Борзый минус. Главы 91-100

Явка
Рома Журавлев решил отпраздновать свой день рождения не так, как все, а на квартире. Взвод шутит, как это именно тугодум Рома додумался до этого «первым».
– Только просьба, пацаны, – говорит Рома, – по мере возможности ведите себя тише, а то у меня хозяйка – огонь! Такая мегера! Если будем ей шуметь – и вам мало не покажется, и мне придется искать новую хату.
– Неужели выгонит? – недоверчиво любопытствует Веня.
– Не исключено, – уклончиво отвечает именинник.
В субботу все, кто был в увольнении, направились к Роме. Чтобы сэкономить время, я не стал переодеваться в гражданку и пошел по форме. Уже во дворе дома (Рома снимает комнату в частном доме на улице Мактеп, на окраине города) я взял темные очки у Димы, одел, поднял воротник шинели и снял фуражку. Постучал в дверь, и когда на стук выглянул виновник торжества, я тоном заговорщика спросил:
– Скажите, здесь продается славянский шкаф?
– Неправильно, товарищ Иванов, – кривляется КорС, – это старый пароль. Новый звучит так: «Слоны идут на север».
– Слоны идут на хрен, – оттолкнул плечом КорСа Миша.
Все, в том числе и именинник рассмеялись, и мы вошли в дом. В комнате было чисто убрано, вымыто и никаких следов пыли. Даже не верится, что здесь обошлось без женских рук, но Рома утверждает, что это они сами с Литиным так убрались. Рома не баловал нас кулинарными изысками, но горячего пюре, котлет, пельменей, колбасы, сыра, копченой рыбы и салатов, а также вина, пива и лимонада было вдоволь. Видно, что Журавлев не поскупился.
– Прошу к столу, гости дорогие, – широким жестом пригласил всех именинник на правах хозяина. – Навались!
Я увидел на стене гитару и подошел к ней, пробежал по струнам. Гитара была расстроенная, как старая телега, которая ездит все время исключительно по брусчатке.
– Потом! – махнул рукой Рома. – Давай к столу, а то вино греется и котлеты остывают.
Я пить, разумеется, как всегда, не стал, но поел с аппетитом. Все остальные уже выпили по четыре стопки вина, и языки у всех развязались. В комнате стало шумно, и я принялся настраивать гитару. О предостережении Ромы все как-то незаметно забыли, даже сам виновник торжества. На шум незамедлительно явилась хозяйка. Я глянул на нее и обомлел, до того она была женственна, красива, а в глазах так и плясали огоньки.
– Молодые люди, а это еще что? – нахмурилась она. – Поспать нормально человеку не даете.
– Твою налево, – негромко ругнулся Рома, – я же просил!
– Какому человеку? – громко спрашиваю я.
– Мне! Кому же еще? – игриво повела бровью хозяйка.
– Это можно легко исправить, – замурлыкал я, – пойдемте, я спою вам колыбельную и вы даже не заметите, как уснете! Пойдемте, пойдемте! Могу предложить вам на выбор сразу десять колыбельных, а может и больше, у меня большой репертуар!
– Не возражаю, – не стала упрямиться хозяйка.
Я взял ее под руку и легонечко бедром подтолкнул к входной двери. Кожа у нее гладенькая и упругая. На вид ей лет 27, хотя, наверняка, она старше. Рома хотел идти следом, но я его удержал жестом. Однако он продолжил движение. Только после того, как Миша показал ему кулак, Рома отстал. Мы шли рядом с хозяйкой, и как бы случайно все время задевали друг друга бедрами. А в дверях даже прижались друг к другу грудью.
– Вы уж нас извините, а особенно Рому – у него сегодня день рождения, – говорю я, лишь бы не молчать. – А это вход в ту часть дома, где вы проживаете? О-о! Да ваш дом соответствует вашей красоте!
В ее половине уютно и прохладно, чисто и пахнет духами. Разумеется, никаких колыбельных я не пел, да вообще к гитаре не прикасался, хотя и принес ее с собой. Рома оказался прав – хозяйка была огонь! Несомненно, огонь! К тому же она оказалась способна пренебречь условностями. На день рождения я так больше и не попал. Уже вечером в училище Рома с надеждой спросил:
– Толик, ну как, не прогонит она меня с квартиры?
Он, похоже, действительно ничего не понял, или искренне ничего не заметил.
– Нет, спи спокойно, дружище. Зря ты опасался, она вняла моим мольбам. Хотя, доложу я тебе, это было и непросто.
– Пришлось потрудиться? – понимающе подмигнул Миша.
– Да, немного, – хмыкнул я.
– До изнеможения! – хохочет Миша над недогадливым именинником.
– Спасибо тебе! – пожал мне руку Рома. – Благородно с твоей стороны.
– Тебе спасибо, – улыбнулся я на все тридцать два, искренне не понимая, причем здесь, собственно, благородство?
– Мне-то за что? – не понял он и даже растерянно посмотрел по сторонам.
– Как день рождения-то прошел? – спрашиваю я, чтобы Рома не надоедал мне со своими детскими вопросами.
– В целом хорошо. Вот только я переживаю, что придется искать другую квартиру. Слушай, я тебе тут торт принес и конфеты, тебе ведь не довелось побывать на «сладком столе». Торт умопомрачительно вкусный!
– Спасибо, – шепнул я, и не стал рассказывать о том, что его хозяйка накормила меня до отвала, как хорошего работника. В том числе и сладеньким.
– Да, хозяйка просила передать, чтобы ты заходил. Она тебе будет рада, – ненавязчиво сказал Рома после следующего увольнения. – Сказала, что ей очень понравилось, как ты поешь и играешь на гитаре. А какие песни ты ей пел?
Я взял гитару и запел песню о военном комиссаре.
– Про подвиги отважных комиссаров
   Пусть наша песнь походная гремит.
   В кольце осады, в зареве пожаров
   Вы поднимали вдохновенье битв.
Где торжествует ленинское слово,
Несокрушим красноармейский штык.
Посланец партии и Сталина родного
Вперед, вперед, вперед, воинствующий большевик!
– Да ну, тебя. Ты можешь серьезно? – обиделся Рома.
Я твердо и честно пообещал ему, что непременно зайду. Слово я, конечно же, потом сдержал. И не один раз.
Вчера я получил сразу шесть писем, но ответить на них не успел – был в увольнении, устал и хотел спать. Мечтаю поскорее написать ответ, но у нас семинар по истории СССР. Выход один – ответить в числе первых (впрочем, как всегда), а уже после этого заняться увлекательным делом – перечитать письма, и ответить на них.
Вопрос скучный, и даже КорС и Лео опустили головы, чтобы не встречаться взглядом с преподавателем. Я тоже не горю желанием отвечать на этот вопрос, но майор Козлов вызывает именно меня. Впрочем, может он и не ошибся: на этот вопрос я могу (и это без лишнего хвастовства) ответить лучше всех во взводе.
– Принимая решительные меры по укреплению трудовой дисциплины и ликвидации текучести рабочей силы, по борьбе с прогульщиками, лодырями и дезорганизаторами производства, ЦК ВКП (б) и Совет Народных Комиссаров СССР в совместном постановлении предусмотрели материальное стимулирование рабочих и служащих, длительное время работавших на одном предприятии. Для них были созданы льготные условия получения пособий по временной нетрудоспособности, первоочередное предоставление жилой площади, путевки в санатории и дома отдыха.
– Минуточку, товарищ младший сержант. Вы забыли поведать нам, как называется это постановление, и когда оно было принято.
– «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины» от 28 декабря 1938 года, – уверенно ответил я.
– Вот теперь совсем другое дело! Продолжайте, пожалуйста.
– В связи с возрастанием военной угрозы проводились мероприятия по укреплению трудовой и государственной дисциплины и организованности советских людей.
– Товарищ Иванов, жаль перебивать вас, но здесь тоже очень важны принятые решения. Вы непременно должны их назвать.
Я, молча, кивнул и продолжил:
– В январе 1939 года для рабочих и служащих были введены трудовые книжки. Вопросы укрепления дисциплины обсуждались на июньском (1940 года) Пленуме ЦК ВКП (б). 26 июня 1940 года по инициативе трудящихся Пленум Верховного Совета СССР издал Указ «О переходе на 8-ми часовой рабочий день на семидневную рабочую неделю, и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». В результате большой работы партийных, советских и хозяйственных организаций дисциплина на производстве резко укрепилась, сократились прогулы…
Закончив ответ и получив свою законную пятерку, я вернулся на свое место. КорС обернулся ко мне и честно сказал: «Я бы так не смог, а ты красавчик! Как только ты такую скукотищу умудряешься запомнить?»
– Курсант Королев! Вижу, вы уже готовы? К доске!
КорС получил только четверку, он погорел на датах и названиях всевозможных постановлений тех далеких лет.
– Слушай, Иванов, как тебе удается запоминать всю эту белиберду? – снова спрашивает шепотом Королев, вернувшись на место.
– Я специально память тренировал, – честно признался я.
– Научишь? – просительно уставился в меня КорС.
Я пообещал и стал писать письма родителям и друзьям, а также одноклассницам, с которыми переписывался. У доски в это время «тонет» Лео. Вопрос ему задан несколько неожиданный, и, казалось бы, более относящийся к географии. Показывая указкой на материк Евразия, преподаватель спросил.
– Почему этот монолит разделен на два континента? При том, например, что Америка, состоящая из двух отдельных частей, все-таки считается одним континентом?
Лео молчит. Молчат и все остальные: КорС, Батя  и я.
– Внимание: правильный ответ, – несколько разочарованно говорит преподаватель. – Евразия разделена на два континента не по географическому, а по этническому, расовому принципу. Уральский хребет это западная граница допотопной желтой расы и всего Восточного света, который имеет свой сакральный смысл. В то же время Урал – это восточная граница гипербореев – ариев, которые «заквасили» белую расу. Не нужно смеяться над словом «заквасили», это не то, о чем вы подумали и чего вам хочется. Два мира на одном географическом монолите, на котором уживаются многочисленные народы и расы, культуры и религии.
Я отложил свои письма, поскольку стало очень интересно. На перемене Веня сказал, потирая руки:
– Не могу вечера дождаться. Сколько там уже времени?
– Что, так спать хочется? – насмешливо спрашивает Лео.
– Нет. Для тех, кто не в курсе, позволю себе напомнить – сегодня же первый телемост «СССР – США»!
– А что это такое, и с чем его едят? – заинтересовался Зона.
– Не знаю, поэтому и не терпится поскорее увидеть все своими глазами и ушами, – мечтательно говорит Веня.
И с ним все согласились, так как, между нами говоря, всем уже изрядно поднадоела бесконечная трансляция ХХVІІ съезда партии по всем трем телеканалам.
Только-только мы вернулись в казарму с обеда, как Литин и Дима стали проситься к забору у военкомата – их там ждут девушки.
– О! И я тоже иду, – присоединился к ним Миша.
– Как? И ты туда же? – смеюсь я.
– А мне можно к телефонам? – спрашивает Лис.
– Что же, властью, данной мне мной…
Литин и Дима заметно напряглись.
– Какая интрига! – смеется Лео.
– Идите, идите, я хоть отдохну от вас!

Поэтический фестиваль
Сегодня нам всем сразу не повезло – на небе произошла какая-то авария, и вода, начав падать с неба еще до обеда, так и продолжает падать, не переставая. Шлюзы неба закрыть забыли, и нам даже в столовую пришлось бежать в плащ-палатках. Ну, туда еще ладно, а вот обратно с полными желудками бежать было совсем нехорошо. Но самое главное то, что сегодня суббота, а в увольнение никто идти не захотел. Пока до КПП дойдешь, то вымокнешь до нитки, и это безо всяких преувеличений.
Только мы расселись перед телевизором, как пропал свет. То ли где-то перестраховались энергетики, то ли авария какая-нибудь опять произошла, но уже на земле, но в любом случае остались мы еще и без света. Ответственный по роте – наш командир взвода, рассадил всю роту на взлетке. Над входом в роту зажгли две керосиновые лампы. До отбоя еще далеко, взводный вдруг предложил:
– Товарищи курсанты, мне известно, что многие из вас «грешат» стихами. Давайте проведем поэтический фестиваль. Тематика – любая. За первое место – три увольнения, за второе – два, за третье место – одно внеочередное увольнение. Понимаю, что это не много, но все, что могу!
Среди нас оживление, но выходить отчего-то никто не спешит. Первым поднялся Боря Ищук с балалайкой и запел частушки:
– Ты, подружка не дуй губки, ты и так губатая!
   Твой миленок меня любит, я не виноватая!
Взводный прервал Борькино выступление и снова объяснил, что нужно не петь, а читать стихи своего собственного сочинения. По-прежнему, никто не спешит выступать, и тогда вышел я. Меня встретили жиденькими, дежурными аплодисментами и смехом.
– Я любил тебя нежно, без печали и боли.
  Так, что рдело цветами наше русское поле, – начал я, и на какое-то время в расположении роты стало тихо.
– Я любил тебя щедро, так, что в летние грозы
  На тропинки свиданий ливнем падали росы.
Многие слушают спокойно, но некоторые зашевелились, шумно задышали и стали переглядываться друг с другом.
– Я любил тебя гордо, так любил, что метели
  Над твоей головою расставание пели.
