавровыми ветками, колосьями пшеницы и лентой внизу. Существует он и в настоящее время.

   В разное время он был белого цвета, потом его ярко и пестро раскрашивали в греческом стиле. Ведь все античные статуи, даже стены зданий, колонны,  тогда обязательно раскрашивали красками, обычно восковыми на минеральной основе. А фасад клуба был выдержан в почти  классическом греческом стиле, с прямоугольными колоннами, с вне стилевыми пилястрами, с уже упомянутом фронтоном, узкими, стрельчатыми окнами на первом и втором этажах.

  До войны, здание железнодорожного клуба располагалось в бараке, у вокзала, на одной линии с музыкальной школой, тоже исчезнувшей. Ныне оба эти здания не существуют.

  По бокам здания, между крайними колоннами,  располагались киноафиши - справа СЕГОДНЯ и слева – СКОРО, на которые клубный художник крупными, издалека видными буквами писал названия фильма, а иногда делал к нему к нему и простенькую иллюстрацию. Фильм обычно  шёл несколько дней, в зависимости от посещаемости. Билеты стоили в несколько раз дешевле сегодняшних ( в сравнимых ценах). На вечерние сеансы копеек 20-30, на детские - 10. Правда, тогда не было широкоформатных экранов и звука 3D, зато содержание фильмов выгодно отличались от нынешних.
 
  Здесь тогда ежедневно показывали кино на трех сеансах, и часто взять билеты на новый фильм было затруднительно. У кассы, которая находилась в фойе клуба, слева, у гардероба, собиралась часто огромная очередь.

   Помнится, такую очередь я отстоял на фильм «Ночной патруль».

Здесь же, в фойе, находился буфет и комната для дежурного. Из фойе можно было пройти в малый зал Клуба, где ежедневно зимой проводились вечера танцев.
  Использовался зал и для проведения всяких застолий. Так, здесь в 1966 году проводился наш выпускной школьный бал железнодорожной школы №29, сразу одиннадцатого и десятого класса.

 Из фойе вела лестница на второй этаж.

 На втором этаже располагается полуоткрытая в сторону лестницы небольшая площадка, отгороженная от лестничных маршей бетонными перилами с балясинами. От неё шли двери в кабинет начальника Клуба (на железной дороге все начальники, заведующих и директоров нет, впрочем, последние сейчас появились).
    Долгое время бессменным начальником Клуба была Зинаида Илларионовна, вот фамилию её запамятовал. Крупная, властная женщина в очках, которую  можно было видеть на работе, кажется, весь день, с раннего утра до позднего вечера. Под её неусыпным руководством и Парк, и Клуб, и летний кинотеатр процветали.

    Слева была комната для занятий танцевального кружка, эстрадного и духового оркестра. По другую сторону от двери начальника, была дверь в большое помещение... Возможно, для хора.
   Потом, по часовой стрелке располагалась небольшая комната, которая первоначально была библиотекой, потом бухгалтерией. В том небольшом помещении, где все книги располагались на одной большой полке до потолка, попадались удивительные книги, некоторые дореволюционного издания. Они явно перешли сюда из старого клуба около вокзала. Так, на пример, там мне попалась книга «Приключение Гулливера» Д.Свифта, в которой, кроме привычных нам путешествий в страну великанов и лилипутов, было и путешествие в страну разумных лошадей - Гуигнгнмию.

  До войны много книг было выведено из состава фонда из-за их «классовой вредности». Какими-то путями через маму  к нам попали книги Глеба Успенского, Куприна. Почему-то даже книги  Пушкина и Лермонтова, издания предвоенных лет.

   У меня, как сына работника клуба, был свободный доступ к литературе, именно там, мне кажется, зародилась страсть к чтению. Читал я в детстве и юности «запоем», по много часов, не отрываясь.

   Затем появилась современная большая библиотека, справа от бывшей,  состоящая из двух залов – читального и фондового. Когда-то второй зал был открытой верандой, видно мода была такая, затем был превращен в закрытое помещение библиотечного фонда.

  И, наконец, прямо у лестницы справа была дверь в большое двухкомнатное помещение с дверцей на балкон в зал. Вот на этом помещении мы остановимся подробнее.

На фото у входа в Клуб изображена группа учащихся кружка КРОЙКИ и ШИТЬЯ. Слева, в кофточке -мама, Федорова Лидия Семёновна, справа, в очках - Зинаида Илларионовна,начальник клуба.

  Открывайте дверь, сейчас мы войдём в помещение нынешней редакции газеты «Степной край», бывшего «Ленинского пути».
   А пятидесятых – шестидесятых, в начале семидесятых тут активно работал кружок «Кройки и шитья» под руководством моей мамы, Федоровой Лидии Семеновны.
  Специализацией у кружка была «Верхняя легкая женская одежда».

