Дед Кузьма

ДЕД КУЗЬМА

Дед моей жены.

Здесь я расскажу о дедушке моей жены Лии по отцовской линии Кузьме Кирилловиче Колеснике.
Кстати, единственного сына его Кирилла Кузьмича записали Колесниковым по ошибке в армии: то ли в районном военкомате осенью 1943 года, когда после освобождения от оккупации его семнадцатилетним пацаном призвали в армию (до восемнадцати ему не хватало трёх или четырёх месяцев), то ли уже во время службы в армии.
Под Мелитополем их необстрелянных и наполовину безоружных юнцов, полегли тысячи осенью 1943 года. В одной из таких страшных, бездарно организованных атак от их роты остались лишь полтора десятка пацанов (многим даже форму солдатскую не успели выдать), а у бегущего рядом с Кириллом хуторского соседа-сверстника Петьки оторвало летящим снарядом голову.
Слава Богу, вскоре пришёл приказ перебросить остатки сильно поредевших военных частей с несовершеннолетними юнцами в Кавказский военный округ. Там Лиин отец около семи лет крутил баранку военного грузовика, перевозя различные грузы по опаснейшим (особенно зимой) перевалам Военно-Грузинской дороги.
Таким образом, благодаря ошибке армейского писаря Лиин отец стал Колесниковым, а вслед за ним его жена и дочери.
Кстати, именно во время службы на Кавказе армейский водитель Кирилл Колесников впервые услышал красивое женское имя Лия, которым звали какую-то грузинскую девушку. Имя это ему очень понравилось и когда родилась первая дочь, он предложил жене назвать её красивым именем Лия.
Он был убеждён, что это типичное грузинское имя. Да и сама Лия до знакомства со мной была убеждена в этом.
Лииной матери и Кузьме Кирилловичу редкое это имя тоже пришлось по сердцу. Вот и появилась в старом, ещё дореволюционном домике на окраине донбасского хутора Крутой Яр малышка с непривычным для этих мест именем, - Лия.
Лия Кирилловна, как называли в шутку весёлую и смышлёную малышку уже в первые годы её хуторской жизни некоторые из добрых и улыбчивых земляков.
Но вернёмся к рассказу о деде Кузьме.
Сам Кузьма Кириллович Колесник прожил долгую жизнь. По словам его единственного сына, умер дед Кузьма в возрасте 81 года. Произошло это в марте 1977 года (точной даты я, к сожалению, не помню).
Видел я деда Кузьму всего один раз в конце июля 1976 года, когда мы с Лией впервые приехали в гости к её родителям в шахтёрский городок Новогродовку. Эту поездку, а также следующую (уже после смерти деда Кузьмы) в апреле 1977 года я описал в художественной форме в рассказе, который отправил в Литературный институт в конце лета этого же года. Позже, этот рассказ вошёл в мою дипломную работу.
Здесь я приведу отрывок из того давнего своего студенческого рассказа. Это будет кое в чём  подкорректированное мной сейчас (о сути корректировки я скажу позже) описание той поездки, сделанное как я уже сказал более тридцати лет назад, когда были мы с Лиичкой почти юными, - двадцатипятилетними. А её родители, ставшие дедушкой и бабушкой после рождения нашего первенца Эдика, были моложе меня сегодняшнего…

А когда-то здесь жили...

