Первые уикенды - первые легенды. Гл. 5

Глава пятая

ПЕРВЫЕ  УИКЕНДЫ  -  ПЕРВЫЕ  ЛЕГЕНДЫ

    Слово «уикенд» уверенно входит в наш обиход. В пятницу после полудня, когда пустеет офис, начинаешь лихорадочно думать о том, как с максимальной пользой провести два с половиной дня, свободных от официальной суеты. Считаю, что лучше всего использовать уикенд на познавательные поездки за город. Для иностранцев, поселившихся в Аддис-Абебе, а значит, на высоте в среднем 2500 метров над уровнем моря, полезно, с точки зрения оздоровления, периодически спускаться пониже, где выше атмосферное давление и температура воздуха.
    Субботним утром, в первый же уикенд после получения из Найроби международных водительских прав, я, никого не предупредив, даже Ирину, отправился на Фольксвагене по уже знакомому мне маршруту:  Пейтриотс-стрит - Амбо-роуд. Так не терпелось испытать себя!
    Через пять километров я уже колесил за городом. Живописная дорога, всё ещё мокрая от ночного дождя и  почти свободная даже от пешеходов и ослов, манила всё дальше и дальше на запад. Я и не заметил, как, миновав Аддис-Алем («Новый мир»), когда-то претендовавший стать столицей вместо «Нового цветка», вскоре оказался в Амбо, сереньком селении с небольшим открытым бассейном слева от главной дороги. Там, к своему удивлению, среди немногочисленной купающейся публики увидел пожилую чету, формально знакомую, – советника от КГБ с супругой. Che bell’ambo! – Вот так парочка!
    - Какими судьбами?! – дружелюбно спросил меня куратор всех гебистов из числа дипломатов, журналистов, врачей и других советских спецов.
    - Да вот, - ответил я с глупой ухмылкой, - один из владельцев типографии свидание назначил. Для важных переговоров. Но что-то его не вижу… Наверно, в гостинице… Как водичка?
    - Горячая! Минеральная! Для суставов полезная.
    - И не только для суставов. Я тут прочитал в книге одного учёного… Он пишет, что эфиопы издавна лечат в своих минеральных водах проказу и сифилис…
    Кто меня дёрнул за язык! Блеснул, видите ли, своими познаниями!.. Советник промолчал. А его супруга, упитанная, лет сорока, вроде бы фыркнула и, демонстративно отвернувшись, полезла в воду, как герой на вражескую амбразуру.
    Желая сгладить неловкость, вызванную своей неуместной «учёностью», я бодрым тоном заявил: «Надо и мне искупаться!» – и доверительно прибавил:
    - Но мне лучше быть на другом берегу. Сами понимаете…
    - Да-да, конечно!
    Я перешёл на противоположную сторону бассейна. Пар, поднимавшийся над водой, как бы занавесил меня от всевидящих глаз. Хорошо, что трусы мои были похожи на плавки. Я же ехал не купаться!
    Разок окунувшись (за два эф. доллара) в горячем омуте, я покраснел, наверно, ещё больше. Подхватив брюки и остальное, тут же постарался испариться.
    Спрятавшись в своём Фольксе, как в пляжной будке, я вспомнил почти что Пушкина: «Над ясной влагою полубогиня грудь Младую, белую, как лебедь, воздымала И пену из …» трусов «струёю выжимала». Не надевая выжатые «плавки», а лишь припечатав их к скоромному месту, я тотчас включил зажигание. Нужно было торопиться, ведь меня якобы ждала важная персона из «Артистик принтерс», то есть из  «Художественных печатников».
    Домой я вернулся довольный: первая самостоятельная вылазка за город окончилась благополучно, с точки зрения безопасной езды. И всё-таки в животе беспокойно бурчало: то ли от голода (путешествие как-никак заняло более четырёх часов), то ли от встреч: первая - неожиданно реальная, вторая – вымышленная.    
    Дома я увидел, на обеденном столе, бутылку минеральной воды «Амбо», стоявшую как памятник моей водительской смелости и почти дипломатической изворотливости. (Чем не «амба», два выигрыша сряду?!).

