Я решил не умирать. Рассказ четвертый. Кнопки

Шестая школа находилась в десяти кварталах от наших домов. Обычно мы собирались втроем на углу Лазо и Чкалова. Саша Букал, Вася Чекунов и я шли на уроки, а по дороге к нам присоединялись одноклассники, жившие поближе к школе, так что часто нас набиралось человек семь. В школу можно было идти разными путями и, когда мы повзрослели на пару лет, ими и пользовались. Но в начальных классах наш путь неизменно пролегал через улицу Халтурина. Весной и осенью часть этой улицы, между Дружбой и Войкова затоплялась озером. Озерцо занимало территорию способную вместить несколько усадеб, с огородами и дворовыми постройками, но строиться здесь никто не хотел. Только мальчишки пускали по нему самодельные кораблики, выструганные из дощечек или сложенные из тетрадного листа. Летом оно заметно усыхало, так, что краем его можно было обойти совершенно безопасно, а зимой оно еще надежнее перемерзало. Но вот осенью и весной оно разбухало и разливалось значительно, и прорастало камышами и даже иногда покрывалось густой ряской, но наш путь в школу неизменно упирался в него. Нам можно было пройти дальше по улице, мимо озера, или идти  по Лазо, которая вообще его не задевала. Можно было, свернув раньше, выйти на Луначарского, или на Бограда, где находилась наша школа, оставив его позади. Но нас неизменно, словно магнитом, притягивало к нему. Мы жаждали приключений и, выстроившись цепочкой, вброд медленно преодолевали его. Ежедневно, теряя минут двадцать и рискуя опоздать к началу уроков, мы медленно двигались друг за другом, нащупывая почву, скрытую от глаз водной гладью, потревоженную только волнами от наших сапог. Издалека, наш караван, напоминал линейный строй кораблей, в боевом походе. Для нас это озеро приравнивалось к небольшому морю.
 Сам же город построен в пойме широкой и красивой реки Кан, расположившись на берегах несколькими районами. Предание гласит, что название реке дали монголы. В  исторические времена произошла здесь ожесточенная битва лесных людей, с войском правой руки Чингиз-хана, под командой его старшего сына. После битвы вся река была красная от крови. И назвали реку Кан, что значит кровь, по древнетюркски.
К счастью, сейчас никто кровавых битв не устраивает, напротив, теперь это любимое место отдыха горожан.
Ах, если бы вы только знали, как здорово купаться в Кану! Не в каждом городе есть такая замечательная река. В Красноярске нет хороших мест для купания и пляжей хороших нет. Енисей после строительства ГЭС, стал очень холодным. Только «моржей» теперь можно увидеть в нем. По берегам везде галька, а вдоль берега нередко плывут разноцветные пятна мазута.
В Кану тоже купаются серьезные пловцы. Но здесь заходишь в воду по песочку, ногам приятно. Вода сначала кажется холодной, но, окунувшись пару раз, чувствуешь бодрость в членах, и уже не выманить из воды. Каждый начинает резвиться на свой лад. И ныряют, и плывут против течения и поперек. А то заходят повыше и переплывают на другой берег. Наблюдаешь за таким пловцом, и видишь, как все дальше уносит его. А он только режет саженками упругое течение, да иногда перевернется на спину, чтобы дух перевести. Отдышавшись, еще и нырнет и кувыркнется на самой середине, на самом течении, и снова продолжает плыть к намеченной цели и становится все меньше и меньше, пока не выйдет из воды на другом берегу, совсем маленьким человечком.
Но ничего нет лучше на свете, чем искупнуться в Кану вечером. Как только солнце скрывается за горизонтом, вода в реке становится теплой, словно парное молоко. Отплываешь на глубину, и, раскинув руки, перевернувшись на спину, полностью доверяешься воле реки. Словно эритроцит в пульсирующем кровеносном сосуде, чутко улавливаешь спокойное и уверенное дыхание реки. Уносимый течением ты лежишь и смотришь на проплывающие мимо верхушки деревьев, на редкие, золотые облака на вечернем небе, на высокие звезды и целые созвездия мирозданий. И такая истома и счастье заполняют всего тебя, что ты готов, плыть до самого Енисея, за сотни километров.



