Борзый минус. Главы 61-70

Строевой смотр
Мы смотрим, как и положено по распорядку дня, программу «Время». Сегодня 7 ноября – 68 лет Великого Октября. Транслируют парад войск и демонстрацию восторженных трудящихся на Красной площади столицы. Я заметил, что Королев как-то исподлобья следит за происходящим на экране. Толкнув его плечом, спрашиваю:
– Чего? – и показываю глазами на экран телевизора. Королев молчит. Приходится снова его толкнуть. – Товарищ КорС, я требую объяснений!
– У меня каждый раз, когда я вижу эту картину, мурашки по спине бегают, – чуть заметно вздохнул и нехотя признался Сергей.
– От восторга? От гордости? – с горящими глазами переспрашивает Вася. – От мощи нашей армии и страны?
– Не совсем. Точнее вовсе не от этого, – вздохнул и угрюмо цедит слова Сергей, – мне всегда кажется, что когда люди топчутся по Мавзолею, кем бы они ни были, они попирают своими ногами прах нашего вождя. Разве нет?
У Васи на лице заиграли самые разные чувства и переживания. Окончился этот калейдоскоп тем, что он опасливо глянул на Королева и пересел от греха подальше.
– Знаешь, – негромко произнес я, – у меня такие же мысли возникают. Даже странно, что из руководства страной никто об этом не задумывается, правда? К тому же у нас не принято называть вещи своими именами.
Нас никто не слушал, поскольку весь взвод смеялся, слушая очередной Венин треп.
– Вчера после обеда ротный нас с Костей послал …
– Далеко? – торопливо проговорил Зона. – Ха!
– На кафедру тактики. Старшекурсники изготовили новый макет, а старый нужно было выбросить. Мы только было собрались этим заняться, как вошли три офицера этой кафедры. Увидели и говорят: «Вы куда это макет забираете? Мы еще в танки не наигрались. Так что оставьте, завтра вынесете».
– Забрали? – лениво интересуется Юлька.
– Ага, а там все переломано и сожжено.
Все смеются и расспрашивают Веню о подробностях. Я глянул на Королева – он больше не смотрит телевизор и не слушает Веню. Он сосредоточенно складывает кубик Рубика.
– Молодец, Веня, – хвалит Нагорного Батя.
– А чего? – отшучивается довольный Веня, – это  дело не хитрое: болтать ведь, не мешки ворочать!
– Я вот тоже планирую научиться собирать кубик Рубика за считанные секунды, – поделился своими планами Вася.
Переглянувшись между собой, КорС и Лео практически в один голос сказали, что это правильно.
– Будущий офицер без мечты, что собака без крыльев, – хмыкнул Королев, а Вася согласно кивнул.
Веня откинулся на стуле и толкнул руки Королева. Кубик Рубика упал на пол.
– Осторожней, – досадливо бросил Сергей.
– Я что, должен вокруг тебя на цыпочках ходить? – смеется Веня.
– Захочу, вообще плясать будешь, – с откровенной издевкой пообещал Королев.
– Нет, ты это серьезно? – насмешливо спросил Веня без тени робости. – Между прочим, я ведь в Симферополь не с неба свалился.
Это Веня так намекает на свое высокое генеральское происхождение.
– Серега, – хлопнул его по плечу Миша, – нельзя быть таким угрюмым. Я дам тебе практический совет: попробуй улыбаться чаще, как можно чаще и заразительнее. Жизнь намного радостнее и прекраснее, чем ты думаешь. Вон посмотри хотя бы на Иванова: он всегда неунывающий, настойчивый и добрый. А тебе чего вечно не хватает?
– Всего, – отрезал КорС, явно не желая продолжать этот разговор.
Почему-то я и не сомневался в этом. В ротное помещение заглянул старший лейтенант Дядченко и спросил:
– Дежурный по роте, как тут у нас дела?
– В Багдаде все спокойно, – громко ответил я, опережая дежурного по роте. – Наше почтение, товарищ старший лейтенант!
– Много говорите, товарищ курсант, – нахмурился взводный. – И вообще, сержантскому составу проверить подготовку личного состава к завтрашнему строевому смотру!
Взводный бросил на меня убийственный взгляд, что-то недовольно промычал себе под нос и исчез. На какое-то время наступила тишина, потом ее нарушил Веня. А сержанты, в том числе и я, занялись проверкой обмундирования курсантов к этому самому строевому смотру. Многим пришлось лечь спать поздно, так как утюгов мало, а желающих гладиться много. Утром ротный заметил, что многие курсанты не выспались.
– Что, товарищи курсанты, – шутит ротный, – с вечера вы все «жаворонки», а с утра – «совы?» И когда вы уже выспитесь? Рота! Выходи строиться на ротный строевой смотр!
На построение я вышел одним из последних. Вижу: на моем месте в строю зачем-то стоит Лео.
– Вас здесь не стояло, – пошутил я, и Валера уступил мне мое законное место в строю, все честь по чести.
– Ну что, – насмешливо спросил его КорС, – почувствовал себя командиром отделения? И как, понравилось?
– Очень, прямо зависть душит оттого, что я не «комод»! Товарищ курсант, – обратился ко мне Валера, – а почему все командиры отделений задержались в роте?
– Присутствовали при том, как командиры взводов шмонали нычки в тумбочках и вещмешках.
– И много нарыли? – первым поинтересовался Вася из третьего отделения. По его виду понятно, что он уже начал волноваться.
– Все выгребли, что у кого было и больше всего у тебя, – ответил ему его командир отделения   Миша Кальницкий. – Так что настраивайся, мама Жора готовится подсунуть тебе большую свинью.
И Васька стал мучиться, он явно томился в ожидании окончания еще не начавшегося смотра, чтобы самому убедиться, что все его нычки выпотрошены. Подошел взводный, и после того, как он дал команду «Отставить!», сразу обратился к Ваське.
– Товарищ Россошенко, у вас я вижу, большие сложности с пониманием действующих требований и моих приказов, а значит, у вас будут и большие трудности. Ваш хлястик на месте, чьи же еще три хлястика от шинели были в вашем вещмешке? Или вы об этом первый раз слышите?
– Хозяйственный ты наш! – возмутился Дима, и вид его ничего хорошего не предвещал. – А я-то гадаю, куда это мой хлястик подевался! Чтоб в увольнение пойти, я хлястик в долг брал! Ну, погоди! Тебе – каюк, точно!
– И я тоже удивлялся. Ну, погоди, – поддержал Диму Лис, – мы тебе после ужина устроим!
– И это будет правильно, – удовлетворенно заметил взводный, – знаете, товарищи курсанты, я раньше убеждал себя, что рукоприкладство это плохо, но со временем убедился, что это самый действенный метод воспитательной работы. Особенно по отношению к таким … зажиточным и хозяйственным курсантам, как товарищ Россошенко. Поверьте, это даст возможность вам стать другим, лучшим человеком, хотя и не сразу.
Вася слушает взводного с ужасом.
– Надеюсь, что это удержит вас в дальнейшем от необдуманных  поступков. В какой-то момент вам покажется, что по отношению к вам проявляют несправедливость, но это пройдет! И вот тогда вы по достоинству оцените благодатные последствия нашего доброго отношения к вам. А ведь можем и на комсомольское собрание вопрос вынести на обсуждение!
– Понял ты, чумоход? – повернулся к Васе его командир отделения. – Мы тебе устроим «темную», и нам за это ничего не будет! А недостатка в желающих поучаствовать в воспитательной работе среди тебя – нет!
– Да, товарищ Россошенко, – назидательным тоном напомнил мама Жора, – нельзя вам жить только своим собственным умом. Есть еще и Уставы, которые нужно знать и исполнять.
После этого взводный объявил, что через три дня будет проведен строевой смотр батальона, а еще через пять – всего училища.
– Будет проверяться готовность личного состава к переходу на зимнюю форму одежды, а также знание общевоинских уставов, – объясняет взводный, стараясь говорить громче, чем строй роты.
– Товарищ старший лейтенант, жарко ведь еще, – удивился я, и выразил всеобщее, так сказать, коллективное мнение.
– Это не важно. Симферопольский гарнизон всегда переходит на следующую форму одежды вместе с Московским гарнизоном. Так было, есть и так будет всегда.
– То есть, в Москве уже холодно, а у нас еще жарко, но мы переходим на зимнюю форму одежды; а весной, когда в Москве еще холодно, а у нас уже тепло, то мы все еще будем ходить по зимней форме одежды?
– Молодец, Иванов, соображаешь. Так что готовьте форму и уставы учите – на строевом смотре обязательно будут спрашивать. Теперь так: сержант Третьяк, пора вам уже избавиться от своего рваного тельника, который стыдливо прикрывает вашу срамоту: вы уже не на флоте.
По известным причинам, Вася Россошенко находился под впечатлением долго. Он очень волновался и ни на один вопрос проверяющих во время строевого смотра батальона толком ответить так и не смог. В результате взвод получил «неуд», и строевые смотры для нас проводили еще трижды. Зато на строевом смотре училища мы блеснули и внешним видом и знанием уставов. Как сказал ротный, строевой смотр окончился счастливо.      
– С завтрашнего дня училище переходит на зимнюю форму одежды, – объявил командир роты. – Сегодня вы еще в трусах и майках, а с завтрашнего дня будете носить уже и зимнее нижнее белье. Сегодня вечером вы получите белые кальсоны и рубашки. Если похолодает, то получите более зимнее нижнее белье. Оно такое же белое, только синее!               

Охота на «песцов»
Сегодня первое построение в зимней форме одежды, и это как-то непривычно. Да и жарко еще, хорошо хоть по территории училища разрешили ходить без шинелей. Командир роты у нас ранняя пташка – настоящий «жаворонок», поэтому он, как правило, уже с раннего утра в роте. Вот и сейчас он инструктирует нас перед завтраком.
– Сообщаю вам, что с сегодняшнего дня в училище началась охота на «песцов».
Мы все в недоумении, переглядываемся между собой: какие еще могут быть песцы в Крыму? И каким боком это касается нас?
– Вижу, вы не понимаете, – удовлетворенно говорит ротный, слегка улыбаясь в усики, – «песцы» это не животные, а ваши новые офицерские шапки-ушанки. Все старшие курсы будут стараться поменяться с вами своими шапками. Особенно это грозит тем, у кого шапки темные – это в училище считается особым шиком. Все всё поняли? Ну, а теперь думайте сами.
Роту повели в столовую, а я оглядел шапки курсантов. Как это я сразу не обратил внимания на то, что шапки у нас действительно разные? Есть очень темные – о которых и говорил ротный – есть средние (такая и у меня), а есть очень светлые. Но пока у всех нас шапки свои, новые. Войдя в столовую, я первым делом снял шапку и крепко взял ее под мышку.
А вот Морозов замешкался, и его шапка исчезла, как по мановению волшебной палочки! Вместо нее у Кости в руках оказалась такая старая и затрапезная шапка, что Морозов чуть не расплакался.