    Кстати, о «Художественных печатниках». Метранпаж Ассадур Ворперян, следящий за воплощением нашей «Советской действительности» в типографское слово, сообщил мне кое-какие сведения о владельцах «Артистик принтерс» - братьях Джордже и Элиасе Джеррахянах.
    Их родители бежали из турецкой Армении ещё в начале 20-го века и нашли убежище сначала в Джибути, во французской колонии на берегу Красного моря, а затем уже в Эфиопии. До Дире-Дауа, конечного пункта строившейся франко-эфиопской железной дороги, доехали поездом; вторую половину пути  до Аддис-Абебы шли  караваном.
    Чтобы платить за учёбу в школе, Джорджу и Элиасу часто приходилось подрабатывать, помогая родителям в их бизнесе (маленькая пекарня и лавка по продаже восточных сладостей); копили деньги. В 1934 году предприимчивые молодые люди открыли своё дело – типографию, одну из первых в Эфиопии.

    Пройти караваном по африканским дорогам!.. Если не думать о трудностях, что может быть экзотичнее?! К тому же Ганзелка и Зикмунд доказали, что «по Африке без спешки» можно путешествовать и в легковом автомобиле. Сознание того, что мне так быстро удалось оседлать Фолькса и Ренушку, вселяет дополнительные надежды.
    В сравнении с «Амбо» первый же визит в Дэбре-Зейт (к юго-востоку от Аддисы) принёс более приятные и полезные впечатления, да и более доступные, ибо гнаться за ними не представляло никакого труда. Всего лишь с полсотни км – и вы на несколько сот метров ближе к уровню моря, на берегу… кратерного озера Бишофту. Здесь легче дышится и теплее.
    Мы с Ириной заделались частыми гостями старого Гранд-отеля, построенного в так называемом колониальном стиле. Приятно посидеть за чашечкой кофе на увитой розами веранде, нависшей над обрывом, созерцая озёрную голубизну с её обрамлением из холмов, вблизи - зелёных от тропической флоры, вдали - бурых от голых скал и каменных россыпей.
    Добротная асфальтированная трасса на Дэбре-Зейт мне кажется интересней в будни. В свободные дни уикенда она пустеет, лишается многих экзотических атрибутов, свойственных жизни главных эфиопских дорог. Данная, южная артерия ответвляется от авеню раса Маконнена в районе школы Святого Иосифа и потому не удивительно, что здесь, в начале шоссе,  всегда много школьников, идущих на занятия или домой по одиночке или небольшими группами. А вот - тройка  бегущих, причём, бегущих явно по-спортивному, хотя и босиком. Это - те, кто, видимо, всерьёз мечтает принять эстафету славы от Абебе Бикилы и Маммо Уольде, олимпийских чемпионов по марафонскому бегу.
    Забавную историю услышал я недавно в «Эфиопиэн геральд»… После сообщения о семикласснице, проделавшей путь от Аддисы до Дэбре-Зейта и обратно всего лишь за 10 часов, Ато Тадессе, помощник редактора, печатно объявил, что готов на взаимных условиях выплатить 500 эф. долларов любому, кто обгонит его на вышеупомянутой дистанции. Журналист был уверен, что его англоязычные читатели, большинство которых - европейцы и «им подобные слабаки», не составят ему конкуренции и, значит, он, как победитель, сам получит 500 быров (из кармана проигравшего соперника).
    На азартное предложение Ато Тадессы долго никто не откликался. И вот - телефонный звонок: вызов принят! Но мой коллега почувствовал себя в шоке, когда выяснилось, что соревноваться ему придётся не с кем иным, как с лейтенантом Императорской гвардии Маммо Уольде!
    Всё-таки смелый журналист избежал неминуемого поражения. Ему удалось доказать, что прославленный марафонец не в праве участвовать в состязании, так как не является читателем англоязычной газеты: его согласие на поединок прозвучало  по телефону не на английском (!), а на амхарском языке.
    По мнению талантливого эссеиста Ато Адэры, в стране началась эпидемия дотоле неизвестной болезни, которую можно назвать «марафономанией». Всё большее число молодых людей заражается непреодолимой страстью «ставить рекорды», путешествуя на своих двоих (за неимением иного «транспорта») по всем 14-ти провинциям Эфиопии.
    Последней «сенсацией» стал «марафон» Ато Бэйене Ыфтэра, ранее прославившегося в качестве пожирателя… металла. (Ничего удивительного! – ведь существуют же пожиратели огня?). Так вот он со своим приятелем из Акаки (селение по дороге в Дэбре-Зейт) за 70 дней прошли, опять же босиком, 3553 км по 9-ти провинциям. «Марафон» начался на старте дождливого августа в присутствии важных свидетелей – спортивных репортёров. Перед дорогой Ато Ыфтэр лишний раз продемонстрировал свои гастрономические наклонности: съел «салат» из рубленых гвоздей со всевозможной травкой.
    Путешествие Ато Ыфтэра со товарищем было не из лёгких, если принять во внимание дождливый сезон и ночёвки под мостом или в сарае какой-нибудь затерявшейся фермы. Но однажды они провели незабываемую ночь – в пещере, лёжа на чём-то удивительно мягком и удобном…
    Утренний луч света разбудил их и обнаружил, что матрацем для измученных ходьбой бедолаг послужила свернувшаяся в клубок гигантская кобра. (Питон был бы правдоподобней). Можно лишь представить, с какой скоростью они выскочили из логова погружённой в спячку змеюки. С перепугу Ато Ыфтэр сжевал своё единственное оружие – нож, а его напарник выдул остатки молока, надоенного от чужой коровы.
    На пути домой им пришлось пережить ещё один стресс: их ограбили неразумные номады, отняв последние 42 доллара. Впрочем, вышеупомянутые репортёры помогли восполнить эту потерю с лихвой: путешественникам выплатили большой гонорар за публикацию их приключенческой истории. А она, пожалуй, заслуживает доверия и в не меньшей степени, чем смак металлоедения, которое с таким успехом ($ 45000!) Ато Ыфтэр демонстрировал во время своего вполне цивилизованного «марафона» по Египту и Судану.

