Контора

Контора
(Начало 11.03.2010)
Глава 1.

Петербург. Середина июля. Кафе на берегу Невы. В сотне шагов вниз по склону водяное зерцало. Оно блещет, переливается так, что больно смотреть. Берега словно обрызганы разноцветной краской. Зонтики, шезлонги покрывают берег живописным натюрмортом. Белые, светлокоричневые, а то и обожжено-красные тела заполняли промежутки, плескались на мелководье. Все это двигалось, гудело, изредка доносились вскрики, смех.
На улице жара, а здесь тень, прохлада. Деревянные столбы, перекладины блестят янтарными каплями, вкусно пахнут смолой. Ветер ласково овевает затылок, перепрыгивает, пролезает через каменное ограждение, устремляется к реке.
Вместо потолка –полимертканный тент. Солнце пронзает его, видна огромная отпотевшая бутылка пива. Через весь потолок надпись: “Пиво “Балтика”. Изготовлено в лучших традициях немецкого пивоварения”.
Кафе собрали прямо на траве посреди тополиной рощи. Горьковато-терпкий аромат причудливо переплетался с запахом пива, вареных раков. Журчит, из крага вьется косицей пенистая струя, с говорливым бурлением наполняет кружку. На барную стойку навалился мужик. В клетчатой рубахе, серые волосы собраны на затылке в жидкий хвост. Из необъятных звезднополосатых шорт вырастают два поросенка. Во всяком случае такие же толстые и розовые. Мужик возбужденно вертел задом, пискляво шутил. Барменша хихикала, стреляла глазками по сторонам.
Ветер игриво шелестел листочками. Тени падали на тент, двигались, словно гладили. Сережки набухают –вот-вот распустятся и тогда прелесть местечка будет подпорчена. Хотя, если честно, и сейчас не очень. Петр зыркнул на взрыв смеха слева, буркнул:
;Гадство.
;Эти что ли?; кивнув на веселую компанию, переспросил Алексий.
;И эти тоже. Благополучные.
В словах Петра это звучало, как оскорбление. Руслан отвел взгляд, сказал неловко:
;Да ладно тебе. Все еще будет. Отрицательный результат –тоже результат.
;Таких результатов, знаешь, сколько было и еще может быть? –Руслан тяжко вздохнул, кивнул. Петр побуравил взглядом склоненную голову, закончил строго. ;То-то. Через два месяца из общаги попрут, стипендии с гулькин нос осталось, и чего мы добились?
Вопрос повис тяжелый, как супертанкер “Филадельфия”. Алексий, что с мечтательной улыбкой провожал официантку, нахмурился, под зализанной прической пролегли частые морщины. Он потер лоб, мрачно усмехнулся:
;Ничего… Кроме того, что узнали, как вежливо улыбаться и идти “на…” десятью способами, валить“в…” двадцатью и просто “идти, идти, идти…” Ну., последняя статья еще не закончена.
Не встречаясь взглядами, грустно посмеялись. Разглядывая исподлобья бизнесменов с ослепительно красивыми девушками, Петр сообщил с мрачной улыбкой:
;Кошмар сегодня приснился: мне тридцать лет и я работаю грузчиком в своей Сосновке. В винно-водочном магазине. 
Алексий оживился, черные как терн глаза блеснули:
;Так это же мечта всех грузчиков!
;Но я же не грузчик. Да, думаю, и вы ими стать не горите.
;Не горим, ;несчастливо согласился Руслан.; Черт!; он впечатал кулак в ладонь.; Достали эти троянские кони с затемненными стеклами.
Толстяк у барной стойки подскочил, колыхаясь как пудинг, обернулся. Шустро, ну, как засыпающая на морозе муха. Петр покосился на него; в поросячьих глазах испуг, рядом с опаской смотрит барменша; спросил негромко:
;О чем ты?
;Да все о том же. На встречу с работодателем идешь, как в воду бросаешься.
Петр сочувствующе покивал. Алексий замер, взгляд потускнел, глазные яблоки задвигались из стороны в сторону, полупустая кружка медленно опустилась. Парни угрюмо цедили пиво, Руслан тискал тараньку, как экспандер. Та уже не хрустела, половины чешуи осыпалось.Через полминуты Алексий выдохнул:
;Идея…; он поднял взгляд. Улыбка до ушей, глаза блестят, в голосе проскользнули щенячьи нотки.; Братцы, идея пришла!
Парни переглянулись, посмотрели на новатора с опаской, из-за соседних столов оглядывались, разговоры замирали. Петр приглушил голос, спросил настороженно:
;Что за идея? ;Алексий загадочно улыбнулся. Петр набычился, заявил категорически. ;Сразу говорю, что проценты за топтание земли русской брать не будем. В прошлый раз зуб выбили.; он задрал верхнюю губу, вместо переднего правого темная брешь, ; а сейчас вовсе челюсть могут снести.
;Не снесут.
Руслан опустил глаза на свои кулаки, хмыкнул. В Россию хилые да трусливые не приезжают. Они вообще никуда не приезжают: дома сидят. Петр посмотрел туда же, потом с сомнением на Леся:
;Ну? Что это у тебя за легкие деньги?
Лесь воровато оглянулся, несколько секунд испытующе смотрел на Петра, потом прошептал:
;А ты тайны умеешь хранить?
;Сам знаешь,; буркнул Петр.; Говори.
;Сказал бы, да ушей много, ;он поднялся, кивнул на толстяка. Тот стоял вполоборота, ухо шевелилось. ; Поехали, пока мутация не достигла угрожающих размеров. Этого уже можно к биолокаторам приспосабливать.

Общага. Комната восемнадцать квадратов. Прямо у входа отгорожен санузел, за перегородкой теснится стол, плита, навесной шкаф с посудой. В самом конце окно во всю стену. Солнечные лучи бьют наискосок, отскакивают от дужек трех кроватей. Слева еще три. Но Андрей и Сергей с Максимом уехали сразу после получения диплома, а вот их в родные пенаты не тянет. Да и, к слову, возвращаться совсем не в Москву. Руслану в Дагестан, Лесю –в солнечный Магадан, ну, а мне в Сибирь.
Лесь сразу же включил вентилятор. Большой, напольный. Скарлет завыл, погнал по комнате теплый воздух. Но и то облегчение. Лесь цопнул из холодильника бутылку с минералкой, завалился на кровать, блаженно жмурился, ерошил волосы.
Руслан зашел в туалет, зажурчала вода. Трубы угрожающе заревели, завибрировали, посыпалась штукатурка.
;Шайтан! Сколько можно? Надо починить.
;Ага.
Руслан вышел, встретился с взглядом Петра. Тот стоял посреди комнаты, руки в боки, морда лица саркастичнее не придумаешь. Разозлившись; вечно этот конопатый насмешничает ;вскинулся:
;А что!? Думаешь: не сделаю? Мамой клянусь!
;Ну-ну, ;Петр поднял руки.; Это лишнее. Сказал –сделал. Вот и все.
Руслан грозно посопел, отобрал у Леся бутылку. Пока тот изображал рыбу на берегу, Руслан в три глотка отпил половину, кинул остатки назад.
;Ну?; выдохнул он.; Что за идея?
Лесь подозрительно покосился на Петра. Допив минералку, он отрыгнул, спросил сипло:
;Каков напряг в поиске работы?
;Каков, каков..,; Руслан пожал плечами.; Сам знаешь. Такое чувство, что в скоростном поезде проносишься мимо жизни.
;Или жизнь мимо тебя, ;поддакнул Петр. ;Тратишь кучу времени, а в итоге ноль. Работодатель говорит одно, а на самом деле совсем другое. Поэтому, видимо, и возникает такое паскудное ощущение. 
Лесь хохотнул, потер руки, глаза блестели, как у пакостного кота.
;Так-так… И что?
;Да ничего, ;сердито ответил Петр.; Искать надо. Все через это проходили.
Хитро прищурившись, Лесь сказал елейным голоском:
  ;Но мы же не все. Не так ли?
;Руслан скривился, буркнул:
;Ну-ну, гений. И чем же мы отличаемся?
Лесь тонко улыбнулся:
;Вообще-то каждый из нас целая вселенная, ; парней перекосило, Руслан издал такой звук, словно слон испортил воздух.; Ладно, ладно, не будем о высоком. Петька, только не надо плеваться: техничка в отпуске, так что мыть нам. Насчет остального ты прав: мы покупаем кота в мешке, конечно, если находим работу не через знакомых. Но если подойти к поиску работы принципиально с другой стороны?
;Хоть круть, хоть верть, ;буркнул Руслан, ;а жопа сзади, на всеобщем обозрении. Причем на данный момент наша, голая и безработная.
Петр кивнул, упав на кровать, хмуро уставился в потолок. Видя, что теряет внимание, Лесь заторопился:
;Конечно, вы правы, однако, представьте такую ситуацию: человека уволили, а он, нисколько не смущаясь, приходит на биржу, а лучше домой, открывает папку с названием “Работа”, а там перечень городов, фирм. Кликаешь по любой и видишь адрес, телефон, вакансии, условия труда…
;В смысле? ;не понял Руслан.
;Ну, там черная или белая зарплата, сколько в реале платят, какой график, место работы, есть или нет служебный транспорт, перечень льгот, если имеются, и так далее.
Парни молча переглянулись, Петр спросил озадаченно:
;Это все здорово, но мы-то здесь при чем?
Лесь всплеснул руками, завопил возмущенно:
;Как “при чем”!? Ты представляешь, каким спросом будет пользоваться такая информация?
Петр на секунду задумался, потом кивнул:
;Признаюсь: немалым. Ну, и что?
Лесь возвел очи к горе, молча выругавшись, прошипел:
;Ну, вообще лузеры! Если эта информация будет у нас, то почему бы ее не продать?
Руслан расцвел. Продавать он любил: это у него в крови. Питер хмыкнул, хмуро поинтересовался:
;И как ты собираешься решить проблему множества “если”?
Лесь бегал по комнате, как заведенный, глаза блестели, на лице проступил  лихорадочный румянец.
;Молодец! Правильно поставленный вопрос есть половина ответа. ;Лесь задумался, но бегать не прекращал. На третьем круге вскинул голову. ;Есть контакт!
;Главное, чтоб безопасный.
;Лучше не придумаешь. Смотри: сперва можно воспользоваться городским справочником. Звоним, представляемся, допустим, соискателем на должность главбуха и выспрашиваем все условия.
Руслан недоверчиво хмыкнул, а Петр сказал мрачно:
;Так они тебе и выложили все секреты. Я обзвонил десятка три, секретарша пела сладко-сладко, а когда на место приходил, сотрудники говорили совсем иное, ; он махнул рукой, ;Да что тебе объяснять…; отвернулся к окну.
Лесь кивнул. Он заметался по комнате, кусая ногти, бормотал:
;Надо, надо что-то придумать. Это наш шанс, шанс...
Петр покачивал головой, а Руслан смотрел в потолок невидящим взором. Желваки вздулись, он сел с истошным визгом пружин, перевел твердый взгляд с Леся на Петра.
;Понимаю, ;сказал Руслан и повторил тяжело. ;Понимаю… Каждому в детстве хотелось стать волшебником или супервойном, друзей спасти, врагов победить одной левой, но пора взрослеть.
Петр помрачнел, смотрел исподлобья:
;Зачем ты это говоришь?
Руслан невесело усмехнулся, развел руками:
;Мечтать не вредно: сам бывало… Но давайте будем реалистами. Можно придумать и разработать множество заманчивых идей, что враз сделают нас богатыми и толстыми, но все они обладают одной чертой. От плана до реализации слишком большой шаг.
;Например?
;Находим в инете карту, где указаны месторождения золота, отправляемся туда, разрабатываем –а дальше малиновый пиджак и золотые цепи. Ну, или второй этап: продаем добытое золото, вкладываем в какой-нибудь бизнес, а дальше тот же набор.
;К чему ты это?
;Эту идею нам не потянуть.
Руслан сказал так просто, что Лесь замер, руки опустились, посмотрел умоляющими глазами на Петра:
;Петь, ;протянул он жалобно, ; ты ведь программер от бога. Ты же вирусы ляпаешь, как Ленка бутерброды. Неужели не сможешь сделать что-нибудь такое-эдакое?..
;Какое “такое”? ;с подозрением спросил Петр.
;Ну, такое…; Лесь подвигал пальцами, словно вязал колдовской узор. ;Нужно, знать, когда они врут, а когда нет. Ведь инфа у нас должна быть самой, что ни есть, достоверной, иначе роста продаж не видать, как своих ушей.
Петр усмехнулся, поскреб затылок, сообщил нерешительно:
;Вообще-то банковские операции через инет проходят. Перечисления хоть в налоговую, хоть на покупку авто оставляют следы по-любому.
Лесь оживился, победно глянул на Руслана:
;Ну, вот: я же говорил!
;Да только прочесть не всякий сможет.
Лесь опал с лица, искательно глядя Петру в глаза, спросил:
;Но ты ведь сможешь?
;Попробую, ;скромно ответил Петр. ;Но скажу честно: это еще не самое сложное. А вот, как определить, в каком предприятии кому сколько платят, какой климат, график работ… Я имею ввиду реальный –вот это задачка.
Лесь подвигал губами, вынужденно признал:
;Да. Похоже с рабочими все таки придется встречаться.
Облокотившись на угол, Петр кивнул, сказал в пространство.
;А это работа… К тому же немаленькая.
Они переглянулись с Лесем, в глазах последнего промелькнуло затравленное выражение. Не подымая головы, Руслан буркнул:
;Сами мы не справимся.
;Да,; обреченно выдохнул Лесь.
;Надо нанимать людей.
;Человек двести,; со значением намекнул Петр. ;И это минимум, если планируем уложиться хотя бы в месяц.
;Да, ;еще печальнее согласился Лесь,; надо.
;Но где их взять за просто так?
;Негде.; Лесь опустил гриву, сказал, запинаясь.; Простите, ребята… Ничего не получится.
Руслан стиснул челюсти, сказал отрывисто, со злостью:
;Лапки кверху поднять всегда успеется. Я сказал, что за бесплатно работать не будут, но не сказал, что не будут вообще.
;Но как!?
;За плату. Деньги есть.
;Так что ж молчал!?; вскрикнул с сердитой радостью Лесь и протянул руку.; Давай.
Руслан усмехнулся, покачал головой:
;Есть, но пока не у нас.
В глазах Леся погасли огоньки. У Петра спала с лица неуверенная улыбка. Он поджал губы, покачал головой.
;Нет, и не уговаривай.
;Я думал, что вы хотите выбраться из этой ямы.
;Хотим, ;подтвердил Петр.; Но живыми и по возможности целыми.
Руслан пожал плечами, заметил с философским флегматизмом:
;Смотря что понимать под жизнью. Ладно, забудем.
На лице Леся видна борьба, поочередно сменялись выражения отчаяния и надежды. Руслан вытащил из стола сумку, достал блокнот. Страницы шелестели, Лесь с тревогой следил, потом спросил:
;Потерял что?
;Телефон аэропорта.
;Зачем он тебе?
Продолжая листать, Руслан ответил угрюмо:
;Вчера брат звонил. Сказал, что стадо разрослось в этом году так, что одному не справиться –придется делить. К тому же надо гнать к подножию гор: на наших склонах траву повыжгло.
;И что?; еще тревожней спросил Лесь.
;Поеду домой, ;на каменном лице проступила кривая улыбка, ;стану начальником баранов. ;он перелистнул на последнюю страницу.; А вот… Нашел.
Руслан потянулся к телефону. Лесь перехватил руку.
;Постой. Что ты предлагаешь?
;Уже ничего.
Руслан дернул руку, но Лесь не отпускал, сказал настойчиво:
;Но ведь идея же была. Была?; Руслан кивнул.; Расскажи.
Руслан помолчал, нехотя ответил:
;Из Ирака через Дагестан в центральные области России налажен трафик китайского оружия. Ни продавцы, ни покупатели банкам не доверяют –оплата наличными.
;Криминалу у нас дорога,; со злой усмешкой согласился Петр.; Но нам что с того?
;Так уж получилось, я знаю, где и когда произойдет следующая встреча.
Петр задумался, а Лесь обрадовано заявил:
;Аа! Понятно: по-родственному помогут, ;в голосе проскользнули завистливые нотки.; Повезло, что ты мусульманин: вы друг другу, как братья.
Руслан криво усмехнулся, хмыкнул:
;Ага. Дадут, догонят, потом еще дадут. Аллах видит, дадут так, что не унесем.
Лесь выпучил глаза:
;Но у вас же этот.., как его… ; он пощелкал пальцами. ;Ааа! Закят.
;Нам три процента не хватит.
Лесь сделал лицо, как у мистера Пита, глаза забегали:
;Так давай лет за десять возьмем. ;он вскинул взгляд.; А?
;Меня уговаривать не надо: я бы взял и за двадцать, но не думаю, что те ребята согласятся на такой каламбур.
;А почему нет? Мы скажем, что бедные-бедные, достойные-достойные,; Лесь толкнул Петра вбок,; Петь, что молчишь!?
Петр вздрогнул, оглядел друзей, словно очнулся:
;О чем вы? 
;Да вот: думаем бедные мы или не очень.
;Бедные.., бедные,; повторил Петр, словно пробуя слово на вкус.; Да. Пока мы бедные. Во всех отношениях.
;Так что, как думаешь, дадут?
;Может быть, дадут, ;Петр закинул руки за голову, задумчиво рассматривал потолок.; Раз, другой… В ухо.
;Эх,; выдохнул Лесь с сожалением,; значит, придется отбирать.
Руслан пожал ему руку, одобрительно прогудел:
;Речь не мальчика, а мужа. А то "дадут –не дадут".
;А вас не учили, что чужое брать нехорошо?
Лесь пожал плечами:
;Мой папа говорил, что у акумов можно брать все, что нужно людям, включая жизнь.
Руслан дернул щекой, неприязненно покосился на избранного.
;Воровать-харам, грабить –харам,; подтвердил он,; но это у честных, порядочных людей. Но даже у них можно, если от их имущества зависит судьба общества.
;Вот-вот. К честным, добропорядочным гражданам наших клиентов сложно отнести, да и дело мы задумали нужное.
Руслан кивнул, оба с ожиданием уставились на Петра. Тот с минуту хмурился, потом лоб разгладился. Петр бесшабашно улыбнулся, махнул рукой:
;Ладно уж, умники, но с голыми руками туда идти не советую.

До окошка на уровне пояса еще три человека: две тетки и бабулька не выше окна. Петр окинул скучающим взглядом помещение. Кругом стеклянные витрины. Справа гипертонические средства, противовоспалительные, от варикоза… Слева стену занимают половые проблемы: противозачаточные, прокладки, тесты для беременных, игрушки одна другой круче. Прямо над окном жвачки, витамины, леденцы, все те же презервативы: видимо для самых нетерпеливых. Старушка отошла, держа в сморщенных ладонях сдачу и пачку клафелина. Петр наклонился.
;Девушка, дайте, пожалуйста, очки.
;О!; она очаровательно улыбнулась.; Вы как нельзя вовремя. Только вчера пришла новая партия. Эксклюзивный дизайн от Гарика Сухарева, качество стандартизировано, сертифицировано и соответствует госту.
;Какому?; прищурился Петр.
;Самому современному!; нимало не смущаясь, ответила фармацевт и продолжила напористо. ;Есть оправы серебряные, позолоченные, золотые и с камешками. Повернитесь, пожалуйста, в профиль. Так… Ну, вот! Я же говорила! У нас есть то, что подойдет только Вам, подчеркнет Ваш стиль, сделает лицо неповторимым, а выражение значительным.
Петр интеллигентно улыбнулся, сказал чуть картаво:
;Благодарю, но я поклонник Булата Окуджавы. 
;Булата.. Окуджавы?; девушка растерянно заморгала, потом сказала с неуверенной улыбкой.;  Что-то знакомое. Это не он в прошлом году занял десятое место на Евровидение?
;Вряд ли. У него стиль другой. ;Петр вгляделся за ее спину, отставил носок, пропел с просветленным взором.; Вон там средь суетного хлама висит блестящее зерцало, где черепахова оправа милее злата-серебра.
Челюсть у кассирши упала бы на пол, если бы не стойка с кассой.
;Пппростите, но это же специально, чтобы оттенять красоту и подчеркивать ультрамодные стили суперсовременной коллекции очков.
;Что вы говорите?
;Правда, правда,;заверила кассирша.; Моя напарница привезла их из деревни: от бабушки остались вместе с комодом и патефоном.
Глаза у Петьки заблестели, он заломил руки:
;Ах, что ж вы сразу не сказали!? Это уже не просто вещь, у нее своя душа,; он жадно смотрел на очки,; да., я вижу ауру. Такая зеленая с перламутровым оттенком. Ах, как она таинственно и вместе с тем надежно переливается. Беру! Всенепременно беру.
Девушка отодвинулась, смотрела опасливо, как на бесноватого, но спорить не решилась, положила перед окошком очки:
;Сто рублей.
;Так дешево?; удивился Петр и сказал с пылом.; Я бы дал за них тысячу, две! За такое сокровище ничего бы не пожалел!
;Нет, нет, мы не имеем права накручивать.. слишком уж.
Петр примерил очки, покрутившись перед витриной, задрал верхнюю губу:
;Здорово! Сейчас в парикмахерскую, а потом к стоматологу. Буду кудрявый и кривозубый –вылитый Булат.