Королев тоже зазевался, чего, признаться, я от него никак не ожидал. С верхнего лестничного пролета к его шапке уже тянулась рука третьекурсника, когда я заметил это и схватил «охотника» за эту самую руку. Я потянул его, а курсант возьми – и выпади через перила прямо к нам! Хорошо, что нас много, и он не грохнулся на ступеньки. Я не стал его удерживать, и он, вырвав руку, исчез в толпе. КорС глянул на меня с благодарностью и даже сказал вслух: «Спасибо». В ответ я только кивнул ему.
За завтраком я заметил, как Миша Кальницкий вытер край тарелки хлебом, и съел его. Он перехватил мой взгляд, и словно смущаясь, счел нужным объяснить:
– Солдатская привычка. Никак не избавлюсь от нее.
На это мама Жора заметил, что нечего стесняться, ведь хлеб это лучший столовый прибор для вторых блюд. Во всяком случае, насколько ему известно, ничего лучшего пока еще не изобрели.
На построении на развод уже четверть курсантов нашего курса вышла в старых шапках. Зато многие старшекурсники уже красовались в новых шапках, как будто, так и должно быть. До конца недели картина изменилась еще больше – теперь только примерно четверть нашего курса носила свои новые шапки.
В нашем взводе свои шапки сохранили «замок», Третьяк, я, Миша и КорС. Мише за свою шапку даже пришлось подраться с третьекурсником, но шапку он отстоял. Мы же с Королевым просто были осторожными, да и наша решительность была написана на наших лицах, так что связываться с нами никому особенно, и не хотелось.
– А долго еще будет продолжаться эта охота? – спросил ротного Веня, оставшийся без новой шапки.
– Пока училище не перейдет на летнюю форму одежды, – то ли в шутку, то ли всерьез объяснил командир роты.
Папа-генерал трижды за зиму присылал любимому чаду новые шапки, пока, наконец, сын не научился относиться к головному убору бережнее. Шапки мы беречь научились, только ходить в них сущее наказание – температура выше нуля, тут и пилотки бы хватило вполне, а мы вынуждены ходить по зимней форме одежды.
– Толик, – говорит Миша, – смотри, вон тот богатырь на тебя смотрит. Прямо звезда первой величины!
На счет звезды он может и преувеличил, но вот на счет величины – нисколько! Вовку Бацу в училище знают все: два метра двадцать сантиметров роста, сто сорок килограммов веса, и при этом ни грамма жира, одни мышцы и плечи. Он чем-то похож на паука – тело большое, а ноги сухие. Одежду ему стали шить с седьмого класса, а обувь с девятого.
Лично мы познакомились в секции бокса, куда я записался по настоянию тренера. Вовка тоже был боксером, но при этом удивительной доброты человеком. Я не хочу сказать, что боксеры люди недобрые, вовсе нет. Просто боксерские груши на тренировках лопали по живому от его кулаков, а вот соперников он жалел. Он учится уже на четвертом курсе, а это означает, что мы еще полгода будем тренироваться вместе.
И вот Вовка дежурит по учебному корпусу, а у нас в этом корпусе занятия. Он приветливо машет мне рукой, как своему, и мне это льстит. Идет дождь, но все равно находятся желающие выбежать покурить без головных уборов. Кроме того, это ведь и нарушение формы одежды – надо быть в шапке. Вовка нашел себе развлечение: стоит в дверях, и раздает щелбаны тем, кто выходит без шапок. Если бежать втроем или вчетвером, то двоим удается проскочить без щелбанов.
Суматоха, смех, гам – красота! Всем весело, даже тем, кому не удалось проскочить мимо Бацы. Все друг над другом подтрунивают и пытаются выскочить невредимыми. Вовка так увлекся своим занятием, что не заметил, что вслед за курсантами идет на перекур начальник кафедры. А тут, как на зло, очередная толпа попыталась прорваться безнаказанно, и Вовке пришлось повернуться лицом к выходу.
Стоит Вовка Баца на посту, и торопливо раздает щелбаны направо и налево. Бац! Лысина какая-то врезалась в дверной косяк! Надо же какой лысый курсант! Лысый оборачивается, и оказывается, что это начальник кафедры и целый полковник собственной персоной! Вовка и полковник замерли, оба почувствовав себя как-то глупо: конфуз вышел!
– В принципе, начальник кафедры сам виноват: шел бы себе в фуражке, ничего бы ему и не было! Ведь, правда? – шутит КорС.
– А еще лучше – в папахе, – отвечаю я. – Что б, значит, наверняка!
А еще мы обратили внимание на то, что шинели первого курса отличаются от тех шинелей, которые носят курсанты остальных курсов училища. У нас полы широкие, их еще называют «куполами» или «колоколами», а у остальных курсантов они практически прямые. Оказалось, что это курсанты сами ушивают свои шинели, кто как хочет. И хотя я еще ни разу не занимался таким делом, я решительно принялся за ушивание своей шинели.
– Ты умеешь? – завистливо спрашивает меня Батя.
– Нет, но раз другие это сделали, то и я смогу, – уверенно говорю я.
Я вручную шью полы шинелей и насвистываю себе под нос песню. Мелодия заинтересовала Мишу и он подошел ко мне.
– Иванов, а что ты напеваешь? Музыка хорошая, только я не припоминаю ее.
– Это песня про серую шинель, но ты вряд ли ее мог слышать. Я ее слышал в исполнении хора ветеранов села Краснополка нашего района. Насколько я помню, слова, и музыка песни принадлежат нашим местным авторам.
– Иванов, немедленно спой! – потребовал Миша. Он заметил мои колебания и пошутил: – Ты пой, а я буду шить вместо тебя!
Я взял гитару, настроил ее и стал петь. Миша, как и обещал, взял иголку с ниткой и стал шить вместо меня!
– Ты любовно сшитая, пулями пробитая,
У костра прожженная в холод и метель.
Временем потрепана, бережно заштопана
С пожелтевшим воротом серая шинель.
Миша сначала честно шил, а теперь замер и просто слушает слова песни. А я хоть и хитрю, то есть пою медленнее, но моя хитрость ничего не дает, так как Миша все равно больше не шьет.
– Ты пропахла порохом, но как стоишь дорого,
Фронтовая спутница боевых недель.
В ночь сырую длинную служишь ты периною,
Согреваешь ласково, серая шинель.
Некоторые курсанты нашего и четвертого взводов заинтересовались моим пением, и, отложив свои нехитрые дела, поспешили к нам.
– Плотная, суконная, родиной даренная,
Разве может снять тебя пуля иль шрапнель?
Против сердца воина не бывать пробоинам, –
Грудь укроет с орденом серая шинель.
Лео даже пытается угадывать слова песни и подпевает мне. Его примеру последовал Столб. Втроем поется заметно веселее, и я с чувством пою.
– Как вернусь с победою, выпью, пообедаю,
Мать постелет чистую мягкую постель,
Со слезами гордости в лучший угол горницы
Мать повесит старую серую шинель.
– Кто это тут собирается выпить? Ты, Иванов? – шутит ротный. – Петь об этом запрещено, в стране идет поголовная борьба с пьянством. А вот если вы замените в песне слова про «выпью», мы ее всей ротой будем петь, она этого стоит! Слушай, а спой ее еще раз!
И я спел песню, так сказать на бис. Миша, словно опомнился, и стал ушивать мою шинель дальше. Ротный обратил на это внимание, но пока ничего не говорит. А вот после того, как я допел песню до конца, ротный спросил.
– Кальницкий, а кому это вы шинель ушиваете?
– Иванову, товарищ капитан, – встал Миша, и пошутил, – такой наглый и хитрый этот Иванов, даже меня как-то незаметно припахал!
– Иванов может, – согласился ротный и ушел. Уже от входной двери донесся его голос. – Иванов, запиши мне слова этой песни в трех экземплярах, но чтобы первый был готов к сегодняшнему ужину!
– Толик, а Толик, – попросил Столб, – спой еще раз? Мне так легче запомнить слова и музыку.
И я запел, но уже на втором куплете мое пение перебил мама Жора.
– Иванов, – ворвался он в кубрик, как ураган, – ты что, пьян?
– Почему сразу пьян? – удивляюсь я его логике.
– Потому что, если курсант поет не в строю, то он, либо пьян, либо придурок!
– Иванов просто все делает с радостью, с песней, – попытался что-то объяснить взводному Миша, но тот и слушать не стал. В сущности, наступил на горло песне.
– Товарищ старший лейтенант, – говорит Столб, – курсанту Иванову командир роты приказал петь, чтобы мы быстрее выучили эту песню.
– Да? – с видимым разочарованием говорит мама Жора. – Я проверю, а то от этих Ивановых всего можно ожидать, – и он уходит.
– Кто знает, – шутит Миша, – а сколько Ивановых у нас в роте?
– Один, – уверенно отвечает Лис, – просто это сам мама Жора пьян, и ему троится или четверится в глазах!
Тут наш разговор прервал Саркис.
– Товарищ курсант, разрешите обратиться? Мне шарф нужно поменять, а то этот мне шею давит.
– Как это? – обалдел Миша от слов Мирзояна.
Оказалось, Саркис туго завязал кашне на шее. Как вы уже догадались, смеха было много!

Повышение
Вчера отчислили, а точнее выгнали из училища нашего замкомвзвода младшего сержанта Степанова, предварительно разжаловав его в рядовые. Ротному надоели его постоянные мордобои, заскоки, вымогательство и личная неуспеваемость.
Увольнение Максима ни для кого не стало чем-то неожиданным: он давно и слишком уж сильно заигрался и часто, густо перегибал палку, переступая границы дозволенного. Вместо уволенного Степанова заместителем командира взвода назначили меня. Беседуя со мной в канцелярии роты, ротный дал мне небольшое напутствие:
– Я уверен, что у тебя все получится, но помни, что перегибать палку нельзя. У Нагорного папа генерал-майор, у Политанского тоже. А генерал всегда и в любой стране это тебе не хухры-мухры! У Кальницкого отец работает в Крымском обкоме партии, заведующим одного из отделов, и с этим нельзя не считаться. Вопросы есть? Вопросов нет, – сам ответил на свой вопрос ротный, и снова спросил: – Как ты считаешь, как замкомвзвода, кого следует назначить на должность командира второго отделения вместо тебя?
– Курсанта Леонтьева! – не задумываясь, ответил я.
Ротный довольно улыбнулся, и, перевернув страницу своего ежедневника, показал его мне. На левой странице было написано «Командир второго отделения третьего взвода – к-т Леонтьев».
– Что ж, Иванов, я рад, что наши мнения совпадают. Хорошо, если и дальше так пойдет, по крайней мере, я на это надеюсь. А то, знаешь, иногда нам только кажется, что мы знаем человека, а на самом деле ошибаемся. Можешь идти.
С сегодняшнего дня и старшину роты разжаловали и понизили – теперь он курсант в моем взводе. Он еще не привык к этому и выделывается.
– Курсант Стариков! – командую я в строю. – Выше ногу!
Все курсанты радостно улыбаются, и с восторгом смотрят на меня, а Стариков краснеет и играет желваками. После развода наш взводный отозвал меня в сторону и сказал.
– Иванов, ты на курсанта Старикова слишком уж не наезжай.… Первые дни. Дай ему время обвыкнуться с мыслью, что он стал как все.