«Вольготно раскинувшийся по склонам пологих оврагов немаленький, тихо пустеющий хутор, затерялся среди полей и садов, в стороне от железных и шоссейных дорог.
Широко поставленный, приземистый и крепкий дом деда Кузьмы, построенный ещё в начале века (разумеется, века 20-го – примечание 20.01.2008г. А.Б.), стоял в глубине обширного двора-сада, второго со стороны идущей в хутор дороги. Сквозь густую зелень фруктовых деревьев едва проглядывались крыши сараев и дома, покрытые красной черепицей. Яблони, груши, вишни, сливы и абрикосы начинались от калитки, подступали к тропинке, ведущей к дому, покрывая её в солнечные дни прохладной тенью, огибали с двух сторон дом и образовывали за ним, вместе с колючими кустами крыжовника, словно бы маленькие труднопроходимые джунгли. Переднюю стену дома укрывала тенью естественная веранда из буйно разросшегося винограда. 
Дед Кузьма стоял в малиннике, собирая в эмалированное ведро спелую, обильно уродившую в тот год ягоду.
Был это высокий, мощный старик, крупнолицый, седоволосый, с небольшой залысиной впереди, ещё сильнее подчёркивающей его и без того мощный, красивый лоб.
Встретил он нас с таким радушием, любовью и лаской, что сразу меня покорил.
Щуря добрые, сохранившие былую голубизну глаза, он крепко расцеловался с Лией, своей любимой внучкой, а потом, столь же свободно и просто и со мной.
-  Это вы молодцы, что приехали! – улыбчиво оглядывая гостей, говорил радостно дед Кузьма. – А я вот хотел вам малинки свежей нарвать и отвезти. Пойдёмте-ка в дом, там попрохладнее будет.
В доме и в самом деле стояла приятная прохлада. По стародавнему низкий, чисто выбеленный потолок, стол, застеленный старенькой, но чистой клеёнкой, холостяцкая узкая кровать, крепкие самодельные скамьи и табуретки, домотканые половики на земляном полу. В углу на специальной подставке, укрытой чистым вышитым рушником, образ Николы-угодника. 
А когда-то здесь вместе с маленькой Лией несколько лет жили со стариками её, тогда ещё молодые родители. Куры, кроли, голуби, свинья, корова, огород, пасека, сад – всё требовало забот, труда и времени. Мария Петровна после работы в шахтёрском здравпункте спешила домой к большому хозяйству. Приходил с шахты Кирилл Кузьмич и, весело поиграв с дочкой, перекусив, тоже находил себе работу то ли в саду, то ли в огороде или мастерил, подправлял что-то с трудолюбивым, по-славянски светлым ликом и душой, богатырски сложенным отцом.
Хорошо, светло и радостно было в такие дни во дворе и в доме. Звонким, красивым голосом напевала что-нибудь улыбающаяся Мария Петровна, и любое дело спорилось в её сноровистых, умелых руках. Шутил, всегда находил интересное занятие для малышки Лии озорной, неистощимый на выдумку дед Кузьма. Смеялся Кирилл Кузьмич. А смышленая Лия, серьёзно выполнявшая свою увлекательную работу, то и дело, не выдержав, заливалась чистым звонким колокольчиком. Ласково улыбалась и журила деда тихая, заботливая баба Хивря. И, отложив на минуту дела, смотрела на них, счастливо улыбаясь, Мария Петровна.
…Давно построили собственный дом и живут в городе Кирилл Кузьмич и Мария Петровна. Там родилась их младшая дочь Людмила. Шестнадцатый год пошёл со времени смерти бабы Хиври, второй жены деда Кузьмы (первую жену Таисию, мать всех его детей, повесили в войну немцы). И вот в одиночестве живёт все  последние полтора десятка лет в этом старом доме крепкий, работящий старик с ласковым прищуром голубоватых глаз…
И никто сейчас не подозревает, что через полгода с небольшим, в последний месяц зимы, свалит его беспощадным ударом страшный рак печени. Умирал он в течении нескольких недель. Умирал в страданиях, но тихо, с молитвами на устах. Вначале больной лежал в доме Лииных родителей, а потом его забрала  к себе старшая дочь деда Кузьмы, - Варвара. У неё в доме дед Кузьма и умер.
И в весеннюю распутицу был он похоронен на хуторском кладбище, рядом со своей первой женой Таисией, которую повесили в войну немцы».

Помиритесь с ближним, пока не поздно!