  По сути говоря, это было профессиональное училище с годичным сроком обучения. В лучшие годы было несколько дневных и несколько вечерних групп. Т.е. занималось порядка 150 человек в год.

   Обучение было платное, учили добросовестно. Оно включало в себя всё – и крой, и сметку, и примерки, и само шитьё. Для последнего в зале были установлены швейные ножные и ручные машины. Обучение было конкретным, и каждая будущая портниха шила по курсу обучения всё для себя или родственников – от, простите, трусов, до платьев и костюмов.

       Мама по приезду в Ершов в 1956 году  вначале не работала, потом ее попросили немного поработать руководителем кружка кройки и шитья при железнодорожном клубе, подменить заболевшую мамину подругу, бывшую тогда руководителем кружка, которая настояла именно на её кандидатуре. Мама подумала…и согласилась поработать немного…К сожалению, её подруга умерла, и маму уговорили закончить курс обучения.

   Потом новый набор, затем следующий…так она и проработала там до наступления пенсионного возраста. Надо сказать, что в свое время мама закончила двое курсов «Кройки и шитья», причем вторые были именно для руководителей таких курсов.

   Многие женщины Ершова и окрестных сел получили на этих курсах профессию. Часто бывало, идем по улице – а с ней все здороваются. За время ее работы руководителем, через этот кружок прошло более тысячи женщин, а это много для нашего двадцатитысячного городка.

    А когда она ушла, кружок быстро захирел и тихо скончался...

   Мама была классная портниха по легкому женскому платью. Ей приходилось с трудом отбиваться от клиенток, жаждущих у нее пошить что-нибудь.  Швейную машинку мама вывезла  из Германии, фирмы «Альтенбург». В нерабочем состоянии она складывалась в небольшую полированную мебельную тумбочку. Ничего похожего у нас не выпускали.

 
  Сегодняшнему читателю трудно представить и объяснить то внимание, которым пользовались курсы у женской половины нашего городка.

   Дело в том, что в магазинах тогда практически отсутствовало готовая одежда для всех категорий населения, а вот материя – мануфактура, как ёё называли, была. Вот все умеющие шить и делали всё на себя и домочадцев, и соседям, и на заказ – в зависимости от умения и свободного времени.

  То же, примерно, было и на Западе. Обратная, лучшая сторона этого процесса заключалось в том, что все женщины щеголяли в модных, оригинальных - самых разнообразных по фасону и расцветки платьях, причем пошитых именно на них, и поэтому, обычно хорошо на них сидевших.

    Только в конце шестидесятых  на Западе пошел в моду «унисекс», стандартные модели из трикотажа, синтетика, развернулась мощная индустрия пошива, и индивидуальный пошив стал хиреть. Постепенно это пришло и к нам. По большей части из заграницы.
  Тем не менее, сейчас и у нас и там, индивидуальный пошив ценится гораздо дороже готового платья.
      
       Мы с отцом тоже познакомились с продуктами маминого труда. Тогда было принято шить мужские трусы, а не покупать. И вот нам мама периодически снабжала нас этим изделием из синего или черного сатина, так называемого «семейного» фасона. Особенностью этих трусов были необъятные размеры, и в ширь, и в длину. В них запросто могло помещаться два меня.

  Так, что они могли играть роль и шортов, а, если подтянуть их повыше, то и комбинезона с короткими брючинами и небольшим декольте.

       На наши справедливые сетования на гигантские размеры трусов, мама утверждала, что шьет «на вырост».Это было ещё как-то оправдано для меня, но отец давно уже полностью вырос.

   Такая гигантомания, возможно, была семейной особенностью нашей семьи.
  Моя прабабушка, по рассказам бабушки, Евгении Петровны,  тоже шила прадедушке рубахи сама, и, снимая мерку со старой рубахи, всегда прибавляла несколько сантиметров на длину рукавов. Прадед смотрел, смотрел на эти метаморфозы, а потом взял очередную рубашку, аккуратно сложил ее на пенек от дерева и…отрубил топором лишнюю длину.

Но это так, лирическое отступление от основного повествования.

 У придирчивого читателя может возникнуть вопрос - зачем я таким подробным образом описываю самые незначительные детали устройства железнодорожного парка и Клуба. Но ведь парк уже исчез, ушел в историю, хотя может это и громко звучит.
   И я считаю просто своим долгом оставить виртуальный образ тех мест для ИСТОРИИ нашего городка. Пусть хотя бы это период будет подробным образом описан. Это не только для  меня нужно, а; скорее, для последующих поколений.