Взводный тоже обратил внимание на мое чтение, и, наморщив лоб, о чем-то напряженно думает.
– Я любил тебя страшно, так любил, что однажды
   Задохнулся от горя, как в пустыне от жажды! – закончил я, а взводный, опередив всех, не дав разразиться аплодисментам, сказал:
– Иванов, так не годится. Мы же договаривались читать свои сочинения, а ты читаешь Безыменского. Для всех повторяю: читать только свои собственные стихи. Это обязательное условие!
Его слова потонули в смехе, свисте, улюлюканье и топанье ногами. Тут вышел Столб, и смех понемногу стих. Мне показалось, что Столб только ради того и вышел, чтобы больше не освистывали меня и мое выступление.
– «Дождь», – негромко объявил Саша, и в роте стало совершенно тихо.
– Пусть пройдет дождь, и пусть он все смоет.
                И пусть он твой лик от меня закроет.
                Пусть будут чужими мои тебе мысли.
                Тебе никогда не быть в моей жизни.
   Но будешь нужна ты кому-то и вечно.
     Дай Бог, чтоб жила всегда ты беспечно.
   И, пусть пройдет дождь, нас разъединяя,
     Тебя и меня, стеной из хрусталя.
Взводный пожал плечами, словно говоря: «При чем тут хрусталь?», но Столба проводили дружными рукоплесканиями. Миша с Лисом, как обычно, говорят о футболе, словно других тем для них и не существует.
– Миша, а какой рекорд по количеству забитых мячей одним игроком в одной игре?
– В декабре 1942 года во время матча на Кубок Франции в городе Ланс игрок команды «Расинг» Стефан Станис забил в ворота команды «Обри-Астюри» шестнадцать мячей! Это до сих пор мировой рекорд.
– Ну, ничего себе счет! – только и сказал Лис.
– Ну, ни фига себе оккупация! – сказал я. Впрочем, мои слова заглушили аплодисменты, которыми встречали Ежевского.
– Я привожу тебя к себе.
  Я лью в фужеры чуть-чуть лжи.
  Я оставляю лишь ночник
  И окунаюсь в миражи.
Забыл сказать, что выглядит сегодня Ежевский весьма забавно. Дело в том, что вчера, отправляясь после вечерней поверки личного состава в умывальную комнату, он снял очки, а когда возвращался обратно, то поскользнулся и ударился лицом о кровать. При этом он заработал синяк под глазом, который теперь переливается всеми оттенками синего цвета и радует подчиненных.
– От цветомузыки и звука,
  От дыма импортных сигар,
  От водки, выпитой в разлуке,
  Ты обнажаешься сама.
Поскользнулся он из-за того, что наряд 32-й роты натер взлетку машинным маслом. Это хитрость такая, чтобы при посещении дежурного по училищу или его помощника, взлетка выглядела так, словно ее только что помыли. Правда, утром наряду приходится мыть полы от масла с посудомоем, чтобы полы не были жирными от масла, но 32-ю роту это не пугает. Они готовы помыть полы один раз хорошо, чем мыть полы ночью несколько раз, но так себе.
  – Ты хочешь, ты спешишь, ты веришь,
     В то, что нет прекраснее тебя.
                И зная, что ты просто бредишь,
     Тебе киваю с места я.
Но вечер только разгорелся,
А ночь в квартиру не спешит.
А ты, сквозь слезы, просишь секса,
Со мною прыгнув в миражи.
  Ты наслаждаешься и плачешь.
  Ты уж привыкла быть такой.
  Твоя профессия – быть падшей,
  В стране, где продана любовь.
Дружные аплодисменты, переходящие в овацию, перебил мама Жора. Очень похоже, что он не разделяет всеобщего восторга.
– Нет, ну это совсем уж никуда не годится. Это как понимать? – возмутился старший лейтенант Дядченко. – Это разве стихи будущего советского офицера? Что это у вас за представление о своей стране, о советских женщинах? В ваших стихах должно сквозить последовательное материалистическое мировоззрение, высокий идейно-политический уровень, богатство интересов, отвращение ко всякой мистике, мещанству и обывательщине; … интернационализм!
Вроде и правильные слова говорит наш взводный, а слушать его не хочется, и я стараюсь «отключиться». На самого Ежа, как успели окрестить своего «замка» курсанты четвертого взвода, критика взводного не произвела никакого впечатления. Он спокойно вернулся на свое место и беззаботно сказал:
– Ничего, моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед! Я буду ждать!
– Красиво сказал, – хмыкнул я.
– Толик, да ты что? – удивился Столб. – Он же просто процитировал слова Марины Цветаевой! Или у тебя проблемы со знанием поэтов серебряного века русской поэзии? Вот бы никогда не подумал!
– Серебряного? А что, был еще и золотой? – смущенно переспросил я.
– О, как все, оказывается запущено! Все, дружище, больше вслух ничего не говори, пока я в тебе не разочаровался! Завтра же начинаешь восполнять свой пробел по части поэзии, понял? Беру над тобой шефство в этом вопросе, – серьезно заявил Столб.
Взводный продолжает критиковать выступление Ежевского. Развить свои идеи взводному не дали – по телефону внутренней связи перезвонил дежурный по училищу и передал разрешение раньше «отбить» личный состав. Это значит, что нам разрешили раньше лечь спать. И хотя курсанты никогда не против «припасть на «массу», то есть поспать, тут многие сами стали упрашивать взводного разрешить, продолжить наш импровизированный поэтический фестиваль. Но взводный неумолим, после выступления Ежевского он больше не хочет экспромтов и неприятных неожиданностей.
– Кстати, товарищ Ежевский, – скалит зубы мама Жора, – вы уже кому-нибудь читали свои стихи? Ну, там, вчера, позавчера?
– Нет, а что? – оглянулся Чеслав на взводного.
– Да нет, ничего, – пытается подавить разбирающий его смех мама Жора, – просто я вижу, глаз у вас подбит!
Фестиваль не состоялся, а жаль. Увольнений мама Жора не дал ни Столбу, ни Ежу. Одно хорошо – спать мы легли на два с половиной часа раньше обычного. Знали бы вы, как я люблю спать в дождь! Впрочем, скорее всего, вам это не интересно. Однако, уснуть раньше смогли не все.
– Командир, а, командир, – тормошит меня Дима, – разреши сгонять в самоход? Я быстро!
– Там ведь ливень. И зачем?
– Ничего, я уже давно не сахарный, не растаю! Хочу купить брикет киселя.
– Ты что, будешь варить кисель? Здесь? – свесилась над Мишей со второго яруса голова Васи.
– Нет, я его буду так есть, в сухомятку. Кстати, командир, хочешь, я и для тебя куплю? Кто еще хочет?
– Спасибо, Дима, но я предпочитаю заварной крем.
– Без проблем! – радостно ответил Дима и стал принимать заказы у других. – Миша, а тебе что принести?
– Не принесешь ты мне того, что я хочу, – вздохнул Миша, – а хочу я конфет из жареного сахара. Слушай, Толик, отпусти и меня. Я домой сгоняю и нажарю конфет из сахара! Ты ешь такие?
– Ага!
Мишка с Димой ушли в самоволку за сладостями. Дима вернулся первый, порадовав нас брикетами киселя и заварного крема. Миша заставил меня поволноваться, но и он вернулся без проблем и с чудесными самодельными конфетами из жареного сахара. Несмотря на непогоду вечер определенно удался!

Немного о «Калаше»
У нас пара по комплексному предмету – тактика, военно-инженерное дело и связь. Все раскрыли конспекты, готовясь конспектировать материалы лекции.
–  Товарищи курсанты, у меня есть неожиданный вопрос. Вот интересно, какие изобретения человечества в ХХ веке вы бы назвали величайшими? – спрашивает нас полковник Мартишко. – Ну, сами подумайте.
– Может, телевидение? – неуверенно предположил Лис, но сказал он это негромко. Во всяком случае, преподаватель не услышал этого варианта ответа.
– Курсант Королев! Космический корабль, – не поднимая руки, и не встав с места, выкрикнул КорС.
– Курсант Королев – нет, космический корабль – согласен, – шутит преподаватель. – А еще?
– Это точно, – шутит Лис, – советский народ не только вершит дела на Земле, он уже забрался и в космос!
– Водка! – выкрикнул Миша, вызвав одобрительный смех.
– Ошибаетесь, товарищ курсант, – не сердится Мартишко, – водка, конечно, замечательное изобретение, но она появилась до ХХ века.
– А я тоже думал, что водка, – громко говорит Лис, – вот дела, всю жизнь ловлю себя на чужой мысли!
– Аспирин, – громко говорит Лео.
Вот, сразу видно, что он из семьи медиков! Видно, что полковник Мартишко был доволен нашими ответами.
– Что ж, и здесь я согласен. А все-таки, если учесть, что мы с вами военные и посмотреть с этой точки зрения?
– Младший сержант Иванов. Атомная бомба, – первым объявил я.
– Трудно не согласиться, – кивает преподаватель, – но я хотел бы услышать другое. Хорошо, не буду вас больше томить, хочу рассказать вам кое-что об автомате Калашникова. Итак, вопрос на оценку: когда был принят на вооружение в нашей армии автомат Калашникова?
Я стал лихорадочно думать. Так, первая модель данного автомата называлась АК-47, значит, в 1947-м году?
– Что, товарищи курсанты, замолчали? Думаете? Нужно не думать, а соображать, – веселится полковник Мартишко. – Что ж, поскольку желающих ответить нет, придется прибегнуть к силе. Шучу я, шучу! Итак, автомат Калашникова был принят на вооружение в Советской армии 1 сентября 1949 года. Вы, конечно же, знаете, что все, связанное с обороной, как правило, засекречено. Поэтому еще много лет даже в военных журналах на фотографиях нельзя было рассмотреть этот автомат.
– Но его все-таки рассмотрели? – подсказывает КорС.
– Правильно, товарищ курсант. Как ваша фамилия? Вы уже второй раз говорите, не поднимаясь и не представившись. Как вы думаете, вам сколько? Правильно, вам два. Хоть это вы знаете. Товарищи курсанты, незачем вам нарушать раз и навсегда установленный порядок. Хотите ответить – поднимитесь и представьтесь. Ну, или хотя бы поднимите руку, чтобы преподаватель увидел. И, тем не менее, вопрос был задан справедливо. Вопрос на оценку – когда же мировое сообщество смогло рассмотреть наш новый автомат?
Королев несколько обескуражен такой своей отметкой. Теперь на его лице не осталось ни малейших признаков заинтересованности. В аудитории воцарилась тишина, видно, курсанты пытаются соображать. А я, решив, что за спрос не бьют, поднял руку. Представившись, я сказал:
– Я думаю, что возможность рассмотреть наш АК-74 появилась во время подавления антикоммунистического восстания в Венгерской народной республике в 1956 году.
– Совершенно верно, товарищ младший сержант. Вам пять. А вы, товарищи курсанты, учитесь, думать. Действительно, 32 тысячи наших солдат, которые принимали участие в подавлении вышеупомянутого мятежа, были вооружены АК-74, и именно тогда его и смогли рассмотреть и показать в мировых средствах массовой информации. После этого этот автомат «засветился» практически во всех вооруженных конфликтах на нашей планете.
А я стараюсь вспомнить, какого года художественный фильм «Максим Перепелица?» В нем точно показан этот самый автомат. Мне кажется, что это фильм 1955 года. Хотя я могу и ошибаться. Тут преподавателя перебил Лео.
– Товарищ полковник, разрешите вопрос? Младший сержант Леонтьев. Вы ведь были военным советником в Мозамбике. Расскажите, пожалуйста, что-нибудь интересное из того, что там происходило?
Мне показалось, что у полковника Мартишко мелькнуло желание пойти навстречу Лео и нам вместе с ним, но он быстро подавил его.
– Да, товарищи курсанты, я был военным советником в Мозамбике. Из интересного могу сказать, что на флаге Мозамбика изображен наш автомат Калашникова. Он стал символом борьбы за свободу мозамбикского народа. А еще на флаге изображена книга, как знак борьбы с неграмотностью и мотыга, как знак раскрепощенного труда.
В общем, жизнь полковника Мартишко и дальше остается покрытой непроницаемой завесой тайны. Видя, что все заметно поскучнели, преподаватель решил немного нас развеселить.
– А еще в некоторых африканских странах мальчикам дают имя Калаш, чтобы к ним перешла надежность и выносливость этого оружия. А мальчики получают в подарок автомат Калашникова, когда их рост достигает длины этого автомата.
Мы задумались над услышанным, удивляясь этой информации. Во всяком случае, для нас это настоящая новость. Я, признаться, ожидал, что здесь преподаватель спросит нас ТТХ (тактико-технические характеристики) автомата или хотя бы его длину, но он ничего такого спрашивать не стал. Он просто продолжает свой рассказ.
– Советский Союз обеспечивает «Калашами» все страны – участницы Организации Варшавского договора. Счет идет на десятки миллионов штук! Да и в мире наш АК расходится лучше, чем американские М16. Во время войны во Вьетнаме американское оружие в джунглях быстро портилось и выходило из строя. Выносливость и простота «Калаша» намного больше подходит для стран третьего мира. Наш автомат можно и в болоте мочить, и песок в ствол насыпать, и мелкую гальку в затворную раму, и грузовиком по нему проехать, но автомат все равно будет стрелять!
