Квартирный вопрос

Квартира была хорошая, потому что близко от метро. Такую найти не так-то просто. Всего полчаса пешком – и вот он, серо-мраморный вестибюль последней на своей линии станции. Можно было снять жилье и чуть дешевле, но тогда пришлось бы до метро добираться на автобусе или троллейбусе, издалека. А это значит, что еще меньше времени осталось бы на себя лично. Ведь если на работу ехать два часа, а потом с работы – два часа, то никакой жизни не остается. Тут только успеешь перекусить немного, да скорее в постель – высыпаться. А вот так, в пешей доступности, метро было самым лучшим транспортом. Там пробок не было. Каждые три минуты днем прибывал состав, и можно было ехать хоть на работу, хоть в магазин, а хоть и в театр. А что тут такого смешного, кстати?
Тимур недовольно нахмурился и пожал плечами. Ну, да, театр. И что? Надо будет, так и в театр пойдет. После работы можно. Но это потом, летом, например. Когда будет чуть побольше времени, когда вработается в работу и врастет в коллектив.
А пока он после работы добирался до съемной однушки, съедал что-нибудь дежурное, привычное и постоянное, и ложился спать. Дежурным в последнее время были горячие бутерброды. Тимур не любил мыть посуду. А тут практически никакой грязи: положил на плоскую тарелку два больших куска хлеба, накрыл самой дешевой вареной колбасой – вот, кстати, экономия, а сверху сыром. Опять же дешевым. Не маасдамом, который даже отрезать не удается нормально из-за больших дырок, а стандартным мелкодырчатым российским или даже гладеньким, напоминающим детство, голландским. И – в хозяйскую старенькую микроволновку на пару-тройку минут. Вот и горячо получается, и сытно, и быстро, и мыть потом ничего не надо.
Первая неделя – вселение, начало работы, привыкание к режиму, к воздуху этому, который совсем другой – пролетела незаметно. Оглянуться и остановиться было некогда. В утренней серой темноте играл все громче сотовый, изображая будильник. Потом - быстрый завтрак, потом быстро до метро, потом в метро на другой конец города, потом там быстрым шагом до работы, потом работа, где надо было показать себя с самой лучшей стороны, потому что испытательный срок, потом обед, потом опять работа, потом проход по темным улицам, светлое метро, снова темнота, и, наконец, дома. А дома ужин – и спать.
Несколько дней в самом начале он просто не мог спать. Постоянный шум, гул от круглые сутки несущихся по шоссе в какое-то нужно им место автомобилей. Воздух, которым невозможно надышаться. Он тут густой и остро пахнет бензином и еще какой-то гарью. Когда он в разговоре пожаловался на нехватку воздуха, ребята на работе смеялись.
- Ты бы по Садовому прошелся,- говорили они.- Просто пройдись, ничего больше не делай.
Тимур находил на карте огромного города это самое Садовое. Радовался, что до его дома далеко.
Ничего, через неделю втянулся.
Привык.
А как только привык, стал постепенно обнаруживать, что не такое уж хорошее у него жилье.
Регулярно несло откуда-то табачным дымом. Сам Тимур не курил, поэтому сразу чувствовал. Вот по утрам в туалете чуть не слезились глаза от дыма. Видно, сосед какой-то сидел с газеткой и сигаретой в туалете по утрам.
Иногда табачный дым пробивался на кухню. По вентиляции, наверное. Тимур даже сделал специальную картонку, которую просунул под решетку вентиляционного отверстия высоко под потолком. Но дым все равно чувствовался.
Еще постоянная какая-то грязь. Ну, съемное же жилье. Тут, небось, сотни уже жили до него.
То есть, не так, что грязь, конечно, просто все какое-то не совсем чистое. Берешься за дверную ручку – она чуть липкая. Подходишь к выключателю – он жирный какой-то. И пятно вокруг по стене.  И вот плита еще. Вроде уж драил он ее, драил, а все равно, как солнышко выйдет в выходной день, так и видно сразу, что – грязная плита.
По ночам стали мешать вдруг проявившиеся сквозь гул машин звуки. Машины эти, шоссейные шумы, Тимур уже практически не слышал. Так, на самом краю слуха что-то шевелилось. Подрагивали иногда подвески в старой люстре. Только по утрам, открывая форточку, снова вслушивался и узнавал – вот там, в той стороне, шоссе, там поток машин.
А в квартире по ночам скрипели половицы.
Однажды он проснулся в холодном поту от страха. Кто-то ходил по коридору. Совсем рядом с его диваном, через тонкую переборку, поскрипывал пол, звук гулял туда и сюда. Точно – кто-то там ходит! Но дверь, хорошая капитально-стальная, с засовами и замками, была заперта. И этаж не для шуток. И балкона нет, с которого можно было бы залезть. Просто окно на кухне. Просто окно в комнате. И простор за окном, обрывающийся в двадцатиэтажную пропасть.
Тимур лежа, наощупь, натянул штаны, выскочил в коридор, включая на ходу свет, встал, тяжело дыша. Никого в квартире не было. Совсем никого. Показалось.