Нынешняя корректировка моего давнего рассказа заключается в умолчании причины, по которой больного деда Кузьму отвезли из дома сына в дом его старшей дочери. В старом моём рассказе об этом шла речь, а здесь я решил о том умолчать.
Все участники того давнего печального события уже ушли из этого мира и похоронены рядом, на одном кладбище. И я думаю, что добрая и чуткая душа деда Кузьмы давно простила горькую обиду и боль, которую нанёс ему единственный его сын Кирилл.
Более того, я уверен в этом, а также в том, что душа сына-обидчика попросила искренне и от всего сердца прощение у отца, чего сын не сделал на земле, пока ещё отец был жив. Я думаю также, что души отца и сына давно помирились и живут «там», в вечном мире, в любви и согласии.
Но уверен я и в том, что покаяние и прозрение дались в мире вечном душе блудного сына Кирилла далеко не сразу и далеко не просто. Ведь приходит душа в мир вечный с тем запасом духовным, который она успела наработать на земле. И последующие прозрения на свои грехи земные будут даваться душе «там» очень и очень нелегко, через новые скорби, через принесение новых нелёгких жертв. Ничего ведь просто так не даётся никому из нас ни в мире земном, ни в вечности. 
 А пишу я здесь обо всё этом с единственной целью: может этот печальный факт поможет кому-то из наших современников спохватиться, поможет прозреть и примириться с кем-то из близких, родных или друзей, с кем находится он по какой-либо причине во вражде.
Умоляю вас: сделайте усилие над собой и помиритесь с ближним. Покайтесь и попросите искренне прощения у обиженного вами человека, особенно у того, кого вы прежде искренне любили. И вы увидите, насколько радостнее и светлее станет вам жить после этого на белом свете.
А если вы не сделаете этого по лени, слабости, беспечности и эгоизму, то жить вам с этим грузом будет с течением времени всё тяжелее и горше.
Особенно эти тяжесть и горечь станут давить  на душу и сердце любому из нас, если обиженный нами человек так и уйдёт из мира земного без нашего искреннего покаяния и без нашего примирения с ним.
Со временем эти тяжесть и горечь могут вызвать болезни сердца и даже укоротить обидчику его земной век.
Но и по уходу из этого мира такая душа-обидчица не найдёт упокоения. Более того, она испытает большие муки и страдания на Малом суде, - суде собственной совести. И не надо думать, что если мы на земле умели затыкать рот своей совести, то и «там» сумеем с ней поладить.
Ведь совесть наша – это глас Божий в нас. И если здесь, на земле мы могли не прислушиваться к нему и даже игнорировать его, то в мире вечном суд нашей совести, этот глас Божий, будет звучать на полную силу. И суд этот будет очень часто горек, нелицеприятен, но всегда справедлив. А прозрения, им вызванные, будут нередко очень мучительными для любого из нас…
Впрочем, тема эта громадная и мы будем о ней ещё не раз говорить в дальнейшем.   
Другая же корректировка старого моего рассказа заключалась в том, что в давнем художественном рассказе имена героев были вымышлены, а в нынешнем повествовании я вернул им реальные имена.

Встреча первая и последняя.

А теперь приведу окончание отрывка моего студенческого описания нашего пребывания в гостях у любимого Лииного дедушки:
«И угощает сейчас радушно своих гостей дед Кузьма домашним вином и кое-чем покрепче, тоже собственного приготовления. И на столе исходит душистым паром высыпанная в большую глиняную миску, молодая картошка, политая подсолнечным маслом. Шкварчит в большой чугунной сковороде многоокая «глазунья». И откуда-то появился огромный, только что сваренный молодой кроль. А в других многочисленных мисках и тарелках помидоры, огурцы, зелёный лук и салат из них, яблоки, груши, абрикосы, сливы и малина, поздние крупные вишни и ранний арбуз, - и всё это из собственного сада, из собственного огорода, из своего хозяйства.
Старый хозяин поднимает свою полную рюмку и предлагает гостям выпить за молодых – за их любовь и согласие, за их долгую и счастливую жизнь.   
И все пьют до дна, а потом берут ложки (молодым достаются цветные деревянные) и приступают к трапезе.
И течёт неспешная добрая беседа, а старик, с любовью и лаской оглядывая гостей, всё предлагает им отведать то одного, то другого, то третьего.
…А во второй половине дня, когда на западе появляется и начинает расти и темнеть синяя туча, гости, спохватившись, торопливо собираются на автобус.
Дед Кузьма, беспокойно поглядывая на небо, находит внучкам две клеёнчатые накидки, а невестке отдаёт новый большой полиэтиленовый мешок, который он, не задумываясь, разрезал для удобства, с одной стороны.
Он провожает гостей просёлочной дорогой до самого шахтёрского посёлка, откуда идёт в город автобус, неся весь путь одну из сумок, тяжело нагруженную гостинцами, и с улыбкой отвергая все предложения помочь ему. А потом, с той же улыбкой, спокойно стоит под хлынувшим ливнем и машет рукой уходящему автобусу, пока тот не скрывается за поворотом».