– Есть, слишком не наезжать, товарищ старший лейтенант!
Взводный только улыбнулся, видно я его развеселил. Новым старшиной роты назначили бывшего замкомвзвода первого взвода сержанта Андрея Георгиева. Лично на меня он с самого начала произвел впечатление злого человека. Что ж, поживем – увидим.
Уже вечером первого дня у нас с новым старшиной роты произошел первый конфликт. Я гонял свой взвод по команде «Подъем – Отбой!», когда старшина подошел ко мне и заявил:
– В увольнение ты на этой неделе не идешь. И на следующей неделе тоже. И вообще, этот месяц посидишь в роте.
– Это еще почему? – удивился я, и выжидающе посмотрел на Георгиева.
– А рожа мне твоя не нравится, понял ты, салабон?
– Пошел ты … вояка! – не колебался я и стал грубить, понимая, что по-хорошему нам не разойтись.
– Бурый, да? – ощерился старшина, и заметно побагровел. Он уже не может проигнорировать моего выпада в свой адрес.
– Да, – насмешливо прищурился я, ожидая продолжения.
– Ничего, я тебя быстро научу отдавать дань уважения старшим, понял?
– Я немного удивлен. Есть такая дань – уважением?
– В общем, зайдешь после отбоя в умывальник.
После того, как обмундирование во взводе было аккуратно заправлено, и курсанты легли спать, я пошел в умывальник. Там меня ожидал неприятный сюрприз. О Георгиеве говорили, что у него какой-то там пояс по каратэ, и служил он в горных стрелках, что у него крутой и жесткий нрав, а он взял с собой еще двоих вояк!
Мне и в голову не пришло, что такое может быть. Будет довольно трудно. Ну, последний – Измайлов Леня так, для массовости и оказания психологического нажима, а вот Милованов Яша это сто тридцать пять килограмм живого веса! Пусть он и не богатырь вовсе, но его вес это уже само по себе серьезно. Приходилось мне на танцах до армии драться с такими вот ребятами – с большой разницей в весе, и я знаю, что это не очень просто. В общем, ситуация складывается не до смеха. Ишь ты, как они все трое хвосты распушили!
– Пришел, братуха, надо же! Не испугался, значит? – презрительно спросил старшина, словно он не доверяет своим глазам.
– Кого мне бояться – тебя, что ли? – насмешливо фыркнул я. – Объясни лучше, за что это ты меня увольнений вздумал лишать на целый месяц вперед? Прав таких не имеешь, понял?
– Я вижу, он и впрямь ничего не понимает, – кивнул головой Милованов, и пообещал, – что ж, сейчас объясним. Ты, салага зеленый, еще мамкины пирожки ел, когда мы уже шинели носили!
– Ну и что? Это-то здесь при чем?
– Тупой ты, что ли? Здесь будет наш порядок, и ты на тех, кто в армии служил, свое хайло не раскрывай.
– Хайло это у тебя, понял? – внутренне подобрался я, понимая, что словами дело не окончится. – И вообще …
– Чего с ним говорить? Я ведь говорил – борзый! Теперь пусть кусает локти.  Обламывать надо, бей его!
Я опередил их всех: старшину ударил кулаком левой руки в подбородок, Измайлова отбросил ударом ноги в грудь, и отскочил назад, опасаясь ударов Милованова. В моей голове стучала молотом одна мысль: только бы не упасть! Только бы не сбили с ног! Упаду – будут говорить, что не в умывальнике, а в туалете меня по полу катали. Нате вам, гады! Получите!
Милованов и Измайлов значительно ниже меня ростом, поэтому им удобнее бить меня в грудь, чем в лицо. Нашему каратисту тесно и возможно по этой причине, а может и по какой другой у него ничего эффективного не выходит.
Я занял место в углу, чтобы спина была защищена и отбиваюсь от троих. К сожалению, это положение сковывает и меня – никого не удается вырубить всерьез, потому что двое всегда прикрывают третьего. Я вынужден защищаться, действуя от обороны.
Вот промахнулся с моей помощью Измайлов, а они ожидали, что я ударю именно его. Но я ударил в солнечное сплетение открывшегося Милованова, сбив ему дыхание. Он охнул, а я в этот миг рубанул по шее старшину. Затем ударом в лоб сбил с ног Измайлова.
Потом повторилось все с начала: я в углу, а они втроем наседают. Впрочем, мне уже легче – Милованов задыхается, а Измайлов откровенно боится и осторожничает. Только старшина все еще пыжится и тужится что-то кому-то доказать. Изловчившись, я поймал старшину на отходе и разбил ему нос.
– Да ну, его! – сказал Измайлов, – вы же видите, что он дурак!
И все трое вояк, как по команде отошли от меня. Ага, охотников биться со мной все меньше и меньше! Вояки наши над выгодным предложением долго не думают, хотя не могут не понимать, что я посадил их в глубокую лужу. И, тем не менее, они отступились, вот что странно. Милованов густо краснеет. Что ж, за все надо платить, а уж за собственную глупость и подавно.
– Ну, ладно, – сказал старшина, задрав нос, чтобы кровь меньше текла, – мы с тобой еще поговорим!
– Непременно поговорим, – с готовностью пожал я плечами, и сплюнул в раковину кровь с разбитой губы.
– Подискутируете в следующий раз, – миролюбиво сказал Милованов. – Почему-то мне кажется, что случай еще представится.
Мы умылись и разошлись по своим кубрикам. Никто из курсантов моего взвода даже не поинтересовался, как все прошло. Было видно, что никто не спит, но лица их как бы говорят, что их это совершенно не касается. Что особенно неприятно, так это то, что ни Столб, ни Чернов за меня не вступились. Ладно мой земляк Коля Ставничук, он ведь тоже из вояк, но эти ребята ведь такие же как я.
Утром на лестничной клетке меня остановил на секунду ротный, и легонечко стукнув меня кулаком в плечо, сказал:
– А ты молоток! Я рад, что попытка бывших вояк запугать тебя потерпела, так сказать, сокрушительный провал.
Я, молча, кивнул и пошел дальше, а про себя подумал: «Вы еще моего папу не видели – вот уж кто действительно молоток! А я просто в него пошел». А еще в эту ночь я с горечью неожиданно понял важную вещь, что здесь, оказывается, каждый сам за себя. До поступления в военное училище мое представление о нашей родной армии было такое.…  В общем, оно было совершенно другое.

Своим чередом
На построении роты замкомвзводам приказали выделить на хозяйственные работы по два человека. За исключением второго взвода все выделили быстро.
– Второй взвод, долго еще будете телиться? – нетерпеливо спрашивает старший лейтенант Туманов. – Кто идет на работы? Рожайте уже!
– Братья Баклушины! – наконец назвал их «замок», и из строя вышли недовольные братья Федосеевы.
– Интересно, – спросил Зона, – а почему Баклушины?
– Разве не понятно? – удивился Веня, выглядывая из-за спины Морозова. – Лодыри они оба. Привыкли бить баклуши, отсюда и прозвище такое: Баклушины, то есть бездельники.
– Теперь понятно, – признал Зона, в очередной раз, подивившись тому, что он сам не догадался, хотя ответ очевиден, прост, и лежит на поверхности. К командиру роты подошел дневальный по роте, и ротный спешно куда-то удалился.
– Роту не распускать! – бросил он на ходу, и направился в кабинет командира батальона. Вернулся он через пять минут и скомандовал: «Рота! Смирно! Курсант Борисов, выйти из строя!»
– Я! Есть! – отозвался Борисов из уже бывшего моего второго  отделения. Он вышел на два шага и повернулся лицом к строю.
– Товарищи курсанты! Приказом начальника училища курсант Борисов отчислен из военного училища согласно его рапорта, как ошибившийся в выборе профессии, с сегодняшнего дня.
Это сообщение вызвало немало удивления и недоумение практически у всех курсантов роты. Какое-то время мы все находимся в растерянности.
– Курсант Борисов! – громко говорит ротный.
– Я! – вальяжно, совсем не по-военному, повернулся Борисов. Впрочем, это больше игра на публику.
– Идите в роту и сдавайте все имущество старшине. Потом получите обходной лист, знаете?
– Да: библиотеки, медпункт и так далее.
– Совершенно верно. После того, как ваш обходной лист будет подписан, получите свои документы, предписание в военкомат и военно-перевозочные документы. Командир взвода – на контроль!
Борисов отправился в ротное помещение, а рота на самоподготовку по своим аудиториям. Когда перед ужином мы вернулись в роту, то Борисова уже не застали. Он счел возможным уйти без каких-либо вразумительных объяснений. И вообще безо всяких объяснений. Справедливости ради надо признать, что и из курсантов не только нашего взвода, но и всей роты никто не проявил никакого желания сходить к Борисову, чтобы узнать, чего он решил бросить училище.
– Вот тихоня! – возмутился Веня, – хоть бы словом обмолвился, а то взял себе и уволился!
– Что тут скажешь? Действительно, редкий наглец, – согласился Лео, – у тебя разрешение спросить забыл! Просто Борисов вдруг осознал, что есть, что в его жизни. В конце концов, это его личное дело.
– Хорошо ему, что срочную службу он уже отслужил, – вздохнул Дима, – сразу домой поехал, дослуживать не надо.
– И все идет своим чередом, – пошутил Рома. – Главное, что мы на правильном пути, а куда он ведет не так-то уж и важно!
Чувство сожаления об уходе Борисова было не долгим: он всегда держался особняком, и ни у кого с ним не сложилось дружеских отношений, даже у бывших вояк. Так что его уход восприняли совершенно нормально и естественно.
У нас свободное время, и Дима с Лео пригласили меня на народный курсантский праздник, в смысле в чипок. Я посмотрел, сколько у меня денег и сказал:
– Пойдем.
– Да мы угощаем! – бросил Лео, радостно улыбаясь при этом.
– Спасибо, не надо, – отмахнулся я. Мне даже и в голову не пришло, что за меня может заплатить кто-то другой. Выходя из кубрика, я услышал, как Юлька сказал:
– А молодец все-таки Иванов, на свои гуляет, не то, что Максим был. Сколько я на него денег потратил, кто бы знал.
– Между прочим, тебя никто не заставлял, – напомнил КорС, и ехидно добавил: – Как это у тебя только язык поворачивается плохо говорить о таком замечательном человеке, как Степанов? К тому же, если мне не изменяет память, ты угощал его от чистого сердца! Или нет?
– Какое там чистое сердце? Если бы я ему отказывал, то я бы из нарядов не вылезал и в увольнения не ходил. А может, и по физиономии получал бы, как вон Мирзоян.
Видно, что неприятные воспоминания терзают Юльку. Королев насмехается, что был уверен, что эта тайна умрет вместе с ним.
– Вот в чем я с тобой согласен, так это в том, что Иванов наш действительно молодец. Его вояки прессовали, а он дрался один против троих и имел их в виду, и ни в какие чипки их не водил! А вот если бы на его месте был ты, то именно так и поступал – откупался бы постоянно и все тут. Или может, скажешь, что не побоялся бы и стал драться? То-то и оно! Эй, меня забыли!