Если бы спал, думал бы, проснувшись, что приснилось что-то такое. Как в кошмарном фильме. Но ведь уже проснулся!
А когда в ночи хлопает дверца холодильника?
А мокрые краны в ванной?
А зеркало? Заходишь утром, чтобы принять душ, поворачиваешься, а зеркало в испарине. Это как? Если в квартире больше никого нет?
И еще эти постоянные запахи еды. Ну, не бутербродами пахло в квартире. То супом куриным, то картошкой жареной с лучком, то мясом с чесноком, то овощами какими-то.
Вот еще кошки и собаки. То лай какой-то слышен, то вдруг мяуканье заунывное. Не через стены же это доносится!
Неудачная какая-то квартира,- стал уже думать Тимур. Но отказаться от нее просто так и снова искать он пока не решался. По цене, по расположению – ну, где он лучше-то найдет? Да и хозяин, кстати, военный пенсионер, появлялся редко, только за деньгами, да еще заранее позвонив.
Дошло уже до того, что Тимур теперь не рвался с работы домой, в тепло, а шагал и шагал вдоль улиц, заглядывая во дворы, кружа по окрестным кварталам странным извилистым маршрутом. Теперь дорога от метро до дома могла занять и час, и два, а то и больше, особенно когда посветлело на улице, и время отчетливо повернуло на весну.
Снег почти весь растаял. Молодой дворник в оранжевой безрукавке энергично махал жестко шуршащей пластиковой метлой, сгоняя оттаявший мусор к обочинам и собирая из него маленькие холмики.
- Привет, земляк,- кинул Тимур, проходя мимо.
- Привет! Э! Что такой грустный, а? Весна на улице!
А ведь и правда – весна. Может, еще и потому стало так легко часами гулять, не замерзая, думая о своем, о будущем, о…
И Тимур ни с того ни с сего взял и рассказал про табачный дым, про запахи всякие, про грязь эту, про шаги в ночи, про звуки, про животных, которых никогда у него не было.
Они стояли рядом, и Миша – он так сказал, что его Мишей зовут – слушал, опершись о метлу. Слушал и кивал, подтверждая.
- А ты не знаешь, что ли? Вас же в той квартире, может, сто человек! А может и больше, поэтому ты и замечаешь что-то. Вот когда два-три жильца, так и не видно ничего. А когда слишком много – все сразу и проявляется.
- Не понял…
Миша был подкованный. И жил он тут гораздо больше. Уже целый год. Так что порядки местные знал. Он рассказал Тимуру, что все тот правильно нервничал. То есть, нервничал, конечно, зря, а вот замечал всякие странности – правильно. Нервничать было совсем не надо. Оказывается, когда количество населения, желающего жить в столице, превысило все возможные нормы, ученые создали специальный прибор. Сам Миша его не видел, но так говорят, что разводит он народ по времени. Вот как раньше мэр принимал решение, и на работу ходили с зазором в час, а то и два часа, чтобы пробок на улицах не было, и толкучки никакой в метро, так теперь развели народ и в квартирах. Только уже не приказом, а прибором. Ведь если вдуматься, говорил Миша, прочитавший много книг в своей жизни, мы же можем сейчас в прошлое и будущее летать. То есть, практически запросто. Тут все дело только в затратах энергии. Вот только никто и никогда не может попасть в свое собственное прошлое или свое собственное будущее. То есть, встретиться с собой там просто невозможно.
- Вот, смотри,- говорил Миша.- Видишь, ручей? Вот и время, оно как такой ручей. То есть, как огромная такая река. И каждый в той реке плывет на своем месте. И если тебя выдернуть из твоего места и отправить выше по течению, то есть в прошлое, то на твоем месте же никого не будет! А там, чуть раньше, ты появишься. Понимаешь? И тот, кто по реке ниже, то есть во времени позже, он никогда не встретится с тем, кто выше него.  Вот ты в детстве в кораблики играл, да?
Переход в теме разговора был внезапным, но Тимур, подумав, кивнул:
- Ну, играл.
- Вы как всегда кораблики пускали в ручей? Только разом, одновременно, иначе, если кто впереди – тот впереди и останется всегда. Так вот тут - то же самое. Ты приходишь домой, а через полчаса, скажем, приходит другой. Только его квартира – она на полчаса позже твоей. И тебя в ней нет. Там, где он, тебя нет. Ты – в этом времени, а он – в том. Понимаешь?
Тимур смутно понимал, но соглашаться не торопился, потому что именно смутно. Что-то там такое было в словах Миши, что вроде как правда, а вроде и нет.
- Ну, смотри, я еще раз объясняю: ты, скажем, в этой капле воды в реке времени. А он, тот, что другой – в другой – выше или ниже по течению. И в той капле тоже весь твой мир. И дорога, по которой ходишь, и метро, в которое теперь не надо с боем влезать, и твоя квартира, понимаешь? А у него, который раньше или позже – у него там свое метро и своя квартира. И вы не пересекаетесь, потому что во времени вы двигаетесь с одинаковой скоростью… А иначе – сам подумай, как бы регистрировали на одной квартире сотни приезжих? Вот! Только с прибором!