Петр шел по тротуару, щурился по сторонам. Дома двигались расплывчатые, справа гудело, проносились смазанные пятна. Со всех сторон толкали, а может, и он толкал. На всякий случай Петр смущенно улыбался, бормотал:
;Извините, простите…
Кто-то ругался, кто-то ворчал, один раз посоветовали протереть очки. Петька пожимал плечами, улыбался, улыбался. Помаленьку сдвинувшись к стенам, он шел медленно, вглядывался в вывески. Петька ощущал себя, словно ложка в наваристом украинском борще. Вокруг было жарко, влажно и бурливо. Голоса вычленялись из гула, бросались в глаза огромными лицами: сердитыми и равнодушными, мужскими и женскими, старыми и молодыми, бледными, загорелыми, а то и вовсе черными, блестящими ; тут же исчезали, словно лишь на мгновение обретали индивидуальность, но болото конформизма засасывало, не давало выбраться.
…Петька бродил по солнцепеку не меньше трех часов. Во всяком случае жгло уже не макушку, а правую щеку, да и жрать хотелось немилосердно. За это время прошел не меньше двадцати продовольственных магазинчиков, столько же с одеждой, пятнадцать с обувью, три ювелирных, несколько гипермаркетов. В затылке заболело, в висках начали перестукиваться два дятла. И чем дальше, тем мощнее: видимо, в раж вошли. Подумывал уже очки снять: хрен с ним, с образом ботаника, но тут вывеска: "Дачка. Садовод".
В груди бухнуло. Петр встал, будто катер напоролся на мель. В спину толкнуло, кто-то прошипел, словно на мозоль наступили :
;Черт слепошарый! Нарожают уродов. Душить вас в колыбели вмести с мамками!
;Да, да,; пробормотал Петр,; я вас тоже люблю.
В магазине Петька чуть ли ни елозил носом по витринам, да и то видел смутно, словно за мокрым стеклом.
;Молодой человек, может быть, вам подсказать?
Петька поднял голову, в паре метров за прилавком колыхалось нечто объемно-белое. По форме оно напоминало снежную бабу. Стесненно улыбнувшись, Петька кивнул:
;Если вас не затруднит.
;Это наша работа,;глубоким контральто ответило пятно. ; Что вы хотите купить?
;Удобрение.
;Нет ничего проще. В этом направлении мы работаем уже двенадцать лет. И скажу без ложной скромности: в Ленинградской области у нас нет конкурентов. В остальных регионах России наше присутствие становится с каждым годом все больше…
У продавщицы кончилось дыхание. Пока набирала воздух, Петька торопливо вставил:
;Да, конечно, конечно. Это все прекрасно, но как же насчет удобрений?
Но сбить пластинку оказалось непросто.
…;Более того: семь лет назад наш холдинг вышел на международный уровень. Мы поставляем азотные удобрения Латвии, Литве, а также Финляндии. Уже то, что эти страны отказались от других поставщиков и целиком перешли на нашу продукцию, говорит о многом. Идеальное сочетание цены и качества позволяют холдингу "Урожай" стремительно расширяться и захватывать все новые рынки сбыта…
;Урожай? Как здорово. А мне для урожая удобрение нужно.
…;В составе нашего концерна три научно-исследовательских института, двадцать семь частных разработчиков. Каждую неделю в производство поступает новая смесь, изготовленная индивидуально для каждой конкретной культуры…
Петр с тоской огляделся; где-то должен быть диван, но видно только три светлых пятна: узкий прямоугольник до пояса и два больших квадрата. Промеж них –разноцветно-темное;  нет, похоже не найдет. Петр пошел к выходу… В спину догнало удивленное:
;Молодой человек, вы куда?
;Пойду за удобрением. Дед убьет, если к вечеру не приеду.
;Но я же сказала,; растерялась женщина, ; что мы лучшие.
Петька отмахнулся, ответил в раздражении:
;Мне нужно удобрение, а не его реклама. У меня от нее изжога.
;Да, да, я прекрасно вас понимаю,; заторопилась женщина.; Вам какое: жидкое, или в гранулах?
Петр заколебался, потом выдохнул, проворчал:
;Не знаю. Дед всю жизнь удобрял навозом, но силы не те –растаскивать тяжело. А у меня зрение слабое.
;Тогда рекомендую вам "Альфавит Био Про". Это минеральный комплекс широкого спектра действия. Он подходит для всех овощей, плодово-ягодных культур и ограниченно для цветов. Одна крышечка разводится на ведро, которого хватает на квадрат обрабатываемой площади. Стоимость одной бутылки –сорок рублей. А хватит ее вам на полсотки.
;Гм.,; Петр почесал затылок.; Восемьдесят.., ну, пусть сто рублей сотка… Значит, за все про все тысяча. А подешевле ничего нет?
Пятно вздохнуло, сказало враз потускневшим голосом:
;Есть. Амиачная селитра –традиционное удобрение, проверенное временем. ; дальше пошла вялая реклама.; Со дня изобретения прошло более шестидесяти лет. И все это время она показывала неизменно превосходный результат.
;Да, да. ;обрадовался Петр.; Дед, кажется, о ней и говорил.
;Ну, и замечательно. Вам какую? Натриевую, калиевую или смесь?
Петр почесал затылок, смущенно ответил:
;Дед сказал: "Езжай, внучок, на, в город, три о селитре",; значит, натриевую.
;Хорошо. У нас фасовка по пять, десять, двадцать пять и пятьдесят килограмм. Чем больше тара, тем меньше стоимость килограмма. Какую вам?
;Ээ… А сколько будет стоить пятьдесят килограмм?
;Пятьсот рублей.
;А двадцать пять?
;Триста пятьдесят.
Петр поколебался, морщил лоб, шевелил губами, словно подсчитывал выгоду, потом махнул рукой:
;А, ладно, давайте полусотню.

Автобус проехал, забрав с собой тень, но оставил удушливую пыль и вонь ЦГ. Петька закрыл глаза, задержал дыхание. Пыль отнесло в сторону, но часть, влипнув в пот, осела на плечах, груди, скрипела на зубах. Шагах в десяти что-то тарахтело, словно минитрактор, Петька различал расплывчатый силуэт мотороллера, а на нем человек. Петька снял очки, глаза заломило, затылок сдавило.
;Петр..,; выдохнуло с кавказским акцентом.; Ты что ли?
;Я. Тьпфу…; в пыль покатилась коронка с кривыми зубами.; Какой идиот в моем возрасте поедет в город за удобрением?
;Ну, ты вроде бы не идиот, ;пробормотал Руслан. ;во всяком случае не совсем.
Петька стегнул злым взглядом по широченной спине, свалил мешок в кузов. Бухнуло, скрипнули рессоры, мотороллер просел на правый борт. Петр с натугой разогнулся, выдохнул сквозь зубы:
;Знаю. Поэтому и пришлось маскироваться под забитого четырехглаза. ;он сел на заднее сидение, спросил с нажимом. ;Обычные парни что в городе делают?
;Не знаю,; Руслан пожал широченными плечами.; Мои братья работают от зари до зари: строят, копают.
Петр нехорошо усмехнулся, сказал со злым сарказмом:
;Как же! Не знаешь!
Руслан ничего не ответил, только прибавил газа.
Ветер свистел, состязался в громкости с ревом мотора. Петр прокричал на ухо другу:
;Все купили!?
;Да! Только солярка осталась.
;Ну, этого добра здесь навалом. Что Лесь-то делает?
;Обустраивается. Когда уезжал, борщ варил. Уже должен быть готов.
По бокам поля, поля... Ярко-зеленые они резко отличались от травы по обочинам. Ровные как стол, лишь изредка видны одна-две березы, что каким-то чудом, а может быть, и по стратегическому замыслу березовой рощи оказались в тылу врага.
Через пять минут догнали стог сена. Он трясся по обочине, за ним тянулся шлейф пыли. Стог старался убежать, но Руслан, прибавив ходу, обогнал, открылся тягач –самоделочный тракторишка из фанеры, стекла и уголков. Живой запах сена вместе с пылью и непрогоревшим дизелем забил ноздри –Петька чихнул, улыбнулся осоловело.
;Будь здоров!
;Буду.; ответил Петр бодро и прокричал. ; Надо ли?
;Что?
;Ну, это: обустройство. Нам же всего на пару дней.
Руслан чуть повернул голову, крикнул через плечо:
;Это же Лесь! Ему ложка не на месте, что для меня свинина.
;Да, ;хмыкнул Петр.; Это надолго.
Через три минуты поля уперлись в золотисто-зеленую стену. Та постепенно приблизилась –и вот уже по бокам негромко шушукаются кудрявые березы, тянутся к солнышку стройные осины, а ели грозят неведомому врагу угрюмо-зелеными острогами. Раскаленная болванка упорно преследует, сыплет искрами, накаляет правый бок. Петр облизнул пересохшие губы, с надеждой заглядывал вперед. Но деревья и не думали приближаться, неторопливо двигались метрах в пятидесяти от обочины. Да и тень они не отпускали дальше тридцати шагов.
Постепенно дорога забирала вверх. Ельник редел, но не успели березы восторжествовать, как пали под ударами сосняка. Тот подступил к самой дороге, выпростал лапник едва ли не до середины. Но едва Петр вытер пот, как золотистые стволы разбежались, открылся длинный пологий спуск, а в самом низу чуть колыхалась серебряная лента.
За рекой склон покруче, на холме виднеются огороды, дальше дома. Большинство неказистые, но в километре по левую руку тянутся настоящие особняки: из кирпича, природного камня. У кого-то крыши блещут металлочерепицей, но у большей части виден неповторимый рисунок битумной черепицы.
Ушей коснулось негромкое порыкивание, в следующий момент из-за поворота за рекой вынырнули три мотоцикла, звук мотора тут же подскочил на десяток децибелл. Хромированные корпуса немилосердно блистали. Мотоциклы неслись, словно три огня, оставляли за собой пыльный шлейф. На каждом по два человека, у всех длинные волосы. Не успели досчитать до трех, как рев охватил со всех сторон, мимо пронеслись елочные игрушки. За рулем накачанные парни в коже и металле, на груди, плечах татуировки. За спиной блестят глазами полуголые девицы. Петр проводил ошалелыми глазами последнюю: рыжие, как пламя, волосы, колдовские глаза. Она повернулась, задорно улыбнувшись, высунула язычок, и в следующий миг мотороллер накрыло пыльным облаком.
Мотороллер протрясся по деревянному мостику. В щели поблескивало, слева под мост вливалась темная патока и так же неспешно выкатывалась с другой стороны, чуть шевелила кудри ивняка. Петр потрясенно оглядывался, но мотоциклы уже скрылись из виду, а вот и последние звуки рассеялись, только удалялось за спиной журчание. В сердце защемило, цвета поблекли.
;Ты что там увидел?
;Красивая…
;Где? Кто?; Руслан оглянулся, посмотрел по сторонам, в небо, перевел удивленный взгляд на друга. ;Ты о ком? Нет же никого.
;Там… Ну… Только что проехали.
;Ааа., ;разочарованно протянул Руслан. ;На мотоциклах. Так они ж наркоманки, пропащие.; Он махнул рукой, отвернулся.
Петр набычился, буркнул в спину:
;С чего ты взял?
;Рокеры. Они ж все или курят, или колются. У них этот.. стиль такой.
;Ты случайно с панками или неформалами не спутал?
;Шайтан пусть их различает. По мне так они близнецы и братья. Собрать бы всех да скинуть с самой высокой горы Кавказа. Любят нирвану, так пусть летят сволочи.
Петр поджал губы, нахохлившись, мрачно зыркал по сторонам.

Входная приоткрыта, где-то монотонно жужжит. Петр вошел в сени –с плеч словно сдернули невесомую грелку, повеяло прохладой. Он с облегчением выдохнул, распахнул дверь в дом. Жужжание превратилось в гул, Лесь в зале сосредоточенно драил ковер. За спиной хмыкнуло, Руслан крикнул, перекрывая шум:
;Не успел отвернуться –уже у кого-то пылесос скомуниздил.
;Врожденное, наверное,; поддакнул Петр с кривой улыбкой.; С молоком матери.
Лесь вскинул голову, ответил с ухмылкой:
;Да девчонки одолжили. Коттедж в петровском стиле видели?
 ;Это из красного кирпича с арками?
;Да. ;глазки стали масляные.; Там две сестренки со стариками.
;С родителями?
;Нет. Те в штатах что-то с недвижимостью мутят, а здесь дед с бабкой, пенсионеры. Правда, их вряд ли заботит повышение пенсий.
;Почему?
;Так у них на Дальнем востоке прииски. То ли золото, то ли алмазы.
;Ну, ты даешь!; присвистнул Петр.; Наш пострел везде поспел.
Он подбросил мешок на плече, шаркнув ногами, перешагнул порог. Лесь выпучил глаза, перехватил пылесос, как дубину:
;Куда!?; заорал он.; Куда прешь!? В сени тащи.
Петр благоразумно отступил, проворчал в пол:
;Какие еще сени? Я откуда знаю?
Губы Леся зашевелились; то ли возносил молитву Гашему, то ли шептал ругательства; он ткнул в сторону печки, где на самом краю кастрюлька, из-под приоткрытой крышки вырывались струйки кисловато-мясного пара:
;Руслан.
;Да!
;Накладывай! А остальные за мной.
Лесь протиснулся между ними, нетерпеливо оглянулся
;Есть, товарищ командарм,; разворачиваясь, буркнул Петр.; Бегу, лечу.
Лесь с недоверием покосился через плечо, распахнул дверь сарайного типа: рассохшиеся доски, две перекладины, укосина.
;Давай сюда.
Внутри темно, на противоположной стене окно. Оно забрано досками, в щели бьет свет, видно какие-то строения. Несколько шкафов, столы, стулья, пара холодильников. Как покупали новое, так мебель надо было куда-то девать, а выбрасывать жалко. Вот и складывали сюда: на всякий случай. Петр свалил на ближайший стол –бухнуло, взвилось облако пыли. В носу засвербело, Петр ринулся наружу, едва не сшиб Леся, оглушительно чихнул.
;Будь здоров.
;Спасибо,; с чувством поблагодарил Петр.; Не ожидал.

