Букет для любаши

ВОШЁЛ С ШУМОМ ИВАН, рослый молодой мужчина, статный собою и громкоголосый. Про него шутили, мол, если он заговорил в одном конце деревни, на другом непременно слышно будет. Увидел накрытый стол, где в центре лежали в вазе апельсины, браво подошёл, красиво взял обеими руками вазу, поднял ближе к люстре, то ли для того, чтобы рассмотреть на свет, то ли ради другой затеи. Засмеялся какой-то озорной своей мысли, потом, как оперный артист, пропел под хохот гостей:

- Лежали апельсины на столе! Как будто мне, но я ошибся - здесь в гости ждут другого!..
На весёлый шум из кухни выглянула хозяйка и, со смехом вытирая руки о фартук, пропела красивым голосом:
- Ах, Петрович, тебе, конечно, и гостям купила эти апельсины я, и даже водой живою их ополоснула!

Под аплодисменты гостей хозяйка аккуратно, чтоб ненароком не уронить, взяла из рук Ивана вазу, поставила на стол:
- Другие тоже я угощенья принесла, чтоб вкусно было вам у меня сегодня! На огонёк всегда вы можете зайти!
- А стопочку найти у вас возможно будет? - Иван присел к столу, демонстративно стал рассматривать этикетку на ближайшей к нему бутылке. Потом, будто очнувшись, продолжил нараспев: - Смею ль отказать, когда такое предложенье получил к вечёру ближе?! Да ни за что, тем более что праздник будет! Готовьте апельсины, пироги, поспею к вашему столу хоть ночью я, когда меня здесь ждут!

Хозяйка, как и вазу с апельсинами, взяла из рук Ивана бутылку, вернула её на место, давая понять, рановато, мол, прицениваться к ней.
- Всенепременно, друг наш дорогой Иван! Приходите ночью, когда меня не будет дома. А светлым днём, да в праздник сей достойный, как сегодня, или завтра тоже, у меня вам будет сытно, вкусно, сладко!

Гости покатывались со смеху; им понравилось, как ловко хозяйка отшила предложение Ивана встретиться тет-а-тет.
Иван не унимался.
- О! Сытно, вкусно, сладко! - он пошёл вдоль стола, как бы догоняя хозяйку. Игриво подмигивая, та отступала на цыпочках, посылая воздушные поцелуи Ивану, который в это время пел: - Я надеюсь, милая Любаша, - он прижал руки к сердцу, затем припал на одно колено, вскинул руки к хозяйке. - Гладко праздник наш пройдёт с друзьями при апельсинах спелых на праздничном столе! - Иван ловко встал, взял из вазы апельсин. - Но я хотел бы снова просить аудиенции у вас!

Хозяйка двумя пальцами весело приняла протянутый ей апельсин, отпустила реверанс:
- Ничуть не можно! Лишь немножко разве буду в вас когда-нибудь я влюблена! Вот как сейчас - совсем чуть-чуть!
- Тогда я отступаю, как когда-то покидал Москву Наполеон в смятении глубоком. И мне грозит такая участь - покинуть дом с неразделённою любовью и душою раненой, моя родная Любушка! Но, однако же… - Иван шутя поймал хозяйку, припал в поцелуе к её руке.

ГОСТИ АПЛОДИРОВАЛИ СТОЯ! Никто не заметил, как на пороге появился Генка-баянист, некогда ухаживавший за хозяйкой, отвергнутый ею, но всё-таки оставшийся в друзьях. Услышав последнюю фразу Ивана, Генка сходу оценил обстановку.
- Мимо я иду, и что же слышу? - удивился он притворно. - Не арию ль Сусанина Ивана «Зачем тебя я в лес водил?» из оперы «Выводила из лесу Любаша» друг мой тайно от народа пел, свои таланты от него скрывая?
Генка озорно подбежал ко всё ещё стоящему на одном колене Ивану и продолжавшему целовать правую руку хозяйке и театрально припал губами к её левой руке.

Иван наскочил на Генку с возгласом индейца и прытью храброго спартанца:
- Ах, так! Да как ты мог, когда при даме я, и поздравляю первым! - он обернулся к гостям с протянутой рукой, другой шевелюру поправляя: - Дайте же перчатку мне, о, дайте поскорее! Вызов брошу наглецу я Генке! Дуэль! Дуэль! Стреляться будем мы сегодня же! Сейчас!
Не дождавшись перчатки, Иван двумя пальцами стал оттаскивать за воротник рубашки Генку, всё ещё целующего руку хозяйки.

