Борзый минус. Главы 1-10

Романы Анатолия Гончарука
в серии «Невозможный Иванов»

Борзый «минус»

Исключение из правил

В прокрустовом ложе

Обманутые Крымом

Лейтенантство – время золотое

Время взрослеть

Страна героев

Гайсинские летуны

Шаман корабля









Анатолий Гончарук
               
«Я стою перед дерзкой картиной –
                Это, кажется, Юность моя».
И. Поглазов


Борзый «минус»
               














Самозванец
Умом военных не понять. Сам военный, поэтому точно знаю, что говорю. Мало где так явно живут по принципу «Я – начальник, ты – дурак. Ты – начальник, я – дурак», как в армии. И все-таки с армией у меня связаны самые лучшие чувства и воспоминания. Не то, чтобы я склонен идеализировать прошлое, нет. Просто я считаю, что в армии все честнее и чище, чем где бы то ни было. Впрочем, по порядку. Начну с того, как проходила моя несознательная военная юность, и что из этого вышло.
Сказать, что решение связать свою жизнь с армией было осмысленным, мягко говоря, будет преувеличением. Сознаваться сейчас мне в этом стыдно, но это именно так. В раннем детстве я говорил, что собираюсь, стать солдатом, но уже с подросткового возраста мечтал стать археологом или геологом. Но как послушный сын, не устоял перед мнением и авторитетом родителей и решил стать кадровым офицером.
Каждый день все мы совершаем множество ошибок, о значении которых даже не задумываемся. Но как оказалось, решение связать свою жизнь с армией было вовсе не ошибочным, только я тогда этого не понимал. Из-за обратного прикуса зубов дорога была одна: военно-политическое училище. Ну, а раз уж учиться в таком училище, то, конечно же, в Крыму!
И вот, в июле 1985 года я приехал поступать в Симферопольское высшее военно-политическое строительное училище. На КПП-1 училища сообщили, что ехать нужно в учебный центр, который находится в селе Перевальном, что на полпути в Ялту. Вот в этом центре, или, как сказал дежурный по КПП-1, летнем лагере, и будут приниматься вступительные экзамены.
Само училище расположено практически в центре города, рядом с центральным рынком, областным военкоматом и ДОСААФ, в ста метрах от стадиона футбольной команды «Таврия». Я с жадным интересом осмотрел пятиэтажные казармы, учебные корпуса, плац, и, вообще все, что можно увидеть через забор. С особенным интересом я следил за курсантами, на плечах которых красуются такие заветные погоны.
Ничего не поделаешь, хотя само училище мне понравилось, нужно ехать в Перевальное. От близости училища у меня приятно закружилась голова. Отправляться на вокзал я не спешу, хочется еще посмотреть на училище. Как же мне хочется поступить в него! Навстречу мне идет лейтенант в парадной форме с двумя чемоданами в руках. Ах, да! Краем уха я слышал, как курсанты на КПП говорили, что позавчера был выпуск.
– Миха! Миха, – раздался у меня за спиной возглас. – Микош!
– Андрон, – поставил чемоданы на тротуар лейтенант, на которого я только что смотрел.
Из-за моей спины выскочил еще один новоиспеченный лейтенант и тоже в парадной форме одежды. От переполнявших их чувств они бросились друг к другу и столкнулись грудью не хуже Пересвета с Челубеем. Новенькие фуражки у обоих слетели с голов и покатились по тротуару.
– Брат, ты это, пиши, – говорит Андрон Микошу.
– И ты тоже не забывай, – срывающимся голосом отвечает Миха.
Видно, что расставаться им не хочется. Вот бы мне оказаться на их месте! Пока я дошел до троллейбусной остановки, подобные встречи бывших однокашников наблюдал еще раз десять.
– Держитесь крепче, я тронулся, – предупредил водитель самой длинной троллейбусной линии в мире: «Симферополь – Ялта».
Учебный центр училища оказался расположенным в балке между гор. Территория довольно большая: четыре ряда палаток и две сборно-щитовые казармы. Такие же деревянные учебные классы, столовая в металлическом ангаре, каменное общежитие для офицеров, комнаты для хранения оружия и плац с трибуной. И много зелени, даже фруктовые деревья есть. Вдоль аллей и дорожек растут высоченные пирамидальные тополя. В нескольких километрах от нас видны другие казармы и несколько боевых вертолетов. Неужели в военно-политическом училище есть свои вертолеты?
От КПП летнего лагеря до роты, куда распределили меня и троих моих новых знакомых – Столбовского Сашу, Чернова Гену и Аркалюка Юру нас сопровождает сержант среднего роста, крепкого телосложения, в очках и с наглым выражением лица. Я бы даже сказал, с надменным лицом, настолько высокомерно он держится. Интересно, с какого он курса? Мы двигаемся быстрым решительным шагом. Меня гложет мысль, что я уже где-то видел Сашу Столбовского, но вот где, никак вспомнить не удается. Впрочем, может это мне просто кажется.
Когда сержант привел нас в роту, выяснилось, что он сам только что поступил в училище. Просто он поступал из войск, а у них экзамены несколько раньше, чем у гражданских абитуриентов, таких, как мы. Командира нашего взвода на месте не оказалось, и сержант начал записывать наши данные в какой-то гроссбух. Первым он вызвал Чернова. Когда очередь дошла до вопроса о занятиях спортом, Гена с нескрываемым удовольствием сообщил, что у него первый разряд по боксу и первый по легкой атлетике.
– По боксу это очень хорошо, – улыбнулся во весь рот сержант и значительно сказал, – нужно будет с тобой побоксировать.
– Товарищ сержант, – добродушно улыбнулся Гена, и осторожно спросил, – а как вы боксируете без очков?
– А что? – улыбка вмиг исчезла с лица сержанта.
– Мне просто интересно, как вы можете боксировать, если плохо видите? Кстати, а какой у вас разряд? Или, что там у вас?
Вопрос повис в воздухе. Как только стекла в очках не расплавились от испепеляющего взгляда сержанта, я просто ума не приложу! Он так и не нашелся, что ответить, отмалчивается и хранит важную невозмутимость. Мне кажется, что это стоит ему больших усилий.
– Судя по тому, что ответа нет, – насмешливо сказал Чернов, прищурив один глаз, довольный замешательством сержанта, – вы такой же боксер, как я каратист.
– Это ты, в каком смысле? – заметно напрягся сержант, что-то лихорадочно соображая. Он даже не смог скрыть того, что испытывает сильную растерянность.
– В таком, товарищ сержант, что вы никакой не боксер, а …выдумщик!
Сержант покраснел до глубины души, но вовсе не от стыда, а от злости. А я-то думал, что он должен быть зол на самого себя!
– Я никогда не вру, – заявил решительным тоном сержант, предпринимая попытку реабилитироваться.
– Уже врете! Ладно, не напрягайтесь.
– Впрочем, вы легко можете исправить положение, – сказал я, – думаю, вы сможете найти две пары боксерских перчаток и расставить все точки над «i». Если, конечно, вы найдете для этого время. Забывчивостью случайно не страдаете? – издевательски миролюбиво спросил я. Всем своим видом я говорю: «Сам виноват»!
Генка подмигнул мне, а Сашка показал большой палец руки. Вообще нужно отметить, что Чернов и Столбовский очень похожи друг на друга – оба рослые, худощавые, но широкоплечие, темноволосые, только у Чернова глаза синие, а у Столбовского черные. Да еще сплющенный нос Гены явно говорит о его боксерском прошлом. Я издалека тоже похож на них, только я заметно плотнее, и лицо у меня овальное.
– Вы уклоняетесь от ответа? – с затаенной усмешкой спрашивает Саня, так как сержант продолжает напряженно думать и молчать.
– Ладно, – махнул рукой Гена, – проехали, сержант, пока ты сам себя не испепелил своими переживаниями. Хотел за боксера сойти, но не прошло, да? Стоило ли огород городить?
Действительно, не нужно сержанту так болезненно реагировать на эту ситуацию. Посмеялся бы вместе с нами и все дела! Тем более что никто из нас вовсе не собирался загонять сержанта в глухой угол. Кто знает, может у сержанта на самом деле множество каких-нибудь достоинств?
Тут появился наш командир взвода, безнадежно полный старший лейтенант среднего роста с широким лицом, темными волосами, и носом-картошкой. Щеки у него такие, что их видно даже со спины, а голени такие полные, что голенища сапог собрались в гармошку у щиколотки. По виду, он чем-то очень недоволен.
– Ежевский! Чеслав, – позвал он нашего сержанта, еле сдерживая свои чувства.
– Так ты что, поляк? – спросил Гена.
– Не полЯк, а пОляк, – высокомерно ответил сержант.
– Ежевский, я тут с ног сбился в поисках тебя, – нахмурился взводный, – иди-ка и убери класс самоподготовки. Да полы вымыть не забудь. Что ты смотришь на меня такими умными глазами?
– Можно, я этих салаг возьму? – указал сержант на нас.
Недолго, однако, он испытывал неловкость и дискомфорт. Он уже ничуть не смущен и выглядит надменно-замкнутым. Во всяком случае, кажется, что его не волнует его подмоченная репутация.
– Сам справишься, для этого большого ума не требуется, – отказал взводный.
– Товарищ старший лейтенант, за что? – насупился сержант
– За все хорошее. И, вообще, запомни, мне лучше знать, как тебя использовать. Старожил, блин, выискался, – с прижимом сказал командир взвода, давя сержанта взглядом. – Иди уже, я буду с абитуриентами знакомиться. Иди, я и так уже от тебя весь в нервах
Видимо возражать не имеет смысла, и наш провожатый, молча, с явной неохотой удалился. Пока взводный садился за стол, мы переглянулись между собой, что не ускользнуло от его внимания.
– Да, товарищи абитуриенты, – дружелюбно сказал взводный, – Чеслав самовлюблен, а у таких, как известно, нет соперников.
Мы рассмеялись, и мне даже показалось, что между нами и старлеем уже начали складываться доверительные отношения.
– Что, – подмигнул нам взводный снисходительно, – уже успели обнаружить у сержанта склонность к ... преувеличению?
– Легко, – ответил за всех Гена.
  – Да-да, – подтвердил взводный наши предположения, – он такой – соврет и глазом не моргнет! Кстати, а как это выглядело?
– Смешно! В общем, сержанта это не красило. А зачем его такого в училище приняли? – наивно спросил Столбовский. Меня все время преследует мысль, что мы с Саней уже когда-то встречались и голос его мне как будто бы тоже знаком.
– Это трудно объяснить, – сразу поскучнел взводный, – в общем, по самым разным причинам. Ну, давайте знакомиться ближе, не возражаете? Я командир учебного взвода, старший лейтенант Дядченко Георгий Иванович.
В ходе знакомства оказалось, что Аркалюк, парень среднего роста и квадратный, как телевизор, попал к нам случайно, так как его распределили в первый взвод, ну, а нас троих – в третий.
В ротном помещении уже находилось три абитуриента из нашего взвода. Двое выделяются своим заносчивым видом, третий заметно проще. Эти двое даже внешне несколько похожи: оба выше среднего роста, крепкого телосложения, темноволосые, с резкими скулами, только глаза у них разные. Впрочем, не только глаза. Один был все-таки заметно шире в плечах и, особенно, в грудной клетке, а у другого здорово рассечена верхняя губа.
– Поприезжали тут, – с недовольным  видом сказал тот, что с разбитой губой и в синей кепке с надписью «Речфлот». С этой кепи ужасно не гармонируют его зеленые глаза.
– Ты, не доволен чем-то? – насмешливо спрашиваю я.
– Мы тут уже..., – не стал объяснять зеленоглазый.
– И что же вы тут уже? – откровенно вызывающе поинтересовался Столбовский, и я почувствовал его поддержку. Генка тоже с интересом рассматривает эту троицу.
– Мы здесь уже три дня паримся!
  – Вам в военкомате сказали приехать на три дня раньше? – спрашиваю я.
– Нет, – растерялся, но честно признался «Речфлот».
– Тогда непонятно, чем ты гордишься. Давай знакомиться, раз уж пока будем вместе, – улыбнулся Столбовский. Так что зеленоглазый на своих, только ему одному видимых лаврах, почивал недолго.
– Леонтьев Валера, – назвался «Речфлот», – я из Ровно.
– Розовский, – начал говорить их третий с фигурой – гитарой, густыми, пушистыми ресницами и полудремой в глазах. Я просто уверен, что он краснеет по любому поводу.
– Роза, значит? – взял инициативу в свои руки Столбовский.
– ... Юлий из Тернополя, – закончил Розовский.
– Юрий? – переспросил Саша.
– Нет, Юлий, – повторил Розовский, ничуть не смутившись.
– Значит не Роза, а Юлька! – пошутил Саша. – Ты не обижайся, все равно ведь у всех нас будут клички. В армии друг от друга не спрячешься, все как на ладони. Меня зовут Столбовский Саша. Можно просто Столб. Я из Самары.
– Из Самары? А-а! Из Куйбышева! – утихомирился Леонтьев.
Назвался и Генка. Он оказался из Броваров Киевской области. Потом пришла очередь представляться и мне.
– Иванов Толя. Город Гайсин, Винницкая область.
Последним, наконец, назвался синеглазый крепыш с широкой грудной клеткой и недовольным видом.
– Познакомьтесь и со мной: Королев Сергей. Откуда я, не скажу, у меня родители – ученые и город наш – «почтовый ящик». Папа мой – доктор наук, мама – кандидат наук, доцент, – значительным тоном сказал он. Мы выслушали его с интересом.
– Прямо можно позавидовать! Да ты не бойся! – подмигнул Столб. – Мы никому ничего не разболтаем. Потому, что ничего о твоем городе не знаем!
– И знать о твоем секретном городе никому не нужно, – посмеиваясь, поддразнил крепыша Леонтьев. – Раз не хочешь говорить, значит, у тебя на то есть свои причины.
– И я им не интересуюсь! Знак ГТО на груди у него, больше не знают о нем ничего. Не хочешь говорить, и правильно. Будешь у нас почтовым. Есть домовые, водяные, а у нас будет почтовый, – шутит Столб.
Крепыш оставался сосредоточенным, даже хмурым. Худо-бедно первое знакомство состоялось, а уже через двадцать минут начали прибывать новые абитуриенты.
– А меня как будете называть? – подошел невысокий юноша с простым открытым лицом. Он крепок, светло-рус и синеглаз. Его слегка портят широкое лицо и большой нос, а также х-образные ноги. По произношению понятно, что его родной язык украинский.
– Тебя как зовут-то? – обернулся к нему Столбовский.
– Вася Россошенко. Я из Львовской области.
– Человеку с именем Вася кличка не нужна. Так что гуляй, Вася, – надменно ответил угрюмый крепыш из почтового ящика.
Прямо в этот день началась энергичная подготовка к вступительным экзаменам. Так энергично началась, что Вася нам даже пожаловался.
– Голова трещит по всем швам. Гляжу в книгу и вижу нечто непонятное. И есть ужасно хочется.
– Ничего, – широко зевнул Ежевский, – сейчас поужинаем, и одной проблемой на мозги будет давить меньше!
Вечером оказалось, что все кровати у нас с музыкой. Я хотел сказать со скрипом. Как констатировал Столб, рассматривая казарму и наши кровати, нам достался нульзвездочный отель. Поскольку мы сами можем себе выбирать кровати, то мы со Столбом спим рядом, а Генка через проход от Сани. Из-за высокого роста мы все трое спим на верхнем ярусе.
Мы застелили свои постели. Я немало подивился тому обстоятельству, что в нашей армии пододеяльников нет. Вместо него положена еще одна простынь, поверх которой кладется солдатское одеяло. Одеяло, кстати, как по мне больше похоже на плед, но для Крыма ватное одеяло, надо полагать, ни к чему.
Перед сном Столб рассказал нам о своей девушке. Со своей невестой он знаком с детсада, она татарка, ее зовут Наиля, и он за нее даже дрался на ножах с татарами.
– Ха! – раздался задорный смех Столба. Это он не смог сдержаться при виде кривых ног Антона Литинского, невысокого черноволосого парня с БАМа, а точнее, из поселка Дипкун. – Какие ноги пропадают!
– В каком смысле? – настороженно спрашивает Антон.
– В таком, что кавалерии сейчас в нашей армии уже нет, – вздыхает Столб. – Ты что, с БАМа до Крыма верхом на цистерне ехал?
Семь абитуриентов, как заколдованные, смотрят, не мигая, не очень интересную телепрограмму. Оказалось, что они впервые увидели цветной телевизор.
– Кавалерия у нас есть, – сообщил Молодов Игорь из Симферополя, – но всего один полк. Зато все, кто служит в этом полку, регулярно снимаются в кино.
Слушать его я не стал. Я жадно рассматриваю все вокруг, ведь именно здесь нам предстоит узнать почем кусок хлеба и фунт лиха. Как бы там ни было, а я нахожусь на пути к мечте. Для всех нас начался динамичный период подготовки к экзаменам.