- Постой,- сказал Тимур и хитро прищурился.- А ты что заканчивал?
- Философский, а что?
- Не физик, э?- рассмеялся Тимур.- А я ведь уже почти поверил…
Миша огорченно махнул рукой и пошел подметать тротуар.
В квартире опять пахло табаком.
Тимур взял лист бумаги и стал рисовать реку, и струи в ней, и капли, как такие водяные шары, и себя, плывущего вразмашку. А потом квартиру вокруг себя. И кусок мира, который влез в лист бумаги. Так, чуть-чуть дороги возле дома и еще магазин, что через дорогу, и краешек двора, и стоянка, и пара автомобилей. Он рисовал, а сам прокручивал в голове, что ему было только что рассказано.
С точки зрения философии, надо это признать, Миша все говорил правильно. Но вот достигла ли физика таких высот? В школе ничего такого не говорили. И в институте. Правда, в технических вузах на теоретическую физику много времени не выделяли. Тут он вспомнил еще, что в метро, действительно, стало совсем не так тесно, как описывают в книгах или показывают в старом кино. Ну, и наконец, табаком-то тянуло не из вентиляции! Он же вентиляцию картонкой закрыл!
Это если хозяин прописал у себя человек двадцать, так их на час с небольшим и развели по суткам. А если - сто двадцать? А если уже в каждую секунду пытается вместить военный пенсионер очередного жильца, регистрируя без разбора всех подряд? Вот накладки-то и получаются. Потому и табачная вонь, и шаги в ночи, и грязь – все из-за этого, выходит. Прибор, небось, только недавно изобрели, а вот отградуировать его, отъюстировать (Тимур даже порадовался за себя – такие слова знает!) не успели. Сразу, небось, в дело, чтобы окупалось.
Правильно в книжке было написано, что испортил москвичей квартирный вопрос…
Он встал и стал методично изучать квартиру, разыскивая, где бы мог быть такой прибор. Ну, если предположить, что он есть.
А пожалуй, только в двери. Вот провод, он скользит под самым потолком, потом спускается к двери, ныряет в отверстие и пропадает. Наружу в квартире нигде не выходит. Значит, вот тут, в раме большой тяжелой стальной двери и прячется этот хитрый аппарат, позволяющий столичным жителям обогащаться, сдавая жилье сотням и тысячам приезжих. Сами-то, небось, вовсе не работают, а только деньги с нас собирают…
Ну, ничего,- принял решение Тимур.- Я в своем праве.
Он созвонился с шефом, который совершенно спокойно дал ему отгул за переработку. Все-таки Тимур хорошо работал – пусть отдохнет.
А потом наступило утро, когда Тимур не пошел на работу. По его расчетам, все должны были уйти. Все, кто в этой квартире. А он – остался. Взял клещи, натянул найденные в шкафчике за унитазом резиновые перчатки, встал на табуретку и рубанул провод. Раздался треск, под потолок выбило клуб копоти, клещи вырвало из рук и швырнуло на пол. Но сам Тимур устоял, упершись руками в стены.
Ну, вот вам. Как вы теперь, без прибора-то?
Он вернулся домой, задвинул засов и вздохнул с наслаждением. Табаком не пахло. И никого не было в квартире, то есть, он все рассчитал правильно. Вот теперь можно все отмыть.
Он драил квартиру, как в последний раз. Отмывал раз за разом плинтуса, чистил раковину, натирал до блеска краны и кафельные стены. В дверь стучали, пинали, а он только посмеивался: все, все – теперь он тут один хозяин. У него и договор аренды есть, между прочим. Официальный, за денежки. И там ни слова не сказано, что в квартире кто-то еще проживает.
Очнулся он только от скрежета металла. В дверь, вскрытую какими-то сложными блестящими большими ножницами, лезли люди в форменных куртках, а за их спинами маячило растерянное лицо хозяина.
Тимур еще успел показать ему четко отставленный средний палец, но потом ему завернули руки за спину, а еще через мгновение он уже сидел на стуле и отвечал на вопросы какого-то чина, жмурясь от направленного в глаза света настольной лампы.
- Ну, зачем же так,- убито повторял раз за разом хозяин квартиры.
- Понаехали тут,- ругался за спиной кто-то из «форменных».
Штраф взяли на месте. Гарантийный взнос остался у хозяина – на ремонт двери. А Тимуру предложили быстренько выметаться из квартиры.
- Нарушаем?- спросил строго чин. И сам ответил,- Нарушаем. А раз так – ищем другое жилье. И - не в моем районе. Понял, да?
- Понял, да,- сказал, чуть не плача от злости и обиды, Тимур. Больно хороша была квартира. И до метро всего полчаса пешком.
А на улице к нему подошел Миша и сказал сквозь зубы:
- Ну, ты, землячок, совсем дурной… Я же тебе чисто теоретически, с философской точки зрения!
Тимур отмахнулся, пошел к метро.
А, уже спустившись в светлое и теплое подземелье, подумал:
- Теоретически он, ага. А вот народа в метро стало меньше – это как? И регистрируют на один адрес сотни – я сам читал. Философия, так ее…