    Я вот думаю: может, и меня укусил «walking bug»? («Ходячий жучок» или «ходячее помешательство». Здесь игра слов, два значения английского слова «bug»). Ведь я тоже непременно отправился  бы пёхом по провинциям, не будь я заведующим бюро АПН и не имей я в своём распоряжении аж двух легковых автомобилей.

    Итак, продолжим свой марафон… Миновав школу св. Иосифа и железнодорожный шлагбаум, проезжаем мимо бензозаправочных станций и бензохранилищ компаний «Мобил», «Аджип», «Тотэл, «Шелл». Вереницу этих дружных конкурентов, выстроившихся перед выездом на трассу, замыкает ещё один крупный компаньон по загрязнению воздуха – беспрерывно коптящий своим белёсым дымом цементный завод.
    Увы, этот атрибут местного индустриального прогресса отнюдь не цементирует дружбу человека с природой. Но, что похвально и даже удивительно, средства массовой информации -  в африканской стране,  экономически слаборазвитой! - уже бьют тревогу по поводу различных экологических проблем быстроразвивающейся столицы.
    Ближайшая деревушка за чертой города, или «образно» выражаясь, за городской «калиткой» - Калити. Здесь, на въезде в столицу (а для нас сейчас – на выезде), обычно много «траков» (грузовиков) и автобусов, возле которых крутятся мальчишки, предлагающие водителям и пассажирам продукты местного производства - свежевыпеченные хлеба и пачки печенья или макарон. Среди малолетних предпринимателей есть и торговцы живым товаром… Я имею в виду кур с приложением в виде яиц. А какой-то мальчуган нам предлагал даже попугая в клетке.   
    Наконец вырываемся из плена цивилизации!..
Стрелка спидометра – на 100-120 км/ч. Шоссе – ровное, как взлётно-посадочная полоса. Кажется, ещё чуть-чуть – и мы начнём парить над живописнейшим зелёным ковром. Серый асфальт безжалостно разрезает это сотканное природой чудо  на две половины: справа и   слева залитая солнцем саванна. В траве нежатся стройные кокетки – зонтичные акации, иногда в паре с ними -  неуклюжие баобабы.
   
