Борзый минус. Главы 101-111

Гланды
КорСу должны удалить гланды, а он этого очень боится. Идти на операцию ему страшно и не идти нельзя. Королев переживает чувство загнанности в тупик. Но в одиночку переживать его он не хочет.
– Говорят, что их надо удалять в детстве, – ворчит Сергей во время свободного времени перед самоподготовкой. – Иванов, тебе удаляли гланды? А полипы?
– Два раза, – отвечаю я.
– Насмехаешься, да? – обиделся Сергей. Убежденность в собственной ущербности делает его еще более ранимым, чем обычно. Его непобедимое уныние сегодня расцвело еще больше.
– Нисколько. Мне действительно полипы удаляли дважды. Первый раз хирург плохо вычистил, и они снова выросли. Помню я летом в пионерском лагере очень долго, часа три не меньше, в воде просидел, переохладился. Вот они во второй раз и выросли.
– В воде, зачем так долго сидел, на спор, что ли?
– Нет, просто праздник Нептуна был, и всех в реку бросали. Я вцепился в задний борт лодки, и так пассажиром три часа по реке прокатался.
– Тебя что, не пытались прогнать? – заинтересовался Мишка.
– Пытались, но я им объяснил, что плавать не умею, – пожал я плечами. Они сначала не поверили, и смеялись.
– И только через три часа они поверили, что не врешь, иначе бы ты не мерз столько времени. Так ты и сейчас не умеешь плавать?
– Не знаю. Я после того еще не пробовал, – отшучиваюсь я, а КорС рад, что разговор принял такой оборот.
– А меня, – вспоминает с блаженным видом Лео, – на лето всегда к бабушке в село отправляли. Мы с ребятами плоты строили и устраивали настоящие морские сражения с соседним селом. Эх, видели бы вы это зрелище: десятки плотов, лодок, пиратские флаги! Незабываемое зрелище! Когда-нибудь расскажу вам подробнее, оно того заслуживает!
– Зачем не сейчас? – с сожалением спрашивает Саркис, так как слова Лео его заинтересовали.
– Сейчас некогда, поскольку я в наряд заступаю. К тому же хочу домой позвонить, так что я пошел на почту, – Леонтьев отправился на наше отделение связи, а мы вернулись к прежней теме разговора.
– Чего ты боишься? – удивляюсь я. – Заморозят тебе все так, что ты и чувствовать ничего не будешь. Только когда наркоз уже будет отходить, то немного поболит и все! Уж я-то знаю!
– И, правда, Серега, – поддержал меня Илья Гарань со второго отделения, – вот у нас во время прошлых выборов люди так толкались у входа в избирательный участок, что одному человеку ногу в давке сломали, а другому руку. Вот это да! А гланды – не позорься, КорС!
Веня, геройски выгнув грудь дугой, заметил, что некоторым просто не достает отваги. И еще, раз человек не может решиться, то пусть лучше молчит, не мучит  окружающих и свою пятую точку. Веню тут же поддержал Вася.
– Товарищ Королев, – осуждающе заявил он, – вы своей трусостью позорите славное имя человека, рожденного октябрем!
– Чего? Чего? – вытаращил глаза КорС. – Я вообще-то рожден январем!
Вася выпрямил спину и продекламировал.
– На полях и на гигантской стройке, на морях и под крутым огнем был всегда решительным и стойким человек, рожденный Октябрем.
– Товарищ младший сержант, – подошел ко мне Юля и отвлек меня от Королева и Россошенко, – выдайте мне пачку моих сигарет.
В ответ я твердо пообещал, что выдам ему сигареты завтра. Миша смеется, что не нужно было все выкуривать, не спросив на то у меня разрешения.
– Но это мои сигареты, – настойчиво требует Юлька. Мой отказ вызвал у него бурный протест.
– А уговор, который дороже денег? Завтра получишь.
– Иванов, ну будь человеком, – взмолился Юлька. – Больше не дам тебе на хранение сигареты! Я так рассчитывал покурить сейчас.
– Свободен, – отпустил я Юльку взмахом руки. – Приспосабливайся к сложившимся обстоятельствам. Твоя мечта сбудется завтра.
– Не очень богатый выбор, – шутит Лео, – в смысле, выбирать не приходится.
– Блин, – отчаявшись получить вожделенные сигареты, ворчит Юлька, – редкое занудство. И попробуй с ним поспорить.
– Да, не повезло тебе, – насмехается над ним Миша. – Юлечка, ты лучше молчи, а то дальше будет только хуже! И не говори тогда, что тебя не предупреждали!
Юлька, чувствует свое полное бессилие и как неприкаянный, бродит туда-сюда. Наконец, со всей решительностью, на какую он только способен, он поведал, что твердо решил больше мне на хранение сигареты не сдавать. Догадаться не сложно, что меня эта новость совсем не огорчила. Некоторое время все помолчали, потом КорС, наконец, отважился спросить:
– Пацаны, это что, очень не по-мужски: бояться операции?
  Голос его был сдавленным, видно, что КорС собрал всю свою волю в кулак.
– Да перестань ты, – ответил ему Рома, – вот у меня отец – здоровенный мужик, подполковник, начпо железнодорожной бригады, а рыбу и то резать не может! Честное слово! Помню, мама, когда мне было лет тринадцать, купила живую рыбу. Принесла ее домой, а папа как раз дома был. Мама ему и говорит, ты, мол, почисти рыбу, а я вечером приду после работы и пожарю ее на ужин.  Отец после обеда надел прорезиненный фартук, прямо как заправский мясник, а я пришел посмотреть. Отец смотреть не дал, а отправил меня уроки учить. Через полчаса я обратил внимание на то, что отца совсем не слышно. Заглянул я на кухню, а папа там бледнее стены стоит! Нет, скорее даже весь зеленый! И все еще первую рыбину ножом мучает, а та хвостом об разделочную доску бьется. Я ему осторожно говорю: «Ты ложись, отдыхай, а я сам рыбу почищу». Так и сделали: отец лег, а я рыбу почистил. Вечером пришла мама, и пережарила всю эту рыбу. А папа все лежит. Мама ему на подносе в спальню рыбы отнесла, а он как увидит, вскочил, да как во весь голос заорет: «Убери ее … (в общем, подальше), чтоб я ее не видел!» Так что по-разному бывает!
– Ну, спасибо, – улыбнулся КорС, – прямо от души отлегло!
За КорСом пришел заботливый мама Жора, он сегодня учтивый и любезный, как никогда, прямо сама любезность. Он заговорил Королева и как маленького повел его на операцию. Королев при этом только кивал и беспечно улыбался. Нам мама Жора приказал готовиться к покраске спортивных снарядов на спортгородке.
– Младший сержант Иванов, – смотрит на меня взводный, – я отведу курсанта Королева в лазарет и буду находиться в канцелярии. Когда будете готовы к покраске – свистнешь.
– Товарищ старший лейтенант, – дурачусь я, – а я не умею свистеть. Можно, я вас попрошу?
– Иванов, ты никак шутить со мной вздумал? – удивился мама Жора и с угрозой спросил, – а ты хорошо подумал?
Вместо ответа я промолчал, а взводный меня больше ни о чем не спрашивал и отправился в канцелярию роты. А я подошел к Васе и попросил его прочесть мне все стихотворение про человека, рожденного Октябрем, полностью, так как не удалось его услышать.
Ночью всю роту разбудил курсант 4-го взвода Рашид Гумеров, башкир по национальности. Ему приснилось, что он на охоте, он вскочил со сна и побежал по второму ярусу прикроватных тумбочек к шкафам с шинелями и вещмешками. Тумбочки стали падать, наделав переполох.
Многие курсанты решили, что объявили тревогу и бросились опускать сметомаскировку на окнах, стали одеваться. Суматоха поднялась необычайная. Зато смеху потом было!

Хлеборез
Наша рота заступает в караул и суточный наряд по училищу, а это три караула и  масса нарядов – одних КПП – восемь, да еще три военных городка, управление, наряд по столовой, охрана объектов.
  – Младший сержант Иванов, вы заступаете в наряд по столовой. Хлеборезом, – объявил ротный.
Я и растерялся. Хлеборезами ходят курсанты, а я – сержант.
– Не понял, товарищ капитан? – хмуро спросил я.
– Людей не хватает, поэтому вместо двух хлеборезов–курсантов в наряд пойдешь ты один. И попробуй не справиться. Я в тебя верю. И в увольнение отпущу вместо занятий.
Пришлось мне заступать за двоих курсантов и оправдывать оказанное мне высокое доверие. Только я пришел в столовую, сразу же поехал на хлебозавод за хлебом.
Мы еще не начали грузить хлеб, как на заводе произошла небольшая авария, и по всему заводу отключили свет.
Я с интересом наблюдал, как забегали инженеры, механики, электрики. В туннельных печах остались тонны хлеба, а температура там такая, что если хлеб не вытащить, то он очень скоро превратиться в угли. К одной из печей подбежал молодой парень и, вставив лом в механический лентопротяжный механизм, стал вручную проворачивать транспортировочную ленту. Получалось у него лихо, любо-дорого посмотреть.
– Надо же,  – удивился я, – как здесь переживают за народное добро – даже вспотел паренек, но не передохнет совсем.
Когда вытащили половину хлеба, оказалось, что среди хлеба, который пекся на поду стоят две формы с картошкой, мясом и луком. Парень бросил лом, внимательно осмотрел формы, удовлетворенно хмыкнул, взял формы и, молча, ушел. Половина хлеба еще оставалась в печи. Вместо парня, часто меняясь, стали вращать под женщины.
Я загрузил машину хлебом и вернулся в училище. У «хлеборезки» меня уже ждет половина наряда по столовой – все хотят свежего, горячего хлеба. Честно сказать, на мой вкус в Симферополе хлеб вкусный только пока он горячий. Веня притащил мне из варочного цеха лагун мяса и отдельно картошку-пюре. Да, забыл сказать, сливочное масло тоже в моем заведовании.
Заварил я себе чаю и в обеденный зал даже не пошел. Днем, еще до заступления в наряд, взял я в библиотеке книгу Стельмаха «Дума о тебе». Вспомнил, как в школе мы проходили эту книгу на уроке внеклассного чтения, но никто из класса книгу не прочел. Учительница настолько удивилась, что сначала даже не поверила, что такое может быть. Потом провела урок украинского языка, а урок внеклассного чтения перенесла на следующий день. Я читал книгу полночи. Правда мама дважды выключала свет, забрала бра, но я взял под одеяло настольную лампу и дочитал книгу до конца. Я ее с огромным удовольствием прочел!
Оказалось, что кроме меня книгу никто так и не прочел, и весь урок я пересказывал содержание книги со своими комментариями, как я что понял. И вот теперь захотелось перечитать снова эту книгу. В училищной библиотеке книги на украинском языке не, оказалось, поэтому пришлось взять на русском. Поужинал я с аппетитом и принялся за чтение, но уже через час отложил книгу насовсем, вынужден признать, что на русском языке эта книга теряет весь свой колорит.
  Спать, что ли лечь? В роте прохладно, а в хлеборезке от горячего хлеба тепло. Вот здесь и лягу спать. И я лег, прямо на пустых лотках, подложив под голову кулак и пилотку. В дверь постучали, оказалось это снова Веня.
– Что было, – все еще давясь от шока, стал он рассказывать прямо с порога, – был я у земляка в общаге, а у них окна из комнаты выходят на ДОСААФ. Зема мой слайды на стену ДОСААФ показывает с голыми бабами, а внизу толпа собралась – глазеют. А он на них, когда зрителей много собралось, сбросил несколько надувных пузырей с чернилами. Ты бы видел, что там творилось! Красота! А вообще я за хлебом зашел.   
Я прекрасно выспался. Весь наряд пролетел быстро, потому что было много работы, не зря в него всегда ходили два курсанта, а тут один я. Помывшись, я вошел в ротное помещение.
– Тридцать третья рота, кто идет в увольнение, приготовиться к построению, –  прокричал дежурный по роте.
Наряд нам выпал такой, что меняемся мы с него в субботу, но ротный решил нас все равно отпустить пусть даже всего на пару часов. Меня он за то, что я оттащил службу за двоих, отпустил на четыре часа. Я приготовился и уже через пару минут мы направились к КПП-1.
– Миша, а ты будешь дома? – зачем-то поинтересовался Лис. В гости он, что ли, хочет к Мише напроситься?
– Нет, – отрезал Миша, и пошутил, – я сам пойду в гости, а то они, гады, ко мне припрутся!
У КПП-1 мы расстались, и через двадцать минут я был у Иры.
– Марш в ванную, – поцеловав меня в губы, и не давая опомниться, сказала Ирка.
Я не стал возражать, снова помылся, а после этого приняла ванну она.
– Ты голоден? – заботливо поинтересовалась Ира.
– Нет, я стоял в наряде по столовой, так что пока сыт.
– Вот и хорошо, – обрадовано сказала она и, сбросив халат, совершенно голая стала игриво потягиваться. Полюбовавшись ею, я сказал:
– Одевайся, Ириша.
Это было настолько неожиданно, что Ира замерла. Она ведь уверена, что перед видом ее обнаженного тела, я не могу устоять.
– Это еще почему? – застыв на месте, растеряно спросила она и с немым удивлением посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Включай телевизор, будем смотреть фильм «Москва слезам не верит»,  – миролюбиво объяснил я. – Все остальное потом.
Я прекрасно понимаю, что Ирка обиделась, вон даже губки надула. Ну, ничего, пусть подуется, после фильма помиримся. Я украдкой взглянул, как она одевается. Мы сели в разные кресла и стали смотреть фильм. Уже к середине первой серии Ира перебралась ко мне на колени. Вторую серию мы даже смотрели лежа в постели. А все остальное мы успели после фильма. Потом мы пили чай.