- О, нет! - воскликнул так Иван, что нежно звякнули друг к другу поблизости стоявшие хрустальные бокалы. - Стреляться лучше завтра, а выживший за двух пусть пашет на работе. И с утра до ночи непременно! Генка, ты согласен ли, мой старый верный друг?
- А раненый, - отрываясь наконец от руки хозяйки, произнёс Генка, - получит бюллетень и придёт к Любашке похмеляться! Ты знаешь, Вань, стрелять я не умею даже из рогатки. Так что в грудь прострелен буду я, конечно. И мне, как раненому, завтра дверь откроют! А тебя зароют!

- Однако ж, губы раскатали оба! - хозяйка трижды хлопнула в ладоши. - Ко вниманию гостей я призываю! Слушайте сюда! Стреляться не дозволено законом, но поскольку рыбаки вы оба, а секундантом выступаю я, то я же и повелеваю…

Гости затихли. Хозяйка сняла фартук, прошла в конец стола:
- Сдаётся, собрались тут все, кого я приглашала. Только вот Генкиной не вижу я жены чего-то. Генка, Галка где? Или всё ещё ревнует, глупая?
- Она придёт! На штрафную нарывается. Сказала, начинали чтобы поздравленья без неё. Ребёнка к бабушке пристроить надо ей сначала.

Генка с Иваном уселись рядом. Генка тут же принялся открывать шампанское, но хозяйка его остановила:
- Генка, не спеши, дай досказать мне речь мою перед дуэлью вашей! Итак, моё желанье…
- Да говори скорей, без предисловий длинных! - Иван подставил свой бокал поближе к Генкиному. - А то терпение кончается ждать приговора твоего, Любаша! Жить или не жить нам завтра - вот в чём вопрос. И где стреляться нам определишь, в котором часе - не забудь сказать? Да место выбери покрасивее! Чтоб за любовь приятно было погибать! Желательно бы всё же до работы с дуэлью нам покончить! Опаздывать не след хотя бы одному из нас двоих!

- Эко, ты какой нетерпеливый! За цветами для любимой в поле бегал бы ты так же прытко, как речи произносишь там, где можно помолчать!

На Ивана зашикали, он прикрыл лицо руками, имитируя признание оплошности своей.
- Уж поскорей бы! - за друга заступился Генка.
- Стреляться не позволю вам, Иван, я с Генкой! А коль желаете вы удалью блеснуть… Придумала я испытанье вам покруче, чем стрельба, и безопасней! Привезите свежей рыбы мне - душа ушицы просит, терпенья нету, сильно как!

Гости снова дружно засмеялись, и громче всех был слышен Иван! Хохоча, Генка ослабил руку на бутылке шампанского, и в секунду ту же вылетевшая из неё пробка издала звук, похожий на выстрел, ударилась в потолок и рикошетом угодила в бокал Ивану!

Ко всеобщему ликованию так легко и красиво завершилась экспромтом разыгранная сценка.
Под аплодисменты Генка радостно разлил шампанское по бокалам и произнёс тост во здравие именинницы, а когда выпили, Генка сказал Ивану:
- А ведь и правда, сто лет мы на рыбалке не были с тобою. Как насчёт завтра?
Иван согласно кивнул.

РУКОТВОРНОЕ ОЗЕРО в десяти километрах за деревней прозвали БАМом - в честь железнодорожной ветки на Дальнем Востоке, которую уже не первый год строила вся страна. Председатель местного колхоза надумал в Соловьиной долине родник перепрудить, и от одной горы до другой всей деревней - себе на зависть - возвели плотину, запустили в озеро рыбу. С того дня в свободное время многие мужики стали на берегу с удочками просиживать.
Туда-то и собрались Иван с Генкой. Дома набрали закуски, в магазине по дороге затарились водкой, а на сдачу продавщица взвесила две солёных селёдки. Иван тут же на дыбки встал, мол, обижаешь, Кузьминична, на рыбалку ведь едем, но Генка успокоил друга.

- Какая тебе разница, - сказал, - дают - бери. Ничего не поймаем, так хоть не с пустыми руками вернёмся. Пускай потом судачат бабы, что сразу рыбу солёную мы наловили с тобою на дуэли.

Бросили рыбу в сумку, да и поехали.
Дорога меж гор петляла, через мелкие ручьи перебегала, по самодельным мосткам друзей к цели весело вела.

