Бабушка и блины. Сказка

Сподобился я, братия и сестры, побывать на масленичных гуляньях в городе Н-ске.
Пришел. Увидел. Побывал.
Увидел небо стальное над головой  да снег вперемешку с конским дерьмом под ногами. Коней вот, правда, не увидел. Навалили кони да и ушли себе куда-то. Еще видел раек типа будки, и в том райке - кукольный спектакль, - можно сказать, политический, ибо кукол было две – медведь с бантом на шее и вроде как Карабас-Барабас. И уж очень этот Барабас напоминал жида – такого, каким их, жидов, на плакатах в 30-е годы, прости господи, фашисты рисовали: ну такой злодей бородатый, страшный, кровопийца! Ажно оторопь меня взяла. Это, думаю, неспроста все... Еще видел детску фанерну горку, и сцену видел, и на той сцене - бабу полупьяную с микрофоном хрипящим, и старух в кокошниках, под антихристов гопак, что "хардкором" прозывается, хороводы водивших с улюлюканьем. Баба та, кстати сказать, через кажды пятнадцать минут за кулису - шасть, и там на грудь пятьдесят грамм принимала, а старухам и без того весело отчего-то было. Мож дома чем разговелись на весь день, таблеток там своих старушачьих нажралися или еще чего. Ну, вот, в общем, и все. Хмурый люд стоял да ёблом торговал, а Н-ский торг – пирожками бог знат с чем да блинами стылыми. О тех блинах у нас с вами опозжей особый разговор будет.

Ехал я с гуляний домой, и по дороге кинокартину себе купил на диджитал версатиле диске. Ну и посмотрел ее вечером. Дерьмецо, в общем, а не фильм. Под стать названию - «Затащи меня в ад». Ну да важно не то, хорош он или плох, а об чем там вообще речь шла: а шла она, в общем, о девице, которую черти в ад утащили по причине наложенного на нее проклятья, а прокляла ее румынская ведьма, которой девица денег в кредит не дала, - она в кредитном отделе банчка какого-то работала. До того, естественно, как ее черти в ад унесли. В аду-то кредитов нету.
Во-от. И как-то этот богопротивный фильм в моей голове наложился на масленичные блинки и кобылье дерьмо.
А посему слушайте, дети, сказочку.



