Целинное лето Глава 3. Заколдованный мячик

...Дул лёгкий ветерок, стлавшийся по земле, и уносил всё дальше по широкому каналу детский капроновый мячик, который выпустил из рук игравшийся ребёнок. Войсковой автобат уже второй месяц работал в казахской степи. Машины бегали безостановочно всё светлое время дня, но в этот день, воскресный, выходной день, командиры устроили вылазку на канал, где хотели искупаться, отдохнуть. Группкой стояли лейтенанты Каплан, Чава,  Лихваренко с женой, старлей Ненашвили, и капитаны Стародубцев, Сиротенко, поодаль комбат майор Киладзе, в самом начале целинного лета ещё капитан, а майорские погоны «догнали» его уже в Ставрополье, и майор  Шакарян, замполит автобата. Купаться всем уже давно расхотелось, вода в канале, предназначенная для орошения, была холодной и мутной от частиц глины. Да, степь была не чернозёмной, как в Украине, из которой призывался Саша Лихваренко, и сейчас, поздним летом, напоминала собой бедную осеннюю степь. Несколько местных жителей, живших неподалёку, степенно купались в канале, а дети игрались в мячик, вот этот, большой пластиковый мячик, лёгкий, как пёрышко, который теперь плыл в канале. Ветер дул точно вдоль канала, унося мячик, плывший точно посередине.
Лейтенант Лихваренко, которого уже давно за глаза все звали Шуриком, не раздумывая долго, разделся, вошёл в воду, и поплыл, стараясь догнать мячик. Зачем ему это было нужно? Для поднятия авторитета, может быть, или для того, чтобы доказать самому себе, что он –не тот растяпа, упускающий все возможности и себе заработать, и другим дать жить, а героическая личность, способная на самопожертвование ради ребёнка, ради человека, и даже ради того, чтобы поймать этот мячик, который, повинуясь ветру, тихонько подпрыгивал на мелких волнах, и уплывал всё дальше от группы людей, уже давно превратившихся в неразличимую толпу на берегу. И всё-таки Саша догонял этот мячик, мерно плывя в давно уже ставшим глубоким канале, каким-то вольным стилем, средним между брассом и лягушечьим плаванием. Это было всё, что он умел на воде, но умел он это неплохо, мог плавать и час, и больше, не боясь утонуть, даже мысли такой не допуская, иногда отдыхая. Он уже проплыл, наверное, километр, а может, и больше, и совсем не видел оставленный берег, людей на нём, свою жену, которая, зная его причудливый характер, не сказала ему ни слова под руку, когда он только решительно вступал в воду. Теперь она в волнении ходила вдоль берега, Алёша Ненашвили попытался успокоить её, да майор Шакарян, всегда аккуратно одетый, степенно убеждал её не волноваться, мол, муж твой делает просто дальний заплыв, ничего особенного. Командир роты Стародубцев тихо обратился к зампотеху Сиротенко:

-Ну, вернётся Шурик, вкачу ему выговор, чтоб не волновал людей, тоже мне герой выискался.-

-Не боись за него, он парень жилистый, силы хватит, знаешь ведь нас, хохлов, мы упёртые, если какая-то дурь в голову втемяшилась, не отступим,-

ответил коренастый Сиротенко, скептически улыбаясь, и кивая в сторону головы плывущего Саши, видной теперь, как маленькая тёмная точка рядом с белым пятном мяча на воде.

-Кажется, он уже догнал мяч,-

это уже произнёс Алексей Ненашвили, немного жалевший этого глупого парня-двухгодичника, что попал в армию, как кур в ощип, а более того жалел его жену, только окончившую университет и поехавшую вслед за мужем на целину, где условий для жизни почти никаких не было, жалованья офицерам не платили, все, и офицеры, стояли на котловом довольствии, офицерами были матёрые волки, не раз уже побывавшие в этих местах, а солдаты – почти все дембеля, и командиры были им не указ,  а на уме был только осенний дембель, но нужно было просто спокойно дослужить до конца ноября, когда окончится эта страда.
   
А Саша всё плыл, и плыл, и ветер дул ему в спину. Но вот на несколько минут ветерок поменял направление, и мячик пристал к левому берегу канала, на котором он оставил группу офицеров и свою жену. В воде он плавал почти час, основательно промёрз, и теперь бежал с злополучным мячиком назад, бежал для того, чтобы согреться. В голове мыслей почти не было, но было радостное чувство победы над собой. Всё, что он умел, это побеждать себя. Перед другими он пасовал – ведь они все были выше его, опытнее, старше, значительнее, к этой мысли  приучал его отец, заботившийся только о том, чтобы сын не обогнал его ни в чём. И теперь отцовская наука приводила его то к тому, что лейтенант Чава чуть не изнасиловал его жену, а в его части капитан Кочкин безнаказанно обворовал Сашу, лишив его плащ-накидки, а младший лейтенант Хрусталёв украл бинокль, и только вмешательство замполита дивизии помогло вернуть украденное Хрусталёвым. С этими невесёлыми мыслями лейтенант Лихваренко прибежал к группе своих. Он вручил мячик давно уже не плакавшему по случаю потери мальчику, который молча взял свой заколдованный мячик, и так же молча вернулся к родителям, а его отец подошёл к Саше, и поблагодарил его, пожав руку, правда, дабавил:

-Не стоило за ним плыть, вы бы лучше себя поберегли!-

Настроение у Саши от благодарности за спасённый мяч чуть улучшилось, и он стал растираться полотенцем, которое ему молча протянула Лариса. Она не стала «песочить» мужа на глазах сослуживцев, хотя в душе её всё так и кипело: ради пустяка Саша оставил её в обществе полузнакомых людей, комбата Киладзе она ещё и в глаза не видела, а замполит Шакарян так и ходил вокруг неё кругами ещё с того вечера, когда она, как снег на голову, появилась в автобате, приехав к мужу в Стврополье.

