Один день детства

(...в городе, главная площадь которого – море.)

Глаза!
Утро!
Здравствуй, утро, доброе утро, я проснулась!
Мне шесть лет, мне вот уже несколько дней целых шесть лет.
Надо скорее, скорее вставать, надо столько всего успеть. Как хорошо!

Я сплю на двух сдвинутых креслах, потому что нас сейчас много. Мы с бабушкой и дедушкой живем в маленькой смежной двухкомнатной квартире на одной из самых оживленных улиц южного городка. Каждое лето у бабушки с дедушкой появляются все новые родственники, а потом на целый год они исчезают. Так почти у всех наших соседей и знакомых – это потому что у нас курорт. Море, солнце, фрукты...
Раннее утро, птицы за окном поют громко и дерзко, звенят трамваи, и гудит бесконечная человеческая река, текущая под нашими окнами в одном направлении. Все знают, реки впадают в море, так и наша течет к морю Черному – «от вокзала до «Курзала», два километра курортного маршрута. «Курортники», хм, что за люди такие странные, с вечно широко открытыми глазами и ртами, шумные, неловкие?! Мне они нравятся.

Я встаю рано.
Но бабушка с дедушкой еще раньше, они уже давно встали: дедушка перед работой ходит на море купаться, а бабушка «бегает» на рынок. Хотя ничего она, конечно, и не бегает, а так, ходит себе, туда и обратно, обратно даже не очень быстро. Они оба еще не вернулись.
А родители еще спят, они долго спят – у них отпуск и «хроническое недосыпание». Что за болезнь такая?
Случайный ветерок занес в комнату голубой табачный дымок, мне нравится, как пахнет табак. Это Саша закурил на балконе, он там спит на раскладушке. Саша – мой дядя, он офицер в отпуске, очень красивый, и когда я вырасту, я выйду за него замуж.
- Саша, Саша, поехали скорей за квасом!
У Саши огромный велосипед «Украина», я сижу на раме и крепко прижимаю к себе белый эмалированный бидон, мы быстро едем к бочке на углу Некрасова – на обед будет любимая всеми окрошка.
Наконец и родители встали, мы идем на море. На «пьяном углу», как все его почему-то называют, родители встречаются со своими друзьями, у которых тоже дети моего возраста, и мы все знакомы всю жизнь. Все взрослые - одноклассники моей мамы, и все, как и мои родители, уже давно живут в далеких крупных городах, а в наш маленький курортный городок, город их детства, приезжают только раз в году в отпуск. Их дети живут с ними, и только одна я большую часть времени живу здесь с бабушкой и дедушкой и лишь пару месяцев в году с родителями в столичном северном городе. Это потому что я "болезненная". Но я не жалуюсь, мне здесь хорошо, и бабушку с дедушкой я очень люблю – они-то меня понимают.
В общем, из всех собравшихся одна я уже черная, давно загоревшая. И даже многочисленные царапины, ссадины и прочие ранения успели зажить и отпасть: моя коричневая кожа покрыта благородными белыми полосочками и пятнами. Это красиво, вот скоро и корочка от большой ссадины на коленке отпадет, и будет совсем здорово!
Двумя веселыми компаниями, взрослой и детской, мы идем по Некрасова, потом через Майнакский парк. В нем растут «маслины», как мы их называем. Но это не настоящие маслины, как в Греции, а лишь какие-то их бедные родственники масленового семейства – красивые высокие серебряные кусты с мелкими пушистыми ягодками. Эти ягоды терпкие и лишь изредка, особенно спелые, сладковаты. Но я их люблю.
У лимана начинается мой самый любимый отрезок пути. В самом начале источники, вода в них солоноватая и странно пахнет, но мне она вкусна, хотя многие морщат нос и отворачиваются или, еще лучше, начинаю мыть в источниках ноги – точно, приезжие. Мы пойдем наперерез через лиман. Вода в нем очень соленая, говорят, как в Мертвом море, но я уверена, что лучше, да и где оно, это Мертвое море. Берега лимана сверкают от кристаллизованной соли, рядом болотные залежи лечебных грязей, и странные люди ходят там, высоко поднимая ноги, как цапли, местами измазанные в черной целебной жиже. У них артрит и что-то там еще, я не помню... А еще, некоторые думают, что лиман – это и есть море: останавливаются и плавают, как Буратино, в этой соленой мелкой воде, радуясь и удивляясь своим талантам, глупые.
А мы идем мимо, мимо – мы к морю!
Вода щиплет свежие царапины, но я знаю, она их и лечит. Я высоко поднимаю ноги и тяжело опускаю их вниз, выпуская в разные стороны сверкающие хрустальные брызги. Мама ругается, а я хочу намочить подол юбки, тогда он, высохнув, будет, как деревянный. Ноги потом до колен будут белые и блестящие, а еще выше – в белых соляных крапинках.
Какое все же чудо наше крымское утро!
Я иду купаться, я маленькая, но такая смелая и сильная, у меня быстрые ноги и крепкие руки.
На пляже громко играет веселая музыка, и воздух пахнет водорослями и сладкой ватой, кричат чайки, а солнце и море слепят глаза, и я щурюсь и улыбаюсь... Это счастье!
Ноги вязнут в горячем желтом песке. Мы, как всегда, хотим пройти в самый конец пляжа, к забору пионерлагеря, но у самой кромки воды видим неожиданно угрюмую толпу и подходим ближе. Мы маленькие и ловко проскальзываем меж мокрых ног взрослых. На берегу лежит дельфин. Его выбросило ночным штормом, или еще что случилось... Он мертвый. И мы, дети, долго возимся вокруг него по колено в воде. Мы не замечаем, что вода в это утро особенно холодная, а взрослые не окликают нас из-за этого, как обычно. Я молча глажу его спину – это совсем не страшно мне, но так больно. Я впервые чувствую такую острую боль, которая не вызвана порезом, ожогом или разбитой коленкой. И вот уже не слышно смеха, да и разговоры прекратились.
Пришли какие-то люди убрать дельфина.