Руслан ковырялся в лапше , с подозрением посматривал на друзей. Те уплетали, только за ушами трещало.
;Свинины нет?
;Ты что!? ;испугался Лесь.; Как я могу?
;Кто вас знает, ;буркнул Руслан.; Вы ж, когда выгодно, "иоаны", а нет, так быстрее молнии в иванов превращаетесь.
;Но-но, не надо грязи. Когда попадается, свинину я Петьке перекладываю.
Руслан стиснул челюсти, медленно отложил ложку. Лесь приподнял брови:
;Ты чего?
;Сыт.
Руслан поднялся, Лесь ухватил его за рукав:
;Да брось ты, Русик! Ешь, не обращай внимания. Я ж просто пошутил. Мясо – кошерней не найдешь. Даже у ребе Йосефа не такое чистое.
После обеда, сверяясь со списком, Петр осмотрел покупки.
;Так… А где древесный уголь?
Лесь открыл холодильник:
;Вот.
Петр оглядел его снизу до верху, заглянул в морозилку.
;Где? Тут же одно мясо.
;Не-е-е,; хитро улыбаясь, протянул Лесь,; это древесный уголь и приятно проведенный вечер.
;Ты о чем?; не понял Петр.; Какой еще вечер?
;Обычный. Пожарим шашлыки, с девушками пообщаемся… Ну, и уголь добудем.
;Мать-перемать!; выругался Петр.; Нам еще баб не хватает! И так со всех сторон пялятся. Как же, новенькие! А ты сам шпионов привести хочешь. Им же смолчать –смерти подобно. Хоть сразу в мусарню топай: за повинную, глядишь, скостят малость.
Лесь заморгал, залепетал:
;Я ж пылесос брал. А за амортизацию кто расплачиваться будет? Сосед?
;Это твои проблемы,; отрезал Петр,; а нам сейчас не до баб.
Лесь помрачнел, пожав плечами, отступил, но тут кашлянул Руслан. Он тщательно облизал ложку, положив на стол, пророкотал:
;А в самом деле… Почему бы и нет?; Глаза инноватора вспыхнули надеждой. На удивленный взгляд Петра, Руслан пояснил.; Сам же говорил, что к нам сейчас пристальное внимание.
;Ну.
;Не нукай: не запрягал. Лучше скажи, как посмотрят на молодых парней, которые вместо того, чтобы наливаться пивом и щупать доступных девок, жгут и скоблят, жгут и скоблят.
;А что,; желчно осведомился Петр,; наоборот делать?
Руслан переглянулся с Лесем, на губах обоих возникли паскудно одинаковые улыбки.
;Зачем? Ни наручники, ни рубашку с длинными рукавами что-то примерять не хочется. А вот шашлычок в компании с красивыми девушками вряд ли у кого вызовет подозрение.
Махнув рукой, Петр буркнул: "Делайте, что хотите",; спрыгнул в подпол. Под ногами пискнуло, зашебуршало.
Рука нащупала выключатель –вспыхнул свет. Во все щели прятались двухвостки, медленно ползали серые мокрицы, замирали, словно страусы. Свет тусклый, от единственной лампочки. Да и та, похоже, из первой партии, а то и экспериментальная ильичовская . Вкрутили и забыли –вот что значит запас. Петька протер стекло –сразу посветлело, а тени от лаг стали четче, насыщенней.
Прохладно, пахнет сыростью и картошкой. В углу между кирпичной стенкой и глиняным полом плесень, тянутся к потолку бледные длинные, как черви, ростки. Старые хозяева то ли забыли, то ли просто плохо подчистили, но пропустили картофелину. А та и не унывает, цепляется хрупкими корешками, питается теми крохами, что падают сквозь отдушины и щели в досках.
Присев на корточки, Петр пощупал грунт –прохладно. Самое то. Наверху топало, переговаривалось, потом хлопнуло, затихло. Вырыв ямку, Петр поставил туда эмалированную кастрюльку и вылил туда жидкость из бутылки. Медленно и не спеша, медленно и не спеша, ведь это не клюквенный сироп, а девяностопроцентная кислота. Пятилитровая емкость наполнилась до середины, а в бутылке с названием “ашдваэсочетыре” осталась еще половина.
Так… Следующий этап –это гидроперит или пергидроль –в парикмахерских средство для обесцвечивания волос. А у нас что? Петр порылся в пакете, под пальцами зашуршало. Таблетки “Гидроперит”. Ну, и сойдет. В принципе то же самое, только связанное тиомочевинной. Бульк, бульк, бульк… Одна за другой таблетки падали в кислоту. Петр помешивал раствор строительным градусником, периодически щупал. Когда нагревалась до семидесяти градусов, ждал, затем снова. Через два часа таблетки перестали растворяться, а температура медленно опускалась. Шестьдесят, пятьдесят, сорок… Еще через тридцать минут остыла до подвальных пятнадцати. Петр передернул плечами, с тоской посмотрел наверх. Можно было бы что-нибудь накинуть, но вылезать влом, к тому же процесс, процесс идет.
Петр потер лоб. Дальше ацетон. Вроде бы. На всякий случай он сверился с бумажкой. Да, точно. Зажимая нос, Петр вылил десять пол-литровых бутылок, подождал, но ничего не происходило.
;Ладно,; откинув крышку, проворчал он,; посмотрим, что завтра будет.
В приоткрытую дверь слышались голоса. Петр насторожился: среди порыкиваний Роберта и преувеличенно веселого тенорка Леся проскальзывал звонкий, как колокольчик смех, пахло костром и жареным мясом. Сердце трепыхнулось, заколотилось. Озадаченный Петр вскинул брови, толкнул дверь. Руслан спиной, широченный как шкаф, Лесь разрумяненным профилем, в глазах отблески, шашлыком размахивает сволочь. Ну, я вам сейчас!
;Что,;прищурившись, прошипел Петр.; Еще не готово? Только не говорите, что были занятые важными, ну, просто наиважнейшими делами.
Руслан обернулся –открылся костер и… Петр почувствовал себя так, словно саданули под дых. Прямо напротив бревно, но не оно заинтересовало, понятно не оно, а то что сверху: две девушки. Хотя нет…  Девушка там одна, а все остальное просто жалкое подобие, бледный оттиск. Друзья начали отодвигаться на второй план, зеленые звезды разрастались, заняли полмира…
;Ты что, Петр –сан? Как мог такое подумать? Как раз поспели. Кушай, пожалуйста.
Петр вздрогнул, опустил взгляд на мощный запах жареного. Шашлык…
;Мы только вчера вернулись из Израиля, ;щебетала золотоволоска. ;Это было бесподобно! Море, солнце и песок –вот что такое Израиль. Ну, и конечно, море позитива.
Девушки переглянулись, засмеялись каламбуру. Обе вскидывали головы, выгодно поворачивали шеи. Глазки блестели, зубки сверкали. У Руслана; отметил Петр с неудовольствием; глаза выпучились, как у рака, еще чуть-чуть и упадут меж округлых золотистых шаров. Руслан пророкотал неуклюже:
;Вы, наверное, из воды не вылезали?
;С чего вы так решили?; с улыбкой Мадонны осведомилась златовласка.
;Ну… У вас такой нежный загар. Кожа гладкая, даже на взгляд бархатистая.
Девушки захихикали, повели плечиками. Руслан сглотнул, Лесь смотрел восторженно, переводил восхищенный взгляд с зеленоглазой на золотоволоску, торопливо жевал. Гад!
;Вообще-то да, ;зеленоглазка кивнула, в глазах появилась легкая печаль.; Мы со Светой целый день на улице, а дни там дли-и-инные.
Золотоволоска покачала головой, сказала с упреком:
;Но купались, Ляночка, все таки мало.
;Зато накатались вволю.
;На шеях у парней?; съехидничал Лесь.
Девушки захохотали, рыжая ответила со смехом:
;И это тоже,; Петр стиснул зубы, выплыла странная мысль: "Жаль, что шея не моя. Эх, я бы покатал…; Но на самом деле мы ездили не отдыхать.
Лесь распахнул рот так, что пальцы разжались –шашлык шлепнулся в пепел. Пока, чертыхаясь, Лесь сдувал серые хлопья, Руслан спросил удивленно:
;О, Аллах! Но чем же могут заниматься такые крассывыэ дэвушки в таком месте да еще таким знойным летом?
Светлана сделала строгое лицо, заявила с апломбом:
;Работать, ;у парней отвисли челюсти, девушка прыснула, уперла руки в боки, вздернула бровь. ;А что, не похоже?
;Ээ.., мээ., ;только и издал Лесь. Он переглянулся с друзьями. Руслан пожал плечами, а Петьке хоть кольцо вдевай. ;А кем? Русалками? Поди завлекали в жаркие объятия, а потом топили доверчивых мужчин?
;Ах, если бы, ;с грустью вздохнула рыжая. ;Но современные мужчины уже не тонут в наших глазах, хотя наши объятия не в пример жарче рыбьих. ;Петька смотрел, как пес Гуффи. Он явно был не прочь убедиться в сем выражении. Ляна улыбнулась с пониманием. ;А на самом деле ни одной свободной минутки. Всю неделю тренировались от рассвета до заката, а вчера соревнование.
;Но мы если и сожалеем, то самую капельку, ведь наша яхта пришла первой.
Лесь посмотрел на блондинку, словно на Фантомаса, несколько секунд всматривался в волосы, потом кашлянул:
;Кхм… Так вы что, гоняете на яхтах?
Девушка сморщила носик, поправила:
;Вообще-то яхтным спортом занимаемся.
;А еще серфингом, ; задорно добавила Ляна,; и водными лыжами. А вы что делаете?
;Ооо! ;с акцентом протянул Руслан и поднял палец, словно закручивал в небо штопор.; Сейчас мы кюшаем шашлык и любуемся очень, очень красивыми девушками.
Девчонки прям засветились. Глазки заблестели, на щечках проступил нежный румянец. Петр застыл  в немом очаровании, сердце зашлось от восторга. Он встретился взглядом с Ляной и ощутил, что погружается в эту таинственную бездну. Петр покачнулся, ухватился за пенек. Девушка приподняла бровь. Петька уронил взгляд, уши запылали, как факелы.
;Спасибо, спасибо, ;кокетливо стреляя глазками, поблагодарила Светлана. ;Мы знаем, что самые-самые, но имели ввиду, чем занимаетесь вообще.
Лесь упер руку в бедро, в правой шашлык. Он стянул кусочек, сквозь чавкание донеслось будничное:
;Вот этот скромняга,; Лесь кивнул на Руслана,; служит в сверхсекретном подразделении ГРУ. Вследствие особой секретности название сказать не могу. Разве что лет через полста. ; Руслан выпучил глаза, Лесь торопливо добавил.; Все, все: молчу.
Ляна перевела взгляд на Петра, спросила чувственно:
;А ты чем занимаешься?
Только тот хотел брякнуть, что пока ищет работу, то да се, как вновь запел соловей:
;Петр у нас летчик-испытатель экстра-класса. На выставке в Токио он такое вытворял, что штатовские фантомы и близко не стояли. А французы так вовсе свой "экстрим-конкорд" сняли по причине "болезни экипажа". Мол резкая смена климата.; Лесь засмеялся.; Ха-ха! Видел я этих больных в ресторане. Весь коньяк выжрали, а потом драться полезли. Типа, русские, априори, не способны на что-то достойное, так как свиньи, свиньи и еще раз свиньи. А вот нагадить, обмануть –это рашен.
Глаза сверкнули, Лесь учащенно задышал, желваки вздулись.
;Ну, мы им и врезали,; он с силой шлепнул кулаком в ладонь.; Если б знали, кто мы такие, и не пикнули. Зато теперь будут знать, что такое "русские". А то, видать, забыли, как казаки выглядят. Забы-и-или, жабоеды чертовы.
Светлана хмыкнула, спросила, прищурившись:
;А вы напомнили?
;Еще как! Месяц из больницы не вылезут.
;Ну, Ляночка, ты посмотри, как нам жутко повезло. Такие люди да в нашем болоте –это ж просто отпад. Нет слов!
Ляна кивнула,смерила Леся с ног до головы насмешливым взглядом:
;Ну, а ты, герой, еще в какой области… герой?
;Гонщик он,; буркнул Петр.
;Неужели?; приятно удивилась девушка.; Как интересно. Что-то раньше я вас не видела, а ведь за гонками слежу. Во всяком случае имена чемпионов знаю.
Лесь дернул плечами, пояснил с пренебрежением:
;Автогонки меня начали интересовать всего пару лет назад. До этого я занимался дайвингом, глубоководным погружением. Три раза опускался на дно Марианской впадины, излазил все Бермуды.
;И как?
;Камни, ил, песок, рыбы с медузами, моллюски всякие. Стандарт.
;И всего-то?; с разочарованием выдохнула Ляна.; А говорят –то, говорят…
Лесь пожал плечами, сообщил с невеселой усмешкой:
;Если честно, я тоже жутко разочаровался –вот и решил сменить… деятельность. В том году я занял второе место на "Формуле-1", а в этом планирую взять реванш.
Наморщив лоб, Светлана сообщила с запинкой:
;Но вторым финишировал Карлос Орейра. Или я что-то путаю?
Лесь подпрыгнул, словно саданули шилом, вскрикнул радостно:
;О, господи, Светочка! Ты разбираешься в гонках!?
;Да. Мой приятель –гонщик, правда, не такой известный. Но такой же сумасшедший. Как только встречаемся, на меня обрушивается водопад информации из автоспорта. Я уже знаю структуру движка  его "ламборджини" лучше, чем ряд парфюма от "Шанель". Вместо цветов, известных модельеров, стилей и драгоценностей мы обсуждаем масла и присадки. А по шинам я уже готова диссертацию писать!
В ее голосе было столько разочарования, обиды, что парни засмеялись. Только Лесь прямо таки трагически серьезен. Прижав руки к груди, он воскликнул с жаром:
;Света, ты мой идеал! Бросай своего, выходи за меня. Дело в том,; Лесь сделал рассчитанную паузу,; что Карлос Орейра –это мой псевдоним.
Руслан неодобрительно покачал головой: доиграется, ох, доиграется. Петька тоже, как лось в весенний гон. Глаза красные, от слюней набежало целое озеро, уже костер наполовину загасило. Девушки захихикали, переглянулись. У Светланы глаза хитрые-хитрые, как у лисички:
;Интер-р-ресное предложение. Надо подумать.
;А чтобы лучше думалось,; заговорщицки сообщила Ляна, ;надо сравнить. Так?
Парни раздулись, как петухи, рубахи затрещали от встопорщенного мяса. Только Петька пожирал шашлыки, как лесной пожар сухостой.
;Конечно, ; пророкотал Лесь.; Сравнивайте. Или мы, или они.
;Нееет,; Ляна покачала головой, тонко улыбнулась.; Для стопроцентного результата, как говорит мой папа, нужна очная ставка.
Лесь в затруднении посмотрел на Руслана. Тот пожал плечами, мол: "Сам заварил –сам  и решай",; отвернулся.
;Ноу проблем. В любое время в любом месте. Только свистните.
;Тогда приглашаю на вечеринку. Видите вон тот дом?
Ляна легко вскочила, встав на цыпочки, указала пальчиком на третий слева через дорогу. Стилизация под готику –дом поражал воображение размерами и устремленностью в небо. Да кой черт дом! Дом –это что-то десять на десять с амбарной крышей, а здесь три этажа да не хрущевских два сорок. К тому же габариты такие, в коих обычных домиков штук пять помести и то место останется. Но это видел Лесь да еще, может быть, Руслан, а Петька зрел приподнятые ягодицы, высокую грудь, идеальный овал…
Лесь сыто рыгнул, спросил с прищуром:
;Это тот, что с птичкой на шпиле?
;Да. Это дача нашего приятеля. У него отец –директор порта, хороший друг мэра –моего папы кстати.
На лице Руслана не дрогнул ни один мускул. Петр посмотрел на Леся с предостережением, но тот и ухом не повел, пожал плечами, во взгляде верблюжье высокомерие. Ляна развела руками, вскинула лукавый взгляд?
;Конечно, для таких людей, как вы, это не имеет значения, но надеюсь, вы все таки не откажитесь?
Лесь выпучил глаза, губы, в общем весь выпучился, воскликнул с возмущением:
;Конечно, нет! Что нам мамы, папы, замки и дворцы, когда такие девушки приглашают.
Девушки улыбнулись, Ляна дотронулась до Петькиного плеча –тот вздрогнул, поднял глаза. Ох, лучше бы он этого не делал. Сердце, которое и так колотилось, как бешеное, трепыхнулось, сладко заныло.
;А вы, Петр, придете? 
;Куда он денется!?; нагло заявил Лесь.
Петр стегнул по нему злым взглядом, нехотя кивнул.
;Ну, вот и замечательно,; девушки поднялись. Светлана взглянула вдаль. Солнце почти село. Из-за неровных зубьев сосновой ограды торчал лишь багровый огрызок. Над ним толпились облака. Снизу алые, поверху сизые. С каждым мгновением тени удлинялись, комарье звенело, как одуревшее, пикировало на голые места.; Спасибо за приятный вечер.
;Всегда к вашим услугам, ;Лесь с ухмылкой поклонился.
;Ой!; Светлана шлепнула по плечу, на пальцах осталось красное.
Лесь вскочил, метнулся к забору, вернулся уже с веткой, сразу замахал, приговаривая:
;А ну, брысь, брысь, нечисть узконосая! Ишь чего удумали! Нам самим мало.; он зорко огляделся, сказал голосом, не терпящим возражения.; Девушки, пойдемте.
Глаза Светланы улыбались, она с готовностью подставила руку. Ляна взглянула на напряженного Петра, сообщила нерешительно:
;Вообще-то здесь близко.   
;Ничего, ничего, нам не трудно, да и пройтись перед сном не помешает. ;морщась, Лесь пощупал зад.; Да и мало ли что.
;Да, ;жалостливо протянула Светлана.; Эти мошки… Просто невыносимо!
Лесь сдвинул брови, заявил грозно:
;Ну, я им!
Девушки захихикали, покачивая бедрами, пошли к калитке. Руслан за ними, а Лесь толкнул Петра:
;Ты идешь?
Петр покачал головой, буркнул, не подымая глаз:
;Некогда,; он вытащил из костра обугленную ветку, хмуро рассматривал.
Ляна обернулась, воскликнула с негодованием:
;Вот такие вы, мужчины! На словах так все джеймсы бонды, а как до дела дойдет –сразу в кусты.
;Тут одного нашего… спецназа хватит, чтоб весь поселок на уши поставить, ;проворчал Петр, ;а если еще и Лесь…
;Пиши пропало. Криминала днем с огнем не сыщешь. Видимо, как собаки, чувствуют волка. Но тот зверь простой, а Лесь –интеллектуальный, то бишь ссущий! зверюга.
Ляна посмотрела на Петра со странным выражением, пожав плечами, толкнула калитку.
Петр сидел злой, как черт. Перед глазами мелькали картинки, как ее обнимают, целуют, ласкают… Твари! Грудь вздымалась, как волны в шторм, желудок прижигало, будто каленым железом, во рту горечь полыни. Вряд ли Лесь. Неужто Руслан? Как он мог!? Ведь он же друг, он же должен был почувствовать. Но с другой стороны ты же сам, сам отказался. Идиот, кретин, ботаник закомплексованный! А она же намекала. Ну, придурок! Откуда ж такие берутся!? Не жнут, не сеют, а поди ж ты.
Петр скрипел зубами, с силой скоблил бедную палку. Угольки разлетались по сторонам, но кучка под ногами потихоньку росла. Где-то слева затарахтело, затихло, через минуту вновь зарычало, звук начал усиливаться. Мимо проехал трактор, из выхлопухи над кабиной –сизый шлейф. Трактор скрылся, а вонь осталась и даже усилилась: ветром занесло через забор, пахло горелым маслом.
…Через полчаса, когда луна разгорелась и проклюнулась первая звезда, скрипнула калитка. Петр вскинул голову, тесак замер на полбревне, руки черные по локоть. В полуметре потрескивает костер, багровые уголья вяло стреляют, тут же покрываются пеплом. Угол веранды. Из тени вышел Лесь. Глаза шальные, блестят, как оливки в масле. Следом хмурый Руслан. Петр, что уже два часа сидел, словно пружина в пневматическом ружье, незаметно выдохнул. Сжавшиеся в тугой узел внутренности расползлись по местам. Лесь пошарил взглядом по сторонам, хмыкнул, губы поползли в стороны. Два оставшихся шашлыка исчезли, словно их и не было. Руслан ушел в дом. Когда по горлу проглота прокатился тугой ком, Петр услышал сдавленное:
;Ну, и какая муха тебя укусила?
Петр показал руки. По локоть черные, мелкие крупицы запутались в волосах, поблескивали, как антрацит.
;Работать надо,; буркнул он.; Ра-бо-тать. Ферштейн?
Лесь воздел руки к небу, вскричал горестно:
;О Яхве! Гашем сказал: "Делу время, потехе час", ; час! А мы и того не гуляли!
;Ничо,; проворчал Петр, ;после смерти времени, хоть отбавляй. Где кстати солярка? Тоже на мясо променял?
;На мясо б не хватило. На кетчуп разве...; Лесь пнул что-то. Из-под лопуха вылетела полторашка, булькая, подкатилась к костру, как неваляшка. Внутри пенилось желтое. ;Хватит?
Побултыхав, Петр все таки не удержался, спросил сварливо:
;Форд Нокс взрывать собрались что ли?
Лесь довольно заулыбался, сообщил важно:
;Стараемся.
;Ну-ну,; издевательски хмыкнул Петр.; Знаю я ваши старания. Мачо!
Заскрипели доски, по желто-зеленой трапеции пролегла тень, черный контур перегородил проем, оперся рукой о стену:
;Зря ты так, Петро,; прогудел Руслан.; Конечно, девушки симпатичные, но таких здесь, хоть отбавляй.
;Да?; Петр смотрел с сомнением.; Чего ж тогда поперлись?
Руслан пожал плечами, спросил полуутвердительно:
;Ты ж испытывать все равно будешь?
;Ну,; буркнул Петька.
;А где?
;За оградой тайга. Километров на двадцать заберемся –ни одна собака не найдет.
Руслан хмыкнул, а Лесь подбавил ехидно:
;Кроме егерей и охотников. Даже я –далекий от этого знаю, что в "Петровские угодья" слетаются охотники не только с европейской части России, но из соседних стран.
;А чтобы исключить браконьерство, кроме заурядных егерей здесь есть кое-что поинтереснее.
;Что? ;с нервным смешком спросил Петр.; ФСБ под видом крестьян? С лукошком по землянику? Или по грибы? Нет, наверное, хворост собирают. Для шпицрутенов.
;Зачем? ;удивился Руслан.; Странные у тебя, Петь, фантазии. Времена Д' Артаньяна и НКВД давно прошли. С тех пор техника шагнула далеко, а то и прыгнула. Куда –не скажу: в трехмерном пространстве это не имеет значения. Но что на месте не стоит –это точно. Про спутники поди слыхал?; Петр фыркнул, Руслан кивнул, продолжил невозмутимо.; Так вот: над нами их, как мух в сортире. Пятнадцать –только официальная цифра. Конечно, в основном смишные, но есть и пара лесхозовских.
Петр втянул голову в плечи, метнул взгляд в небо. Затаив дыхание, он всматривался пару минут, пока в груди не дернулось. Почти в зените по ангстрему в секунду двигался огонек. Конечно, это не быстро, но в сравнении со звездами…
;И что, они каждую секунду пишут?
Лесь почесал в затылке, ответил неуверенно:
;Вряд ли. Да и зачем? Хоть у них хард и побольше, чем на двести шестьдесят гиг, но не бесконечный же. Скорее всего используют принцип "кокки". Пару месяцев хранят, а потом удаляют. Но если попадет что-то интересное, будь уверен, не сотрут.
Петр опустил голову, с ненавистью взглянув на Леся, прошипел:
;Чему, радуешься, дурилка? Загребут одного –остальные паровозом пойдут.; он замолчал, стиснув челюсти, размышлял несколько минут. Морщины на лбу выглядели глубокими, как ущелья. Огонь облизывал выпяченный подбородок, скулы, блестел красным в глазах. Наконец, Петр выдохнул, спросил озадаченно.; Так что же, в город ехать, взрывать какую-нибудь помойку?
;Там тоже мусора хватает,; Лесь ухмыльнулся.

