Под оливами

Чтобы писать о ней, - душа должна быть пьяна. Чтобы говорить о ней, - душа должна быть свежа, - чтобы оставить в стороне всё рациональное.
Я совсем не изощрён в литературе, не знаю её точных правил, догм и схем, но надеюсь, что чувство поведёт меня верным путём. Нужно только вызвать в памяти её образ и дать ему ненавязчиво обрасти словами…
Увидеть её лицо в лучах весеннего солнца, её волосы, взбитые ветром, погрузится в дождь её взгляда. Взгляда, говорящего всегда: «А это правда?» «Тебе можно верить?» Но, - нет, - не с той подозрительностью или напряжённостью… но, - с беспомощностью и неуверенностью перед миром и перед собой.

Когда мы знакомились лет десять назад, я не знал, не понимал, что это станет частью моей жизни, и обретёт свою полную ценность только со временем.
Я играл ею, точнее она позволяла мне собой играть. С моей стороны, в этом  не было ничего от злобы, скорее - от бездумного невнимания, что только отяжеляет мою перед ней вину.
Было чувство, что она меня ведёт. Но тогда я не знал, как, куда и почему.
И вот тут, в самом деле, можно задуматься о судьбе. Нашей общей судьбе, ибо судьба не бывает единолична. Или так мне теперь это кажется.
О, сколько поводов и причин было между нами, чтобы расстаться! И, тем не менее, мы остались вдвоём, как будто совершили побег из судьбы в судьбу, вышли из кадра и остались наедине…   
 
Говорят, что любовь, начинается с жалости. Нет, - неправда: любовь начинается с безумия. Но я не способен на безумие, и, значит, недостоин любви. Я говорю не о безумии, как потере контроля, но – о высшей степени верности, перед которой пожертвование жизни – всего лишь смешной мизер.

Больше всего я люблю целовать уголок её губ. Потому что он нестерпимо красив и нестерпимо горек. Любовь начинается со страха. Если когда-то её суждения были  для меня безразличны, то теперь малейшая её колкость
превращается во мне в землетрясение. Знает ли она об этом? Я никогда не говорил об этом раньше, и здесь пишу впервые. Раньше, я не боялся… и, расстилая перед ней небрежно очередную постель, говорил о любви. Пошло и кощунственно это звучало. А теперь я избегаю этого слова, потому что когда оно наполняется истинным содержанием, то становится страшнее огня. Становится страшно, что, в какой-то момент, оно станет правдой. Правдой, которую нельзя не только отрицать, но за которую нужно изо всех сил бороться… 
Я научился чувствовать её тело. Несколько чудесных секунд, воспринимать  лёгкую ответную дрожь её дыхания.
Тонкий трепет её выдоха. Конвульсию вздрагивающих мускулов. И этот взгляд, молящий всегда о правде, которую она так же боится обнажать…   


Я приходил к ней и говорил слова, но проводником первых слов и объятий был испуг.
Мы спускались вниз по лестнице больничного отделения и шли гулять,
в самое сердце солнечных газонов и тропинок. То, обнявшись, то, расцепив руки.
Я слушал её и смотрел на неё с восторженностью, которой не поверил бы её любимый поэт.
Иногда мы так увлекались разговором, что, не отдавая себе отчёта, забредали в  места, о которых и не думали. Её слова баюкали меня, а я уже вёл её в свой любимый закуток. Конечно, там было много солнца и травы, и ещё – одинокие и
счастливые своим одиночеством оливы. На этом островке природы, там сидели мы лицом к лицу, обнявшись. Здесь кончались все мои землетрясения, все волнения.
Островок этот был так далёк и неповторим, что выпадал из очертаний общечеловеческой карты. Волнения и землетрясения сменялись покоем. Благодатью двух понимающих друг друга душ.

В забытьи этом, в этом «Limbo» времени, понимаешь вдруг мимолётность, бренность, и летучесть всего самого ценного. И тогда, тем более хочется, запомнить навсегда: усилием воли, разума и памяти придать настоящему обратное качество. Закрепить в судьбе его последнюю, высшую ипостась. Да, - запомнить всё! Только так, наверное, и можно обрести Вечность…

Мы снова идём по тропинкам. Она провожает меня. Мы знаем, что должны расстаться: Майя говорит и знает, что слова становятся мучительными для нас обоих. Прощаемся долго, неловко, беспомощно… я обнимаю её, и никак не хочу отпустить. Она убегает, а я остаюсь один.
Но мы также знаем, что остались навсегда на этом острове, среди олив…