                РУССКАЯ НАРОДНАЯ СКАЗКА


Жила-была в городе одном...  Каком – нам не важно. Пес с ним, с городом этим... Ну так вот, жила-была девка одна. Так себе девка, не пойми что: на четверть - русская, на четверть - жидовка, на четверть - мордва, и на оставшуюся четверть - гречанка. Ни в церкву, ни в мечеть, ни в синагогу не ходила, ни в Бога, ни в, Господи, прости, Аллаха не верила. Вот же ж ведь бывает-то как... К тридцати годам ни детей, ни мужа не нажила, колготилась кое-как одна, грешила помаленьку. Ну да кто без греха-то? Токма президент наш, о двух головах который.
А на хлебушек себе девица зарабатывала в банчке одном жидовском, в кредитном отделе. Приходят к ней русские люди в долг денег просить, ну она им их и дает.  Под процент высокий. А то и не даст ничего. Вежливо этак улыбнется им, да и не даст.
И вот как-то зимой приходит к ней в отдел баушка. Ничего особенного. Баушка как баушка – пальтишко ветхое, несуразное, головка махонькая, сморщенная, глаза бесцветные, а на голове – платочек серенький. В церкву сходите – там все старухи такие. Приходит она, значится, и денег просит в долг. Мильён. Бумажки какие-то, справки вынимает. А девка посмотрела на нее да и спрашивает: - А доход-то у тебя, бабуля, каков ежемесячный? Чем живешь-то на свете?
- Семь тыщ доход. Пенсия. Тем и живу.
- Семь тыщ?! И как же ты долг-то банку отдавать собираешься?! Да и зачем тебе вообще такие деньжищи?
Бабка помялась, помялась, да и отвечает:
- На похороны!
- На похороны? И на чьи же?
- На свои!!!
Девка чуть со стула не слетела.
- Вот как! А кредит за тебя, старая, будут черти отдавать?!
- А хать бы и черти!
Тут девка, естественно, вознегодавала, кинула бабкины бумажки ей в рыло сморщенное, да и послала ее к тем, на чье поручительство бабка уповала. Посмеялась малость да и забыла дурацкий этот разговор. А баушка не забыла...
Ой не забыла!
Прошла зима, пришла на Русь широкая масленица. Песни, пляски, пьянка... Ну, празник, вроде как. Народ на площади ходит, еблом торгует, блины трескает. Девка наша, разумеется, тоже поперлась. Ну вот бродила она, бродила, да и выбрела к торговым рядам... А там посередь других старух стоит и наша бабуля. Блинами торгует. Девка идет – то к одной старухе подойдет, то к другой... Дошла очередь и до нашей. Подошла девка, приценивается. И вот ведь беда: бабка-то девку как увидела – так и вспомнила, мож и вообще не забывала, а девка ее не помнит уже.
Узнала бабка девку, ощерила рот свой беззубый  и заворковала аки горлица:
- Дочка, купи моих блинцов! Ой не пожалеешь. Царские блинцы. Истинно реку: хороши блинцы - с медом, с творогом, даж с икоркой есть. А хошь – без ничего. Без ничего даже лучче будет. Без ничего – блинцы особенные. Блин он ведь что есть? Он есть солнышка означаюшшэе! А начинкою токма пятны на солнце делать! Купи!
Ну, та жало пожевала да и купила. И вечером все купленное стрескала. А как спать ложилась, пришла ей мысль в голову. И вот лежит она и думает ее:
- Ежели блин есть солнышко, так это я что ж... раз, два, три, четыре... ох, батюшки, так это ж я, хе-хе, целу галактику схарчила! Не иначе как мне космос во сне привидится, все тайны мироздания предо мной пооткрываются, все покровы с истин послетают, оправославлюсь я и стану мудрой, как сама Святая София.
Подумала да и уснула. Однако недолго ей в ту ночь суждено спать было...  Ничего ей толкового во сне не привиделось, а подняла ее посередь ночи нелегкая да стала выгибать немилосердно посолонь и противусолонь.
-  Ну, все, думает девка, траванула меня старая ведьма своими солнушками православными, - падучая началась!
Однако к утру попустило ее. Ни к фершелам, ни к попам она не пошла, а вышла сразу на работу к себе в банчок. И тут аукнулись ей и православие, и истина, и блинки с нисчем и Святая София. Так аукнулось, что забыла девка нормальный русский язык и заговорила на церковно-славянском. Да и не на церковно-славянском даже, а на лубошном каком-то, ярмарошном языке народишко наставлять на путь истинный стала.
С того все началось, что пришли к ней муж с женой, молодые, токма что обженившиеся. Ну, так, мол, и так, хотим денег взять на обжитье. А она поглядела на них, послушала, да вдруг кулаком по столу – хрясь!
- Что, должать удумали, ироды? В ярмо долгове впрячься? Головами ль вы не скорбны оба? Ой вы, которые плоть свою лелеите да душеньку ублажаете, ой не заботитесь вы об избежинии страданий лютых и вечных скорбей! Должаете? А как отдать вовремя не сумеете? Ведь это сказать срамно что будет с вами! Бедные, обратитесь! Ей, невыносимо будет! Катитесь-ка вы домой. Лындайте отседова, срамОта, мать вашу распротак!
Так и выставила ни с чем.
Вслед за молодыми приходит к ней мужик, тоже за кредитом.
Она его встречает:
- Исполать тебе, дядя. С чем пришел?
Он: так, мол, и так, пришел денег у вас в кредит взять.
-  Денег тебе, значит? А на что тебе, мил человек, столько денег?
- Дело свое хочу открыть.
- А зачем тебе свое дело?
Мужик уж и беситься стал:
- Что значит «зачем»? Чтоб вольготно пить и кушать, вот зачем!
А она: Жрать, значит, любишь? Вот токма и умеем в этой жизни, что жрать, пить да гулять! Так и исчезают в суете дни наши, так и проходит жизнь. Смотришь:  и то упущено невозвратно, и это не сделано, и это на ум нейдет. Потому что до серьезного ли дела после сытного обеда да ужина? Ты вот что в бумажке-то своей мне тут написал – комярсант мелкай? Воот! А ведь И дело-то твое небось будет– тьфу да растереть, - не дело, а скорей безделка. Суетою ведь какою-нибудь житейской приторговывать станешь, едва пошевеливаясь. И все это с избытком лжи, божбы и обмана. Так ведь? А потому не дам я те ничего. Ступай отсель, человече, уд во руцех давяше, и боле не ходи сюда, не тревожь меня попусту.
Ушел мужик.
Соработники-жиды сидят и пальцы грызут, думают: вызывать карету с докторами аль погодить пока?
А тем временем входит в отдел женщина. Вся крааасивая-расписная-подвестная-фельдиперцевая. Вроде как модель фотографическая. Рта еще открыть не успела, а наша ей:
- Вот гляжу я на тебя и вижу – совсем худо тебе, девка! Потому как жизнь твоя скорбная проходит в поклонении идолу – тряпкам заморским! Из-за платья, из-за поклонения моде слепому впала ты в крайность – жертвуешь и пищей и здоровьем своим! Не жрешь, дура, ни пса. Вот же безмыслие греховное! Дам я те денег – побежишь, и на тряпки спустишь, а кредита не вернешь, потому как прежде с голоду околеешь! Поди-как ты вон отседова! Поди, пока я сердцем не изошла!
Народишко тихомолком из комнаты выползать уж сначал со страху... Но карету пока не вызывают. Ждут чего-то. А меж тем в банк еще один клиент пришел. Ну и снова все по тому же сценарию: посмотрела девка на клиента, выслушала внимательно, и опять кулаком по столу:
- Вижу тебя насквозь, пес срамной! Денег тебе? Ах ты ж, ложесн сучьих прозябение! Да тебе, паскуде, волю дай – все обратил бы в деньги, и жил бы ими, подобно Иуде искариотскому, гнида! Все правила дружества порушил, к ближним своим охладел, ночами не спишь, гад, все думаешь, как капиталишко  свой гнилой преумножить – куда, прости господи вложить, откуда, прости еше раз, вынуть. Так ты слушай что я те скажу: Шиш тебе, а не денег! Пшел отсюда козе в трещину – там тебе самое место!

Ну вот, в общем-то, и сказочке конец. Приехала карета да и свезла ее в гошпиталь. Подержали ее там малость да и выпустили. Из банчка девку, конечно, уволили. Она теперь блины дома печет да на рынке ими торгует.
Уверовала. В цервку ходит. Иногда.
Правда иной раз заносит ее куда-то: увидит банкомат - бухнется на колени и давай ему, ящику окаянному, поклоны бить:
- Радуйся, сундуче, яко деснице твоей, хлеб дарующей, вернии благочестне покланяются и тобою от страстй бесчестия избавляются! Радуйся, злостраждущих скорый помощниче! Даруй добродетель свою нам, одержимым страстями, яко же от сердца смиренна вопием тебе:
Зиг хайль шайтан акбар вечная слава во веки веков!

Так и живет. Грешит помаленьку. Ну да кто без греха-то? Токма президент наш, о двух головах который.