Белый шум витраж

Дождь замёрзшими яблоками валит в небо. Капли решетят кислотно-бежевые сугробы облаков. Месяц - серебряная серьга Бога, которая напоминает, что он пока ещё наблюдает за происходящим тут, но скоро и его стошнит. Мартини каплями стекает с пальца в рот. Непонятный ритуал, который имеет место быть. Остывающий отпечаток губ. Порыв холодного ветра. Он швыряет в лицо прошлогоднюю осеннюю мокрую листву. Музыка, которой никто не слышит. Слова, которые высекаются на запястье. На запястье с непонятными фенечками и шнурками. Она рисует молча и всегда с внутренней стороны. Её картины выставляют обратной стороной холста. Заглядываю в глаза Будде - ничего из того, о чём рассказывали. Вокруг пляшут обдолбавшиеся шаманы, выходят в тонкие миры, а после всей этой фиесты они начнут собирать витражи из осколков бутылок. Много разговоров - становится скучно от их бессодержательности. Лучше молчать. Она поймёт, а я нет. Песни поверх писем, написанных кому-то другому, а не тому, чем стал. А песни того, чем стал. Ночью ориентируюсь только по следам.
- Что-то изменилось?
- В этом городе не видно звёзд.
- Мне холодно...
- Оденься.
- Зачем ты так?
- Мне надо выпить.
Бетховен выпивает сто грамм палёнки и не морщится. Из закуски - только голая правда. Запить - откровение. Он приступает к написанию чего-то более глубокопечального, нежели Лунная соната. Не тревожь его. Я закрываю дверь и выкидываю ключ на полном ходу. Твои волосы пахнут синей розой, моя кожа - формалином. Мне подарили петлю Есенина. Ты всё же засыпаешь.