Преподаватель помолчал и спросил:
– Товарищи курсанты, а еще кто-нибудь из вас хочет получить положительную отметку? Тогда такой вопрос: кто знает, что было первым изобретением Михаила Калашникова?
Я оглянулся, никто из курсантов не поднимает руки.
– Первое свое изобретение Калашников сделал еще в 1939 году. Это был счетчик количества выстрелов для танковой пушки. Михаилу Калашникову тогда было 20 лет, а сам он был военнослужащим срочной службы. Служил он тогда в городе Стрый Львовской области. За свое изобретение он получил от Жукова именные часы. Что интересно, так это то, что у Калашникова на тот момент не было не то, что технического образования, он вообще имел только 9 классов образования.
Признаться, я ничего этого не знал, поэтому стал записывать. Так сказать, для общего развития. Полковник Мартишко взял со стола какую-то карточку, видимо, будет зачитывать то, что на ней написано.
– В 1941 году в бою под Брянском Михаил Калашников был ранен и контужен, – продолжает тем временем преподаватель, – во время своего полугодового отпуска из-за тяжелой контузии он разработал свой первый пистолет-пулемет. Правительственная комиссия пришла к следующему выводу: «Пистолет-пулемет Калашникова в изготовлении сложнее и дороже, чем ППШ-41 и ППС, и требует применения дефицитных и медленных фрезерных работ. Поэтому, несмотря на многие подкупающие стороны (малый вес, малая длина, наличие одиночного огня, удачное совмещение переводчика и предохранителя, компактный шомпол и пр.), в настоящем виде своем промышленного интереса не представляет».
Преподаватель положил на стол карточку, с которой он прочел эту цитату. После этого он посмотрел на меня.
– Товарищ младший сержант, который уже получил пятерку.
– Я! Младший сержант Иванов.
– Что было после этого с Михаилом Калашниковым?
– Не знаю, товарищ полковник. Но я бы его больше на фронт не отпустил, а направил работать в какое-нибудь военное конструкторское бюро.
– Молодец, Иванов. Не зря я вам пятерку поставил! Именно так и было. А в 1947 году модель автомата АК-47, разработанная Калашниковым, прошла все необходимые испытания. За этот автомат старший сержант Михаил Калашников в 1949 году получил Сталинскую премию в размере 150 тысяч рублей и орден Красной Звезды. После этого он поселился с семьей в столице Удмуртии – Ижевске.
После этих слов потомок Павлика Морозова просиял.
– Чертежные работы для него выполняла его жена Екатерина Викторовна. С ней он познакомился незадолго до окончания войны на научно-испытательном полигоне под Москвой. Но в 1977 году Михаил Калашников овдовел. В 1983 году в автокатастрофе погибла его дочь Наталья. У нашего выдающегося конструктора есть еще сын Виктор. Думаю, вы, товарищи курсанты сами понимаете, что такие люди, как Михаил Калашников очень ценны для государства, поэтому они «не выездные».
– Товарищ полковник! Курсант Морозов! Разрешите? Дело в том, что я из Ижевска! Михаила Тимофеевича Калашникова с женой один раз за границу все-таки выпускали! Это было в 70-е годы, и ездили они на курорт в социалистическую Болгарию. Что интересно, так это то, что выезжали они с паспортами на другие фамилии! 
– Молодец, товарищ Морозов. И вам я тоже ставлю пять!
И хотя преподаватель обещал рассказывать нам про автомат Калашникова, дальше он стал подробно рассказывать биографию конструктора, начиная с его рождения. Не то, чтобы это не интересно, но лично я настроился на рассказ об оружии. После лекции «замок» обратил внимание на то, что в журнале, кроме Меня, КорСа и Морозова оценка имеется еще у Мишки Кальницкого. И у него тоже стоит пятерка!
Вместо самоподготовки нашу роту бросили на рытье траншеи для коммуникаций нового учебного и типографского корпусов. Рома киркой пробил какой-то толстый, в руку, кабель в оплетке.
– Твою мать, – чуть не заплакал мама Жора.
Мне показалось, что не прошло и 15 минут, как от дальнего КПП к нам подъехали две черные «шаланды» – «Волги ГАЗ-24» и «Шишига» с кунгом (в смысле, ГАЗ-66) с телефонистами. Из «шаланд» вышли серьезные дяденьки в черных костюмах, белых сорочках и с галстуками.
Оказывается, мы, то есть Рома, перерубил кабель правительственной связи, а серьезные дяди это сотрудники КГБ! Пока телефонисты чинили кабель, кэгэбисты вызвали все училищное руководство и прямо при нас устроили им взбучку.
– У вас что, нет карт коммуникаций, что вы роете, где попало? И кто это додумался на такую важную работу направить неопытных первокурсников?
Нас, наконец, сообразили отвести в сторону.
– Что теперь будет? – волнуется за наше командование Вася.
– Отгребут они больше, чем до фига, – ответил ему Миша.
– Со всеми хреновыми последствиями, – вторит ему Лис.
Дорывать траншею вместо нас направили более опытных выпускников. А меня срочно вызвали к ротному.
– Повезло тебе, Иванов, папа к тебе приехал. На тебе увольнительные записки на сегодня и на завтра. Приятного отдыха!
Переодевшись в парадку я поспешил на КПП-1. Обнявшись с папой мы пошли на квартиру, которуя я снимаю. Поскольку мама передала много вкусной домашней еды, то мы и в город не ходили. Все говорили, говорили о том, о сем.
После того, как я провел папу на ж/д вокзал, и папа поехал домой,  я вернулся в училище.
– Иванов! – бросился ко мне Веня. – Мы тут вчера смотрели по украинскому телевидению программу «Солнечные кларнеты», знаешь такую? Там выступал хор завода «Бэта» из вашего Гайсина!
– И что?
Странное какое впечатление произвел наш хор на Веню!
– Оказывается народная песня «Розпрягайте, хлопці коні» вовсе и не народная! У нее есть авторы – братья Александр и Даниил Балацкие, а сама песня написана в селе Кублич вашего гайсинского района! Ты знал?
– Знал, знал, – разочаровал я Веню. – Рад, что и ты теперь это тоже знаешь!
Несмотря на то, что многие ребята слышали наш разговор с Веней, все равно подходили ко мне и рассказывали о том, что песня эта родом из гайсинщины.
– И хотя у песни есть авторы, она по праву считается народной, – подвел итоги перед отбоем мама Жора, которому тоже приятно, что песня родилась на винниччине, а он тоже родом из Винницкой области. В общем, взводный примазался к чужой славе.

Буфетчица
Дискотека проходит в курсантском кафе, а я танцую в кругу с КорСом, Лео, Ромой и Вовкой. Лео толкает меня плечом и указывает глазами на буфетчицу, которая не сводит с меня глаз. Перекрикивая музыку, Валерка говорит:
– Толик, она явно положила на тебя глаз!
– Тебе показалось, она старше моей мамы.
Лео тут же поинтересовался, сколько лет моей маме.
– Сорок два года уже.
– Да, этой сорок девять, но выглядит она хоть куда! Даже в свадебной форме! Неужели возрастной ценз для тебя так важен?
Вместо ответа я пожал плечами, а Королев, танцующий справа от меня сказал: «Она уже три раза была замужем за курсантами. Но только очередной муж получает лейтенантские погоны и предписание к новому месту службы, она с ним сразу разводится, потому что не хочет уезжать из Симферополя. Так что, думаю, если бы кто-то из ее мужей остался здесь, то она бы и не разводилась больше».
Кажется, Королев сумел нащупать ее слабое место: она не может устоять перед соблазном жить в Крыму и нигде больше. А может, это только так, кажется, а на самом деле причины разводов были совсем другие? В конце концов, чужая семья – потемки.
– Ох, и заливаешь, КорС! А к чему ты клонишь?
– Сейчас она снова невеста и находится в постоянном поиске нового мужа, можешь попробовать.
– Не по адресу. Мне нет до нее никакого дела. Зачем мне это?
– Ну, ты даешь! – удивился Королев, и даже перестал танцевать. – Квартира, опытная женщина, да плюс классное питание дома и здесь. И прямо в подсобке каждый день интим! Да ни один курсант даже не мечтает о такой жизни!
– Это и называется, как сыр в масле, – подтверждает Лео.
– Вы-то откуда знаете? Слухи собираете? Или мечтали-мечтали, и, в конце концов, договорились до общей оригинальной идеи?
– Знаем, только мы ей не подошли. А ты попробуй, если ты ей подойдешь, то жалеть об этом тебе не придется! Между прочим, у нее в претендентах нет недостатка, а вот, она для всех желающих такая одна!
– Да ну, тебя! И ее тоже! Я себе ровесницу найду!
– Зачем? У ровесницы дома мама и папа, и опыт примерно, как у тебя. Видеться с ней будете только в увольнении, а это даже не каждую неделю, ты подумай! Может быть, ты нам потом еще и спасибо скажешь! – одновременно подмигнули мне Королев и Журавлев. – Так что попытайся оценить те преимущества, которые тебе дает связь именно с этой женщиной!
– Попробуй, – посоветовал и Вовка, – почему бы и нет?
– К примеру, потому, что ей сорок девять, да и не нравится она мне. Послушать вас, так прямо сокровище нашли! И вообще, вам не кажется, что это мое личное дело?
Я думаю и не могу понять, как это можно привести домой жену, которая старше мамы и папы? На самом деле, по-моему, это выглядит, как минимум, странно.
– Поверь мне, тут дело не в том, сверстники вы или нет. Зато научиться сможешь многому. Ты хоть попробуй, чтобы знать от чего отказываешься, это ведь не обременительно.
За окном надвигались сумерки, и в зале стало темновато, но свет еще не включали, потому что темнота – друг молодежи.
– Ну, хоть исключительно ради здоровья попробуй! Снимешь ты здесь ровесницу, а дальше-то что? Будешь с нетерпением ждать редких увольнений? А с этой вы прямо сейчас сможете уединиться в подсобке, там и диван есть. Не пожалеешь! А мы здесь за тебя порадуемся! – все еще не перестает сватать меня Серега.
– Вот именно! – подтвердил Лео, и добавил. – Хотя, конечно, глаз не увидит – сердце не полюбит.
– Не сомневаюсь, только не пойду я, – сердито отмахнулся я.
– Внимание! Только что Иванов признался в своей неопытности! – подмигнул КорС Валере. – Продемонстрировал полное отсутствие понимания…
– Будь добр, иди ты, – огрызнулся я. – На пару с Лео! Я думал, что мне показалось, а вы тут все с ума сошли.
– Не гони, не хочешь – как хочешь, – притворно вздохнул Королев. – Вижу, что эта мысль тебе претит. Что ж, вольному воля!
Как раз начался белый танец, я даже не успел отойти к стене, как ко мне подошла смазливая девушка с каштановыми волосами и выраженными женскими прелестями. Воздух насыщен ее духами.
– Добрый вечер. Можно вас пригласить? – игриво улыбнулась она мне.
– Конечно, нужно! Если бы не белый танец, я бы сам вас пригласил! – уверенно соврал я, улыбаясь как можно шире.
Лео стоял, подпирая колонну, и стриг глазами по сторонам. Его тут же пригласила великолепная блондинка. Знакомиться с буфетчицей я так и не стал, несмотря на все ее томные взгляды и уговоры товарищей. Хотя я вынужден признать, возможно, в этом нет ничего плохого, и они действительно по-своему желали мне добра. Вечер окончился незадолго до вечерней прогулки.
Мама Жора поленился и не пошел с нами на вечернюю прогулку, назначив вместо себя старшину роты. Пока мы маршировали и пели песни, взводный проверил порядок в ротном расположении. Больше всего взводному не понравился порядок в нашем взводе вообще и во втором отделении в частности.
– Кто сегодня убирал в этом кубрике? – строго спрашивает мама Жора, и показывает рукой на койки второго отделения.
– Курсант Нагорный! – тут же ответил замкомвзвода.
– Курсант Нагорный, – нахмурился мама, – почему у вас везде пыль?
– Там убирали, – растерянно отвечает Веня.
– Убирали и убрали это совсем не одно и то же. Там есть пыль!
– Там убирали, – вторит Веня то же самое, упрямо не желая признавать свою вину.
– Понятно. Знаете, товарищ Нагорный, ваши взгляды так легко предсказуемы. Кто ваш командир отделения? Младший сержант Леонтьев? Где он?
– Я есть! Я здесь! – отозвался Валерка, торопливо дожевывая ватрушку.
– Ну что ж, я решил сделать небольшой нюанс. Объявляю вашему подчиненному наряд вне очереди. Старшина, проследите, чтобы курсант Нагорный заступил в наряд с субботы на воскресенье. Вот так вот, товарищ Нагорный. Убирали они!
После вечерней поверки, пока рота еще стоит в строю, взводный приказал, чтобы завтра с утра все убрали и причесали кубрики, как положено, а не как курсант Нагорный.
– Расслабился Веня, – насмехается Миша, – забыл, что мама Жора не дремлет!
Лег я спать, и почувствовал, как что-то стало мне щекотать спину. Не иначе мне в постель нитку положили и теперь тянут ее. Ну и пусть! Щекотки я не боюсь, так что буду лежать спокойно и не доставлю курсантам удовольствия посмеяться над собой. Вскоре и щекотание прошло, видимо уже всю нитку вытащили.