Первый ротный
Утро началось весело: сразу несколько абитуриентов, которые спят на втором ярусе, по команде: «Подъем!», спрыгнули прямо на шеи и спины тех, кто спит на нижнем ярусе. После зарядки нас начали учить, как правильно застилать кровати.
– Одеяла отбрасываем на спинки кроватей, а матрацы каждый день переворачиваем на другую сторону, чтобы они не слеживались, не приминались….
А после завтрака меня вызвали в канцелярию, где меня уже ждал командир роты. Итак, за столом восседает лысый остроносый капитан с аккуратными усиками и взглядом буравчиком. Он крепкого телосложения, но уже начинает полнеть. Во всяком случае, живот уже легко угадывается. У него темно-русые волосы, голубые глаза и узкое лицо. Странно, но его лицо, вне всяких сомнений, кажется мне знакомым. Я уверен, что где-то его уже определенно видел.
– Товарищ капитан, абитуриент Иванов, – начал я доклад, но командир роты меня сразу перебил.
– Да не ори ты так и не тараторь, – спокойным голосом сказал ротный, вызвав во мне небольшое смятение, – присаживайся. Рассказывай о себе, но медленно, чтобы я успевал записывать. Зовут как?
– Анатолий, – четко доложил я, как вчера инструктировал нас взводный.
– Анатолий значит? А, знаешь, что твое имя означает в переводе с греческого языка? – оторвался от своих бумаг ротный и посмотрел на меня.
– Знаю. Восточный.
– Точно – восточный. А восток, как говорил товарищ Сухов, дело тонкое. Восточное чудо, говоришь? Откуда ты? Гайсин? Гайсин, – помассировал капитан себе лоб. Было ясно, что в военном училище с ним никто из нашего города не учился, и за время офицерской службы он с гайсинчанами пока тоже не встречался. – Вспомнил! – Улыбнулся капитан и хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! Эмиль Горовец!
– Что? – удивленно переспросил я.
– Да ты что, не слышал об Эмиле Горовце? Вот уж ни за что не поверю! Это же великий певец, а родом он из вашего Гайсина! Талантище, глыбище! А голос его сравнивают с голосами Лемешева и Карузо!
– Это значит, что у него голос оперного певца? – начинаю я включаться.
– Точно! Но поет он эстрадные и джазовые песни. У меня есть десятка два его дисков. Он спел несколько сот песен на еврейском, украинском и русском языках, неужели ты действительно не слышал? Правда, он в 1973 году выехал на постоянное проживание в Израиль, и о нем у нас стали мало говорить. Только вот его талант от этого нисколько не уменьшился. А если быть точным, то есть честным, его записи у нас в стране просто уничтожаются. Увы.
И ротный тяжело вздохнул, выказывая сожаление по этому поводу.
– Я вспомнил, у моих родителей тоже есть пластинки с записями песен Горовца, – сказал я. – Это ведь именно он был первым исполнителем песен: «Королева красоты», «Я шагаю по Москве», «Голубые города», «Бухенвальдский набат», «Дрозды».
– Точно! Какие песни! Шлягеры! Только он уже много лет работает в США, и о нем у нас «забыли». Политика, – грустно подытожил командир роты. – Надо признать, Иванов, что у тебя не речь, а беглый пулеметный огонь.
– Я уже два года учусь говорить медленнее, – сообщил я.
– Что, неужели, и успехи есть? – удивился ротный и снова с любопытством посмотрел на меня.
– Раньше я говорил еще быстрее, – честно признался я.
– Куда уж еще быстрее?! – не поверил капитан.
А я смотрю на капитана и думаю: где же я его все-таки видел? Тут в канцелярию без стука заглянул сержант Ежевский.
– Закрой дверь перед собой, – не повышая голоса и даже не глядя в сторону сержанта, сказал ротный. Было слышно, как за окном два абитуриента рассказывают друг другу анекдоты на злобу дня – о борьбе с пьянством.
– Представляешь, забирает милиция самогонщицу, соседи ее спрашивают: «Ты куда?» А она: «Куда завод – туда и директор!»
– Товарищи абитуриенты, – повернулся ротный к окну, – последний раз вас по-хорошему предупреждаю: отойдите подальше, чтобы я вас не слышал, – потом, усмирив болтунов и повернувшись ко мне, неожиданно спросил.
– Петь умеешь? Только про медведя, который наступил тебе на ухо, мне рассказывать не стоит.
– Не буду, но мне по обоим ушам промчалось последнее стадо вымирающих мамонтов.
– Говоришь, чувство юмора у тебя есть? Это хорошо, – сдержанно улыбнулся капитан. – За словом в карман не лезешь, и перед начальством не робеешь, что тоже очень неплохо.
– Чем неплохо, если не секрет? – заинтересовался я.
– Доводилось мне видеть, как курсанты, да и сержанты тоже, перед генералами дар речи теряют, а, то и вовсе в обморок падают. И самое главное – вот именно из таких, как ты, как правило, получаются не солдафоны, хотя и они нужны, а думающие офицеры…. Как бы ты сам себя охарактеризовал в двух словах?
– Я оптимист и жизнелюб, – не задумываясь, ответил я.
– Очень хорошо. Чтобы не отупеть от механического хода военной службы нужно быть именно жизнелюбом и оптимистом. А то наша повседневная действительность мало к этому располагает.
Мне показалось, что в словах, в выражении лица ротного промелькнула горькая ирония. Где же я его все-таки видел?
– У тебя на лице написано, что ты ломаешь голову над вопросом – где ты мог меня видеть раньше, не так ли? – приятно улыбнулся ротный.
– Да, – честно признался я, и мне стало почему-то немного неловко. Что это за лицо у меня такое, что все секреты выдает? Нужно будет над ним поработать! И я сам улыбнулся своим мыслям.
– Может по телевизору? – подсказал командир роты.
– Мне кажется, что я вас вспомнил. Точно! Вспомнил!
– Правда? – добродушно улыбнулся ротный. – И кто же я?
– Вы – шестикратный чемпион СССР, серебряный призер чемпионата Европы по пулевой стрельбе Асауленко Владимир Алексеевич! – выпалил я на одном духу, а про себя подумал, что учиться у такого человека – большая честь.
– Точно. Надо же, меня, оказывается, знают в лицо! – ротный улыбнулся обаятельной улыбкой, и выглядит это трогательно и нежно. Что ж, давным-давно известно, что даже мудрецов жажда славы оставляет в самую последнюю очередь.
– Как ты считаешь, ты сможешь работать с людьми? Только прежде чем ответить, сначала подумай, – доброжелательно посоветовал ротный.
Странное дело, что же это выходит: я пришел учиться на политработника, и не смогу работать с людьми? И я бодро отчеканил.
– Уверен, что смогу!
Ротный придирчиво осмотрел меня и после минутной паузы сказал:
– Что ж, хорошо, Иванов. Пока можешь идти.
В казарме вовсю орудует командир первого и второго взводов старший лейтенант Туманов – невысокий красивый блондин с невероятно правильными чертами лица.
– Дежурный по роте! Построить личный состав для разбора сборов! – с довольным видом командует старший лейтенант Туманов. Видно, что то, что он делает, ему нравится. – Абитуриент Хабаров, чего это вы так ругаетесь, будто вы сапожник, а не будущий курсант высшего военного училища? У вас, Хабаров, вообще ничего святого нет – вы даже в туалете курите. Что можете сказать в свое оправдание? Курлин, а вы включите минуту молчания.
Интересно, что все-таки хотел от меня ротный? Я вышел из казармы и присел на лавочке у раскрытого окна канцелярии роты. Кроме ротного там уже находятся оба командира взводов.
– Товарищ капитан, так что там решили с Царевым? – спросил наш взводный.
– Решено не принимать. Начальник политотдела считает, что неприлично офицеру-политработнику носить такую фамилию.
– Чушь какая-то, – вздохнул наш взводный, – как обухом по голове. Значит, с фамилией Романов, служить можно, а с фамилией Царев никак? Толковый ведь парень, этот Царев.
– Толковый, – согласился ротный, – только вот против начальника политотдела не попрешь. Так что, будем отчислять.
– Лично я осмеливаюсь назвать это абсурдом, – вздохнул старший лейтенант Туманов. – Наш начпо бьет все рекорды идиотизма. Прямо так и хочется выразиться динамитным языком прокламаций, как говорил товарищ Смеляков. Или хотя бы просто выразиться. Эх, надо это дело перекурить.
Я отошел в тень, так как с непривычки изнемогаю от жары, да и не хочется, чтобы меня застали подслушивающим.