     На голубом горизонте – очертания гор. Наверно, это они когда-то извергли из своих кратеров и разбросали по плоскогорью огромные глыбы. Но откуда здесь, среди этих каменных «дикарей», взялся довольно стройный, выше человеческого роста, гранитный обелиск?.. Да ещё с какими-то гравированными рисунками а-ля неолит!.. Может быть, это художество и не такое уж древнее? Может быть, это всего-навсего дело рук сегодняшних аборигенов, чьи маленькие стада пасутся вблизи менгира?..
     Наш диалог с природой длился не долго. Вскоре вновь  пахнуло  жильём: на дороге появились двухколёсные повозки «гари». Одно из этих «такси» перевозило чей-то домашний скарб в сторону Калити.
    Примерно в 20-ти км от Аддисы – другое, большое, селение под названием Акаки. Но прежде, чем попасть в него, нужно переехать мост через речку Акаки, что требует особой осторожности. Лучше подождать и пропустить встречную машину, ибо местные водители, будь то в столице или за городом, далеко не всегда держат правую сторону, в прямом и переносном смысле.
    Увы, опасаться приходится не только движущегося навстречу, но и того, кто, следуя твоим же курсом, едет  впереди. Неожиданно он может остановиться и тут же, ни с того ни с сего, начать… пятиться. Именно такой казус произошёл со мной на мосту через Акаки. 
    Несмотря на мои отчаянные гудки, трак-дурак, перегруженный какими-то пузатыми сверхмешками, всё-таки исковеркал мой передний бампер. (Слава богу, до радиатора не добрался). Я же не мог дать задний ход: за мной впритык стояла машина – копия моей Ренушки, только не пораненная.
    На двух концах моста образовались пробки. Мото-полицейский в чёрной форме словно с небес свалился, так скоро и неожиданно он появился на месте происшествия. Он тотчас нашёл виноватого: виноват всегда «ферендж», чужак-иностранец. Блюститель закона, строго объяснявший мне что-то по-амхарски, явно хотел затеять бумажную волокиту, но я вовремя вспомнил о визитке, которую мне вручил сочувственно улыбающийся водитель Рено прежде, чем покинуть злополучный мост, после того как трак разблокировал его.
     - У меня есть свидетель! – сказал я по-английски и на авось сунул картонный прямоугольничек в руки «чёрного ангела».
    Через пять секунд недовольство на его лице исчезло. Он дружелюбно закивал мне и вежливо возвратил визитку. Наконец и я разглядел её: она принадлежала заместителю одного из эфиопских министров.
   Полицейский подозвал тракера (водителя грузовика), доселе стоявшего в сторонке как ни в чём не бывало, и что-то слишком резкое бросил ему в лицо. (Наверняка, оно стало темнее, чем обычно). Бедняга вынул из-за пазухи тряпичный свёрточек, развернул его, извлёк оттуда банкноту и дрожащими руками протянул её мне в качестве компенсации за нанесённый ущерб.
    Принять эту жертву (50 эф. долларов) я отказался, как и положено «ференджам», чужакам-иностранцам, снисходительно относящимся к представителям слаборазвитых стран. В конце концов, справедливость-то восторжествовала! К тому же Ренушка моя была застрахована…
    Мост дружбы народов – не единственная достопримечательность Акаки. В окрестностях села ещё в начале 20-го века грек П. Саррис разбил плантацию чёрного винограда. (Я пил сухое красное вино «Саррис»: вполне приличное. Зато «Мастика араки», продукт винокурни, действующей здесь с 1912 года, требует особой подготовки).
    Но главная гордость Акаки – известное во всей стране совместное индо-эфиопское предприятие – текстильный комбинат. На его непрерывном «конвейере» трудятся преимущественно женщины, в три смены. И потому  дорога в гору, на вершине которой расположен комбинат, никогда не пустеет, даже ночью.
    Возле железнодорожной станции мы увидели группу женщин, несущих на своих спинах большие глиняные кувшины, переполненные водой. Под своей хрупкой ношей, они, сгорбленные, тяжело ступали по земле и в то же время о чём-то живо переговаривались. Одна из них остановилась, чтобы перекинуться словами со знакомой, идущей навстречу в белоснежных одеждах и с чёрным зонтом над головой. Она тоже босоногая, но как легко шагает по каменистой тропе -  поступью, достойной королевы!
   
