Двадцать второй этаж

Да здравствует точка, да скроется тьма! Неплохо. Первая блистательная мысль, отточенная окрестными домами. Я не помню, как давно она появилась у меня, как вышла из моей головы. По-моему, это всегда было, и всегда была мысль моя.

И я всегда был точкой, а точка всегда мыслит о самой себе, вмещая в себя нечто большее: этажи, город, землю, меня.

И эта идеальная, закупоренная со всех сторон реторта, заполненная вакуумом моей жизни и умом моего бытия - бессильна как-то препятствовать мне.

Есть подоконник и стихи на нем. Томик Дюма, или Шекспира, или книга звонков-позвноков неведомого города. Есть, наконец, и город и моя точка зрения. А еще темнота...

Только точка состоит из темноты, если бы она была светом, её бы нельзя было увидеть, её бы не было, а, следовательно, не было бы меня, мира, города, земли, меня.

Но что же я обманываю самого себе, что же я так бессовестно завираюсь? Никакая точка не здравствует: она неподвижна, как неподвижен потолок, неподвижны стены, как неподвижен вакуум и я - относительно стенок реторты.

Я рад бы разбиться и ощутить костный хруст и замирание точек, но кто-то заботливо закупорил все отверстия перед тем, как я народился здесь.

Откуда им было знать, что на 22- м этаже, подобно пыли, заводятся такие ненужные точки зрения, как я. А, если они даже учли это - какое им дело до побочных эффектов, ведь им нужен вакуум, а не ум.

Кажется, за стенками реторты возможны открытия. Но меня не откроет никто.
Осталось дремать, кидаться в неподвижное окно и изредка досаждать мозгу каким-нибудь ненужным лозунгом.