Я бы сейчас лучше вернулась домой и плакала бы одна в сквере у дома. Но я ребенок, я ничего не решаю. После короткого обсуждения взрослые решают все же пойти дальше. Все молчат.

Пока взрослые устраиваются на «нашем месте», расстилают подстилки и достают мешки с фруктами, мы грустной стайкой молча идем купаться. На морском дне еще можно увидеть маленьких песчаных крабиков и рачков – еще не всех распугали. Вода бодрящая, но я люблю купаться, я хорошо плаваю. Кто-то спросил меня недавно, когда я научилась плавать? Да никогда – глупый вопрос – я всегда умела! Очень скоро родители выгоняют нас на берег, а кажется, так быстро... Почему? Ну, и что, что «синие», ну и что, что дрожим?! Мы только снова начали разговаривать друг с другом, даже иногда смеяться. И тут это дурацкое правило: лежать на одной стороне пока не высохнут плавки, потом перевернуться и опять пока не высохнут плавки, только тогда опять можно в воду. Скукотища какая – просто лежать! Только взрослые это почему-то любят: лежат часами, болтают, и даже купаться не хотят – такие они ленивые, и вода им всегда холодная.

По пляжу ходят толстые горластые юбчатые цыганки:
- Пирожки, помады, заколки, девочки! Пирожки, помады, заколки, девочки! – кричат они монотонно.
- Пирожки, помады, заколки, девочки! Пирожки, помады, заколки, девочки!..
Красивый интеллигентный (мне нравится это слово своей сложностью) парень с соседнего топчана отрывается от книги и рассеянно спрашивает у своей подруги:
- Что, что они, говорят, продают? Девочек?!
Подружка со смехом бьет его газетой по голове. Так интересно за ними наблюдать: они уже взрослые, но еще не такие, как наши родители, и у них любовь.
У цыган богатый ассортимент, но только нам нельзя у них покупать ничего съедобного: гигиена и все такое. А жаль...
Мне надоело лежать, плавки еще мокрые, и игры не клеятся; я одна пойду собирать высушенные всеми солнцами, ветрами и морями абрикосовые косточки. Вот тебе и гигиена: абрикосовые косточки со всего пляжа можно, а пирожки, сладкую вату или вареные креветки у цыган – нельзя. И пойми ты логику этих взрослых! У меня уже целая пригоршня крупных косточек, мелкие я выбрасываю. Сейчас найду два камня, один плоский вниз, а другой, которым колоть. Косточки вкусные, только изредка попадаются горькие.
Взрослые в это время вынимают из целлофановых пакетов помявшиеся в дороге мелкие и некрасивые персики, но они такие сладкие. Сок течет по рукам до локтя, и лицо все испачкалось. Пчелы слетаются... Теперь обязательно в воду, можно и нужно, и плевать на мокрые плавки.
Купаться! Я люблю нырять и кувыркаться в воде. Опять ночью на подушку будет выливаться вода из ушей, а глаза до вечера будут красными, но это ерунда.