    Мы едем дальше. Видим: по обеим сторонам обочины   выставлены в ряд глиняные кувшины. По форме – такие же, как у женщин-водоносов, но по величине – от небольших настольных до гигантов чуть ли не с бочку.
    «Покупай, геточ!» – кричит нам вслед паренёк, а сам протягивает связку из трёх серебряных карпов. (Говорят, что эту рыбу развели в реке Акаки итальянцы).
    Снова ширь саванны! Темно-серый асфальт, как стрела, поблескивая на солнце, врезается в её простор, охраняемый двумя горными конусами, стоящими на горизонте справа и слева от шоссе. Дышится так легко, что хочется поднажать на педаль скорости, но… притормаживаем: опять деревенька – Дукам. Осторожно проезжаем мимо верблюда, свысока и недовольно взирающего на нашу Ренушку. Наверно, она кажется ему каким-то чересчур жужжащим, большим и, возможно, опасным жуком.
    Что это впереди? Мираж?.. Кажется, будто с небес опустился и вот надвигается на нас белый тюлевый занавес, переливающийся на солнце серебристыми искрами… Приближаемся… Ну, конечно!  Это - слепой дождь по-африкански…
   
    Предместье Дэбре-Зейта. Двухколёсные повозки «гари». И даже велосипедист! (Этих «быстроножек» не часто встретишь и в Аддисе). Велосипеды ещё только-только внедряются в быт, и то - лишь мужчин. Женщины об этом средстве передвижения и думать не смеют, также как садиться в седло лошади или мула.
    Сворачиваем вправо на пригорок. Возле шлагбаума перед входом на территорию Гранд-отеля – знакомый мальчуган лет десяти. В отсутствии забэнь этот маленький оборвыш всегда тут как тут: самовольно замещая штатного сторожа, он  не поднимет перекладину, пока приезжий, высунув руку из машины,  не поманит его к себе, чтобы сунуть бакшиш.
    Мы познакомились с ним в наш самый первый приезд, ещё под «водительством» Габре.  Вид у мальчишки такой оригинальный, что не обратить на него внимания не возможно: светло-каштановый цвет лица, большие серо-голубые глаза и, что совсем необычно, висячие патлы невьющихся блондинистых волос.
    Он сидел на перекладине шлагбаума и, судя по всему, не торопился открывать въезд. Видимо, он сразу почувствовал, что подъехали ференджи-новички, и так увлёкся выпрашиванием бакшиша, что наш хмурый Габре не на шутку рассердился. Ещё не успев вылезти из кабины, он обрушил на клянчу  поток выразительно звучащих амхарских слов. А тот лишь улыбался, задорно, если не задиристо. Загляденье!
    - Кой-кой, Габре! – вмешалась Ирина. – Погоди-погоди! Вот возьми ант быр («один доллар»),  гив хим… Энд аск хиз нэйм.
    Габре тотчас переключил свой агрессивный тон на микшер. Затем проворчал: «Хиз нэйм Габриэль». Нашему «шефу» явно не нравилось, что имя мальчишки, означающее «Сила Божья», хотя и напоминает по звучанию его собственное, однако по значению – чуть ли не антоним, ведь «габре» - это всего лишь «слуга».
    Кстати сказать, наш водитель происходил из народности гураге, проживающего к югу от Аддисы и покорённого амхарцами в конце 19-го века.  Габриэль, попрошайка в лохмотьях, возможно, принадлежал, к «высокой расе победителей» и потому не вызывал симпатий со стороны гордеца Габре, сумевшего выбиться в люди и достичь сравнительно «высокого» статуса.
    Однако он не мог забыть, как на старом маркате в свои молодые годы, услышав «Гураге! Гураге!»  бежал туда, где нужен был грузчик или носильщик, дешёвый работяга-подсоба или служка «на подхвате». И, конечно, ему никогда не примириться с тем, что слово «гураге», особенно среди жителей столицы, до сих пор сохраняет уничижительный оттенок.
    За нами пристроился Фиат, и самозванный забэнья мигом соскочил с перекладины. И вовремя! - ибо появился законный привратник, пожилой эфиоп, одетый в форму-хаки.
    - Мадам, я отдам ему быр, - сказал Габре. – Когда этот лэба (воришка) вымоет   машину.
    - Почему ты его так называешь?
    - Потому, Мадам, что такие, как он, только и высматривают, что и где плохо лежит. Если он и не сумеет украсть ваш хлеб, то всё равно он его обязательно хотя бы оближет.
    Мы припарковались на стоянке возле гостиничного подъезда рядом с Фиатом, на котором прикатила семья итальянцев. Пока папа с мамой выгружали багаж, их маленькая белокурая девочка в беленьком платьице и с большим жёлтым бантом на голове стояла как вкопанная и не отрывая глаз смотрела в сторону приземистой пальмы: там, за «костром» развесистых листьев, притаился Габриэль.
    Мы, включая Габре, устроились на берегу озера: расстелили походный коврик, принесли автомобильный холодильник с едой и дринками («drinks»), собрались перекусить с дороги.
    - Начинайте без меня, - сказала Ирина. (В руках у неё был бумажный пакет, Я знал, что в нём кое-что из съестного). – Я скоро вернусь.
    За время наших последующих визитов к берегам Бишофту мы успели понаблюдать прибрежную жизнь Гранд-отеля и ближе познакомиться с её оригинальным маргиналом в лице маленького Габриэля. Мы настолько прониклись к нему сочувствием и симпатией, что однажды полушутя я спросил Ирину:
    - Не хочешь ли ты случайно усыновить его?
    В ответ она лишь посмотрела на меня каким-то отрешённым взглядом и, ничего не сказав, ушла… с очередным «продовольственным пакетом» в руках. А я, уютно усевшись с бутылочкой красного в тенистом уголке гостиничной веранды, решил сделать кое-какие записи впрок.
   