   Нужно знать свою малую родину, ее историю, что она из себя представляла в различные годы, образ жизни жителей тех лет, события тех времен.
  Посмотрите на Запад, как ревностно жители там охраняют каждое здание, исторические памятники, весь облик своей родины, архивы и описания тех мест.
   Вот отсюда и начинается патриотизм, от родного уголка. А если не любить свою малую родину, как и большую, какая бы она не была, она просто скоро исчезнет с карты, растворится в соседних, более пассионарных  государствах.


 Трудно поверить, каким сосредоточием культурной жизни тогда был Клуб. Днём и вечером работал кружок «Кройки и шитья». Постоянно были репетиции театральной студии  - помнится, ставили пьсу Каверина « Два капитана» и у моего отца брали атрибуты лётчика – шинель, кожанку, летную фуражку и форму.
  Вечером на втором этаже слышались звуки духового оркестра. Пели хрипло саксофоны эстрадного, слышались звуки пения хора, а то и дробный стук каблуков танцевального коллектива.
  А какие были смотры городской самодеятельности, в которой принимали участие и все городские и железнодорожные школы, железнодорожные предприятия города. Он шёл не один день.

   В Клуб часто приезжали заезжие артисты – коллективы цыганские, эстрадные, приезжали братья Покрас  - помните их знаменитую : -« Мы красные кавалеристы и про нас, былинники речистые ведут рассказ…», квартет «Девчата», которых показывали в фильме «Новогодняя ночь»… и многое, многое другое, всё уж не упомнишь.

   В Клубе постоянно велся силами саратовской филармонии музыкальный абонемент. Помню что-то воде от «Моцарта до Джаза».

   Клуб был постоянно наполнен. Это я ещё не с казал об ежедневных танцах зимой.

   На Новый год убирались стулья в зале, и  ставилась огромная, под потолок, сбитая из множества отдельных елочек-сосен, новогодняя елка, под которой всю ночь шла встреча нового года. Столы были  в малом зале. Это было что-то похожее на «Карнавальную ночь» с масками, костюмами, которые шили сами, дедом морозом и снегурочкой. Разыгрывался целый новогодний спектакль по написанному сценарию.

   Были и многочисленные ёлки для детей и предприятий.

  Такая же громадная ёлка с игрушками ставилась на площади, ближе к шестому магазину. И вокруг неё тоже водили хороводы, встречая Новый год.

   Вот, пожалуй, и всё, что я смогу рассказать об этом удивительном уголке Ершова, каким он был пятьдесят – сорок лет назад.

  Приблизительно в то же время стал застраиваться район у входа в парк – шестой магазин и жилые дома вокруг, двадцать восьмая школа . Такое же строительство прошло и в конце парка, где был построен целый микрорайон двухэтажных домов из силикатного кирпича.

  Всё это  составило цельную застройку того времени, жаль, парк исчез.

    Причиной его исчезновения называют две основные причины – во-первых, появился в заволжских степях оросительный канал с волжской водой. С целью удешевления его стоимости, его проложили без облицовки, соответственно мог подняться уровень грунтовых вод в районе парка.

    Второй причиной, основной, я считаю то, что раньше вода с парка весной довольно быстро сходила, скатываясь своим древнем путём большим ручьем по улице Локомотивной, затем переходя по дворам на Пушкинскую, потом через Колхозную на Первомайскую, потом Степана Разина, и, наконец, впадала в существовавший тогда залив Немецкого пруда.

  Но вот как раз в Колхозной улице человек победил природу, как мы поняли позднее, себе на погибель. Была построена высокая мощная дорога с несколькими слоями песка, бутового камня поверху. Года через два – три вода съедала и часть насыпи и покрытия, они возобновлялись снова, вот и образовался такой пирог.
  Для перехода воды через Колхозную улицу были сделаны канавы вдоль неё, а внизу была проложена водопропускная труба, которая постоянно забивалась наносной  грязью, как и канавы. Помнится, отец, как председатель уличного комитета каждый год созывал людей для прочистки этого участка, целыми днями  пропадал там, прочищая эти водные пути.
  Но глинистые наносы оказались сильнее, да и народ как-то остыл к этому делу, понял, что своим силами эту стихию не победить, а помощь от городских и железнодорожных властей была слабая. Так и образовалось в районе парка и прилегающих улиц настоящее болото, вода в нашем дворе стояла ещё в июне.

  Исчез парк, высохли почти все деревья, даже посаженные нами  вязы на улице,  за ними - все сады, виноградники в округе. Человек победил природу, теперь дорога действовала круглогодично, но какая непомерная плата за победу…

 Правда, когда ещё парк был в инфраструктуре железной дороге, его пытались реанимировать. Провели дренаж, посадили деревья, попытались возобновит аллеи. На этом всё и закончилось. Деревьев так и не видно, как и дальнейших работ.