– Какой ты молодец, – чмокнула меня в щеку Ира. В ее голосе заметны теплые нотки. – Я с таким удовольствием посмотрела этот фильм! Его можно смотреть бесконечно, правда?      
– Ты на меня не сердишься больше? – обнял я ее за талию и посмотрел в глаза. Ира прижалась щекой к моей щеке.
– Нет, что ты! Не переживай. Я у тебя умная, – прыснула она от смеха.
Ира взяла меня за руку и со смехом потянула меня за собой к кровати. И с кипучей энергией мы бросились наверстывать упущенное время, утоляя накопившийся после нашей прошлой встречи «голод». «Аппетит» у меня нисколько не уменьшился.
Вернувшись в училище, я узнал, что курсант Окунь, стоя на посту по охране Боевого Знамени училища, уснул! И не просто уснул, а спал, стоя, и с раскрытыми глазами! Одним словом, он у нас сегодня герой дня.
– Представляете, – все еще не может успокоиться мама Жора, – веду я смену, громко чеканим шаг, а команды «Стой! Кто идет?» нет! Подходим со сменой, а он стоит с широко раскрытыми глазами и молчит!
Одно скажу, завидовать Окуню никак нельзя. В суточный наряд по роте он теперь будет ходить через день. И на якорь его ротный тоже посадил надолго. Да еще и курсанты потешаются над ним, кто во что горазд.
– Отстань, – не выдержал он, наконец, и оттолкнул от себя Воробья, – ты не смотри, что я худой и кашляю, я сейчас тебя так привалю!
Воробей нисколечко не испугался, но штрафника в покое оставил. Через день и все остальные курсанты тоже перестали насмехаться над Окунем.
На следующий день наша рота заступила в караулы и наряд по училищу. Лично я заступил дежурным по КПП-1. На инструктаже нового суточного наряда помощник дежурного по училищу подполковник Огарев приказал мне.
– Товарищ младший сержант, вы знаете, что в нашем зимнем клубе проходят репетиции женского ансамбля? Они в последнее время стали приходить к нам в училище в одних футболках и майках. Понимаете? Я имею в виду, что они ходят по территории училища без лифчиков. А наши курсанты насмотрятся на них и бегают по самоволкам. Ваша задача: тех, кто придут без лифчиков – на территорию училища не пускать. Понятно?
И мы стали ждать артисток местного женского ансамбля. Что сказать, репетицию мы им сорвали. Представьте себя на их месте – приезжаете вы на репетицию, а вам на КПП говорят: «Вот вы можете пройти, а вам нужно привести себя в порядок». Какой порядок? Когда узнавали, какой именно, сльно возмущались. Поскольку многие живут далеко от училища, они решили перенести репетицию на завтра. В общем, приказ я выполнил.
После этого случая артистки стали приходить к нам в училище только в лифчиках. Хотя, как мне кажется, самоволк от этого меньше не стало.

Болтовня
Взвод расположился в аудитории на самоподготовку, но никакой самоподготовки нет. Идет начитка лекций, пока нет ни семинаров, ни контрольных, так что можно позволить себе просто поболтать, чем мы и занимаемся. Сметана и ватрушки съедены, ложечки вытерты и спрятаны в планшетки или сержантские сумки. Теперь у каждого курсанта в планшетке вместе с карандашами и циркулем есть чайная ложечка, что вызывает смех у офицеров на каждом утреннем осмотре.
Я, по просьбе неуспевающих курсантов, на доске мелом рисую схему «Мотострелковой взвод в обороне», чтобы растолковать им нюансы более наглядно и доступно. Веня шумно сопит, а потом говорит.
– Товарищ Иванов, вы рисуйте ниже, а? Я сегодня дежурный по взводу, и мне, чтобы вытереть верхний край доски, нужно все время подпрыгивать.
Под дружный смех я пообещал, что впредь буду рисовать ниже. «Замок» заметил, что доску все равно нужно мыть всю, а не только ту ее часть, куда Веня достает без прыжков или без стула.
– Слышишь, Иванов, а у тебя розовые очки, когда дали первую трещину? – начал разговор, задавая тему, «замок».
– Во время школьных выпускных экзаменов. Представляете: выпускное сочинение, в нашем классе две девочки идут на золотую медаль. Написали на доске темы сочинений, а они обе в слезы! Учителя давай их утешать, а те и говорят, что у них нет шпаргалок на эти темы!
– Да ну? – казалось, даже не поверил Рома.
– Вот тебе и «ну»! Одной тут же принесли «шпору», а второй ее мама, она у нас завучем школы была, и учителем, строго говоря, другого предмета, сама стала писать.
– Это как? – обомлел Дима. Видно, что он мне не верит.
– Может я не правильно объяснил. Ее мать села за учительский стол и стала переписывать из учебников, что там нужно по теме. Испишет листок и отдает дочери. Та переписывает этот лист, а мама уже над вторым трудится.
– И все это на глазах у учеников? – ошарашено уточнил Дима.
– Что особенно обидно – да. Мне и раньше бросалось в глаза, что им обеим оценки явно завышают, да и не только мне одному. Та девчонка, которая не дочь завуча, справедливости ради скажу, предметы на четверку знала. Но дочка завуча – та просто зубрила, а стоит ей вопрос задать – она сразу «плывет». Вот на этом самом экзамене, как вы выразились, розовые очки и дали первую трещину. После окончания школы количество трещин стало прибавляться просто стремительно.
– Да, в жизни много несправедливости, очень много, – с серьезным видом, неожиданно для всех, сказал Мирзоян.
– Кто бы молчал, – не сдержался я. – Ты ведь мне тоже добавил трещину в очках.
– Я? Как это я? Зачем? – заволновался ара.
– Ты ведь не сдал вступительные экзамены, но через два месяца стал курсантом, потому что папа твой привез две фуры мандаринов. Думаешь, мы забыли? Или, может, это справедливо?
– Иванов, – привлек мое внимание Миша, – а вот интересно, на заводе на котором ты до армии работал, все было по-честному?
– Держи карман шире. Расчетчицы весь день только тем и занимались, что ели и пили, и это все прямо у нас на глазах. Нам же, даже когда в туалет выходили – сразу взбучку, как это можно работу оставлять? Помню, однажды свет пропал, а радио работает. Мы, рабочие, вышли на территорию, сели на лавочки и слушаем музыку. Концерт хороший, время незаметно бежит. Тут появляются директор, главный инженер и третий секретарь райкома. Директор нам жестом показывает, мол, марш отсюда, а мы сидим себе – света-то нет! Директор нам во второй раз, а мы сидим! Директор тогда громко говорит: «Идите по рабочим местам!», а я в ответ: «Света нет!». А он как зашипит: «Уже два часа, как свет есть!» После отъезда третьего секретаря райкома партии, директор пришел в цех разбираться. Спрашивает у мастерши: «Почему вы не заставили рабочих вернуться на рабочие места, как только появился свет?»
–  А мастер ваша и не пыталась, да?
–  Пыталась: подошла к нам и говорит: «Чего расселись? А, ну-ка, марш в цех, бегом! Бегом я сказала!»
– В такой ситуации идти – себя не уважать, – кивнул Миша.
– Я ей и говорю, что у нас перерыв. Она: «А где это написано, что есть перерыв?» Ну, я ей: «Там же, где написано про четыре завтрака и четыре обеда». Она покраснела и, молча, ушла.
– На этом все и окончилось?
– Где там! Сначала расчетчицы и наша мастерша решили урезать нашу зарплату. Пришли устанавливать норму выработки тогда, когда мы мерили мадаполам, который идет рулонами по двести-двести двадцать метров, причем одним куском. Это означает, что за смену можно намерить очень много. А бывает фланель, кстати, намного чаще, а она идет по шестьдесят-шестьдесят два метра в тюке. А уж если это Тейковская, так вообще хуже не придумаешь: в одном тюке может быть от двух до одиннадцати отрезов! И каждый раз нужно обойти станок, заправить новый отрез, а это все отнимает много времени. К тому же на фланель, как правило, необходимо вести паспорта на каждый отрез, и производительность труда еще больше падает.
– Что еще за паспорта? – удивился Вася, далекий от производства, и свято считавший до этого дня, что паспорт – это дубликат бесценного груза, личный документ гражданина, и других паспортов не существует.
– Бланк такой, в котором указывается длина и ширина каждого отреза. Если есть брак – крашение нарушено, дыры или просто запачкано, то и это указывается.
– Для чего? – интересуется любознательный КорС.
– В закройном цехе смотрят паспорта и решают, что из этого куска можно выкроить, чтобы отходов было меньше, а выход продукции больше. В общем, расчетчицы пришли устанавливать нормы на самой легкой и выгодной работе. Понятно, что на фланели такой план выполнить просто невозможно, а это и нервотрепка, и зарплата ниже. Мы всем цехом отказались работать, и дело до дирекции дошло. Но директор во всем разобрался, и дал по шее и нашей мастерше и расчетчицам. Тогда они по-другому решили с нами бороться. У мастера нашего сын был судимый. Ему тогда было двадцать семь лет, а нам: двоим по семнадцать и одному шестнадцать. Пришел ее сын с приятелем прямо на фабрику, для того, чтобы меня, как заводилу, избить. Проучить, как они думали. Мы с ребятами вынули из станков валики металлические, на которые ткань наматывается, и наши «гости» с позором убежали. Я понял, что домой мне добраться будет несколько проблематично и позвонил друзьям, чтобы они меня встретили после работы. Они спрятались в придорожных кустах и выскочили оттуда тогда, когда сын нашей мастерши с двумя приятелями начали меня бить. Ох, и всыпали мы им тогда!
Все слушают, и на лицах многих ребят написано, что они не верят, что в нашей замечательной действительности может такое быть. Впрочем, у Миши на лице читается, что он верит.
– А на следующий день мои приятели не смогли меня встретить, и я вынужден был признаться во всем папе. И в тот день меня с работы встречал папа, а он у меня мастер спорта по самбо, холерик и бывший мент. В общем, во второй день моим недругам досталось не в пример больше, чем накануне. Ну, а вечером того же дня мы с приятелями сидели в беседке во дворе, разговаривали, и решили, что пора положить этому край. И мы все, как были во дворе, четырнадцать человек, направились домой к моей мастерше. Выломали весь ее штакетник, забили собаку, вытоптали цветы и выбили все окна в доме. Мастер и ее сын были дома, мы их через окно видели. Они не вышли, а мы внутрь дома не пошли. На этом все и окончилось: руководство меня любить сильнее не стало, но зато оставили в покое. Жалоб и рекламаций по поводу ремонтных работ тоже не поступило.
– Настоящие рабочие университеты! Ты у нас настоящий пролетарий, прошедший путями классовой борьбы! Даже бастовать приходилось! – восхищается Веня.
– И не только в тот раз. Зимой перемерзли батареи в нашем цехе, и их прорвало. Ремонт отложили до весны, а в цехе было так холодно, что железо к рукам примерзало, и отрывало с них кожу.
– Какое железо? – недоумевает Веня.
– Так весь промерочный станок – это сплошное железо. Для того чтобы заправить, снять рулон ткани, везде с металлом контактировать надо. В перчатках много не наработаешь, а паспорта приходилось писать карандашом. А потом мы договорились и вообще отказались работать в таких условиях. На работу мы, конечно, выходили, но сидели в пошивочном цехе, чтобы нас не обвинили в прогулах. Помогали упаковщикам готовой продукции, грузили и разгружали сырье и готовую продукцию, но в свой цех не ходили. Вот такая забастовка была.
– Ни за что бы, ни поверил, – удивляется Веня, – я думал, что на производстве все честно, правильно и справедливо. Власть ведь у нас рабочих и крестьян, то есть для рабочих, ведь правда?
– Не верь ушам своим! Я после девятого класса работал подсобником на заводе вместе со своим лучшим другом, – начал было рассказывать я, но Веня перебил меня:
– После девятого класса в школе отработки!
– Одно другому не мешает, – пожал я плечами, в какой уже раз удивляясь Вениному нетерпению и неумению выслушать собеседника. – Мы дней пять походили в школу, обустраивали с другом и учителем географии геодезическую площадку, а потом мой папа предложил нам с другом пойти к нему в цех поработать. Завод дает справку, а школа ее засчитывает, как отработку. Ну и зарплата, как-никак! А у папы как раз подсобных рабочих не хватало.
– Не тяни, что там интересного было?
– Привезли трансформаторную сталь, и сложили ее, как попало прямо в цехе. Мы с другом несли огромные тюки поролона, и я разрубил себе ногу об эту самую сталь.
– Покажи! – потребовал «замок», словно не веря, что я говорю правду. Я снял сапог, портянку и показал: шрам был длиной сантиметров в семь, так что хорошо заметен.
– Здорово раскроил, – уважительно произнес Веня.
– Да уж! – улыбнулся я, вспоминая прошедшее с улыбкой. – Во всяком случае, в заводском медпункте меня лечить не стали, а сразу отправили на «Скорую помощь». Там мне ногу и зашили, вот и сейчас еще видны следы от стежков, видите? А перед тем, как меня с завода отвезли на «Скорую», меня мастер попросил: «Не вздумай сказать, что это на работе! Соври чего-нибудь, понял?» Я и соврал, что бежал по улице, а там дом перекрывают, и я о кровельное железо поранился.
– Я вам не верю. Зачем все это нужно? – недоумевает Веня, и глядит на меня подозрительно, словно ожидая какого-то подвоха.