– Бесполезно, – разочаровано вздохнул Литин, обращаясь к Лису, когда спектакль окончился, так и не начавшись. – Вот не зря, не зря медсестра говорила, что Иванов бегемот.
– Какая еще медсестра? – заинтересовался Лис.
– Ты забыл уже, что ли? Та, которая нам прививки делала! Она Иванову никак не могла кожу иголкой проколоть, и в сердцах сказала: «Ну, ты и бегемот!». Толстокожий, то есть.
– Что уж тут говорить о какой-то щекотке, – согласился Лис.
– Хорошо Иванову, – включился в разговор Королев, который до этого молчал, – я ему даже завидую.
– Чего? Объясни? – попросил Литин.
– Ну как же! Щекотки он не боится, значит не ревнивый. Таким как он легче жить. А я вот, например, и без повода с ума схожу, что уж говорить, если хоть намек на повод найдется!
– А если настоящий повод? – поднял голову с подушки Лис.
– Честно говоря, я и сам не знаю, но уже этого боюсь, – полным трагизма голосом ответил Королев.
После этих слов КорСу стало еще более досадно, а я в который раз за свою недолгую жизнь порадовался, что я не ревнивый. А еще я припомнил, как тогда, перед прививками, о которых вспомнил Литин, медсестра осматривала горло у каждого из курсантов. Удав сидел на кушетке, когда она вошла.
– Встаньте, товарищ курсант, – потребовала медсестра.
– Извините, пожалуйста, – покраснел Удав, решив, что его сочли невоспитанным из-за того, что он не встал в присутствие женщины. Но все оказалось гораздо проще.
– Нет, нет, лучше сядьте, – попросила медсестра, и после того, как Удав снова сел на кушетку, смогла заглянуть в его горло.
Тут меня от воспоминаний отвлек возмущенный голос КорСа.
– Артем, – возопил он к Баранову, – ты что, специально чеснока наелся, чтобы мне сон отравлять?
– Это не совсем чеснок, – смеется Артем, – это морковь по-южнокорейски.
– То есть как это, по-южнокорейски? – растерялся КорС.
– Ну, ладно, ладно, – веселится Артем, – я пошутил. Что, уж и пошутить нельзя? Это морковь по-северокорейски!
– Слушайте, – вспомнил вдруг что-то Лео, – а правда, что в Южной Корее нельзя ориентироваться по мху на деревьях, так как там мох не растет с северной стороны деревьев?
– Как это, не растет? Это еще почему? – еще больше обалдел КорС.
– А он боится! – рассмеялся Лео над доверчивым Королевым. Вслед за ним над Королевым посмеялись все остальные.
– О-хо-хо, – только и прокряхтел с досады КорС.
На следующий день Батя попросил меня одолжить ему мое х/б, так как оба его комплекта грязные, и Игорь уже заработал два наряда вне очереди. Перспектива получить еще один наряд его пугает.
– Бери, конечно, только ты курсант, а я младший сержант.
– Обойдется, – радостно отмахнулся Батя.
Но не обошлось. Мало того, что над Батей и мной весь день потешались все, кому не лень, так ночью какой-то гад взял и изрезал погоны моего х/б. Нет бы просто срезать лычки, так их вырезали, что называется, «с мясом», вместе с черной тканью погонов. Носить форму с такими погонами просто невозможно.
Пришлось Бате срочно гладить свое х/б, а мне после обеда перешивать погоны.
– Толик, а Толик, – виновато нудит Батя, – давай я сам тебе погоны пришью?
Но я отказываюсь, так как пришивальшик из Бати еще тот – все будет сикось да на кось, можно даже не сомневаться. Я только-только отпорол испрезанные погоны и вынул из тумбочки нивые, чистые погоны, как в кубрик сунул свой нос ротный.
– А я не понял, чего это ты, Иванов, курсантские погоны собрался пришивать? Ты ведь сержант!
– Передумал я сержантом быть. Ни на «шару» припасть, получаю за других. Хочу отвечать только за самого себя.
Странное дело, но ротный поверил!
– А ну пошли за мной, – приказал он.
В канцелярии роты он провел среди меня разъяснительную работу.
– Иванов, ты не понимаешь, что тебе же лучше быть сержантом. Поверь мне, бывшим сержантам легче служить офицерами. К тому же никакой офицер не может отвечать только за себя, офицер всегда отвечает за подчиненных.
Я не стал признаваться, что шутил, а просто согласился и дальше оставаться сержантом. После того, как ротный меня отпустил, я приклеил на погоны на клей «ПВА» металлизированный галун, прошелся через проутюжку утюгом и пришил погоны.
– Не сердись, Бать, но ты ко мне с такой просьбой больше не обращайся. Ну, разве что ты тоже станешь младшим сержантом.
– Ну ты сказал! – рассмеялся КорС. – Куда ему!

Самый обычный вечер
                «Нет, я не плачу и не рыдаю,
                На все вопросы я открыто отвечаю,
                Что наша жизнь игра, и кто ж тому виной,
                Что я сроднился с этою игрой?»
Ю. Михайлов
Вернувшись из увольнения, я сдал парадку и пошел мыться в умывальник. У случайной знакомой помыться времени не хватило, так сильно мы были заняты с ней друг другом. Вода была холодная, впрочем, горячей воды у нас и не предусмотрено. Одни только тяготы да лишения и предусмотрены, хотя сейчас они меня не особенно угнетают, так как настроение у меня то, что надо! Во время мытья в умывальную комнату пришел Лео.
– Младший сержант Иванов, а кто вам разрешил принимать здесь душ в обнаженном виде?
– Пошел ты, – дружелюбно ответил я.
– Слушай, а куда это ты так спешил? Я тебе свистел-свистел, а ты и ухом даже не ведешь, – Лео, конечно же, не обиделся.
– На сигналы авто, свист никогда не оборачиваюсь. Все мои знакомые это знают.
– Невозможный ты человек, Иванов, – вздохнул Валерка, думая о чем-то своем, – это, наверное, от того, что ты еще слишком юный и самоуверенный!
– Не угадал. Ты на год юнее меня будешь, но ведь не такой самоуверенный, как я, не правда ли?
– И то, правда, – согласился Лео.
В умывальную комнату вошел наш взводный, глянул на меня обнаженного, на какое-то мгновение застыл как соляной столб, и тут же поспешил выйти.
– Входите, товарищ старший лейтенант! – окликнул я его. – Я уже не кусаюсь!
– Тьфу! – донеслось из коридора. – Видеть его не могу.
Что ж реакция взводного во многом оказалась предсказуемой.
– Что ж, насильно мил не будешь, – притворно вздыхаю я.
Лео из деликатности или из осторожности молчит.
– Я просто прелесть, – нарушил я молчание. Сам себе удивляюсь – куда моя прежняя скромность подевалась? Сказал бы мне год назад кто, что я буду способен на такое – ни за что бы, ни поверил! – Пусть посмотрит, – подмигнул я Лео, – мне нисколько не жалко!
– Ага, само совершенство! И совесть тебя не мучит, да? – ухмыльнулся Лео, и предложил. – Пошли чаю попьем, у меня пряники есть.
Я подумал, и предложил приберечь их на завтра.
– Нет, не будем экономить на спичках! Никогда не оставляю на завтра то, что можно съесть сегодня. Пойдем, сядем рядком, да потолкуем ладком.
– Умеешь ты уговаривать, скажу я тебе. У меня язык не поворачивается сказать «нет!» Что ж, давай попьем чайку, а потом и на «боковую» можно.
– Слушай, Толик, а чего ты все время взводного достаешь? Вы с ним прямо как кошка с собакой. Ты уверен, что тебе все сойдет с рук?
Мне хотелось пошутить, что я, вообще, человек кроткий, а мама Жора сам виноват, но на подобные шутки уже никто не смеется.
– Я маниакально наслаждаюсь, когда ставлю его в неловкое положение. Ну, нравится мне это дело и все тут!
– Не нравится он тебе, вот и весь секрет до копейки!
– Ты прав, я как его слышу, так у меня сразу же возникает искреннее и горячее желание дать ему в морду! Впрочем, он меня тоже не любит, – многие курсанты не одобряют моего отношения к командиру взвода и мне это известно. Ну и пусть они критикуют меня за такую наглость, зато я знаю, что они мне просто завидуют, так как сами ни за что не решатся на подобные выходки.
– Не хочешь ты приспосабливаться к местным правилам, – констатирует факт Валерка. – Впрочем, взводному можно только посочувствовать. А ведь он уже давно должен был понять, что спорить с тобой это все равно, что против ветра плевать: в какую сторону не плюнь – все равно против ветра выходит!
Я был уверен, что Валерка станет морализировать, но он замолчал. И я тоже молчу. Помолчав, я спросил:
– Слушай, а как на счет того, что обильный, богатый обед – наибольшее наказание для желудка?
– Ну, ты сравнил одно с другим! То обед, а у нас ужин! К тому же мало есть вредно, а забота о здоровье – это лучшее лекарство. По себе знаю: сытый желудок – веселая голова.
– Трудно не согласиться. Что ж, здоровому все здорово, только ты мне зубы не заговаривай. Наливай! Давай выпьем прямо сейчас!
За окном уже лежит темнота, а мы с Валеркой пьем чай, который № 36 с пряниками. Есть у курсантов такая удивительная черта – есть в любое время суток. Впрочем, так еще могут пассажиры поездов, но об этом уже подробно написали Ильф и Петров, так что не бойтесь, повторяться не стану.
Уснул я быстро, спал крепко, да половина следующего дня пролетела незаметно. Уже на самоподготовке Лео, безо всякой видимой причины, как это часто бывает, вдруг громко спросил:
– Толик, а вы после выпускного вечера в школе рассвет ходили встречать?
Я как раз ел ватрушку со сметаной, в общем, рот был занят, поэтому я только, молча, кивнул, подтверждая.
– К реке ходили? – уточнил Валерка.
– Нет, Соб у нас грязный – и вода, и берега. Особенно берега. К озеру ходили, благо у нас их несколько, и все они пока чистые.
– И на берегах озера клялись в вечной верности и дружбе? – утвердительно спросил Лео.
– И любви, – язвительно добавил КорС, не поднимая головы.
Я покосился на него – Серега читает работу Ленина «О воинствующем материализме».
– Хорошее время – окончание школы, – мечтательно произнес Рома, откинувшись на стуле и глядя в никуда. – Еще не увяла первая свежесть первой страсти. Это время больших надежд …
– ... и великих разочарований, – с прижимом вставил КорС, – время пустых фантазий и несбывшихся желаний.
– … первых жизненных побед, – продолжил Рома, не обращая внимания на слова Королева.
–  ... и поражений, – снова не смолчал Королев.
– … осознание успехов …
– … и подсчет потерь, – угрюмо закончил КорС. – Это трудно, но постарайтесь это признать.
Журавлев нахмурился, а я решил сгладить впечатление, произведенное Королевым.
– Типа умный, да? Тебе самому не надоело? – начал, было, Рома, но я его перебил:
– А ведь Королев прав. Спроси любого, и у каждого найдется свой негативный опыт и впечатления, связанные с окончанием школы. Так что не бери в голову.
Открылась дверь, и вошел красный, как вареный рак, Алеша.
– Кто это у нас здесь бредет, нос повесив? Случилось разве чего? – спросил его «замок», заметив его состояние.
– Я попал в интересное положение, – живописно изложил суть проблемы Алеша.
– Забеременел что ли? Как такое могло произойти? – округлил глаза «замок», и весь взвод дружно посмеялся над шуткой. – Чудак, радоваться надо! Получишь Нобелевскую премию!
Леха Машевский хотел, было, обидеться, но тут, же передумал.
– Конечно, нет, просто я «единицу» по истории исправил в журнале на четверку, а преподаватель заметил, – вздохнул Бао и удрученно примолк.
– Лопух ты, – улыбнулся Морозов. – Нужно было исправить на тройку, тогда бы преподаватель мог бы этого и не заметить.
– Умный, да? – нахмурился Леша, которому и так было плохо. – Ну, погладь себя по своей умной и лысой голове.
Поджав губы, Алеша замолчал.
– Пошел ты, – обиделся Костя на намек на лысину, – сам тупой, как кабина «КамАЗа», а других еще посылает.
Эти слова Бао пропустил мимо ушей.
– Ты правильно сделал, Бао, – шутит Миша. – Кто не рискует, тот не пьет шампанское!
– Хватит вам уже. Если будете поучать, то у нас не останется времени на самообразование, – дежурно говорит «замок». – Делайте уже что-нибудь.
– А зачем? – удивляется Зона. – Чем больше сделаем сегодня, тем больше придется переделывать завтра.
Тут ко мне подсел Лео, и слегка толкнув плечом, отвлек меня от дальнейшего продолжения разговора Бао со всем взводом.
– Толик, слышишь, у тебя есть знакомые девушки, чтоб не совсем дуры и хоть немного симпатичные?
– А сам что? Потерял уверенность в своей привлекательности? – с насмешливым сочувствием поинтересовался я.
– Трудно мне с ними разговаривать, – ответил несколько смущенно Леонтьев.
– Ошибаешься, это как раз самое легкое: девушкам легко говорить хорошие слова. А если и не говоришь, то они сами их угадывают. Или придумывают!