    «…Улучив момент, Габриэль незаметно оторвал кусок ынжэры, которую только что испекла мать, и побежал по направлению к озеру. По горной тропинке, утыканной камнями, он легко спустился к берегу, где отдыхало стадо горбатых зебу. За высоким камышом     по   колено  в   воде  стоял   пастух  в  коротких  серых   штанах  и  в
широкополой соломенной шляпе. Он стирал рубаху. Его залатанная шамма, разостланная, словно скатерть, сушилась, дымясь под солнцем.   
    Габриэль, лавируя между рогами ленивых коров, выбрался на широкую каменистую дорогу. Она шла сначала вдоль берега, потом резко сворачивала вверх и натыкалась на изгородь, за которой зеленела густая роща. Вскоре Габриэль оказался недалеко от шлагбаума. Он был закрыт. На его перекладине висела дощечка с надписью, которая вовсе не интересовала мальчика, да и читать он не умел. А там было написано по-английски: «Вход только по билетам». Сторож был на месте, значит, Габриэлю здесь делать нечего. Он свернул вправо и, найдя свой лаз, ловко, по-змеиному, прополз под колючей проволокой.
    Когда он снова оказался у берега, но теперь уже на запретной территории, его глазам открылась неожиданная картина: на плоском высоком камне стояла белокурая девочка в розовом купальнике с большим голубым мячом. Заметив приближающегося к ней Габриэля, она выронила мяч, который тут же покатился прямо к воде. Девочка спрыгнула на песок, но… остановилась: она вспомнила, что белые люди не купаются в озере, потому что можно заболеть. Так ей сказали родители.
    И вдруг она увидела, как чернокожий мальчик бросился в воду… Не прошло и минуты, как он, мокрый по пояс, уже стоял перед ней, протягивая мяч. Вода стекала с его заплатанных штанишек. А он весело улыбался. И в этот момент, откуда ни возьмись, появился пляжный страж, худой, высокий и с длиной палкой, как у пастуха. Он приказал Габриэлю немедленно убираться и погрозил своим «посохом».
    Габриэль вспомнил, что перед тем, как проявить свою прыть, он машинально уронил недоеденный кусок ынжэры. Но искать его было уже поздно. Мальчик покорно побрёл вдоль берега, оглянулся:  забэнья и девочка с голубым мячом смотрели ему вслед.
    Крутой склон, заросший древовидным можжевельником и кактусом, отгораживал тыльную сторону узкого пляжа, на котором уместились четыре бело-стенные хижины. В одну из них вошла девочка с мячом. 
    Возле другого «тукуля» расположились на широком коврике знакомые ференджи – он и она. Они уже давно стали приезжать сами, без своего всегда злого шофёра. Габриэль обрадовался.  Мадам вручила ему свёрток, на этот раз - с хлебом, ветчиной и разными сладостями. Он хотел помыть их машину, стоявшую в тени утёса, но увидел сторожа и тотчас продолжил своё  отступление.
    Вот и веранда отеля, на краю обрыва, вся в цветах. А у причала – парусная лодка…
    Шлагбаум был открыт. Значит, страж отлучился. «Самое время похозяйничать здесь!» - подумал Габриэль, но голод отвлёк его от предпринимательских намерений.    
    Выйдя из «запретной зоны» гостиницы, он повстречал  стадо коров, перекрывших  путь  красивой  машине.
    Чтобы помочь старому пастуху, неуклюже  размахивающему длинной палкой, Габриэль начал выталкивать с дороги  неповоротливых   животных  и   чуть  было   не   уронил   свёрток  с едой.  Потом  он  присел  за  кустом  на обочине и наконец-то приступил к долгожданной трапезе. Ему не хотелось возвращаться домой в закоптелый тукуль на окраине города: мать обязательно ушлёт его в горы за хворостом.
    Голубое озеро притягивало мальчика к себе. И он пошёл по тропинке вдоль обрывистого берега, в ту сторону, где не было колючей проволоки, прячущейся в зарослях тростника. туда, где можно было свободно бродить в поисках дикого гороха, растущего по каменистым склонам холмов.
    Собрав охапку веточек с зелёными стручками, он обычно садился на горячий камень и, вылущивая сладковатые мягкие зёрнышки, смотрел на тот берег, где стояла гостиница. Там жили богатые люди, которым такой же, как он, мальчишка, но только красиво одетый, разносит на подносе сигареты и бутылки с разными напитками…
    Однажды Габриэлю пришла мысль преподнести своим друзьям-ференджам для пробы «букет» из этого, как его называют, бараньего гороха. На этот раз он решил пробраться в «зону» с тыла, по берегу озера. Наткнувшись на колючую изгородь, отделяющую от ничейной земли дальнюю (от здания гостиницы) окраину пляжа, он вдруг увидел, как из воды выползла блестящая, словно обмазанная маслом, чёрная змеюка. Вероятнее всего, это был водяной уж; он на мгновение замер, а затем, сделав резкий рывок, исчез в прибрежных каменных глыбах.
    Габриэль осторожно подкрался к валунам и там, среди высокой колючей травы, обнаружил небольшую лужу, вода в которой пузырилась, будто вот-вот закипит. Наш следопыт присел на камень и стал ждать, но больше никто не появлялся. В результате Габриэль сам того не замечая вылузгал все стручки, предназначавшиеся для подарка.
    На следующий день он пришёл на то же самое место, притащив на спине связку длинных древесных прутьев. Камыша вокруг – хоть отбавляй! Жаль, что поблизости не было глины, иначе хижина, построенная им, получилась бы, с его точки зрения, не хуже, чем те, белостенные, на берегу, принадлежавшем гостинице. Уходя, он оставил в своём собственном тукуле две заранее пойманные жирные рыбёшки в надежде, что их оценит его пресмыкающийся сосед, хотя тот - большой любитель свежей лягушатины.
    С той поры, если дождь или сторож у шлагбаума, или просто нечего делать, Габриэль приходил в своё незаметное убежище возле горячего родничка, рядом с которым поселилась и семья ужей…».