Довольные сметкой парни хотели идти спать, но Петр был неумолим.
;Все составляющие амонита должны быть предельно сухими. Иначе просто не взорвется. ;Петр взглянул на Леся. ;Тебе особая честь: будешь работать с главным компонентом –аммиачной селитрой.
Пока Петька толок в полуведерной кастрюльке древесный уголь, Лесь ломал голову, где же прокалить селитру, ворчал, что Руслану досталось самое легкое: алюминиевой пудры-то надо с гулькин нос –можно в сковородке просушить. Что собственно Руслан и сделал. Он хлопнул страдальца по плечу и, пожелав спокойной ночи, пошел в дом. Лесь зашипел, медленно разогнувшись, выплюнул вслед:
;Приятных снов.
Не прошло и пяти минут, как Руслан вышел, позевывая, сонно поинтересовался:
;Ни у кого клея нет? Момента или обувного?
Лесь усмехнулся, спросил ядовито:
;Не спится без дозы?
;Точно.
;Может, тогда селитру посушишь?
Руслан развел руками, понимающе улыбнулся:
;Нее, Морфей ждет.
Рядом Петр. Вокруг звенят сверчки, по небу плывут чернильные кляксы, поглощают  звезды, словно семечки, а вот с луной не вышло. Даже в брюхе заметен хоть и тусклый, но контур, а когда луна вырывалась из плена, становилась похожа на надраенный таз. Сбоку костер, пламя вяло гложет поленья, изредка плюется искрами. Ветер слабо колышет огонь, шатает тени. На грани света и тьмы в полутора метрах над костром что-то шелестит, шуршит. Изредка там вспыхивает, либо уносится во тьму, либо падает в костер. Пахнет горелым мясом. Петр зачерпнул горсть углей, пересыпая на свету, медленно, не отрывая глаз от блестящей струйки, протянул:
;В рюкзаке возьми… Обувной.
Руслан кивнул, прошел мимо друга, надутого, как мышь на крупу, уже от дверей сообщил с ленцой:
;Я баню в огороде видел…
Лесь смотрел на мешок с селитрой, как баран на ворота из цельного дуба. Не поднимая глаз, он проворчал:
;Молодец, что видел. Ну, и что с того? Мыться-то пока не собираемся.
Петр хмыкнул:
;Вообще-то я не прочь, но сперва доделать надо.
;Вот и я про то же, ; с отвращением сообщил Лесь. Он пнул мешок, выругался и замер. Глаза полезли на лоб. ;О, Гашем! Ну, что за идиот!? Там же горячий бак!
Лесь схватил мешок за уголки, поволок за угол дома…
До трех часов Лесь сушил селитру, перемешивал. Сильно много сыпать нельзя: бока у печки раскалились докрасна –того и гляди пережжешь.  Высушив едва треть, обжегся с головы до ног. Перематерился, поминал недобрым словом русскую баню, селитру и собственную инициативу. Измучившись, нашел в гараже лист тройки, приладил на печку. Высыпав сверху и сухую селитру, и ту, что осталась в мешке, Лесь вывалился из жаркой бани и поплелся в дом. В голове всплыло вялое, как рыба возле химкомбинатов: "Сейчас бы морозец, а не июльскую ночь".
Ожоги горели, их дергало, словно гнойники, нарывало. Постанывая сквозь зубы, Лесь обвязался бинтами, повернулся к дивану. Тот, словно ждал, метнулся навстречу, только не один, а вместе с полом. Но еще до того, как расстояние сократилось вдвое, Лесь рухнул во тьму, которая почему –то пахла затхлой сыростью.
…В раскрытое окно веяло свежестью, заглядывало свеженькое, умытое росой солнце. Около забора сирень, ветки шевелились, шуршали. Там бодро чирикала какая-то птаха, меж листьев мелькал то хвост, то круглый глаз.
Руслан резво махал руками-ногами перед окном –делал зарядку. Петр зевал во всю пасть, натыкаясь на все углы, искал умывальник. Добравшись, долго не мог попасть по пипке, но все таки попал. Вода брызнула ледяная, словно из колодца. А может, действительно, оттуда: Русик мог поспособствовать. Петр криво усмехнулся: все тренирует, приобщает к мужской жизни.
Только после трех ледяных пригорошень магнитные свойства век несколько ослабли. Петька вытерся полотенцем, продрал глаза, выпучил еще больше:
;О! А это что за Тутанхамон?
Руслан покосился в зеркало; он делал наклоны вперед, назад, вправо, влево; сообщил с ухмылкой:
;По-моему.., больше Аминхотеба напоминает. Да.., как сейчас помню…
;Хоть Рамсеса I,; Петр тряхнул мумию, но та упорно отказывалась просыпаться. Лесь отпихивался, ворчал, натягивал на голову несуществующее одеяло. Петька пнул диван, но лишь отбил ногу, гаркнул со злости.; Ты пойдешь или нет!?; но Лесь лишь отвернулся и захрапел.; Ну, и черт с тобой!
Петька в сердцах сплюнул, полез в подпол. Едва открыл крышку, в нос ударило ацетоном и чем-то кислым.
Жидкость в кастрюле все такая же. Петр разочарованно выдохнул. Тупнуло, весь подпол накрыла раскоряченная тень.
;Ну, и что?
;Ждем-с,; ответил Петька почему-то шепотом.
Руслан покивал с умным видом.
;А чего?; он покосился по сторонам, приглушил голос.; Первой звезды?
;Нет, ;Петька глянул на часы.; Обеда.
Но прошел час после намеченный срока, а результата как не было, так и нет. В животе бурлило, Петька замерз; кожа пошла гусиками, волоски вздыбились; то и дело посматривал на часы. А тут еще наверху заскрипели доски, затопало, из щелей посыпалась пыль, глухо забрякало. Через несколько минут в нос заполз запах борща. Рядом шумно сглотнуло, Руслан спросил с надеждой:
;Что, Петь, не получается?
Петр стиснул челюсти, хмуро смотрел на кастрюлю.
;Эй, зяблики! Еще не окочурились?
Петр дернулся, обернулся. Из светлого прямоугольника свешивалась голова, гравитация перетянула щеки так, что глаз не видно, волосы болтались, улыбка от уха до уха. Петр скривился, ответил с сарказмом:
;Да нет, тебя ждем.
;Спасибо, конечно, но я –человек южный, к сырости да холоду непривычный. Лучше уж вы к нам.; Лесь перестал раскачиваться, даже волосы, казалось, влипли в полумрак, а три щели, включая самую зубастую, округлились.; Петь, смотри…
Петр чертыхнулся, дернул головой, глаза впились в кастрюлю. Со всего объема жидкости выделялся белый осадок.
;Шайтан!; обалдело выдохнул Руслан.
За спиной что-то шлепнулось, в шею дохнуло горячим, взвихрило волосы на затылке:
;Что? Уже все, все уже!?
Петр дернул плечом, проворчал:
;До "все" еще, как до Китая раком.
Закрыв крышкой, кастрюлю вытащили, поставили у порога. Обедали в спешке, бросая на нее косые взгляды. Петька подавился –изо рта фонтан полупережеванной пищи. Часть потолка и стену над печкой украсили хлебные крошки, капуста с картошкой. Все это текло по обоям мутными каплями, застывало на полпути к полу.
…Петр отправил друзей готовить аммонал, а сам процедил осадок через марлю. Опарыши суетились, уползали от едкой струи, вместе с жуткой вонью кисло-аммиачно-дерьмового состава снизу рванули мухи. Петька едва успел зажмуриться, как в лицо ткнулось несколько раз, писклявое жужжание едва не разнесло сортир и вроде стихло, только внизу еще шуршит. Он приоткрыл глаз. Да, мух, как не бывало, одни опарыши.
В стайке надыбал дырявое ведро, натянул на ободок марлю, положив туда мешочек с осадком, включил шланг. Струя разжижала дерьмо, вымывала глубинных опарышей, но тут же накрывала коричневой жижей. В нос волнами била вонь, в туалете жарко, как в аду, только там, говорят, воняет серой. Кстати, почему серой?
Со двора доносились глухие удары, с неприкрытой паникой вскрикивал Лесь:
;Русик, может я, а? Может, я!?
;Да что ты боишься?; прогудело в ответ.; Ну, получишь промеж ух пару раз. Подумаешь, горе. Человеком хоть станешь, а не этим… с пейсами.
;Иди ты со своими пейсами!; чуть не плача, выкрикнул Лесь.; Ты еще про теффелин вспомни.
;А что?; доносилось, перемежая удары, до Петра,; настоящий еврей должен быть в черном платье, дурацкой шляпе, с пейсами и в очках.
;Я –современный еврей, понимаешь!? Со-вре-мен-ный!; по слогам отчеканил Лесь.; Сколько тебе повторять!?
;Какой-какой?; переспросил Руслан. ;Аа, оримляненный… То бишь обамериканенный. Что вскинулся? Держи давай, а то промахнусь. ;в ответ возмущенный писк, а Руслан эдак невозмутимо. ;Сегодня какой день? Суббота? А настоящие евреи чем в субботу занимаются? То-то. Поди еще и сало жрякаешь?
Лесь скривился, ответил с неудовольствием:
;Не жрякаю, а умеренно потребляю. А когда умеренно, то вроде бы и не сало.
;Ну, да,; подколол Руслан.; Это, как мы по ночам. Темно, мол, Аллах не заметит.
Посмеиваясь, Петр промывал белый порошок, время от времени пробовал на вкус. Сперва кислый, постепенно он становился все более пресным. И когда дерьмо всплыло до самой дырки, что по вкусу, что по виду он стал напоминать творог для бедных. Хотя это раньше, а сейчас и у нас, как в штатах: бедные от жира лопаются, а богатые каждую морковку взвешивают, словно Рембрандт, который продавал картины за корку хлеба.
;Смотри-ка, ;с легким неудовольствием проворчал Руслан.; Не гигант, а сколько вышло. Еще чуть –и надо дамбу строить.
;А он "…за папу, за маму, за братика…"
Бум, бум… Потом философское:
;Сам знаешь: словяне тяжелы на подъем. Но когда встанут..,; после нескольких ударов Руслан заметил с немалым удивлением.; Это ж сколько копил… деточка.
;Вот и лопнул! Ха-ха!; удар, лязг, дикий крик.; Аааа!!!
Петр подпрыгнул, саданувшись затылком о доски, едва не выронил добытое с таким трудом, выскочил. Лесь танцевал вокруг Руслана лезгинку, сжимал руку, глаза белые от боли. Руслан поворачивался за ним с виноватым лицом, приговаривал:
;Больно, да? Сильно больно?; Лесь мычал, то мотал головой, то кивал, из глаз брызнули слезы. Руслан поймал его за локоть, расцепил пальцы, разочарованно протянул. ; Уу., а я-то думал… Ноготь только и почернел.
Лесь выпучил глаза, выдохнул возмущенно:
;Ноготь!?; голос сорвался на крик, слюни брызнули во все стороны.; Два!!!; он подавился, опустив глаза, с ужасом уставился на распухающие пальцы и синюю ладонь.; Кажется… У меня рука сломана.
Руслан хмурился, смотрел на руку, как мясник на сотую тушу за день:
;Ну-ка, попробуй пальцами пошевелить,; Лесь зашипел.; А так?
;Ааа!!! Садист!
Лесь вырвался, отбежав метра на три, сказал с обидой:
;Теперь сами работайте.
Руслан прищурился, перехватил кувалду поудобнее:
;Но вторая-то целая.
;Что?; Лесь побледнел, отступил на шаг.; Ты и на нее покушаешься, террорист недобитый!?
Петр хихикнул, а Руслан мотнул головой, проворчал:
;Держи давай, агнец божий.
…Через пару часов из ведра извлекли серый конус, напоминающий по цвету черничный кекс. Белую массу Петька унес в дальнюю комнату, разложил на столе. Слой тонкий, словно месячная пыль на серванте. Шторки Петр задернул: не дай бог перегреется. Лесь пощупал, спросил недовольно:
;Ну, зачем? Будет месяц сохнуть.
Петр покосился на страдальца, спросил с издевкой:
;Хочешь быстро?; Лесь хмыкнул, мол: "Кто не хочет?". Петр осклабился, кивнул. ;Понимаю, понимаю. Места здесь просто сказочные. Особенно на кладбище.
Лесь отдернул последнюю оставшуюся.
;Так опасно?
;Ну,; Петр почесал затылок,; курить рядом не рекомендую.
;Слава Гашему, ;Лесь с облегчением выдохнул. ;Сия чаша меня миновала.
Пока сохла диперикись ацетона, испробовали конус на прочность. Руслан поднял его над головой и уронил на пол. Грохот, затряслись стекла. Руслан пинками переворачивал, осмотрел его со всех сторон, хмыкнул:
;Смотри-ка, крепкий,; Руслан обернулся; Лесь выглядывал из спальни; махнул рукой.; Не трусь. Если рванет, не то, что тебя, весь дом по кирпичикам разберет. Лучше к соседям сбегай, дрель попроси.; Леся как ветром сдуло. Руслан крикнул вслед.; Да сверло чтоб с эскимо диаметром.
Лесь примчался через час. Со лба –пот, дышит, как загнанный конь. Руслан оглядел его скептическим взглядом, проворчал:
;Тебя только за смертью посылать. Поди в город бегал?
Быстро глянув, Лесь отвел глаза, затараторил:
;Да нет, сразу к девчонкам.  Хорошо папаша был дома, а то они красивые –даже свет включать не умеют.
Руслан ухмыльнулся:
;Все с тобой ясно. Сперва, конечно, сами.. выключатель искали.
;Да нет же!; Лесь покраснел.; Сразу с батей. Дрель нашли быстро: у него все на стене висит. Но когда сказал про сверло, получил отлуп. Оказалось, что ни сверла, ни такого патрона у бати нет.
;И потом,; догадался Руслан, ;вы с Ритой решили поискать получше?
;Как в воду глядишь,; восхитился Лесь.; Но это потом, а сперва я, как гончая, всю деревню оббегал. Предлагали коловорот, один дед вообще ледоруб достал. "На,; говорит, ;сынок. Мне все одно помирать. Хоть кто-то добрым словом вспомнит".
;Вижу: не его вспоминал.
;Да ладно тебе. Как говорится: "Во главу угла результат".; На. Подойдет? 
Лесь протянул спарковскую дрель и набор перьев.
;Сейчас посмотрим,; Руслан воткнул вилку.; Вряд ли эта штука тверже дуба.
…Хоть со скрипом, посвистом, но дыру проделали. Лесь смотрел, как Руслан пыхтит, смотрел, а потом спросил тупо:
;А в дыру что? Заливать будем?
;О, Аллах!; сдавленно выдохнул Руслан. Он скрипнул зубами, налег на дрель.; Делать нам что ли нечего? Вставим да и взорвем.
;Аа… Понятно.
Руслан замер, мерцающий на солнце цилиндр с визгом превратился в перо, сверкнул острый кончик. Желваки вздулись, Руслан вскочил, ни слова не говоря, метнулся в дом. Он распахнул дверь –в лицо упруго ударило кисловато-жарким паром. Петр у плиты, на ней кипит кастрюля, а в руках поменьше. Она мокрая, со стенок капает. Из нее выбегает тонкая белая струйка, наполняет бумажный цилиндр.
;Пе..,; Руслан сглотнул, меряя глазами цилиндр, прошептал.; Петька, у тебя какой диаметр?
Руки дрогнули, струйка чуть отклонилась, но все еще в стаканчик. Петр молчал, не отрывал глаз от струи, пока та не истощилась. Стаканчик оказался заполнен миллиметров на десять ниже края. Петр осторожно опустил кастрюльку, выключил плитку и только тогда выдохнул:
;Уф…; он повернул голову, смерив Руслана с ног до головы, спросил с подозрением.; Тебе зачем такие подробности?
;Ну, как же. У нас дырка. Он же может не влезть.
;Ни в какие дырки пихать его не собираюсь: здоровье дороже.
Руслан выпучил глаза, открыл рот. Лицо хоть и смуглое, но румянец проступил.
;О, Аллах! Ты что подумал? Я же про аммонит. Сверлить начал, а про размеры цилиндра спросить забыл.
Петька чертыхнулся, отвел взгляд.
;Это я –балбес. Надо было сразу сказать.; он пощупал стаканчик, отметил с удовлетворением.; Застыл… Было на полста.
;Уф! Угадали.
Петр взял линейку, перемерил.
;Нет. Пятьдесят два. Расперло.
;Ничего, ничего,; в голосе Руслана проскользнуло щенячье ликование.; Главное, что не больше.
Через час все было готово: отверстие подогнали к диаметру шашки, вклеили ее на канцелярский клей. Руслан выдохнул, разогнулся.

Тучами бродила мошкара, противно пищали комары, впивались в уши, спину, руки. Солнце, словно натруженные ноги, покраснело, распухло. Оно медленно погружалось в багрово-сиреневое море, где ждала небесная постель, долгожданный отдых.
А нас ждет иное. Петр прислушался, хмыкнул. Над вечерними улицами катились волны глухих ударов: "Бум, бум, бум…"; а что же делается внутри, за стеклопакетами? Нет, сколько можно ждать! Петр нетерпеливо покосился на Леся.
;Сейчас, сейчас,; тот бросил взгляд на часы.; На девять же договорились.
Все сидели при параде. Петр с Лесем в легких брюках, полупрозрачных маечках. У Руслана рубаха распахнута на груди по моде "небритого героя", но ему можно: шерсть, что горилла позавидует. Комары садятся, ползают, поплутают малость, а потом улетают с рассерженным писком к более легкой добыче, то есть к нам.
Все тело горело, как в огне. Петька чесался, словно пес шелудивый, наконец, спросил раздраженно:
;Где эти.. биксы?
;Девушки,; поправил Лесь. Он посмотрел на часы, добавил виновато,; подожди немного. Ты ж сам понимаешь…
;Меня сейчас сожрут,; пожаловался Петр.; Дэтой что ли намазаться…; он зло покосился на Леся.; Что у тебя за одеколон? Эти гады слетаются на него, как осы на мед. Да и с чего взял, что придут? Это ж бабы,; в голосе Петра проскользнула горечь.
;Не бабы, а девушки, девушки. Особенно моя Рита.,; глаза Леся стали масляные, с мечтательной поволокой.; Уж она-то точно не забудет.
В грудь укололо ревностью. Петр хмыкнул, посмотрел на друга с недоверием. Тот опустил глаза, ну, прям сама невинность.
;Твоя? С каких это пор?
;А вот,; с ангельской скромностью ответил Лесь.; Вот с таких.

;Эй, мальчики-и-и! Ау-у-у!!!
В груди бешено заколотилось. "Пришла, пришла!"; пронеслось в голове ликующее.
Парни подскочили, Руслан подхватил пакет, Лесь заорал дурашливо:
;Мы здесь! Идем, бежим!
Они выскочили за калитку, Лесь тут же пристроился к Рите и ну молоть всякую чушь. Ляна подхватила Петьку под руку, потащила следом. Тот сразу прибалдел, рожа глупая, еще чуть и слюни пустит. Делай с ним, что хочешь.
Руслан оказался последним. Ляна обернулась, спросила с лукавой улыбкой:
;А это что? Подарок? Можно посмотреть?
Руслан смутился, развел руками. Даже сквозь рубашку проступили шары мускулов.
;Я бы рад,; неуклюже пробормотал он,; но зачем вам очистки с засохшей известкой? Мусорка у вас рядом, заодно и выкину.
;Фи!; Ляна сморщила носик.; Не могли раньше? А еще мужчинами называются. Что целый день делали?
;Ох, и не перечесть. Варили, плавили, мыли, долбили…
;Хм,; засомневалась Ляна.; А по вам и не скажешь. Алесий и вовсе, как кузнечик.
Руслан пожал массивными плечами –от него пахнуло одеколоном пополам с потом.
;Мы ж все таки мужчины.
;А Лесь,; добавил Петр,; и вовсе мачо. ;Ляна изогнула бровь.; Да, да, самый настоящий. Оторвало палец, так он даже не поморщился.
;Палец?; насторожилась Рита. Глаза стрельнули по рукам Леся.; Все ж целое. Или что-то другое имеете ввиду?; в глазах девушки мелькнул испуг, наманикюренные пальчики цапнули Леся за промежность, перекатывали пару секунд. Лесь затаил дыхание, покраснел, как помидор. Все остановились, следили с самым заинтересованным видом.; Уф… Зачем же так пугать?
;Рита,; пробормотал Лесь укоризненно и вместе с тем довольно.; Это у него акцент такой.
;У Петра?; ахнула девушка.; Он что, не русский?
;Да нет,; Лесь криво улыбнулся,; русский. Как и мы с Русланом.
;Ааа,; протянула Рита,; понятно.
Но по глазам видно, что не совсем. А точнее: совсем не совсем.

Двери распахнулись, музыка вырвалась с силой урагана. Вместе с ней вывалилось трое хохочущих парней. Лица красные, распаренные, тела мускулистые. За их спинами тьма, разбиваемая разноцветными всполохами. Синие, зеленые, красные плети стегали тьму, выхватывали возбужденные глаза, блестящие зубы, руки, сжатые кулаки. Все это колыхалось, дергалось, пока дверь не вернулась на место. Клацнуло –все отрезало, кроме глухих тамтамов.
Похожий на латиноса парень раскинул руки, колыхаясь, как лоза, заорал дурашливо:
;Крошка моя, я по тебе скучаю-у-у-у, я от тебя письма не получаю-у-у-у!
Ляна оттолкнула Петра, со счастливым визгом бросилась парню в объятия. Чмоки, щупанья, хлопки по заднице. Словно год не виделись,; с угрюмой ревностью отметил Петр. Парень поднял голову, окинул новеньких приветливым взглядом:
;Это твои друзья?
Ляна обернулась, губы распухли, глаза сияли. Девушка кивнула:
;Да. Фрэнсис. Познакомься. Это Руслан, ;называя, она указывала взглядом.; Это Петр, а вот это Лесь. Ну, я тебе рассказывала про них.
 ;Хелло, чуваки!; шлепок по ладоням, объятия с выпяченными челюстями, мощные хлопки по спине, развязанный голос.; Мы тоже не лохи, потом покажу. А пока оттянемся по полной. Пошли, у нас сегодня DJ Крэк –скучать не придется: фирма гарантирует. Диплом, синяя печать –все, как надо. Ха-ха!
Дверь открылась; грохот, вспышки; Фрэнсис увлек Ляну в одну сторону, Лесь с Римой скользнули в другую, исчезли в цветастом круговороте. По плечу хлопок, Петр обернулся. Зеленая вспышка выхватила такого же зеленого Руслана, тот наклонился, прокричал, перекрывая грохот:
;Не кисни, Петро! Мы им еще покажем. А пока такцу-у-уем!!!
Он ускакал в толпу, как-то несерьезно вихляя всеми частями такого солидного тела. Точно,; хмуро подумал Петр,; я бы и сейчас... Такое б выдал, что "Кузькина мать" бенгальским огнем б показалась. Жаль: дернуть не за что.
Петр тоскливо вздохнул, оглядел беснующуюся массу. Взгляд зацепился за смазливую мордашку. Девушка сладко улыбнулась, губки влажно блестят, зубки сверкают. Выпуклости и впуклости в нужных местах. Девушка прыгает, выгибается в такт. Цветомузыка эффектно выхватывает то тяжелые полушария, то крутое бедро. А вот и язычок, как у змеи, глазки смеются хитрые, завлекающие… Ааа, черт с вами. Танцуем, так танцуем.
…За пару часов поменял партнерш шесть -не меньше. Сердце бухало в унисон с тамтамами, кровь ревела в ушах, шибала в голову, как цунами. Все барьеры рушились, словно фанерные домики на Тайване. Все кипело, мельтешило, руки-ноги дергались сами по себе, тело извивалось, терлось о другие. Потные, разгоряченные…
Несколько раз видел Руслана. Тот увивался вокруг пышнотелой блондинки. По глазам видно, что та не против, еще как не против… Промелькнул Лесь с Римой. Раз, другой… Зато Ляна со своим хахалем попадались едва ли не на каждом шагу. Петр скрипел зубами, сдавленно ругаясь, проламывался на другой конец зала, но не тут-то было. Хоть и не круглый, однако, через несколько минут сводил, словно связаны одной веревкой, ну, или резиночкой. Ага,; мелькнуло в голове злое. ;Прям любовный треугольник.
Вскоре заметил, что Лесь с Фрэнсисом куда-то делись, а девушки вяло колбасились у стены. Что за сила швырнула, Петр не успел понять, да и не пытался. Однако, в следующее мгновение он уже двигался возле Ляны, подпрыгивал, едва ли ни вилял хвостиком, а может, и вилял, только не видно. Глаза девушки смеялись, она переглянулась с Ритой. Та отступила, растворилась в толпе, словно сахар в кипятке.
Через минуту щелкнуло –музыка заглохла, только мощный треск, затем мелодичный голос, как если бы говорила Рита, но ростом с Останкинскую телебашню.
;А теперь, дамы и господа, небольшая пауза. ; в зале разочарованно взвыли.; Да, да, танцуем в ритме вальса, тем более, что вам некуда деваться, некуда, некуда деваться в ритме танца, хи-хи!
;Ууу!; взвыли парни, но с готовностью притянули девок.
Из динамиков ударило: "В шумном зале ресторана средь веселья и обмана пристань загулявшего поэта…"
Петр протянул руку, губы прошептали: "Можно вас?.."; вряд ли Ляна услышала, но Петр ощутил ее руку в своей руке, она приблизилась, запах духов окутал, как вуаль, голова закружилась... Нет, это зал со всеми людьми, стенами, толстым диджеем кружится, вертится вокруг них, а они застыли в центре мироздания и только губы шептали:
;Ляна, ох, Ляна… Ты даже не представляешь, что творится в моей душе.
;Не представляю.; девушка хитренько прищурилась.; А что?
;Каждый раз, когда я вижу тебя, мое сердце взлетает в небеса и тут же падает к твоим ногам. В твоих силах растоптать его и я умру. Лишь улыбка оживит, даст мне силы творить и рушить, возведет меня на небеса, где я стану вровень с богами… Если не выше. Ляна,; Петр задохнулся, сердце колотилось так, что еще чуть, и проломит темную клетку, разорвет оковы тела, чтобы соединится, слиться с той, которая...; Ох, Ляна…
;Да,; едва слышно прошептала девушка. Именно прошептала, а не прокричала, хоть музыка ревела по прежнему. Но странно… Она была и.. словно не было.; Да. Говори.
;Ляна… Я люблю тебя. Я ощутил это странное и страшное по своей силе чувство сразу, едва увидел тебя. Но только сейчас я понял, что это за чувство. Я люблю тебя, Ляна. Люблю, люблю!!! Я могу и хочу повторить это тысячу раз. Повторить, прокричать…
;А тысячу первый?
;Чч-что?; Петр сбился, отстранившись, с непониманием смотрел на девушку. Та наморщила носик, глаза, как у лисички.; Ах, да… И тысячу первый и десятый. ;в груди вновь вспыхнуло, слова выплеснулись жаркие, как лава.; Сколько захочешь! Ляна,; Петр опустился на одно колено, выдохнул с такой страстью, что щеки девушки запылали, она прикусила губку,; прошу, стань моей женой!
Девушка отступила на шажок, глаза расширились:
;Ого,; она покосилась по сторонам. Они стояли посреди зала, вокруг танцевали, спотыкались, обруливали. Наверное, и ругали, но Петр сейчас ничего не слышал и не видел, кроме одного. Девушка покачала головой.; Это очень серьезно. Надо подумать. ; в глазах вспыхнула насмешка.; Или ты говоришь это всем подряд?
Петр вспыхнул, вскричал в ужасе:
;Ляна! Как ты можешь!?
;Аа,; протянула девушка с удовлетворением.; Понятно. Не всем –только избранным.
;Нет, Ляна, нет! Такого я никогда и никому… И вообще… Теперь мне кажется, нет, я уверен, что и женщин не было, лишь тени.
Ляна отступила еще на шажок, они соединялись лишь руками, самыми кончиками.
;Как же вы целовались?; ее голос был полон яда, губы изогнулись в жестокой усмешке. ;Интересно, какие у теней духи. А размер бюста? Отрицательный?
Сквозь толпу протиснулся Фрэнсис. Окинув немую сцену, заорал:
;Ляна-детка, вот ты где. А это что за комиксы? Танец такой что ли? ;он хлопнул Петра по плечу, ржанул.; научишь, брат?; Петр скривился. Фрэнсис ухватил Ляну за локоть, потащил в толпу.; Что-то ты, подруга, закисла,; он вскинул руку –музыка стихла. Пары начали останавливаться, недовольно оглядывались. Как парни, так и девки, чьи задницы уже на последней стадии ощупывания.; Все на водопой!!!
Фрэнсис схватил со стола пару фужеров, один всучил Ляне, а второй осушил сам, взял еще. Он направился вместе с Ляной к дивану. Там в окружении толпы развалился, как римский патриций, Лесь. Он что-то с пафосом рассказывал, помывал дланями, а остальные с благоговением  слушали. Прям, как Папу Римского или муллу на намазе. Вот и говори потом, что нет пророка в своем отечестве. Интересно, что он такое плетет, что хлебала развесили, аж пол видно. Петр поколебался, пошел следом…
…;Нет, что бы вы ни говорили, но двигатель от "Митцубиши" не имеет аналогов. Даже хваленая "Тойота" не даст таких характеристик. Хотя технологически они двойняшки, плюс у "Тойоты" бренд пораскрученней, но увы. Се хренесе, как говорят французы.
Фрэнсис выдвинул челюсть, покачал головой:
;Не знаю, не знаю… У меня зверь от "Феррари". Так ни одна.., гм, в общем никто догнать не мог. А здесь, если чо, все гонщики.
Он обвел столпившихся парней требовательным взглядом. Те нехотя кивали, рожи кислые. Лесь оглядел их скептически, хмыкнул:
;Вижу, что гонщики. Професси- анальные. На какой же скорости плелись, если вас простой мотоцикл сделал? Поди черепахе: "Постой!"; кричали?
;Какой еще черепахе?; зло спросил лысый здоровяк с льдистыми глазами.
;Голопогосской,; любезно пояснил Лесь. ;Большой такой, с собачью будку. У нее еще броня, как у тебя, в три наката.
Девчонки захихикали, парни украдкой улыбались.
;Да ты!..; бугай попер буром, но на нем повисли, похлопывая по покатым плечам, усадили со смехом и шуточками в метре от ехидны. Здоровяк тяжело дышал, пожирал Леся глазами. Однако, чужак и ухом не повел. Странно. Здоровяк пораздувал для порядку ноздри, прорычал.; Когда несешься под полторы сотни миль, а тебя как стоячего –это что, по-твоему, черепаха?
;Полторы… сотни,; выпучил глаза Лесь.; Вы шутите? Да на такой скорости скоро старушки в Нью-Йоркском автобане будут плестись. Да еще на первой полосе.
;Это мы –полторы, а гад этот,; с обидой буркнул здоровяк, ;все две.
Фрэнсис довольно загоготал, рядом ржали, кто-то подбавил бензинчика:
;Больше. Помнишь, в последний раз на спидометре стрелка в бортик уперлась? А ведь там по максимуму триста пятьдесят кило.
Фрэнсис хмыкнул, глаза на миг затуманились, тут же вспыхнули, по губам скользнула язвительная улыбка:
;Спидо-метр. А то ли мы меряем, пиплы?
Прижимающаяся к его боку Ляна отшатнулась в притворном ужасе:
;Ах! ;воскликнула она. ;Так у тебя же этого самого больше всех.
Вокруг хихикали, ржали. От Фрэнсиса отступали, закрывались руками, отмахивались. Лесь пожал плечами, бросил с пренебрежением:
;Всего лишь? Мой рекорд –восемьсот, но и это не предел. Недавно придумал пару примочек, ;Лесь потер лоб, буднично сообщил. ;Через месяц думаю штуку взять.
В зале мертвая тишина, стаканы остановились на полпути к месту назначения. У всех, даже у девушек, глаза, как у японских мультгероев.
;Тысячу?; полузадушенно спросил Фрэнсис.; На мотоцикле? По нашим дорогам?
;А что? Дороги, как дороги. Тем более здесь. Для болида кстати в самый раз.
Фрэнсис шумно выдохнул, сообщил с нервным смешком:
;А я-то думал… Это, как говорится, две большие разницы.; он выпятил грудь, сказал горделиво.; В мотоцикле совсем другой драйв. В нем ни гидроусилителя, ни суперкомфортного кресла, ни ремня безопасности с сеткой. Если хочешь, то мои триста ощущаются, как твои полторы.
;Ну-ну,; подначил Лесь, ; правда что ли?
;Не веришь? ; Фрэнсис сунул руку.; Спорим!?
;На что?
; Что сяду на любого из своих друзей, а ты даже на моем монстре меня не сделаешь.
;Ага, щас!; послышались шутливые выкрики.; Тебя ж потом хрен сгонишь!
Лесь ухмыльнулся, хлопнул по руке.
;Идет! Ставлю болид против твоего "феррари". Сколько, говоришь, стоит?
;Если жабьих шкурок, то тысяч тридцать, ну, а европузырей понятно меньше.
;Тогда нормально: за болид таких три можно купить.
Через пять минут из ворот вывалилась толпа девчонок, парней. Гоготом, шуточками да смехом они напоминали стадо гусей или вырвавшихся из клетки макак.
Дома –темные угловатые глыбы, лишь на крыше пятого освещал небо желтый прямоугольник. Через каждые полста метров по правую сторону –фонари. Семь штук тянутся ровно, а дальше загибаются по длинной дуге.
Сзади приблизилось рычание: " Урррр… Уурр…" ; и резко с визгом затормозило. ;
Парни, девчонки разлетелись, как всполохнутые куры, закричали с сердитым испугом:
;Эй, вы чего!? Одурели совсем!!?
В образовавшийся проход вдвинулись два мотоцикла. Сверкающие, как драгоценности, они казались воплощением мощи и скорости. Петр наклонил голову, вслушался. Если судить по звукам, форма отражала суть, еще как отражала.
На серебристом Фрэнсис, а с багрового спрыгнул Лысый, прорычал с сарказмом:
;Давай покажи класс.
;Без проблем,; Лесь оседлал железного коня, зеркальный шлем скрыл небрежную улыбку.
И хотя для всех он был сама уверенность, но только не для Петра, который знал Леся уже пять лет, а последние два и вовсе, как облупленного. Взгляды Петра и Риты пересеклись, по-видимому, девушка что-то прочла, забеспокоилась. Она сделала шаг, но моторы взревели, парни наклонились.
;Урр! Уррр!! Уррр!!!
Руслан побледнел, на лбу выступили крупные капли пота. Он схватился за живот, лицо страдальческое. На него оглядывались, Лысый спросил грубовато:
;Ты чего, парень?
;Ребята… Что-то у меня с животом. Есть у кого-нибудь?..
;Что?
;Типа иммодиума что-нибудь.
Лысый покачал головой, а накачанный очкарик ответил задумчиво:
;Если только типа… У Фрэнсиса в гараже цемент видел. Подойдет?
Руслан вымученно улыбнулся, рванул к дому на форсаже. Парни заржали, отвернулись. Глаза возбужденно блестели, они поглядывали то на мотоциклы, то на дорогу. Над головой заворчало. Порыв ветра поднял с обочины пыль, погнал вдоль дороги мусор с листочками, запорошил глаза. Девки взвизгнули, придерживали, кто в платьях, подолы. Парни щурились, орали с веселой злостью:
;Глеб, шевели булками! Когда посылали за травкой, быстрей Конкорда летал!
;Вот все топливо и сжег.
;Да нет,; вступилась за него маленькая черноволоска.; У него вчера пикник был – просто устал Глебушка.
;Да хоть шабаш на волосатой горе, ;отрезал Лысый и рявкнул.; Быстрей давай!!!
Наконец, парень остановился. Петр прищурился: примерно два фонаря.  Парень развернулся, помахал руками крест-накрест, словно Морзе. Ляна сдернула кепку с соседа-шибздика, небо расколола ослепительно-белая ветвистая трещина. Пробежав между мотоциклами, девушка остановилась от них шагах в пяти, вскинула кепку над головой:
;На старт..,; моторы поревывали, словно быки на арене. В блестящих шлемах Ляна видела отражение фонаря, смутные тени,; внимание.., марш!!!
Ляна махнула кепкой, одновременно в небе грохнуло, мотоциклы сорвались с места, словно торпеды, из выхлопух по два факела. Петр затаил дыхание, стиснув зубы, подался вперед. Лесь стартовал первым, а на таких скоростях это решающий фактор. К тому же расстояние с гулькин нос –попробуй догони. Однако, буквально за долю секунды до финиша серебристая молния сделала рывок. Практически тут же визг, мотоциклы, вихляя задом, пронеслись мимо Глеба. Того поволокло вслед, закрутило. Он едва не упал, сделал несколько шагов. Останавливались втрое дольше, медленно развернувшись, мотоциклы подбавили газу. Серебристый притормозил, захватил секундомера, нагнал Леся.
Едва мотоциклы подъехали, их окружили, закидали вопросами:
;Ну, что? Ну, как? Кто кого?
В глазах жадный интерес. Петр криво усмехнулся. Интересно, а если бы не на деньги спорили, а скажем, на фантики?
Лесь отстегнул шлем, на лице –кислая улыбка. Фрэнсис медленно и торжественно снял свой, ветер подхватил гриву, раздул, как черный огонь. Сквозь толпу протиснулся Руслан. Тревожный взгляд соскользнул с довольного как слон Фрэнсиса на хмурого друга:
;Что, уже?.. Продул?