Саманный домишко и раскулачивание.

Что мне вообще известно об этом удивительно светлом человеке, который первым приобщил маленькую Лиичку к чудесному миру истинной веры? Известно мне, к сожалению, о деде Кузьме очень и очень мало.
Из Лииных рассказов я знаю, что жил он до коллективизации в старой части Селидовки, где-то поблизости так называемого магазина Одарка. В конце 90-х годов двадцатого века, насколько мне известно, саманный тот домишко ещё стоял целым и в нём жили какие-то люди. Разумеется, вряд ли кто из них знал, что семь десятков лет назад жил здесь с женой и детьми молодой в ту пору добрый, светлый и жизнерадостный богатырь Кузьма.
В конце двадцатых или в начале 30-х годов прошлого века Кузьма попал под раскулачивание, а точнее, просто был выселен вместе с семьёй из собственного дома. Разрешили им тогда взять с собой личные вещи и предложили убираться подобру-поздорову, если не хотят отправиться (самим, без детей) в Сибирь.
Как уж Кузьма сумел удержать свою горячую жену от борьбы за справедливое решение их с детьми человеческих прав, не знаю. Знаю, что ушли они всей семьёй в хутор Крутой Яр, где жил кто-то из родственников то ли Кузьмы, то ли его жены.
А надо сказать, что в мае 1930 года в Селидовке произошёл серьёзный «бабий бунт», с участниками которого власти жёстко и беспощадно расправились.
Приведу отрывки из моего очерка под названием «Исторический клуб». Он был написан мной летом 1989 года на основе бесед со старожилами Селидовки и напечатан в городской селидовской газете, выходившей на украинском языке и носившей тогда название «Зоря комун1зму».
В очерке повествуется о некоторых событиях эпохи коллективизации в родном селе деда Кузьмы. В том числе о строительстве нового клуба в Селидовке, а также о вышеупомянутом «бабьем бунте».

Визит старого революционера.

«Середина мая 1929 года. Тёплая солнечная погода. Пчёлы гудят над отцветающими фруктовыми деревьями. По Селидовке разносится пахучий аромат сирени.
С раннего утра рессорная бричка селидовского сельсовета, запряжённая парой выездных лошадей, укатила за высоким гостем.
В этот день в село должен был пожаловать высокий партийный чин: всеукраинский староста тех лет, председатель центрального исполнительного комитета Украины Петровский Григорий Иванович.
Петровский прибыл сам, без охраны и свиты. Стоявшие вдоль дороги жители села и школьники видели, как из рессорной брички, отвергнув помощь местного начальства, неторопливо выбрался щупленький мужчина пожилого возраста: в очках, бородка клинышком, в руках палочка.
Подошёл к детям, расспросил их о школьных делах. Потом перешёл к взрослым, поинтересовался видами на урожай. Побеседовал об их нуждах и заботах.
В середине дня высокий столичный гость продолжил разговор с активом Селидовки в местном клубе.
Многим селидовчанам известно это здание бывшего клуба, расположенное рядом с местным Пенсионным фондом.  В последнее время в нём располагались разного рода магазинчики.
Присутствующие сидели на скамейках и даже на полу, не замечая неудобств и тесноты. Ожидали с нетерпением выступления Петровского. Он пользовался большой популярностью в народе. Многие знали, что долгие годы Григорий Иванович являлся одним из близких соратников Ленина.
Петровский поразил слушателей тем, что начал свою речь не с международного положения или задач коллективизации, а с проблем местного клуба.
-  Ну разве это клуб, дорогие товарищи? Неужто не стыдно такому крупному селу иметь столь убогий очаг культуры? – спрашивал он, прохаживаясь по маленькой сцене и, под общий смех, снял палочкой паутину сперва в левом, а потом и в правом углу. – Пора, пора иметь вам для таких нужд современное и просторное здание. Нет средств на строительство? Ну что ж, присылайте в Харьков своих представителей. Постараемся найти часть средств. А уж что не хватит, сами добавляйте. И чтоб в следующем году был новый клуб. Я буду в ваших местах. Заеду, посмотрю.