– Если на работе – производственная травма, а так, как Иванов сказал – выходит бытовая травма и винить в этом некого, – объяснил Миша.
– А осенью наш класс водили на этот завод на экскурсию. И вот в том цехе, где мы работали, увидели табличку: «Наш цех работает без травматизма 213 дней!»
– Сталь-то хоть обгородили? – деловито спросил Миша.
– В тот самый день, когда я ногу разрубил! Ограждение из труб сварили, и красные флажки повесили.
– А на фабрике твоей еще что-нибудь интересное было? – спросил Игорь Третьяк комод первого отделения.
– Много всякого и разного. Например, направили нас на уборку урожая в колхоз, а потом пытались обвинить нас в том, что мы прогуляли субботник!
– Это по-нашему, – понимающе кивнул головой Миша, видно, что и ему с подобными ситуациями сталкиваться тоже приходилось.
– А перед седьмым ноября нас попросили разгрузить два вагона с тканью, чтобы за простой вагонов не платить. Каждая кипа с тканью от шестидесяти восьми до семидесяти двух килограммов. Грузчиков трое, и двое из них все время на станции, а третий, кстати, не лишнее будет сказать, пьяный в дым, подавал нам ткань с грузовика. Приятелю, которому тогда еще шестнадцать лет было, мать не позволила надрываться, и он ушел домой. Нас осталось двое, но мой ровесник зацепил за кисть металлическим прутом, которым перетянута кипа с тканью, и разорвал себе кисть по всей длине. Его повезли руку зашивать, а я сам разгрузил почти два вагона с тканью, так как грузчики наши приехали уже только с последней машиной.
– Подождать с разгрузкой никак нельзя было?
– Нельзя, так как впереди были праздничные дни, и за простой вагонов фабрике пришлось бы платить неустойку. Устал я в тот день так, что, вернувшись с работы, лег, не раздеваясь, и проспал до самого утра. Мама меня несколько раз пыталась разбудить, чтобы я умылся, разделся, поел, но я так и не встал. И это притом, что мама готовилась к празднику, и в доме было столько разной вкуснотищи! Наутро я красиво оделся, на фабрике мне вручили флаг, и я с ним потопал на демонстрацию. Везет мне на это дело! Со второго класса я все время знаменоносец!
– Да, товарищ курсант, – завистливо вздохнул Веня, – интересная у вас жизнь, а мне пока, и вспомнить нечего!
– Рома, о чем задумался? – спросил Миша, заметив, что Журавлев глядит перед собой невидящим взглядом.
– О своем, – согнал отсутствующее выражение Рома, – вот думаю: мог бы никого из вас так и не узнать, и мне от этой мысли грустно.
– Почему? – удивился Веня. – Если бы не поступил в училище? Так ведь поступил! Чего теперь об этом думать?
– Не только поэтому, я ведь чуть не убил одну девчонку.
– Ого! Так ты у нас, с какой стороны не посмотри, Отелло!
– Вовсе нет, просто на уроке физкультуры толкали ядро на дальность расстояния, и я его забросил так далеко, что оно пролетело не только через весь сектор для толкания ядра, но и через половину волейбольной площадки. Попало в сетку, за которой стояла девушка. Ядро, натянув сетку, почти достало до ее лица. Хорошо хоть ядро уже было на излете, потеряло скорость и инерцию, а то.… Посадили бы, наверное. У меня столько всего накипело в душе за те секунды – другому на целую жизнь хватит.
– Ну, это ты преувеличиваешь.
– Да врет он все! – воскликнул с негодованием «замок». – Не может такого быть!
– А я Роме верю, – вступился я. – Я как-то, раз на уроке НВП так бросил гранату, что она перелетела не только через сектор для метания, но и через крышу одноэтажного учебного корпуса. Граната ударилась в дерево, за которым как раз проходили две женщины. После этого Станислав Иванович больше никогда не разрешал мне метать гранату.
– Какой еще Станислав Иванович?
– Наш военрук. Он сказал мне отеческим тоном: «Ну, тебя, Иванов, от греха подальше! Я тебе теперь просто так буду пятерки ставить, просто за твое присутствие на уроке! А еще лучше – за твое отсутствие!»
– Ох, и умеешь ты, Иванов, красиво приврать!
– Так ведь, если не приврать, то никакой истории красиво не рассказать! Иначе и быть не может!
Кто бы что ни говорил, а приятно вот так просто поболтать, даже если все несут совершенную бессмыслицу.
– Пацаны, – привлек к себе внимание Веня, – что делать, чтобы слова не расходились с делом?
– Молчи и ничего не делай, – смеюсь я.
– Рома, а у тебя мотоцикл был? – думая о чем-то, о своем, спросил Зона. Его вопрос вызвал естественное возбуждение.
– Три мопеда по очереди. Они меня долго не выдерживали!
– У кого еще чего интересного случалось?
Мне страшно захотелось еще что-нибудь о себе рассказать, но Дима меня опередил. Ну, этого я ему никогда не прощу! (Шутка.)
– Иванов вот рассказывал, как они с друзьями забор мастеру поломали, и цветник вытоптали, – начал Дима, внимательно следя за тем, слушают ли его, – мы примерно так же однажды поступили. Моему приятелю нужны были цветы для девушки, и не три штучки, и мы к одной тетке пошли. У нее очень хороший цветник был, и мы решили нарвать у нее огромный букет. Она нас через окно увидела, вышла на крыльцо и говорит: «Что же вы, сволочи, делаете?» Мы за сволочей обиделись, вернулись позже, выломали все штафеты в заборе. Потом переломали их пополам и вырубили ими все цветы. Теперь вот стыдно стало.
– А у нас во дворе случай был, – стал рассказывать Володя, – наш двор не такой дружный был, как у Иванова. У нас несколько группировок было, и лидер одной из них все время обижал нашего приятеля Костика, с которым они жили в одном подъезде. Возможно, мне просто показалось, но Баранов как-то весь внутренне подобрался и сосредоточенно слушал историю, которую рассказывает Еременко.
– Костик записался на борьбу, но об этом знала только наша компания. И вот через полгода лидер враждебной группировки, его звали Ник, встретился со мной и Костиком в подъезде. Как всегда, Ник хотел Костика унизить. Хотел схватить Костю за шею, наклонить и коленом ударить. Но Костя легко выскользнул из обхвата и толкнул Ника, правда, не сильно. Тот не поверил и замахнулся ногой, а Костик перехватил ногу и уже толкнул так, что Ник головой врезался в почтовый ящик. После этого Ник  в третий раз бросился на Костю, но тот сделал то, что изначально хотел сделать с ним Ник. Скрутил Ника и несколько раз коленом сильно ударил его в лицо. Не поверите, но Ник заплакал! Уж не знаю: от обиды и унижения, или от боли, но заплакал!
– А меня приятели на улицу вызывали, бросая камешки в окно, а однажды не рассчитали, и окно разбили, – сообщил Зона.
Хорошо, что пока нет экзаменов, и можно, вот так, просто посидеть, и поговорить. Вошел мама Жора и честно сообщил, что он слушал наш треп, стоя за дверью.
– Товарищи курсанты, – начал он свою речь, – вы меня удивляете. Я-то был уверен, что целенаправленно воспитываю из вас замполитов, а получаются какие-то болтуны! А теперь серьезно: у нас новый начальник училища.
Итак, у нас новый начальник училища. Им стал бывший теперь начальник политического отдела училища. Бывшего начальника перевели служить за Урал. Бывший начальник был.… Впрочем, сейчас кажется, что это уже не так и важно.
Училище выстроили на плацу, мы стоим и слушаем нашего нового начальника. При старом начальнике – генерал-майоре Крымове мы по пятницам вместо самоподготовки бегали по городским улицам кросс на пять тысяч метров. Просто выставляли регулировщиков с флажками, перегораживали улицы и бегали. Новый начальник – полковник Ивасюк, невысокий, рыжеватый и с плутоватым взглядом, говорит, что все это было неправильно. Любопытно, а как, по его мнению, правильно? Ах, вот оказывается как! Теперь мы будем бегать не по пять, а по десять тысяч метров! И не просто так, а с оружием. И не по городу, а за городом, чтобы не мешать местному населению и уличному движению. А Симферополь это все-таки областной центр, и чтобы из него выйти, нужно протопать не один километр! А потом еще пробежать десять километров с оружием и вернуться пешком обратно. Да! И бегать мы теперь будем не по пятницам, а по воскресеньям! Знаете, а по неправильному нам всем нравилось гораздо больше! Лис недовольно говорит, выражая всеобщее мнение.
– Здравствуй, … Новый год!
Оба-на! Самое главное преобразование вовсе не это! Всегда выпускной курс живет не в казарме, а в общежитии офицерского типа. А наш новый начальник решил поселить в общежитие первый курс! Другими словами говоря – свой первый набор. А два курса, в том числе и мы, так и должны жить до выпуска в казарме! Для нашей роты это означает в два яруса!
– Ну, спасибо вам, товарищ полковник, от всего нашего курса, – процедил сквозь зубы, побледневший КорС.
Ба! Оказывается и это еще не все! Генерал Крымов всегда бронировал через Крымский обком партии курсантам билеты в отпуск и обратно, а новый начальник этого делать не собирается! Что и говорить – нашего нового начальника полковника Ивасюка мы все сразу и всерьез невзлюбили. Сильно. Жаль вот только, что ему от нашей нелюбви ни холодно, ни жарко. Зато еще больше стали любить и уважать прежнего начальника  генерал-майора Крымова.  Правда жаль, что он об этом не знает. А может он и догадывается?   

Неприступная твердыня
На занятиях по физподготовке мама Жора разрешил нам сыграть в футбол, вызвав тем самым бурю всеобщего ликования. Это же обалдеть, как здорово! Все чувствовали себя счастливыми.
– Иванов, ты играешь? – деловито спросил Миша.
– Еще как! В смысле, само собой!
Мне повезло, сегодня я буду играть на своей любимой позиции – правым защитником, и, следовательно, смогу показать, на что я способен! Так и вышло: я легко прерывал все попытки пройти по моему краю, отнимая мяч и в воздухе, и на суше! Противники упрямо шли в атаку моим краем, а я столь же упрямо отбирал мяч и отдавал его своим. И наши забивали, забивали, забивали. Все шло гладко, как по маслу. Взводный, наверное, болел против нас, потому что в сердцах даже ругнулся:
– Что ж вы, мать вашу?
– Не ругайтесь, – уныло говорит «замок».
– Ваш футбол никаким матом не испортишь, – отвечает взводный.
КорС попытался сбить меня с ног, но я догадался о его намерениях по его резким движениям и напряженному лицу. Не мудрствуя лукаво, сам сбил его с ног: сделал обманное движение вправо, а сам отскочил влево, и ткнул Серегу носком по правой ноге. Ноги его заплелись одна за другую, и он растянулся во весь рост. Отобранный мяч я снова отпасовал своим.
– Не умирай, КорС, – пошутил Лис, пробегая мимо.
Странное дело, но Королев даже не возмутился, что на него абсолютно не похоже. Второй попытки свалить меня с ног он не предпринимал. Зато это решил сделать Рома, ринувшийся на меня очертя голову. С грацией и логикой носорога он летит на меня по прямой. Я решил играть по его правилам, и при его приближении, когда Рома был уже рядом, повернулся к нему спиной и саданул ему локтем в солнечное сплетение. После этого свалил его с ног, толкнув его корпусом. Со стороны все выглядело совершенно мирно – обычная борьба за мяч. Взводный, судивший игру, ничего не заметил и объявил: «Все в пределах правил!»
Наконец команда противника поняла, что в футболе я не новичок, и сбить меня с ног – дело не такое уж и простое. Наша команда тоже сделала свои выводы и уходила к воротам противника в полном составе, оставляя на нашей половине только вратаря и меня. Наши почувствовали кураж и играли самозабвенно.
В самом конце игры и я дважды подходил к воротам соперника. Сделал голевую передачу на Лео, и он прекрасно ею воспользовался, и один гол забил сам. Противник несколько раз порывался в контратаку, но каждый раз с одинаковым, то есть нулевым результатом. Игра окончилась со счетом 17-1 в нашу пользу. Наши футбольные противники что-то там говорят о простом фатальном стечении обстоятельств.
– Да какие там еще обстоятельства! И один в поле воин, – громогласно говорит Миша, – если он по-русски скроен!
– Просто Иванову везет, как чемпиону, – ворчат они.
– Так он и есть чемпион, – парирует Миша, – так сказать, по натуре, по жизни. А вот интересно, Иванов сейчас уже такой, а какой он будет в пятьдесят лет? Страшно представить!
– Я в полном кошмаре, – честно признался КорС.
– Давненько я такого удовольствия от футбола не получал! – восторженно признался взводный, вытирая пот платочком. – И это несмотря на то, что сегодня не было особенной интриги! Иванов сегодня был словно волнорез, о который разбиваются самые страшные волны. Спасибо, Иванов, за доставленное удовольствие. Товарищи курсанты, я думаю, вы согласитесь со мной – Иванов сегодня был лучший!
– Точно, – охотно соглашается Миша, – жесткий, неудобный, настырный, агрессивный…
– И еще въедливый, противный, дотошный, нетерпимый. Прямо неприступная твердыня, – завистливо говорит КорС. Его игра сегодня никого не впечатлила. Как говорится, не его день.
– Ну, Иванов, – с нескрываемой радостью шумно восхищается Лео, не обращая ни на самого Королева, ни на его слова никакого внимания. – Если быть откровенными до конца, то ты сегодня один всю игру сделал! Ты позволил нам играть без оглядки на оборону!