И мы вчетвером поспешили в кафе, где нас ждали зефир, фирменные училищные булочки и молоко. Внезапно я словил себя на том, что мне очень нравится, что меня хвалят. Может, и правда, есть за что? Не помню, говорил ли я уже вам, что скромность это не моя добродетель?!
– Толик, а, правда, что ты до армии ничего молочного вообще не ел? – вспомнил вдруг Лео, оторвавшись от стакана с молоком.
– Не совсем. Я всегда любил молочных поросят.
– Что за натура у тебя, так аппетит нагонять? Ладно, это не так уж важно, мы ведь в чипке, так что нагоняй!
Сказанное Валеркой не вызвало ни у кого из присутствующих никаких возражений, и мы снова набросились на еду. А я подумал, что мысль о том, что все должно быть в меру, полностью исчезает за секунду до того, как подходит наша очередь отовариться в чипке.
– Лео, – зовет КорС, который еще стоит в очереди, – ты кофе будешь?
– Да. И покрепче. И можно без воды! – шутит Лео.
– Чего, чего? – густо покраснел Королев.
– Перевожу, – улыбается Лео, – если бы я хотел кофе, то сам бы взял.
– Любишь ты шутить, – только и сказал в ответ Королев.
Лео этого уже не слышал, так как энергично принялся, есть, будто он вырвался с голодного края. Кажется, он забыл обо всем на свете. Да и не только он! Мы даже не заметили, как к нам подсел Веня. Он тоже с аппетитом кушал, но при этом еще успевал без устали болтать, поддакивая самому себе и смеясь своим, же шуткам. Из чипка все вышли совершенно счастливые. В роте к нам радостно бросился Зона.
– Ну, наконец-то, а то я уже все глаза проглядел!
– Как? – в «ужасе» вскричал Лео. – Все семь?
– Да, ну, тебя, – махнул рукой Зона, – там Миша ару прессует!
Но мы уже и сами услышали грубые крики в кубрике нашего взвода.
– Зачем ударяешь, э? – плачет Мирзоян. – У меня уже голова своя есть.
– Оно и видно. Только я считаю, что наличие двух глаз в этой твоей голове – непозволительная роскошь!
И я пошел разнимать дерущихся курсантов. Только успокоил, как в ротное помещение пожаловал мама Жора.
– Курсант Мирзоян, – тут же обратил он внимание на помятый вид своего подчиненного, – а что это у вас глаза красные? Вы что, пили?
– Никак нет. Я в училище из увольнения возвращаться не хотел. Плакал.
– Оно конечно, – по-своему понял слова Саркиса мама Жора, – в Симферополе так много красивых девушек и женщин, что даже когда не хочешь, то хочешь – не хочешь, но все равно хочешь!
Грозовые тучи над Мишкиной головой разошлись, так и не собравшись толком.

Экстрасенс
Перед увольнением Мишка насмешливо сказал, глядя на то, как курсанты, идущие в очередное увольнее, торопливо бреются и моются:
– Все-таки любовь делает человека чище.
– Это ты про то, что она заставляет мужчин чаще мыться, бриться, стираться? – догадался Лис и первым рассмеялся.
Вернувшись из увольнения, я заметил, что Молодов очень грустный. И спросил: не заболел ли Батя случайно?
– Если бы, если бы, – не сказал, а простонал он.
– Тогда что? – ответ Бати меня немного озадачил.
– Понимаешь, я был сегодня на свадьбе двоюродного брата, – Игорь посмотрел на меня так, что я невольно поежился от его взгляда, наполненного горечью.
– Тебе что, не понравился его выбор? – пытаюсь угадать я.
– Отличный выбор. Только когда они, брат с женой, ехали из ЗАГСа – попали под КамАЗ и погибли. Водитель и свидетели остались живы и будут жить. Хотя переломов у них, как у собаки блох, но они будут жить. А мой брат со своей женой погибли в день их свадьбы. Представь, мы их ждем, ждем дома, гости собрались, столы накрыты, а их все нет, и нет. А потом нам сообщили. Родители их чуть на месте не скончались, вот горе какое.
– Да. Ты знаешь, я не знаю, что сказать, – медленно выговорил я, ощутив жар во всем теле. Надо выиграть время, чтоб не ляпнуть ничего такого, что может еще больше расстроить Батю.
– Что тут уже скажешь? Словами уже ничему не поможешь.
Игорь смахнул набежавшую слезу и отвернулся. Я понял, что утешать людей пока не умею. Ощущение у меня такое, что бы ни было сказано, оно будет бессмысленным. Мне показалось, что целая вечность прошла, прежде чем Батя сам заговорил:
– Я пойду на спортгородок, чтобы меня поменьше видели, ладно? – попросил он, и я ему не отказал, только спросил:
– «Качаться» будешь? – ужаснулся я. Меня покоробила мысль, что Игорь, как ни в чем не бывало, станет заниматься спортом. Это ощущение усиливалось томными вздохами и ахами Литина, рассказывающего о неистовой страсти и неземных восторгах, которые он сегодня испытал. Он даже сказал, что ничего прекраснее еще не испытывал в своей жизни.
– Нет, просто посижу – там скамейки есть, – ответил Батя. К словам Литина он был и остается равнодушным. В этот момент раздался истошный вопль Мирзояна.
– Чего орешь? – нахмурился я, разглядывая трясущегося ару.
– Кофе хотел попить, – чуть не плача объяснил он, – а кто-то ручка кружки зажигалкой нагрел. Я взял и обжегся!
И он показал  большой и указательный пальцы, на которых явственно обозначились красные пятна.
– Что за люди у нас, э? То асидол вместо зубной пасты, в тюбик, засунут, то…
– А ты мойся чаще, чтоб не вонял, свинья! – с глухой враждебностью крикнул Кальницкий. – И дело с концом!
– Сам ты свинья, – обиженно ответил Мирзоян, хотя не может он не знать, что с Мишей так разговаривать нельзя.
– Что? Кто? Это я свинья? – задохнулся от злобы Кальницкий, и, подскочив, ударил Саркиса в челюсть.
– Зачем ударяешь? – заплакал от обиды и бессилия Мирзоян. Удар нанесен не столько по лицу, сколько по его самолюбию.
Мне и Королеву пришлось оттащить Кальницкого от Мирзояна. Тут со смехом в кубрик ввалился Лео.
– Чего мы учудили!
– И чего? – вырывается Миша из наших рук. – Да оставьте вы меня в покое!
– Мы «Запорожец» Берии оттащили в парк, и поставили на «ребро», то есть на бок между трех деревьев! Вот смеху-то было! Вышел он, увидел эту картину, а сделать ничего не может! Привел толпу курсантов, а они ему так машину о деревья обшуровали, что и помяли слегка и краску ободрали! Он от злости весь белый был, что называется, в зобу дыханье сперло! Ха-ха-ха!
– Так ему и надо! – поддержал Миша, и отвлекся от Саркиса. – А то прямо собака Баскервилей: «Поразрывайте себе зады, а то я их вам сам поразрываю!» Ха-ха-ха!
Берией  называют коменданта училища, чрезвычайно правильного и требовательного майора. Понятно, что при таких качествах и принципиальности курсанты его люто не любят. Кстати, до нашего ротного, именно он командовал 33-й ротой, а наш капитан Асауленко был у него командиром взвода.
– Толик, а ты чего интересного в увольнении видел? – повернулся ко мне Кальницкий, напрочь забыв про Мирзояна. Видно, что он уже не чувствует никакого раздражения.
– Гулливерку видел, – сообщил я, напустив на себя таинственный вид.
– Кого? Кого ты видел?! – воскликнул удивленный Миша.
Снова воцарилось молчание, так как я не торопился с рассказом, а всем остальным было интересно.
– Гулливерку. Иду я по Пушкарю и у магазина «Українська паляниця» вижу – она! Я сам, мягко говоря, выше среднего роста, а она еще выше! Да к тому же на тротуаре стоит! Стоит она и горбится от своего роста, а прохожие оглядываются и гнусно хихикают. И вдруг из магазина вышел мужчина – ни в сказке сказать, ни пером описать! Арнольд Шварценеггер против него просто актер театра лилипутов!
Я и представить себе не мог, что эта история будет всем интересна. Во всяком случае, меня слушают, не перебивая.
– Этот мужчина еще на голову выше этой Гулливерки, а плечи вообще, что называется, косая сажень в плечах! Подошел он к ней, наклонился и поцеловал в щечку. Она улыбнулась, распрямилась и взяла того богатыря, который еще не перевелся на Руси, под ручку и они пошли по улице Карла Маркса. И вдруг все прохожие увидели, что у нее миленькое, симпатичное личико, и что у нее обалденно красивая фигурка: ноги, талия, грудь, попочка и бедра. Это нужно было видеть!
– Зрелищно, говоришь? – вздохнул Миша.
– Не то слово – шок!
– Жаль, что самому увидеть не довелось. А нас Лео полдня по рынку водил.
– Это, как? И зачем? За деньги вас показывал? И был спрос?
– Он приглядел в нескольких торговых точках фотографии Сандры (одна даже цветная была), и уговорил нас помочь ему их купить. Пока мы в количестве тридцати человек оттискивали очереди, он покупал милые его сердцу фотки! Помешался наш Лео на этой Сандре!
Это замечание не так уж далеко от истины, Лео действительно сходит от Сандры с ума. Сказанное выше, Лео явно пропустил мимо своих ушей.
– Она ему заменяет живую бабу! Хе-хе!
– Сами вы … козлы, – без обиды ответил улыбающийся Лео, – ничего-то вы не понимаете!
– В том-то и дело, что понимаем!
Веселье прервал наш взводный, появившийся в кубрике.
– Курсант Иванов, ваш курсант Зернов опаздывает из увольнения.
– Товарищ старший лейтенант, отчего же он мой? Он наш с вами!
– Не паясничайте! Где он? – рассердилась мама Жора.
А чего сердиться? Мог бы уже ко мне и привыкнуть.
– Сейчас! – я закрыл левой рукой глаза, а правую руку вытянул вперед, широко расставив пальцы, и стал ими шевелить. – Сейчас, сейчас. Вижу! Он голый …
– Курсант Иванов! – под всеобщий хохот возмутился взводный, – прекратить немедленно!
– Товарищ старший лейтенант, а что он такого сказал? – вступился за меня Коля Ставничук.
Курсант Зернов опоздал из увольнения на два часа. Взводный не пошел домой, дожидаясь нарушителя. Дожидался взводный Лиса вместе со мной, чтобы мне жизнь малиной не казалась.
– Что же помешало вам вовремя прибыть из увольнения? – ехидно спросил взводный, не тратя время на длинные разговоры, и уставился на Лиса ничего хорошего не предвещавшим взглядом.
– Да-а, – уныло признался Лис, – был я на пляже в Николаевке, я «морж». Пока купался – всю одежду украли. И деньги тоже. Я по гражданке был. Пришлось пешком все тридцать пять километров пробежать в одних мокрых плавках. Вот и опоздал, – снова вздохнул Зернов.
– Ха-ха! Ну, насмешил! – развеселился взводный, и было видно, что грозы не будет. – Знаешь, я тебя даже наказывать не буду! Марш мыться и спать! А ты, Иванов, задержись.