После экзамена
Мы сдали первый вступительный экзамен – географию и готовиться в этот день к следующему экзамену никому не хочется, хотя после обеда нас снова привели на самоподготовку. Как справедливо заметил взводный – разброд и шатание. У некоторых ребят просто истерика. Это у тех, кого с самого подъема и до экзамена несколько часов сильно бил мандраж.
Забыл рассказать, в первый день нам представили командиров взводов, их у нас сразу два. Кроме старшего лейтенанта Дядченко есть еще курсант третьего курса нашего училища Борис Тихвин, который проходит войсковую стажировку в должности командира взвода прямо в училище. Помню, когда их представили, Леонтьев в строю прошептал:
– Интересно, и как это оно будет?
– Хорошо будет, – шепотом ответил ему Рома Журавлев, – офицер все нагрузит на курсанта, а тому все до лампочки – стаж всего один месяц, так что с него спроса никакого!
Еще я узнал, что, оказывается, в военных училищах каждый командир взвода командует сразу двумя взводами, то есть в роте три офицера: командир роты и двое взводных на четыре взвода, а старшина роты – курсант, который учится в этой же роте. Раньше я этого, признаться, не знал. Ротного уже называют «папа», а нашего взводного, который офицер – «мама Гоша», «мама Жора» или «мама Гога». Заместители командиров взводов будут тоже из числа курсантов, по одному на каждый взвод. Их в армии сокращенно называют замкомвзвода или просто «замок», а командиров отделений – «комодами».
Экзамен по географии я сдал на пять, и у меня сейчас состояние ленивой эйфории. А вот троих ребят, получивших двойки, прямо сегодня отправили по домам. Пользуясь, случаем, знакомимся ближе друг с другом. Вот Рома Журавлев – здоровенный парень, сантиметров на пять выше меня ростом и на шестнадцать килограммов тяжелее. Он с БАМа вместе со своим одноклассником Литинским Антоном.
– Мы с ним с первого класса – не разлей вода, – говорит Рома.
– Иванов, – зовет Антон, – а, правда, у вас в Винницкой области есть Литинский район?
– Правда, – подтвердил я, не очень понимая, чем он гордится. – А еще из нашего винницкого гранита выложена брусчатка Красной площади и часть мавзолея Ленина, но моей заслуги в этом нет.
Я сказал это, не скрывая иронии, но шутки моей Литинский не понял. Во взводе царит чрезвычайное оживление. Даже не верится, что все это происходит во время треволнений, связанных со сдачей вступительных экзаменов.
– Ну и здоров же ты, Рома! – восхищается Петр Захаров, которому за его бритую голову уже успели дать кличку Зона. Даже интересно, почему, например, не Котовский или Фантомас? Видимо из-за того, что внешность у Петьки босяцкая, только надвинутой на глаза кепки и золотой фиксы и не хватает.
– Сразу видно, – шучу я в адрес Ромы, – что ты в детстве манную кашу запивал рыбьим жиром.
– Точно, – подтверждает Ежевский, – а сало ел двумя руками и без хлеба!
– На себя посмотри! – шутливо парирует Журавлев, кивая на меня.
– Где уж – мне уж, – смеюсь я, хотя я и сам 190 сантиметров ростом и девяносто килограммов весом.
– Ну, не надо скромничать! – добродушно отвечает Рома, хотя видно, что наши пусть и грубоватые комплименты ему приятны.
– Сила без ума – не большое богатство, – негромко ворчит Королев, который почтовый.
– А я вот что думаю, – продолжаю шутить я, – если бы на нас напали людоеды, то тебя бы они съели в самую первую очередь!
– Это если бы я их вдруг сам не схарчил! Иванов, а ты, сразу видно – трудный, но феноменально способный подросток! Расскажи нам о себе.
– Что вам рассказать? Даже теряюсь, что и сказать-то! Люблю жить – руки в карманах. Опять-таки могу кувалды затачивать и лапшу на уши вешать. И еще я никогда не изобретаю велосипед, и не иду ни у кого на поводке.
У всех отменное настроение, как будто все уже поступили, поэтому всех смешит любой намек на юмор. Взвод доброжелательно смеется моим нехитрым шуткам.
– Ты хотел сказать – на поводу! – широко улыбаясь, говорит Рома. – Что ж, ты себя оценил очень скромно. Признаюсь, я ожидал от тебя большего! Ну и, разумеется, ты еще имеешь первый разряд по обработке сала?
– Это ты преувеличиваешь, пока только третий. Но я расту над собой! – смеюсь я.
– Говорите, пожалуйста, помедленнее, я записываю, – и себе шутит москвич Веня Нагорный. Мы уже знаем, что Венин папа генерал-майор и именно по нашему ведомству – в управлении капитального строительства и расквартирования Министерства Обороны СССР. Так что, всю свою «нелегкую» офицерскую службу Вене предстоит служить в Арбатском военном округе (то есть в самой Москве).
Не знаю, как там его папа, а сам Веня – редкий болтун, весьма темпераментный и любопытный мальчик (ему пока всего шестнадцать лет), и он не устает совать свой нос повсюду. О нем уже шутят, что без него не обойдется и землетрясение на Суматре. В общем, у него слишком кипучая, деятельная и живая натура, не дающая покоя ни ему самому, ни окружающим. Веня ниже среднего роста, светло-русый, круглолицый, и еще не бреется. Глаза у него светло-серые.
– Ну, надо же, – восхищается Веня. – Казалось, что детству не будет конца, а тут, бац, и военное училище!
– Не спеши! Ты еще будешь в стихах и песнях признаваться в любви к нашему училищу! Вот увидишь, подрасти только немного! – обещает Рома.
– Вень, ты случайно не седьмого мая родился? – шучу я.
– Нет, а что? Я, вообще-то, в декабре родился.
– Болтлив ты настолько, что по этому поводу возникает вопрос! Вот если ты родился седьмого мая, то это все меняет. Это день радио, и это могло бы хоть как-то объяснить, почему ты такой разговорчивый!
Все смеются моей шутке. Веня не унимается и болтает без умолку. Разговор все время норовит уйти в какое-то другое русло.
– Товарищ намеков не понимает, – констатирует «замок», – может, придать ему психологический толчок для переосмысления уже сказанного?
– Какой, какой туалет? – веселится Миша Кальницкий, поступивший из войск, а точнее из стройбата. – Психологический? Никогда раньше о таком слышать не приходилось!
– Нас в училище будут учить как красиво, правильно и долго говорить, а надо учить, как молчать!
Но в ответ, ни привета, ни ответа. То ли Веня не слышит сержантов, то ли делает вид, что не слышит. К магазину подъехал ПАК (передвижной автоклуб) и остановился прямо под вывеской «Слава КПСС!» Из его репродуктора полилась песня «Малая земля». Впрочем, эту песню вскоре сменили «Скворец» Макаревича, а потом «Трава у дома» группы «Земляне».
– Зона, – позвал я, – я забиваю за тобой. Вижу, что ты газеты быстрее всех читаешь.
Петька отшучивается, что он просто с конца начал! Мишка Гринчук что-то пишет в тетрадке. Неужели он уже готовится к следующему экзамену? Я заглянул в его конспект, Миша рисует лозунг «Нистру – чемпион!»
– Повезло нам с командиром взвода, – говорит Вася, – он молодой, сам недавно был таким как мы, так что будет нас лучше понимать, правда?
– Запомните, Василий, – вальяжно развалившись, говорит Рома, – командиры делятся не на старых и молодых, а на умных и дураков! Очень скоро вы получите возможность в этом убедиться!
Абитуриент Мирзоян, армянин по национальности, спит, широко раскрыв рот, невзирая на всеобщий смех и веселье.
– А ведь он прав, – кивнул на него почтовый, – может, составим ему компанию?
– И, правда, пора на покой, – согласился с ним «замок».
С нашей стороны возражений тоже не последовало, и в мире установилась темная тишина, хотя был белый день. Подлая, развратная «масса» незаметно подкралась, и накрыла нас своим одеялом. Засыпая, я расслышал, как Леонтьев насмехается над Васей.
– Как хорошо подчиняться приказам, да, Вась? Не нужно ни о чем думать!
Толком нам поспать не дал командир взвода. Он довольно скоро вернулся, увидел происходящее и совершенно озверел. После того, как мы присели по сто раз, нам позволили присесть и заняться подготовкой к следующему экзамену.
– Вы что это тут? – кричит взводный на своего заместителя.
– Виноват! Немножко уснул, – прячет глаза замкомвзвода.
– Что? Вы же к нам из войск поступили! Вас там что, не научили, что в армии всех поднимают и засыпают по команде? Список не забудьте составить, – распоряжается наш заботливый взводный, – в какой очередности будете заходить на экзамен. Готовьтесь. Давайте, я не буду краснеть за вас. Займитесь, товарищи абитуриенты, интенсификацией служебной деятельности.
– Хорошо хоть, что нам индустриализацией заниматься не надо, правда? – шутит Веня, и многие оценили иронию приятеля.
– Абитуриент Нагорный, шутить изволите? – хмурится страшный лейтенант Дядченко. – Вот когда вы сделаете в жизни столько бесполезного, как я, тогда и будете шутить. А отличная оценка на вступительном экзамене – это шаг в завтра!
– А неудовлетворительная – шаг во вчера, – хмуро говорит Королев. Но взводный слышит его слова и поддерживает Серегу.
– Правильно, товарищ Королев. Получите двойку – потеряете целый год, а годы назад не возвращаются. Нормальные абитуриенты живут в сплошном цейтноте. Но это нормальные абитуриенты. Иванов! А вы что, по-хорошему не понимаете?
– Я же молчу! – удивился я.
– Это хорошо, что вы молчите, – одобрил взводный. – Но вы еще мнение со своего лица уберите!
После этого он в незатейливых выражениях обрисовал, что меня ждет, если я мнение со своего лица не уберу. Пришлось убрать. После этого довольный командир взвода оставил нас в покое и удалился.
– Взводный ведь прав, – говорит Олег Задорожный, самый серьезный из нас абитуриент, – если хотим стать офицерами нужно серьезнее относиться к подготовке к экзаменам. Нужно готовиться каждую свободную минутку.
– Готовиться нужно было дома, – не упустил возможности понасмехаться Королев, – а здесь нужно только повторять. Но, конечно, если готовиться только здесь…. Тогда да.