– Нет, просто вы сегодня сами очень хорошо играли.
– Меня удивляет другое, наш герой – еще и скромняга, – не без иронии ответил Лео и тут же предложил: – Может, качнем его?
– Да ну, его, он же тяжелый! – говорит Лис. – Разве что подбросить его, но не ловить?
Но Лео с негодованием отверг это предложение.   
– Иванов, а тебе говорили, что ты классный правый полузащитник? – спросил Миша, улыбаясь.
– Нет, – притворно вздохнул я, – первый раз об этом слышу. Раньше мне говорили, что я превосходный правый защитник. Льстили, поди?
– Ты явно ошибся с выбором профессии, Иванов, – усмехнулся Миша. – Тебе нужно профессионально заниматься футболом!
– Отечественный футбол без нашего Иванова как-то худо, бедно обойдется, – с раздражением ворчит КорС, – а вот армия – ну, никак.
–  И он прав, – широко улыбнулся я, еще больше разозлив Королева. – Сегодня как никогда прав!
– КорС, скажи, – спрашивает Миша, – и как у тебя только язык не устает болтаться?
Королев сердится, и мне это приятно. Вы просто не представляете, что это такое – достать этого зануду! Чтобы позлить его еще больше, я не обращаю никакого внимания ни на него самого, ни на его страдания.
– Не хмурься, КорС, – обращает внимание на его состояние Лис. – А то состаришься раньше времени. Морщины только должны обозначать места, где раньше были улыбки. Запомни это.
Тут в кубрике появился наш обожаемый командир взвода и сразу принялся за дело.
– Товарищи курсанты и сержанты, индивидуальные мысли отставить! Так что, пока еще у вас есть время, крепите свою морально-политическую готовность к предстоящему лагерному сроку!
Только-только я попытался было пошутить по этому поводу, как мама Жора сразу же перебил меня.
– Товарищ младший сержант Иванов, закройте язык, – мама Жора, как всегда, проявляет ко мне не очень скрываемую враждебность. – Вот когда вы сделаете в своей жизни столько бесполезного, сколько сделал я, тогда и будете меня критиковать. В общем, отнеситесь к моему предупреждению серьезно. И если у вас были какие-то мысли – сразу выбросьте их из головы.
Повисло напряженное молчание. Мама Жора ждет, сложив руки на животе. Пришлось мне, как это? А, сделать вид, что я выбросил все крамольные мысли из головы, и закрыть язык.   
– Толик, – спрашивает Миша, – о чем думаешь?
– О том, что в каждом из нас спит гений, – к чему-то сказал КорС. – И чем дольше мы живем, тем крепче он спит.
Вероятно, сказанное как-то сочетается с внутренними переживаниями Королева, но я, признаться, не особо понял, к чему он это выдал.
– Да нет, – пожал я плечами, – просто не ожидал услышать похвалу от мамы Жоры. Странно и удивительно это даже как-то.
– Ничего удивительного, дружище, – улыбается Миша, – просто в отличие от непризнанных поэтов, нас отцы-командиры сразу оценивают по заслугам! А из тебя, КорС, психолог неважный. Примерно, как из сантехника гинеколог.
Королев горячо попытался что-то сказать в защиту незаурядных, перспективных сантехников, но быстро сам понял, что чем больше он говорит, тем глупее выглядит, и умолк на полуслове. Как сказал бы Веня, он снова оказался у огромного разбитого корыта.
– КорС, – смеется Миша, – ты еще помнишь, что ты успел нам с Толиком только что нагородить? Будь другом, сделай хоть раз в жизни доброе дело, запиши дикий текст этого твоего выступления, мы его сейчас всему взводу зачитаем! А еще лучше, ты же сам и прочтешь!
– Почему? – растерянно переспрашивает Королев.
– Потому что у нас вряд ли это получится! Ты же понимаешь, что невозможно читать, когда от смеха текут слезы?
Королев удрученно молчит, а Миша не унимается:
– Ну, смелее! Записывай, давай, пока все еще свежо в памяти! Не теряй времени!
Тут Батя принес трехлитровую банку сливового компота, и отвлек внимание от Королева. Оказалось, что открыть банку нечем.
– Может, ножом крышку по кругу отогнуть? – предложил Королев. – Признавайтесь, кто носит за голенищем нож?
– Не нужно, – самодовольно говорит Илья Гарань, – я крышку локтем выгну, и банка сама откроется. Мы в походах часто так делали, сейчас увидите.
И, не откладывая этого дела в долгий ящик, Илья поставил банку перед собой и сильно ударил по крышке локтем. Даже чересчур сильно. Банка разбилась, и Гарань глубоко изрезал руку и выше локтя и ниже.
Мало того, что он оставил взвод без компота, так ему еще и руку зашивали, а это уже ЧП. Сначала за нарушение техники безопасности и полученную травму отгреб ротный, затем по нисходящей мама Жора, а уж потом «замок» и Лео, как командир отделения Гараня.
– Илья, – не упустил возможности понасмехаться КорС, – так ты говоришь, что вы и в походах именно так банки открывали? Странный мазохизм!
А вечером Лео разыграл меня. Мы сидели на взлетке и смотрели телепрограмму «Время», и я что-то хотел спросить у Валерки, который сидит передо мной и подшивает свежий подворотничек.
– Лео. Лео! Эй, Лео!
Поскольку он никак не реагирует на мои слова, я толкнул его в плечо.
– Чего тебе?
Валерка повернулся ко мне, а у него глаз вылез из орбиты, прямо весь круглый такой. В купе с грустным видом Лео это произвело на меня потрясающее впечатление. Я даже отшатнулся.
– Ох. Что это с тобой?
Вместо ответа Лео вытащил глаз и оказалось, это глаз от большой куклы! Даже по цвету точно, как у Лео!
– Чего хотел-то?
– Блин, да я уже и забыл!

Противоестественный отбор
Наш курс привезли на два месяца в летний лагерь в село Перевальное, в тот самый, в котором мы сдавали вступительные экзамены. Это на полпути в Ялту. После развода наш взвод отправили копать какую-то траншею. Вершин гор не видно – там висит сплошная белая дымка тумана.
– Перефразируя конскую поговорку, можно сказать, что опытный курсант тоже борозды не портит, – инструктирует нас мама Жора, – так что копайте старательно.
– Посмотрите-ка сюда, – с удивлением говорит Илья Гарань. – Я выкопал комсомольский билет!
– Покажи, покажи, – быстрее всех засуетился Веня. – И, правда, комсомольский билет! Олег Задорожный. Помните, а ведь он в нашем взводе на абитуре был!
Все, конечно, помнили: Олег выделялся своей серьезностью и знаниями, и ему пророчили, что уж он-то непременно поступит. Но у него пропал вот этот самый комсомольский билет, и его отчислили. В нашем взводе только у него и пропали документы, а в остальных взводах по этой причине отсеялось по три-четыре человека.
– Жаль Олега, хороший парень, – как-то отстраненно вздохнул Лео. Помню, как тогда неохотно расставались Лео и Олег.
– Это естественный отбор, – прокомментировал Веня с умным видом, – ничего не поделаешь.
– Что тут естественного? – невольно вырвалось у меня. – Скорее это уже противоестественный отбор.
Веня иногда изумляет меня своими взглядами. Батя сказал, что с моей точкой зрения сложно не согласиться. Все сошлись во мнении, что так быть не должно.
– Веня, – заметил «замок», – а ты чего так засуетился? Можно подумать, что это твоих рук дело.
– Подумать, может, и можно, но это точно не я. У меня мотива не было, ведь у меня папа генерал, я бы в любом случае поступил.
– А, может, у тебя к нему была личная неприязнь? Чем не мотив? – шучу я, стараясь быть серьезным и даже суровым.
– Что здесь у вас? – подошел к нам командир роты. – Почему не работаете? Волыните? Или устали уже? Не поверю!
– Вот, товарищ капитан, – протянул свою находку Илья, – нашли закопанный комсомольский билет Задорожного, который был в нашем взводе на абитуре. Может, помните?
Ротный посмотрел сначала на Веню, застывшего в смешной позе, потом на фотографию и тут же вспомнил.
– Давайте сюда, я его Задорожному вышлю. Ни за что парень пострадал. Ладно, копайте, давайте.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться? – на лице Лео играет детское любопытство. – Младший сержант Леонтьев. Скажите, а за время нашей учебы будут совместные учения с войсками?
Видно, что Лео искренне считает, что он подал интересную идею. Правда, ротный от этой идеи в восторг не пришел. Зато у Лео появилась новая мечта, а проще говоря, идея фикс.
– Нет. Один раз такие учения проводились, но училище наше тогда сильно опозорилось, и нас больше к таким мероприятиям не привлекают. Учения те проходило совместно с силами Черноморского флота. Курсанты окопались на берегу, а тут корабли на воздушной подушке высадили морскую пехоту. Те как выскочили в своей черной форме, как заорали: «Ура!» со звериным оскалом на лицах, как бросились стремительно на наши окопы! В общем, сопки сразу стали серыми от спин удирающих курсантов.
– А почему серыми? – спросил Третьяк. Весь взвод перестал копать и слушает разговор, опершись на лопаты.
– В шинелях были. Так что училище наше на совместных учениях уже покрыло себя неувядаемым позором.
– Товарищ капитан, так может нам удастся покрыть его несмываемой славой? – пошутил я. – Уж мы постараемся! Покажем себя во всей красе!
– На нудистском пляже покажете себя во всей красе, сейчас такие пляжи уже есть и у нас. Иванов, успокойся уже, – оборвал меня командир роты. – А то я сам сейчас тебя так успокою, что мало не покажется.
Батя негромко шутит, что конструктивного разговора опять не вышло.
– Да я и не волнуюсь совсем, – широко улыбнулся я.
– Шутим, да? Прямо новоявленный Теркин выискался. Смотри, Иванов, в угол поставлю! Не будет у вас никаких совместных учений с войсками. В своем котле будем вариться. Копайте.
И ротный ушел. Я глянул на горы – туман постепенно рассеивается, и уже проступили неясные очертания верхушек гор. На какое-то мгновение сквозь туман проблеснуло Солнце, и снова спряталось. Ну, хоть не очень жарко, и то хорошо.
– Лео, – строго спросил «замок», – ты чего это, нас не спросивши, лезешь со своим желанием поиграть в войнушки? Может, у нас такого желания вовсе и нет?
– Я привык полагаться на самого себя, вот и не спросил.
– Хорошая привычка, что и говорить, – одобрил Рома. – А хорошие привычки лучше хороших принципов.
– В следующий раз не высовывайся, – предупредил Валерку «замок», – а сейчас бери лопату и действуй! Представь, что ты на учениях. На совместных!
Только у меня осталось сильное ощущение, что ротный просто пошутил на счет того, что училище однажды опозорилось на учениях. Не хочется думать, что это может быть правдой. Лео с тройным упорством очень умело долбит твердую землю. Я отложил лопату и, перехватив недоумевающий взгляд «замка», объяснил: «Я буду петь для вас». На что КорС посоветовал включить радио, так как в нем тоже много музыки. Однако взвод предпочел слушать меня. Возможно потому, что в этом случае можно заказывать песни и слушать именно то, что хочешь.
Потом, пользуясь тем, что офицеры ушли на совещание, а ротный и Туманов должны были уехать домой, Веня залез через форточку в канцелярию роты и  привязал нитки к книгам, ручкам, стульям, кубкам и так далее. Мама Жора открыл ключом замок, а потом потянул ручку двери на себя. Дверь открылась, и все привязанные предметы упали. Мама Жора надолго впал в ступор. Когда дар речи вернулся к нему, то первое, что он сказал, было:
– Повезло тебе на этот раз, Иванов. Это точно не ты, потому что в форточку ты не пролезешь, даже если бы ты этого и захотел.
Он  долго пытался выяснить, чья же это работа, но безуспешно. Окрыленный успехом, Веня, снова тем же путем пробрался в канцелярию и привязал к ручке хлопушку. Хлопушку Веня купил в Перевальном, специально сбегав в самоволку. Спать рота легла на два часа позже, но Веню никто так и не выдал.

Мехико – 86
Рота, захватив сухой паек, на весь день убежала в горы на занятия по тактике, а я стою в наряде дежурным по роте. Когда навели порядок в расположении роты (а мы снова живем в той же деревянной казарме, что и на абитуре), я вышел из казармы и направился к пожарному щиту. Весь щит испещрен надписями, в основном непристойного характера. На нем почему-то ничего нет, и я при каждой возможности практикуюсь на этом щите в метании ножа.
Вот и сейчас я достал штык-нож, и стал метать его в пожарный щит. Примерно после двадцатого броска рядом раздался спокойный голос Димы, который стоит в наряде дневальным по роте. Он сейчас дневальный свободной смены. Дима засмотрелся на то, как штык-нож каждый раз впивается в одно и то же самое место.
– Здорово у тебя получается. Ты, наверное, и до армии тренировался в метании ножей?
– Да, это верно, – признался я, – мне всегда нравился нож, и я давно начал, практиковаться с ним.
– Сломать не боишься? Вон из двадцать девятой роты курсанта отчислили из-за того, что сломал свой штык-нож. Тоже учился его бросать.
– Не боюсь. К тому же я не бросаю нож, – улыбнулся я. – А ты сам-то не хочешь научиться? Помогу освоить все премудрости этого дела. Вдруг пригодится?
– Нет. И не хочу, и в силу сложившихся обстоятельств мне это ни к чему. Незачем мне это умение.
В голосе моего приятеля прозвучала какая-то обреченность.