После того, как мы остались вдвоем, взводный посмотрел на меня с любопытством и спросил:
– Слушай, ты, что же, действительно видел, что он голый?
– Никак нет, – честно ответил я, – пошутил я.
– Марш спать!
В кубрике Дима все еще рассказывал о своих приключениях в увале. Он пытается на словах перебить славу бабника Литина.
– … И тут мне подвернулась удача!
– И сколько лет этой удаче? И какой размер бюста?
– Ну, при чем тут это? Я сегодня вообще с девушками даже и не разговаривал.
Кто знает, может быть, в этот раз Дима сказал правду, и его удача это вовсе не девушка. Но он так себя зарекомендовал, что ему просто никто не поверил, и слушать его не стали. Курсанта Федьку Григораша из четвертого взвода, уже лежащего в постели, взводный застал за поеданием пачки печенья.
– Не наедаемся? – возмутился старший лейтенант Дядченко. – Вместо увольнения будете отъедаться! Где мой главный зам? Сержант Ежевский – на контроль!
Григораш с грустью и явной неохотой убрал остатки роскоши в тумбочку. К утру печенья в тумбочке не оказалось, какая-то до бессовестности наглая и голодная мышь помогла, наверное.
– Рота! Выходи строиться на утреннюю физическую зарядку! Форма одежды…, – командует ротный, а ему вторят дежурный и дневальный по роте, старшина,  замкомвзвода и командиры отделений.
Я выбежал из подъезда и заметил, как передернуло от холода Саркиса. В отличие от него Рома и Литин, кажется, получают удовольствие от холодной погоды.
– Нас утро встречает прохладой, – радостно пропел Рома.
Сегодня на зарядке у нас не комплексы вольных упражнений, а бег, так что вскоре Мирзоян согрелся, а Роме и Литину уже не так хорошо от зимней утренней крымской свежести.

Вызов
У нас личное время. Курсант Захаров, он же Зона, вернулся из художественного фонда библиотеки. КорС повернулся к нему и спросил.
– Зона, что ты нам принес почитать?
– Да поможет мне Бог и комсомольский патруль.
Велико было наше удивление от такого замысловатого названия. Лично я воспринял такое название со смешанными чувствами.
– Весьма странное название для книги, – заинтересовался Королев. – Ну-ка, покажи! Пацаны, да это две книги: «Да поможет мне Бог!», а вторая – «Комсомольский патруль», – объяснил он нам вслух.
– Так бы сразу и сказал. Зона,  что это у тебя еще за пазухой? – продолжает допытываться Королев.
– Пирожки с повидлой!
В спальное помещение вошел старший лейтенант Туманов, и сразу казарма наполнилась его содержательными криками.
– Товарищи курсанты! Чего это вы на кроватях разлеглись? А, ну, встать! Запомните: кровать нужно заправлять аккуратно, чтобы у вас навсегда отпала охота лечь на нее в сапогах. И вообще, всем в совершенстве очистить казарму! Получить противогазы и на свежем воздухе устроить надевание и снимание противогазов на время! Пошевеливайтесь, активнее! Курсант Снигур, когда это вы успели опять так обрасти?
– У меня волосы такие кудрявые, что кажется, будто их много.
– Тем более стричься нужно! – то, что курсант вздумал оправдываться, возмутило Туманова еще больше. – Почему вы не стрижены, галстук мешал? На вас же смотреть дико!
Похоже, у Туманова в последнее время какие-то проблемы, иначе с чего бы это он чуть, что, сразу начинает выходить из себя?
– Какой галстук? – растерялся Дима, но взводный и не думал обращать на него внимание.
– Волосы у военнослужащего могут кудрявиться на макушке, а ниже, по уставу, они должны быть прямыми! А вообще, прически военнослужащих висят на стенах бытовой комнаты. Подобные прически вы и должны принести на утренний осмотр на своей голове. Завтра же проверю! Товарищи сержанты, а почему это вы заняли такую пассивную позицию? Отчего я не слышу ваших бодрых, жизнерадостных, требовательных голосов? Помните, что младшие командиры это тот скелет, костяк так сказать, на котором держатся все нарушители воинской дисциплины. Курсант Попов, почему у вас виски ниже ушей висят, и волосы по всей голове разбросаны?
Курсанты посмеиваются, но на построение выходить не торопятся, чтобы не пропустить очередные чудачества взводного.
– Дежурный по роте и дневальный, а ну-ка покажите мне свои шапки-ушанки! … Так: сколько раз говорить, что каждый должен носить в головном уборе две иглы не менее семидесяти сантиметров – зеленую и белую?
Дневальный пытается что-то доказать взводному, но тот его даже не слушает.
– А я вам говорю, что у вас сплошные отдельные недостатки! Сержант Денисов, чего это вы такой грустный? Ах, он письмо получил! Любимая девушка замуж вышла? За вашего лучшего друга? Сержант Денисов, для вас сейчас главное – подчиненные, а не какая-то там любимая девушка. Займитесь спортом, что ли, помогает, поверьте мне. От дурных мыслей спасает действие. Я вот в вашем возрасте себе сапогами ноги на ягодицы стер! И как только у этих девушек язык поворачивается такое писать? А вообще, раньше думай о Родине, а потом можно и о себе. Сколько в кубрике первого взвода курсантов? Четырнадцать? А должно быть тринадцать, где еще трое? Денисов, вы что, не поняли, это же я вас развлекаю! То есть отвлекаю от ваших животрепещущих проблем. Чего это в спальном помещении так светло, что просто нечем дышать? Дневальный, вы должны крутиться, как белка в колесе, а пол нужно так тереть, чтобы вода скрипела!
Поскольку у дневального что-то явно не ладится, и вода не так скрипит, как ожидал Туманов, то он счел нужным еще сказать:
– Вы что, дурак, или действительно первый раз на свет родились? И не надо мыть полы ежедневно, но хотя бы каждый день надо! Причем хорошо надо!
В ротное помещение заглянул Молодов, но увидев взводного, развернулся и вышел.
– Стойте, товарищ курсант! Что это вы, как Цезарь: пришел, увидел и ушел? И почему вы со мной разговариваете без наличия очков? Я что, что-то непонятное говорю? По-моему я всегда говорю хорошо, значит, говорю понятно. Понятно?
Тут очень кстати подоспел дежурный по роте и доложил:
– Товарищ старший лейтенант, вас вызывает командир роты!
– Есть, – выпрямился взводный, и к всеобщей радости отбыл.
– Вполне своевременно, а то достал уже, – признался Денисов.
– Товарищ курсант, – нарочито серьезно обратился КорС ко мне, – вы ведь до армии год проработали на производстве, да?
– У товарища Иванова за плечами средняя школа, работа на заводе, а теперь вот еще и автомат с противогазом! – пошутил Веня.
– Курсант Нагорный! Пятку на носок ставь! – командует Лео. – Ха-ха!
– Товарищ Иванов, а, правда, что вы работали на каком-то секретном военном заводе? – снова отозвался Королев.
– Правда, – хмыкнул я, – на заводе трамвайных рулей.
– У трамвая разве есть руль? – смешался на миг Королев.
– Нет, просто скоба, за которую можно держаться рукой.
– Просто скоба, – задумчиво повторил КорС, думая явно о чем-то другом, – вроде подножки автомобиля, да? Кстати, кто может дать военное определение того, что такое подножка автомобиля?
– Я! – тут же с готовностью вызвался Рома Журавлев. – Во всяком случае, я попытаюсь. Это совокупность приборов и механизмов, служащих для подачи водителя в кабину транспортного средства! Вот!
– Очень смешно, – без тени на улыбку произнес Королев. – И все-таки, товарищ Иванов, где же вы все-таки работали?
– На швейной фабрике, и я, кстати, об этом как-то уже рассказывал. Так что военный завод – это чья-то выдумка, только и всего.
– Швейком значит был? Или швеем? Или все-таки швеей? – войдя во вкус, КорС никак не может остановиться и любой ценой пытается вывести меня из себя.
– Промерщиком ткани. И хватит уже спекулировать на этой теме и выдумывать разную ерунду, – создавшаяся ситуация, признаться, мне уже начинает надоедать.
– Товарищ курсант, – не унимается КорС, вот ведь зануда, – как бы вы сформулировали свое жизненное кредо на нынешнем этапе … развития человечества?
– Быть впереди всех, знать больше всех, – насмешливо ответил я.
– Пижон, – с непроницаемым видом выразительно выговорил Королев, – что ж, так и быть, я принимаю ваш вызов – будем с вами соревноваться в учебе, идет?
– Мы с вами только что стали свидетелями зарождающегося соцсоревнования среди …, – начал, было, Рома, но Королев грубо послал его подальше, и Рома замолчал.
Поскольку Рома быстро соображать не умеет, возникла пауза, во время которой курсанты выжидающе смотрели на меня.
– Ну что? – уже с нетерпением спросил КорС, – по рукам? Все, что вам нужно сделать, это согласиться или отказаться.
Королев доволен, он уверен, что загнал меня в глухой угол. Ошибаетесь, товарищ Королев. Если и суждено вам меня загнать в этот самый пресловутый угол, то, во всяком случае, не в этот раз.
– По рукам! – согласился я, и мы крепко пожали друг другу руки, и Лео разбил наше рукопожатие. По-братски обниматься мы не стали. После того, как довольный КорС отошел в сторону, Миша тихо сказал:
– Толик, зря ты: Серега эрудит, умница, профессорский сынок. Трудно тебе придется, его ведь почти невозможно превзойти.
Вне всякого сомнения, мнение Миши разделяет вся рота.
– Ну, и замечательно! Чтобы ты знал, почти невозможное – возможно. Будет стимул расти и у меня, и у него!
– Скромняга! – усмехнулся Лео, но его вид говорит о том, что победитель нашего соревнования ему известен заранее, и этот победитель – не я. Что ж, тем более здорово. Для того чтобы одолеть в честной борьбе Королева мне придется поработать, а лишние знания лишними не бывают. Уж извините за тавтологию.

Сессия началась
Идет самоподготовка – взвод готовится к первой сессии. Я встал и прошелся по аудитории, с излишней суровостью отнимая художественные книги и недописанные письма.
– Товарищ курсант, вы чего? – ноет Веня, поскольку остальные смирились, молча.
– Готовьтесь к экзаменам, – коротко объясняю я, не обращая внимания на Венино брюзжание. – Вы здесь не для того, чтобы только письма писать. Наверстывайте упущенное и пропущенное вами! Я понимаю, что после обеда трудно сосредоточиться, но это нужно!
Командир третьего отделения Миша Кальницкий недовольно кривится и сварливо говорит: «Тебе что, больше всех надо?»
– Считайте, что так, товарищ младший сержант.
– Обурели салаги, – возмущается Кальницкий, но впрочем, не особенно громко.
Дракой с тремя вояками я, как говорится, уважать себя заставил. Так что теперь со мной считаются. Веня тоже смиряется и даже шутит.
– А я-то думал, школьные годы прошли безвозвратно, только на сердце тепло и приятно! А тут снова экзамены!