Спарринг
Уже с раннего утра стало ясно, что день будет очень жарким. Мы сидели и томились на самоподготовке, перед экзаменом по истории под навесом, когда увидели, что в саду появились четыре офицера в спортивной форме одежды. Они натянули между яблонями веревки, и получился ринг. Потом двое разделись до пояса, сначала размялись, а потом, надев боксерские перчатки, стали биться, в том числе и ногами.
– Что за бокс такой, что ногами бьются? – удивился Столб. – Тайский, что ли?
– Нет, – с видом знатока объяснил Чернов, – это кикбоксинг. А в тайском боксе можно бить еще коленями и локтями, поэтому его еще называют боем восьмируких.
– А хорошо бы было размяться, – мечтательно сказал Рома, потягиваясь. Комплекцией он крупнее любого из нас: и Столба, и меня, и Чернова, хотя и мы трое выделяемся  на общем фоне.
Офицеры поработали в парах, и вышли на пробежку.
– Рома, – окликнул Журавлева Чернов, и спросил с вызовом. – Ты еще не перехотел размяться?
– И что? – нахмурил лоб Рома, соображая, куда клонит Гена.
– Пошли, вон есть перчатки. Ну, всего один раунд!
Видя, что Рома явно мнется и не спешит соглашаться, Столб пошутил:
– Ну, скажи уже свое «да» или «нет», «за» или «против».
– Нет. Вдруг увидят? Мне залет ни к чему, – благоразумно отказался Роман. – Армия это вам не просто хорошо просчитанные строгость и аскетизм. Это еще и жестокие наказания за наименьшие проступки.
Красиво и гладко изъясняется Рома, не иначе как с чужих слов. Лично мне всегда странно и интересно его слушать. Только невыносимо представлять, что наша армия и впрямь такая, как он говорит.
– Кто выйдет против меня? – спросил Генка. – Найдутся ли люди, которые не согласятся с Ромой? Ну, сам на сам! Я жду!
– Я, – вызвался я, а вслед за мной с полусекундной задержкой Столб.
– Я выбираю Иванова! Он все-таки первым вызвался, – объявил Гена. – Пойдем! Кто будет рефери?
Судить в ринге вызвался Столб, он же завязал мне перчатки. Я помассировал нос, чтобы из него от первого же удара не пошла кровь, размял мышцы плечевого пояса и попрыгал на месте. Я почему-то волнуюсь, но не перестаю верить в свои силы.
– Не тяни! – позвал Гена. – Время не ждет, а я уже тебя жду!
И он нетерпеливо переступил с ноги на ногу, точно как конь.
– Вот и я! – улыбнулся я, а Столб  посмотрел в лицо Чернову и сказал:
– Не надо заранее считать себя победителем. Ну, вы готовы?
Он махнул рукой, и мы начали поединок. Я был уверен, что Генка сразу бросится в атаку, чтобы ошеломить и смять меня. Но он скачет влево, вправо, вперед-назад и ничего особенного не предпринимает. Честно говоря, я ожидал от него большего. С моей точки зрения, Генка делает слишком уж много лишних движений. Я бы даже сказал, что он размахивает руками, а толку никакого. На улице так не дерутся, там все быстро, без прелюдий! Конечно один раунд – не три, но все равно это и дыхание и силы. Так что Гена сам предоставил мне возможность начать без лишней суеты. Не знаю, случайно это у него вышло или тактика у него такая, но он тянет время, и я перешел в атаку первым. Уловив смысл и ритм действий Чернова, я подсел под его выброшенную вперед руку и изо всей силы ударил его в печень левой рукой. Он согнулся пополам и упал на колени, так, что даже добивать его не понадобилось. Все зрители в восторге и шумно выражают свое восхищение.
– Гена, – насмешливо говорит Миша, – ты, похоже, позабыл золотое правило боксера: «Не смотри по сторонам, а то пропустишь самое интересное!»
– Эффектно, ничего не скажешь, – прозвучал рядом чужой голос. Я оглянулся – все четыре офицера уже были рядом и с любопытством разглядывали меня и Генку. Их внезапное появление удивило не только меня. Никто из наших ребят, включая чрезмерно осторожного Рому Журавлева, не заметил их приближения.
– Так это ты перворазрядник? – с нескрываемым интересом спросил меня коренастый мужчина. – Я тренер по боксу. Поступишь в училище – милости прошу ко мне в секцию!
– Это он – перворазрядник, – кивнул я в сторону Чернова. Стоит ли говорить, что оценка тренера по боксу мне польстила?
– У него еще и чувство юмора есть, – подмигнул тренер остальным офицерам. – Тем более хорошо!
– Чувство юмора у меня есть, – улыбнулся я, – но боксер – он.
– А ты? – достаточно приветливо улыбаясь, спросил тренер, впрочем, не скрывая своего удивления.
– А я так, погулять вышел, – сдержанно улыбнулся я.
Чернов рассмеялся первым, похоже, он смирился с неудачей, хотя собственное беспомощное состояние наверняка было для него нестерпимым.
– Ген, ну ты как? – толкнул я его плечом.
– Не жалуюсь. Будем жить! К тому же еще не вечер, – несколько смущенно ответил Чернов.
– Ты хотел сказать: еще не осень? – флегматично уточнил Столб. – Цыплят ведь по осени считают!
И мы всем взводом дружно вернулись на самоподготовку.
– Где вас нелегкая носит? – проворчал невесть откуда появившийся старший лейтенант Дядченко. – Занимайтесь, а то пойдете вместо армии в народное хозяйство свиньям хвосты крутить.
– Вот такой  нехитрый агитационно-пропагандистский штамп, – негромко говорит Рома, едва сдерживая смех.
– Занимайтесь, готовьтесь к следующему экзамену, – командир взвода посмотрел на Рому «нежным» глазом. – Сколько раз я говорю вам одно и то же, а вам хоть кол на голове теши!
– А я вот думаю, – хотел что-то сказать Веня, но взводный тут же оборвал его.
– А вы, товарищ Россошенко, не думайте. Разрешу вам думать, вот тогда и будете думать! Абитуриент Журавлев! Что такое демократический централизм?
– Как скажет командир, так и будет, – с готовностью ответил Рома, будто ожидавший такого вопроса.
– Вот, – удовлетворенно хмыкнул взводный, – мотайте на ус, товарищи абитуриенты, это вам не раз еще пригодится! Так что, не мешкая, положите эту информацию в свои копилки знаний.
А мне, впервые за время пребывания в лагере, пришла в голову мысль о том, что хорошо бы побыть хоть немного в тишине и одиночестве. Интересно, в армии такое хоть в принципе возможно или нет?

Подготовка к экзамену
Я возвращался с КПП на самоподготовку – ко мне приезжал папа, когда столкнулся с нашим взводным.
– Абитуриент Иванов, – остановил он меня, – нескромный вопрос можно?
– Какой именно? – проявил я живой интерес к его словам.
– Нескромный. Ты чего без дела слоняешься?
– Не без дела, товарищ старший лейтенант, с чего вы взяли? Наши ларек грабят, а я на шухере стою.
Мне и на ум не пришло, что с начальством в армии так разговаривать нельзя. Оказывается, наше начальство такое поведение не просто не одобряет, такое поведение его раздражает. А вот на фабрике – до армии, с нашим директором можно было и пошутить.
– Острый на язык, да? Вот плохо, знаешь, что все считают себя чересчур умными. Вечно с вами какие-то сюрпризы вылезают. Прикуси себе губы и язык, и, вообще, поменьше мне голову морочь, а то пожалеешь, – толсто намекнул взводный, показывая, кто из нас является хозяином положения. Голос его звучит все тверже и тверже. – Крепко помни то, что я тебе сейчас сказал.
– Товарищ старший лейтенант, а что вы хотели?
Оказывается, взводный играл со своим сынишкой, и забил мяч на дерево, где тот и застрял в ветвях. Камней, чтобы сбить его оттуда, под рукой не оказалось.
– Иванов, ты как на счет высоты? – испытывающе посмотрел на меня мама Гога.
– Лампочку со стула ввинчивать мне доводилось, а выше не бывал, – уверенно соврал я. Взводный сразу и не нашелся, что сказать, а потом все-таки сказал следующее.
– Я все понимаю. Сегодня мне нужна твоя помощь, но ты не смог. Завтра тебе понадобится моя помощь, а я тоже не смогу. Все нормально! Командир может и подождать.
Поскольку я молчу, лезть пришлось Григорию Ивановичу лично. Время от времени ветки под его грузным телом опасно хрустели. Впрочем, он благополучно добрался на нужную высоту и стряхнул оттуда на радость сынишке мяч на землю.
– Иди, Иванов, иди, не мозоль мне глаза, – пронзительно посмотрел на меня взводный. – Нечего  глазеть, лодырь. Надо же, такой юный, а уже стреляный воробей. Спасибо за участие.
– Служу Советскому Союзу!
– Служи, как следует, – сказал взводный и тут же прикусил себе язык. – Тьфу! Как же, служит он! Ты же еще абитуриент!
Вот так, и никаких сантиментов. И я направился на сампо, где угостил всех конфетами, печеньем, домашними пирожками и лимонадом. Леха Марковский сидит с повязанным на голове не первой свежести носовым платочком, и время от времени поливает голову водой из бутылки от лимонада. Похоже, он тяжелее всех переносит  жару. У нашей казармы два офицера разговаривают о картах.
– Картежники, – презрительно отметил Веня, но он поторопился с выводами, офицеры говорят о топографических картах.
– Что за ...? Три карты одной и той же местности – и все разные!
– Иванов, – позвал меня Зона, и я отвлекся от разговора офицеров, – твой батя после обеда не приедет?
– Нет, – удивился я, – а тебе зачем?
– Пусть бы еще нам поесть привез! Ты ему скажи, пусть чаще приезжает, – попросил он.
– Ну, ты и проглот, – от души смеется Веня.
– Не просто проглот, а ненасытный проглот! – не стал спорить Зона. – К тому же страшно люблю халяву, и «шару» тоже! А еще копченые свиные уши! Так что вопрос о посещении ваших родаков – это животрепещущий вопрос!
Зона, когда сытый, всех любит. И мысли у него тоже сразу стают ленивые, как он сам. А вот если он голоден, тогда другое дело! Это разрушительное чувство превращает Петьку в зверя! Забавно, но у Зоны при его худобе хорошо выраженный живот, что смешно.
– А где мои конфеты? – возопил Костя Морозов из Ижевска, то есть из Устинова. Ему восемнадцать, а он уже лыс, как бильярдный шар. Немудрено, что у него уже комплекс неполноценности. К тому же он еще и сутул. Венчик волос вдоль шеи какого-то невыразительного льняного цвета. Такие же брови и ресницы. Только глубоко посаженные глаза темно-зеленые и умные. А еще он очень замкнутый и прижимистый.
– Только что на этом месте лежали мои конфеты! А теперь их уже нет!
– Нет, значит, и не было, – смеется Леонтьев.
– Уже заточили, – лениво говорит Олег Зернов, – но ты не переживай, они были вкусные!
Почтовый Королев вдруг сорвался с места, но уже через минуту вернулся с двумя ужами в руках и стал играть с ними в кошки-мышки.
– Женись, мой друг, – улыбнулся Леонтьев. – Жена тебе заменит всех змей,  даже ядовитых!
– Ну, ты и молодчина, – преданно глядя на Королева, сказал Дима Снигур из Мукачево, который следит за Королевым как загипнотизированный. – Я бы так не смог! А ты не боишься!
Он бы еще чего-нибудь нагородил, но к чести Королева нужно отметить, что он не любит льстецов. Почтовый так глянул на Димку, что тот умолк на полуслове, сразу все очень правильно поняв. Я отвернулся от них, не испытывая ни малейшего интереса ни к занятию Королева, ни к словам Снигура. Появился взводный, и сразу заметил, что самый ленивый из нас, Леха Марковский, только имитирует подготовку к экзамену.
– Абитуриент Марковский, не ловите ворон, а то ваша синяя птица улетит. Совсем необязательно делать такой умный вид лица, все равно вам никто не поверит.
– Да я..., – совсем растерялся Леха.
– Я сам вижу, что вы убийца времени. Говорят, вы лодырь.
– Я тоже что-то такое слышал, – не смутился и пошутил Леша. С другой стороны, а что ему, собственно говоря, терять, если он лодырь, и это очевидно всем?
– Видно, что у него за все заплачено, – недовольно проворчал Королев, – а другим придется попыхтеть, ох как придется.
– Что поделаешь, – негромко сказал Рома. – Мы все здесь заложники идиотских правил.
После этих слов повисло тягостное молчание, которое нарушил взводный.
  – Товарищ Журавлев, проконсультируйте нас, когда в споре рождается истина?
– Когда в спор вступает командир, – тотчас с готовностью ответил Рома, и остался доволен собой.
– Так точно, товарищ Журавлев. Чем бы мне вас всех огорчить? – без малейшей доли иронии спрашивает взводный.
– Почему не обрадовать? – спросил я, хотя и не собирался ничего такого говорить. Это получилось само собой.
– Товарищ Иванов, перестаньте сказать, – отвечает взводный. – Что-то вы, Иванов, несказанно осмелели в последнее время. Постарайтесь вести себя впредь в пределах дозволенного сейчас. Похоже, я вас недооценил.
– Вопреки своей скромности, должен сообщить, что вы меня и сейчас еще недооцениваете, – вызвал я смех абитуриентов.
– Иванов, я юмор люблю и ценю, но ты заметно перегибаешь палку, понял? Думаешь, на тебя не найдется управы? Сделайте над собой усилие и замолчите, а то я внесу грусть и печаль в ваше вечно радостное настоящее.
– Мораль сей басни такова: сиди, молчи и не высовывайся, – доброжелательно шепчет Володька Еременко, а взводный, чтобы положить уже этому край, напутствует нас.
– Учитесь, товарищи абитуриенты, кто в школе не доучился. Учеба – это очень серьезное дело. Я имею в виду, учеба – это серьезная работа. Учитесь, чтобы вам потом не было мучительно больно. А то вам непонятно почему все хиханьки да хаханьки.
На меня взводный, чем дальше, тем больше производит странное впечатление. Так что первое очарование, которое было, произвел взводный, понемногу развеивается.
– Никогда не поздно выучить еще какую-нибудь бесполезную чушь, – зевая, говорит Зона.
Тут прибежал дневальный по роте и доложил взводному, что подошла наша очередь мыться в бане. Все сразу заметно оживились, баня это всегда здорово!
– Взвод! – командует командир взвода. – Для помойки в бане в колонну по три становись! И шильно-рыльные принадлежности не забудьте, в смысле, средства ухода за собой! Шевелитесь!
– Есть шевелиться, – усмехнулся Столб. – Странная все-таки штука – армия, то стойте смирно, то шевелитесь!
– Эй, молодой ерник, – тут же отозвался взводный, – абитуриент Столбовский, это я к вам обращаюсь: отставить ерничать! И чтобы предостеречь вас от ошибки, хочу сразу же предупредить, для вас будет лучше, если вы промолчите! Не пренебрегайте моим добрым советом!

