Легкое перо. Oчерк о Шерифе

О  Шерифе писать надо легко, как пишет он сам. Я так не умею.

Эта легкость его пера вводит в заблуждение многих читателей, заставляя приписывать ему попутно и «легкость мыслей необыкновенную» в духе бессмертного Хлестакова. Отсюда же берет начало и стойкое убеждение многих даже опытных читателей в графоманстве Шерифа.

Однако нет более ложного представления о Шерифе, чем это. Графоман не мыслит. Он пишет, получая удовольствие не столько даже от процесса письма, сколько от факта публикации.  Графоману в голову не приходит сказать своим творчеством что-то новое. Графоман берет готовые образцы и почти копирует их, слегка маскируя не слишком оригинальными приемами. А потом удивляется, почему читатели морщатся от его «творений»: вот ведь в недавнем номере литературного журнала было уже нечто подобное и ничего – сошло за творчество.

Шериф - писатель. Узнать можно по походке. По краткому замечанию, по реплике. А главное - по умению видеть деталь наповал. Вот увидел, не глядя, и прикончил (то есть поместил в свой текст).

Я слежу за творчеством Шерифа – с перерывами – уже несколько лет, с его первой публикации – рассказа «Авария» и по нынешний день. Хочу напомнить свой комментарий из не очень близкого прошлого:

«Вития, 27.09.2007 10:30
Перечитав рассказ Шерифа, я понял, что его легко можно раскритиковать. Причем не просто раскритиковать, а уничтожить огнем критики: так много в нем недостатков. Но те, кто давно читает Шерифа, знают, что часто его недостатки становятся каким-то загадочным образом его достоинствами. Так, например, Шерифов корявый русский язык может оттолкнуть при первом знакомстве с автором, но потом начинаешь понимать, что именно он и создает неповторимый (и неподражаемый) стиль автора, придавая ему резкую черту индивидуальности.

Мне кажется, недостатки Шерифа являются следствием двух причин: нехватки общей гуманитарной культуры и промахов вкуса. Возможно, впрочем, что одно тесно связано с другим, то есть промахи вкуса являются следствием недостатка гуманитарной культуры.

Но что за беда?! У нас в Чтиве полно авторов, у которых, кроме богатой гуманитарной культуры, больше ничего нет за душой...»

Динамика моего отношения к творчеству Шерифа была, как говорят биржевые аналитики, «разнонаправленной»: от полного восторга до полного отчаяния (когда я видел, что у него что-то не получается). Только одно оставалось неизменным: моя уверенность в безусловной и специфической талантливости Шерифа.

Что я имею в виду, говоря «специфический»? Бывают люди широкого таланта, о которых, тем не менее, трудно сказать, в чем конкретно состоит их талант. К сожалению, многие из них в результате оказываются, как говорится, «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан», то есть ни то, ни се. Специфический талант Шерифа заключается в том, что он – по преимуществу – художник. Не от слова «худо», а от слова «художество», живопись. Это значит, что он мыслит образами, а не силлогизмами. Как настоящий живописец, он может нарисовать яркую, убедительную, впечатляющую картину несколькими, условно говоря, «мазками». Притом это для него настолько органично, что проявляется помимо его воли, в повседневном общении, а не только тогда, когда он склоняется над белым листом бумаги, собираясь написать рассказ. Приведу пример из комментариев:

«Мы тогда обедать ходили в кормушку, что рядом с Гномом. Паркет скрипучий, еще буржуазный, люстра под потолком потускневшая, салфетки на столах негнущиеся и самый обычный борщ, с компотом на финиш. Но не пельмени были главным. Работала там официантка, стройная и красивая. Я ее так и звал (про себя конечно) – Изабель. Почему – не  знаю...»

Вот вам готовая картинка-миниатюра: пара штрихов, и получился образ. Это не «направо стоял… налево висел…бледное лицо, обрамленное кудрями…». Сжато, емко, энергично… Энергетика образов Шерифа порой поражает, начинаешь думать, откуда это берется, и понимаешь: от экономии усилий по описанию предмета. Если слов много, энергетика произведения размазывается по словам, они тянутся бесконечно, как итальянские спагетти. Если же слов немного, в них концентрируется иногда просто атомная энергия.

Здесь уместно вспомнить о подтексте. В 60-е годы многие сходили с ума от рассказов Хемингуэя с их умопомрачительной недосказанностью. Пытались подражать, думая, что так писать – это просто. Выяснилось, что это гораздо сложнее традиционного письма. Тренд не состоялся, дело заглохло. Почему? Потому что было не органично. Не органично для авторов, воспитанных на обстоятельной и многословной русской классике. И здесь Шерифа опять же выручает его неначитанность. Он предельно органичен со всеми его недостатками и достоинствами. И так получилось, что именно он (здесь, у нас, в Эстонии) продолжил хемингуэевскую традицию подтекста. Цитирую:

«А вот мои два ангела, сидят, как голубки, на холодильнике и молча чего-то ждут.
- Чего ждете?
- Тебя ждем.
- Ну, ждите, а я стопарик хлопну.
Говорят, что инфаркт – это очень больно. Мне повезло, инсульт – это как лампочка перегорела. Вспыхнула и погасла».

Поразительно насыщенная недосказанность. Разрыв картины. Место, о которое читатель обязательно споткнется, задержится хоть на секунду в своем скольжении по тексту. Словно Шериф специально изучал классиков ОПОЯЗа, которые внушали, что главная задача автора – вывести  читателя из автоматизма восприятия.