«Везде вокруг вас враги!...»

Вскоре после отъезда Петровского из Донбасса в тогдашнюю столицу Украины в город Харьков были направлены двое селидовчан. Одним из делегатов был некто Бурман. Другим – какая-то женщина, фамилию которой пока установить не удалось.
Делегаты попали на приём к Петровскому. И он сдержал слово: селидовчанам выделили 17 тысяч рублей на постройку клуба. Остальную, меньшую часть средств надо было искать на месте.
Но следовало ещё составить проект и смету строительства. Ожидать, когда все эти документы изготовят специалисты, было делом нескорым.
И, как всегда в сложную годину, нашёлся умелец из местных, который в короткий срок составил проект и смету новой стройки. Фамилия умельца была Редюга. А вот кто он по специальности – неизвестно.
Летом 1930 года в центре села вырос новый клуб. Зрительный зал его вмещал четыреста человек. Огромный для села зал! Правда, Селидовка к тому времени была уже не простым селом. В июле того же 1930 года она стала центром сельскохозяйственного района.
Осенью, где-то во второй половине октября, Григорий Иванович Петровский опять прибыл в Донбасс.
И вот стало известно, что назавтра он приедет в Селидовку. Не только затем, конечно, чтобы посмотреть новый клуб, но и за этим тоже…
Именно в ночь перед его приездом и произошёл пожар. Кто-то поджёг сцену зрительного зала и забушевал огонь. К счастью, местные пожарные и население сумели вовремя потушить пламя и пострадал только зрительный зал.
Петровский посмотрел на солидный фасад нового культурного очага и похвалил хозяев за ударную работу.
Потом за делами и встречами с руководством и жителями райцентра он как будто забыл о клубе. Думали, на том обойдётся. Но перед самым отъездом Петровский изъявил желание осмотреть клуб изнутри.
Прошёл по зданию, постоял у входа в обгорелый зрительный зал… Был он сыном своего времени и фраза, которую бросил Григорий Иванович сопровождающим его селидовчанам была одной из самых примечательных фраз того времени:
- Вот так вот… Везде вокруг вас враги, а вы тут благодушествуете!… - Вот вам и результат!…
Разумеется, не была Селидовка напичкана агентами империалистических разведок. И злосчастный поджог был вовсе не происками таинственных врагов. Прежде всего, явился он результатом жестокой кампании коллективизации и раскулачивания. Проводилась она теми же бездушными и грубыми методами, что и по всей стране. И именно поэтому появились здесь люди, озлобленные на советскую власть.

Прозрение большевика и «бабий бунт».

Впрочем, Григорий Иванович и сам вскоре понял, насколько опасна подобная жёсткая установка на усиление классовой борьбы при социализме.
На 17-м съезде партии в 1934 году он был в числе тех, кто придерживался мнения передвинуть Сталина с поста Генерального секретаря партии на другой, менее важный.
Но было уже поздно.
Вскоре Петровский был отстранён от обязанностей Председателя ЦИК Украины. Перенёс инфаркт. По указанию Сталина ему более года не выдавали зарплату.
К тому же был репрессирован и бесследно исчез его старший сын Пётр.
Григорий Иванович даже всерьёз подумывал пойти работать на завод к токарному станку. До революции он многие годы проработал токарем. А ведь ему было в ту пору уже за 60 лет.
Лишь благодаря неустанным усилиям его друзей Петровскому удалось получить работу в музее революции СССР.
Здесь он и проработал в должности замдиректора по хозяйственной части – а проще говоря, завхозом – до самой своей смерти в январе 1958 года.