Письмо
Наш командир взвода, тот, который курсант Боря Тихвин, на самоподготовку принес нам почту. Сегодня он непривычно весел.
– Здорово всем! Как жизнь молодая? – начал он, и, не выслушав ответа, позвал меня. – Иванов! Тебе письмо из такого города...
– Из какого? – тут же живо заинтересовался Веня, оторвавшись от своих дел.
– Погоди, не запомнил еще. Чудное название, первый раз о таком слышу – Гайшн.
– Не Гайшн, а Гайсин, – поправил я Борю, улыбаясь.
– Все равно не слыхал. А вы обратили внимание, как любовно произносит Иванов название своего города?
Если кто и обратил внимание, то все предпочли промолчать.
– Китайский город Гайсинград, – пошутил Леонтьев.
– Не китайский, а японский, – поправил его Веня, – Гейшинград! Какая в Гайсине плотность гейш на одного среднестатистического мужчину?
Я пытаюсь не обращать внимания на эти шуточки товарищей. К тому же нет никакого смысла реагировать на них.
– Гайсинбург! – шутит Леха, и даже Зона изощряется: «Санкт-Гайсинбург!»
Я оставался спокойным, слушать их шуточки не стал, потому что это может продолжаться до бесконечности, а приступил к чтению: письмо было от мамы. Впрочем, кроме родителей моего адреса еще никто и не знает. Когда я дочитал письмо и поднял голову, то столкнулся взглядом с Ромой.
– Есть нескромный вопрос, можно?
– Можно, только ты должен понимать, что ответ на нескромный вопрос тоже вряд ли будет отличаться скромностью, – по своему обыкновению, пытаюсь шутить я.
– Приятно с тобой разговаривать, ничего не скажешь, – Рома улыбается, но, впрочем, без особой сердечности.
– Чего хотел-то? Или ты уже передумал задавать свой вопрос?
– Слушай, какой у тебя средний балл аттестата и поведение?
Вопрос вызвал острый интерес, а ответ на этот вопрос интересен всем, ведь мы все без исключения друг для друга конкуренты. Почти все тут же на время замолчали и с пристальным вниманием ждут моего ответа.
– Что вы молчите, Иванов, – шутит взводный Боря Тихвин, – или вам есть, что скрывать от своих товарищей?
– 4,68, примерное, – не стал я ничего таить от своих товарищей, хотя и таить-то, в общем, пока нечего.
– Ого! – нам уже известно, что Роме нужно время, чтобы собраться с мыслями. – А сколько у тебя каких отметок в аттестате?
– Тринадцать пятерок и шесть четверок.
Рома напряженно что-то вычисляет в уме, это хорошо видно по его лицу. Наконец он получил одному ему понятный результат.
– Но ведь это выходит девятнадцать предметов, как это? У тебя что, в аттестате девятнадцать предметов? У меня их семнадцать. 
– Украинский язык и украинская литература – у тебя их нет.
– Точно! Я и не подумал, что ты из Украины! А факультатив у тебя какой-нибудь есть?
– Есть, – кивнул я, – история.
– Еще один плюс. Знаешь, а у нас в классе ни у одного пацана нет такого высокого среднего балла, разве что у двух-трех девчонок. Повезло тебе с самого начала.
– В чем же мое везение? – удивился я и осведомился. – Разве тебе учителя и родители не говорили, что нужно хорошо учиться?
– Говорили, конечно, но тогда я этого всерьез не воспринимал. Теперь вот тяжело осознавать, что я был лопухом!
Рома вздохнул, прикидывая что-то в уме. Он надолго погрузился в глубокие раздумья. Все остальные тоже притихли. Насколько я понимаю, средний балл аттестата выше всех во взводе у Королева, а потом у меня. При равном количестве набранных баллов по результатам вступительных экзаменов у нас с Королевым будет преимущество перед остальными абитуриентами нашего взвода.
Тишину нарушил неугомонный Веня, который всегда активно вмешивается в привычный ход событий. Он показывает рукой на военные вертолеты и крыши домов вдалеке среди деревьев слева от нашего лагеря и спрашивает:
– Кто-нибудь знает, что это там такое?
– Там находится СВОУ – Симферопольское военное объединенное училище, – без промедления ответил симферополец Игорь Молодов. – В нем готовят переворотчиков и полевых командиров до должности командира батальона включительно для развивающихся стран всего мира, в том числе и для капиталистических. Даже для ЮАР.
– А я гадаю, что это там делают иностранные граждане, по виду негры, в военной форме, хотя и без знаков различия!
– И не только негры. Там есть все: арабы, кубинцы,  центральноамериканцы, вьетнамцы, и так далее, далее, далее.
– А я-то думаю, что это там за персонажи?! А что, ЮАР это разве развивающаяся страна? – возникли вполне закономерные сомнения у Вени.
Тут к нам подошел командир роты, и Веня, как ни в чем не бывало, словно ему сейчас и не объясняли ничего, обратился к нему.
– Товарищ капитан, а что находится на тех сопках?
– Это учебный центр Симферопольского военного объединенного училища, он располагается на одном полигоне с учебным центром СВВПСУ, – начал объяснять командир роты. – СВОУ – это учебное заведение, в котором готовят военнослужащих для армий братских народов Азии, Африки и Латинской Америки. С нашими иностранными коллегами мы будем часто встречаться на полевых занятиях и во время спортивных совместных мероприятий.
И наши души наполнились ощущением причастности к чему-то неизвестному, тайному и очень важному, словно мы прошли некое посвящение в избранные. Ротный ушел, а я стал писать письмо.
  – Ну, у тебя и почерк! – ужаснулся Королев, заглядывая мне через плечо. – Ты его сам-то понимаешь?
– Через раз. Другого почерка у меня все равно нет! Но иногда даже и хорошо, что он у меня такой. Вот ты что-нибудь разобрал в моем письме?
– А кстати, чего это он у тебя такой неразборчивый?
– С изобретением шариковой ручки в школе отменили уроки чистописания, а жаль. Возможно, если бы меня учили писать чернилами и пером, то почерк у меня был бы лучше. Если кому-то из вас суждено стать в будущем министром образования, можете исправить эту ошибку!
Посмеялись, потом помолчали, а затем Веня спросил.
– Кто-нибудь знает, а когда и где изобрели шариковую ручку?
– Не знаем, рассказывай, – говорю я.
– Да я тоже не знаю, – пожал плечами Веня, – просто хотелось узнать.
– Я могу рассказать, – неожиданно отозвался Столб. – В СССР первая шариковая ручка была сделана в 1949 году. Ее разработкой занимались на Куйбышевском заводе шарикоподшипников по приказу самого Сталина.
– Это где-то там, откуда ты? Поэтому ты и знаешь, да? – Зона проявил недюжинные аналитические способности, которых от него никто, признаться, не ожидал. – Но ведь ты, помнится, говорил, что ты из Самары?
– Самара это и есть Куйбышев, – объяснил Зоне Рома. И тут же, позабыв про Зону, Рома обратился ко мне: – Иванов, а что означает название твоего города?
– Точно не знаю, – ответил я.
Заскрипели стулья, так как абсолютно все абитуриенты повернулись в мою сторону. В первую минуту я не придал этому особого значения.
– Это как же так? – высказал первым недоумение Веня. Он смотрит на меня так, словно увидел меня в совершенно ином свете, причем не в лучшем свете. И голос у него какой-то сварливый. – Не знать, почему твой город так называется?!
Товарищи глядят на меня осуждающе, и от их взглядов мне даже стало как-то неуютно. К моему немалому удивлению, вопрос для всех без исключения оказался не просто интересен, но и болезнен.
– Дело вовсе не в этом, – пожал я плечами, – просто наверняка никто не знает, почему наш город называется Гайсин. Существует несколько легенд, но какая из них правильная, да и есть ли среди них правильная, до сих пор никому неизвестно, вот и все.
– Понятно. А какие ты говоришь, есть легенды?
– В разное время наш город называли по-разному: и Айсин, и Гальшин, а территорию района называли Гальщиной.
– Так значит, галлы из ваших краев были? – шутит Боря Тихвин.
– Нет, – серьезно сказал Дима, – галлы были из Галиции.
– Это из дивизии СС? – презрительно спросил Королев.
– Не мешайте слушать, – перебил всех Веня, – лично мне очень интересно. Толик, не обращай на них внимания. Продолжай, а?
– Например, по одной из легенд название Гайсин происходит от имени праславянского бога потустороннего мира Гайтосира. Символом этого бога была птица в небе, а на давнем гербе Гайсина изображено крыло аиста на фоне неба. Одно из названий аиста – гайтошир, – обратился я к прошлому. – По другой версии название Гальшин происходит от польско-литовского слова «лесничество». Говорят, что раньше наш край весь был покрыт густыми лесами. Кстати, существует еще одна теория происхождения названия Гайсин от слов гайшин, гейшин.
– Все-таки были гейши в ваших краях? – возрадовался Веня. – Я же говорил, японский город Гейшинград!
– Гайшин или гейшин раньше означало «лесная сторожка» или «жилье лесника».
– У нас и сейчас старые люди лесничих называют гайовыми или гаивниками, – подтвердил Вася.
– Есть еще легенда, что когда-то давно среди густых лесов и болот находилось имение одного богача. Сын этого богача очень любил охоту, и однажды, попав в непроходимое болото, бесследно исчез. Убитый горем отец сошел с ума и стал ходить по лесам, по болотам и звать: «Гей, сын!» Отсюда, якобы и пошло название Гейсин, а уже позже Гайсин. Есть еще одна легенда. Рассказать?
– Что за вопрос? – изумился Молодов, а потом добавил. – А, это мы так шутим, да?
– Когда Игорь Святославович со товарищи повоевали Хазарский Каганат, то пленных, а это в основном были женщины и дети, переселили в …
– ... пособье! – подсказал Королев, в глазах которого скачут шальные огоньки. – Я прочел об этом в одной книге из библиотеки своего деда, но не понял, что такое пособье, поэтому и запомнил. А ты что, знаешь?
– Пособье – это долина реки Соб.
– А река Соб это та река, на которой  стоит Гайсин? – догадался Королев. – Как просто! Я должен был сам догадаться! Мне всегда было интересно, куда это разом пропала половина царей!
– Какая половина царей? – удивилась добрая половина взвода. Вторая половина взвода хоть и промолчала, но по их лицам читается тот, же самый вопрос.
– В те времена было только два царя: греческий и Хазарского Каганата. И вдруг хазары разом пропали из исторических хроник.
– Как два? – спрашивает Веня, переводя взгляд с Королева на меня, словно ожидает какого-то подвоха. – А остальные что?
– Остальные были короли да князья, а царей было два. Толик, ты извини, что я перебил, но меня эта тема давно интересует. Продолжай, пожалуйста.
Слова одобрения всегда приятны, и я продолжил. Я решил для первого раза быть кратким, а уж если кого история Гайсина заинтересует всерьез, то можно будет рассказать ее, не жалея времени.
– В наших краях хазары построили два Айсина: Верхний и Нижний. От Верхнего Айсина ныне осталось только название Гайсин, как часть, ну квартал что ли, районного центра Липовец Винницкой области, а Нижний Айсин – это наш Гайсин. Еще хазары построили несколько деревень, дав им забавные для тюркского уха названия.
– Это, какие же? – живо поинтересовался киргиз Нуралиев.
– Даже не знаю, как и сказать, – усмехнулся я, – Кунка и Куна.
– Не может быть, – вскричал Чингиз Нуралиев. – Не может такого быть! Это розыгрыш!
– Уговорил, – снова улыбнулся я, – буду дома, сфотографируюсь у дорожных знаков и автобусных остановок в этих селах, а тебе привезу фотографии! Особенно здоровенная вывеска в селе Кунка на въезде со стороны Винницы, прямо в мой рост.
– Привези, дорогой, – развеселился Чингиз, – обязательно привези! Я твои фотографии покупаю! Вот дома смеху-то будет!
– А еще, – счел нужным добавить я, – Гайсин – это довольно распространенная фамилия и имя. Есть даже два Героя Советского Союза по фамилии Гайсин: башкир и татарин. Один из них был личным телохранителем Хрущева и даже закрыл того от пули снайпера во время войны.
– Блин, до чего же интересно, – искренне восхитился Веня. – А я-то поначалу думал, что ты не знаешь истории своего края!
– Все мы знаем о своем крае и его истории не очень много, – задумчиво сказал Дима. – И это правда. Вот ты, Вениамин, сможешь объяснить происхождение названия Москва?
Веня засуетился и стал что-то торопливо говорить о деревне Кучково, но Дима его даже слушать не стал и перебил.
– Не знаешь, – с удовольствием констатирует Дима, – а ведь ты собирался рассказать Иванову, что стыдно не знать, почему его город называется именно так, не правда ли?
– А ты сам-то знаешь? Тогда и нам всем объясни.
– Мосх, или в других переводах из Библии Мешех, был одним из внуков Ноя, того самого, который пережил потоп. Мосх в переводе на русский язык означает медведь. Первое название нашей столицы писалось как Мосх-ва, что означает «медвежий угол» или «медвежье болото». Кстати, отсюда и символ России – медведь. Обо всем этом можно прочесть в Библии, если она вдруг попадет вам в руки. Да, мой вам совет, попадется вам Библия – не нужно откладывать чтение ее на потом. Только через нее можно дойти до истоков истории и понимания ее.
Я нисколько не преувеличу, если скажу, что половина взвода сидит с раскрытыми ртами и удивленными глазами. Что и говорить,  информация нова и интересна, и тот факт, что абитуриент, поступающий в военно-политическое училище, комсомолец, знает Библию, изумляет. Как бы пошел дальше разговор – неизвестно, так как появился взводный, который страшный лейтенант, и сказал, что не стоит зря терять драгоценное время, а нужно готовиться к экзамену.
– Занимаетесь вы очень не систематично, – констатирует взводный.
Впрочем, надолго взводного не хватило, и через полчаса он снова ушел. Перед тем как уйти, взводный сказал Тихвину, что бы тот следил за порядком, потому что когда есть порядок, то работается охотно и творчески. Когда мама Жора ушел, я спросил, так как уже давно хотел узнать:
– Раз уж мы заговорили о названиях городов, может, кто-то скажет, что означает название Симферополь?
Игорь Молодов стал поправлять очки, а потом ответил. Всем было интересно, так как каждый настроился ближайшие четыре года провести именно в Симферополе.
– Название города греческое, и в переводе на русский язык оно означает «город-собиратель», а еще можно перевести это слово как «город пользы».
– А сколько лет Симферополю? – снова спросил я.
– В прошлом году город отметил свое 200-летие. Он был основан по указу императрицы Екатерины в 1784 году как новый губернский центр. Расположился он между остатками древнего городища скифской столицы Неаполя и средневековым татарским поселением Ак-Мечеть, которое в то время было резиденцией ханского наместника. Кстати, Ак-Мечеть переводится как Белая Церковь.
И все живо принялись обсуждать совпадение названий города Неаполя скифского и Неаполя нынешнего, который находится в Италии, а также Белой Церкви, что под Киевом с Ак-Мечетью.
Гайсин, как минимум, вдвое старше Симферополя, но я об этом промолчал. А тут еще наш взводный явился, не запылился, на этот раз тот, который старший лейтенант.
– Замкомвзвода, ну-ка быстро мне доклад о наличии расхода личного состава. Все здесь, в наряде никого нет? Отставить разговоры! Запомните мне тут: абитуриент это самое мелкое живое существо на земле.
Поскольку Королев сидит недалеко от меня, то мне хорошо слышно, как он, не поднимая головы, негромко рассуждает о том, что не все люди произошли от человекообразных обезьян.