;На долю секунды,; встрял Глеб и показал два секундомера.
;Эх, ты...
Лесь глянул зверем, ответил раздраженно:
;Я  сегодня первый раз на мотоцикл сел. Так чего ты от меня хочешь?
Челюсти отвисли, глаза вытаращены. Фрэнсис смотрел ошеломленно. Он протянул руку, сказал уважительно:
;Ну, ты крутой чувак! Меня так еще никто. Ты ж почти догнал. Да еще на чем? На этом драндулете!?
Лысый набычился, буркнул уязвлено:
;Везет дуракам да начинающим.
Фрэнсис прищурился, хохотнул:
;Ха-ха! Сразу видно, кто умный: знает, в чьи руки технику отдавать,; все засмеялись. Фрэнсис хлопнул поникшего парня по плечу.; Когда пригонишь?
;Судоходная кампания,; буркнул Лесь,; гарантировала, что через неделю прибудет.
;Значит, через две: у нас же две вечные проблемы...
;Дураки что ль с дорогами?
;В море-то? Там же одни направления.
;Так для дураков это ж настоящее счастье, ха-ха!
Ветер выл, деревья гнулись, трещали, несло пыль, мусор... И внезапно все стихло. Под мышками хлюпает, по спине текут горячие струйки... Такое ощущение, словно воздух превратился в воду. Во всяком случае все, что вдыхали, тут же   выдавливало через поры, буквально прыскало, словно орошало цветы.
Зашуршало. Атмосферу фонарей прошили блестящие капли. Редкие, но с вишню в поперечнике они словно летели прямо из космоса. Девчонки взвизгнули, бросились гурьбой в дом. Парни дурашливо заорали, рванули следом. Петр с Русланом шли подчеркнуто неторопливо, на губах полупрезрительные улыбки. Равнодушный взгляд Петра скользнул по мусоркам, деревьям, уткнулся в сахарные спины гонщиков. Пакета не было...

Руки, потные тела, блестящие глаза, влажные губы... Все это мелькает, прыгает разноцветно красивое возбужденно пахнущее. Руслан нашел взглядом Петра. Тот сидел на угловом диване, сосредоточено тянул через соломинку какое-то пойло. Петр медленно кивнул, Руслан улыбнулся, поднял фужер с чем-то искристым. Тут же грохнуло да так, что мигнул свет, по ушам резанул скрип. Но музыка ревела по-прежнему, свет ошалело метался от ультрафиолета к инфрокраскам. На месте диджея осталась одна аппаратура да испуганные глаза с неряшливым гребнем неопределенного цвета. Впрочем он не один такой. С остальных тоже можно писать картину Репина '' Приплыли''. Кто на корточках, кто вовсе брюхом пол натирает, словно паркет какой, кто-то крутит башкой, слышатся испуганные вскрики:
;Что это!?
;Это терракт! 
;Тер-р-ракт? ;заикаясь, переспросил женский голос и тут-же истерически.; Терракт! Аааа!!! Спасите, помогите, убивают!!! Милиция-а-а-а!!!!!
;Что орешь, дура!? Это всего лишь гром. Вылазь давай.
Фрэнсис один как памятник стоял посреди зала, напряженно прислушивался. Все приободрились, хоть на лицах недоверие, но начали приподыматься. Из-под стола взвизгнуло придушенно:
;Будто я не знаю какой гром! Быстрей вызывайте пожарных, милицию, скорую помощь, психэ и эмчээс! Быстрей!!! А то сейчас ворвутся эти.. в камуфляже, с черными бородами; в руках автоматы, в зубах огромный нож; и начнут нас… Ааааа!!!!!
Желваки вздулись, лицо превратилось в волчью маску. Фрэнсис пнул визгливый стол, заорал в бешенстве:
;Заткнись!!!; он резко повернулся к диджею, рявкнул.; Да выключишь ты эту чертову музыку или нет!?
Из-под диджеевского насеста, словно Феникс из пепла, выдвинулась пятерня. Толстые, как сардельки пальцы пощупали рычажки –и все стихло.
Лохматый как дикобраз парень подполз к подоконнику. Привстав, он прижался лбом к стеклу, выглянул из-за откоса, брови поползли вверх:
;Горит!; заорал он.; Фрэнк, гараж твой горит!!
;Что!?; в два прыжка Фрэнсис подскочил к окну, а это не меньше восьми метров.; Маза фака!
От окна он пролетел, как болид. Кто успел, отшатнулся, а кто нет, сыграл пассивную роль в боулинге. Дверные створки разлетелись, грохнули о стены. Не успели отлипнуть,  как вся толпа с криками ринулась наружу. Косяки затрещали, кого-то придавили –визг, хрип, треск одежды.
;Моя машина!
Вихрастый парень выскочил за ограду, остановился перед серебристой тойотой. Обломок кирпича торчал из лобовика. Вокруг белая паутинка трещин. 
На месте гаража столб огня. Багровое пламя ревет, лижет низкие тучи, оставляя за собой грязно-оранжевые следы. Фрэнсис бегал вокруг, от раскаленных языков трещали волосы. Он отскакивал, закрывался руками. На лице страдание, слышалось частое:
;Мать, твою мать!
За спиной толпа. Они охватили Фрэнсиса полукругом, в глазах понимание. Парни мрачно сопели, исподлобья смотрели на огонь. Девчонки вздыхали, следили за парнем с горячим сочувствием. Лысый поймал друга за локоть, буркнул:
;Не мечись.
Фрэнсис дернулся, но лишь затрещал рукав.
;Мой мотоцикл,; в муке выдохнул Фрэнсис, ;мотоцикл…
;У меня тоже не варежка сгорела.
В глазах отчаяние. Фрэнсис мотнул головой:
 ;Ты не понимаешь. Я отцу пообещал, что третий курс без троек окончу. А я даже не начал, да к тому же гараж спалил. Все: мне каюк, Рон.
;Ничего. Пригонят болид –продашь, купишь еще лучше, а гараж построим.
;Нет, мне такой же надо.
;Ну, такой, так такой. С таким баблом проблем не будет. Отец когда приезжает?
;Через месяц,; убито ответил Фрэнсис.
;Успеем.
 Глеб поднял руку, сообщил с неуверенной улыбкой:
;У моего брата строительная фирма. Чуть чего могу поговорить. Как хорошим знакомым, сделает огро-о-омную скидку. У него по региону кстати и так самые демократичные цены и наикратчайшие сроки.
;Да кто его купит!?; прошептал потерпевший. В расширенных глазах бушевал огонь.;  Вот если бы деньгами…
Он с надеждой посмотрел на Леся, тот пожал плечами:
;Не вопрос. Пиши номер счета. В течение десяти дней скину.
;Сто штук? ;не поверил Фрэнсис.
Пожав плечами, Лесь бросил небрежно:
;Могу девяносто.
;Нет, нет,; испугался Фрэнсис и унесся в дом.
Рита прижималась к Лесю теплым боком, с гордостью посматривала по сторонам.

На следующий день их посетил участковый, выспрашивал, вынюхивал. Обнаружив селитру, обрадовался, как ребенок, вытащил протокол, ручку. Но тут пришел Лесь, зачерпнул ведром, целеустремленно потащил во двор.
;Эй, товарищ, постойте. ; Лесь обернулся, брови поползли вверх.
;Да, да?
;Вы куда?
;Работаем, товарищ начальник, работаем.
;У меня к вам несколько вопросов. Присядьте.
;Да некогда мне. ;Лесь отмахнулся, пробежал через двор, бухнул ведро в бочку.
Участковый нахмурился, хотел окрикнуть, но тут Лесь разбултыхал, зачерпнул смесь и потащил к грядкам. Лицо участкового сразу покислело, а когда мутным дождем жидкость пролилась на клубнику, так и вовсе...
;Простите за беспокойство.
Участковый откланялся, потащился к дверям.
За два дня приготовили три бомбы. Конечно, и одной за глаза, но случаи бывают всякие. Авось, небось и волшебное хусим совсем неплохо, однако, поддержка лишней не бывает. В минимуме –спишь спокойнее.
Когда плющили второй аммонит, Лесь отпихивался всеми конечностями, но не миновал роль держателя. Он отвернул лицо, зажмурившись, пригрозил:
;Только промахнись, только попробуй!
;Не ссы, Лисенок. Солдат пацанку не обидит. Иехх!..
;Ааааа!!!
;Шайтан…; Руслан тупо смотрел то на рукоять, то на кувалду. Продавив траву, она наполовину погрузилась в землю.; Лесь, я не хотел, Аллах свидетель.
;Аааа! Опять! По той же!!!
"… И в третий раз варвар взошел на ложе королевы…"  Теперь Лесь поумнел. Он прибил к толкушке длинную палку, но все равно от каждого удара дергался, втягивал голову в плечи. Звуки разносились по всей деревне, Лесь жмурился, косился на закат.
;Русланчик, давай потише,; не выдержав, взмолился он.; Сейчас все соседи с вилами прибегут.
;А почему, ээх, с вилами?
;Ну, не с участковым же. Толку от него… Сам знаешь.
Руслан разогнулся, мощно выдохнул:
;Уффф.; он вытер потный лоб, спросил устало.; Что нам осталось?
;Пластифицировать и детонатор собрать.
Руслан нахмурился, покосился по сторонам:
;А где Петр?
;Да где ему быть?; Лесь усмехнулся.; Лянке серенады поет.
;Сейчас? ; удивился Руслан.; А ночью тогда где шлялся?
;К деду Митяю лазил за цветами.
;Ааа. ; протянул Руслан с ухмылкой.; Теперь понятно, откуда выстрелы. Ничего нашему жеребцу не оторвало?
Лесь почесал в затылке, ответил с сомнением:
;Вряд ли,; он хмыкнул.; Тогда б не так пел. Слышь, как ревет?
Руслан наморщил лоб, отметил с невольным восхищением:
;Во дает! До чего дошел регресс: вкалывают даги…
Через час в дом ввалился Петр. Мрачный как грозовая туча, в руке перевернутый букет. Розы подметают пол, словно обычный веник, теряют лепестки. Петр швырнул букет в мусорку, рухнув спиной на диван, уставился в потолок. Там в углу паутина, почти в середке бьется, жужжит крылышками муха. Паук суетится вокруг мухи, сучит лапами, торопливо пеленает. Лесь переглянулся с Русланом, сказал в пространство:
;Не дала.
Петр стиснул зубы, хмуро следил за поединком. Пожав плечами, Руслан поправил крышку, начал мерно бить… Стекла дребезжали, весь дом трясся, Петр морщился. В перерывах между ударами Руслан приговаривал:
;Ничего, Петро, немного осталось. Скоро огребем целую кучу бабок –все девки наши будут.
;Не нужны мне все,; буркнул Петр.
;А что так?
;А вот так,; отрезал Петр и отвернулся к стене.
;Да, дела..,; протянул Руслан,; вляпался ты, брат. Как кур в ощип, вляпался.
Петр угрюмо молчал. Лесь поморщил лоб, пошлепал губами, внезапно расцвел:
;Ребята, знаю верное средство от навязчивой идеи!
;Да ну!?; Руслан смотрел с интересом.; И какое же?
Петр хоть и не смотрел, но ухо провернулось, как локатор.
;Надо поддаться ей и сразу увидишь, что она не столь замечательна.
Руслан хмыкнул, Петр развернулся с жутким скрипом, воскликнул в отчаянии:
;Думаешь, я бы не хотел этого!? Но Ляна послала меня прямым текстом.
;Совсем прямо,; не поверил Лесь,; как на заборе?
;Нет. Но что можно подумать, когда тебе в лоб эдак презрительно: "Остынь, амиго. Ты не входишь в мой круг. Всякие там испытатели, менты и прочие ученые –отстой. Без обид, ладно? Но мне нравятся только музыканты и рокеры. Как вот Фрэнсис. Он настоящий мужчина –я от него просто таю".
В последних словах было столько яда, что уголки губ у Леся поползли вверх. Руслан покивал, с сочувствием констатировал:
;Бабы –дуры. Тут уж ничего не попишешь. С этим приходится мириться.
Петр вскинулся, но на лице Руслана ни тени насмешки. Петька поник, сообщил убито:
;Я чуть не сказал, что мы бандиты, супер–пуперкруть, которая держит весь Северо- Западный округ.
Руслан присвистнул:
;Да… Финита ля комедия. Сливай мозги, вставляй опилки.
;Пускай лапшу вешает, пускай. Если нравится, почему бы и нет. Правда или ложь – для баб дело десятое. Ну, во всяком случае пока не узнают.
Руслан покачал головой, сообщил с мрачной усмешкой:
;Нет, ребята, вы, как хотите, а я кудахтать, как павлин, не люблю. Сперва сделай, а уж потом… А в нашем случае так и вовсе надо молчать, как рыб об лед. Если, конечно, планируем прожить хотя бы дня два.
Лесь хмыкнул, сообщил с кривой улыбкой:
;Я вообще-то и месяц не прочь.

Парк. Где-то над головой свиристят,  перекликаются птицы, хлопают крыльями, стучат клювы. Солнце запуталось острыми лучами в густых кронах, царапает, отталкивается от листвы. Как бы ни старалось, оно не может выбраться, скользит желтыми полосами, просверкивает в живых проталинах.
Рядом с памятником яма. Метра через два сваренные из арматуры треноги, на уровне пояса натянута красно-белая ленточка. Внутри  в белой каске прохаживается Руслан. Подбородок вперед, руки за спиной –в общем форменный начальник.
 На обочине тарахтит желтый генератор. Из трубы сбоку выпыхивает сизый дым, воняет горелым маслом. Рядом поскрипывает мини-конвеер. Валки вертятся, транспортерная лента доставляет из темноты грунт, высыпает в метре от провала. Горку из щебня, глины и строительного мусора стремительно превращается в кучу.
Из ямы доносились глухие постукивания, периодически шипел клапан ресивера.
Руслан заглядывал в яму, покрикивал:
;Быстрее, быстрее! Чего там копаешься!?
;Да отыскать не можем, Петрович. Может, свяжешься с газовой службой, попросишь чертежи?
;Какие к шайтану чертежи!?; потрясая руками, с патетическим негодованием воскликнул Руслан.; У нас план горит!
За спиной кашлянуло, вежливо осведомилось мужским голосом:
;А что случилось, молодой человек?
Руслан обернулся, ткнув пальцем в табличку, ответил неприязненно:
;Ходят тут всякие... Не видно что ли, что написано?
Мужчина поджал бледные как пиявки губы, отошел на несколько шагов. Повизгивая, у ног крутился пудель, рвался в кусты, но хозяин одергивал да так, что собаку пару раз перевернуло, пудель хрипел, кашлял.
Из ямы звонко зацокало, тут же развязанно заорало:
;Магомедыч, труба мешает!
Руслан сдвинул каску на затылок, присел на корточки.
;Большая?
;Да сантимов двадцать!
Руслан всматривался несколько секунд, потом махнул рукой:
;Аа.. режь к шайтану! Только осторожнее будь. Как почувствуешь запах пропана, сразу туши резак.
;Лады, Магомедыч, вырублю! Ах, черт!
;Что такое?
;Шланги потянул -баллон кислородный упал. Мать перемать! Редукторы, вентиль, оголовок -все в грязи.
Руслан дернул головой, воскликнул с неодобрением:
;Ну, что за бестолочь! Теперь вот отмывай.
Из ямы ругнулось, донеслось виноватое:
;Тут только того тряпки какие-то... Кажется, в масле.
;Ну, и чего тебе не так? Зато блестеть будут. Чисти давай!
Руслан с натугой разогнулся, вытащил сигарету. Похлопав по карманам, обернулся:
;Эй, друг, прикурить не найдется?
Мужчина подергивал носом. Услышав такое, он побледнел, как полотно. Подхватив на руки пуделя, интель рванул так, что выскочил из-под шляпы. Руслан проводил спринтера заинтересованным взглядом, помяв сигарету, щелчком отправил ее в яму:
;Сапсэм плохой стал,; пробормотал он с усмешкой.; Я ж не курю.
...До вечера копали, долбили, пилили, опять закапывали. А как начало темнять, подогнали машину, загрузили оборудование и отбыли. Вернувшись к четырем утра, вылезли вооруженные до зубов лопатами, кирками и прочим коп-инвентарем. За полтора часа проложили кабель, заминировали площадку с двух сторон и выезд на аллею.