– То есть как это незачем? – удивился я и даже замер на мгновение, хотя собрался было метнуть штык-нож, – мы же будущие офицеры! Это умение никогда не помешает. А, может случиться и так, что именно оно тебе жизнь спасет.
Еще я промолчал о том, что в этой жизни нужно быть сильным. А судьба, она, как и каждая нормальная женщина, любит сильных и отчаянных мужчин. Мне хочется думать, что я именно такой и есть. Во всяком случае, я таким постараюсь стать.
– Не все курсанты мечтают попасть служить в пехоту, как ты, Иванов. Вот меня, например, вполне устраивает стройбат. У меня есть родной брат – старший. Он уже майор, служит на Байконуре. Он мне поможет попасть служить на Байконур, а потом расти по служебной лестнице. Так что незачем мне заниматься сразу всем в надежде, что оно пригодится. Нет, я точно знаю, что мне понадобится в службе. Со временем и ты это поймешь. Так что я предпочитаю не делать ничего лишнего.
– Будешь делать карьеру? – понимающе кивнул я.
– Почему нет? Хочу повторить банальную истину: офицер не прапорщик, ему нужно расти. Или ты бы согласился прослужить всю службу капитаном? – Дима смотрит на меня долго и, молча.
Я отрицательно мотаю головой. Разумеется, я понимаю, что генералами станут сыновья или зятья генералов, но и капитаном всю службу служить я не собираюсь. Как минимум, подполковником я точно стану, а там и до полковника не далеко.
– То-то и оно. По той же причине я хочу воспользоваться помощью брата, раз другой возможности нет. Не всем так везет, как Вене – папа генерал, но и от помощи брата я отказываться не собираюсь. В генералы он меня, конечно, не выведет, но служить мне будет легче, – все с большей и большей настойчивостью говорит Дима. – Так что я знаю, что буду служить в стройбате, и вот это умение – метать ножи мне точно не понадобится. Ух, все-таки здорово ты это делаешь!
Хотя Дима и открещивается от службы в других войсках, но не может смотреть равнодушно на мое занятие.
– Мне помочь некому, – пожал я плечами, – так что буду свою карьеру делать сам. А на счет пехоты ты, безусловно, прав – я бы предпочел служить в мотострелковых войсках, а еще лучше в десанте.
Дима Снигур хмыкнул и сказал, что каждый рано или поздно попадает на свою полочку. Из-за моей спины донесся хриплый голос комбата:
– Товарищ дежурный по роте! Вы с ножом осторожнее и помните, что те, кто не придерживаются техники безопасности, влекут за собой гибель людских жертв! Все!
Ясно чувствуется, что комбат пьян с самого утра, и это в разгар борьбы с пьянством! Впрочем, комбат является руководителем лагерных сборов, то есть здесь он самый большой начальник.
– Есть, товарищ майор! – торжественно заявил я, повернувшись к нему, но комбат, не обращая внимания на меня, тяжело поплелся спать в общежитие. Но нет, он остановился и снова обратился ко мне.
– А вообще, вы знаете, кто, где служит? Я вам сейчас расскажу! Значит так: щеголь в кавалерии, лодырь в артиллерии, пьяница во флоте, а дурак в пехоте! О! Солнышко начинается! Пора на покой. Теперь точно все!
В кавалерии я бы, может, и послужил, но у нас на всю страну один кавалерийский полк, попробуй в него попади. Зато они снимаются в кино! Я бы с удовольствием тоже снялся в кино, да еще верхом на коне, с шашкой в руке! Эх, романтика!
– Кстати, на счет другого варианта – подружись с Веней, и его папа генерал поможет и тебе, – посоветовал я товарищу.
– Я подумаю, – пообещал Дима, а я вдруг вспомнил и спросил его: «Ты чего футбол с нами по телевизору не смотришь? Это ведь чемпионат мира!»
– Чего этот футбол смотреть? Все равно кто-то один выиграет. Я его не понимаю. Вратари стоят на местах, а все остальные тупо и бестолково толпой бегают от одних ворот до других. Ни защиты, ни …
– Чудак-человек! – перебил я. – Это же романтический футбол!
– Романтический? – удивился Дима. – Как это?
– Сейчас объясню, – и я стал горячо просвещать Диму в тонкостях футбола вообще  и романтического в частности. Хотя в душе я понимаю, что это пустая трата времени, и Дима слушает меня просто из вежливости. Впрочем, договорить все равно не дал товарищ старший лейтенант Туманов, который сегодня дежурный по лагерному сбору.
– Товарищ Иванов, – сказал он со всем скепсисом, щедро отмерянным ему природой. – Это вы орехи кололи при помощи двери? А вы случайно не обратили внимания на то, что на них краска облетела? В следующий раз будьте добры, колите орехи руками, раз уж вам их так хочется. Надеюсь, мы договорились?
– Никак нет. Двери дубовые, а я нет!
– И откуда, только такая уверенность? – притворно вздохнул Туманов. – Это я сейчас про двери! Будем считать, что вы меня уговорили. Во всяком случае, двери, в случае чего, и заменить можно, чего не скажешь о вас.
Рота вернулась уже после ужина. После чистки оружия старший лейтенант Туманов построил роту и объявил:
– Товарищи курсанты, вы, должно быть, устали с дороги. Почему бы вам не прогуляться?
И рота, негромко поругивая Туманова, ушла на вечернюю прогулку. Больше всего клял Туманова Королев. По виду можно сказать, что ему хотелось умереть, но вместо этого он уснул.
Как я уже успел сообщить, сейчас как раз идет чемпионат мира по футболу, и мы по ночам смотрим его трансляцию по телевизору. Не все разумеется, а только болельщики. И это несмотря на усталость от дневных занятий на свежем воздухе и изнуряющей жары, так сказать, в ущерб отдыху.
Периодически кто-нибудь из спящих курсантов встает в туалет и сразу пристает с вопросами, изображая зачем-то заинтересованность: «А кто с кем играет? А какой счет?»
В первые две ночи таким интересующимся отвечали честно, а потом надоело. Мы не досыпаем каждую ночь, а днем наравне со всеми бегаем, прыгаем, окопы роем, маршируем, а они спят, и, видите ли, даже не знают, кто с кем играет!
Мы смотрим футбол с замиранием сердца. Опять нарушение правил. Интересно, получит нарушитель «горчичник» или нет? Поднимается с постели еще один  горе-болельщик (на этот раз это Войтенко из второго взвода) и проявляет интерес к футболу.
– Кто там с кем играет? – зевая до хруста, интересуется он.
– Наши с вашими, – пока спокойно отвечает Лис.
– А какой счет? – не унимается горе-болельщик.
– Два нуль.
Все замерли в ожидании развязки. Житейские драмы ведь идут без репетиций, так что никогда неизвестно, чем все кончится. Малоинтересными такие стычки не назовешь.
– А кто выигрывает? – не унимается очередной «болельщик».
– Ничья, – начинает закипать Лис.
– Как это ничья? – удивляется «фанат». – Ты ведь только что сказал, что счет «два – нуль?»
– Слушай, нехороший человек, проваливай, давай отсюда, а? – с видимым трудом сдерживается, чтобы не нагрубить Лис.
– Куда? – вырвалось у недоумевающего «болельщика».
– На хрен, на хрен проваливай! – зло говорит Миша. – А-то еще и получишь сейчас. Непременно! И это в лучшем случае. А то и отгребешь! Козел!
– Вот, – довольным тоном говорит КорС, – это более точное и правильное определение. А то «нехороший человек!» Этот термин весьма условен. Вот «козел» это намного точнее!
– Вы чего? Озверели? Интересно ведь.
– А если тебе интересно, то садись и смотри, как все, понятно? Болельщик, понимаешь, хренов нашелся.
И началась обычная, привычная перебранка. Каждую ночь возникают такие ссоры, не прекращаются они и днем. Безусловно, эти ссоры не были бы такими длительными, если бы виновата была только одна сторона. Но так обидно не досыпать каждую ночь, а тут еще эти горе-болельщики, совершенно не желающие задумываться над тем, каково это – постоянно не досыпать. Смотреть такие болельщики, конечно, не хотят, им сон значительно милее. Ну, вот почему бы им не пройти мимо нас, молча? Хотя говорят, что молчание это одно из наибольших человеческих страданий.
Сейчас перерыв, и Миша рассказывает: «Чтобы вы знали и не обманывались – в каждом отделении у нас есть внештатный осведомитель. Он «стучит» на всех в особый отдел, а другими словами в военную контрразведку».
– Неужели в каждом отделении по стукачу? – недоверчиво спрашивает Лео.
– А может и больше, чем по одному. Большинство из них так и остаются неизвестными бойцами невидимого фронта, но некоторые все-таки проявляются, – продолжает наше просвещение Миша. – Во всяком случае, считается, что если на выпуск кто-то из вчерашних товарищей приходит в форме погранвойск КГБ СССР, то это явное доказательство того, что этот человек все годы учебы «стучал» в особый отдел. Это аксиома, которая, как вы знаете, не требует доказательств.
Мы все слушаем, не перебивая, ибо ни о чем таком не знаем и не догадываемся.
– Для этих ребят в училище существует хорошая, добрая традиция. После прощания со знаменем и прохождения торжественным маршем их купают в фонтане. На территории училища есть фонтан, вот в нем и купают. Прямо в парадной офицерской форме! Ну, а если они в городе на глаза попадаются, то и в городских фонтанах тоже!
– Эй, вы там! Второй тайм начинается!
– Не боись, без нас не начнется!
– Как знать! Эти бразильцы до того наглые, что ведь могут вас и не подождать!
И снова мы наслаждаемся футболом, комментируя его, кто как может. Мы дружно осуждаем нападающего, который никак не успевает к мячу. Один Миша защищает его, шутя, что главное не в том, чтобы быстро бегать, главное вовремя выбежать! В ответ ему я говорю, что Миша перепутал футбол с кроссом, и всем весело.
Встает еще один «любитель футбола». На этот раз это Окунь из 4-го взвода. Окунь это кличка за его огромные выпуклые глаза.
– Пацаны, а кто там с кем играет? – отчаянно зевая, спрашивает он. На этот раз Лис не выдерживает и вскакивает с места.
– Небольшая преамбула: Окунь, ты – козел! Преамбула окончена!
И хрясь горе-болельщика по морде! На Лисе сразу повисли Миша и КорС, а бедный Окунь поплелся умываться. Претензий к Лису за его нетактичное и не очень адекватное поведение у него не возникло.
– Это пока только первый, тихий звонок, – вслед Окуню говорит Миша. – Так и заруби это себе на носу или как оно там у рыб называется? 

Пионерская «мама»
На следующий день на самоподготовке мы горячо обговаривали увиденный ночью футбол, а когда обсуждать уже было нечего, перешли на футбол отечественный. Оказалось, что большинство присутствующих больше всего симпатизирует «Динамо» Киев.
– А когда была создана команда «Динамо» Киев, кто-нибудь знает? – между прочим, поинтересовался КорС.
Оказалось, лучше всего тему знает Миша, он и объясняет.
– До сих пор спорят, что считать днем рождения команды «Динамо»: то ли первое собрание общества, на котором утвердили Устав и избрали тех, кто должен был заниматься становлением коллектива или первую игру созданной команды. Сам Устав был зарегистрирован 13 мая 1927 года Межведомственной комиссией по делам общественных организаций и союзов Киевского округа, а назывался он Устав Киевского спортивного пролетарского общества «Динамо». Формирование футбольного клуба началось в апреле 1928 года. Основу команды составили игроки команды «Совторгслужащих» и лучшие игроки клубов Киевского гарнизона «Райкомвод» и «Желдор». В составе команды было даже пятеро чекистов. На первом этапе собирать команду поручили 26-ти летнему Михаилу Товаровскому. Вначале приглашенные им футболисты продолжали играть за свои старые команды, так как «Динамо» не было включено в розыгрыш первенства города. Кураторство над «Динамо» взял на себя Сергей Барминский – помощник начальника Киевского окружного ГПУ, а первым капитаном команды стал Николай Мурашов, – Миша перевел дыхание и продолжил свой рассказ.
– Первую игру «динамовцы» сыграли первого июля 1928 года в Белой Церкви против сборной этого города и проиграли. 18 июля 1928 года на Красном стадионе Киева «Динамо» Киев сыграло вничью с «Динамо» Одессы.
Я слушаю и удивляюсь, как Миша умудряется помнить такие даты, фамилии, детали, а учится, прямо скажем, средненько?
– В газетах напечатали фамилию Сильвестрова – автора первого гола в истории команды. А уже 22 июля того же года в показательном матче «Динамо» разгромило со счетом «8:1» команду «Совторгслужащих». Официально в чемпионате СССР «Динамо» дебютировало только в 1939 году, а в 1954 году впервые выиграло Кубок СССР. В 1961 году впервые стало победителем чемпионата СССР. В октябре 1973 команду возглавил Валерий Лобановский и уже в 1975 году «Динамо» Киев выиграло Кубок Кубков и Суперкубок Европы…
Интересным рассказчиком о футболе оказался Миша, но я решил сходить в магазин, чтобы купить каких-нибудь сладостей. Когда я вернулся, то застал бушующего во всю маму Жору.
– Что вы, товарищ Розовский, на меня свое лицо вытаращили? У вас на самом носу экзамен, а вы тут ерундой занимаетесь! Рассчитываете, что вам на экзамене тройку просто так поставят? Правильно, поставят, но вам от этого легче не будет, уж я постараюсь!