Самородок
Сегодня снова тренер по боксу с тремя офицерами устроили тренировку, а потом, оставив перчатки, ушли на пробежку. Просто сидеть на самоподготовке скучно, и мы, так сказать, на правах «своих»,  снова решили побоксировать.
– Ну, кто против меня? – молодцевато спросил Чернов.
На этот раз, кроме меня и Столба, изъявили желание выйти в ринг Рома и Костя. Я был уверен, что Гена захочет устроить реванш, и выберет меня, но ошибся. Гена выбрал Морозова.
– Почему не со мной? – спросил я разочаровано.
– Я знаю себе цену. И тебе тоже. Свои люди – сочтемся!
Это был совсем другой бой, и Гена был совсем другой: собранный и устремленный. Он парил, удерживая Костю на расстоянии своими длиннющими руками, и делал с Костей все, что хотел. Гена откровенно бил Морозова, и тот особой радости от этого, понятное дело, не испытывал. Вся его доблесть ему тоже не помогла, он так и не смог успешно противостоять Чернову. Всем было очевидно, что Морозова ждет сильное разочарование.
– Кость, не старайся ты выиграть бой одним ударом, – подсказывает ему Рома, – с первого удара не падает ни одно дерево. И вообще, будь внимательным.
Но уступающий габаритами Чернову Костя проигрывает. Гена честно выиграл раунд вчистую и своим сегодняшним выбором соперника остался доволен. Мы вернулись под навес. Офицеров все еще не видно. Чернов не может скрыть своей радости.
– Ты чему радуешься? – осуждающе спрашивает его Королев. – У Морозова против тебя изначально не было никаких шансов. Ты победил заведомо более слабого противника. Нашел чему радоваться.
– Если ты такой деловой, – презрительно спрашивает Чернов, – что тогда сам не вышел против меня?
Королев недовольно засопел, замолчал и отвернулся. Морозову было обидно за свой проигрыш, и он не может этого скрыть.
– Кто-нибудь из вас боксировал когда-нибудь против более тяжелого противника? – спросил он вдруг всех нас, словно все еще не веря в то, что он проиграл.
– Я! – отозвался я. – Мне приходилось.
Морозов  попросил рассказать и прикусил губу.
– Да что там рассказывать? Мой одноклассник занимался классической борьбой и весил на 24 килограмма больше меня. Я ни в какие спортивные секции не ходил, просто с пацанами на улице сами занимались.
– Прямо на улице? – рассмеялся Веня. – На прохожих, что ли, тренировались? А! Я догадался! Это у нас в Москве просто так на улицу не выйдешь, а в провинциальном Гайсине можно весь день заниматься чем угодно прямо на проезжей части! Все равно за весь день проезжает всего один автомобиль, нарушая его патриархальную тишину своим клаксоном, да?
– Этот одноклассник, – слова Вени мне были неприятны, но я сохранил невозмутимость и продолжил, – имел привычку выворачивать руки и душить троих других наших одноклассников – самых низких, легких и слабых. Какое-то время мы, молча, наблюдали за этим, а потом, помню, девчонки наши сказали ему: «Чего ты все к мелким лезешь? Ты вон с Ивановым силами померяйся».
– А ты? – с деланной небрежностью спросил Костя.
– Я подошел к нему и предупредил, что если он будет приставать к мелким, то я принесу две пары боксерских перчаток и разделаю его как мясник.
– И он не поверил?
– Не поверил, и в тот же день стал завязывать в узлы моего приятеля, который весил всего 46 килограммов! Я решил, было, дать ему сразу и безо всяких перчаток, но он убежал. А на следующий день я принес перчатки, и после уроков все пацаны нашего класса собрались на спортплощадке. Кроме двух приятелей моего визави все болели за меня.
– Ну, не тяни! Что там дальше было?
– То, что и должно было быть: я ему трижды развалил брови, один раз нос и, вообще, отметелил по первое число. Преимущество мое было, как принято говорить, явным и безоговорочным, и если бы это происходило на настоящих соревнованиях, то его бы раза три-четыре сняли с поединка с техническим нокаутом. Он потом три дня не ходил на свои тренировки по борьбе: у него все тело болело. А мелких одноклассников он после этого оставил в покое и больше не трогал до самого выпуска из школы.
– Чего это ты, Иванов ностальгию развел? – насмехается «замок». – Похвастать перед нами захотелось своим «героическим» прошлым?
– И тебе не мешало то, что он тяжелее тебя на 24 кг? – спросил Костя, у которого мой рассказ вызывает зависть и восхищение. На слова «замка» он, как и я, не обратил никакого внимания.
– Не особенно, хотя это и не означает, что разница в весе не имеет значения. Он ведь драться не умел, только бороться. Я ему пару раз всадил кулак в солнечное сплетение и сбил ему дыхание. Ну, а уже после этого делал с ним все, что хотел!
– Толик, ну, скажи честно, неужели тебя совсем не волновало то, что он здоровее тебя? – с недоверием спрашивает Веня.
– Вень, тут дело такое – либо ты дерешься, либо нет, – отвечаю я. – Всегда легко можно найти причины для оправдания своей трусости или, если хочешь, для своего бездействия или осторожности. Тот выше ростом, тот тяжелее, а этих вообще трое против тебя одного. На самом деле это не так уж и важно. Просто нужно драться и все. И побеждать! Я так считаю.
– Точно, наш человек, – донесся из-за спины мужской голос. У нашего навеса стоят те четыре офицера, которые у нас на глазах регулярно занимаются спортом.
– Самородок, – подтвердил другой офицер. Ни их фамилий, ни имен я еще не знаю. – Ты непременно должен заняться боксом, ты просто обречен на удачу.
– Характер! Так и нужно делать – никогда не давать никому ни малейшего шанса!
Меня зовут Баринов Юрий Мирославович, – представился тренер, приблизившись вплотную. – Поступишь – приходи. Ты, конечно, молодец, но тебе пока не хватает умения. Как говоришь твоя фамилия?
Я представился, тренер записал мои данные в блокнот, затем крепко пожал мою руку, и офицеры отправились снимать веревки с яблонь. Вася тяжело вздохнул и уткнулся носом в учебник: завтра экзамен по истории. Все остальные повторили то же, что и он. Я почувствовал на себе взгляд и поднял голову: на меня смотрит Чернов. Видно, что внимание тренера ко мне задело его за живое.
– Что, Толик, лестное любопытство проявил тренер? – спрашивает Гена.
– Врать не стану, лестное, – согласно кивнул я.
– Можешь не сомневаться, – вздохнул Гена, – ты уже практически курсант. Не зря ведь тренер твоей фамилией интересовался: каждому училищу нужны хорошие спортсмены.
И он снова тяжело вздохнул, а остальные ребята смотрят на меня с такой завистью, будто я уже и впрямь зачислен в училище. Даже смешно, им кажется, что все мои мечты уже сбылись!
– Иванов, – веселится «замок», – ты нос-то пока не задирай. А то загордишься, будто ты уже и впрямь почти офицер, голубая косточка.
– Голубая кровь, – счел нужным разъяснить Королев, – а кость белая.
– Ну, пусть так, – не стал спорить с Королевым «замок». Ясно одно, он мне завидует. Сам он ни разу не изъявлял желания выйти побоксировать с перворазрядником Черновым.
– Толик, – по-дружески хлопнул меня по плечу Столб, – не обращай ты на Степанова внимания. Сам он пока ничем не блеснул. Ни умом, ни знаниями, ни силой, ни характером, ни даже просто порядочностью. Только и того, что он по какому-то недоразумению сержант. Только то и делает, что пытается осмеять и унизить всех, кто хоть чем-то лучше него, а таких здесь большинство!
– Ничего, – сдержанно улыбаюсь я, – как аукнется, так и откликнется.
– Это точно, – понимающе кивнул Столб, – всему свое время! Придет и его время. В смысле рано или поздно он получит то, что заслуживает. А иначе совсем как-то неправильно будет: несправедливость в лице «замка» есть, а справедливости совсем нет?