На голову сыпались камешки, кусочки земли, сильно пахло смолой. Доски не впритык, криво, косо. Призрачный раструб фонаря прыгал по стенам, разбрасывал угловатые тени.
Руслан в цивильном пиджаке, при галстуке. Он напряженно поглядывал наверх, отодвигался от сыпавшейся грязи, но тут на плечо плюхнулась вязкая желтая блямда. Стряхнуть стряхнул, но теперь прилип к руке. Руслан стрельнул глазами по сторонам, украдкой шаркнул ладонью по доскам. Результат превзошел все ожидания: глина отвалилась, но налипла смола.
;Шайтан тебя задери! ;ругнулся Руслан.; Не выйдет из тебя строителя.
Лесь закивал довольный как слон:
;Чего не выйдет, того не выйдет. Но толк будет.
Петр обхватил перископ глазом, сказал таинственно:
;Вышел толк из Леся, осталась одна бестолочь.
;Во-во, ;подтвердил Руслан, ;И я про то же. Завалит -помрем, как собаки на обочине.
;Да ну, ;Лесь пошатал доски, поковырял землю. Посыпались комочки, следом шлепнулась грязь, потекла серая струйка. Лесь заткнул дырку пальцем, продолжил бодро. ;Зуб даю, что пару часов выдержит, а больше и не надо.
;Ээ! Зачем мне фарфор!? Вставишь золотой, потом спорь.
;Тихо,; прошипел Петр. ;Кажется, едут.

Вход в аллею -черная дыра в серых громадах.  Но вот крайние кусты озарились бледным светом, а в следующее мгновение на них плеснуло золотом. Каждый листик обрел объем, стал до предела четким, отбросил тень.  Сперва длинную размытую, а затем все четче, короче и вот показался первый джип, затем второй, третий… Все от элитных производителей: бээмвэ, голендвагены, крузеры –они въезжали так, что сразу чувствовались хозяева жизни. Широкие протекторы, блестящий фасад, фары бьют с такой мощью, что стало светло, как днем.
Машины разъехались по периметру, дверцы распахивались, из нутра выдвигались солидные мужчины кавказского типа. Расталкивая машины, словно пьяный бугай дружков, выпятился хаммер. За ним с грозным порыкиванием –фура. Она проехала через всю площадь, ткнувшись волчьей мордой в кусты, остановилась. С облегчением выдохнув, фура присела на задние оси, мотор заглох.
За спиной сопело, чье-то дыхание обжигало сперва затылок, затем одно, второе ухо. Наконец, раздался нетерпеливый голос Леся:
;Ну, что там? Достали бабки-то?
;Да нет, еще не успели. Сигареты достали, сплетничают.
;Сигареты?; не поверил Лесь.; И о чем? О загубленной на корню жизни?
Петр зашипел, отбрыкнулся, через несколько секунд выругался:
;Черт! Не слыхать ничерта. Лесь, может, выглянешь?
;А что, микрофон не работает?
Петр скрипнул зубами, процедил:
;Ну, придурок!
Пальцы тронули кнопку, за спиной хмыкнул Руслан, выдал редкую по логике мысль:
;Что любовь –болезнь, я знал, но до сего момента не мог определиться с диагнозом.
Петр засопел, но оборачиваться не стал, лишь подкрутил верньер. Из перископа зашипело, щелкнуло, потек мягкий, как мед голос:
;Салам алейкум, Фыхмет.
;Алейкум салам, достопочтенный Надир Бек. Как здоровье родных, детей, живы ли родители?
;Слава Аллаху, все в порядке. Как здоровье Зульфии?
;Аллах милостив, весной родила двойню.
;Да прибудет твое семя в веках под дланью пророка. Что с товаром?
;В целости и сохранности. Ашот, Рашит, принесите образцы.
Зашаркали удаляющиеся шаги, тишина, затем лязг, скрип с взвизгом и шаги начали приближаться, послышался рык:
;Куда ставить, хозяин?
;Да на землю ставь.
;Замараем, хозяин. Эти гяуры, шайтан их побери, опять все поперерыли.
;Ставь, Ашот. Пророк велел прежде ножен держать в чистоте меч.
Щелкнуло. Зацокали. Лесь, как воочию, увидел блестящие глаза, в которых отражалось оружие, боеприпасы… Все сгрудились вокруг, а значит:
;Пора?
;Нет, ;шепнул Петр. ;Денег пока не вижу.
;Рашид, ну-ка, тащи мишень… Да не сюда, к бортику.
;Так, хозяин?
;Да. А теперь отбегай подальше.
Через пять секунд грохнули выстрелы. Сперва одиночные, затем короткими очередями, в конце длинная, как спагетти, и тишина, разбиваемая металлическим цоканьем. Гильзы подпрыгивают,; догадался Лесь.
;Вах, вах, дарагой! Какая кучность! И это в темноте.
;Фирма, достопочтенный Надир-бек.
;Но пачаму в китайских фантиках?
;Пока десять стран пройдешь, во что только ни нарядишься.
;Аллах свидетель, что ты прав: все возвращается на круги своя.
;Или, как говорят гяуры: "Вашим салом вам же и по мусалам".
;Ха-ха! А мы поможем, а то здесь же одни косорукие, ха-ха!
;Сейчас,; злобно пробормотал Петр,; посмотрим, кто кому поможет. Дети гор, говорите? Значит, кругозор должен быть хорошим. Ну, а мы поднимем. В качестве гуманитарной помощи.
Клацнуло, зашуршало.
;Достопочтенный, Фыхмет, надеюсь, ты не обидишься?
;Как говорят у нас в Дагестане, счет дружбе не мешает.
В яме несколько минут слышалось только сдавленное дыхание и шелест из динамиков. Лесь морщил лоб, глаза бегали: видимо, пытался на звук сумму определить. Судя по обильному слюноотделению, набегало немало.
;Все точно.; хлопок по рукам.; Надеюсь, достопочтенный Надир Бек, товар вам придется по вкусу.
;Аллах видит: я уже в восторге. Главное, чтобы гяурам понравился.
;Даю слово, что от наших подарков они будут без ума.
;Хи-хи, ха-ха!; вокруг двух авторитетов смеялись подхалимисто, как шакалы вокруг Шерхана.
Замолкло, через минуту почва завибрировала, из динамиков послышался шум отъезжающей машины. Не отрываясь от перископа, Петр поворачивался, поворачивался, рука отведена за спину, сжата... Лесь следил за ним, не мигая, во рту пересохло. Ладонь вспотела, пальцы дрожжали, соскальзывали с кнопки. Как бы не нажать раньше времени.   
;Взрывай!!!
Лесь подпрыгнул от неожиданности, вжал изо всех сил.
;Отправляйтесь в Ад, твари черножопые!
В тот же миг громыхнуло, земля подпрыгнула, перекрытие затрещало, просело. Две доски лопнули с оглушительным треском, повисли на концах, из дыры посыпалась земля, камни. Лесь попал под обвал, беззвучно рухнул, сверху навалило земли. Руслан бросился к нему, но тут прогнулась, затрещала поперечная балка. Нижние волоконца сухо лопались, разлохмачивались. Задержав дыхание, Руслан подставил плечо, с усилием выпрямился.
Петр не знал, куда броситься, глаза ошалелые. Руслан скрипел зубами, на шее, лбу вздулись толстые как канаты жилы, тек пот.
;Лезте…; сдавленно выдохнул он,; наверх.
Петр кивнул. Подхватив Леся, он подтащил под крышку, ударом плеча вышиб. По ушам стегнули крики, рев огня, треск горящей плоти, изоляции, еще чего-то… Петр вытащил Леся, быстро огляделся. На месте фуры огромная воронка, валы вздымаются на метр. В переломанных кустах пылают машины, листья сворачиваются, вспыхивают. По всей площади разбросаны обломки. Они чадно горят. В черно-красном аду ползают окровавленные туши, стонут, слышатся крики о помощи. Несколько человек бродят, как слепцы. Вот один наткнулся на пылающий бампер, упал поперек. Одежда вспыхнула, человек дико закричал, перевалился, начал кататься по земле.
;Уснул!?; стегнуло, как кнутом, по спине.; Может, одеялами поменяемся?
Петр упал на колени, нагнувшись, протянул руку. Кисть сжало, словно в тисках, руку едва не выдернуло из плеча. Петр стиснул зубы, рванул на себя. Не успели подошвы Руслана впечататься в глину, как в глубине ямы затрещало, земля просела, из дыры выпахнуло промозглым воздухом.
Руслан распинал Леся:
;Быстрее! Машину!
Тот потряс головой, очумело огляделся и пополз в кусты.
;А ты что хлебалом щелкаешь!? В предках эстонцев не было?
С лязгом в грудь ткнулось что-то холодное. Петр дернулся, опустил взгляд. В руках калаш. Петр тупо посмотрел на Руслана. Тот зло усмехнулся, передернул затвор.
;Ты прав: это не ложка. С ней тебе нет равных, но прогресс не остановишь –придется еще и стрелять учиться. Давай, студент. Лучше, чем на пленере, обучения нет.
;Стрелять?; переспросил Петр.; В кого? В этих? Но они и так почти трупы. Если не отвезти в больницу, то через пару часов можно вызывать другую службу.
Руслан выпучил глаза, белки налились кровью, ноздри задергались.
;Дурак!; рявкнул он.; Они ж отправят нас к праотцам легко и просто, как барашка зарезать. А если не смогут сейчас, но выживут, то от нас не отстанут.
;Делать им нечего что ли,; проворчал Петр, с жалостью глядя на раненых. ; Полгода в больнице проваляются, а потом за нами охотиться… Сомневаюсь.
;Шайтан!; Руслан скрипнул зубами.; Для нас месть –не пустой звук. Понимаешь?
Петр покачал головой, губы ниточки, в глазах упрямство. Стиснув челюсти, Руслан бросил автомат к плечу. Из дула вырвалось пламя, грохнуло. Трех мужиков скосило, как цветочные стебли. За спиной зашуршало. Руслан отпрыгнул, влупил в кусты очередь. Листья срезало, ломая ветки, на асфальт выпал детина, хряпнулся о бордюр виском. Багровый отсвет упал на костистое лицо, выхватил желтые зубы. От насвая, видать. Из-под него по асфальту растекалась черная маслянистая лужа. Руслан сплюнул:
;Откурился. А ведь мог изнасиловать Ляну или твою сестру, убить отца, пытать мать.
Петр помрачнел, прикусил губу, пальцы побелели на цевье.
Через пару минут из огня выехал кадилак, нетерпеливо пипикнул. Петр разогнулся от хрипящего трупа с перерезанным, плюющимся кровью горлом, встретился взглядом с водителем. В глазах Леся страх, в расширенных зрачках отразился он сам: на лице оскал, руки по локоть в крови. Петр смущенно кашлянул, отвел взгляд:
;Патроны кончились.
…Горящая площадь уносилась в зеркальце заднего обзора. Из живых остался только бородатый вождь пролетариата, что как и век назад, призывал к свершениям, подвигам во имя идей Томаса Мора и Компанеллы. Лесь крутил руль, гнусаво напевал что-то под нос. Петр прислушался.
…;Мы мировой пожар раздуем. Кто был никем, тот станет всем.
Мотор ревел, фары выхватывали абрис дороги. Машина прыгала сверху, вместе с камешками отшвыривала асфальтовое полотно назад. По бокам проносились темные громады, меж веток мелькала луна. Спереди из красной точки возникли две, стремительно разбегались габаритами.
На панели в специальной подставке телефон. Вспыхнул дисплей, телефон запрыгал, словно хотел вырваться, запиликал что-то восточное. Руслан ткнул в кнопку громкой связи, из динамика вырвалось взволнованное:
;Алло, Рашид, это ты?
;Я, уважаемый Фыхмет!
;Что случилось? Где остальные? Откуда огонь?
Руслан скрипнул зубами, сообщил отрывисто:
;Взрыв. Это засада. Я видел Секача.
;О Аллах, это же правая рука Короля!
;Да, да, ;с ненавистью выплюнул Руслан.; Это отродье шакала нарушило договор. Клянусь Аллахом он поплатится!
;Успокойся, брат. Он будет наказан, но позже. Ты один?
Руслан дышал затравленно, мотнул головой:
 ;Нет,; он кивнул Лесю. Тот застонал, брови домиком, лицо страдальческое. Дунь – концы отдаст.; Успел выдернуть Надир Бека и за вами. Он ранен, сильно. Из груди хлещет, как из пробитого бурдюка.
;О Аллах!; ошеломленно выдохнуло из телефона и тут же торопливо добавило.; Жду вас за поворотом. Со мной Марат, он поможет.
Лесь снова закашлялся, простонал, забормотал жарко, словно в бреду. Руслан закивал, выплюнул в трубку:
;Готовьтесь: он побледнел. О Аллах, кровь ртом пошла!
;Хорошо, хорошо,; щелкнув, связь оборвалась, габариты скрылись за поворотом.
Парни переглянулись, с ухмылками передернули затворы.
За поворотом широкая площадь, блестят сотни лобовиков, капоты –парковая стоянка. Руслан сбросил скорость, поехал вдоль длинного ряда уснувших авто. Петр на заднем, Лесь на переднем опустил стекло, потыкал в сотовом кнопки, толкнул Руслана:
;Фыхмет, где вы?; взволнованно выкрикнул Руслан.; Это Рашид.
;Рашид?; удивился голос.; А зачем нам два Рашида?
Вспыхнул свет, ударил битой по глазам.
;О, шайтан!!; Руслан вывернул руль, топнул по газу –машина прыгнула с места.
В следующий миг грохнуло, провизжав, хрупнуло, лицо обожгло. Машину подкинуло, завертело пропеллером.
Лесь вылетел, как футбольный мяч, хряпнулся со всего маха копчиком –дыхание вылетело, дернуло за собой глаза. Но те на ниточках, только выпучились, отразили влипшего в боковуху Петьку. Тут же картину обрезало. Сверху рухнуло стекло, накрыло тесной палаткой.
Лесь хекал, никак не мог отдышаться. Вовне несколько раз бухнуло, скрежетнуло, прострочили выстрелы, визг покрышек, затихающий рев мотора и торопливые шаги. Они приблизились, захрупало. Стекло исчезло, на звездном фоне появилось встревоженное лицо Руслана.
;Цел?
;Жи-ив,; просипел Лесь.
;Да, ;согласился Руслан,; для вас это главное.
Он вздернул Леся, закинув его руку на плечо, потащил к машине.
…Ягуар ревел, под капотом что-то дребезжало, но жигуль постепенно приближался. Вместо лобовика блестящие от фонарей, встречных машин зубья. Ветер свистел, раздувал веки, глаза слезились. Руслан опустил со лба черные очки, челюсти затвердели, левая рука дергала передачи. Он наклонился, подался вперед, словно вот прям сейчас выпрыгнет, понесется быстрее ветра.
Щурясь, Лесь стрелял прямо через лобовик.
 ;Хоть один плюс,; ухмыльнулся Петр.
Жигуль вилял, визжали покрышки. Пули выбивали искры из асфальта. Пару раз они цокнули по крыше, по капоту, но не то что стекло, фар не задели. По бокам проносились авто. Вот одна, вторая заорала, оповещая, что грабят: "Караул, спасите!!!"; Петр скрипел зубами, поминал добрым словом, да не одним, дорожников. Выскочили с визгом покрышек на шоссе. Мелькнули натюрморты супермаркета. Огромные вкусные колбасы и окорока лопнули с объемным звуком, осыпались уже метрах в ста позади.
;Да что ж вы задом виляете,; прошипел Лесь.
Петр поддакнул:
;Сразу видно, что все семиты –родственники. И чего Израиль не поделили?
Лесь с Русланом дернулись, машина вильнула. Здоровяк покосился на родню, буркнул:
;Ну-ка, братец-гонщик, перелезай за руль. Если Петро прав, то поймать еврея сможет только другой еврей.
;Ну уж,; польщено пробормотал Лесь, но полез.
Как только Руслан оказался слева, тут же вытащил из-под сиденья нечто вроде ракетницы, а из бардачка патрон, здорово смахивающий на фаллос.
Руки Леся жили, будто сами по себе, переключали скорости. Глаз, хоть и щелочки, но сканировали дорогу почище радара. Выемки, кочки, повороты, ночной попутчик –все вызывало мгновенную реакцию. Не прошло и минуты, как расстояние между ними и жигулем сократилось втрое. Тридцать метров. И с каждой секундой оно становилось меньше. Петр с беспокойством посматривал на странный пистолет.
;Ты того… Смотри не перестарайся.
;Не боись,; Руслан вскинул оружие, задержал дыхание.; Все выверено до мул-ли-ме-тра,; палец вдавил курок.
От выстрела заложило уши, Руслана отбросило так, что даже машина замедлила ход, а кресло затрещало, выгнулось. Зато у клиентов эффектнее: от взрыва оторвало задний мост, жопа упала. Из-под крыльев веер искр, визг, скрежет. Машину занесло, потащило на бордюр. Жигуль ударился об него, перелетев, кувыркнулся в воздухе и хряпнулся на бок. Сухо треснув, вылетел лобовик. Машина качнулась и  рухнула на крышу.
Лесь затормозил в полуметре от бордюра. Руслан с Петькой выскочили, бросились к российскому аналогу мерса. Двери заклинило, но в руках универсальный ключ. Удар прикладом –потрескавшееся стекло провалилось в темноту. Петр залез вовнутрь до половины, шарил. Шипело… То ли Петька, то ли пробитый радиатор. Руслан забежал с другой стороны, присел, через несколько секунд распрямился с довольным ревом:
;Нашел!; вслед за чемоданом сухая рука в пигментных пятнах, хрипящий старик с разбитым лицом. Руслан покачал головой, сообщил с назиданием.; Э нет, довесков нам не надо.
Руслан выстрелил. Звякнуло, старик со стоном повалился, на запястье браслет с тремя звеньями. Петр вылез. Внутри что-то зашевелилось, вслед за Петькой выполз широкоскулый. Из перебитого носа капало черное. Руслан передал кейс Лесю, окликнул:
;Эй!
Мужчина замер. Взгляд поднялся, застопорился на пистолете. Одна рука в салоне, но пока перетащишь, пока  прицелишься… А чужаку стоит лишь пальцем шевельнуть. Руслан понимающе усмехнулся, спросил:
;Рашид?
;Дда.
;Ты прав, Рашид. Нам и одного много.
Руслан вдавил курок до половины, замер. В глазах мужчины не было страха, лишь холодное презрение. Руслан твердил, что перед ним враг, но почему-то не мог выстрелить. На лбу выступил пот. Руслан закусил губу, мужчина осклабился:
;В первый раз что ли? Не бойся, просто нажимай. Лесь вздрагивал при каждом звуке. За спиной проехала машина, на миг затормозила. Петр обернулся, автомат через плечо. Тойота рванула так, словно водителя ткнули шилом. Лесь нервничал, посматривал по сторонам. Угораздило же! Слева банк, справа стриптиз-бар, доносятся глухие удары. И у того, и у этого над входом камеры. Как еще охрана ни выбежала…
Вдалеке послышались завывания и они все приближались.
;Да кончай ты его! Сейчас ментов будет, как мух на дохлой корове.
Руслан отступил на шаг, мотнул головой:
;Не могу: он безоружный.
Лесь выпучил глаза, переглянулся с Петром. Тот отмахнулся, они запрыгнули в машину, рванули с места в карьер. Едва завернули в первую же подворотню, как с воем сирен, с мигалками пронеслись по шоссе один за другим три экипажа. Лесь проводил их испуганным взглядом, с облегчением выдохнув, поднял голову из-за спинки сиденья:
;Ну, ты что, совсем дурной!? Он же расскажет.
Петр покачал головой:
;Вряд ли,; на вопрос в глазах Леся пояснил вяло.; Слишком многое пришлось бы объяснять. Хотя бы откуда столько денег.
;Значит, сам погонится: в лицо же запомнил.; Лесь повернулся к Руслану, осведомился сварливо.; Тебе от этого легче?
Тот осторожно вел вскрытый мерс по заставленным машинами дворам. Из освещения лишь засиженные мухами кобры да огоньки сигарет подъездных сборищ. Руслан обогнул раскорячившийся на дороге лэндровер. Затаив дыхание, Лесь следил, как прошли в миллиметре от зеркала. Руслан косил глазом, как проехали, проворчал:
;Погонится, так погонится.
Лесь беззвучно выругался, желчно напомнил:
;Но тогда уже он будет стрелять.
;Вот тогда и посмотрим,; ответил Руслан сквозь стиснутые зубы.