_Ну, ты и дал, жаль, «губы» здесь нет-

повернувшись к нему, выговорил Саше командир роты Стародубцев, и снова отвернулся от него, продолжая обсуждать невесёлые дела автороты с зампотехом Сиротенко. Ведь на бескрайних просторах Казахстана машины его роты, все сплошь «ветераны» и даже «пенсионеры», работали на честном слове, а какое у водителя честное слово? Вот и вчера у машины  ЗИЛ-150 «полетела» реактивная штанга, и образовался новый «гроб» в дополнение к одному старому, так как водители-солдаты мигом разукомплектовывают «покойника», переставляя на свои, тоже латанные машины, годные запчасти. А ведь окончательный марш Ахалцыхе-Ахалкалаки целинному батальону предстояло провести по шоссе, и все машины должны добраться до дивизии своим ходом. До Саши, похоже, больше никому дела не было, его «героический» заплыв вызвал только нарекания. Вот и Алёша Ненашвили, ровесник Саши, тоже высказал ему со своим лёгким грузинским акцентом, что ему не стоит выделываться, и так уже хватает промахов с его стороны, со стороны чисто гражданского человека, которому никогда в жизни не стать настоящим военным.

-Не высовывайся,-

учил он лейтенанта. Александр отмалчивался, понимая, что все правы, только он один, как всегда, неправ.

А вечером его «выдернули» из их «семейной» обжитой палатки: в выходной день никому не было охота заступать дежурным по части, и вспомнили о нём, как о провинившемся. В выходные дни солдатики напивались, хотя денег им не платили, как и офицерам, обещая заплатить «целинные» после окончания сельхозработ и возвращения в свои части. И лейтенанту Лихваренко дали задание, в составе комендантского патруля наводить порядок в их палаточном городке. Надлежало проводить рейды, патруль в составе лейтенанта и двух солдат раз в час должен был обходить территорию части и следить за порядком. Когда стемнело, появились первые шатающиеся по территории пьяные. Лейтенант Лихваренко, сопровождаемый двумя патрульными, все в нарукавных повязках патруля, шли по главной улице палаточного городка, и встретили нетрезвого солдата в шинели, но без головного убора, всех и вся посылавшего. Он подчинился требованию Саши, пройти с ними для выяснения в комнату дежурного по части, находившуюся в единственном домике, где находился штаб части. Комбата не было, из старших офицеров присутствовал капитан Сиротенко, зампотех роты. В дежурке Саша стал выяснять у солдата, крепкого и шумного парня, кто он, из какого подразделения, на что тот отказался отвечать, и вообще грозился разнести всю дежурку, и патруль вместе с ней. Лихваренко, ожидавший армейского подчинения и хоть каких-то признаков дисциплины, растерялся, и тогда солдат и вовсе распоясался, стал размахивать руками, норовя съездить ближайших к нему солдат патруля по морде. В комнату на шум вошел неспешной походкой вразвалочку капитан Сиротенко, с добродушным выражением на лице, прошёл дальше, за спину пьяному солдату, неторопливо снял с плитки чайник с греющейся водой, коротко размахнулся и звезданул им дебошира по затылку. Тот рухнул, а капитан так же спокойно поставил чайник на плитку. Так же спокойно капитан распорядился, и патрульные поместили буяна в кладовку, положив его на пол, а двери кладовки закрыли. Ночь прошла без происшествий, патруль ещё пару раз обошёл лагерь, основное время проведя в дежурке, подрёмывая. Утром задержанный проснулся, как ни в чём не бывало, а лейтенант сдал его и дежурство по части старлею Ненашвили, и ушёл досыпать домой. Во сне он видел короткий размах сильной руки Сиротенко, которая держала за ручку чайник, дугу, по которой летел по воздуху чайник, и слыхал глухой удар его о голову солдата. Он ещё раз видел, как складывается, словно перочинный ножик, буйный солдат в грубой шинели, приземляясь на деревянный пол дежурки. 
Проснувшись, он не рассказал об этом сне Ларисе, а только рассказал о своём патрулировании, что за это время ничего не случилось.
Но про себя он думал, что никогда бы не смог так, как капитан, быстро сориентироваться в обстановке, и ударить безоружного солдата сзади, но как нужно было бы действовать правильно в этих обстоятельствах, он тоже не знал. И с Ларисой он никогда не заговаривал об этом, считая себя немного виновным в том, что задержал этого солдата, вернее, что он тому пообещал, разобраться с ним в дежурке. А Лара никогда не заговаривала с ним больше о мячике, за которым Саша так нелепо и долго плавал в холодном и мутном канале.

24 марта 2011 г.