Но вернёмся в довоенную Селидовку. Кампания принудительной коллективизации и жестокого, бездушного раскулачивания набрала обороты здесь не сразу.
Вначале раскулачили и выслали из села небольшое число наиболее богатых и зажиточных хозяев.
А потом уже принялись конфисковывать имущество и выселять всех середняков. Всех тех, кто не желал добровольно отдавать в колхоз свою скотину и не спешил сам туда записываться. (Вполне возможно, что именно в это время выехал из Селидовки с женой и детьми и Лиин дед Кузьма – А. Б. 30.05.08г.).
Выселяли в первую очередь мужчин, а женщин и детишек нередко оставляли жить в полупустых, разграбленных местной властью домах. В домах, из которых всё самое ценное (точнее, практически нужное) было конфисковано и распродано по дешевке среди других жителей села.
Именно по этой причине произошёл в Селидовке в мае 1930 года «бабий бунт», наподобие того, что описан Шолоховым в романе «Поднятая целина».
Дело было так.
Собрались несколько десятков женщин из бывших середняцких семей, кормильцы которых были сосланы, а имущество конфисковано.
Доведённые до отчаяния женщины, не знавшие порой, чем накормить детей, ходили с палками по селу.
Искали в домах активистов свои вещи, которые были распроданы по дешевке после конфискации. Всё найденное, разумеется, забирали.
На конном дворе забрали своих лошадей. С фермы забрали коров. Били окна активистам, выбивали двери.
Одна из групп бунтовщиц захватила председателя сельсовета Стрельника Трохима. Его связали, бросили на арбу и повезли куда-то в балку, за село.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не один из местных милиционеров. Фамилия его не сохранилась. Известно только, что по национальности он был цыган.
Повесив на ремень несколько гранат, он вскочил на лошадь и поскакал вдогонку за исчезнувшей за околицей села арбой.
Некоторое время он сопровождал по гребле балки ехавшую внизу арбу и громко требовал освободить председателя сельсовета.
Видя, что таким образом он ничего не добьётся, милиционер снял с пояса гранату и бросил её вниз, далеко в сторону от арбы.
Взрыв сильно напугал бунтовщиц и они тут же освободили арестованного.
Вскоре прибыла вызванная из Сталино конная армейская часть и разогнала бунтующих. Произведены были многочисленные аресты.
А через непродолжительное время состоялся показательный суд. Двадцать наиболее активных участниц «бабьего бунта» были осуждены на сроки от трёх до десяти лет.
Такими были «враги народа» в Селидовке. Такими были они, в массе своей, по всей стране. Скорее всего, именно кто-то из таких, глубоко обиженных местной властью селидовчан, и поджёг осенней ночью сцену нового клуба.
Разумеется, никто не собирается оправдывать хулиганские действия. Но разве это не было глубокой трагедией страны, что по иному её жители не имели возможности протестовать против беззаконного, грубого и жестокого обращения властей с ними и членами их семей?…
А обгоревший зрительный зал тогда быстро отремонтировали. В клубе открыли районную библиотеку. Создали хоровой кружок и оркестр народных инструментов. Разумеется, проводили показ кинофильмов. Особой популярностью в довоенные годы пользовался у местных жителей драматический коллектив, ставивший на сцене клуба пьесы классиков и современных авторов».
К своей давней газетной публикации хочу добавить, что в середине 90-х годов старый и заслуженный клуб имени Г. И. Петровского опять сильно пострадал от пожара. На этот раз уже никто не смог его восстановить. И ныне бывший старый клуб тихо деградирует и разрушается…
Впрочем, это уже другая история, не имеющая отношения к теме нашего сегодняшнего разговора.
 
Казнь врага великой Германии.