Как-то, в один из самых первых сентябрьских дней, мы шли в школу вдвоем, с Васей. Так получилось, что остальные ребята ушли раньше, не дождавшись нас. На Васе была новая рубаха, костюмчик, новые чистенькие брюки, заправленные, в новенькие, пахнущие ваксой кирзовые сапоги. И по моей одежде, имеющей характерный блеск вещей, только что купленных в магазине, можно было сразу определить младшего школьника, заботливо подготовленного ко второму классу. Не смотря на то, что мы припозднились и были только вдвоем, наш путь в школу уткнулся в Халтуринское озеро.
Постояв, молча, перед ним некоторое время, Вася спросил:
- Ну, что пойдем по озеру?
- Да ты что, как же мы по нему пойдем? – ответил я вопросом на вопрос.
- Как обычно, вброд.
- Вася, тебе-то хорошо говорить, ты в сапогах, а я-то в ботинках. Как я в ботинках по воде пойду? Нет, иди один, если хочешь. Я по Халтурке дальше пройду, а на Луначарского встретимся. Договорились?
Но Вася не собирался отступать от задуманного.
- Да я тебя перенесу. Бери оба портфеля и садись ко мне на спину.
- Ты меня не дотащишь. До другого берега вон как далеко. Тяжело тебе будет. Нет, не стоит так рисковать.
- Донесу. Не сомневайся, я сильный. Давай садись, а то в школу опоздаем,  и Вася подставил мне спину, давая понять, что этот вопрос окончательно решен.
Делать было нечего. Я взгромоздился на подставленную Васину спину, обхватив его руками, крепко держащими два новеньких портфеля. Он подхватил меня за ноги, распрямился и пошел. Нельзя сказать, что я решился на это без сомнений. Опасения, что мы благополучно пересечем это озеро и выйдем из него, такими же чистенькими, как и вошли, у меня оставались. Но Василий шел надежно и осторожно, только медленнее, чем обычно. Чем ближе мы приближались к берегу, тем спокойнее я становился. Оставалось каких-нибудь, пятнадцать, неглубоких, метров.
 Мы шли мимо нового дома, построенного цыганами прошедшим летом. Участок, на котором никто много лет не хотел строиться, теперь радовал глаз красивыми стенами, из свежеструганных бревен, под железной кровлей, стоящими на отсыпанном гравием возвышении. Из-за новеньких стекол в оконных рамах весело выглядывали занавески.
 Видно было, что в нем уже живут, но благоустройство не закончено. Еще не было надворных построек и палисадника. Правда, ямы под столбы для палисадника были уже выкопаны, просто наше озеро их затопило. Но мы этого не знали и уже собирались причаливать к берегу.
 Но неожиданно земля ушла из-под двух наших выносливых ног.  Что произошло – ясно стало не сразу. Мой друг не выпустил меня из рук и не упал. Только круги, покачиваясь, чуть заметнее, чем обычно, разбегались по поверхности нашего местного моря. Да Вася оказался на метр ниже в воде, как раз по грудь. Так, что мои собственные ноги, одетые заботливо в новенькие брюки и блестящие ботинки, и новенькие портфели, с новыми, еще не исписанными тетрадками и учебниками тоже были в воде. Но, сидя верхом на своем добровольном «Росинанте», я их крепко и надежно сжимал. Правда, это не смогло спасти их от промокания. Горевать мы долго не стали, да и некогда было. Я слез с Василия, абсолютно не боясь замочиться, и помог другу выбраться из ямы.
Из-за этого недоразумения мы опоздали на первый урок. И не только на первый, но и на второй и пришли, когда начался третий. Сначала мы сходили и переоделись, в одежды не столь новые и нарядные, но зато сухие. Благо, что наши родители были на работе и еще ничего не знали. Правда, мы боялись, что наша классная Алла Ивановна, устроит нам взбучку.  Возвращаясь повторно в школу, мы, не сговариваясь, нашли абсолютно сухую дорогу, суше бывает, но только в пустыне, и обошли озеро стороной.