Запомни, салага!
За экзамен по истории я вообще не переживал. Ну, нисколечко, так как уж что-что, а историю-то я знаю на шесть с тремя плюсами. Но я неприятно ошибся и на экзамене получил оценку четыре, что для меня оказалось настоящим потрясением. Но получил я ее вовсе не из-за своих знаний, нет! Вмешалась такая вещь, как психология, и преподнесла мне на редкость гадостный сюрприз.
Впрочем, по порядку: я специально записался в первую пятерку, пока преподаватель не очень устал. Кроме того, счел удачей тот факт, что все четыре абитуриента, которые должны были отвечать передо мной – настоящие дубы, а один из них вообще русского языка практически не знает. Он и отвечал так: прочтет вопрос, а потом его же читает второй раз, но уже как ответ. И он тоже получил четверку! Нацкадр, видишь ли.
С моей точки зрения, я на фоне этих четверых выглядел бы вообще превосходно, если бы не тот факт, что преподаватель очень любит свой предмет и его страшно злит, когда другие его не знают. Четверка баобабов вывела его из себя, и на мне первом он стал вымещать свое негодование. Я на все вопросы экзаменационного билета ответил на «отлично», а он давай мне зачем-то дополнительные вопросы задавать. Эх, видел бы меня мой школьный учитель истории! Я блистал, а преподаватель, будто этого не замечал и не понимал. Как результат – совершенно незаслуженная четверка и потеря практически гарантированного и никогда не лишнего балла.
Уже после экзамена наш взводный – который курсант, сказал о странностях этого преподавателя, но было поздно. Вот если бы это знать заранее, то я непременно пошел бы отвечать первым, пока ему никто настроение не испортил. В общем, незнание психологии конкретного преподавателя подвело. Взвод обсуждает только что сданный экзамен.
– Рома, – смеется Веня, – как это ты на экзамене выдал?
Роме достался вопрос о прорыве блокады Ленинграда, и он, отвечая на него, поведал, что блокаду прорывали сверху и снизу города. Преподаватель сдержанно улыбнулся и сказал, что по существу абитуриент Журавлев ответил правильно, но все-таки нужно говорить севернее и южнее, а не сверху и снизу. Теперь вот Веня припомнил это и потешается над Ромой. После обеда офицеры нам подпортили настроение, объявив, что нас ждет работа.
– В хорошем позитиве, – ворчит Рома, – всегда есть ложка дегтя.
– Интересно, какая? – первым задал вопрос Веня. – Я про работу.
– Ну, какая может быть в армии работа? – потешается над ним «замок». – Не иначе, закат Солнца вручную!
Веня оценил шутку и смеется, затем спрашивает, не лучше ли все узнать у командира взвода?
– Ну, нет, – отмахнулся «замок», – старшему лейтенанту Дядченко кто-то уже успел испортить настроение, и он теперь на всех смотрит волком и ругается матом. Так что его лучше сегодня вообще не трогать! Подождем немного, отцы-командиры нам все сами скажут. Понял?
– Понял, не дурак, – вальяжно отвечает Веня, – дурак бы не понял!
На самом деле нас вывели трассировать траву. Мы пока еще абитура, и не все экзамены сдали, да и вообще неясно,  кто из нас поступит в училище, а кто нет, но нас уже стали припахивать на разные хозработы. Вот и сегодня нам нашли работу, хотя мы планировали заслуженно отдохнуть после сданного экзамена.
– Все равно вы сегодня заниматься не будете, – объяснил взводный.
«Замок», с оглядкой на командира взвода, негромко пропел:
– Опять развод, опять на плац, опять вперед,
     И оставляют сапоги неровный след.
     Мы строим замки из песка,
     Мы Королевские войска,
     И слышен только звон лопат:
     Вперед, стройбат!
И вот мы с неиссякаемой энергией вырубаем лишнюю траву на дорожках. Я разогнулся и вытер пот со лба тыльной стороной ладони. А тут  командир роты идет. Он у нас очень демократичный, во всяком случае, пока.
– Здорово, Иванов! – говорит ротный и протягивает руку для пожатия.
– Извините, товарищ капитан, – несколько растерялся я и непроизвольно спрятал руку за спину, – у меня рука грязная.
Ротный рассмеялся, а потом чрезвычайно мудро заметил.
– Запомни, салага: не та грязь, что на сапогах, а та, что в душе у человека. Ну, давай сюда твою руку!
Крепко пожал мне руку и ушел, насвистывая. А я запомнил его слова на всю жизнь.
Солнце нещадно палит, и я тыльной стороной ладони снова вытер пот и стряхнул его наземь. Ко мне подошел Леонтьев и с серьезным видом спросил:
– Толик, ты уже слышал?
У Валерки неприятная манера интриговать. Вместо того чтобы сразу сообщить факт, он задает вопросы.
– Что именно? Да не тяни ты кота за хвост, – начинаю сердиться я. Еще секунда – и я дам выход своим чувствам.
Но в том-то и заключается изюминка: чтобы мы все помучились в неведении от любопытства. Леонтьев остается верен себе и выдерживает драматическую паузу. Назревает насущная необходимость накостылять Валерке по шее.
– И, правда, Валера, – подошел к нам Рома, – рожай уже, пока это еще возможно без ущерба для твоего здоровья!
Видно сегодня Леонтьев решил не тратить время попусту. А может, он начал проявлять склонность к приспособлению к окружающим условиям? Что ж, это огромное достижение, если так.
– Мирзояна нашего отчислили.
– Чего и следовало ожидать, – спокойно сказал Королев, – две двойки! Странно, что его после двойки по физо не отчислили.
– Да, – подтвердил Леонтьев, – добавилась двойка по истории и его, наконец, отчислили. Он уже и документы получил.
– Что ж он попрощаться не зашел? – спросил я. В отличие от остальных мне было жаль, что этот веселый, жизнерадостный и словоохотливый армянин вылетел. Мне даже хотелось, чтобы мы с ним учились в одном взводе, но жизнь распорядилась иначе.
– Видимо не счел нужным, – пожал плечами Валерка, – а может, ему стало стыдно.
Со стороны казарм появился сержант Ежевский.
– Пашите, мальчики, пашите! Солнце еще высоко! Иначе вам будет действительно трудно! Так что берите грабли и метите! Вышесказанное выше особо касается Иванова!
– Идите своей дорогой, товарищ сержант, – советую я.
– В самом деле – что-то слишком много командиров! Удивляет ваш бессмысленный энтузиазм, товарищ сержант, – сказал Рома, а потом обернулся ко мне. – Похоже, нашему сержанту ты стоишь поперек горла.
– Пусть подавится! Не ладятся у него взаимоотношения с людьми, так это его проблема. А я тут голову ломаю, чего это у меня руки чешутся? – обернулся я к Ежевскому, но тот уже успел с удивительным проворством исчезнуть в неизвестном направлении. Сержант недолюбливает меня, Столба и Чернова, и мы платим ему той же монетой.
– Дело – табак. Давай закурим? – предложил Веня. – А то я уже устал от этих дел праведных. Мало того что экзамены для меня это сплошной стресс, так еще и отдохнуть не дают.
– Точно! Здесь много непонятного, – шутит Олег Задорожный, оторвавшись от работы. – Нужно время, чтобы во всем разобраться.
Мне даже не верится, что Олег способен шутить. За всю абитуру это, по-моему, первый раз такое!
– Веня, а Веня, – допытывается Столб, – тебе еще болтать не надоело?
– Надоело, – улыбается Веня. – Но надо!
Ребята закурили, а я осмотрелся по сторонам. Я заметил, что мама Гога пристально наблюдает за происходящим, но сейчас это не имеет никакого значения. Имеем же мы право на отдых? К тому же место, в котором находится наш лагерь, является воистину райским уголком.
– Искупаться охота, – вздохнул Леонтьев, вытирая пот с лица.
– Не переживай, – хмыкнул Королев, – помоемся. В нашей армии издавна культивируется чистота, так что я уверен, нам предоставят возможность помыться. Я вот читал, что еще летом 1921 года военное ведомство украинского советского правительства постановило использовать свои банно-прачечные учреждения для обслуживания трудового населения. Все санитарные части: банно-прачечные отряды и поезда-бани должны были перейти в коммунальное ведомство, и закреплены за определенными районами и предприятиями. Особому комитету по топливу и продовольствию поручили поставлять для таких учреждений топливо, а Наркомпроду УССР – мыло.
– Из чего следует, – глубокомысленно заметил Молодов, – что наша армия уже тогда была чистоплотнее рабочих и крестьян.
И я со своими новыми товарищами продолжил работу. Со стороны сопки Кобзаря подул свежий ветерок, и работать стало легче. А вечером нас всех потрясло известие о том, что у Олега Задорожного и еще у четверых ребят из нашей роты пропали личные документы! У Олега пропал комсомольский билет, а у других и паспорта тоже.
– Это кто-то из тех, кто опасается, что полученных оценок не хватит для поступления, убирает более сильных конкурентов, – хмуро говорит Миша Кальницкий. – К сожалению, это обычное дело.
Командир роты на вечерней поверке, обращаясь ко всем абитуриентам, попросил:
– Обращаюсь к тому или к тем, кто взял чужие документы. У вас есть еще время до утра, одумайтесь и подбросьте их назад.
Но никто не одумался и документы не вернул. Лео, который очень сдружился с Задорожным, переживает не меньше него самого. Однако правила неумолимы – нет документов, значит, абитуриент едет домой. Уже на следующее утро Олег Задорожный и другие ребята, которые остались без документов, убыли по домам.   
– Эй, Иванов, дай закурить, – привлек мое внимание «замок». – Как это, ты не куришь?
– Так это. К слову, я вообще не понимаю, как можно сознательно гробить свое здоровье, да еще за свои же деньги!
После этого я стал ждать, что «замок» предложит, чтобы я купил ему сигарет, но тот больше ничего не сказал. К тому же Юлька решил проявить инициативу и сбегал за сигаретами. За свой счет.

Профотбор
После успешной сдачи вступительных экзаменов и зачета по физической подготовке оставалась еще одна, последняя преграда к заветным курсантским  погонам: собеседование на предмет  профессиональной пригодности в качестве офицера-политработника. Как нам, абитуриентам, сказал курсант Тихвин, нам крайне не повезло с преподавателем, который проводит «профотбор» в нашем взводе. Полковник Тетка по кличке «Родственничек» был, как бы это литературно сказать, на удивление принципиальный и своеобразный человек.
Вообще, жизнь уже научила меня с опаской относиться  к людям, у которых нет чувства юмора. А у полковника Тетки чувства юмора нет. Понимает он только одну шутку. Надо сказать, что он очень полный, очень-очень полный человек. Хотя, как оказалось, сам он так не считает. Так вот, единственная шутка, которую он воспринимает, его же собственная, естественно, шутка. Мы имеем «удовольствие» выслушивать ее много раз. Станет полковник фертом, и, самодовольно улыбаясь,  спрашивает: «Ну что, товарищи абитуриенты, можно глядя на меня, пропагандировать мощь Советских Вооруженных Сил?» И сам себе смеется. И знаете, глядя на него, как-то невольно холодной змейкой заползала в душу мысль: «А вдруг он прав?». Это я о том, что наши Вооруженные Силы такие же ожиревшие и так далее. Да, так вот именно этому своеобразному чудаку мне и предстоит сдавать профотбор.
– Пацаны! – обращается ко всем Сергей Жураховский из Белоруссии. – Я уже курсант!
– Как это? – без преувеличения удивился весь взвод. – Кто это тебе сказал?
– Я сам знаю! – гордо отвечает Жураховский. – Проходной балл в этом году – 16, а у меня как раз шестнадцать баллов!
– Ты забываешь про профотбор, – хмуро напомнил ему Королев.
– Да какой там профотбор? Это уже просто чистая формальность! Я курсант! Не верите – не надо. Кто умеет стричь? Хочу подстричься под нуль, чтобы уже почувствовать себя курсантом!
Стричь никто не умеет, но Сергей так просит, что я решил его подстричь. При такой стрижке трудно что-то испортить, а я на всякий случай попробую свои силы на этом поприще. И я вызвался помочь товарищу. Нужно отметить, что прическа у Жураховского, точь-в-точь, как у Олега Кошевого в фильме «Молодая гвардия».
– И не жаль тебе такого чуба? – спрашиваю я. – Я бы на твоем месте покрасовался с такой прической еще пару дней.
Но Сергей неумолим, и я приступил к его стрижке. Заметив, что он как-то напрягся, я участливо спрашиваю.
– Что, Серега, больно?
– Нет, – отвечает Жураховский, – страшно.
И хотя я стриг человека первый раз в жизни, стриг ножницами, но вышло так красиво, что я сам удивился. А ребята так те вообще не поверили, что я стриг первый раз в жизни.
Но вот пришел черед, нашему взводу проходить собеседование на нашу профессиональную пригодность в качестве будущих офицеров-политработников. Передо мной в аудиторию, где проходит собеседование, зашел, насколько я правильно понял, бурят, или друг степей калмык. Но то, что товарищ с Востока, точно. Он по-восточному очень красив:  выраженные скулы, плотно сжатые узкие губы, волевой подбородок, горящие глаза, хищный, крючковатый нос. В движениях резок, и во всем облике читается сила, уверенность, решительность, целеустремленность. И русским языком владеет чудесно. И по всему видно, что в военное училище он пришел осмысленно, сознательно и офицер из него бы вышел отличный. Но не суждено было: попал на Родственничка.   Вошел этот парень, а дверь за собой прикрыл неплотно.
А мне заходить следующему. Я тут же бросился к двери, и мои уши стали расти как грибы после дождя, чтобы лучше слышать, о чем там спрашивает странный полковник, решающий для нас главный в этот момент вопрос: быть, или не быть? Или на следующий год? После стандартных, банальных вопросов Тетка задал несколько инфантильный вопрос:
– А есть ли у вас, товарищ абитуриент, кумир в жизни?
Подразумевается, что абитуриент, поступающий в военно-политическое училище, должен сказать: «Павка Корчагин, Олег Кошевой, Юрий Гагарин», ну или кто-нибудь другой из этой славной когорты. И никто никак не ожидал, что этот восточный красавец возьмет, да и скажет:
– Да, есть. Мой кумир – Чингисхан.
Полковник Тетка удовлетворенно кивнул головой, рассчитывая на стандартный ответ, но вдруг до его сознания дошел смысл сказанного! Велико было удивление полковника. Гром и молния! (Из глаз и из уст полковника!) Едва ли когда-нибудь полковник мог себе даже представить такой поворот! Он пришел в ужас от того, что услышал. Возможно, на его месте я бы тоже был ошеломлен.
– Да как так? Да ведь из-за Чингисхана...  Русь триста лет…! Иго!!!
– Ну и что? Зато это был талантливейший, умнейший и сильный человек и военачальник, достойнейший всяческого подражания, – спокойно парирует юноша. – Скажите, ну кто в начале ХІІІ века вообще слышал о монголах, кроме их соседей? А Чингисхан создал армию, равной которой не было в мире, завоевал полмира, а вторая его половина содрогалась при одном упоминании об его имени!
Разговор намечался занятный, но закончить абитуриенту со своим мнением и видением истории не дали.
– Да Вы! Да ты! Вы позорите честь советского человека! Ваш Чингисхан был настоящим чудовищем! Для сохранения своего здоровья он пил жир, который топили из тел мальчиков, убитых специально для него! Лидер, который вам так нравится, не умел ни читать, ни писать. А сказать, что он был жестоким, так это вовсе ничего не сказать! – немного успокоившись и взяв себя в руки, полковник спросил:
– Ну, а что вы скажете о нашем Атилле?
– О вашем? О вашем  Атилле? – поперхнулся от удивления товарищ с Востока. Слова Тетки его несказанно удивили. Меня, кстати, тоже.
– Именно о нашем! О нашем, а не о вашем, да! Это величайшая фигура в истории человечества, ничуть не меньшая, чем Александр Македонский. И неизмеримо большая, чем ваш Чингисхан! Созданная им империя Великая Гунния располагалась от Атлантического до Тихого океана, от Балтики до Средиземного моря! По протяженности она раскинулась на десять тысяч верст! Это была самая большая, самая великая империя всех времен! Под командованием Атиллы народы Рош нанесли смертельный удар Римской империи. А Римский Папа Лев стоял на коленях перед нашим князем Атиллой, умоляя его не разрушать «вечный город», – переходит на крик полковник, воодушевляясь все больше и больше.
– Товарищ полковник, мне доводилось видеть репродукцию картины Рафаэля – на ней Папа Римский сидит на коне, – зачем-то упрямо сказал, сильно волнуясь, абитуриент с Востока.
– Это просто выдумка художника, желающего приукрасить роль Папы Римского и принизить роль Атиллы! – с пеной у рта доказывает Родственничек. – Этот прием часто используется художниками, да и не только ими одними. Есть картины Коперника, например, на которых он изображен смотрящим в телескоп, хотя телескоп был изобретен уже после его смерти. Уверен, что вы неоднократно видели картины, на которых он изображен с различными астрономическими инструментами, правда? На самом деле, на большинстве картин, сделанных при его жизни, он изображался с ландышем – символом медицины. Вынужден констатировать, что и в этом вопросе вы не понимаете политической подоплеки того, о чем говорите!
О, как! Следующим захожу я, и заходить сейчас мне совсем не хочется! Ба, полковник весь кровью налился, дышит тяжело, глаза дурным огнем горят, лоб весь испариной покрылся, и ноздри дико раздуваются. Удивительно, что копытом не бьет. То есть каблуком, конечно, я хотел сказать.
– Товарищ полковник! Абитуриент Иванов для прохождения собеседования прибыл!
Ба! А он мне сразу в лоб, безо всяких обиняков:
– А есть ли у вас кумир в жизни, товарищ абитуриент?
Признаться, я даже немного разочарован. А может быть, я просто не оценил должным образом серьезности момента?
– Так точно! Даже два, – лихо, даже радостно доложил я.
Некоторое смятение, напряженная игра мысли: «Как два? Зачем два? Всем абитуриентам и одного хватало, а у этого, вишь ты, даже два. Надо же!»
– И кто же, позвольте вас спросить? – полковник Тетка как-то неопределенно развел руками. Чего уж там, товарищ полковник, спрашивайте, вроде у меня есть возможность не отвечать.
– Арнольд Шварценеггер и Остап Сулейман Берта Мария Бендер–бей, – сказал я и мысленно добавил: – Задунайский!
Жаль, что вы не можете увидеть того, что увидел я. Какая там немая сцена! Игра мысли такая, что даже вены на лбу вздулись, и пота заметно прибавилось, причем как чисто внешне, так и на запах. Хорошо, что об Арни знают пока еще немногие. Видно, что полковник застрял именно на первом моем кумире. Старается  он вспомнить, кто это такой, и не может! Не спрашивать же меня, кого это я там назвал? И я думаю, что, поразмыслив немного, Родственничек поставил фамилию Шварценеггера в один ряд с представителями немецкого рабочего движения Карлом Либкнехтом, Эрнстом Тельманом, Кларой Цеткин. А имени второго моего кумира он просто уже не воспринял. Думаю, что он так и не понял ничего.
После этого он вытер платком пот и стал задавать мне банальные вопросы, а я стал давать на них не менее стандартные, легко предсказуемые ответы. Как ни странно, но на душе было невесело. Профотбор я прошел и стал курсантом СВВПСУ. На сегодняшний день предел моих мечтаний достигнут.
– Кто знает, – спрашивает Вася, – нам теперь уже выдадут войсковую форму?
– Ага, а еще военное знамя и барабан на плечи, – отвечает Миша.
Веня трещит, не умолкая. Но сегодня я совсем не слушаю Венин треп. Именно сегодня начинается моя военная одиссея. Первая заметная детская мечта уже осуществилась, и мне все вокруг уже кажется совсем другим.
– Толик, а Толик, – спрашивает Нуралиев, приветливый и обходительный невысокий киргиз, черный от солнца и ветра, как мулат. А может и темнее, чем мулат? – Как ты думаешь, почему Тетка завалил того бурята? Он ведь умный пацан, правда?
– Ну, – сказал я, чтобы выиграть время, так как сам я об этом еще не думал. Да теперь это уже и не имеет особого значения.
– Хочешь, я тебе объясню? Потому что для русского Тетки бурят не свой, а проще говоря, чужой. Своим прощают даже плохое, а чужим не прощают даже хорошего, – популярно объяснил Нуралиев.
Кстати, Веня уже за глаза называет Чингиза киргизским джентльменом. И видит Бог, Нуралиев этого заслуживает. А Жураховский, которого я подстриг, профотбор не прошел, и хотя набрал «проходные»16 баллов, ни с чем поехал обратно домой.
– Эх, и хорошо, – полной грудью вдыхает Веня, – птички попевают, и душа тоже поет.
– Как это – птички попивают? Может, пьют?
Это Зона оторвался от своего привычного занятия – еды. Он у нас по возможности ест. С утра и до вечера. Если ничего не изменится, он скоро лопнет!
– Сам ты, Зона, пьют, а птички поют!