Вернусь к рассказу о судьбе Лииного дедушки Кузьмы. Как я уже сказал, вместе с семьёй он перебрался из Селидовки в хутор Крутой Яр, расположенный в нескольких километрах от Новогродовки.
А потом (через год или пять лет, не знаю) попали они ещё до Отечественной войны (опять же всей семьёй) в квартиранты к бездетной Хивре, вдове белогвардейского офицера, погибшего в гражданскую войну. Жила она в этом доме со своими престарелыми родителями.
Знаю также, что первая жена Кузьмы и мать его детей Таисия была очень вспыльчивым и горячим человеком. Часто ссорилась и конфликтовала с соседями  и  вообще с окружающими людьми, как знакомыми ей, так и незнакомыми.
Лия пересказывала мне воспоминания своего отца о том, что если мать его шла в магазин и там была очередь за чем-то, то мать отца должна была почти неизбежно поругаться с кем-то из очереди, а нередко бывало, что и дралась.
Кирилл Кузьмич был очень похож на свою мать и внешне, и характером. Не зря она сильно любила единственного сына и всячески баловала его.
Вспоминая любимую матушку, Кирилл Кузьмич часто плакал. Мария Петровна, его жена, не раз говорила, что он очень любил мать. По всей видимости, он больше никого в своей жизни так сильно не любил. Ибо мать понимала путаную и непредсказуемую (в печальном смысле этого слова) душу своего сына, как никто другой. Что ж, они ведь были и в самом деле удивительно родственными душами.
Дед Кузьма с горечью признавался, что жена его сильно испортила характер их единственного сына. Таисия очень любила своего доброго богатыря Кузьму и даже побаивалась его. Ибо если во время её ссоры или драки с кем-то появлялся её любимый муж, она знала, что он всегда будет на стороне её противника, а ей не поздоровится. Сила у Кузьмы была огромная и драчуха Таисия всякий раз пасовала перед спокойствием и твёрдой решительностью мужа.
В такие минуты он просто обнимал разъярённую конфликтом жену, целовал и уносил её, потерявшую сразу всякую агрессивность, под мышкой домой под смех одних присутствующих и удивлённые покачивания головами других. Люди не переставали удивляться, как могут жить вместе два столь разных человека.
Но спасти жену от рокового конфликта Кузьма не смог. Точную причину столь жестокого приговора для Таисии, казни через повешение, я не знаю. Говорили, что она была чуть ли не связной между двумя разными группами партизан. Но это, скорей всего, просто красочные фантазии родственников, придуманные для того, чтобы гибель её выглядела более героической.
Впрочем, бедных родственников нельзя осуждать, ибо жили они в такое печальное время, когда правда всячески попиралась, а в цене были разного рода красивые легенды.
Более похожа на правду версия, что Таисия поскандалила из-за чего-то с немецким унтер-офицером или даже офицером. И вроде бы ударила или даже укусила его. Как бы там ни было, повесили бедную Таисию как врага немецкой армии. Произошло это, кажется, летом 1942 года.
Почему говорю «кажется»? Потому, что уточнить все эти детали сейчас уже не у кого. А по молодости неловко было заводить разговоры на подобные темы. Тем более, что сами Лиины родители не любили таких разговоров. Поэтому даже Лия немного знала об этом печальном деле: повешении немцами её бабушки по отцовской линии.

Спаситель бедной внучки.