После третьего успешного брода Иван с Генкой пропустили по первой рюмашке - так, на всякий случай, чтоб удача не отвернулась, да горный дух не смеялся, что мужики трезвыми на берег явятся. Сказывали, к подвыпившим он благодушно относился, помогал рыбу им ловить.

Хорошо!
Внутри понемногу гореть начало, снаружи солнце разыгрывается, пригревает, обещая тёплый день. Довольные едут рыбаки, вспоминают службу, над деревенскими историями посмеиваются, вчерашние именины комментируют.
Сколько дорога ни петляла, а привела-таки друзей к БАМу, где уже сидели два любителя с утра пораньше порыбачить. Один на левом берегу расположился, другой - на правом.

- Дуэлянты приехали! - вместо приветствия воскликнул Лёха Баклажан. - Только ничего вам не светит! До вас прикормил я рыбу всю!
- А мы не гордые! - не обращая внимания на подначку, отозвался Иван и продемонстрировал над головой сумку с провиантом и водкой. - Мы со своей рыбой приехали!

Баклажан не нашёлся что ответить, и Иван с Генкой прошли дальше; остановились аккурат напротив рослого угрюмого Митяя.
Митяй этот когда-то за один присест мог всю водку в деревне выпить и не то чтобы не морщился, но даже рукавом не зажёвывал и не пьянел. А однажды проснулся и не смог даже глотка сделать - будто знахарка от спиртного заговорила. И ранее до невозможности зловредный характер Митяя испортился настолько, что ни один писатель не взялся бы его описать. Словом - монстр тёмный!

- Оставаться нам без рыбы, как пить дать, - проворчал Генка. - Видишь монстра? Рыба его тоже видит и боится. Сурочит он нам кампанию.
- Тогда наливай, чтоб удачу задобрить! - отозвался Иван, но так, чтоб эхо не услышало и до милиционера в деревне не донесло; за рулём всё же…

Дёрнули по рюмашечке. Молодые, полные задора и огня, раскинули рыбаки удочки и стали ждать поклёва.
Опять хорошо!
Вот удочка, вот сумка с запасами. А вон солнце в вышине, над горою прямо, за берёзы зацепилось, оторваться не может. Небо в платье голубом; облаками белыми в горошек разрисовано. Над скалами на левом берегу высоко коршуны парят, обучают птенцов летательным премудростям. Воздух - чище не бывает! Курорт!
Поклёва абсолютно ни-ка-ко-го, даже в помине нет. Поплавки как час назад уснули в озере, так и не думают просыпаться, лежат без движения. Генка с Иваном тоже придремнули по полчаса на каждый глаз.

Первым подал голос Генка:
- Давай, Иван, ещё по одной нальём, тоску-печаль разгоним! А то я совсем разморился на солнышке.

В ста метрах от них томился в ожидании клёва Баклажан, а на противоположном берегу хмурым своим видом портил пейзаж Митяй.
Отогнали Иван с Генкой тоску от себя ненадолго; повеселело, вроде бы, на душе, от сердца отлегло. Прилегли опять на тёплую землю, кепками лица прикрыли, чтоб солнце их портреты не запомнило. Полежали ещё полчаса.

- Давай, - сказал лениво Генка, - разыграем Баклажана, а то очень уж он возгордился своей прикормкой. Будто машину по лотерее выиграл.
И Генка поделился с Иваном затеей. Насадили друзья селёдины на крючки, ждут удобного момента, чтоб красивее, эффектнее привести горделивого Баклажана в состояние полной рыбацкой зависти и сразу, без излишних мучений, сразить наповал. У того поплавки не колышутся, и у Митяя рыбалка хуже некуда. Однако никто озеро не покидает. Вроде как негласное соревнование устроили, кому удача первому улыбнётся.

Выждал Иван момент, когда Баклажан глянул в его сторону и заорал громовым голосом, аж солнце от берёз отцепилось:
- Клюёт! Тащи, Генка!
- И ты тащи! - тоже заорал Генка, и друзья разом вскинули удилища так, что селёдины, невероятные в своих размерах для здешних рыбных мест, блеснули на солнце.
- …и-и-и-и, - удивлялось несколько секунд многоголосое эхо.
- Рыба! - желая поддержать беседу с эхо, крикнул Иван, и в ответ разнеслось по ущелью: - ба-ба-ба-ба…

Видно было, как засуетился Лёха, как проявил интерес Митяй.
Окрылённые первым обманом, друзья наполнили рюмашечки, выпили, закусили. Потом ещё пару раз успешно повторили операцию с рыбой и закуской. При этом Иван комментировал очередной свой восторг так азартно, громко и чрезмерно чередуя ненормативной лексикой, что эхо в конце концов стыдливо отказалось от беседы с мужиками и затаилось за соседней горой.