– Товарищ Нагорный, – говорит Лео, – специально для вас озвучу индийскую мудрость: «Человек, который не стремится развить свои умственные способности, родился и прожил зря».
Веня замолчал, осмысливая услышанную мудрость.
– Товарищ курсант, – ехидным голосом спрашивает КорС, обращаясь ко мне,  – курсант Королев. Разрешите обратиться?
– Слушаю вас, товарищ курсант, – разрешил я. И что ему от меня нужно на этот раз? КорС постоянно носит в себе недобрые чувства ко мне. За глаза он уже много раз говорил курсантам, что это он, а не я должен быть сержантом. Мне об этом каждый раз рассказывают Батя и Дима. Так что с Королевым нужно постоянно держать глаза и уши открытыми.
– Вы считаете, что мы сможем занять какое-нибудь призовое место по учебе?
– Вы – нет.
– То есть, как нет? – растерялся Королев, так как сам о себе он чрезвычайно высокого мнения.
– Вот так: если бы могли, то занимались бы подготовкой к экзамену, а не ерундой разной. Кстати, и у меня время отнимаете, а мне тоже готовиться нужно.
– Вам-то, зачем готовиться? – притворно удивляется КорС, – подход-отход, плюс должность замкомвзвода – вам меньше четырех и так не поставят!
Каждому из нас жизнь бросает свой вызов. Мой вызов здесь это без сомнения Сергей Королев.
– А мне, в отличие от большинства присутствующих, нужна не только оценка, но и знания. Знания даже в первую очередь.
– Ты смотри, какие мы правильные, – ворчит Кальницкий.
– Вы нет, а мы, – показываю я рукой на себя, – да.
Взвод смеется, а Веня смотрит в окно и ничего не делает.
– Возможно, я не знаю, – говорю я, не сводя взгляда с Вени, – в нашем училище что, генеральским детям отметки уже просто за фамилию ставят?
Все дружно смеются, и Веня, наконец, погружается в занятия. И примерно так проходит каждая самоподготовка. Многие курсанты усиленно демонстрируют тот непреложный факт, что не только не каждый солдат, но и не каждый курсант высшего военного училища мечтает стать генералом.
– Готовьтесь, – в очередной раз привлекаю я внимание взвода, – до тех пор, пока вы не поймете, что своими плохими знаниями вы подставляете весь взвод, я вам покоя не дам. Так и запомните!
– Тройка, между прочим, – криво усмехается Миша, – тоже государственная оценка! И она означает, что страну такие знания удовлетворяют, то есть вполне устраивают.
– Давайте возьмем на себя повышенные обязательства, – пошутил Дима, оказывая мне поддержку, – порадовать страну хорошими оценками!
– А, кстати, что там новенького в стране? – спросил Зона, – А то я вчера в наряде был, и новости посмотреть не удалось совсем.
– В Украине образована литературная группа «Бу-Ба-Бу». Это по первым слогам слов «Бурлеск-Балаган-Буфонада», – просветил всех Батя.
– Литерадура меня мало волнует, – зевнул Бао.
Но всех остальных она интересует, поэтому Батя рассказывает все, что ему известно о писателях, вошедших в эту литературную группу. Идиллию как всегда нарушает мама Жора. Впрочем, сегодня его появлению даже обрадовались. Он принес нам наши зачетные книжки, третий серьезный документ в нашей жизни после комсомольского билета и паспорта. Многие рассматривают и поглаживают свои зачетные книжки со священным трепетом, как некую святыню.
– Фетишисты проклятые, – беззлобно ворчит КорС.
В аудиторию вошел командир роты и сказал:
– Нужно составить список, кому, куда ехать в отпуск. До какой точно железнодорожной станции, чтобы можно было для вас забронировать билеты.
– Так нам не придется самим покупать билеты? – оживился я.
– Не придется. Повезло вам всем с начальником училища! Наш генерал Крымов всегда бронирует для своих любимых курсантов билеты через обком партии. Так что даже летом будете уезжать без проблем.
И в самом деле, повезло нам с нашим начальником училища! В полной мере мы это поймем перед летним отпуском, когда уехать из Крыма еще трудней, чем зимой. Я почувствовал себя обязанным нашему генералу.
– Товарищ капитан! – поднялся Рома. – А как быть нам с курсантом Литинским? У нас на дорогу на БАМ и обратно времени больше уйдет, чем весь зимний отпуск!
– С вами отдельный разговор. У вас отпуск будет при части. Да шучу я! Шучу! На самолете полетите.
– Ничего себе! – ахнул Королев. – Курсанты и на самолете! Вам и со страной тоже несказанно повезло!
– Но чтобы в отпуск поехать или полететь, нужно готовиться к экзаменам, – шутит ротный. – Готовьтесь, порадуйте родителей своими тройками. А теперь марш на закрепленную территорию. Дежурный по училищу обошел все училище и сделал нам замечание. Идите, устраняйте. Командир взвода вскоре присоединится к вам.
– И как здесь можно готовиться к экзаменам? – говорит Бао, гневным взглядом провожая ротного, как будто он собирался серьезно готовиться к экзамену! Впрочем, говорит он это очень-очень тихо, чтобы ротный не услышал. Так что своей жалобной речью он никого не заинтересовал.
– Ничего, Бао, – решил поддержать его Зона, второй такой же большой лентяй, – не слепые горшки лепят! Сдадим и мы с тобой эти проклятущие экзамены!
– Отставить разговорчики! – командую я. – Вас обоих хоть сейчас в плуг запрягай! Так что работа на свежем воздухе пойдет на пользу и вам и вашим мозгам! Так что, товарищи курсанты, полный вперед!
Но не зря говорят, что лень Бао и Зоны родилась раньше них самих. Они и на спортгородке трудились так, что взводный не мог этого не заметить. Светлые мечты наших лодырей о том, что мама Жора все время будет закрывать глаза на их бездействие, не оправдались. Так что времени для подготовки к экзамену у них стало еще меньше, так как взводный совершенно справедливо объявил им по наряду вне очереди и проконтролировал, чтобы оба они заступили в наряд на следующий же день.

Перекос
И вот суббота, и мы принимаем участие в ПХД. Наш взвод убирает закрепленную территорию и торопится поскорее окончить это занятие: чем быстрее сделаем, тем больше времени останется на подготовку к экзамену. Мама Жора приятно удивлен – наш взвод первым в роте справился с поставленной задачей.
– Как успехи, товарищ курсант? – важно спрашивает он меня, словно сам не видит результатов сделанного. А ведь наш взвод понапрасну времени не терял и проделал огромную работу.
КорС негромко ворчит, что мы здесь в некотором смысле работаем, но взводный его реплики, то ли действительно не слышит, то ли просто игнорирует. 
– Взвод на левом берегу, – довольно козыряю я, а курсанты улыбаются, – жив – здоров назло врагу!
Вася всегда говорит, что я держусь с нашим командиром взвода запанибрата. Наверное, со стороны это именно так и выглядит.
– Что? На каком еще берегу? Это ты о ком? Что ты себе позволяешь, и кто этот враг?
Мама Жора смешался и удивился, и отнюдь не в переносном смысле этого слова. Батя и КорС смотрят на него, не веря своим глазам. Мама еще какое-то время находится в недоумении и ступоре.
– Спешите видеть! – смеется у него за спиной Дима Снигур. – Цирк приехал!
– Это стихи, – учтиво объясняю я, не скрывая  своего разочарования, – между прочим, из школьной программы.
– Почему я не знаю? Как называются стихи? Я проверю! – категорично пообещал мама Жора.
– Толик, – негромко говорит Миша, который стоит рядом со мной, – ты уже чувствуешь дрожь в коленках? Я почему-то тоже нет!
– Почему вы не знаете, я знать не могу, – медленно отвечаю я, – могу только предполагать. Возможно, в школе часто уроки прогуливали или учились средненько. Поэма называется «Василий Теркин», автор Твардовский.
Взвод смеется, а взводный испытывает неловкость. Он смотрит на меня так, что всем ясно: он любит меня, сильно любит, но очень странною любовью!
– Любит наш Иванов шутить! – смеется Дима.
– Не может быть! – хмуро выкрикивает покрасневший взводный. – Я знаю Теркина!
Мама Жора растерян, и, похоже, что он ничего не понимает. Он удивленно оглядел всех нас, но взвод застыл в ожидании.
– А он вас? – не очень громко спрашивает Королев.
– Теркин, – продолжает старший лейтенант Дядченко, – это же: «Эх, яичница! Закуски нет полезней, и прочней! Полагается по-русски чарку выпить перед ней!»
Последние слова сопровождаются резким, уверенным движением кулака сверху вниз и дружным смехом взвода. Это выглядит невероятно смешно, и я тоже смеюсь вместе со всеми. Взводный молчит, и непонятно, то ли его познания поэмы закончились, то ли, может, он уже вспомнил процитированные мной строки.
– Никуда цирк не уехал. И клоуны все те же, – язвительно шутит Литин.
Наконец взводный подает голос:
– Курсант Иванов! Собрать инструмент, сдать его в нижнюю каптерку, почистить сапоги, и в казарму. Увольняемым приготовиться к построению, остальным на самоподготовку.
– Есть! Взвод, собрать инвентарь…
Взводный уходит, не дожидаясь нас, и при этом ворчит себе под нос:
– Тоже мне, понимаешь, еще один Василий Теркин выискался.
Нужных слов он не нашел, поэтому изъясняется ненужными. Лео, глядя ему вслед, говорит:
– Конечно, я не должен такое говорить, но, по-моему, в командных училищах какой-то перекос в ущерб гуманитарным дисциплинам.
– Ты прямо мои мысли читаешь! – умиляется Батя. – Я только что собирался высказать такое же предположение!
– А, вот интересно, – говорит неугомонный Королев, – какой тогда перекос в инженерных училищах?
Мне сравнение с Теркиным определенно льстит, хотя я понимаю, что по сравнению с ним меня там и рядом не стояло и еще долго стоять не будет. Но зато есть на кого равняться!
– Наш Иванов вечно испытывает терпение командира взвода, – ворчит КорС, – только не очень понятно, зачем?
– Тебе этого и не понять, – насмехается Мишка, – просто ему не присущи умение уступать и прочая слабовольная чушь.
– Ага, – отшучивается Королев, – никто не хотел уступать!
– Слушай, КорС, – подозрительно доброжелательно говорит Миша, – как ты смотришь на то, чтобы помолчать, а то надоел ты уже по самое «Не хочу?» Не путайся сегодня под ногами, договорились?
Королев умный, намек понял и угомонился. В самом деле, зачем ему вагон и большая тележка гарантированных проблем?
– Молодец, – одобряюще говорит Миша, – сразу видно, что ты знаешь, для чего нужна черепно-мозговая коробка, в смысле, голова!
– Разумеется, знаю, – тут же отозвался Королев, – голова, или как вы, сударь, изволили выразиться, черепно-мозговая коробка, нужна для ношения пилотки или фуражки в летнее время, и шапки-ушанки в зимнее!
Тут, перебив веселье, неожиданно в разговор вмешался Вася.
– Товарищ Кальницкий, – серьезно говорит он, – почему вы считаете возможным затыкать товарищу рот, угрожая применением грубой физической силы?
