Утренняя выставка выставка кукол-персонажей Гоголя

                Утренняя выставка

 Плюшкин сощуренными глазками оглядывает посетителей, пытаясь вырвать у них взглядом каждую завалявшуюся, ненужную мелочь в карманах или пакетики с остатками еды. Изредка он поглядывает на другое изображение себя, фарфорового и застывшего. То изображение гораздо привлекательнее, но Плюшкин хочет смотреть на входящих из облика пальчиковой куклы, с огромным носом, маленькими, давно закрытыми от мира глазами и со скрюченными пальцами. Он даже не знает сам, почему всегда ютится здесь. Хотя можно найти очень много разумных объяснений. Например, в ткани теплее, чем в фарфоре, в фарфоре можно простудиться и совсем заболеть, и во время болезни нерадивые мужики разгромят поместье.
 Но Плюшкин чувствует что-то другое, что не поддается такому прагматичному описанию. От куклы из ткани пахнет домом, который он когда-то потерял и никак не может вернуться, даже если смутно, в глубине души, ощущает необходимость. В этой кукле тепло и грустно, ведь в тепле тает замороженная скупостью и ворчанием грусть, и невидимыми слезами несётся вверх, в глубину зимних туч. В фарфоре же всё мёрзнет, и смотрит Плюшкин ещё мрачнее на самого себя из фарфора, как на ледяную статую, которая покрывает инеем бессильную дать тепло одежду.
Собакевичу же наоборот нравиться фарфоровое изображение. «Может, я и не красавец,- говорит он часто за завтраком, съедая очередного барана или поросёнка,- Но нельзя же меня так уродовать! Не такое уж и страшилище, в самом деле! Даже Михеев и Степан смеяться начнут, даром что мертвые!» Но Собакевич не замерзает: давно уже все чувства не тревожат медвежье лицо, и холод фарфора лишь молодит, даёт силу. Он дошёл до состояния, когда нельзя стать холоднее. Ну, может, всё не так плохо. Манилов, не имея себя в облике пальчиковой куклы, пьёт много сладкого чая (по три кусочка вприкусочку, душенька!) и ест сливовое варенье. Тогда не так холодно – по его убеждению.
Чичиков от холода совершенно не страдает. Он ходит ко всем обитателям и спрашивает о мёртвых душах. Часто, чтобы казаться выразительнее, выступает в тряпичной кукле. Тогда сделавшееся подвижным лицо принимает такие разнообразные выражения, что сражённые дамы подписывают бумаги и вручают свои сердца впридачу. Только вот сердца пока что живые (у многих, правда, омертвели от пустых разговоров и модных причёсок, но всё-таки бьются) и за них нельзя получить состояние, поэтому Чичиков машет рукой на это и идёт к следующим помещикам.
Когда же упрямые помещики не уступают души, он принимает свой более серьёзный, фарфоровый облик и предстаёт перед той же Коробочкой в своём любимом костюме и отполированной шляпе. Но договоры приходиться заключать по ночам, когда посетители исчезают, и на отгороженный от улицы мир скатывается из окон темнота и тишина, уже давно переставшие быть родными сёстрами (скорее, сводные). В больших городах шум не утихает никогда. Но именно по ночам Чичиков разъезжает по выставке на своей бричке, давя колёсами подвернувшихся чертей и разбросанные Ноздревым карты.
Однажды он впопыхах, спеша успеть до первого посетителя, когда времени оставалось совсем мало, налетел на Нос. Потом Ноздрёв целый день судачил о том, что Чичиков должен возместить рассерженному Носу ущерб: отдать все носы скупленных мёртвых душ. Мария Антоновна и Анна Андреевна решили, что Хлестаков уж точно никогда никого не переедет, и отвернулись от Чичикова. На следующую ночь, играя в карты с Городничим,  и чиновниками, Ноздрёв рассказал совсем уж фантастическую историю: будто Нос – это уже не Нос, а переодетый чёрт, настоящий Нос не пережил удара и стал призраком, как озлобившейся Акакий Акакиевич. Пацюк долго трясся от смеха вместе с казаками.
Утро. Чичиков спит, Ноздрёв собирает обрызганные ночью карты.  Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна ищут в солнечных лучах потерявшуюся кошку. Плюшкин щурится от света и прошлых сомнений, встречая внимательными взглядами входящих на выставку, в их особый, отрывшийся Мир, в центре со статуей Творца – Гоголя.