Преодолевая свои опасения, мы робко постучали в дверь нашего класса, и робко вошли внутрь. Алла Ивановна, немного удивленная, нашим появлением, спросила
- Мальчики вы, почему явились так поздно? 
Путаясь и сбиваясь, мы одновременно принялись оправдываться.
- Алла Ивановна, а мы к первому уроку шли, шли в школу, и нечаянно, вдруг упали в озеро. Это озеро такое большое, как море.
Вид у нас видимо был настолько наивно - невинный, что это сослужило нам хорошую службу.
Алла Ивановна помолчала немного, глядя на нас, и вдруг стала смеяться, задорно и искренне, красиво, как могут смеяться только люди честные и внутренне независимые. Когда же она весело сказала: - проходите на свои места,- мы поняли, что тучи над нашими головами рассеялись, и вновь сияет теплое, сентябрьское солнышко.




Прошло более сорока лет. Мы опять нашли друг друга. Мои поседевшие одноклассники, оглядываясь на прошедшие после школы годы, помнят все, как будто это было вчера. Всем уже за пятьдесят и после этой даты нас будто потянуло друг к другу. Степа Баранов собрал нас в своем доме. Мы сидим, распаренные после бани на английском газоне внутреннего двора и любуемся добротным устройством Степиной усадьбы. Двухэтажный кирпичный дом уже оценили и выразили свое восхищение. Теперь восхищаемся летней кухней, баней, каменным забором. Степа как будто стесняется и оправдывается.
- Мне зарплату этими блоками выдали, вот и пришлось забор из них строить.
 Я сочувствую Степиной зарплате. За самого Степу скорее рад, но про зарплату блоками понимаю не совсем. Мне кажется, что у Степы строительная фирма и он сам там начальник. Впрочем, разберемся позже, при случае, и вообще, может, эта зарплата раньше была, во времена перестройки.
 Мой одноклассник вызывает у меня почтительный трепет. Он напоминает мне русских переселенцев, приехавших осваивать Сибирь из Украины, Белоруссии, Татарстана и других краев. Мои прадеды были среди них. Они полюбили свою новую суровую и прекрасную родину и строились здесь, основательно, на века, явно не собираясь переезжать обратно. Видно, и в Степе сидит эта генная память предков. Я чувствую ее, и она меня волнует.
Паша Барковский разделывает семгу. В нем точно есть гусарские корни. Их не спрячешь. Он и в классе был самым высоким, да еще и кучерявым, явно не обделенным вниманием девушек. Вот, и сейчас: если семга, то не меньше десяти килограммов. Степа спрашивает
- Паш, ты зачем такую рыбу привез?
- Как зачем. Шашлык будем делать.
- Я мясо приготовил для шашлыка.
- Мясо? Нормально, съедим.
Несколько закусок уже стоит на столе, а Оля, Степина жена, подносит новые блюда. Да еще два шашлыка. Большой эмалированный таз  доверху наполнен кусочками семги, а половина рыбины еще не разделана. Нет, Паша не прав, все это съесть не возможно.
Мы с Сашей разводим угли для шашлыка.
- Саша, значит, ты работаешь сейчас в Ачинске?
- Да, временно, в администрации. Пока место не найдется здесь или в Красноярске.
- Я думал, что ты мэром нашего города уже стал.
-  Он слишком честный для этой должности, и открытый -  смеются мои одноклассники.
Степа приносит школьный альбом.
Все склоняются над пожелтевшими фотографиями. Один держит в руках первый класс и пристально всматривается в неподдельные, искренние детские лица, старательных и немного недоуменных открывателей мира. Неужели  это мы почти полвека назад.
- Смотрите, смотрите, это же Пермякова и  Севастьянова, а вот Алешкина, Кураленко, Курочкин,…
 Кто-то рассматривает второй класс: Муромцева, Техман, Штыер, Кабусова, Зинкевич, Писарева, Шкуреденок.
-  Гена Петров. Говорят, он умер?
- Да, к сожалению. И Саша Зайцев, и Володя Щербаков, и Толик Верховин.
- Жаль. Такие молодые! Еще бы жить да жить. Как их не хватает.