– Да уж, – вмешивается в разговор КорС, – Иванов любой лапши на уши навешает, и ему поверят!
– Так что? – выжидающе уставился Лео.
– Что с тобой поделаешь? Придумаю чего-нибудь, – пообещал я, а Лео восторженно просиял. В его глазах читается: «Ура!» После этого я углубился в чтение журнала «Перец». Но долго читать не дал Королев.
– А вот любопытно, – кривляется он, – товарищ Иванов, а что это вы никак не отреагировали на мои слова? Вы согласны с моей оценкой?
– Не совсем. Просто не хочу иметь с вами ничего общего.
– А придется, – кривится в ухмылке КорС, – во всяком случае, до самого выпуска из училища. Тем более, вы мой командир отделения, так что общее у нас с вами будет еще три с лишним года.
Миша наклонился ко мне и негромко сказал.
– Толик, правильно делаешь, что не обращаешь внимания на Королева. Я точно знаю, что внутренний покой наступает тогда, когда ты перестаешь позволять другому человеку контролировать твои эмоции.
– Здорово подмечено. Спасибо, Миша!
Однако Миша решил сказать еще пару слов и Королеву.
– Слушай, КорС, у тебя мама был?
– Хочешь сказать, что я злой, как собака?
– Нет. Хочу спросить, ты всегда такой был?
– Разумеется, нет, – расхохотался Лис, – раньше КорС был незлобивым, веселым, неунывающим балагуром вроде Вени! Ха-ха!
– Зря смеетесь, – хмурится Королев, – пусть и не совсем так, но я был другим. Но меня очень сильно перевоспитали.
– Оба-на! Расскажи!
– У моего деда есть наградной пистолет от маршала Жукова. Когда мне было 10 лет, я его нашел в шкафу. В кино я видел, как стрелять, ну и выстрелил. Прямо в стену.
Я хотел сказать, не выходя из комнаты. Мне так понравилось, что я выстрелил еще раз. Но попал в экран телевизора. Когда родители вернулись с работы, меня долго и нудно «воспитывали». Папа даже меня побил. Дед, которому от моих родителей тоже досталось за то, что держит пистолет, где попало, навешал мне увесистых подзатыльников. После этого случая мой характер изменился. Если верить вам – не в лучшую сторону.
– Так ты поддаешься «воспитанию?» – обрадовался Миша, и, ударяя кулаком правой руки по ладони левой, предложил, – может, займемся «перевоспитанием» КорСа обратно?
– Подумать надо, – с хитрющими глазами говорит «замок», – нужен ли нам еще один Веня во взводе?
И только одного Васю волнуют более приземленные вопросы:
– А телевизор был цветной?

Первое апреля
Сегодня первое апреля, и я с самого утра на чеку: все-таки не хочется попасть  впросак. В нашем взводе больше всех старается разыграть других Бао.
– Веня, у тебя шнурки развязались, – быстро говорит он.
– У меня? Где? – удивляется Веня, и тут же в сердцах ругается, понимая, что мы все в сапогах.
–  Слышишь, Бао, а ты чего Иванова даже не пытаешься разыграть? – хитро улыбаясь, спрашивает Еременко.
–  Да ну, его, –  ответил Алеша. – Он сам кого хочешь, разыграет, у него первое апреля весь год. С ним связываться – себе дороже!
–  Леха, брось ты уже свою шутку со шнурком, дураков нет, – говорит Дима, которому надоел однообразный юмор Лехи.
–  Не скажи, а Вася? А Зона? А Веня? А ты? Вас-то всех я разыграл!
Веня густо-густо покраснел и спросил у своего обидчика:
–  Алеша, а ты себя в зеркале видел?
–  Что, – насмешливо переспросил Бао, – меня уже по зеркалу показывают? Пойду я, а то вижу, что Веня настроен агрессией!
–  Стой! Куда это ты намылился? – возмутился Веня. – А отыграться? Так, понимаешь, рас так!
Все, включая Алешу, весело смеются. Неизвестно, чем бы все это окончилось, но появился взводный, и испортил всю малину.
–  Курсант Нагорный, вы меня удивляете, а еще москвич!
–  Товарищ старший лейтенант! – начал Веня. – Я офицер уже в третьем поколении!
–  Вы пока только курсант, а офицером, не исключено, можете еще и не стать. При вашем-то словарном запасе и общей культуре! Здесь и общественное положение вашего папы генерала может не помочь, – взводный развернулся и вышел, а у Вени нервно задергалась левая щека. Бао изо всех сил продолжает свои попытки разыграть других.
–  Слушай, Веня, а чего ты раскипятился? – удивился Лео. – Ну, разыграли тебя, так посмейся вместе со всеми – всего-то и делов!
–  Курсант Нагорный! – громко позвал дневальный по роте. – На КПП срочно! Папа приехали!
Это известие ни малейшего подозрения у Вени не вызвало, и он поспешил на выход, но уже через десять минут вернулся еще более расстроенный. Как выяснилось, его снова разыграли – папы не было.
–  Обиделся? – дружески подмигнул Вене Рома.
–  Что? А, нет, ничего. Чего это только меня разыгрывают? И разве можно так шутить, что папа приехал? Я так обрадовался. Дураки дурацкие.
–  Не обращай внимания, – посоветовал Рома, – это от искренней зависти: не у каждого ведь папа генерал!
Веня сказал, что больше не поддастся ни на чей розыгрыш.
–  Курсант Нагорный! – снова объявился в расположении наш командир взвода, – я только что проверил чистку оружия во взводе. Ваш автомат самый грязный! Объявляю вам лишение очередного увольнения.
–  Есть лишение очередного увольнения.
Взводный как-то странно посмотрел на него и заявил:
–  Расслабься ты, первое апреля! Или действительно у тебя автомат не чищен? Так я сейчас проверю!
После этого на Веню стало вовсе жалко смотреть, но он прислушался к совету взводного и расслабился. Причем настолько, что дежурный по роте (а дежурным стоял Аркалюк) его тут же разыграл. Веня вместо дневальных вынес мусор с четвертого этажа к мусорным бакам. Наступил критический момент.
–  Как дела, Веня? – как ни в чем не бывало, подошел Лис, которому, похоже, не с кем словом перемолвиться.
–  Да пошел ты! – взорвался, наученный горьким опытом, Веня. Нет ничего увлекательней, чем смотреть и особенно слушать Веню, когда он сердится.
–  Чего это ты? – был явно удивлен Олег. Он даже растерянно посмотрел по сторонам, пытаясь понять, в чем дело.
–  Досаждаешь мне! Сильно! Понял? – Веню переполняют эмоции.
–  И когда это я только успел? – расплылся в довольной улыбке Лис, а потом спросил у меня. – Чего это с ним?
–  Не может смириться с тем, что его весь день разыгрывают кому не лень, – с жалостью объяснил я. – Ты понимаешь, что он должен чувствовать?
–  А, тогда поделом ему, – Лис просто в восторге. – Проще нужно быть, проще, и тогда к тебе потянутся люди! Курсант Нагорный, не трындеть была команда!
– Да? – заводится Веня. – А какая была команда?
– Рота! Выходи строиться на утренний осмотр! Такая вот, Веня, команда! Изволь, исполнять!
И рота дружно затопала сапогами по лестнице, спускаясь на строевой плац. Потом был утренний осмотр, завтрак и развод на занятия. Когда окончилась первая «пара», и преподаватель вышел из аудитории, Бао свесился из окна на улицу. Мимо учебного корпуса как раз проходят две невзрачные девушки.
– Девчонки! Что, разве дождь в Симферополе был? – задорно кричит Бао и улыбается в предвкушении розыгрыша.
– Нет, – растерянно и неуверенно отвечают они, оглянувшись.
– Чего тогда крокодилы на улицы выползли? Хе-хе!
– Дурак ты, Алеша, и шутки у тебя дурацкие, – справедливо замечает КорС, – а из-за тебя на всех нас думают, что мы такие же. Скажи, а извиниться тебе слабо? Я так и знал. Как дрова ломать, так ты герой.
Поведение Лехи никого из нас уже не удивляет. Ничего оригинального в нем нет, и не предвидится. Во всяком случае, никто не верит, что Леха заметно изменится к лучшему. Для всех это что-то из разряда фантастики. Мы к нему привыкли, но иногда он все-таки здорово раздражает. Добавлю еще, что Бао обзывают не только дураком.
– Разве нельзя выражаться цензурными словами? – отбивается Бао.
– Курсант Бао, ты это такая нелепость, которая не требует никаких цензурных выражений, – совсем запутал Лео Марковского, и тот надолго замолчал.
– Толик, я все хотел спросить, что это за шрам у тебя на лбу? – повернулся ко мне Лео, оставив Леху в покое.
– Это мне в пятом классе камнем голову разбили. Помню, кровища у меня хлестала так, что глаза залила, и я дороги не видел. Налетел на «Москвич» соседа и залил ему капот своей кровушкой. Кое-как дошел домой, а дело в выходной было – родители дома были. Мама испугалась, но сразу стала кровь останавливать. А папа спросил, кто это меня так, и как был с отверткой и молотком (он как раз новый дверной замок врезал), побежал догонять того, который мне голову разбил.
– Догнал? – утвердительно спросил Лео, как само собой разумеющееся.
– К счастью для всех нет, но тот пацан так испугался, что его потом долго от заикания лечили.
– Слушай, ну раз уж у нас такой разговор: я в бане у тебя видел шрам в паху… Неудобно как-то, но… что это за шрам?
Я помолчал, прислушиваясь к разговору Ежа со Столбом (замок помогает Сане указаниями), на что Лео отреагировал признанием, что он уже и так в конец заинтригованный.
– Это мы во дворе соревновались, кто поднимет самый тяжелый камень. Глупости и силы поднять его хватило только у меня. Вот я грыжу паховую и заработал, от той операции и сохранился этот шрам.
Помолчали, и я спросил у Лео:
– Ты чего вчера из увольнения опоздал, и парадка у тебя мокрая была?
– Опаздывал и решил «срезать» через плодоконсервный завод. Там вдоль забора бочки стоят, я по ним и шел. У одной бочки крышка сломалась, и я провалился в варенье. Пришлось идти на озеро, где мы кроссы бегаем, и мыться.
– Сладенький ты наш! – засмеялся вездесущий Веня. Ну, куда не пойдешь, везде присутствует Веня. А он тут же обернулся к Снигуру. – Дима, ты что, ешь?
– Ем, – с полным ртом ответил Дима.
– Так завтрак всего полтора часа назад был! Неужели ты уже проголодался?
– Скорее, это просто привычка. В моем доме жил старшеклассник из нашей школы – на три года старше меня, и он отнимал у меня школьные завтраки, которые мне мама с собой давала. Вот я и привык – выйду из квартиры, и прямо на лестничной площадке съедаю завтрак, чтобы тот старшеклассник не отнял.
Я не стал слушать разговор Димы с Веней и повернулся к Лео, продолжая прерванный разговор.
– А у тебя от чего шрам на виске?
И Лео поведал, как однажды он в фанты играл с мальчишками во дворе, и ему выпало одной девушке, лет на шесть старше, юбку поднять. Поднять он поднял, а убежать не успел. Во двор как раз вошел ее парень, все увидел, ну и дал Лео как следует! Валера даже невольно прикоснулся кончиками пальцев к виску.
– Толик, а ты о чем задумался?
– В лес охота. У нас вся семья – грибники, а сейчас уже грибы появляются. У нас даже традиция своя семейная есть: тому, кто первым найдет съедобный гриб – рубль! Почти всегда первым гриб находил я, на пирожные и лимонад хватало. Правда, если гриб находили мама или папа, то рубль все равно мне отдавали!
– Гуляй, и ни в чем себе не отказывай, – кривится КорС. – Гуляй, рванина, от рубля и выше!
Прозвенел звонок, и мы стали рассаживаться по своим местам. Я представил, как в выходной мама с папой поедут в лес за грибами, но без меня, и тяжело вздохнул.
– Армия – это в чем-то та же неволя, – шепнул Лео, и я согласно кивнул головой.
На следующей перемене мы с Лео вышли из учебного корпуса подышать свежим воздухом и размяться на брусьях. Возле курилки остановился старший лейтенант Туманов, и, глядя на курящих курсантов, стал настойчиво покашливать, привлекая к себе их внимание: «Гляжу на вас, и возникает сильное ощущение, что никто из вас не хочет жить долго».
– В каком смысле, товарищ старший лейтенант?
– В прямом. Везде трубят о том, что курение опасно для вашего здоровья, а вы не верите. Ума, видимо, не хватает, чтоб понять такие очевидные вещи. Ну, ничего, чего ум не дает, то время приносит. Вспомните вы еще меня! Нет, чтобы заняться чем-нибудь полезным для здоровья. Вот, кстати, полезный пример: Иванов и Леонтьев занимаются спортом и проживут до ста лет! Даже военная служба идет им на пользу!
И не обращая никакого внимания на аргументы курящих курсантов, взводный отвернулся и направился дальше. Никакого эффекта, похоже, его слова не произвели.
– Что он  такое говорил? – переспросил Лис и посмотрел на нас с явным интересом. – Я прослушал.
– Не важно, – отмахнулся Веня, и спросил у меня. – Товарищ младший сержант, вот вы скажите, что дает человеку высшее образование?