Баклажан насилия над собственной неудачей не выдержал, заорал мужикам:
- Мать моя женщина! На чего ловите? Я с самого утра сижу, ни одной мало-мальской головёшки не поймал.
Иван с Генкой проигнорировали первый запрос Баклажана, по молчаливому сговору решили дождаться второго. И снова повторили затею и селёдками. Сначала повезло Ивану, потом и Генке. При виде блестящей на солнце рыбы Баклажан приходил в ярость от злости, но гордость имел и к рыбакам, как бывает с пацанами, с удочками не бежал.

- Давай, давай, клюёт! - разносился над озером голос Иван, и почти сразу слышен был возглас Генки.
Наконец, Баклажан в десятый раз не выдержал, едва ли не взмолился признаться, на что друзья рыбу ловят.
- Да иди же, иди! - сдался Генка. - Покажем!
- У нас тут и с белыми головами есть, - имея ввиду не рыбу, а белые пробки на «Пшеничной», - поддержал Иван.

Как чемпион-спринтер преодолел Баклажан стометровку, чтоб на приманку посмотреть; запыхался.
Тут Иван и открыл ему сумку с водкой и селёдку продемонстрировал.
- Да ты рот-то свой ззявь! - заразительно смеялся Генка над выражением лица Баклажана, в то время как его друг от смеха просто покатился по земле.

Пришлось успокаивать Баклажана водкой. Его тоже включили в долю, после чего он с чувством глубокой благодарности сказал:
- Да ну её, такую мою рыбалку. Я бы с вами остался.
Он показал глазами на спиртные запасы.

Иван поделился с Баклажаном селёдиной.
А на левом берегу всё ещё невозмутимо сидел Митяй. Статуя работы Церетели, не меньше! Поклёва с его стороны даже не намечалось.
Один раз с рыбой повезло Генке; дважды прокричал от наигранной сумасшедшей радости Баклажан, подогретый приёмом дополнительной пары рюмашек спиртного. Троица не без любопытства поглядывала в сторону Митяя, боясь, что у того нервов больше, чем водки в худеющей сумке Генки с Иваном.

Солёные селёдки то и дело взлетали над озером, демонстрируя Митяю и солнцу свои блестящие бока. Иван так азартно озвучивал удачу, как не снилось знаменитому комментатору Николаю Озерову.

Генка даже пошутил:
- От возгласов твоих, Иван, последний суслик с испугом разбежался на все четыре стороны! А самим нам надо ждать милиционера. Вот-вот примчится разбираться, что за шум, а драки нет.

Увлёкшийся обманом Баклажан в очередной раз вскинул селёдку к небу, а Генка показал Митяю бутылку. Рыбаки увидели, как тот не выдержал, наконец, взметнулся со своего места, вскочил поспешно зачем-то на торчавший из воды камень и тут же, поскользнувшись, со всего роста грохнулся в озеро! Будто ошпаренный, выскочил Митяй на берег. Покрутился отчего-то на месте, стряхнул, как мог, воду, погрозил мужикам здоровенными кулачищами и выдал им такую матерную тираду, на детальный разбор которой языковедам потребовалось бы время от Рождества Христова до бабьего лета - без выходных и сна.

Троица зашлась хохотом. Митяй смотал удочки, оседлал коня и вскоре скрылся на нём за скалой.
- Кажись, и нам пора удочки сматывать, - не без сожаления произнёс Генка, комкая пустую сумку.
- Ты как хочешь, - откликнулся Иван, - а я вздремну перед дорогой. Когда-то ещё такое счастье выпадет?! За рулём-то я. Ты сам не раз стращал меня плохим милиционером.

- Ладно, мужики! - Баклажан теперь был доволен рыбалкой. - Поехал я домой. Без того уж просрочил час. Вроде как в самоволке теперь. Но весело было - факт, достойный воспоминаний на много лет вперёд!

НА ПОЛОВИНЕ ПУТИ, там, где вся долина была усеяна цветами, Генка велел Ивану затормозить, дождался, пока «жигулёнок» остановится, потом легонько подтолкнул друга:
- Чего сидишь истуканом неотёсанным? Беги, набирай букет своей Любаше!
Иван радостно сорвался с места…