Через три дня Лесь ворвался в квартиру сияющий, как елочная игрушка.
;Здорово, пиплы!
Глаза блестят, улыбка до ушей. Он промчался на кухню, там захлопало, загремело, забрякало, зашипел чайник. Сквозь все это многообразие кухонной жизни раздалось радостное, аж противно:
;Ну, все: теперь мы владельцы "Публишн мониторинг".
Петр опустил журнал по нанотехнологиям, поинтересовался:
;А это что за хрюкт?
;Статистическая фирма. Надо кому-нибудь опрос произвести, пжалуйста.
;Аа, понятно. А кто будет нашим первым и самым таинственным заказчиком? Мистер Икс?
;Нет, Игрик. Из министерства труда.; вытирая полотенцем руки, Лесь вышел из дверей, сообщил напористо.; Сейчас кое-какие бумаги по разграничению полномочий подпишем –и можно людей набирать. Офис я уже снял. Тут недалеко, пять минут хотьбы.
;Подождите минутку,; Руслан отнял трубку от уха, повернулся от окна. ;Через сколько можно заезжать?
Лесь пожал плечами, завел глаза под лоб:
;Дня три на косметический ремонт, пару дней на мебель, пару на наладку оборудования, еще пару на всякий пожарный… Полторы недели!
Руслан убрал руку от трубки.
;Алло? Приходите в четверг на следующей неделе. Да, да, к девяти часам со всеми документами. Что-что? Лицензия есть? Замечательно. Буду ждать. До встречи.
Руслан положил трубку, встал, потянулся до хруста. Нос дернулся, втянул галлон воздуха.
;Не знаю, какой из тебя менеджер, но повар неплохой.
;А то! ;горделиво подбоченился талант и крутнул поварежку.
…Петр отвалился от стола, тянул сок через соломинку. Руслан все еще перемалывал нечто птицеобразное, тонкие косточки хрустели на зубах, а те, что потолще, вылетали на стол щепками. Рожи у обоих красные, распаренные, глаза поглупели. Лесь поглядывал на них довольный, словно клуха на птенцов, едва ни кудахтал. Не успело блюдо перед Русланом закончиться, как появилось новое. С пылу с жару, коричневая корочка скворчит, источает умопомрачительный запах. Руслан крякнул, подгреб пришельца поближе. Пальцы зависли над нежданным богатством, взгляд острый, как у коршуна.
Шлепнуло, раздался голос Леся бодрый, как спрайт:
;Так-так, дамы и господа, ;Руслан грозно хрюкнул, поднял голову. На столе увесистая пачка листов. Ну, никак не меньше первого тома Большой Советской. Лесь стушевался, глазки забегали.; Ладно, что вы в самом деле?  Товарищи, так товарищи, но расписаться все равно надо. Налоговая, проверки, то да се.
;И что?; буркнул Руслан.
;Официально все надо.
Петькины пальцы замерли над клавой, он оглянулся:
;Руководить сам собираешься или поручишь кому?
;Сам. Зря я пять лет штаны протирал что ли?
Руслан хмыкнул, Петр смерил Леся с ног до головы:
;Штаны то, может, и зря. Ну, да ладно. Не в этом дело. ;Петр прищурился.; Но ты представь. Это ж придется вставать в шесть утра и ложиться за полночь.
Лесь пожал плечами.
;А что такого? По работе и результат. Кто сидит на печи, может быть, и ест калачи, но я предпочитаю бутер с икрой. Да не с родной лягушачьей.
Листая договор, Руслан спросил:
;Тебе денег мало?
;Вообще-то люди работают не ради денег.; подумав, Лесь поправился.; Во всяком случае не только ради них.
;А большинство только и исключительно только.
Лесь скривился:
;Так то большинство.
;Ну, да,; саркастически ухмыльнулся Руслан.; Мы-то особые. Ну-ка, особь, скажи мне, что это за Константин Васильевич Рубенштерн и Ходасевич Симон Исаакович.
Лесь смутился, подергал за нос.
;Вообще-то ты кое в чем прав. Работы, действительно, много. Вот я и подумал: "Почему бы не привлечь спецов для чернухи?"
;Симон Исаакович,; с сомнением повторил Руслан. ;Вроде бы фамилия не совсем негритянская.
;Кхм,; Лесь опустил глазки, густо покраснел.; Какая разница, кто он по нации, полу или вероисповеданию. Главное, чтоб специалистом был хорошим. Ведь так?
Руслан пожал плечами, роясь в бумагах, пробурчал что-то невразумительное. Петр покачал головой, сказал в усмешкой:
; Как раз эти факторы и не следует сбрасывать со счета. В определенных ситуациях они будут иметь решающее значение.
Приподняв брови, Лесь откинулся на спинку дивана:
;Так вы, батенька, фашист?
Петр ржанул, закивал важно:
;А также нацист, шовинист, мракобес, человеконенавистник и… любитель кошек.
Руслан отшатнулся, едва не выронив пачку, возопил в ужасе:
;Как ты можешь!? Любить этих маленьких лохматых тварей!
;Есть еще "сфинксы".
;Замолчи, ради Аллаха! ; Руслан передернул плечами.; Как представлю… То ли дело собаки, особенно кавказцы.
;Еще один шовинист.; Лесь скривился. Вскочив, он метнулся на кухню, буквально через минуту вернулся с пачкой листов, положил перед Петькой.; Давайте, ребята, давайте. Документы желательно сегодня отвезти. Сами знаете, какие у нас чиновники. Только на одни подмазки месяц уйдет.
Руслан подписывал, подписывал, но когда дошел до середины кипы, замер. С минуту он всматривался, глаза бегали то вверх, то вниз, возвращались. И так несколько раз, пока ни поднялись на Леся. Тот потянул улыбу, мол: "Ручки то вот они".
Щелкнуло, стержень втянулся в ручку. Руслан медленно отложил ее, прошипел:
;Да-а-а… Теперь я понимаю, почему вас изгоняют изо всех стран, режут и убивают. Понимаю. Ты что там, гад, написал?
;Вы ж понимаете, что людей заинтересовать надо. А иначе как? Едва к рычагам, сразу начинают хапать, тащить сперва по своим норкам, а потом и по норкам родни. А вот если свое, если будут знать, что не потеряют, что с ростом общего благосостояния, стопроцентно вырастет и их доход, доход, а не зарплата, тогда…
;Да, ;Руслан медленно кивнул,; ты прав, свое незачем: на то и свое. Кстати, сколько ты себе отписал, если не секрет?
;Ээ…;на лбу Леся выступили мутные капли.; По труду.
;Естественно, свой труд кажется самым тяжким. Так?; Лесь пожал плечами, вроде как само собой разумеющееся, а Руслан продолжил с нажимом.; И во сколько же ты его оцениваешь?
;В тридцать.
;Сикоко, сикоко?; не поверил Руслан.; Тридцать? Так вкупе с родственниками тогда сколько вылезает? Восемьдесят?; Руслан повернулся к Петру.; По-моему, нас решили круто развести. Ты в кролики случайно не записывался?
Криво усмехнувшись, Петр проворчал:
;Кем с ним только ни станешь. Говорят, даже фашизм проявился,; Петр перевел тяжелый взгляд на друга, сказал с мрачной усмешкой.; Нет, ты уж извини, но пересмотреть придется.
Лесь развел руками, вздохнул виновато, но упрямо гнул свое:
;Пятьдесят же на три не делится.
;Ничего, ; со свирепой радостью пообещал Петр, ;поделим. К тому же, про пятьдесят никто и не говорил. У нас же в сумме должен быть генеральный пакет, так?; Лесь нехотя кивнул.; Значит, необходимо и достаточно пятьдесят один процент. А эта цифра на троих соображает.

Две недели пронеслись, как чайки над волнами. Каждый день –повторение предыдущего: комп, еда, душ, постель. Внутренности грызло жгучее нетерпение, а Петр грыз ногти, не видел, что ел, зачастую засыпал прямо за столом, а в душ шел, как на каторгу. Работа шла черепашьими шагами, но все таки шла. Все оказалось не так уж  просто. Нередко всплывала трусливенькая мысль: "Если бы знал, что будет так трудно, ни в жизть бы не взялся!"; но все таки решился. И уже теперь не бросить: привык все доводить до конца.
Временами всерьез подумывал о мотоциклетном шлеме. От притока информации мозги распухали, черепушка трещала, как переспевший арбуз. Того и гляди черепные швы разойдутся, открыв изумленной общественности просто гигантский объем кипящего серого вещества. Заодно проверим, действительно, ли оно серое.
Затренькал телефон. Петр глянул на часы: двадцать три десять.
;Алло.
Трубка проорала до отвращения весело:
;Здорово, Петруха! Шалом то исть. Спешу, аж падаю, хочу поздравить нас всех и тебя в частности…
;По какому?..
;Сегодня в нашу кампанию принят тысячный служащий!
Петр похлопал по столу, сообщил вяло:
;Поздравляю.
;Что-то радости не слышу. Но ничего: сейчас, вот прямо сейчас она появится. Готов?
;Как пионер.
;Буквально несколько минут назад была опрошена десятитысячная фирма. Каково!?
Петр скрипнул зубами, прошипел сдавленно:
;Чтоб ты провалился!
;Что-что?
;Молодец,; говорю,; так держать. Вперед и с песней, то бишь с пером.
;Спасибо! Тут Русик что-то сказать хочет. Да сейчас, сейчас.
В трубке зашуршало, слышался приглушенный женский смех, порыкивание. Стиснув зубы, Петр покосился на часы, потом на экран. Черный прямоугольник исчиркан непонятными обывателю символами, в конце мигал, как шлагбаум, курсор. Треск, гогот, наконец, смолк, прорвался не в меру веселый голос Руслана:
;Салам алейкум, Петр. Не верь ему. Эта фирма стриптиз на столе танцует и зовут ее Лизкой.
;Что это "не верь"!?; завопило с обидой на заднем фоне.; Самая настоящая фирма. ИП "Лизетта Блидюгешнл".
Из трубки многоголосый женско-мужской ржач, потом хором:
;Пе-е-тя, при-ез-жай!
;Ага, спешу и падаю,; Петр щелкнул по почтовому ящику, выудил информацию об ИП "Лизетта…",; а обрабатывать кто будет?
;Плюнь! Завтра доделаешь. Не каждый же день такое бывает. Давай подъезжай.   
;Завтра, ; проворчал Петр.; Тут час потеряешь –все, завал, а ты ж на тысячном не остановишься. Так?
;Ну, а что делать,; виновато ответил Лесь.; Надо быстрее заканчивать –и тогда бабки, бабки рекой.
;В кабаке скорость не нарастишь.
;День, другой-то подождать можем, не помрем.
;Как закончу, так и приеду.
;Трудоголик,; с отвращением сообщил Лесь и повесил трубку.

Щелкнула собачка , из коридора донеслись приглушенные голоса, потом звук шагов, словно крались две кошки-мутантки.
;Еще не спит! Я ж говорил.
;Шайтан с тобой,; невнятно пробурчал Руслан.; Пей сам, только смотри не лопни.
Петр поднял голову, в глазах песок, череп словно захватила инопланетная плесень и высасывает, высасывает скотина мозг. Такое же чувство посещает часа через три после пивного кандачка. Дурь ушла, а тупость осталась.
Лесь остановился посреди комнаты, упер грозный взгляд в нечестивца. Посопев, Лесь поднял палец, сказал наставительно:
;Трудоголизьм во сто крат хуже наркомании.
Руслан хрюкнул, протащился мимо. Из его комнаты бухнуло, истошно заскрипел диван, невнятно простонало:
;О Аллах, ну почему ж, когда пьяный, такой занудный? Молчишь? Тогда я скажу…
Тишина. Петр с Лесем напряженно вслушивались, но дождались лишь храп. Лесь осклабился, констатировал:
;Унянчили дитятку.; он пьяненько хихикнул.; А сейчас и второго … вылечим. Опа!
Будто из воздуха, возникла бутылка с коньяком.
;Срослась … и жопа, ;проворчал Петр, ;засунь туда, откуда вытащил.
;Эх,; Лесь подержал бутылку, с видимым сожалением поставил на стол.; Все таки зря не приехал. Там такие телки были. Сочные, спелые. Мма!; Лесь чмокнул щепотку пальцев.
;Недосуг мне сейчас,; запикало, Петр посмотрел на экран. Одно за другим выскочило три письма. Петр сдавленно простонал.; Борща б горячего.
;Ну, ты даешь!; Лесь выпучил глаза.; Там чего только ни было. А нет, сказал бы. В пять минут бы твой борщ сготовили. А потом девки, чтоб кровь погонять, а то засиделся. Потом снова борщ. Девки, борщ…
Петьку от такого круговорота замутило. Он сглотнул, помотал головой:
;Нее… Все вместе мне не выдержать.
;Чудак!; Лесь обнял за плечи, заставил встать.; Девку пользовать и жрать кипящий суп –такое даже мне не под силу,; Петр оглядывался, но Лесь просто выдернул шнур из розетки, потащил в комнату, ласково приговаривая. ;Спать, спать. Ты ж на ногах еле держишься, не соображаешь, что говоришь.
;Да. Но..,; Петр вяло сопротивлялся.; Надо работать. Щас заглотну пару кружек кофе и вновь, как огурчик.
;Какое кофе!? Ты на себя посмотри.
Петр тупо уставился в трельяж. Оттуда на него смотрел парень с лицом великомученника. Нездоровая желтизна, нос заострился, под глазами круги.
;Ну, и чо те надо? Нормальное интеллигентное лицо.
;Ага, еще пару дней и можно в гербарий сдаваться. Нет, брат, ; Лесь подтолкнул Петьку к кровати,; ты живой нам нужен. ; А когда Петр рухнул на пахнущее свежестью покрывало, проворчал.; Программу-то заканчивать надо.
;Экономист,; засыпая, буркнул Петр.

На следующее утро Леся ждал сюрприз. Потягиваясь и зевая во всю пасть, он шел с тапком наизготовку, испытывая стойкое желание. Да, стойкое и весьма агрессивное. Чертова муха! Жужжит и жужжит. А теперь и щелкает. Вшей мушинных бьет что ли!? Сколько же их… Совсем закусали. Нет, нельзя животное подвергать таким мукам. Мы ж эти… демократы. Сейчас поможем, чем можем.
Лесь докрался на цыпочках до порога. Задержав дыхание, он выглянул в зал и остолбенел. Согбенная, сплошь усыпанная веснушками спина рассечена гималайским хребтом. Тот кончался на шее перевалом, а дальше петушится грязно-рыжая грива. Меж сталагмитами виден черный экран все с той же хренотенью. Понятно, кто жужжал. Бедный кулер. Так издеваться –крыша поедет. Лесь покачал головой, сказал с укором:
;Что ж ты творишь? Ты ж такого насочиняешь, что без штанов останемся.
Петька и ухом не повел. Отхлебнув черное, густое, как деготь, буркнул:
;Хоть среди ночи разбуди, любой алфавит расскажу.
;Ты еще буквы учишь? Когда ж до предложений дойдешь?; Петр хмыкнул, пальцы мерно били по клавишам. Лесь всмотрелся. Кажется, со вчерашнего почти ничего не прибавилось. Во всяком случае каракули все те же да и расположены все так же. Мотнув головой, Лесь сообщил решительно. ;Нет, так дело не пойдет. Сегодня же начну подбирать специалистов.
;Не стоит.
;Почему? Так же быстрее будет.
Петр несколько раз стукнул по клавишам, нехотя ответил:
;Мысля тут одна пришла. Надо проверить.
;Одна? О ужас! Скорее выгони, пока родню не притащила.
Петр отмахнулся, словно от надоедливой мухи. Лесь раздулся, как рыба-еж, иголки вылезали с чпоканьем, начали примериваться, куда всадить. Но не успел осуществить сие, как открылась кухонная дверь. Из нее вырвалась шипяще-скворчащая волна вкусных запахов –в желудке квакнуло, заворчало. На пороге Руслан с голым торсом, руки в боки. Он неодобрительно посмотрел на Леся, буркнул:
;Отстань ты от человека. Работает, ну, и пусть работает. Лучше пошли жрать.
;Опять волосатая приправа,; проворчал Лесь.; Хоть бы передник одел.
…Петр сидел за столом разморенный, как омар в кипятке. Солнце медленно переползало по столу, жарило сперва левую сторону, затем анфас, а сейчас вот перебралось направо. Кулер гудел, как турбина от ТУ -134, Петр чувствовал у ноги не системник, а по меньшей мере паровую батарею. Из-под мышек цедились горячие струйки, текли по бокам до складок, а там в пуп, который того и гляди прорвет, как дамбу в весеннее половодье. Воняло гадостно. Петька подергал носом, скривился. Словно полгода в катакомбах. Прям аскет первохристианский. А действительно, сколько не мылся. Петька задумался. В голове гудело, мысли ползали толстыми неповоротливыми слизняками в гнилом тумане. Дзинь!!! Петька подпрыгнул от неожиданности; сердце заколотилось, как бешеное; схватил трубку:
;Алло!
Оттуда хмыкнуло, протянуло солидно, как медвежонок:
;День добрый, Петр Иванович.
;Ээ… ;спросил Петр настороженно. ;Алексий Самуилович?
;Да. Это я.
;Здравствуйте. Чем обязан?
;Ко мне программисты пришли. Две молодые девушки,; голос Леся стал игривым.; Кстати очень и очень симпатичные.
Петр поморщился, спросил с раздражением:
;Может, хватит, а?
;Прости, брат, прости. ;Лесь пропел с трагическим подвыванием: "Другому я ведь отдана и буду век ему верна",; но закончил деловито, прямо таки буднично.; Вообще-то ничего такого я и не замышлял. Просто профессионалов за версту чую, а работы, что бы ты ни говорил, горы. К тому же божатся, что не только буквы знают, но и по слогам читать умеют. Глядишь, и тебя научат. Ну, так что, присылать?
Раздражение перерастало в апатию. Так и тянуло махнуть рукой: пускай делает, что хочет. Но все таки заставил себя сказать:
;Нет.
;Что? Почему? ;в голосе проскользнули ехидные нотки.; Только не говори, что для такого молодца все горы по колено. Я тебя сегодня утром видел. В гроб краше кладут.
;Хочешь китайский вариант?
;В смысле?
;Дешево и много, ведь дешево весьма и весьма.
;О чем ты?; насторожился Лесь.
Петр прижал трубку ухом к плечу, с визгом вытер ладонь о стол, оставил мокрую полосу. Губы изогнулись в усмешке:
;Понимаешь, Алесий Самуилович, все течет, все изменяется. Раньше и солнце ярче, и бабы толще, и программисты другие были. А нынче ушлые пошли. Кликнуть не успеешь, а винт пуст, как холодильник студента после гулянки. Это мы такие щепетильные, а остальные –просто люди. А значит, нужен результат да побыстрей, получше и желательно нахаляву. Копирнут дистрибутив, назовут бета-версией –и в широкую продажу. Доказывай потом, что не верблюд.
Трубка посопела, спросила озадаченно:
;А как же авторское право?
;Что-что? Вы о чем, товарисч? В информационных технологиях это вообще штука непростая, а ведь мы на момент прецедента программу даже запатентовать не сможем.
;Значит... О Гашем! Но я же уже...
;Самуилыч, я тебя не узнаю. Сделай, как обычно.
;Как это?
;Пригласи поужинать, вроде как обсудить условия контракта, а потом ночь, туда-сюда, а часиков в пять, когда покрепче уснут, сбежишь.
В трубке хрюкнуло, проворчало уязвлено:
;Ну уж... Так уж и всегда.
;А что, разве нет?
;Один или два раза... Точнее не помню. В общем чуть не женился.
;Ну, тогда тебе проще.
;С какой радости?
;В этот раз можно и без ''почти''.
В трубке задохнулось, две секунды тишина, а потом завопило, как резаное порося:
;Сразу на двух? Ты спятил!? Меня ж разорвут.
;Зато можно безбоязненно привлекать к проекту, организуем, так сказать, семейный подряд.
;Нет, к таким жертвам я не готов. Я еще молодой, чтоб крест на себе ставить.
;Надо, Федя, надо.
;Петька, ;взмолилась трубка.; Не заставляй меня. Знаю, что надо, но не таким же способом.
;Ну, смотри. Ты сам их предложил.
В трубке помолчало, потом негромко проворчало:
;Ладно, посмотрим... Говоришь, что обойдемся?; потом с заискиванием. ; Но ты уж, Петруха, давай, поднапрягись.
;Даю!; хрипловато-бодро отрапортовал Петр. ;Корзину побольше подставляй.