Скоро уже домой, обед. В дороге так жарко, обратный путь всегда тяжелее и скучнее. Я хочу пить! Газировку из автомата. Дайте копеечку, и не надо мне этого глупого пластмассового стаканчика, я люблю из граненного общественного. Я же социальный ребенок, член общества, будущий октябренок, пионер и все такое. Или они думают, я без них всегда со стерильным стаканчиком гуляю? Здорово, вода такая холодная и щекочет в носу! И почему-то именно такие хорошие моменты вдруг что-то омрачает, становится так горько, и щекотание в носу становится иным, грустным. Я понимаю, это из-за дельфина...

После обеда родители опять хотят на море, но я с ними не пойду. Два раза в день на море только курортники ходят, а у меня еще столько дел. С друзьями погулять, в кино сбегать, вдруг интересный новый фильм привезли, да мало ли!
А еще Алька сказал, что сегодня после обеда в «Нептуне» будет эскимо на палочке, а может, и «Ленинградское» в брикете. Последние дни там даже продаются жвачки, но они, правда, очень дорогие – целых 50 копеек. Бабушка столько точно не даст. Может, дедушку попросить, он даст, наверняка. И родители точно дадут: у них совесть передо мной не чиста, но я их и не прошу, я гордая.

Но сначала послеобеденный сон. Я рано встала, поэтому быстро засну, да и жара такая, что все равно нечем заняться. Я ложусь на матраце на полу, там с балкона веет прохладой, и от сквозняка – я его не боюсь! – колышется занавеска. На самом же деле воздух за окном стоит, горячий, переливающийся и густой, как кисель. Полуденный зной, и тишина, лишь громко стрекочут цикады, и уютно воркуют голуби. Через полтора-два часа я проснусь: «сработает выработанная годами привычка», как у Штирлица. Я люблю героя-разведчика Исаева и все семнадцать мгновений его весны. Мы с дедушкой всегда смотрим фильмы про войну, а потом он рассказывает мне смешные истории, хотя я, конечно, понимаю, что на войне и вовсе не смешно было. Да, лишь бы не было войны!

После сна я сразу бегу на балкон, спотыкаюсь там – ведь август – о благоухающие арбузно-дынные горы, перескакиваю их и всей грудью вдыхаю волнительный летний воздух, окрашенный предзакатным солнцем в легкий полупрозрачный розовый цвет, воздух, пропитанный тысячей ароматов. Так пахнет сама жизнь, мне кажется! Звенят проплывающие мимо трамвайчики. Ласточки летают низко, и я слышу, как бабушка на кухне говорит себе под нос, что, может, хоть сегодня пару капель упадет. Это она дождик так ждет. Я знаю, она сейчас готовит ужин, в купальнике и фартуке на голое тело, и в косынке – это очень смешно выглядит. Но что же делать, жарко.

На свой балкон, прямо под нашим, вышел Антон, мой самый старый друг, то есть еще с самого рождения, и мы будем на ниточке кошелек на улицу спускать. Наивный народ такой там ходит: неужели они думают, что на самой оживленной улице города в самый оживленный сезон в кошелке может оказаться что-то ценное? Но ...клюют!
Бабушка зовет полдничать – так всегда, на самом интересном месте, но не стоит ей противоречить, она еще упрямее меня:
- Иду!
На полдник я обычно получаю фрукты или стакан кефира с булкой. Я больше люблю фрукты, и бабушка про меня говорит, посмеиваясь: «худющая, смолоду фигуру бережет»! Вот и сейчас передо мной стоит целая тарелка с благоухающими дольками необыкновенно сладкой дыни. Я довольна, но много ее, говорят, есть нельзя, а то живот заболит. У кого, может, и заболит, а у меня точно нет. Я сажусь за стол, втягиваю живот и облокачиваюсь на столешницу худыми торчащими ребрами, как будто я взрослая, и у меня большая красивая грудь – это я мечтаю так.
- Все, я поела, я гулять!