 Сколько воспоминаний с ними хороших связано. У каждого есть что рассказать про то, как мы дружили.
 У кого-то в руках фотография выпускного класса. Одноклассники нарядные и повзрослевшие. В первом ряду наши учителя.
 - Как сильно поседела Нина Филипповна, по сравнению с пятым классом, когда мы пришли к ней. Не скажешь, что наш класс был самым легким. Она в Канске живет?
- Нет, уехала к дочери. Она уже старенькая стала. Дочь ее к себе забрала.
Она меня как-то вызвала и спрашивает
- У тебя, почему тройки по физике?
- А я говорю – не знаю, Нина Филипповна, я отвечаю не хуже других, а Терентий Семенович ставит мне тройки, хотя другим за такие же ответы четыре, а то и пять. А она говорит
- Он из тебя физика хочет вырастить, поэтому и спрос с тебя повышенный. Во как! А ведь, Терентий Семенович, еще отца моего учил, в школе в Яруле.
- Василий Иванович как поживает? Помните, как он пришел после института к нам? Красавец: кудрявый как Пушкин.
- Он сейчас директором нашей школы работает. Я по строительству с ним пересекаюсь. У нас подряд был на строительство и ремонт школы.
-Уже на следующий год пришла Ирина Борисовна. Смотрите  а вот Любовь Михайловна, Клавдия Ивановна, Маргарита Александровна, Никита Сергеевич…
- Смешкова, она же не с первого класса с нами училась? И Каратаева, Окладникова, Шляпцев, Субботин они тоже позже к нам пришли?
- Саш, а ты помнишь, как мы в прятки на улице играли?
- Это когда на две команды разбивались? Одна пряталась, другая искала. Помню.
- Там уже все потайные места были известны. Я один раз залез на самый высокий тополь и  сижу там. Вы всех нашли, а меня никак не можете. На улице стемнело. Обе команды объединились, все места проверили, меня нигде нет, остался только тополь. Вы к нему уже несколько раз подходили. Но я молчу, а вы не уверены, что я там сижу. Лиля Добышева говорит – да он это, больше некому, а вы ей в ответ – нет, это скворечник. А мне смешно это слушать, так, что еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, да не свалиться с тополя. А Лиля все не унимается – он это, говорю я вам. Сашка лезь на тополь, проверяй он это или нет. А Саше не хотелось, но деваться некуда, полез он. Я уж думал, что меня найдут, а Саша добрался до развилки, где большие ветки расходятся, и кричит – нет, это не он - это скворечник.
- Мы тогда решили, что ты домой ушел.
- Нет, я сидел на тополе. Скворечник! Сами вы скворечники. Посидел я еще немного, когда вы ушли. Замерз, да и слез. Прихожу, а вы на бревнах сидите, и Гена Петров на гитаре играет и поёт,
- Улица, улица, улица широкая, почему ты улица такая кривобокая…, помнишь?
- Помните Куценко и Новикова? Они же не доучились с нами. И Кашевский и Когустов все уехали в другие города.
- А где сейчас Ольга Сюсюкалова, кто-нибудь знает?
 – Да, она живет в Одинцово, под Москвой, заведующая детской поликлиникой.
- Благородная профессия.
- Что может быть благороднее, чем лечить детей. Она мечтала быть врачом.
- Я ее фотографию со школьной доски почета, на память взял. Вы там рядом все висели.
- Ты, и наши фотки, тоже прихватил?
- Да, ваши-то мне, зачем тогда были? Сейчас бы взял.
- Смотрите, Лена Хабарова. Она где живет, кто-нибудь знает?
 - В Бийске.
- В седьмом классе она пришла в школу в накладных ресницах. Помните? Такие длинные были. Еще навела макияж, да так заметно это сделала, что в школе переполох был. В то время все ходили в одинаковой форме и такую свободу не позволяли. Вызвали ее маму, и давай отчитывать.
- А она не подалась давлению и защищала Лену. Правда Лена потом не скоро снова восхищала нас своим макияжем и накладными ресницами.
- Тогда мы спешили быть взрослыми, а теперь мечтаем хоть на денёк вернуться в детство.