– Если хорошенько подумать, умение пользоваться источниками информации, –  снисходительно ответил я.
– Не интересно с вами общаться, товарищ младший сержант, – подытожил разочарованный Веня, – все-то вы знаете!
– Товарищ Иванов у нас активен в приобретении знаний, – говорит Королев. – Он у нас готовится стать самым умным, успешным и счастливым. А заодно и тех детей, которые носят солдатские погоны, собирается учить этой науке.
– Детей надо готовить не к счастью, – влез в разговор, который его не касается, Вася, всем своим видом показывая несогласие с высказанным утверждением, – а к работе, к борьбе!
Откуда и зачем он такой выискался на нашу голову? Хорошо хоть переменка окончилась, все даже облегченно вздохнули. Мне даже подумалось, что это я один такой, что плохо думаю о Васе. Но нет, вот и Батя тоже ворчит, косясь на Россошенко:
– И зачем мне везет на дураков?
  И еще я подумал: почему это перемена всегда маленькая, даже если она большая?
– Чур, Розу не разыгрывать! – шутит Веня. – Сегодня ведь день дурака, а не дуры! Правда, Юлечка?
От созерцания расстроенного Розы меня отвлек Миша.
– Слушай, Толик, – начал он издалека, – мне позарез прямо сейчас нужно уйти в самоход, но я не могу придумать как. Да и вокруг училища так и шныряют патрули. До вечера я подождать никак не могу.
– Первое апреля – никому не верю, – беззаботно отвечаю я.
– Нет, я серьезно.
– Ну, если серьезно, – протяжно отвечаю я, – тогда давай, подумаем.
– Давай, только на меня не очень рассчитывай, я со вчерашнего дня думаю, но ничего толкового так и не придумал, – грустно говорит Миша.
Мне приятелю хочется помочь, поэтому я думаю. Отчего-то простое решение мне в голову так и не пришло. Поэтому я предложил Мише более сложное решение.
– Миш, а что, если ты с собой возьмешь еще двоих ребят, и вы уйдете в самоволку под видом училищного патруля?
– Погоди, погоди, это как?
– Да так – один из вас в офицерской форме, а двое в курсантской. Издалека вас вряд ли узнают, и вы сможете уйти от училища, куда там тебе надо.
– Подожди, – хмурит лоб Миша, – а эти двое, чем будут заниматься, пока я не освобожусь?
– А ты возьми тех, кому есть, чем в городе заняться.
– Спасибо, спасибо, дружище, – рассеянно говорит Миша, лихорадочно соображая, – жаль, что ты не употребляешь. Но с меня в любом случае магарыч!
Дальше Миша все провернул без меня. В канцелярии роты хранится море всякой и разной формы наших офицеров: и повседневная, и полевая, и парадная. Форма мамы Жоры никому подойти не может, так как таких полных курсантов в нашем взводе просто нет. Даже Мирзояну до родной мамы Жоры еще далеко. Взять форму командира роты у Миши наглости не хватило. Остается форма старшего лейтенанта Туманова, ее и взяли. Повязки с надписью «Патруль» тоже взяли в канцелярии роты. Форма Туманова подошла Литину. Он у нас всегда озабоченный женщинами, поэтому с радостью вызвался сходить в самоход. Третьим стал Шеф из четвертого взвода. Парадную курсантскую форму и белые ремни Миша взял в бардачной 32-й роте. Переодевшись, они отправились в самоход.
И все у них получилось, так что вернулись они довольные и счастливые. Хотя нет, Мишу все-таки немного огорчает тот факт, что я не пью, и он, соответственно, не может отблагодарить меня бутылкой водки.
– Успокойся, дружище, – смеюсь я, – запиши себе где-нибудь, что ты мне должен! Вдруг я до выпуска начну пить, и ты сможешь мне этот долг вернуть? Хотя лично я считаю, что ты мне ничего не должен.
– Толик, ты настоящий друг, но здесь важно, что я считаю!

Мирный атом
                Взорвался американский космический корабль
                «Челленджер» с восемью космонавтами на борту.
                Президент США вызывает к себе директора ЦРУ.
                – «Принесите карту СССР, сейчас мы посмотрим,
                что у них там есть на букву «Ч».
                Анекдот
Я в добром расположении духа сидел и подшивал свежий подворотничок на своем смотровом комплекте х/б, когда ко мне подошел Королев и серьезнее обычного спросил: – Толик, скажи, а Чернобыль это далеко от тебя?
– Ровно столько же, сколько и до тебя, – ответил я, полагая, что КорС, как обычно, затевает какой-то подвох. Интересно, о чем сегодня пойдет речь? Все было хорошо, ничто меня не печалило и не тревожило, так нате вам – нелегкая принесла Королева.
– Я серьезно. Или ты не знаешь где это? – пытливый взгляд Королева  остановился на мне.
– Вроде знакомое название, трава такая есть, – пожал я плечами, – а что?
– Ну, а до Киева от вас далеко? От Гайсина я имею в виду.
Сначала я не обратил на вопрос ни малейшего внимания, потом все-таки ответил, что двести семьдесят километров.
– Значит и вас достанет, – вздохнул Сергей, и посмотрел на меня перепуганными глазами и этим страхом, признаюсь, заразил меня.
– Да что достанет? Хватит уже, говори, заинтриговал, – еще минуту назад я хотел притвориться, что погружен в свои мысли.
– На Чернобыльской АЭС страшнейшая авария, чудовищные выбросы радиации. А ты что, правда, еще не слышал об этом?
От слов Королева я укололся иголкой, потом просто оторопел и на какое-то время онемел. Это ж надо такое выдумать? Я с трудом вникаю в смысл слов. Какие ужасные слова. Неужели это может быть правдой?
– Что за чушь ты несешь? И вот что я тебе скажу – этого не может быть, – в первую минуту я был сбит с толку и не знал, что делать. Хотя меня уже охватило тревожное чувство.
– Действительно, – вздохнул Королев, видно, что ему трудно говорить, а я с трудом слежу за ходом его мысли, – невероятно, что такое вообще произошло, и к тому же в СССР.
– И что теперь? – не в силах совладать с тревогой, решился я и задал Сергею волнующий меня вопрос.
Но что он может мне ответить? Кто это вообще может знать – ведь это первая такая катастрофа в истории человечества. Начались работы по ликвидации этой катастрофы и это одна из самых сложных задач, которые решало человечество. Где-то что-то не доработали, и, в конечном счете, теперь придется платить за это страшную цену.
– О чем думаешь? – я словил на себе понимающий взгляд КорСа.
На эту минуту я находил этому единственное объяснение – это диверсия наших врагов! И, значит, мы на пороге новой войны. Что же на самом деле произошло?
– Вспоминаю карту СССР. Слишком много АЭС на Украине, как нигде больше, – я, может быть впервые, подумал о Королеве с теплотой. Может сейчас он настоящий, а то все напускное? Я имею в виду его высокомерие и гонор. Может, просто я к нему бываю, несправедлив и от этого предвзято отношусь?
Мне показалось, что КорС старается помочь мне легче пережить это известие. Неужели это правда? Мне даже верится с трудом, что такая авария могла произойти на самом деле. Принять такое нелегко, ох как нелегко. А если мы, страна то есть, не готовы к такой беде? Теперь можно думать, что хочешь. Как трудно постоянно находиться в напряжении.
– Толик, ты куда? – в глазах Сереги заметно сострадание.
– На переговорный пункт, хочу родителям позвонить, остаешься за меня, – не раздумывая больше ни секунды, я поспешил на переговорный пункт.
Изнемогая от напряжения, я бежал на почту. Как хорошо, что в училище есть свое отделение связи! Мной овладело чудовищное беспокойство. Меня долго не соединяют с домом, что же это такое? Перевел дух я только тогда, когда объявили: «Гайсин вторая кабина». 
– Мама, здравствуй! Как вы? Я слышал, Чернобыль…
– Не волнуйся, сынок, мы никуда не выходим из дома.
– Может вам лучше уехать на родину в Сибирь?
– Это не так просто и не так быстро. Все бросить? Обоим с работы уволиться? Мы подождем, может, пронесет. Еще ведь неясно, куда ветер понесет то радиоактивное облако. А, вот ты, сыночек, береги себя. И не нужно так болезненно все воспринимать.
– И вы себя берегите, тем более что вы там, рядом, а до меня тысяча километров.
– Береги себя, сыночек, – повторила мама, – я очень тебя люблю. И папа тоже. Мы это переживем.
– И я вас очень люблю. До свидания, мама. Папе привет.
– До свидания, и запомни, нельзя все воспринимать очень близко к сердцу.
Выходя с почтового отделения, я столкнулся с КорСом, который с нетерпением ожидал меня.
– Ну, что там? – с нетерпением спросил он, по-дружески глядя на меня. Даже странно видеть его таким. Я пожал плечами.
– Кто же его знает? Там видно будет.
Стало абсолютно ясно, что мир вокруг нас изменился. Хотя мы и предположить не могли, какая страшная беда пришла на нашу землю.
– Не пойму только, – хмурится Королев, – почему это называют аварией? Это же самая настоящая трагедия, катастрофа.
Скорее всего, утверждает он это со слов своих компетентных родителей. Но ответить ему никто не может. В расположении я вытащил приемник из своей прикроватной тумбочки, и включил его. Звучали слова песни:
– Все злее атом и все страшней.
   Все ближе ужас разрывов грозных.
     Еще немного ночей и дней, –
   И будет поздно, и будет поздно!
Специально они там такую музыку поставили, что ли? Слушать такое не хочется, и я выключил радиоприемник. Меня не покидает ощущение, что нам что-то не договаривают. На душе все время неспокойно. Тут только я понял слова, однажды сказанные Батей: «У нас в стране дозволенная гласность. То есть гласность в рамках дозволенного». В голове не укладывается, как такое вообще могло произойти? И почему у нас? КорС по большей части молчит, а тут вдруг предположил:
– Да, есть от чего нервничать. Теперь твою гайсинщину объявят зоной бедствия.
– Нет, не объявят, – подумав, ответил я. – Продукция нашего мясокомбината, маслосырзавода и консервного заводов идет в Москву. Вась, а ты о чем задумался?
– Живем в одной стране, а так по-разному. Вон в Москве все есть, а у нас? – потупился, уставившись в пол Вася. От собственной храбрости его бьет крупная дрожь.
– От нас это не зависит, – сказал «замок», – стоит ли спорить? И еще, хорошенько запомните: чем больше вы говорите, тем больше вы говорите против себя.
Поглядев по сторонам, я заметил, что Зона с аппетитом ест яблоко, наслаждаясь его вкусом, а Веня с Костей толкуют о футболе, как, будто ничего и не случилось.
– Толик, у тебя есть свежий нумер газеты, – начал, было, Лео, но увидев мой взгляд, осекся и замолчал. А в моей голове вихрем проносятся лозунги: «Мы ответственны перед будущими поколениями …», «Наша страна семимильными шагами …», «Горбачев – главный архитектор перестройки».
Но в жизни рядом с грустным всегда соседствует и веселое. Зоне принесли телеграмму весьма странного содержания от его папы, которая произвела настоящий фурор. Привожу ее текст дословно: «Петр, будь бдителен! Осторожней с электричеством! Папа». Телеграмма эта не осталась незамеченной, тем более что первым ее прочел наш взводный почтальон Веня. Вскоре все в роте были в курсе ее содержания.
– Слышишь, Зона, – первым высказал всеобщее подозрение «замок», – а ведь ты, наверное, шпион. Надо тебя как следует сдать в особый отдел!
Зона и сам обескуражен таким посланием. Полдня Петька терзался сомнениями, а потом пошел и позвонил домой. Все оказалось просто: в части, которой командует Петькин отец, в один день током убило двух человек. Папа сильно выпили, чтобы снять стресс, и в таком вот состоянии дали сыну телеграмму, вызвавшую такой резонанс.
– Знаете, какой фильм будет вечером в клубе? – заинтриговал всех Зона после того, как внес ясность в вопрос с содержанием загадочной телеграммы. – «Выйти замуж за капитана». Новый фильм, снятый в прошлом году. Я узнал – этот фильм про пограничника и про любовь.
Известно, что кино – это любимое развлечение курсантов первого курса, так что мы всей ротой пошли в клуб. Кино нам понравилось.
– Есть чему поучиться, – задумчиво произнес Вася после того, как фильм закончился, – я бы хотел стать похожим на того капитана.
– Пока на него больше похож Морозов, – язвит Королев, – во всяком случае, он тоже лысый!
– Кто лысый? – свирепо спросил ротный, который тоже лысый, и к тому же не расслышал всего разговора. Наших объяснений он слушать не захотел, и мы до самого отбоя «умирали» на плацу на строевых занятиях. Конечно же, ротный знает, что за глаза курсанты называют его Лысым, да и не могут его так не называть. И хотя он такой и есть, ему это, понятное дело, неприятно.

Личный пример
Взвод по форме номер два (голый торс) построился на футбольном поле – у нас «пара» по физо. Нас предупредили заранее, что сегодня будет кросс на три тысячи метров. Розе так не хочется бежать этот кросс, что он даже нарядом поменялся. Впрочем в такую жару бегать никому не хочется.
– Прошла зима, настало лето. Спасибо, партия, за это, – ворчит Зона.