Обычно (если я не с родителями, конечно) летом я гуляю в одних трусиках и сандаликах, иногда еще в майке. За лето я снашиваю несколько пар сандалий: они протираются на подошве, когда я скачу. А я люблю скакать! Друзья мои тоже уже вышли. Антон – большой , круглый, розовощекий, он сильный и веселый, все дразнят нас «женихом и невестой», но мы не злимся и не обижаемся, мы-то знаем, что мы просто старые друзья. Олег – худенький и смешной, с первого этажа. И Алик, я в него давно влюблена, но об этом никто не догадывается, только мой дедушка, но он никому меня не выдаст. Алик умный и красивый, и самый смелый, а еще он на год старше всех нас! А все мальчишки в меня влюблены, и это всем известно. Я даже не зазнаюсь, в этом-то и заслуги моей почти никакой, кроме того, что я «проверенный товарищ», просто я единственная девчонка в нашем дворе... Есть, правда, еще сопливая Наташка со второго этажа, но ей всего четыре – кто ж в такую влюбится!
Мы будем играть в казаки-разбойники с ребятами из соседнего двора. А еще в скверике неподалеку у нас есть шалаши!
Мы свободно передвигаемся по «городку», как взрослые называют наши несколько домов вдоль улицы Фрунзе и между Некрасова и Демышева. Городок.
Но сегодня у нас запланирована вылазка на другую сторону: через дорогу на Демышева к новостройкам. Там уже вывели второй этаж, и мы хотим набросать соломы и попрыгать. В выходные самое время. Здорово прыгать в кучу соломы со второго этажа, но что это?
- Шухер, сторож, бежим!
Ну, тогда надо насобирать жестяных крышек от минеральной воды. Мы заляжем в кустах вдоль трамвайных путей, а потом по очереди будем выбегать и складывать свои крышечки на рельсы: пройдет трамвай и их расплющит – это будут наши монеты. Особенно ценятся те, что от пепси-колы, но их трудно найти, они редкие. Часто нас ругают за это; один раз даже остановился трамвай, и сама вагоновожатая вышла и долго кричала нам вслед. Но нас не запугаешь!

Жажда замучила, но подниматься домой на четвертый этаж не хочется совсем, надо попросить седую бабушку Иванову с первого этажа, она часто сидит у окна:
- Бабушка Иванова, дайте, пожалуйста, водички попить! Холодненькой!

Да, и скоро пора бежать в противоположную часть городка. Когда спадает жара, к «Детскому миру» на углу приезжает поливальная машина, и добрый дядечка-водитель всегда поливает нас, и мы весело прыгаем в радужных брызгах. Так здорово! Жаль, что это длится недолго и бывает не каждый день.
- Айда, ловить водомерок в фонтане!
- Айда!

Солнце село, в мокрой одежде становится прохладно, и надо пойти переодеться. В нашем дворе на лавочке собираются все бабушки, громко разговаривают, смеются. И мы, наверное, сейчас устроим для них концерт. Сценой нам обычно служит крыльцо подъезда. А скамеечка, где сидят все бабушки (дедушки сидят неподалеку отдельно; у них свои разговоры и игры), прямо напротив. Я на этот раз расскажу стихотворение из моего любимого почти взрослого фильма:
Когда я вырасту и стану великаном,
Я всем разбитые коленки залечу,
И всех ребят из нашего подъезда
Я через крышу прыгать...
Что это? Я обрываюсь прямо на полуслове... Что-то произошло прямо сейчас... Не пойму... Во рту соленый вкус. Кровь?! Рука тянется к губам, язык быстро пробегает по зубам и обнаруживает на месте шатавшегося зуба соленый источник - зуб выпал!
- Зуб выпал, у меня выпал зуб!
От неожиданности я начинаю плакать и одновременно сквозь слезы улыбаюсь от гордости. Мы все начинаем искать зуб, ползаем на коленях и ощупываем теплый асфальт – темно – и нам попадаются только мелкие камушки. Алька смотался домой за фонариком. Нет, зуб исчез бесследно. Я расстроена, слезы текут сами собой, а я грязными ладонями размазываю их по лицу. Я знаю, что выгляжу глупо и смешно, но продолжаю плакать, и что-то острое так колет в груди. Дедушка утешает меня, гладит по голове:
- Ничего, теперь ты совсем взрослая, скоро в школу! Зуб мышка утащила. Пойдем домой, пора, умываться, мыть ноги и спать! – от этих слов я плачу еще больше, я реву. Я реву в голос, потому что вдруг понимаю, что стать взрослой не обязательно хорошо, потому что понимаю, что что-то теряю сейчас, и это не зуб, потому что чувствую соленый привкус крови во рту... А еще я реву от бешеного счастья и, конечно, из-за дельфина. Я реву, потому что не понимаю, как могу быть такой счастливой, если дельфин... как, вообще, могу быть такой счастливой и несчастной одновременно.
Взрослые тоже понимают, что это я из-за дельфина, и не ругаются.
А я по их глазам вдруг угадываю, в жизни так будет часто – счастье с соленым привкусом.

Я долго верчусь в кровати и не могу уснуть. Конечно, я понимаю, что никакой мышки не было, и зуб просто закатился куда-то, да его и не жалко вовсе, я рада... И вообще, столько всего, такой длинный был день, опять... Замечательный день, веселый и грустный, и жизнь такая интересная и сложная.
А завтра, завтра будет новый день!
Глаза слипаются...
Глаза.