– Чего-чего? – опешил от неожиданности и Васиной наглости Миша. – Это ты мне? Что-то ты сегодня слишком смелый!
Что и говорить, слова Васи прозвучали слишком уж пафосно и безумно глупо. Однако Миша быстро успокоился и даже улыбнулся.
– Товарищ Россошенко, – подобравшись, серьезно отвечает он, – ваш вопрос понял, отвечаю. Я считаю, что в сложившейся ситуации я играю роль добра, а добро, как вам известно, должно быть с кулаками! Ну, если у него нет более современного оружия!
Над Васей смеются все, включая неблагодарного Королева, за которого, собственно, Вася и заступился. Вася пришел в замешательство от такой явной неблагодарности товарища. Дальше мы направились в казарму, не обращая больше никакого внимания на то, что там еще вслед говорит товарищ Россошенко. Хотя, может, и зря, поскольку наверняка все последующие заявления Васи звучат не менее забавно.
– Я вам что, уже так надоел, – обижается Вася во весь голос, привлекая наше внимание, – что вы на меня совсем внимания не обращаете?
– Все относительно, – начал, было отвечать КорС, но Вася перебил его.
– Как это, относительно? – продолжает добавлять дров в костер Вася.
– Да очень просто. Одна волосина на голове это слишком мало, а вот в тарелке борща – уже явно многовато! Другими словами, по сравнению с Веней, ты нам еще не очень надоел!
– Умный, да? – обиженно ворчит Вася. – Думаешь, что ты умный?
– Ага! Именно так я и думаю! – в кои-то веки смеется КорС. – А знаешь, почему я такой умный? Потому что я учусь не на своих ошибках, а на ваших. В том числе на твоих!
Вася, конечно, еще что-нибудь непременно сказал, но Мише надоел этот разговор, и он счел нужным его прервать.
– Слушай, – глядя на Васю, серьезно сказал он, – не хочу повторяться, поэтому для тебя было бы хорошо понять все с первого раза. Не стоит выставлять себя на посмешище при любом удобном случае, поверь мне. Так что держи свой искрометный маразм в себе. Ты ведь уже знаешь, что здоровым быть трудно? Очень!
– Я уже понял, – проявляет Вася завидное здравомыслие и замолкает. И как мне показалось, он даже о чем-то задумывается.
– Неужели и впрямь, понял? – не верит не своим ушам, ни глазам Миша.
В казарме мы застали бушующего маму Жору. Оказывается, кроме нас никто с уборкой еще не справился. Заместители командиров взводов жалуются взводному, что времени мало, а нужно готовиться к экзамену.
– А вы учитесь у третьего взвода, – кричит наш взводный. – У них тоже экзамен, но они правильно поняли, что чем быстрее сделают работу, тем больше времени у них останется! В том числе и на подготовку к экзамену. А так я вам сейчас для науки еще работы подброшу! Не хотите шевелить извилинами, будете шевелить своими ленивыми задницами! Решили, что экзамен – это хороший повод сейчас ничего не делать? Ошибаетесь! Что у вас вообще в головах? Бабы? А должны быть мозги! И Уставы! И экзамены!
– Товарищ старший лейтенант, – смеется Веня, – так ведь сердце у мужчины не единственный орган, которому не прикажешь!
– Курсант Нагорный, – приподнял фуражку над вспотевшим лбом мама Жора, – вашими бы устами сахарными, взять, да и помолчать!

Если хилый …
На построении на самоподготовку выяснилось, что во взводе незаконно отсутствует курсант Мирзоян.
– Кто-нибудь знает, где курсант Мирзоян? – нахмурился Лео. Ему как командиру отделения неприятно, что подчиненный ему не доложил о причинах своего отсутствия. По виду Лео понятно, что Саркису сегодня не сдобровать. – Припал где-то на «шару?»
– Он в медпункте, – ответил Веня.
– Зачем он там? Воспаление хитрости? – с видимым облегчением уточняет Лео.
– У него температура высокая, насморк и кашель, – четко и коротко доложил Веня, приятно удивив всех своей лаконичностью.
– Где он это подцепил?
– Это простуда, товарищ курсант, ее не подцепляют!
– Простыл он от умывания до пояса, – объясняет Батя. – Теплолюбивый он – наш Мирзоян, а взводный требует, чтобы мы непременно обтирались холодной водой до пояса и летом и зимой.
Горячей воды у нас, кстати, вовсе не бывает. Только один раз в неделю, когда мы ходим в городскую баню, которая находится у кинотеатра «Симферополь», мы имеем возможность помыться горячей водой. Ну и еще на квартире, но квартиры пока снимают с роты человек десять, не больше. Мирзоян наш из солнечного Карабаха, и простуда – это неизбежная расплата за его резкий переход к холодной воде.
– И правильно делает, – прерываю я рассуждения Бати, – сохранить здоровье чтоб! А любая теория бесполезна без практики!
– Мы в курсе! Ясное дело, в смысле ясный перец!
– И откуда, только в вас этот неистребимый оптимизм?
Мирзоян пролежал в лазарете неделю, а после этого стал всячески увиливать не только от обтираний, но и от умываний. Наш мама Жора доконал его своим принудительным закаливанием. После построения мы отправились на самоподготовку.
Самоподготовка это одно из лучших времяпрепровождений в стенах военного училища. Если, разумеется, нет на носу экзаменов, зачетов, защиты курсовых. Сейчас идет сессия, но сегодня был экзамен, а после него все расслабились, отдыхают и к следующему экзамену пока не готовятся. Те, кто не спит, говорят кто о чем.
– Я в первый раз поступал в Донецкое политучилище, – рассказывает Дима. – На первом же экзамене мне поставили двойку – по сочинению. Родители еле-еле добились, чтобы нам показали мое сочинение. Я его писал голубой японской пастой, а там чернильной ручкой дописаны ошибки! Грубо, нахально. Разве в такой ситуации можно что-то доказать? Зато теперь учусь в Крыму!
Дима подумал и добавил, что не может ни забыть, ни простить того, что с ним сделали в Донецком политическом училище.
– А я ведь тоже первый раз поступал в Донецкое, – стал рассказывать свою историю Третьяк, – меня на истории «срезали». По билету я все ответил, а мне стали дополнительные вопросы задавать: какой объем озера Байкал, например, и в таком же духе другие. Я им говорю, мол, это ведь экзамен по истории, а не географии, а они мне – вопросы здесь задаем мы! Стали спрашивать, кого и когда из иностранных военнослужащих наградили орденом Славы, другими орденами в годы Великой Отечественной войны. Завалили, конечно, но Дима прав – сейчас об этом жалеть не приходится.
Видно, что Третьяк на самом деле давно махнул рукой на ту первую неудачу. У него даже обиды не осталось, и ему необычайно легко. Правда, для этого ему понадобились два года.
– Товарищ Иванов, – криво ухмыльнулся Королев, – а вы, почему все время молчите? У вас были проблемы с экзаменами?
– Были, но другого плана: я в школе очень физику не любил. Любая тема у меня начиналась с двойки, а потом я ее исправлял. Выпускного экзамена боялся просто панически! Мама даже сказала: «Пусть лучше будет одна тройка в аттестате, чем так переживать». Тут я и успокоился – как это у меня тройка?! Я считал, что смогу сдать на четверку! Так и вышло, а на выпускном экзамене по истории я все-таки впервые в жизни схимичил!
– В это трудно поверить, ведь история – ваш «конек».
Удивительно, но факт: хотя история действительно мое сильное место, но на экзамене я тогда и, правда, схитрил.
– И, тем не менее, это так. Билетов было тридцать три, а последний билет был для меня очень скучный – экономика Украины в одиннадцатой пятилетке и все такое прочее об Украине. Я этот единственный билет и не стал учить. Шел я отвечать в первой пятерке, вытянул билет – тридцать третий! Ну, я его быстро положил на место. Учитель спрашивает: «Иванов, вы уже взяли билет? Нет? Тогда тяните». Где лежит тридцать третий билет, я уже знал, а все остальные билеты я знал.
– Все-таки здорово, что все мы здесь вместе собрались. У нас замечательный взвод, правда? – тараторит Веня, – это называется судьба – каждому свое!
– Странные очертания иногда принимает судьба, – задумчиво обронил Третьяк, – у меня один одноклассник очень хотел стать военным, но другой наш одноклассник попал ему стрелой из лука в глаз. В результате сильное косоглазие, потеря части зрения, и офицером тот, первый одноклассник уже не будет. Судьба?
– Товарищ Иванов, – снова гримасничает Королев, – а вы когда стали комсомольским активистом?
Что ж, я сам сохраняю свою индивидуальность и за другими признаю право быть такими, какими они сами хотят. Даже если мне это и не нравится.
– В нашем классе сначала приняли в комсомол трех девочек, но они почти полгода не создавали первичную комсомольскую организацию. Потом в комсомол приняли меня,  нас стало четверо, и школьный комитет стал на нас сильно давить. Мы собрались на свое собрание, и одна из одноклассниц предложила избрать комсоргом меня. Они втроем проголосовали «за», и я стал комсоргом класса. Затем учитель истории продвинул меня в президенты районного клуба «Поиск» по «Летописи Великой Отечественной войны». В вечернее время я учился в школе молодого лектора-международника при райкоме ВЛКСМ, выступал с лекциями. Меня заметили, выделили и ввели в правление общества по охране памятников истории и культуры. Так что, когда я пришел работать на швейную фабрику, то мне сразу уже была дорога в фабричный комитет комсомола.
– Секретарем? – уверенно предположил Батя, как само собой разумеющееся.
– Нет, ответственным за спортивно-массовую работу. Эх, и житуха была! Как раз мода на аэробику пошла, и я пригласил преподавателя из медицинского училища. На нашей фабрике свой клуб есть, там и занятия проводили. Все комиссии из обкома комсомола к нам привозили. Наши девчонки как выйдут на сцену в одних ленточках и лифчиках, да как спляшут! У комсомольских вождей прямо слюнки текли! Девчонки у нас, как и положено, разные были.
– Это как положено? – не поняли большинство присутствующих, так что пришлось объяснить популярнее.
– Были и доступные девочки, я бы даже сказал специально для этого дела предназначенные. Настоящие «молотилки!» Я почти год был лучшим организатором культурно-массовой работы в районе, – мечтательно вспоминал я.
– А что случилось потом? – вопрос задал Веня, но было видно, что моя нехитрая история заинтересовала всех.
– Потом был промах. Правда пришла газетная слава, но плохая. В честь сорокалетия Победы в городе провели кросс, но я об этом узнал уже после Дня Победы из нашей районной газеты. Оказывается трудящиеся, учащиеся района и воины гарнизона с огромным вдохновением и энтузиазмом встретили сорокалетие Победы. Они ознаменовали эту светлую дату кроссом на три тысячи метров, и только коллектив швейной фабрики участия в этом мероприятии не принял, потому что «…ответственный за спортивно-массовую работу товарищ Иванов А. И. не проявил…, не настоял…» и так далее.
Взвод рассмеялся, да и я сам тоже улыбнулся. Сегодня не май, сегодня можно уже и улыбнуться.