- А помните, как мы дрались?  Особенно с этими классами, где погодки Носовы учились.
- Я припоминаю. Эти драки года три длились.
- А я Лене рассказывал про эти драки. А она говорит, - что ж меня не позвали, я любила драться, обязательно бы вам помогла.
 - Она же хрупкая. Как бы она нам помогла? Саму бы пришлось спасать.
- В хрупком теле, да крепкий дух.
- Смотрите, Аня Кириллова. Помните, какая у нее красивая фигура была?
-  Когда она в восьмой класс после лета пришла, все просто ахнули, такая стройная!
- Спортивной гимнастикой занималась.
- Сейчас она в Комсомольске-на-Амуре живет. Обещала приехать в гости.
- Здорово. Хорошо бы со всеми встретиться.
- А я помню, как Костя Колосков пришел, однажды, и говорит: – А мы цветной телевизор купили. Вот это был шок. Тогда черно-белые были далеко не у всех, а тут цветной, о которых еще инженеры говорили, как о чем-то возможном, но трудно, достижимом. И тут раз тебе, цветной телевизор, да еще у кого? У Колосковых, они и так-то скромно жили, скромнее многих, тех, которые и не мечтали о таком. Я напросился в гости, в тот же вечер. Уж очень было любопытно мне, посмотреть на цветной телевизор. А Костя  безотказный,- приходи,- говорит. Пришел я вечером к ним. Это зимой было, наверное, в третьем классе. А они всей семьей телевизор смотрят. Телевизор обычный, черно-белый, «Горизонт». Только поверх экрана трехцветная прозрачная пленка вставлена. Сверху синяя полоса, потом такой же ширины красная и снизу зеленая. Когда пейзаж показывали и людей маленьких, еще сносно было. Особенно, когда небо под синюю пленку попадало. Но если крупным планом появлялось лицо какого-нибудь известного артиста, например Аллена Делона, это выглядело не убедительно. Лоб синий, средняя часть лица вместе с носом красная, а две челюсти, верхняя и нижняя, зеленые. Если же в кадре была Марлен Дитрих или Софи Лорен, это обескуражило еще больше. Смотришь на красавицу, а у нее голова и шея, по грудь окрашены в синий цвет айсберга, от груди до бедер она красная, а чуть ниже бедер она экологически чистого зеленого цвета. Года два мы смотрели у них трехцветный телевизор, пока не появились настоящие цветные.
- Надя Шелегова.
- В Канске живет. Крановщицей работает.
- На башенном кране!?
- Да, на стройке.
- Слушай, отчаянная, женщина. На такой высоте, там же ветер, кран болтает во все стороны, мало не покажется.
- От таких отчаянных у некоторых парней башню и сносит.
- Удивительно.
- А Валя Ваштер, в Германию не уехала жить?
- Нет. Она в Канске живет и не собирается в Германию. Хотя у нее там родня есть.
 - Смотрите сюда. Алла Ивановна, наша первая учительница.
- Помните, как мы ходили с ней в поход, на майские праздники.
- На Курью.
- Во втором классе
- Или в третьем
- Нет, в третьем она в Алма-ату переехала. Ее мужа перевели туда служить.
-После нее Евдокия Михайловна нас вела до пятого.
- Я помню этот поход, и как мы купались. Девчонки подснежники собирают, а мы купаемся. Вода холодная, зуб на зуб не попадает.
- На Кану, ледоход в конце апреля проходит, обычно двадцать шестого. А мы на майские праздники уже купались. По берегам Кана еще не растаявшие льдины лежали. Выскочишь из воды и трясешься от холода. Да еще прыгаешь на одной ноге, пытаясь другой попасть в брючину и быстрее согреться, натянув одежду. А Алла Ивановна только улыбается поощрительно, глядя на нас.
        - Маменькиных сынков она не любила. И тепличных условий нам не создавала.
        - Ябедников тоже не праздновала.
        - А сейчас детей стараются отгородить от жизни.
        - Да сейчас народ рафинированный растет.
        - А где Юра? Кто знает?