– Verba docent, exempla trahunt, – сказал КорС, глядя на преподавателя физкультуры и спорта – сухощавого старичка в спортивном трико и с сумкой в руках.
– Чего, чего? – первым переспросил Зона, опередив всех, даже Веню.
– Слова учат, примеры воодушевляют, – ответил КорС, продолжая смотреть на старичка с нахальным изумлением, – это по латыни.
– А-а. А ты это к чему? – снова спрашивает Зона.
– Мне лично любопытно, так ради спортивного интереса, как этот дедушка будет показывать, что нам делать?
На вид преподавателю было лет девяносто шесть, если не больше. Но главное-то, что он производит впечатление слабого, больного, и действительно старого человека.
– Здравствуйте, товарищи курсанты! – поздоровался он слабым старческим голоском.
– Здра! Жла! Тварш! – ответили мы, и дружно рассмеялись. У преподавателя нет воинского звания, а мы от непривычки не знали, как его назвать.
– Меня зовут Паршин Андрей Павлович, – представился преподаватель, улыбаясь, – сегодня я буду проводить с вами занятия по физо, будем учиться делать подъем переворотом.
– Ничего себе! – шепчет восторженно Рома. – Неужели он, древний, как мир, сможет показать, как правильно выполняется подъем переворотом?
– Сейчас я вам покажу, как это делается.
– Блин горелый! Вот удивил, так удивил, – крайне растерялся КорС. – Неужели этот лауреат Сталинской премии и впрямь покажет? Чего-то я в этой жизни явно не понимаю!
– А почему ты его назвал лауреатом Сталинской премии? – повернулся к Королеву Лео. – Ты что, знаешь его?
– Нет, не знаю. Я просто имел в виду, что он очень старый.
Андрей Палыч вынул из сумки макет турника, на котором висит кукла. У Королева глаза стали квадратные. Происходящее все больше и больше напоминает комедию. Мы зачарованно смотрим на преподавателя и его кукольный театр одной куклы.
– Всем внимательно смотреть! – призвал преподаватель. – Показываю! Упражнение выполняется следующим образом, – и он на кукле показал, как правильно выполнять подъем переворотом.
– Repetitio est mater studiorum, – шепчет неугомонный КорС.
– Чего, чего? – снова первым спрашивает Зона.
– Повторенье – мать ученья. По латыни, – не заставляет товарищей мучиться в неведении Королев, и уже громко говорит: – Андрей Павлович, нельзя ли еще раз посмотреть, как выполнять подъем переворотом?
– Показываю! – с готовностью отвечает преподаватель, и снова крутит куклу под всеобщий смех.
– Потише, пожалуйста, – просит преподаватель старческим голосом, – а то я сам себя не слышу.
– КорС, – шепотом обращаюсь я к Сереге, – воздержись от насмешек. Чего ты, в самом деле, от этого дедушки хочешь?
– Уже молчу, – хмуро обещает КорС, и до конца занятия слово свое держит.
Батя заметил, что просто Королев тренируется, ведь он растет от невинных детских проказ до солидных авантюр. Королев не ответил. Андрей Павлович посмотрел на строй и пошутил:
– Какие командиры отделений у вас крепкие, настоящие «шкафы!»
– Неправда, – негромко говорит Веня, – только два «шкафа» и «тумбочка», потому что товарищ Третьяк на «шкаф» не  то что не дотягивает, а просто не тянет!
А этого преподавателя мы больше не видели. КорС предположил, что он просто подменил преподавателя, которому срочно нужно было куда-то отлучиться по делам. Да! Роза сильно-сильно расстроился, когда узнал, что никакого кросса мы так и не бегали!
– Надо же, – грустно говорит он, – сам себя перехитрил.
Уже перед ПХД я решил быстренько погладить смотровой комплект х/б. Батю я застал за странным занятием, он в бытовке мерил парик с длинными волосами. Увидев меня, он явно сконфузился.
– Что, Отец, никак на дело собрался? – шутливо подмигнул я ему. – Ограбить, кого решил, или готовишься к встрече с резидентом иностранной разведки?
– Ни то и ни другое, – выдавил из себя побледневший Батя, – в это воскресенье пасха, а я хочу в церковь сходить.
– Понятно. Там милиция, активисты разные по твоему «кожаному затылку» сразу идентифицируют тебя, как курсанта военного училища, – проявил я понятливость.
– Именно! А проблемы мне ни к чему. Как считаешь, сойду я за хиппи? – Батя нервно теребил полу куртки х/б.
– Вполне сойдешь, – одобрил я, оценив его вид.
– Толь, пожалуйста, не говори никому, ладно? – в его голосе явно звучит настороженность.
– Добро. Не сомневайся, я никому не скажу, – охотно согласился и пообещал я. Происходящее мне напоминает забавную игру.
– Я и не сомневаюсь, – без тени сомнения заверил Батя. – Хочешь, я и тебя с собой возьму?
– Нет. Не стану тебя обманывать, но я до этого еще не дорос. Прячь уже свой парик, – искушение было велико, но я так и не решился принять такое предложение.
Только Игорь спрятал в планшетку парик, как в бытовку вошли Литин и Рома. Хотя парик уже надежно спрятан, Батя все равно пребывает в смятении. Даже больше, он до того неуверен в себе, что это здорово заметно со стороны.
– А что это вы тут делаете, а? – тут же насторожено спросил Литин.
– Успехи, – стараясь держаться непринужденно, улыбнулся я.
– Мало серьезный ты человек, Иванов, – обижено отметил Рома. Он осмотрелся по сторонам, но ничего особенного не заметил.
Сегодня суббота – парково-хозяйственный день, операция «Балатон», уборка закрепленной территории, а потом увольнения. Поскольку я командир отделения, я не подметаю. Ротный пришел проверить, как идет уборка, во время перекура. Все, кроме меня, сидят и курят, а я лежу на траве в тени.
– Иванов, ну ты и лодырь! Чего бездельничаешь?
– Так ведь я не курю, – удивляюсь я.
– А ты кури как все! Да шучу я, шучу!
После ухода ротного, я разделся до пояса и хорошенько размялся. Потом стал крутить «солнце» на турнике. Смог сделать четырнадцать раз, что неплохо. На перекладине я бы смог больше – она вибрирует, пружинит и как бы помогает. Ладони горят, но мозоли не сорвал, что очень здорово. Оказывается, у меня были зрители, и теперь Костя Морозов из второго отделения решил попробовать и себе.
– Спорим, товарищ младший сержант, что я тоже «колесо» покручу? – вызывающе спрашивает он. Похоже, храбрости набирается, сам себя заводит. Выглядит это, во всяком случае, именно так.
– Ты раньше уже крутил? – в свою очередь спрашиваю я. – Не хотелось бы, чтобы ты травму получил. Если это в первый раз – не стоит и пытаться.
– Какая разница? – бодрится он. –  Не святые же…
Морозов сорвался и со всего маху грохнулся на спину. Для первого раза результат нулевой, что, в общем, и неплохо. Бао тоже решил попробовать и тоже упал на спину.
– Бедняга, – посочувствовал КорС, – последние мозги отшиб!
– Товарищ младший сержант, – подошел ко мне Веня Нагорный, который уже сбегал в роту за почтой. – Вам открытка!
– Как, всего открытка? – несказанно удивился я.
Открытка была от мамы, в ней родители поздравляли меня с Днем Победы. Текст поздравления напечатан на пишущей машинке красным цветом.
– Ух, ты! – изумился Дима. – А что, бывает красная лента? Круто, а я и не знал, что такая есть!
– Нет, и шесть писем, конечно, – ответил на мой вопрос Веня и заинтересовался. –  А чего это Бао лежит?
– Он не лежит, – объяснил КорС, – он валяется.
Отливать Лешу водой не пришлось, но он даже от увольнения отказался и пролежал  субботу и воскресенье. Мое возвращение из увольнения он встретил глубокомысленным умозаключением, что за все в жизни нужно платить. Сполна. После этих слов он отвлекся на Диму, который рассказывает о том, как он в школьные годы был тимуровцем.
– Послали нас в школе, – воодушевленно начал он свой рассказ.
– Далеко? – насмехается Миша.
– Как всегда? – вторит Лис. – А я-то гляжу, тебе не привыкать… ходить, куда пошлют!
– Я хотел сказать, – покраснел Дима, – направили нас помогать одной пожилой паре. Ну, там, огород вскопать, воды наносить, дров нарубить. Было очень жарко, и нам хотелось пить. Бабушка пообещала нас угостить компотом, мы обрадовались, и пока бабушка ходила в погреб за компотом, мы стали шутить, толкаться. Как-то так незаметно на радостях поломали палисадник и вытоптали клумбу. Потом испугались этого и сбежали. Пришлось нашим папам делать новый забор тем старичкам.
– Дима, – смеюсь я, – а ведь ты вроде говорил, что ты был тимуровцем? Во всяком случае, у этих стариков ты был именно в качестве тимуровца?
– Ну, да, – непонимающе смотрит на меня Дима.
– А по твоему рассказу ты был отъявленным квакинцем!
– Да ну, вас, – покраснел Дима. – Я вот думаю вечно, и чего вы такой дотошный, прямо до занудства?
Я не ответил, и пошел чистить ботинки, чтобы быстрее сдать в каптерку парадную форму.

День Победы
                «И вся планета, голову склоняя,
                Благодарит советского бойца –
                За Мир, спасенный, за Победу в мае,
                За Счастье жить, за Веру до конца!»
Н. Богомолов
Вот и пришел праздник всех времен – День Победы, праздник мира. Нас, курсантов 1-го курса, переодели в красные спортивные костюмы и выдали разные флаги и транспаранты. Нашему курсу предстоит изображать колонну спортсменов, хотя по нашим прическам и выправке всем понятно, что это идут переодетые курсанты Симферопольского ВВПСУ. Тем более что и предыдущие курсы нашего училища точно так же изображали спортсменов, причем в этих же самых красных спортивных костюмах.
– Хотя в принципе это правильно, – философствует Веня, – помимо всего прочего, курсанты ведь занимаются всеми видами спорта.
– Особенно ты, – хмыкнул Миша. – Тебе лично есть чем похвастать в спорте? Так что лучше помолчи. Хотя бы попробуй помолчать.
В самом  деле, Веня пока мало чем может похвастать, что в учебе, что в спорте. Но, несмотря на это он живет и горя не знает. А с другой стороны, чего ему опасаться, когда у него папа – генерал? Так что нынешний расклад его и так устраивает.
– Что поделаешь, – вздыхает Веня, – говорить не могу и молчать не умею! 
Праздничный парад пока еще не начался, и мы стоим в строю и слушаем из репродукторов праздничные речи. Сегодня тепло, а нам в спортивных шерстяных костюмах вообще жарко. По моему лицу градом катится пот.
– К сожалению, людская память коротка, – говорит кто-то из отцов города, кто именно, я не расслышал из-за конского ржания, в смысле смеха Зоны. – Но наша память о Великой Отечественной войне всегда остается с нами. Пусть этот праздник всегда напоминает людям о тех безумствах, которые могли взорвать весь мир. Пусть все человечество своей памятью спасет наш мир, который существует для мира, для труда, для любви.
Потом слово предоставили секретарю Симферопольского горкома комсомола. Он говорил обо всех, кто ковал Победу, особо подчеркивая роль простого советского солдата. С душевной дрожью слушаем мы его выступление.
– Сегодня в строю с нами много ветеранов той страшной войны, и я обращаюсь сейчас к ним. Вы на фронте ковали Победу и добывали славу не за награды, а за нашу святую землю, за светлое будущее ваших детей. Вы теряли своих товарищей, но продолжали упорно защищать Родину-мать, свой великий советский народ. Вы сражались бесстрашно, разбили гитлеровские орды, подняли наш алый стяг над рейхстагом, расписались на его колоннах. Ныне мы низко склоняем свои головы перед вами, перед могилами погибших солдат, возлагаем цветы к обелискам. Нам шагать по вашему звездному следу, сохраняя самое дорогое – мир на земле, чтобы бессмертное слово «Победа!» продолжало жить в сердцах людей!
– Знаете, – говорит Дима, – для меня День Победы это такой же большой праздник, как Новый год.
– Что, даже больше чем день рождения? – сомневается КорС.
– Представь себе, больше чем мой день рождения.
Выступающие на митинге так часто сменяют друг друга, что за ними не уследишь. Сейчас, кажется, предоставили слово профсоюзной активистке.
– Уже 41 год живет наша страна в мире, но все еще находят в земле бренные останки наших солдат, как будто эта война окончилась только вчера. Наши солдаты, неся у сердца алый партбилет, насмерть стояли под Москвой, защищали Сталинград, горели под Прохоровкой в танках, форсировали Днепр и твердо верили в нашу Победу. Мы о войне знаем уже только из книг, кинофильмов и рассказов ветеранов. Давайте поклонимся всем павшим и всем выжившим, тем, кто выиграл ту Священную войну! И никому никогда не очернить подвиг, честь и славу советского солдата, нашего народа-победителя!
Теперь слово предоставили какой-то пионерке. Она сильно волнуется, но говорит очень хорошо, проникновенно. 