    В четверг, как раз накануне праздника Мэскаля, мы с Ириной решили прокатиться до Дэбре-Зейта и для разнообразия пообедать на берегу озера. Погода была чудесная.
    После вкусной сытной пиццы с кьянти я предложил прогуляться по роще, прилегающей к территории отеля и подступающей почти к самой воде. Ирина отказалась от прогулки: ей не очень-то нравились африканские тропинки, едва заметные в высокой траве, таящей много неожиданностей.
    Короче, она осталась на веранде отеля, а я, едва поднявшись по склону холма, неожиданно встретил Габриэля. Со свойственной ему предприимчивостью он тотчас и, в общем-то, кстати, напросился в «гиды» по окрестным берегам Бишофту.    
    Одному ему известными дорожками он привёл меня к своему потаённому жилищу. «Зыс май бет, геточ!» («Это мой дом, господин!» - смесь английских и амхарских слов), - сказал он гордо. Когда я, отодвинув висячие стебли тростника, заглянул внутрь его шалашика, то крайне удивился: на соломенной подстилке лежал голубой мяч. Вот тогда-то Габриэль и поведал мне кое-как на своём амхаро-английском наречии о последнем свидании с маленькой белокурой итальяночкой.
    Если переложить его сбивчивый рассказ на более понятный язык с добавлением некоторых «художественных» домыслов, то получится вполне логичная и удобоваримая концовка истории. Итак…
    Габриэль стоял на заболоченном месте возле изгороди и обдумывал важный для себя вопрос, где и как лучше проделать лаз в колючей проволоке, чтобы сразу попасть на защищённую от незваных гостей, вроде него, прибрежную полосу земли, предназначенную для отдыха местных богачей и ференджей. Одновременно он посматривал сквозь стебли тростника и папируса на валуны, торчавшие из воды: не появится ли где-нибудь там его старый знакомый – водяной уж или кто-то из расплодившихся змеиных отродий? И Габриэль совсем не ожидал, что со стороны ухоженной суши к этой самой изгороди вдруг подойдёт белокурая девочка со своим голубым мячом.
    Габриэль обрадовался, подошёл ближе и протянул ей веточку с гороховыми стручками. Она взяла. А мальчик, приподняв колючую проволоку, жестами предложил ей воспользоваться открывшейся возможностью - перелезть на его сторону и, может быть, даже зайти к нему в гости, в его «дом».
    Девочка замерла, словно в испуге, то ли от этого галантного приглашения, то ли от того, что увидела, как из воды высунулась змеиная голова… Grazie a Dio! – Слава Богу! Она услышала голос мамы, вышедшей из их тукуля.
    - Cara! Dove sei? Torna subito! Abbiamo poco tempo! Doppiamo partire! E ora… Cosa succede? Con chi sta parlando? Chi c’e?.. («Дорогая! Куда ты делась? Сейчас же вернись! У нас мало времени! Мы уезжаем, немедленно! В чём дело? С кем ты разговариваешь? Кто там?..»).
    Змея выползла на берег чуть ли не к ногам Габриэля. И девочка, машинально запустив в неё всем, что было в руках, - мячом, гороховым стеблем, - мгновенно бросилась прочь на несмолкающий зов мамы.
    - Il papa e gia in macchina. Sbrigati! Si parte o no?.. Andiamo, andiamo, cara! Affrettati!.. («Папа уже в машине. Быстрее! Мы едем или нет? Идём, идём, дорогая! Торопись!..»).
    Собственно говоря, ничего особенного не произошло, кроме того, что все участники этой истории разошлись, разъехались, расстались, и видимо, навсегда.   
    И у нас с Ириной интерес к Дебре-Зейту  и его красотам скоро пропал. На уикенды мы стали спускаться с высот Аддис-Абебы ещё ниже уровня Бишофту, «проложив» дорогу  дальше на юг, в глубинку Рифтовой долины с её, ещё более живописными, озёрами.