На меня на этот раз взводный отчего-то внимания совсем не обратил, разочаровав этим как минимум половину взвода. Пока я ходил в магазин, я пропустил передачу о моем родном Гайсине. Точнее, о неформальной молодежной организации «Клуб старшеклассника», существующей в нашем городе уже тридцать лет. И, естественно, о ее организаторе и бессменном руководителе Лилии Ильиничне Болтянской, больше известной у нас под прозвищем «пионерская «мама». Все тридцать лет на общественных началах она руководит созданным ею клубом. Теперь вот ЦК ВЛКСМ изучил ее опыт, признал передовым и рекомендует создавать такие клубы во всех городах и весях СССР!
– Толик, – наседают на меня с расспросами курсанты, особенно Веня, – а ты знаешь «пионерскую «маму»?
– Конечно, знаю. А вот откуда знаете о ней вы? – очень удивился я. И тут я с сожалением узнал о пропущенной телепередаче.
– Расскажи нам еще что-нибудь интересное о ней.
– Она с ребятами из своего клуба написала сценарий и сняла художественный фильм о Великой Отечественной войне. Называется «Тропой героя». В нем рассказывается о нашем герое-земляке, партизанском разведчике, Степане Чернобае из села Михайловка нашего района. Во время войны он был еще совсем мальчишка.
– Ну да? – не поверил Веня, как впрочем, и многие другие. Это он о фильме так выразился, не может поверить, что вот так вот самим можно снять полнометражный игровой фильм. Еще как можно! Знай наших!
– Вот тебе и да. Причем все роли в этом фильме сыграли наши ребята, но что действительно интересно, так это то, что фашистов играть не хотел никто! – с удовольствием рассказываю я.
– Но фильм сняли, – серьезно говорит Королев, – значит, все-таки  нашлись те, кто сыграл немцев?
– Да. О возникшем затруднении Лилия Ильинична рассказала в райкоме комсомола.
– И кого они заставили играть? – приподнял бровь КорС.
– Никого. Всех фашистов в этом фильме сыграли работники Гайсинского райкома комсомола.
– Вот это да! – ахнули все, а потом рассмеялись. – Врешь!
Все переполнены чувствами, так их зацепила телепередача о моей выдающейся землячке. Мне же рассказывать о ней доставляет удовольствие:
– Не вру. Именно так все и было.
– Не может того быть, – с возмущением говорит Королев, – чтобы дети, пусть даже и под руководством талантливейшего педагога, сами могли снять такой фильм?
Лео и Батя начали, было, затыкать ему рот, но я их остановил.
– Не спорьте, КорС прав. Огромную помощь в съемках фильма оказал директор Гайсинского дома пионеров Аксельрод Леонид Владимирович, а фильм снял и смонтировал лучший кинооператор нашего района Филонов Анатолий Никифорович.
– Подумаешь, оператор, – высокомерно скривил губы Веня.
– И опять неправильно, – смеюсь я. – В отличие от такого крупного и признанного специалиста в области кино, как товарищ Вениамин Нагорный, другими, менее известными специалистами в этой области, вклад оператора Филонова был отмечен по заслугам.
– Это как же? – с интересом и нетерпением спросил Батя.
– Если той же «пионерской маме» и другим участникам проекта выдали премии по тридцать рублей, то оператора премировали трижды! Первый раз ему выдали премию восемьдесят рублей, второй раз – сто двадцать, и третий – снова восемьдесят. Правда, справедливости ради, скажу, что премировали его Винница и Киев, а в родном Гайсине отмолчались. Хотя событие это было заметное для всей Украины. Вижу ваши недоуменные взгляды, и сейчас все объясню. Дело в том, что этот фильм на Всесоюзном конкурсе «По местам боевой славы» 1975 года, который проходил в Волгограде, занял первое место! Причем как среди любительских, так и среди профессиональных фильмов. За победу моих земляков наградили кинокамерой «Красногорск-2» – в то время это была лучшая кинокамера в СССР – и дипломом за подписью маршала Баграмяна.
– Круто! Ох, и круто! – восхищаются ребята, – Значит, в твоем Гайсине живет человек, опередивший время на тридцать лет? А ЦК комсомола только сейчас дошел до такой формы работы? Интересный видать человек, ваша «пионерская «мама»! Жаль, что у нас ничего и никого подобного не было.
Даже москвич Веня соглашается: и в столице не нашлось второй такой «пионерской «мамы», как наша уважаемая Лилия Ильинична Болтянская. А Батя в шутливой форме заявил, что он знает пока всего двоих гайсинцев (это он про меня и пионерскую маму), но гайсинцы ему нравятся все больше и больше.
– Ага, – криво усмехаясь, говорит КорС, – и чем дальше, тем больше.

Новости
Наш командир роты получил очередное воинское звание «майор», а через неделю взводный первого и второго взводов старший лейтенант Туманов – звание «капитан». На нашего взводного маму Жору больно смотреть, так болезненно он переживает то, что он все еще старший лейтенант.
Впрочем, мучиться маме Жоре пришлось недолго – еще через неделю и ему присвоили звание «капитан». Повод выпить у наших офицеров был на протяжении двух недель, и требования к нам как-то незаметно снизились. Что вполне естественно, даже не глядя на «сухой закон».
И все бы хорошо, если бы не тайные недоброжелатели, мечтающие, чтобы Туманова и Дядченко перевели куда-нибудь из училища, чтобы очередь на получение жилья продвинулась еще на два человека вперед. Я как раз стоял в наряде дежурным по роте, когда комбат пришел воспитывать всех троих, поминая их разными непотребными словами.
– Поздравляю вас, товарищи офицеры. Ваше представление имело оглушительный успех. Новоиспеченный капитан Дядченко, так тот просто не перестает радовать нас своими цирковыми выступлениями, – ерничает комбат.
Любопытно, что это такое мы о нашем взводном не знаем?
– Радует то постоянство, с которым вы каждый раз изумляете командование училища и меня лично. К сожалению, я все еще порой удивляюсь чужой глупости. И в этот раз вы нас не разочаровали, и все у вас получилось, как всегда, весело, душевно и с традиционной для товарища Дядченко долей свежего маразма. Вы что, с ума, что ли, все тут посходили? – орет комбат в канцелярии роты, а его крики слышно по всей казарме. – Запросто ведь можете снова старшими лейтенантами стать, а ты капитаном! И это в лучшем случае! В лучшем! А если переведут куда подальше? Майор, ну ты же симферополец, неужели готов уехать из Крыма? Ладно, твои взводные не местные и не понимают ничего в здешних прелестях, но ты-то?! Ты-то! Неужели тебе все пополам? А если вообще из армии выгонят? Вы об этом подумали? В этом вопросе – вопросе с пьянством – «шара» больше не пройдет! Если что, вы сами напросились!
Я предпочел уйти из казармы, чтобы меня не прихватили на подслушивании. Но и вне казармы голос комбата слышен очень хорошо:
– А теперь в качестве политинформации! Вылетите, голубчики, как миленькие из училища! – никак не может угомониться комбат. – Однако это не самое страшное! Вы ведь можете выйти уже без партбилетов! Все просто, как дважды два! Так что давайте, прямо сейчас начинайте обдумывать эту многообещающую перспективу.
Мама Жора в свое оправдание попытался что-то сказать, но комбат не дал ему и рта раскрыть.
– А тебе, Георгий, вообще пить противопоказано, ты ведь как выпьешь, становишься склонным к бессмысленным действиям! Ты хоть помнишь, что и на этот раз ты порадовал публику громким и неадекватным бредом? Ты ж как выпьешь, тебя от буйно помешанного уже не отличить! Вот только одно мне не понятно, ради чего такие жертвы? Неужели без алкоголя никак нельзя? Погодите, я вам сейчас популярно все объясню! Я достану вас до самых печенок и доведу до белого каления!
Наши офицеры молчат, чтобы еще больше не подогреть праведный пролетарский гнев командира батальона. Дальше речь комбата изобиловала уже совсем неординарными высказываниями. Если вдуматься, то в этом бесполезном мероприятии нет особой необходимости, ведь решение принимать все равно не ему. Комбат просто, как мне кажется, не отказал себе в удовольствии лишний раз поупиваться своей властью. Опять же, приятно думать, что на фоне наших залетчиков сам комбат очень даже положительный герой.
После ухода комбата ротный вышел из канцелярии в расположение роты с таким будничным видом, как будто ничего и не было, и к нему лично все вышесказанное  никакого отношения не имеет. Вот артист бы из него замечательный вышел! Впрочем, его плохое настроение никому не нужно, а здоровая товарищеская критика даже полезна. Себе что ли записаться в драмкружок, чтобы научиться вести себя, как ротный?
Вечером мы смотрели по телевизору телемост Ленинград-Бостон «Женщины говорят с женщинами». Во время этого телемоста наша участница Людмила Иванова заявила, что в СССР секса нет, чем огорошила всех, включая и нас тоже.
– Любопытно, – гоготнул Литин, – а как тогда называется то, чем мы занимаемся с девушками в увольнениях?
– А вот лично я, как настоящий армянин, – насмешил всех Саркис, – сделаю все возможное, чтобы армян стало больше всех на свете! Буду любить, чем попало и на чем попало, да!
Тут наш разговор прервал Веня. Глаза у него светятся, и щеки разрумянились, что говорит о том, что у него какая-то сногсшибательная новость.
– Пацаны, – немало не смущаясь тем, что он перебивает всех сразу, начинает Веня, – вы слышали, полковник Тетка защитился, и теперь он – кандидат наук!
– И зачем это ему? – недоумевает Лео. – И так уже полковник, он что, карьеру в науке решил сделать? Так это вряд ли.
– Почему в науке? – удивляется Миша. – Я слышал, что он рвется на должность начальника кафедры партийно-политической работы. Так что ученая степень ему совсем не лишняя. А вот интересно, как звучит тема его кандидатской диссертации?
– «Как носить воду в решете», – громко говорю я, и взвод начинает смеяться над моими словами. Про себя я думаю, что поторопился я с такой «темой», надо было предложить вариант «Как переливать из пустого в порожнее».
– Смысл передан как бы и правильно, – насмехается КорС, – только кто же так диссертацию называет? Правильно будет так, – Королев на несколько секунд задумался, а потом с самым серьезным видом выдал: – «Анализ проблем транспортирования вещества в жидком агрегатном состоянии в емкостях с перфорированным дном».
Что и говорить, КорС демонстрирует прямо-таки образец виртуозного владения речью. Когда смех утих, Миша снова спросил:
– Любопытно, Родственничек остановится на достигнутом, или захочет стать и доктором наук?
– Думать наивно, что не захочет, – говорю я, – хотеть ведь не вредно, а при его самолюбии и амбициях еще и необходимо.
– Интересно, – с интересом смотрит на меня Миша, – какой может быть тема его докторской диссертации?
– «Влияние русских народных музыкальных кнопочных инструментов на развитие религиозно-философской мысли России конца ХVIII – начала ХIХ века», – памятуя о том, как правильно нужно формулировать тему диссертации, шучу я.
– Это что, – нахмурился на несколько секунд КорС, – переводя с русского на понятный, получается: «На фига попу баян?» Так, что ли?
И первым сам от души и изо всех сил расхохотался. За ним рассмеялись все остальные курсанты. Вместе с нами улыбается и ротный, который подошел так, что мы его не заметили. Он не знает, то ли ему возмутиться, то ли похохотать вместе с нами. Он выбирает последнее и смеется. Потом становится серьезным и говорит: – Что, товарищи курсанты, оттачиваете свои языки, свои «перья?» Иванов, а тебе не стыдно насмехаться над старшим офицером?
– Ему стыдно, да, товарищ майор! Ему очень стыдно, – говорит Мирзоян, – его уже такая совесть начала мучить!
После этих слов ротный еще больше повеселел и оставил нас в покое. Легко можно предположить, что ротный тоже не очень высокого мнения о Тетке, хоть тот и полковник. К нам подошел наш взводный.
– Что ты, Иванов, очень неожиданно стал таким серьезным? – подивился наш взводный. – Улыбнись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется! Россошенко, а у тебя чего глаза забегали?
Поскольку Вася не нашелся, что сказать в ответ, за него ответил Миша:
– Тиха украинская ночь, товарищ капитан, но сало надо перепрятать!
Наверное, слова Мишки попали в самую десятку, потому что Вася покраснел и впал в ступор. Слово от него услышали уже только вечером. Маме Жоре очень нравится, что его называют «товарищ капитан», он еще не привык к новому званию и все время улыбается, когда к нему так обращаются.

Советы
«Предупреждай друзей с глазу на глаз,
                а хвали публично».
Латинская пословица
Вот и первый летний отпуск! Все наши ребята в армии, но мой лучший друг, комиссованный из армии, дома. Вечером, перед тем как пойти на дискотеку, мы сидели в беседке в нашем дворе и по очереди играли на гитаре. Вокруг нас собралась вся дворовая ребятня. Мамы уже давно зовут их по домам, а они все не идут, и не идут.
– Дядя Толя, – восторженно просит меня четырехлетний Виталька из нашего подъезда, – спойте про коров.
– Про кого? – не поверил Вит, – про каких таких коров?
– Да про коров, – пролепетал Виталик-маленький.
– Фильм помнишь «Мэри Поппинс до свиданья»? – напомнил я своему другу. – Вот из этого самого фильма песня.
И я с искренним вдохновением запел песню про тридцать три коровы и юного поэта к всеобщему восторгу дворовой ребятни. Допев, я скомандовал:
– А теперь все марш по домам!
Однако дети, это вам не солдаты и не курсанты, и никуда спешить не стали. Они смотрят на меня снизу вверх и чего-то ждут.