– Вы, дорогие наши ветераны, видели много горя, слезы матерей, вдов и детей. На вашу долю выпала самая страшная в истории человечества война, разрушенные города и села, которые вам пришлось восстанавливать. Вы отомстили фашистам за Бабий Яр, за Хатынь, за блокадный Ленинград, за Бухенвальд, за всех убитых и замученных советских людей. Вы спасли нашу страну, все народы Европы, вы спасли меня, каждого из нас, ныне живущих. Исключительно важное значение имеет то, что вы подарили свободу и жизнь всем нам, чтобы могли счастливо расти и жить дети всей планеты. Спасибо вам огромное за это. Вы погасили пожар войны, заслонили собой весь мир. Вы водрузили наше красное знамя Победы не только над рейхстагом, а над всей ликующей планетой!
А после этого был праздничный парад и демонстрация трудящихся. Как всегда, курсантские колонны встречают на «Ура!» Училищный хор прошел с песней.
–  Снова мирное Солнце взошло, салютуют сирени, каштаны.
    И назло, смертям и ранам, счастье снова в каждый дом вошло!
    Нельзя забыть весенний этот день – Победа! Победа!
    Ликующих на улицах людей  – Победа! Победа!
    Мы все прошли через пламя и дым,
    Погибшим слава и слава живым!  Победа! Победа!
    Мы верили, мы знали – победим!
Курсанты одного батальона набили на подошвы сапог возле каблука металлические пластины – две штуки. Они звенят, как колокольчики. А на подошвы прямо целые железные пластины. Когда батальон марширует, впечатление такое, словно лязгают гусеницами танки. Жители Симферополя провожали этот батальон бурными аплодисментами. А потом были праздничные гуляния, выездная торговля радовала горожан разнообразием товаров. Мы провели в городе несколько часов, а потом вернулись в училище.
– Сначала сдаем флаги, лозунги и девизы, – командует старший лейтенант Туманов (это он имеет в виду транспаранты). – Только после этого поднимаемся в роту, да смотрите там, ничего не расплещите на лестнице!
А затем нам разрешили в честь такого большого праздника выйти в увольнение, не 30%, в практически всей роте! В такой день особенно здорово гулять по городу, так как все улицы красиво украшены, да и людей много. Все они одеты по-праздничному, и настроение у всех тоже праздничное. Встречные, но незнакомые люди улыбаются друг другу, и это воспринимается совершенно нормально. Человеческие эмоции бьют через край. Как же всех сближает праздник нашей Великой Победы! Из увольнения я вернулся в приподнятом настроении. В нашем кубрике царит веселье.
– Нет, вы представляете? – горячится Лео. – Скульптор хренов!
– Кому кости моете? – поинтересовался я.
– Иванов! – радостно бросился ко мне Лео. – Ты же не знаешь! Ты пропустил такое!
– Какое? – еще больше заинтересовался я.
– Мама Жора сказал, что смотрит на нас, как на бесформенную глину, из которой он «вылепит» что-то, понятное только ему одному! Как тебе такое?
– Какой наивный человек, – смеясь, говорит Столб.
Мы уже давно стараемся не удивляться маме Жоре, но он все удивляет и удивляет нас. Специально, что ли?
– Припозднился он, однако, – говорю я, – лет этак на девятнадцать!
– И я так говорю! – поддержал меня Лео, согретый всеобщим вниманием взвода, – и главное, некому сказать ему: «Опомнитесь, товарищ!» ну, неужели он действительно настолько наивный?
– Большой вопрос, – вставил свои «пять копеек» великий Бао, – а ответа нет.
– Чего гадать-то? – сдерживаю я улыбку, – ты пойди к нему и спроси напрямую! Так, мол, и так, вы действительно верите, что сможете нас перевоспитать?
– Товарищ Иванов, – покраснел Леха, – я понимаю, что вы все обо мне не очень высокого мнения. Но только я не дурак, на самом деле.
– Ты хотел сказать: «Не настолько же я дурак!» – подсказал Лео, и взвод снова рассмеялся, теперь уже над Бао.

«Издевательства» над местным населением
Сегодня выходной, но я в увольнение не иду. Сказав «замку», что я – на тренировку по боксу, я отправился в спортзал. Однако он почему-то оказался закрыт. Я решил воспользоваться случаем и пошел в летний клуб училища, чтобы позагорать. Раздевшись до трусов, я стал заниматься гимнастикой – это и для здоровья хорошо, и говорят, загар лучше пристает. Однако насладиться одиночеством не дали второкурсники. Восемь человек подошли ко мне, и бесцеремонно рассматривая меня, спросили:
– «Минус?» Ну, и вали отсюда. Здесь мы будем загорать.
– Вам что, мало места? – спокойно говорю я. – Вон весь клуб свободен.
– Ты что, «минус», оборзел? Сказали тебе, проваливай отсюда! И чем быстрее, тем лучше для тебя!
– И не подумаю, – заупрямился я, хотя смысл слов второкурсника крайне прозрачен, и миром мы вряд ли разойдемся. – Выбирайте себе другое место.
После небольшой словесной перепалки второкурсники набросились на меня с кулаками. Пока мы спорили, они меня окружили, так что сбежать, даже если бы я и захотел, трудно. И я стал отбиваться от них, перескакивая со скамьи на скамью. В это время с дальнего спортгородка (от озера) возвращается взвод третьекурсников. Вот уж поистине, никогда не знаешь, когда тебе улыбнется удача! Это именно тот взвод, в котором учится мой земляк Саша Темрюков! Это по его совету я решил поступать именно в Симферопольское политучилище.
Зема узнал меня, и весь его взвод поспешил мне на выручку. Тридцать курсантов третьего курса быстро превратили восьмерых второкурсников в куски сырого мяса.
– Слушайте сюда, – сказал их замкомвзвода, здоровенный старший сержант, – еще раз тронете этого пацана, получите еще больше. Ясно?
Второкурсники, когда оправились от шока и вернули дар речи, заверили, что им все предельно ясно. Они даже без напоминаний извинились передо мной и поплелись умываться и стирать свои х/б, забрызганные их кровушкой. А мы еще немного поговорили с Темрюковым и разошлись. Но настроение мне испортили, и я вернулся в роту.
А вечером случилось событие, изменившее всю нашу дальнейшую жизнь. Взвод курсантов третьего курса вышел из клуба техникума, где проходил вечер отдыха со студентками этого техникума. В прекрасном настроении они начали движение по направлению к училищу. Но не прошли они и ста метров, как из ближайших подворотен и дворов на них набросилось человек восемьдесят гражданских.
События стали разворачиваться стремительно. Безо всяких предисловий гражданские начали избивать курсантов. Наши были без поясных ремней, так как уже одеты по летней форме одежды. Зато гражданские вооружены металлическими прутьями, струнами и штафетами. Драки не получилось, а вышло форменное избиение безоружных военных. И чем больше лилось курсантской крови, тем сильнее зверела толпа, и останавливаться она не собиралась.
В самом начале драки из-за угла вынырнул, было, Столб, возвращавшийся из увольнения. Увидев происходящее, он трезво оценил ситуацию – один он с голыми руками погоды не сделает. Схватив фуражку в руку, Саша бросился во всю прыть в училище. Вылетев на плац, Столб немного отдышался, и во все горло заорал:
– Братва! Братва! Наших бьют!
Окна двух казарм, а это три курса, стали раскрываться, и из них стали выглядывать курсанты.
– Где бьют? Где?
– Суки! Ну, мы им!
– Быстрее, братцы! Наших мало, а у гражданских арматура, штафеты! – просит и молит Столб.
Чуть ли не три тысячи курсантов выбежали из казарм, и создали у ворот КПП №1 давку. Дежурный по КПП наотрез отказывался открыть ворота, что, впрочем, и не понадобилось. Огромная толпа надавила, и толстенные металлические прутья в руку толщиной были вывернуты из стен КПП и казармы. Ворота упали, и никем и ничем более не сдерживаемая толпа ринулась в проход.
– Товарищи курсанты, стойте! – во все горло командует подоспевший дежурный по училищу, но его никто не слушает. – Я еще раз приказываю вам, стойте!
Не обращая внимания на его команды, курсанты устремились в проем. Улица стала зеленой от военной формы. К гражданским присоединилось еще человек тридцать, и они все вместе добивали взвод курсантов, когда на помощь нашим со всех сторон налетела подоспевшая помощь. Картина повторилась с точностью до наоборот: теперь против ста десяти гражданских было почти три тысячи военных, каждый из которых горит жаждой мщения. Что говорить? Избили гражданских не меньше, чем они вначале курсантов. Правда, досталось еще нескольким прохожим мужского пола, которые делали нам ненужные замечания.
И только потом, наконец-то, появилась наша бравая милиция. Менты (а это были в основном ППСники) бросились, было, вязать наших, но тут, же отвалили с разбитыми физиономиями. А вот ОМОН, как всегда, вел себя несравнимо умнее и профессиональнее – они выстроились в коридор, и по этому коридору повзводно мы вернулись в училище. ОМОН даже прикрывал арьергард нашего строя, чтобы ППСникам не пришла в голову дурь, повторить свою идиотскую затею с задержанием военных.
– Приятно все-таки иметь дело с настоящими профессионалами, – заметил на ходу КорС, кивая на омоновцев. – Вроде тоже менты, а такие разные, словно в разных странах служат.
Странно, очень странно, но уже на следующее утро радио «Свободная Европа» сообщило о том, что в Симферополе кадеты генерала Крымова издеваются над местным населением. О том, что «мирное население» безо всякой видимой причины спровоцировало эту бойню, по радио сообщить, разумеется, забыли. Отличились мы перед всем, так сказать, миром.
– Что я вам скажу! – округлив глаза, с заговорщеским видом поведал нам на самоподготовке Веня. – Я с папой по телефону разговаривал. Принято решение снять нашего начальника училища и отправить его служить за Урал.
– Жаль, – сплюнул Миша, – генерал наш – мужик, что надо. Таких, как он, днем с огнем поискать, и то не скоро сыщешь. Да и за Урал ехать после Крыма – тоже не позавидуешь.
И мы все с ним согласились, особенно в части касающейся личностных качеств нашего генерала. Мы и сами не догадывались до этого самого дня, как сильно мы уважаем и любим его.
– Интересно, – тоскливо спросил КорС, – каким будет наш новый начальник?
Рассуждения прервал наш взводный, сообщивший, что увольняемым пора готовиться к увольнению. Вообще-то в увольнение я идти не должен был, так как была очередь Лео. Но его на инструктаже увольняемых дежурный по училищу лишил увольнения. Лишил за то, что у Валерки фуражка была выгнута с двух сторон.
– Это что еще за седло? – возмутился дежурный по училищу полковник Пендерецкий, и вместо того, чтобы дать Лео возможность просто выгнуть пружину и придать фуражке первоначальный, то есть уставной вид, взял и лишил Лео увольнения. У нас, сержантов, свой график. Поскольку Игрек заступает в наряд, то чтобы квота на увольнение сержантского состава не пропала даром, ротный милостиво отпустил в увольнение меня. Все-таки бывают у судьбы приятные сюрпризы!
В увольнении я увидел Столба, скучающего на остановке у центрального рынка и предложил ему, чтобы он пошел вместе со мной (или я с ним), короче, чтобы провести его вместе. Однако друг отказался.
– Я познакомился с девушкой и еду к ней на дачу. Едем на Мекензиевы горы, а там двадцать минут через лес и мы на месте. Я там еще не был, но она рассказывала, что там под нами везде будут форты 30-й батареи. До орудий батареи – минут 25 пешком. До моря 45 минут пешком по природе. Представляешь? Так что извини, дружище, на этот раз без меня.
Пришлось мне идти  в городское увольнение самому. Сначала зашел на квартиру и переоделся в гражданку, а после этого пошел на поиски приключений.
Прохожу я мимо киоска «Горсправки» и читаю объявление «Все справки платные. Стоимость одной справки – пять копеек». И сидит там (работает, то есть) очень симпатичная девушка. Я сказал симпатичная? Не верьте мне, люди! Девушка такая красивая, что я смотрел на нее с замиранием сердца. Потом, когда сердце утихомирилось, я достал пятак, подошел к окошку в киоске и говорю.
– Здравствуйте. Скажите, что, действительно у вас все справки платные?
– Да, – отвечает мне симпатичная девушка, и зачем-то показывает рукой на объявление. Кладу пятак на подставку для денег и спрашиваю:
– А как вас зовут?
Имя у нее оказалось редкое и странное – Дурак. Нет, это она так меня обозвала, а зря. Я теперь из принципа задержался, мы долго разговаривали (ей ведь от меня деваться некуда – она на рабочем месте), и подружились. После того, как ее рабочий день окончился, я пошел провожать ее домой. Со всеми последствиями. И зачем только ей нужно было меня обзывать? Все равно ведь все вышло, по-моему! Она бы еще табличку поставила «Интим не предлагать – могу не отказаться!»
В училище я вернулся в хорошем настроении. В казарме тоже царит веселье. Причиной оного оказался Веня. По английскому языку нам задали переводить большую скучную статью из свежего номера газеты «Moscov News». Чтобы не мучиться на сампо с переводом этой статьи, Уваров поручил Вене купить в увале этот номер газеты на русском языке. Веня купил, но как-то так вышло, что газета оказалась на французском языке!
Теперь все потешаются над Веней. Наказанием на невнимательность Вене стало решение «замка» – за ночь перевести статью. Поскольку для Вени это непосильный труд, он напряг своих земляков со старших курсов, и они перевели для него эту злополучную статью.