Что дала мне вода

(внимание: содержит ненормативную лексику, а также омерзительные образы анорексии и ожирения)

Смотря на свои ноги, эта желтоватая вода, пробегающая по километрам городских труб, мёртвая, эти мои ноги, тоже как будто мёртвые, что дала мне вода, я представила себя на обложке журнала, но как глупо думать, что я представила себя в этом том образе, который такой вот обычный, нет, я бы хотела, Господи, сделай так, чтобы это было так, что я совершенно ничего не могла бы делать, и даже детская сорочка на мне висит, как на вешалке, не знаю, но когда та баба написала вконтакте под фоткой той, с сапогами, фу, вот уродина, как так можно себя довести до такого, я бы расцеловала её, и всё равно бы била, пока бы не задохнулась и не упала в обморок. Освенцим и то не такой, потому что они страдают, а я умираю и вроде бы жива, и меня надо нести, и гроб почти никакой не выйдет, Исида, ритуальные услуги, звоните. Потому что я умираю, мне уже тяжело ходить, а мама сказала, как ты меня доводишь до белого каления, как я тебя ненавижу, как я тебя ненавижу, и реветь. А тот мальчик, который застрял? Он такой же, только везде и кругом куски жира, свисают килограммы сала, настоящая свинья, и мне надо, чтобы я была рядом, когда он застрял, чтобы я умирала от голода, придавленная воздухом к дивану, а он чтобы корчился в том кресле и не мог выбраться, потому что его убивает его собственный жир, собственный живот и эти огромные куски сука задницы и складки ****ь. Она всплеснула рукой от возбуждения, это как истерика, это вот жаль, что никто не видел, как я должна была быть там рядом, нет, чтобы я была рядом, и всё так же бы было, чтобы все видели, как мы одно и то же с ним, потому что не можем...
-Привет...
Голос в ванной звучал тоже анорексично.
-слушай, такая тема... да я в ванной отлёживаюсь... погоди, ну ты же знаешь, что мне алкоголя надо-то... да я ещё ничего не ела...
Он там говорит, что погуляли хорошо, а не знает, что нет, погуляли плохо, если бы не тот мальчик.
-я тебе про того мальчика хотела, как узнать его номер, а?
-про какого мальчика?
-ну помнишь вчера... который застрял-то в кресле?
-ну конечно помню. А ты хочешь его съесть?
-... возможно. Да тут есть один человек, во внешней среде, который хочет сделать фотосессию, жир и кости, как-то так...
Полная ***ня, но повёлся, потому что сам вращается среди уродов всяких, среди трансов, которые фоткаются рядом с даунами. И стоял такой живот огромный, сколько сам живот весит, если его отрезать? И задница? Может, его задница только сама весит, как я вся, не говоря уже о животе, и вся моя одежда пойдёт только на его трусы, и где там член, он не сможет войти в меня, потому что другие бегали по стадионам, а он жрал, запихивал в себя по килограмму пельменей с майонезом, и гладил брюхо, которое раздувалось, пока однажды не вышел и не понял, что пробежать уже не сможет, пока однажды не застрянет на вечеринке, и эти не скажут, как ты нахуй разжирел поганая свинья, ты же был вообще нормальный пацан, а потом стал жрать тайно под одеялом и пихать в себя гамбургеры и пить спортивное питание, которое нужно раскачивать в мышцу, а ты в жир, как эта тупая сука, которая блюёт после каждого обеда из двух крошек чёрного хлеба, а её мать орёт на неё как ты меня доводишь до белого каления как я тебя ненавижу бездетная больная и воняет ацетоном, со сморщенными трусами. И эти сморщенные трусы не наполнить этим его жиром, она была на диване, а ему что-то сказали, она весь вечер глаз с него не спускала, и он должен был подняться, какие-то фотки за компом смотрел, как эти и те ездили на озеро, и вот жир трясётся, он его трясёт, жир переливается резко туда-сюда, но кресло зацепилось за выступающие куски тела, которых быть не должно, которые давят вокруг и кругом,
-ты там что, умерла?
-не поняла?
Я вынула руку. Я не поняла, кто там говорит.
-я наверное отключилась, потому что голова кружится, я в ванне уже час лежу, вода остыла.
-****ь, дура, может мне приехать или скорую вызвать?
-не-ет... - я скульнула, - я ничего не хочу... но я сегодня поем.
-тебе надо лечиться.
-всем нам надо лечиться. так ты дашь его номер?
-погоди... погоди. записывай.
О мама, мама, папа, папа, вот теперь ваша девочка будет счастлива, она теперь холодная скульптура, теперь когда она будет видеть его и сравнивать с ним, как они оба ужасны, дисгастинг, и обоих что-то давит, что-то делает противным этой планете, жир ли, который связывает его мышцы и отторгает эту их обычную мебель и размеры комнат и одежд, покрывал, девочек, или моя кожа, которая не терпит жира, и хочет умереть и свернуться стать как для младенца, и я видела, как девочка на десять лет меня младше покупала себе купальник, в котором я могла бы жить, и мою грудь никто не сможет сосать, а я его смогу сосать, и искать там где-то внизу что-то такое, что ему не нужно, потому что явно ведь не нужно, раз он так ел и ел и ел, и много срал, и теперь не может это найти и им пользоваться, жирная корова. Эта планета не делает уродов, они сами себя делают, и когда появляются кругом ландыши, и тучи бегут по небу, отражаясь в полотнах небоскрёбов, и идёт дым из заводских труб, несутся машины по проспектам, а планета всё пытается породить красоту, и я была красива, девочка-блондинка из танцкласса, и мальчик тот умилял всех, отличник-пирожочек, и все мы были несчастны, потому что красота сама по себе полная ***ня, её и нет вовсе, раз есть психи, которым она не нужна, где даже я не могу найти его письку, когда он застревает в кресле, в котором два парня могут усесться, а я могу закрыться её купальником от дождя, и ведь она такая здоровая, её трахнет парень — чемпион школы по бегу, который всё и всюду делал правильные вещи и ставит правильные комменты к таким, как мы, я и он, какая же это срань господня, как им самим не противно, - а противно, душенька моя, потому и заставляет ценить и возбуждаться.

дальше я не помню... меня вытащил отец, и мне не было стыдно, в тумане, в этой разлагающей сырости ванны я видела его крики, как они ударяли мне по коже, и я случайно увидела себя в зеркале, с него давно сошёл пот.
и мой отец — правильный человек, пиво-работа, нёс свою худосочный позорную дочь, а у других были правильные сыновья, а у других — ожиревшие сыновья и дочурки... я была счастлива.