– Сейчас! Дядя Толя, а завтра споешь нам еще эту песенку?
– Что с вами поделаешь? Спою, так и быть, но помните, что это и от вашего поведения зависит!
– Относи гитару домой, время летит, – сказал Шепелев. – Нам уже тоже пора. Девчонки на танцах нас уже давно заждались!       
Что ж, девушек ждать заставлять это просто грех! Хотя… пусть они сами себя немного разогреют, ожидая нас! По дороге на дискотеку, на летнюю площадку Дома офицеров, Вит со смехом вспоминал, как детвора во все горло подпевала мне.
– И охота тебе возиться с этой малышней? – недоумевает друг. – Из тебя хороший папа должен получиться, а я вот педагогического таланта не имею.      
Наутро я направился в райвоенкомат, чтобы встать на воинский учет. Не успел я пройти и триста метров от дома, как возле музыкальной школы встретил знакомую девушку Светку Татарчук. Помнится, раньше она никогда не афишировала своих отношений со мной. Она стала еще красивей, как это говорят в таких случаях – расцвела. Так что я снова очарован ею. Хотя и раньше она мне нравилась, а мои друзья, так те просто бурно восторгались ею. Многим она казалась воплощением мечты о женской красоте.
– Привет, любимый! – первой сказала она. – А тебе в форме здорово! Молодцу все к лицу! Ха-ха-ха! Рада тебя видеть!
Насколько мне известно, все, кому доводилось встречаться со Светкой, буквально с первых минут и надолго подпадали под власть ее женского обаяния. Помнится, мы оба считали, что наше случайное знакомство, которое постепенно переросло в дружбу, очень много дало нам обоим в плане взросления. Мы были уверены, что практика является ключом к секрету не только полета (как в свое время говорили браться Райт), но и многого другого. Мы думали, что мы смелые новаторы, хотя, как позже оказалось, все это уже было давно изобретено и испытано до нас. И даже описано в одной занятной, но запрещенной в нашей стране книге.
– Привет. Чего глаза такие невеселые, если ты мне так рада? – не удержался я. И в самом деле, лицо подруги выражает больше душевных страданий и опустошенности, чем искренней радости. 
– Представляешь, мне сразу трое ребят сделали предложение, а я все никак не могу решить за кого из них выйти замуж, – честно ответила Светлана, и глаза этого «создания совершенной красоты» забегали по сторонам, не в силах надолго сфокусироваться на чем-нибудь одном.
Теперь, если взять во внимание ее сомнения, можно понять ее состояние. А то непонятно как-то было, чудеса да и только! Значит, ее женские достоинства замечены и оценены по достоинству.
– Я их знаю? – тут же деловито поинтересовался я.
– Нет. Они все, что называется, не местные, – довольно сдержанно ответила Света. – Что посоветуешь?
– Ты хоть скажи …, –  начал, было, я, но Светка тут, же перебила меня. –  Один из них повар, –  сказала она, но тут уже я перебил ее:
– Нет, ты мне лучше по географии скажи, – сладко улыбнулся я, решив изобразить участие. На самом деле я задавался вопросом – кто из нас больший циник – я или она?
– Житомир, Киев и Кировоград.
Какая она все-таки красивая. Даже немного странно, что она до сих пор не замужем.
– Тут и думать нечего, конечно, Киев.
Светка, было, рассмеялась, но тут, же снова стала серьезной.
– Ты и, правда, так считаешь?
  Я, молча, кивнул, еле сдерживая смех. На самом деле, мне хотелось сказать ей, что-то ставшее заяложенным по поводу того, что такой выбор нужно делать, подчиняясь только своему внутреннему голосу. Иногда этот голос называют интуицией, но в данном конкретном случае это должна быть любовь. В Светкином случае выходит, что никакой любви с ее стороны попросту нет.   
– Ладно, я подумаю. Во всяком случае, спасибо на добром слове. Может, зайдешь? – игриво улыбнулась она. – Так сказать, по старой памяти?
– Зайду, только отмечусь в военкомате, переоденусь и к тебе, – ответил я, с трудом поборов страстное желание обнять ее здесь же. 
– Нет, любимый, ты лучше вечером приходи, когда стемнеет. Хорошо? Ну, так я жду? Договорились? Только пусть это останется между нами.
– Да. До вечера, Светик.
И мы разошлись. Света предварительно заверила, что она как и прежде, готова исполнить любое мое желание. Дойдя до парка культуры, я встретил своего лепшего друга Виталия Шепелева.
– Привет! – обрадовался он. – В военкомат путь держишь?
– Угадал. Рад тебя видеть, – ответил я. Я стал рассматривать своего друга, словно вчера и не видел его вовсе. Он такой же худой, только его светлые волосы отросли, и в глазах появилась какая-то непонятная для меня пока радость.
– Я тоже очень рад тебя видеть! Заходи ко мне вечерком.
– Нет, сегодня вечером не смогу.
– Уже договорился? Понимаю, – подмигнул друг. – Слушай, я ведь жениться собрался! Что скажешь?
– Это твое дело, – пожал я плечами, – а на ком?
– На Людке Власюк, знаешь такую?
С уверенностью можно сказать, что худшего выбора мой друг сделать не мог.  Мысленно я начал рвать волосы на своей голове.
– Кто ж ее не знает? Послушай … ты мой друг, ты мой лучший друг, и мне совсем не безразлично, как ты живешь. Как будешь жить дальше. Послушай моего совета – не женись на ней.
– Почему? Я ее люблю, – насторожился мой друг, а по его лицу пробежала тень.
– Она шлюха, и всегда будет такой. Она просто не сможет быть другой. Она шлюха по натуре, по состоянию души, а это на всю жизнь. Рано или поздно ты об этом узнаешь, а потом наступит момент, когда ты терпеть уже не сможешь. И вы расстанетесь. Стоит ли переживать разочарования, если их можно избежать?
– Мне она изменять не будет. Я ее люблю, я окружу ее заботой, вниманием, любовью, и она изменится.
– Оказывается, ты более наивен, чем можно было предполагать. Она ****ь, – упрямо повторил я, стараясь удержать друга от ошибки, – и этим все сказано. Измениться она может только в худшую сторону.
– Ты ошибаешься, дружище, – уверенно говорит мой друг.
– Что ж, буду рад ошибиться. Только я не ошибаюсь. Во всяком случае, в этом конкретном случае, извини за тавтологию.
Вит спросил меня, когда заканчивается мой отпуск, и я ответил, что обратно выезжаю двадцать седьмого утром.
– Жаль, я женюсь двадцать восьмого.
– Это даже хорошо, потому что я или не пришел бы к тебе на свадьбу, или даже если бы пришел, то не смог бы скрыть своего настроения вообще, и своего отношения к ней в частности.
Любой другой человек на месте Вита на меня бы страшно рассердился, но только не мой друг.
–  А как на счет нашего обещания быть друг у друга на свадьбах свидетелями, и стать крестными отцами наших детей?
И я пообещал, что в следующий раз я обязательно постараюсь быть свидетелем на его свадьбе.
– Может, поздравишь меня все-таки?
– Нет. Я буду грустить об этом твоем безрассудстве. Послушай, дружище, пока еще есть время – одумайся!
– Нет. В конце концов, это моя жизнь.
Я нехотя признал это. Все свои ошибки каждый человек должен совершить сам. Жаль, что то, что очевидно окружающим, не понятно моему лучшему другу. Вит пошел домой, я в военкомат, но еще долго я не мог успокоиться.

Учительница первая моя
«Стареть невесело, но это единственный
    способ жить долго».
Шарль Сент-Бев
С утра мы созвонились с Виталькой, чтобы выяснить, какие у нас планы на день. Я предложил сходить к Анне Емельяновне. Вит сказал, что он ее видел буквально на днях.
– А я нет. Может ей помочь нужно чего?
– Что, без нас не обойдутся? – удивился мой друг.
– Обойдутся, конечно, но хочется ей что-то хорошее сделать. Так ты не хочешь идти?
– Ну-у, – тянет друг. Понятное дело, ему гораздо интереснее провести время со своей невестой.
Ох уж мне эта его невеста. Я даже сам удивляюсь, как сильно я ее не люблю. Это я вежливо, на литературном языке сказал.
– Для утверждения достаточно сказать всего одно слово «Да». Все остальные слова выдуманы, чтобы сказать «Нет», – не удержался я от едкого замечания. – Согласись – не у всех ведь была такая замечательная первая учительница, как у нас с тобой.
– Согласен, но тебя, если послушать, так сразу начинаешь чувствовать себя ее вечным должником.
– Так оно и есть. Ну, так что – ты идешь со мной? Тогда встречаемся через полчаса у шестой школы.
Сказано-сделано, и мы направились к Анне Емельяновне Андрушко. Учительница нам обрадовалась, но ничего делать не позволила, хотя ей и забор нужно починить, и дров нарубить, да и просто убрать во дворе.
– Ну, нет. Это все лишнее. Внук мой Леня все, что нужно, сделает, да и меня вы недооцениваете, – решительно отказалась Анна Емельяновна и усадила нас пить чай с печеньем и вареньем, а сама достала альбом с фотографиями. Больше спрашивала о нас. Виталька прихватил с собой гитару, и мы порадовали учительницу несколькими песнями о школе. Особенно ей понравился в нашем исполнении «Школьный вальсок», она слушала эту песню с особым волнением, и мы спели ее еще, так сказать, на «Бис».
– Как вы живете, Анна Емельяновна, как здоровье? – спросил мой друг, отложив гитару.
Собственно говоря, нам следовало спросить в этом сначала, потому что первое, что бросилось в глаза, так это то, что наша учительница заметно постарела.
– Как на душе, так и на теле, – бодрится Анна Емельяновна. – Все хорошо, ребятки. Веселые да добрые мысли это ведь половина здоровья. К тому же я не завистливая, так что живу спокойно. Это у злых людей жизнь полна тревог. А еще я  использую заповеди долгожителя: один раз в день быть голодной, один раз пропотеть и один раз устать.
– Нужно запомнить, – переглянулись мы с другом.
– Одно плохо, – вздохнула Анна Емельяновна и в ее голосе прозвучала грусть, –  против возраста нет лекарств, а старость это дорога в никуда. Участь старых людей – одиночество.
– Вы же не старая еще, – слабо попытался я ее успокоить.
– Ладно, дети, спасибо вам, что не забываете, что пришли, и не будем больше о грустном.
– Пенсия-то у вас хорошая? – спросил Виталий.
– Да как сказать? Кто на что учился, тот то и имеет. Впрочем, не хлебом единым жив человек, и каждый должен смиренно нести свой крест.
От таких разговоров у меня на душе заскребли и кошки и мышки. Разговор как-то незаметно разладился, и мы не смогли его склеить. Попрощавшись, пошли ко мне. По дороге встретили нашего школьного одноклассника Славу Хераскова во всей его красе.
– Вы откуда и куда? – перегородил он нам путь своей тучной фигурой. Узнав откуда, он малоубедительно сказал: – Я тоже собирался к ней зайти.
В школе Херасков учился неважно, но какими-то правдами или, что, скорее всего, неправдами поступил в высшее военное училище связи в Киеве. Помнится, когда мы заканчивали 8-й класс, наш классный руководитель сказала родителям этого Хераскова, что в 9-й класс его приводить не нужно. Мол, его место в каком-нибудь ПТУ и не больше. Но его все-таки привели в 9-й класс, а теперь он курсант высшего военного училища.
Сейчас он несет себя так, что смотреть на него с одной стороны смешно, а с другой противно.
– Ленивые люди всегда собираются что-то сделать.
– Много ты понимаешь, – даже обиделся на меня Слава и с раздражением заметил, – я, правда, собирался.
– Вот и сходи к ней прямо сейчас. Ей будет приятно.
– Может завтра, – отвел он в сторону свои невыразительные глаза. – Мне сегодня некогда.
– Пока мы откладываем жизнь – она проходит. А люди, которым всегда некогда, как правило, ничего не делают, – заметил Вит.
– Да идите вы! – не нашел ничего лучшего, чем послать нас, наш одноклассник, чем очень удивил меня.
– И сердится первым тот, кто виноват, и любая злость всегда от бессилия, – улыбнулся я.
– Кстати, Толик, – оживился Виталий. – Нас самым наглым образом послали! Почему, спрашивается, мы должно закрыть на это глаза? Я считаю, что мы просто обязаны его отметелить под самое первое число. Давай, отделаем его без длинных разговоров в четыре руки? А еще лучше, в четыре ноги!
– Запросто, – поддержал я Вита, – тем более что у меня с самого утра руки чешутся. А в сложившейся ситуации я бы даже сказал, что тут дело принципа! Славик, ты еще ни на что не жаловался? Теперь будешь жаловаться на здоровье! Ну, что, бивал я тебя раньше, побью и ныне! Защищайся.
            Только после этого удалось отвязаться от назойливого общества нашего одноклассника. Очевидно, Херасков понял, что шутить с ним никто не собирается. Догонять его мы не стали. Кстати, это именно с ним я в 10-м классе провел показательный поединок по боксу. И хотя мы боксировали в боксерских перчатках, живого места на Хераскове тогда не осталось.
Мы пошли дальше. Вит какое-то время шел, молча, а потом испытывающе глянул на меня и сказал:
– Спасибо тебе, что вытащил меня к нашей учительнице.
Я, молча, кивнул, но говорить ничего не стал.
– Так ты вечером заходи ко мне, –  напомнил Виталий.
– Надо что-то помочь? – пошутил я, но друг сегодня отчего-то совсем не настроен шутить.
– Нет, просто напьемся. Чаю, чаю напьемся!