– Берегу экземпляр того газетного номера на память. Вдруг обо мне уже больше нигде и никогда не напишут? – продолжаю я шутить, видя, что ребятам нравится, – так хоть что-то. Ничего примечательного, конечно, но все-таки обо мне!
Все снова расхохотались, настроение – лучше не бывает, можно всем просто палец показать, и то будут смеяться.
– Хоть Геростратова, но лишь бы слава, да? – один КорС, как обычно, чем-то не доволен, и не улыбается.
– Ошибаетесь, товарищ Королев – я не собираюсь сжигать ничего выдающегося, и вообще: слава КПСС!
– Хохмач, – улыбается Лео, – думаешь, среди нас есть стукачи?
– Просто уверен. Достоверно известно, что каждый третий из нас стукач. Может и ты, Лео?
– Слушай, – перебил меня Лео, возвращаясь к прежней теме разговора, – а как ты избежал наказания за тот кросс?
– Публикация в газете и была наказанием, так сказать ославили меня. Хорошо, что это был не выговор по комсомольской линии. Повезло, а то еще чего доброго меня бы с комсомольским взысканием не допустили поступать в военно-политическое училище.
– А я вот всегда был образцовым комсомольцем, – похвастался Веня. –  Дисциплинированным, исполнительным и инициативным!
В аудиторию вошел взводный, и все, даже не дожидаясь моей команды, вскочили по стойке «Смирно!»
– Замкомвзвода, – обратился взводный ко мне, – в роте начался ремонт туалета. Выделите одного человека на все время ремонта.
– Кого бы это выделить? – я даже сам почувствовал, как блеснули искорки в моих глазах.
– Самого дисциплинированного, – первым подсказал КорС, и даже улыбнулся при этом, что не часто случается.
– Самого исполнительного, – раздались крики с мест.
– Самого инициативного комсомольца!
– Что ж, товарищ Нагорный: если тебе комсомолец имя – имя крепи делами своими! – и под дружный хохот взвода я закончил. – Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан! А ратное дело, оно бывает разное!
И Веня в сопровождении командира взвода убыл ремонтировать туалет. На прощанье взвод дружно гоготнул.
– Слушайте, есть предложение, – поднял руку КорС, привлекая внимание. – Поскольку Вени нет – есть реальный шанс побыть в тишине, что скажете?
– И, правда, – первым поддержал идею Миша. – Давайте все помолчим, по-настоящему расслабимся и послушаем тишину. Пока Вени нет, это возможно! Тем более, его не будет несколько дней подряд, когда еще снова так повезет?
– Специально его на шару забрали, чтобы потом похлопотать за него перед экзаменами, – проворчал Королев, как будто не он первый предложил отправить на работу именно Веню.
Идею о тишине поддержал весь взвод, потому что всем уже изрядно надоела непрекращающаяся Венина болтовня ни о чем. Демагог он, хоть сразу его в генсеки бери! К тому же, словно в поддержку этого предложения, обрушился страшный ливень, так что в сон стало клонить даже тех, кто и не собирался спать. И в мире стало тихо и спокойно, незачем куда-то спешить. Кто писал, кто читал, кто мирно дремал в тишине, и это было здорово! Перед ужином дежурный по взводу, а дежурил Вася, разбудил нас, и мы с большой неохотой вернулись к нашей действительности.

Недоразумение
Я обратил внимание, что Лис в последние дни стал рассеянный и грустный. К тому же он третий день живет только на никотине. Дело ясное, что виновата в этом девушка. Решил я влезть ему в душу, разумеется, с самыми лучшими намерениями.
– Олег, что случилось, если не секрет? Может, я могу помочь?
– Я сам не понимаю, что произошло. Встретились мы с Ленкой в увольнении, сели в троллейбус и поехали к ней домой. А когда вышли на ее остановке, она вдруг, ни с того ни с сего, заявила, что между нами все кончено! И чтобы я ей больше не звонил, не приходил к ней, представляешь? Теперь ее родители все время говорят, что ее нет дома,  – достаточно внятно изложил  Лис суть дела, часто моргая от переполнявших его чувств.
– Значит, просто не хочет подходить к телефону.
– Слушай, а может, ты действительно попробуешь с ней поговорить? Я ее терять не хочу и не понимаю, что такое между нами произошло?
– Обязательно попробую, – твердо пообещал я. А что мне еще оставалось делать, раз уж сам предложил свою помощь? Хотя, если честно признаться, я не очень люблю выяснять отношения. Но раз уж взялся за гуж, нужно доводить дело до конца.
– Думаете, что есть смысл разговаривать с ней? – насмешливо спрашивает Королев. – Ищи себе другую девушку, и вся недолга!
– Нет, – ответил вместо Лиса я. – Мы еще поборемся. То, что сказал Лис, пересказывать не буду.
– Думаете, у вас есть шанс? – выразил сомнение КорС.
– Шанс есть всегда. Что касается любви, то в ней, как и на войне, все средства хороши. Во всяком случае, мы попытаемся, – мягко возразил я, обращаясь к Королеву, и еще добавил: – А ты, уважаемый коллега, отвали. Не с тобой разговор.
– Вряд ли это вам под силу, товарищ Иванов, – на свою беду насмехается Королев. – К тому же Лис может вам не всей правды сказать, а это важно. Признайся, Лис, она тебя поймала в горячем? Ха-ха! В смысле, на горячем?
Не знаю, чем бы это все окончилось, но жирную точку в перепалке поставил Миша Кальницкий. Он сильно ударил КорСа ребром ладони по шее, и тот заткнулся до самого завтрашнего дня. Единственное слово, которое мы от него услышали в этот день, было «Я!», когда старшина назвал его фамилию во время вечерней поверки личного состава роты.
Лис еле-еле дождался очередного увольнения, и мы с ним поехали к Ленке. Она меня в лицо знает: Олег как-то знакомил нас на вечере отдыха. Увидев меня, она нахмурилась, но в квартиру все-таки впустила. Я не стал живописать, как переживает, страдает и мучается Лис. Признаю, с деликатностью у меня есть некоторые проблемы. В этом направлении мне еще предстоит много поработать над собой. Как тараном, я сразу в лоб твердо и грубо заявил:
– Меня ждут, так что ты не тяни, а толком объясни, что у вас с Олегом произошло. У вас ведь все было хорошо! Давай, я слушаю.
Вместо того чтобы послать меня куда подальше, Лена расплакалась, но при этом пыталась говорить. Если отбросить все всхлипы, рыдания, заикания и повторения, то выходило, что Лис на удивление мелочный, жадный и скупой. В общем, с первого раза я мало что понял из ее объяснений. Она всхлипывает и дрожит всем телом. Я совсем растерялся, так как не люблю женских слез.
– Знаешь, Олег, конечно, морально небезупречен. Но вот чего не приходилось замечать за ним, – категорически заявил я, – так это именно тех черт, о которых ты тут наговорила.
– Да?! – встрепенулась Лена, и даже перестала плакать, – а как ты объяснишь то, что в троллейбусе он для себя билет купил, прокомпостировал, а мне пять копеек на билет пожалел? Пять копеек! У-у, жмот! – и снова заревела во весь голос. – Пять копеек пожалел!
Вопреки всем моим ожиданиям, все оказалось намного проще, и я вздохнул с облегчением.
– Скажи, а он был в военной форме или по гражданке?
– В форме, ну и что? – сквозь слезы выговорила Лена.
– Эх, ты! – улыбнулся я, – неужели ты не знаешь, что у военнослужащих срочной службы, какими являются и курсанты военно-учебных заведений, проезд в городском транспорте бесплатный? Он тот билет для тебя и купил, ему самому он ведь без надобности!
– Правда? – размазывая слезы по щекам и дрожа от волнения, спросила Лена с надеждой в голосе.
– Конечно, правда, спроси, у кого хочешь. И знаешь что? Иди уже и мирись с ним поскорее, а то он там извелся весь. Прямо места себе не находит. Не ест ничего.
– Он тоже переживает, правда? – снова спросила, счастливо улыбаясь, Лена, размазывая слезы по щекам.
– Знаешь, Ленчик, – ухмыльнулся я, – меня можно обвинить во многих грехах, но вот на счет вранья – это нет! Даже во вред себе я всегда говорю правду! Так что, если уж я утверждаю, что твой Олег переживает из-за вашей размолвки, или ссоры, значит, так оно и есть! Он, кстати, у подъезда ждет окончания нашего разговора.
– Что ж ты мне сразу не сказал! – шутливо возмутилась Лена, и бросилась к окну. Внизу у подъезда с чрезвычайно серьезной миной и букетом цветов дежурит Лис. Они помирились сразу и навсегда.
Если кому-нибудь интересно, то забегая намного вперед, скажу: они поженились на четвертом курсе, а после выпуска поехали служить в Приморский край. Они и сейчас там живут, вырастили двух прекрасных дочерей, а теперь уже и внуков растят. Мне лично, например, было бы искренне жаль, если бы такая хорошая пара распалась из-за такой нелепости – простого непонимания и нежелания поговорить полминуты, чтобы выяснить возникшее между ними недоразумение.
Да, чуть не забыл! В тот же вечер Королев с издевкой поинтересовался, вышло ли что-то у меня в роли миротворца.
– Слушай, Сергей, – недобро ответил ему Лис, – как же все-таки хорошо там, где тебя нет!
– И не просто нет, – поддержал я, – а там, где его никогда и не было! КорС, неужели ты сам не понимаешь, до чего ты бываешь мерзок?
Королев покривлялся, но говорить больше ничего не стал. Мы с Лисом тоже отвернулись от него, стараясь больше не обращать на него внимания. Но наше внимание к Королеву привлек все тот, же Миша Кальницкий.
– А скажи мне, мил друг Иванов, – скрывая улыбку, спрашивает он, – сильно ли ты расстроишься, если тебе объявят непредвиденный выговор или там строгий выговор?
– Смотря за что, – растерялся я.
– А вот будем на каких-нибудь учениях или в наряде в Перевальном, и давай, прикопаем где-нибудь КорСа? Навсегда! Представляешь? Думаю, кроме его родителей никто особо и не расстроится. Напишем дознавателю, что он получил письмо от любимой девушки, в котором она сообщила, что выходит замуж, и после этого он самовольно оставил часть! Ну, ты, как командир отделения, получишь выговор для порядка. Так положено.
– Да я согласен и на строгий выговор! – радостно объявил я.
Королев вытаращив глаза до предела, молчит. Потом он отвернулся от нас и куда-то ушел.
– Классная шутка, Миша, – с чувством произнес Лис.
– Шутка? Какая еще шутка? – озадачил Лиса Миша. – Никто не шутил.
КорС по-видимому тоже не понял, что это была шутка, потому что Мишу срочно вызвали к ротному, и от него он вернулся только через час. Впрочем, Миша не выглядел расстроенным, скорее даже довольным. Но о чем был разговор с командиром роты он так никому и не рассказал. Меня, как замкомвзвода, который присутствовал при такой угрозе, но ничего не предпринял для того, чтобы остановить Кальницкого, к ротному почему-то не вызвали, что само по себе есть случай исключительный. У нас ведь чуть, что, во всем виноваты сержанты. Странно даже.