Выбор
Роту построили и зачитали новый список взводов. Мои приятели: Столбовский и Чернов теперь в четвертом взводе, а я остался в третьем. После того, как дали команду: «Разойдись!», мы втроем решили идти к ротному, чтобы просить оставить нас в одном взводе. Мы пребываем в полной уверенности, что это возможно. Капитан Асауленко выслушал нас, не перебивая, нервно постукивая карандашом по столешнице на протяжении всего нашего сбивчивого рассказа.
– Товарищ капитан, – закончил я, – пожалуйста, разрешите нам остаться в одном взводе.
– Откровенно говоря, в принципе это возможно, – наконец ответил он, и мы улыбнулись от радости, – в теории, так сказать. Но на практике все гораздо сложнее. Вот ты, Иванов, какой иностранный язык изучал в школе?
– Разве это имеет какое-то значение? – удивились мы.
– С полной определенностью могу сказать, что только это и имеет, – и сам ответил вместо меня, – ты изучал английский, а твои новые друзья – французский. Взводы у нас комплектуются по знанию иностранных языков: первый взвод – немецкий язык, второй и третий – английский, а четвертый – французский.    
– Вы же говорили минуту назад, что возможно нас оставить в одном взводе, – не сдаюсь я.   
– При условии, что ты, Иванов, перейдешь в четвертый взвод и будешь изучать французский язык наравне со всеми и безо всяких скидок. Думаю, ты понимаешь, что осилить программу высшего учебного заведения без школьных знаний тебе будет не просто, и в городские увольнения ты будешь ходить не часто. А может, и в отпуск пару раз не съездишь, пока наверстаешь свои незнания французского языка. Двоечники у нас ведь ни в увольнения не ходят, ни в отпуска не ездят, такие вот дела. Второй вариант – вы оба остаетесь в третьем взводе на тех же условиях, то есть с нуля изучаете английский язык. Вы меня поняли? Что выбираете?
Мы переглянулись и промолчали, понимая, что по-нашему не выходит никак. Только сейчас мы поняли, что придется смириться.
– По правде сказать, чего вы хотите – не пойму. Остаетесь ведь в одной роте, даже командир взвода у вас будет один, – поглядел на нас ротный с удивлением и закончил со свойственной ему учтивостью: – идите уже и не морочьте мне голову своими слюнями.
Мы направились на выход, но у двери я остановился и оглянулся. Ротный с удивлением посмотрел на меня.
– Товарищ капитан, а если бы кто-нибудь из нас согласился на ваши условия? – набрался храбрости и спросил я.
– Еще чего! – добродушно рассмеялся ротный. – Думаете, я бы пошел на то, чтобы сознательно плодить у себя в роте двоечников, пусть даже и временно? Так что ничем помочь не хочу!
Мы вышли из канцелярии, стало ясно, что придется нам смириться, так как изучать иностранный язык с нуля со всеми вытекающими трудностями никому не хочется. К тому же, как честно признал ротный, нам бы вряд ли это позволили. Ну, вот и первое серьезное огорчение в стенах училища. Мы так сдружились с ребятами, что трудно даже представить, что нам придется учиться в разных взводах. Мы так рассчитывали на разговор с ротным, но это не помогло.
Но жизнь берет свое, и, несмотря на такое сильное огорчение, мы втроем направились в продовольственный магазин. Там по-прежнему есть печенье в пачках, и что-то, по мнению местных производителей, похожее на зефир, и один вид конфет. Ничего этого нам не хочется.
– Эх, – мечтательно сказал Столб, и даже глаза прижмурил, – какой сегодня замечательный день! Сейчас бы еще чак-чак сюда!
– Чего сюда? – не поняли мы с Генкой.
– Чак-чак, национальное татарское блюдо. Моя Наиля его так готовит – пальчики оближешь! Делается это блюдо так...
Но я предпочел сменить тему и перебил приятеля.
– Саша, не дразни нас. Расскажешь о нем тогда, когда будешь угощать нас этим самым татарским блюдом.
Саня согласился. В ротном расположении я застал Королева, который с заметным удивлением рассматривает свое отражение в зеркале. Сергей отвернулся от зеркала, но лицо его продолжает сохранять все, то, же удивленное выражение.
– Еще зеркало дать? – подоспел Веня, заметивший состояние Королева. – А то у тебя такой вид, словно ты сомневаешься, твое ли лицо на твоем лице!
Рома и Литинский тоже ходили к ротному на предмет того, чтобы их определили на железнодорожный факультет, но им популярно объяснили, что они опоздали. Железнодорожников набрали всего два взвода в 34-ю роту, и эти взводы уже полностью укомплектованы. Раньше, мол, нужно было думать своей головой. Голова у курсанта СВВПСУ, оказывается, для того, чтобы думать, а мозги для того, чтобы соображать. Журавлев и Литинский хоть и дети военных железнодорожников, но, похоже, не знали, что им самим нужно думать и соображать. Поэтому и не успели попасть в свои вожделенные железнодорожники.
– Ничего, – успокаивает Рома себя и своего приятеля, – кого-нибудь из курсантов тех взводов еще могут отчислить, и мы будем проситься на их места!
А я по привычке пошел к Столбу, так как мне с ним интереснее, чем с остальными ребятами. Я застал его за чтением письма от его невесты. Дочитав его, он посмотрел на меня сияющими от радости глазами.
– Брат, – расплылся он в счастливой улыбке, – а у тебя дома есть невеста?
– Невесты нет, девушка есть, – ответил я и неопределенно мотнул головой. Столб очень точно прочувствовал мою интонацию.
– Как-то я тебя не совсем понял, – прищурился он, – ни восторга, ни просто уверенности в твоем голосе не слышу? Что, неужели не нашлось достойной твоего внимания девушки?
– Что тебе сказать, – задумался я, – если честно, то есть одна девушка от одних мыслей, о которой у меня в горле пересыхает.
– Вижу, – смеется Столб, – точнее, слышу. Ты только вспомнил о ней, и уже охрип! Кто она? Принцесса Монако? Как ее зовут?
– Лучше! Моя одноклассница. Зовут ее Новеллой. Она пришла к нам в 9-м классе.
– Что-то я не въехал, – сосредоточенно спрашивает Столб, отвлекшись от своих счастливых мыслей, – нравится тебе одна девушка, а встречаешься ты с другой? Так, что ли?
– Так, – вздохнул я, а сам подумал, что «нравится» это очень мягко сказано. Все мои мысли, мечты, грезы связаны с Новеллой. Потому, что я ее люблю. С самого первого взгляда, когда я ее увидел.
– Решительно отказываюсь понимать. Ты любишь ее, страдаешь. Почему же ты не встречаешься с Новеллой?
– Да что ты, Саша, – махнул я рукой. – Она такая… Неземная, что ли. Ей нужен принц, а не я.
– А ведь ты ее действительно любишь, – говорит Столб. – Ты, конечно, не принц, но это совсем не означает, что она не может быть счастливой с тобой. Не выискивай ты в себе недостатки. Толик, ты с ней хоть переписываешься?
– Нет, – грустно признался я.
– Я что, на самом деле сплю? У меня о тебе сложилось совсем другое мнение, и твоя нерешительность, неуверенность по отношению к любимой девушке меня просто поражает. Это совсем на тебя не похоже, или я ничего не понимаю. Как можно так относиться к своей любви? Ведь любовь это именно то, ради чего стоит жить! И умереть, кстати, тоже.
Что я могу сказать приятелю, если я действительно за два года учебы в одном классе с Новеллой, так и не решился сблизиться с ней? Я и сам не знаю, почему так все вышло. Много раз я возвращался мыслями в свое школьное прошлое, чтобы понять, почему никак не дал понять Новелле, что я ее люблю, но понять так и не смог.
– Брат, ты просто какая-то аномалия, или если тебе больше нравится «феномен», но ты ведешь себя неразумно. Послушай моего совета: узнай ее адрес и напиши ей.
Тут объявили построение роты, и я облегчением прервал этот непростой для меня разговор. Мне и самому кажется, что Новелла не просто самая, самая, она это самое главное в моей жизни, но что я могу поделать, если я робею перед ней?