Разумеется, он не интеллектуал в привычном для нас понимании этого слова. Это не значит, что он не мыслит. Просто у него нет концепции, то есть заранее готового представления об окружающем мире.  Он не «обсасывает» неделями и месяцами заветные мысли, не вынашивает их, как младенца. Он порождает их в момент творческого экстаза, если угодно, как вспышку электрической дуги. Вы знаете, как электросварщики высекают дугу? Надо чиркнуть электродом по металлу и сразу же руку с держателем отвести немного в сторону – только так возникает дуга. Это требует твердой руки и мастерства. А Шериф мастер, и рука у него твердая.

Это видно по тому, как он начинает рассказ. Будь я преподавателем филфака, я без малейшего стеснения  и стыда мог бы цитировать его вступления ко многим рассказам как образцовые.

Серьезно. Вы перечитайте только:
«- Нет, он не любит русских!
И Наташа быстро, по-мышиному скрутила сигаретку. Тридцать секунд — и готово».

Почему по-мышиному? А очень быстро и четко. Мышки ведь как бегают? Попробуйте уследить или поймать рукой. Если вы не кошка, конечно.

Как часто бывает он удивительно афористичен, что тоже является чертой таланта, а не подражателя. Удачная фраза из последних:

«Нет ничего скучней пьянки двух интелей, прочитавших разные книги».

Многим известна эта грустная истина: гуманитарии – даже человечески симпатизируя друг другу – порой не могут ни о чем договориться, просто в силу того, что у них нет общей интеллектуальной почвы для взаимопонимания. Книг за человеческую историю понаписано множество, всех не перечитаешь… даже самых главных. Да и какие они – главные, кто знает?! Итак, повторюсь: многие сталкивались, но сказал об этом только Шериф, пусть в нарочито грубой, даже вульгарной форме.

Шериф внутренне свободен в выборе и употреблении слов, что практически не бывает присуще графоманам, которые всегда употребляют слова в прямых словарных значениях, часто проверяют значения по словарю и готовы костьми лечь в защиту именно словарных толкований (тоже черта неплохая, но скорее присущая педанту-филологу, нежели творцу). О Шерифе я предполагаю, что он вообще вряд ли заглядывает в толковые словари, а если ему, для его целей, не хватает слов, то он легко придумывает свои.

Помните его голубя, «царкающего» когтями по карнизу окна? Не я один отметил удачный неологизм.

Мне кажется, Шериф потому бывает так неграмотен, что он «не видит» написанное слово. Он его слышит, чувствует, еще как-то переживает, но не видит. Думаю, что написанное слово для него просто условный знак, может быть, даже мучительный или раздражающий, но при этом «мертвый», который условно и на короткое время (пока жива публикация) заменяет живое, реальное слово. В этом отношении Шериф не книжный писатель, если можно так выразиться. Но и не устный (по аналогии с бардовской песней). Какой? Смею высказать предположение, что Шериф – «виртуальный» писатель. В том смысле, что он писатель эпохи компьютера, интернета, текстового процессора и разных спелл-чеккеров. Хорошо это или плохо? Пока еще трудно судить. Только отмечу: он таков по своей природе, а не потому что это модно или престижно. То есть в своем отношении к листу бумаги, даже если тот электронный, он абсолютно честен. Думаю, что и стиль Шерифа во многих чертах продиктован этой виртуальной реальностью.

В своем консерватизме мы всегда ждем, что писатель обязательно должен работать с черновиком. Мы думаем, что это ему положено по статусу. Однако в нашем случае это не так. Скорее всего,  Шериф не пользуется черновиками. Но это вовсе не значит, что он не работает со словом. Его работа происходит в голове. Смею уверить, что так писать – гораздо труднее. После Шерифа не останется черновиков для исследования будущими филологами. Жаль, конечно, но материал для изучения у них будет – в виде разнообразных публикаций и комментариев, разбросанных по страницам электронных (виртуальных) изданий. Лишь бы нашелся тот, кто их соберет воедино.

Что такое литература в онтологическом смысле? Это обмен опытом: писатель, в силу данного ему Богом таланта, что-то понял о жизни такое, что, как ему кажется, не понимают другие, и он хочет поделиться своим пониманием с окружающими. Со своей стороны, читатель может принять опыт писателя, усвоить его, обогатиться им, а может – отвергнуть, чаще всего на том основании, что опыт писателя не корреспондирует с его личным опытом. Мы более или менее представляем себе, что такое хороший писатель, но редко задаемся вопросом: что же такое хороший читатель? Хороший читатель, вероятно, тот, кто чужой опыт считает для себя ценным, открыт к его восприятию. Более того, от хорошего читателя ждешь еще и того, что он способен переступить через порог собственного консерватизма, воспринять новое для себя – не скажу «слово», потому что «новое слово» как раз легко воспринимается – а новое видение ранее сто раз виденного, если хотите, новое осмысление того, что уже стало привычным.

Любой писатель выходит из какой-то среды, по-современному – тусовки. В нашем случае это – Дельфи. Но у любого писателя наступает момент, когда тусовка уже ничего не решает. Она (тусовка) может ругать или хвалить - это не имеет значения, потому что ЕГО здесь уже нет. Он уже в другом измерении... Достиг ли Шериф такого состояния, сказать трудно. Ясно одно: он художник зрелый, но не устоявшийся. Это означает, что, наряду с успехами, его могут ожидать и жестокие провалы. Но это также значит и то, что лучшие его работы еще впереди.

А мне остается просто пожелать ему мужества на его пути. Ибо, в конечно счете, именно недостаток мужества губит многие обещающие проекты и начинания. Надо всего лишь понять, что это твой путь, и пройти его до конца.

А еще я ему желаю хорошего читателя.


----------
Примечание. Шериф (Sheriff) - ник Владимира Пясока, начинающего писателя, который недавно издал сборник своих рассказов. Публиковался в эстонском Дельфи. Живет в Англии.