        - Он сейчас в Украине живет. Твой коллега - преподает. Надоело, говорит, бегать по полям с солдатами, ушел в училище. Он воевал в Чеченскую, а после службы в Украине остался. Там и родители его живут. Их из Канска туда перевели еще до перестройки. 
        - Лет двадцать назад я с Сашкой Филончиком виделся. Он  в Канске, не уехал?
        - В Канске. Завгаром работает.
        - Поговорили тогда, вспомнили всех. Он тогда в леспромхозе работал водителем на КАМАЗе. Рассказывал мне такую историю. Это еще при Советском Союзе было. Заготовили леса много кубометров, а вывезти не успели. Но по бумагам отчитались, так, будто лес заготовлен и отправлен потребителю. Получили начальники зарплаты и премии, а тут комиссия едет. Что делать? Она через пару дней уже в тайге будет. За это время никак лес вывезти не получится, а премии возвращать не хочется, да и за подделку документов привлекут к ответственности. В общем, начальнички недолго думали. Облили, заготовленный первоклассный лес керосином и сожгли, а сверху, прошлись тракторами, чтобы следы замести. И с такой грустью мне Саша эту историю рассказывал.
       - Действительно грустная история. А помните, как Вася из дома сбежал?
- Да-да-да, припоминается эта история. Он же на товарняках чуть ли не до Иркутска доехал. Там у него родственники жили.
- А почему он из дома сбежал?
- Отец у них жесткий был. За малейшую провинность ремня всыпал.
- Кому не попадало? В то время разговор был коротким – провинился – получи.
- Долго его искали. По радио и телевидению показывали, а он сам вернулся, когда уже и надежды мало было. Много дней его искали.
- Я помню, он постучался во время урока, и заходит в класс весь в железнодорожной копоти, уставший, измученный. Мы все на него уставились, удивленные. Ведь никто не ожидал, что он сам вернется, да еще в школу. А он стоит перед нами, а по щекам бегут слезы и от них две чистых дорожки на грязном лице.
- Наверно, он боялся домой возвращаться. Но отец его перестал бить, после этого побега.
- А мы с Вовкой Анохиным за одной партой сидели, и друг другу кнопки подкладывали. Он однажды приходит и рассказывает. Вчера, после уроков, сажусь дома поесть. Мама мой любимый суп сварила, и мне, свеженького, налила. Я сел за стол, а потом как подпрыгну. Она говорит:
- Что с тобой, сыночек? Обжегся Вовочка?
- А я вспомнил, что забыл посмотреть, есть ли на стуле кнопка. Но не скажу же я об этом маме.
- Слушайте, он же жил около второй бани. И они с местными мальчишками лазали на крышу, подсматривать в женское отделение. Там в потолке щели были. Однажды насмотрелись и стали слазить. И попали прямо в руки милиции. Тех, кого поймали, потом банщицы завели прямо в женское отделение. И говорят: - Смотрите, теперь, а им стыдно, они упираются, и лица руками закрывают. А Вовка, не попал милиционерам. Вовремя их, заметил, и на крыше еще долго отсиживался.
- А где братья Коростелевы?
- Я с Мишей породнился – говорит Степа. – Его дочь вышла замуж за моего сына.
- Так вы теперь сваты! Удивили. Как это у вас так получилось?
- Миша сам скоро придет. Все расскажет.
- Здорово! Степа, а твой второй сын?
- Он окончил институт, в Красноярске, и уехал работать в Америку.
- И сейчас в Америке?
- Да живет и работает.
-А Валя Бахтина, проявлялась как-нибудь.
-Ее брат Петя, священником стал. А по его стопам уже все родственники пошли, и Валя тоже свою жизнь этому посвятила. Матушкой стала. Они в Костроме живут.
-Кстати, Петр, приезжал в прошлом году. Играл с нами в футбол.
Мы еще долго, с удовольствием общаемся и рассматриваем фотографии, вспоминая учителей и одноклассников, и разные истории, пока не наступает поздний вечер и на улице темнеет. Тогда мы перебираемся в красивый и уютный Степин дом. И до поздней ночи не гаснут окна, в комнате, где мы сидим и наговариваемся за прошедшие тридцать пять с хвостиком лет.