Перед отпуском нас гоняли по строевой подготовке, как сидоровых коз, а может и больше. Даже вместо утренней зарядки, порой даже вместо самоподготовки. Это нашу роту так готовили к показательным выступлениям перед новым командующим округом. Ну, мы и дали! Что называется, не только в грязь лицом не ударили, а вообще можно сказать блеснули!
После этого выступления сразу в отпуск разъехались. После юфтевых сапог и строевых занятий я в кроссовках и джинсах вышагивал так, что ноги чуть не до пояса сами взлетали. И руками я вымахивал, словно строевым шагом хожу. Сначала я этого не замечал, но когда друзья-товарищи: Чаля (Сергей Чаленко) и Виталий Шепелев  надо мной несколько раз посмеялись, то я решил руки в карманах брюк держать. И за ногами тоже стал следить, чтобы не слишком уж высоко их поднимать.
В результате этих стараний я заработал привычку держать руки в карманах. Потом добрый десяток командиров всех уровней обещали мне песка в карманы насыпать, а карманы зашить. Но как-то обходилось – ни песка не насыпали, ни карманы не зашили. Впрочем, все это будет потом, а пока я просто смешу своих друзей своей военной походкой.
Что ж, буду отвыкать. Сегодня Вит обещает показать мне на дискотеке девушку, которая курит! Ужас, я представить себе не могу, что нашлась такая девушка, что не стесняется курить на людях. На дискотеке мы договорились встретиться уже после девяти вечера, а пока разошлись по домам. После вкусного ужина (а домашняя еда это одна сплошная радость), каждый из нас думал и молчал о чем-то, о своем, когда мама спросила меня, помню ли я Юру Андреева.
– Конечно, – улыбнулся я, Юра был сыном маминой подруги.
– Я тебе не рассказывала, как окончилась его военная служба?
Мне об этом точно ничего неизвестно и я отрицательно мотнул головой, настраиваясь выслушать мамин рассказ.
– Тогда слушай, это весьма забавная история, тебе будет интересно. Служил он в Грузии, где-то под Ахалкалаки. Собрались у меня как обычно мама Юры и тетя Вера Терехина. Говорили о том, о сем. Вера, ни с того ни с сего, рассказала нам о том, что у них в части молоденький солдатик есть, грузин по национальности. Ноги стер, они у него стали гнить, и его положили в санчасть.
– В медпункт, – машинально поправил я.
– Что? – не поняла мама. – Что?
– Не в санчасть, а в медпункт или лазарет. Понятие «санчасть» в Вооруженных Силах СССР уже лет тридцать не существует.
– Это не суть важно. Ты ведь понял, о чем идет речь?
Кивком я дал понять, что понял, и мама к моему огромному удовольствию продолжила. Мне стало стыдно, что я поучаю маму.
– Никто к этому солдату не ходит – друзей у него здесь пока нет, да и земляков тоже. Ну, Юрина мама загорелась и попросила, чтобы тетя Вера ее провела в часть к тому солдату. Напекла она домашнего печенья, купила конфет, лимонада, и пошла, проведать этого солдатика. И так много раз. Он и в увольнение к ней ходил – помоется, поест, телевизор посмотрит, бывало, по хозяйству поможет. И так тянулось почти полгода. Почти перед самым его переводом, после окончания учебки, приехали к этому солдату родители.
– И тетя Аня их тоже к себе пригласила, – утвердительно сказал я. Зная тетю Аню, это несложно предположить.
– Да. Пообедали они там, как положено, а потом отец того солдатика увидел на этажерке с книгами фотографию Юры в солдатской форме. «Это ваш сын? – спрашивает он. – А где он служит? … Вы знаете, а я командир части, в которой служит ваш сын!»
– И служба кончилась?
– Именно. Остаток службы Юра прожил дома у командира части, о военной форме вообще забыл. Помогал командиру – у того своя мандариновая роща есть, хурма, виноград.
Да, вот это повезло! Ни в сказке сказать, ни просто поверить! Прямо скажем, история интересная и поучительная.
– Увидишь его – попроси фотографии показать из его дембельского альбома. Он там почти везде в спортивном костюме среди мандариновых деревьев. И в отпуске он трижды был!
– Бывает же, – с выражением безбрежного удивления сказал я. – А еще говорят, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным! Бывают, значит, исключения из правил!
– И не говори! Рассказали бы мне такое, так не поверила бы! Ничего не скажешь: чудеса, да и только. И нужно же было тете Вере рассказать про того солдата! А у тети Ани возникла ведь мысль помочь этому солдату!
– Неглупая оказалась мысль. Юрке, небось, и в увольнения не хотелось?
– Кто знает? Во всяком случае, пока это точно было самое лучшее в его жизни. А ты, сынок, когда станешь офицером – жалей солдат, они ведь все еще дети и люди подневольные.
Конечно же, я пообещал, удивляясь маминым словам.
               
 «Горбатый»
Вечером я зашел к другу, как мы и договорились. Витальку я застал за ремонтом его автомобиля ЗАЗ-965, перешедшего ему в наследство от деда.
– «Горбатого» лепишь? Когда я вижу горбатых, то всегда выпрямляю спину, – пошутил я и пожал другу руку. – Может, распилим твое авто пополам – выйдет два мотороллера?
– Старая шутка, дружище, – улыбнулся Виталий, вытирая руки тряпкой, – такая же старая, как «Десять минут позора и вы на работе!» Впрочем, каждому свое красивое.
Я промолчал, потому что шутка действительно была старая, но потом все-таки не удержался и сказал: «Вот подложили нам всем когда-то свинью».
– Между прочим, это первый, действительно «народный» автомобиль в СССР. Только его и можно купить без многолетней очереди – свободно. И цена 1800 рублей тоже вполне приемлема. Во всяком случае, когда мой дед  купил себе это авто, шикарная «Победа» стоила 16000 рублей.
– Вижу, ты к нему неравнодушен, – удивился я такой привязанности к этому почти игрушечному  автомобильчику.
– А как же! Все мое розовое детство связано с этим авто!
– Похоже, ты и знаешь о нем многое?
Виталик посмотрел на меня испытующе и предложил:
– Хочешь, расскажу? Может, станешь относиться к нему более уважительно? Мне это все дед рассказывал, и я еще не все его рассказы забыл. Так что и саму машину, и его историю я знаю, как свои пять пальцев. Слушай: сначала «Запорожец» должны были выпускать в Москве под маркой «Москвич». В средине 1950-х годов Политбюро приняло постановление о создании советской микролитражки. Конструкторы предложили несколько экспериментальных образцов, но, ни одна из них в Кремле не понравилась. Московскому автозаводу дали указание адаптировать к нашим советским дорогам итальянский «Фиат 600». В 1957 году опытный образец микролитражки был представлен под названием «Москвич 444».
– Это была точная копия итальянской машины? – предположил я.
– Угадал. Единственное отличие – вместо двигателя с водяным охлаждением наши умельцы поставили двигатель МД-65 от мотоцикла «Урал», представляешь?
Я кивнул, что представляю. Наши Кулибины могут и не такое учудить, на счет этого я нисколько не сомневаюсь. Друг помолчал, привлекая к себе еще больший интерес.
– Московскому автозаводу не хватало площадей для дополнительных цехов, необходимых для выпуска микролитражки. Стали искать другого производителя, и поиски длились почти год. Однажды об этом услышал директор Запорожского завода «Коммунар», и стал убеждать Хрущева, что его завод, выпускающий комбайны, лучше всего подходит для выпуска автомобиля. В конце ноября 1958 года Совет Министров СССР принял постановление «Об организации производства микролитражных автомобилей», доверив это дело заводу «Коммунар». Уже первые испытания на запорожском полигоне показали, что идея использования двигателя от мотоцикла ошибочна. Мотор был маломощным и недолговечным, и его поменяли на мотор от «Фольксвагена-жука». Западная пресса сразу стала писать, что Советский Союз занимается откровенным плагиатом, готовя к выпуску малолитражку «Фолькс-Фиатович». Так что от немецкого мотора вынуждены были отказаться, зато итальянцы подготовили иск в суд. Чтобы избежать международного скандала наше правительство предложило компании «Фиат» построить в СССР большой автомобильный завод.
– Будущий ВАЗ? Кто бы мог подумать! – что и говорить, я не ожидал, что будет так интересно слушать рассказ друга. – Так это благодаря «горбатому» советские автолюбители получили возможность шиковать, извини за тавтологию, на шикарных «Жигулях»?
– Да. Ну, а на «Запорожец» итальянцы закрыли глаза. В конце концов, на микролитражку установили двигатель от легкой десантной амфибии, которую Министерство обороны испытало в конце 1950-х. Правда в ней мотор стоял спереди и охлаждался встречным потоком воздуха, а в первом «народном» двигатель упрятали под капот. Летом он нагревает салон, как печка, и гудит ужасно. В июне 1959 из ворот экспериментального цеха выехал первый пробный «Запорожец» – ЗАЗ-965, а завод «Коммунар» переименовали в ЗАЗ. Дорабатывали машину еще год, а потом два образца привезли в Кремль. В ноябре 1960 года была выпущена первая промышленная партия «Запорожцев» –  кстати, первых украинских автомобилей.
Что и говорить, история оказалась настолько интересной, что хоть бери и записывай ее на память. К тому же Вит с такой нежностью вспоминает и говорит о «горбатом», что невольно тоже наполняешься уважением и гордостью.
– А этот, какого года? – кивнул я на Виталькин раритет.
– Этот 1961 года, то есть ему уже 35 лет! Давай отметим эту круглую дату? – на лице Вита отпечаталась гордая грусть.
– На природе? Я – за! Вот только я не уверен, что твое авто заведется.
– Конечно, заведется, или я не я! – с гордостью ответил Виталий. – Деньги есть? У меня тоже, садись, поехали. Через магазин!
– Может завтра? – засомневался, было, я.
Если доверять самому себе, то я опасаюсь ехать в этой коробчонке.
– Не стоит ни в коем случае рассчитывать на завтра, ведь неизвестно, что оно принесет. А упущенный случай редко повторяется. Запомни, дружище: время для счастья – сегодня! Сегодня!
Мы сели в тесный салон и я пошутил, что пока глухо, как в танке.
– Это пока мы двигатель не завели, – рассмеялся Вит.
Мотор завелся сразу, и мой друг был счастлив, как ребенок. Довольно улыбнувшись, он сказал:
– Что ж – конец делу венец, теперь можно и в магазин!
Я попытался устроиться удобней и толкнул плечом своего друга.
– Жаль, – говорю я, – что «народным» автомобилем стал «горбатый» запорожец, а не, скажем, «ЗИМ»! Ну, или хотя бы двадцать первая «Волга»!
Прожитый день был чудесным, и на пикнике мы встретили золотой закат. Только время снова, как назло, пролетело быстро. И чем меньше дней остается до возвращения в училище, тем быстрее оно летит. А на следующий день мы с родителями поехали к бабушке в село Дмитренки. Бабушку застали хозяйничающей возле пчел.
– Ба, – позвал я, – а тебе не трудно с пчелами? Можно ведь и без них обойтись.
Конечно, бабушка моя  привычная к постоянному, усердному труду, но в ее возрасте, как мне кажется, можно и нужно уже отдохнуть. Бабушка охотно откликнулась на мой вопрос.
– Люблю я их, ведь они, считай, всю нашу семью спасли.
– Это как же? – удивился я, а в голове почему-то вертится пословица «Гуси Рим спасли».
– Во время оккупации немцы ульи трогать боялись! Боялись, что их пчелы покусают, представляешь?
В который раз мне стало стыдно за то, что по большому счету я почти ничего не знаю о жизни бабушки. А ведь она обладает цепкой памятью и очень многое может рассказать. В это мгновение я проникся еще большим уважением к своей бабушке.
– Невероятно! Воевали, а пчел боялись?
– Да, страх перед страхом быть укушенным сдерживал их! Им не хватало духу качать мед! За счет этого меда я с детьми и выжила. А дети – это и твой отец, вот какое дело, – улыбнулась бабушка и ее, умудренные жизненным опытом глаза, заискрились теплом, – так что был и на нашей улице праздник. Здравствуй, сыночек, спасибо, что не забываешь мать.
– Ну что вы, мама, как можно? – смутился папа, и был он в этот миг похож на маленького мальчика. – Сынок, а ты иди в сад, там тебя ожидает небольшой сюрприз.
Заинтригованный я отправился в сад, находящийся за бабушкиным домом. Сюрпризом оказались три гамака, висящие на деревьях. Видимо папа экспериментировал, так как гамаки оказались совершенно разные. Два гамака были сплетены из шнуров, только один с поперечными планками, а другой вовсе без них. Третий был из брезента и с планками. На него я и влез, благо висит он не выше полутора метров над землей. В нем было удобно, спокойно и отчего-то напала дремота.
Однако поспать не удалось. Налетел резкий холодный ветер, предвещая ненастье. Солнце скрылось за тучами, сразу наступили сумерки,  и пошел мелкий, нудный дождь. Папа посмотрел в небо и махнул рукой.
– Из большой тучи мелкий дождь, – флегматично заметил он.
– Зато надолго, – ответила бабушка. – Никаких сомнений.
– Ну, это еще вилами по воде писано, – не сдается папа.
Дождь затянулся до следующего утра, и лично для меня он был совсем не в радость. На гамаке покачаться, тоже не удалось. А самое главное то, что и без того ужасно короткий месяц отпуска стремительно заканчивается. Можно сказать, что я и не заметил, как пролетел целый месяц летнего отпуска. Пора возвращаться в училище.
 






Конец 1-й книги