Сорокашестилетний Кузьма остался вдовцом – отец пяти дочек и одного сына. Год или два он оставался неженатым, а потом женился на хозяйке дома, в котором они жили – женщине по имени Хивря.
Вторая жена была у Кузьмы добрая, тихая, заботливая. Как и Таисия она также очень любила Кузьму. От ревности даже пару раз сходила с ума и лежала на лечении в психиатрической больнице областного центра.
После её смерти Кузьма больше не женился. Хотя отбоя в невестах у него не было, - женщины и бабушки всегда любили этого весёлого и жизнерадостного богатыря.
«Любой самой лучшей бабе надо угождать, - говорил дед Кузьма на вопросы, почему он упорно не женится. – С любой из них всё равно приходится то и дело ругаться. А я не хочу усложнять себе жизнь. Хочу просто пожить в одиночестве остаток моей земной жизни. Так намного спокойнее. Тем более, я не один, а с Богом, с Божией Матерью, со святыми и ангелами. Так что мне не скучно! Наоборот, очень даже радостно жить!»
Оставшись вдовцом после смерти своей любимой жены, я полностью согласен в этом отношении с дедом Кузьмой, а также с апостолом Павлом, который советовал верующему мужчине, оставшемуся вдовцом, не женится повторно, а полностью посвятить оставшуюся часть земной жизни служению Богу.
Для этого ведь совсем не обязательно уходить в монастырь. Можно и в миру искренне и верно служить дорогому нашему Отцу Небесному, как это и делал тот же дед Кузьма.
Впрочем, я отвлекся…
Когда родилась Лия, отец её (ожидавший рождения сына) сильно расстроился, запил «с горя» и не хотел забирать из роддома жену с новорожденной.
Кстати, рождение Лии было трудным. Была она крупным ребёнком и медики вынуждены были оказывать роженице при столь тяжёлых родах всяческую помощь. Бедную новорожденную тащили за голову какой-то вакуумной установкой и сделали многострадальной малышке большую водянку на голове.
Вполне возможно, что эта родовая травма стала одной из причин неизлечимой болезни мозга, которая медленно и коварно развивалась у бедной Лии Кирилловны после пятидесяти лет.
Дело могло вообще окончиться серьёзной болезнью, инвалидностью и даже смертью новорожденной. А тут ещё неуместные эгоистические «демонстрации  протеста» молодого и не слишком сострадательного папаши.
Неизвестно, чем бы закончилось это печальное дело, если бы за бедную роженицу и её несчастное дитя не вступился дед Кузьма. Он в очень жёсткой форме заявил сыну, что если тот в ближайшие два дня не заберёт из больницы жену и дочь, то дед Кузьма сделает это сам. Но в таком случае Кириллу больше не видать дочери, её будет воспитывать он, Кузьма Кириллович.
И это подействовало на непутёвого папашу отрезвляюще. Он буквально на следующий же день отпросился с работы и привёз на хутор жену и дочь. 
Дед Кузьма с бабой Хиврей серьёзно взялись за лечение водянки на голове новорожденной. С Божьей помощью, народными средствами, молитвами и святой водой они вскоре смогли исцелить новорожденную Лию от столь опасной болячки.
А ведь и в наше время иные новорожденные после столь тяжёлой родовой травмы остаются инвалидами на всю оставшуюся жизнь, а то и неизлечимыми дебилами.



Счастливый дар жить в радости и любви.

Очень любил дед Кузьма ходить в Новогродовку на местный рынок. Летом и осенью носил на рынок овощи и фрукты. Зимой и весной – сало, крольчатину (кролей у него было много), квашеную капусту, свежие и мочёные огурчики, помидоры, яблоки, арбузы и даже вино собственного приготовления.
Шёл дед Кузьма на рынок из хутора в город напрямик, через колхозное поле, по протоптанной в нём людьми дорожке. И маленькой и уже взрослой Лии он рассказывал, как ему радостно идти на базар (он любил именно это слово) через поле. Как он молится с радостным сердцем, как общается с добрым Боженькой и Его Матушкой, с ангелами и со святыми. Молится за живых и за усопших.
И ему, бывало, показывали уделы его усопших родителей, дочерей, некоторых других родственников, знакомых, друзей, покинувших мир земной. О первой жене Таисии ничего внятного он узнать так и не смог. А вот про Хиврю ему открывалось, что ей хорошо «там» живётся… 
Любил старый Кузьма общаться с покупателями и коллегами по прилавку. И вообще, любил общаться с людьми.
Сидит, бывало, на скамеечке возле своего двора, а мимо шахтёры идут. Он, кстати, после войны и сам поработал на шахте: то ли слесарем, то ли плотником. Здороваются, кто-то присядет на скамеечку поговорить. Кого-то он пригласит к себе и угостит самодельным вином. 
Многие люди долгое время и после его смерти вспоминали деда Кузьму добрым словом, с радостной улыбкой на устах и блеском в глазах. Нередко, одно воспоминание о нём поднимало человеку настроение.
Это ли не показатель того, какая светлая, чуткая и добрая душа была у этого воистину мил-человека, как говорили о таких красивых людях в старину наши предки!?