    А в память о Габриэле осталось стихотворение:

У гостиничного порога
рук
    протянутых
               много.
Мальчишки-«шушайн» -
                не в счёт:
им  -
      деньги за труд –
                почёт!
А у этого
          своя синекура –
он
   просто просит
                понуро:
 
 «Папа…
        Папа…
              Бакшиш…
                Господин…»
Чей ты сын,
            чернокожий блондин?
Не бывает ворон
с белым пером,
и любой из зебрят
полосат…
А в глазах у тебя бирюза!
Не свои ли я вижу глаза?
Кто виновник твоей красоты?
Отвечает хитрец: 
                «Может, ты?..
Кудри жёлтые, как у тебя.
Зубы белые, как у тебя.
На тебя я похож,       
                точь-в-точь!..
Папа…
      Папа…
            Бакшиш!..
                Геточ!..»

…Может, маленький негритос
просто-напросто альбинос?
Может, есть и вороны случайно
с оперением
чайки?
И костюм у зебрят
не всегда полосат?..
А у этого проныры
одни лохмотья да дыры!
«…Ты получишь,
получишь бакшиш –
не зови только папой,
малыш…»
«…Кудри жёлтые, как у тебя.
Глаза синие, как у тебя.
Зубы белые, как у тебя.
Видно, мама моя - ах, геточ! –
зачала меня в белую ночь…»

(Продолжение - "Тайны эфиопского календаря". Гл.6)