В голове шумел прибой, мозг тяжелый, словно напитавшаяся водой губка. Петр отхлебнул кофе, скривившись, с усилием проглотил. Во рту гадостно. Тягуче-горькая, напоминающая деготь субстанция медленно продавилась через пищевод и плямкнулась в желудок горячим комком. Вместе с ним опустилась и горечь, пульсируя, давила под ложечку.
Петр морщился, гладил живот. В голове всплыло мрачное: "Так можно и язву заработать".; Что гастрит есть –это даже без вопросов. Лишь бы не было чего похуже. В инете пишут, что язва, как и прочие болезни в девяносто девяти случаях от нервов да плюс неправильное питание. Надо бы поберечься. Как говорят отцы демократы, плюй на все и береги здоровье.
Запикало. Кувырком из-за экрана вылетело письмо, за ним еще, еще. Петр простонал, скрипнул зубами. Кой черт здоровье!; желваки вздулись, он посидел так минуту, потом махнул рукой. ;Ладно… Доделаем –тут же в аптеку. Накупим таблеток, нажремся, чтоб из ушей давило –и в спячку на неделю. Или наоборот. В общем режим будем блюсти.
…Лесь ввалился мрачный, как туча. В сравнении с выражением на лице даже черные очки казались черными не настолько. Так.., розовые финтифлюшки школьницы. Ни слова не говоря, он прошел через зал на кухню. Петр вскинул брови, проводив друга удивленным взглядом, оглянулся на дверь. Никого. Странно. Петр прошел вслед за другом, остановился в дверях. Лесь сидел за столом, обеими руками держался за банку с пивом. Его подтряхивало, словно с мороза –отпить не мог: зубы лязгали. И тогда сжимал, что есть силы, но лишь сминал банку, отчего пиво плескалось на подбородок, заливало грудь. Петр прощупал друга взглядом, спросил осторожно:
;Ты чего такой.. невеселый?
;А чччего ррадоваться?
Петр изумился:
;Как!? Я ж программу сделал. Теперь все на автомате. Скачивает прямо с почты и забивает информацию в банк данных. А сейчас ФСБ –шную сеть вскрываю. У них в каждом здании, в каждой комнате видеокамеры.
;Зззачем?
;Что "зачем"? Камеры?
;Нет. Вскрываешь ззачем?
;Ну, ты даешь!; Петька всплеснул руками, сказал по слогам.; Это же ин-фор-ма-ция. Она позволит резко сократить количество агентов. На порядок, а то и на два. Разве не здорово?
Лесь кивнул, задрал банку. Руки тряслись, жестянка цокала по зубам. Половина светло-коричневой жижы пролилась мимо. Пиво стекало по подбородку на грудь; на футболке ширилось желтое пятно; капало на пол. Брезгливо кривясь, Петр ждал, пока опустеет. Лесь помянул Яхве недобрым словом, отряхнул одежку –брызги разлетелись по всей комнате.
;Как-то странно радуешься.
;А как мне это делать, когда прикладом по затылку и мордой в пол?
Он снял очки, под глазом синяк, на скуле засохшая кровь.
;Кто посмел!?; Петр мерил его бешеным взглядом.; Да мы их!
Лесь криво усмехнулся.
;Был один такой смелый. Теперь в Крестах до выяснения чалится.
;Кто, Руслан? Так наехали не братки?
;Они самые. Круче них во всем мире не сыскать.
Петр посерьезнел.
;Группировка Хачика?
;Куда этому азеру. Выше бери: налоговая.
;А ей-то что не так?; не понял Петр.; Платим вовремя и в полном объеме.
;Вот это-то их и насторожило. Если бы юлили; в пределах, конечно; тогда ничего бы не было: у нас все такие. А вот так, при нынешней системе налогообложения… В общем мы, как белые вороны в серой стае.
Петр слушал и не верил своим ушам.
;Дурдом! И что же нам инкриминируют?
;Пока ничего. Но сказали, что через месяц будет полная проверка. Засядут толпой в бухгалтерии и так целых две недели. Сказали, что хотят понять, на какие шиши развернули такую бурную деятельность. Все таки у нас две тысячи сотрудников с зарплатой в полторы-две штуки баксов. К тому же пашут уже два месяца. И это при полном отсутствии прибыли. Согласись, странно.
Петр вынужденно кивнул, глаза забегали по сторонам.
;Так… Ясно. ;он вскинул взгляд.; А Руслан?
Усмехнувшись, Лесь зажевал тараньку, ответил невнятно:
;Кровь горячая. В офис не пускал. Мол, все нормально, платим четко, как совершаем Намаз –так что нефиг сюда совать свой вонючий длинный нос. Но те ребята –не промах. Работают не за совесть; где ее взять ; а за бабки. Выучка, как у спецназа. Наваляли –и "мама" сказать не успел. Сейчас сидит, остывает.; Лесь вздохнул.; Надо будет завтра съездить. Может, выпустят под залог.
Петр с силой потер лоб, повторил эхом:
;Съездить, съездить… Да, наверное, надо. ;он тряхнул головой, прищурился.; Через сколько, говоришь, приедут?
;Через месяц.
;Так… Понятно…; он уставился в пол, глаза бегали туда-сюда, Петр загибал пальцы.; За неделю добьем базы, еще с неделю корректировать, а потом ликвидация. Да не нас, дурило, не дергайся. Предприятие ликвидируем. ;взгляд сфокусировался, Петр улыбнулся.; Да, думаю, в месяц уложимся. А потом пускай хоть запроверяются. Пока суть да дело, запатентуем, а потом и прибыль попрет. Да такая, что никто и вякнуть не посмеет.
Лесь морщил лоб, слушал, потом заметил осторожно:
;Люди-то все равно понадобятся. Товар развозить, договариваться.
;Но не в таких же количествах. А деньги, сам понимаешь, будут. Причем совершенно легальные.

Все шло по плану, даже с небольшим опережением.  Информаций по новым фирмам поступало все меньше и меньше. На шестой день, проверив с утра почту и не обнаружив ничего кроме рекламы, Петр выбрался в город. Конечно, можно было завалиться спать с чувством перевыполненного долга, ведь программа пахала и пахала, но… Как говорится, сколько брюхо ни корми, а благодарности не имат.
До обеда шатался по риэлторским фирмам, заехав в юстицию, узнал порядок ликвидации. А к обеду прибыл в контору. Едва раскрыл двери офиса, как по ушам стегнул крик:
;Куда, куда он мог деться!?
Лесь метался по офису, словно дворники от мерседеса, глаза бешеные. Весь офис –десяток комнат, отгороженных стеклом, пара коридоров, такие же двери. В каждой комнатушке по пять- шесть столов. За ними типичные клерки: сгорбленные, едва ли ни тыкаются носом в мониторы. Пальцы подрагивают над клавой, в расширенных глазах экранные отражения. У кого текст, у кого картинки, но не смотря на пытливо-баранную хмурость во взоре, даже бит информации вряд ли достигает сжавшегося в орех мозга.
За директором бегал, как привязанный, парень. Маленький серенький. Вместо очков микроскопные линзы. Огромные глаза часто-часто моргали, голос жалобный:
;Вчера он был здесь, Алесий Самуилович.
;Я знаю, где он был вчера! Мне нужно знать, где он сейчас! Где!!? Ответь!
Парень тяжело вздохнул, развел руками:
;Не могу знать, Алесий Самуилович. Но Марина сказала, что он последним разговаривал с Толиком Пирожковым.
Петр шел по параллельному коридору, прислушивался.
Лесь остановился, словно корабль напоролся на риф, спросил настороженно:
;А при чем здесь Толик? Кстати где он шляется? У меня к нему срочное дело.
;Как, вы не знаете? Он же поехал на фирму ритуальных услуг "Аiдос". А потом его никто не видел.
Лесь нахмурился.
;Странно.
Петр постучал по стеклу:
;Здорово, коллега! Чего кислый такой?
Лесь вскинул голову. Суровое лицо разгладилось, в глазах мелькнуло смущение.
;О! Петр Иванович! Заходите, заходите.; Лесь обогнул кабинки, ухватив под руку, отвел Петьку в сторону.; Слушай, проблема тут одна. Два специалиста, как сквозь землю, провалились. Ты говорил, что можешь фэсбэшную сеть задействовать. Помоги, а?
;Не вопрос. Где пропали? Первый, как я слышал, в "Аiдос", а второй?
;Мишка дружил с Толиком, так что скорее всего там же.; Лесь криво усмехнулся.; Он же у нас герой.   
;Ладно, давай посмотрим. Комп свободный есть?
;Выбирай любой.
Лесь мотнул головой –в ближайшей комнате подчиненных разметало по стенам словно мусор. Петр усмехнулся, сел за сервак. Пальцы забегали по клаве зашел на сайт министерства обороны. Практически сразу вспыхнул черный как беззвездная ночь экран. В центре российский герб, под ним колышется флаг. Двадцатизначный пароль, четыре раза менял регистры, но успел за три секунды. Развернулась картинка из "Люди в черном", на ней меню, поисковик. Клик –и вспыхнула  объемная карта Питера. В поисковике набрал "Аiдос". Панорама уменьшилась до масштаба "район", скользнула влево за экран, тут же укрупнилась, разрослось, трехэтажное здание заняло все поле.
Ощущение такое, словно смотрел откуда-то с угла на камбалу. Вокруг неровная трапеция забора, с внешней стороны зеленые снежинки. То ли кусты, то ли деревья. А впрочем зачем гадать… Петр тронул эмблему камеры. Из динамиков зачирикало, зеленые пятна в ногу со зданием устремились ввысь. Первые раздвинулись кленами, закачались ветки, шелестело. Второе обрело объем, от стекол отразился луч, ударил по глазам. За спиной ахнуло, Петр довольно ухмыльнулся, развел плечи.
Выполнено в стиле позднего ренесанса. То бишь с вензелями, поясками, пиллястрами, лепными карнизами, крыльцо поддерживают две колоны с капителями, базами, но без вычурности: чувствуется веяние нового века.
;Да… Неплохое веяние. Прям ураган. 
;А? Что?; Петр дернулся, обернулся. Лесь паскудно ухмылялся, клерки отводили взгляды, прятали глаза.
;Говорю: штукатурку аж ободрало, а под лепниной ходить страшно. Но зато первый этаж как отделали. Простенько и со вкусом. Как говорил кто-то из великих: "Я с детства не любил овал, я сразу угол рисовал".
От окошка проворчало:
;Маяковский это сказал.
Лесь метнул злой взгляд, но там уже равномерно-подхалимские рожи. В глазах рвение и готовность положить жизнь.. чужую за повышение оклада.
До подоконника второго этажа солидно поблескивает черный керамогранит. Входная дверь усиленно маскируется под дуб, но блеск выдает алюминиевую. Верхняя половина из зеркального стекла, по обе стороны металлополимерные мусорки.
Над крылечком огромными буквами "Aiдос". Надпись блещет золотом, аж слезу вышибает. Чуть ниже и раза в два меньше серебряной вязью "Салон ритуальных услуг", а под ними серенькими такими буковками…
;Мир вечных ценностей,; удивленно прочитал Лесь.; Что за бред?
;Наверное, у них гробы червенесъедобные,; осторожно предположил Серый.
;Да ну. Как ни пропитывай, а через пару веков в труху превратятся: бактерии жрут все подряд. Скорее всего в склепах хоронят. На той неделе про бетон читал. Вот там , действительно, добавки чудеса творят. Теперь долговечность бетона приближена к Египетской. Вы ведь знаете, что самой авторитетной версией происхождения Египетских пирамид является бетонирование?; трое кивнули, остальные озадаченно переглядывались. ;Да-да! Тысячи, десятки тысяч лет самой жесткой эксплуатации: вода, мороз, солнце, эрозия способны уменьшить массу и прочность такого вещества  не более, чем на три процента
Петр крутнул колесико на мышке, проворчал:
;Куда там зачуханным Египетским. У них же погода, как в музее. Попробовали бы в Сибири построить, посмотрел бы я, остались бы хоть холмики.
Девушка с глазами ангела прижала руки к груди, воскликнула нежным голосом:
;Ах! Как вы можете такое говорить? Раньше все было лучше. Прошлое –это время романтики, сверкающих рыцарей, поединков во имя нас, героев и…
;…Крепостного права,; продолжил Лесь,; казней, голода, эпидемий и сжигания вот таких куколок, как ты, ибо всякая красота от дьявола. Папа Римский даже издал специальный декрет, в котором говорилось, что метла подымает не более сорока пяти килограмм. А значит, все женщины, которые весят меньше, ведьмы.; Рядом хмыкали, Лесь прищурился, оценивающе оглядел девушку.; Кристиночка, а сколько в тебе, если не секрет?
Девушка покраснела, как маков цвет, прошептала:
;Пятьдесят пять.
Представительницы женского пола разочарованно выдохнули, парни перемигивались, показывали за их спинами большие пальцы. В этом деле похоже ни у кого разногласий не было.
Лесь следил, как люди на экране выбегали задом наперед из здания, ныряли тем же макаром в автомобили, которые на задней передаче вылетая из ограды, скрывались за поворотом; часы на здании с высоким шпилем крутились в другую сторону, солнце подымалось из багровых туч, худело, раскалялось до бела, пересекало небосклон с запада на восток… Из здания вышел лысый парень, помахивая пакетиком, попятился к тойоте.
;Вот он!; Лесь сжал Петькино плечо. ;Чертов Мишка! Лезет, куда не просят.
Через минуту допятились до Толика, Петька переключил запись на нормальный режим. В здание входили люди, подъезжали машины. Во дворе производственная суета: из двух бараков, образовавших торцами букву "г", выносили памятники, гробы, венки… К правому цеху с порыкиванием сдает газель, из ворот выбежал мужик в желтой с черным униформе, потрясая блокнотиком, что-то хрипло орал.
; Давай дальше, дальше давай,; понукал Лесь,; вовнутрь.
Петр послушно перещелкал камеры, но на экране лишь сменялись фасады. Главный, справа, слева, дворовой, даже крыша блещет зеленой черепицей. С дерева что ли?
 Лесь стиснул спинку кресла, спросил с раздражением:
;Все что ли?
;Ну, да,; Петр пожал плечами.; Сам же видишь.
Лесь перекривился, тяжело дыша, смотрел в монитор, как ваххабит на штатовского туриста, губы шептали:
;О Гашем, подскажи…
Петр поелозил мышкой по коврику, проворчал:
;Делать ему больше нечего, как за каждым сопельки вытирать. Самим слабо?
Лесь скрипнул зубами, посмотрел так, что Петька прочувствовал реальность мысли, так сказать, на своей шкуре. Петр на всякий случай отодвинулся: он знал, что сейчас будет и сие случилось. Лесь рванул волосы, завопил так, что слюни во все стороны:
;Гашем!!! Почему!?; Лесь заметался по комнате, подвывая то тише, то громче.; Как ты мог такое допустить!? И что мне теперь делать!?
Двенадцать пар глаз, словно приклеенные, следили за курсивом босса. Кто-то со злорадством, кто с опаской, а Кристина с сочувствием.
;Лесь Самуилович, миленький,; взмолилась девушка,; ну, давайте в милицию позвоним. Это же так просто.
Лесь пробормотал что-то злое, а может, просто иврит вспоминал ;суть близнецы и братья: кто думает иначе, пусть прочтет Тору; забегал быстрее. Петр хмыкнул, погнал пленку по второму кругу. Девушка с укором покосилась на него, подняла страдальческие глаза, взгляд зацепился за нещщасного директора и уже не отпускал. Она с минуту подождала, спросила робко:
;Так я звоню?; Лесь мотнул головой. Девушка поджала губки, глаза подозрительно заблестели, голос задрожал от несправедливой обиды.; Почему?
Лесь пронесся мимо, затормозив в метре, резко обернулся. Взгляд свистнул, как плеть, но при виде девушки внезапно смягчился, в глубине зрачков мелькнуло смущение.
;Ты очень красивая девушка, а когда молчишь –настоящее чудо.
;Правда?; с надеждой спросила Кристина.;  Аа… Как это?
Лесь отвел взгляд, пробормотал неуклюже:
;Наверное, ты единственная в нашей стране еще веришь в этих парней.
;А как же еще?; ее глаза подернулись романтическим флером.; Они такие красивые… Грудь вперед, подбородок выдвинут, взгляд решительный, спина прямая. Настоящие мужчины!
По мере перечисления сих достоинств представители сильной половины пытались им соответствовать, но выходило хреново. Да и как быть, когда мода на женоподобных хлюпиков закончилась едва как пару месяцев. Пусть на плакатах появились мускулистые здоровяки, пусть мода может многое, но мясо за такой промежуток не нарастишь.
Девчонки стреляли глазками, хихикали, перешептывались. Вот один, второй сдулись. Вроде в пору стенать, посыпать голову пеплом, что впрочем и случилось. Но буквально на пару минут. После этого поступили, как спецы стрелочного дела. Ржач, подколы. Те, кто держались, поначалу огрызались, но хватало ненадолго –возвращались к гордо выпуклой спине и независимо-отвязанному брюху.
Лесь скривился, буркнув что-то про акумов, начал приближаться к первой космической. Подчиненные жались к стенам, косились на начальника, как на опасное животное. Вон почернел весь. Больной, наверное –того и гляди покусает.
;Постой,; Петр поймал друга за руку, пояснил, ;ботинки стопчешь.
;Черт с ними. Другие куплю.
;Э, нет. Они же штуку баксов правый и две левый. Где такие найдешь?
;Две за левый?; опешил Лесь.; Почему?
;А когда погрешить захочется, он тебя на путь истинный наставляет. Ты ж начальник сейчас –надо все о делах, о производстве радеть денно и нощно.
Глаза женщин загорелись жгучим интересом. Видно было, что что-то прикидывают, но вот что… То ли чтоб изничтожить вражину, то ли адресок попросить.
Засопев, как пес за дверью, Лесь с укором глянул на Петьку. Тот ухмыльнулся, обняв друга за плечи, потащил к выходу:
;Пойдем. В кафе посидим, подумаем.

Прохладно, над головой монотонно гудят допотопные вентиляторы, но вряд ли только они отвечают за понижение температуры. Наверняка где-то неслышно пашут кондишены.
  Заказали по две светлого на рыло и раков. Принесли на удивление быстро: Лесь едва расстегнул вторую пуговицу, как холеные пальцы опустили на стол поднос, мелькнул оттопыренный зад, полные бедра. Лесь тяжело задышал, проводив бедра мрачным взглядом, рванул рака, словно чеку гранаты.
…Треск, хруст разносились волнами по всему кафе. Из-за соседних столов смотрели с осуждением: женщины что-то шептали возмущенное, кавалеры морщились, скрипели зубами. В паре метров у окна напротив пальмы сидели двое. Рожи напомаженные, волосы ниспадают на плечи блестящей волной.  То ли музыканты, то ли пидоры, а может, то и другое вместе.
Раки убывали, словно песок из часов, окопы панцирей росли, как на дрожжах. Волосатые вздергивали брови, закатывали подведенные глаза, кривили губы. Все позерно, подчеркнуто, выделено болтом. Пухлогубый изобразил умирающего лебедя; брови домиком; воскликнул слабо:
;Дорогой, это невыносимо! Это оскорбляет мой музыкальный слух.
;Потерпи, милый. Эти ужасные раки скоро кончатся –будет пить свое мерзкое пиво.
;Мужлан, форменный мужлан.
;Да, да…
Последний рак хрустнул в жадной пасти. Затаив дыхание, все кафе следило за руками Леся. Тот стрельнул глазами по сторонам, с мрачной усмешкой вскинул длань. По пальцам текло, наливалась соком жирным капля. 
;Эй, бой!
У стола тут же оказался официант, спросил в полупоклоне:
;Чего изволите?
Лесь медленно вытирал салфеткой руки:
;Раков, да побольше. А то принес каких-то задохликов. Сам видишь, что на один кутний зуб. ;глаза официанта начало неудержимо выдвигать, рот открылся, представив всеобщему обозрению ямку на месте нижнего коренного. Лесь сдвинул брови, рыкнул.; Да пошевеливайся, а то спишь на ходу.
Официанта унесло, на лице священный ужас. Пять минут, десять… Лесь выхлебал одну кружку, уже присматривался ко второй… Но тут распахнулись двери, показались официанты. Лица красные, потные. Чтобы уравновесить, пришлось перегнуться. Третий обогнал товарищей, махнул тряпкой. Стол очистился. Словно по мановению волшебной палочки, груда панцирей, крошки, лужицы перекочевали на поднос.
;Извольте.
Лесь благосклонно кивнул, с кровожадным видом потер руки.
;Ну –с, приступим.
Соседи застонали, подняли очи к горе. Лесь хрустел, чавкал так, что Петр сглотнул голодную слюну, потянулся ко второму поддону. Три пары торопливо рассчитались, пошли к выходу. Лесь ухмыльнулся, с шумом выхлебав полкружки, рыгнул.
Длинноволосый побледнел, тонко вскрикнул:
;Как вы можете!? Это же ресторан, а не.., простите, свинарник!
;Да?; Лесь пьяненько хихикнул.; Странно. Что-то рожа ваша больно знакома. В "Спокойной ночи, малыши" не вы случайно снимались?
У интеля задергалось веко, губы затряслись. Второй сжал локоть, торопливо шептал что-то на ухо. Лесь показал кружку, предложил благожелательно:
;Бушь? Пойло классное –ссы не хочу.
Оппонента затрясло от макушки до пят, зубы клацнули так, что сунь кий, перекусит –только щепки брызнут. Он начал подыматься, второй потянул вниз, зашипел:
;Тихо, Ричард, успокойся, ради бога.
;Но он же.., они же нарочно нас оскорбляют. Эти, эти.. полуживотные!
Петр, дотоле добродушно слушавший перепалку, нахмурился, поднялся:
;В смысле? Кто животные? Мы!?
Интели сразу ссохлись, миротворец отступил на шажок, начал заикаться.
;Вы, вы… ; его взгляд мазнул по сжатым кулакам, интель затараторил. ; Здесь приличное заведение, приличное общество, а вы мешаете. Надо же уважать людей хоть немного.
Петр переглянулся с Лесем, тот пожал плечами:
;Надо. А вы-то здесь при чем?
;Как!? Здесь же весь бомонд: художники, репортеры, певцы, стилисты… -самые важные фигуры в современном мире.
;Понятно, ; протянул Лесь с сомнением.; Значит, громко…
;Да. Уж, сделайте милость, ведите себя потише.
Лесь оглядел свои кулаки, подул на костяшки.
;Лады. Тебе с какой стороны тише?
;П-п-ппростите?
;С удовольствием. Слева или справа? Сразу половину децибел уберем.
Лесь обогнул стол, цепкий взгляд держал длинноволосого, как электроудочка карася. Тот попятился, едва не опрокинув стол, взвизгнул:
;Что вы себе позволяете!? Мы сейчас охрану позовем!
Лесь сумрачно усмехнулся, проворчал:
;Вперед и с песней. Мы и им тоже.. того, прочистим.
;Эй, боец!; Лесь обернулся на Петькин крик. Тот раскачивал за клешню крупного членистоногого.; Раки тухнут. А здесь и подавно.
Лесь поколебался, махнул рукой:
;Ладно, голубки, живите. Повезло вам с раками.
Раки исчезали, словно сушняк в лесном пожаре, только треск и шелуха во все стороны. Длинноволосые пошушукались, бочком, бочком протиснулись к выходу. Вслед за ними поднялось еще несколько человек…
Петр с ленивой усмешкой поглядывал то на дезертиров, то на дерганного друга. Он по-барски развалился в кресле, практически лежал, смакуя толстую шейку.
;Да брось ты, Леська. Ну сколько туда обратятся? Для нашего мегаполиса это капля в море. Так что не бери в голову –в рот бери… Ха-ха! Хотя б
Лесь поднес кружку к губам; глаза затуманились; медленно покачал головой.
;Нет.
;Почему?
;"Почему"?; переспросил Лесь и взглянул в глаза.; Ты разве не понимаешь?
;А что я должен понимать?; Петька дернул плечами. Заканчивать надо.  Ты же сам гнал:"Давай, давай!"; а сейчас меньжуешься.
Лесь скрипнул зубами, хрястнул кулаком по столу:
;Потому что внутри горит! Я ж не меньше твоего хочу доделать. К тому же, как ни крути, мысль моя. А еще…
;Деньги,; добавил Петр.
Лесь отмахнулся, сказал с досадой:
;Это-то при чем? Сам знаешь, у нас сего дерьма столько, что хватить по десять фирм открыть.. каждому. Будем тряпками торговать или апельсинами, как азеры. Как тебе такая перспективка?
;Нормально, ;Петр облизнулся. ;Люблю фрукты.
;Я тоже, но мне этого почему-то мало. Хочу чего-то такого, такого,; Лесь кривился, мучительно подбирал слова,; чтобы не форма, понимаешь?
;Не совсем,; Петька посерьезнел, смотрел цепко.
;О Яхве!; Лесь загнал глаза под лоб.; Апельсины, деньги, машины, квартиры, яхты –пыль придорожная, что развеется даже не от урагана, от легкого ветерка истории.  Мне же нужно больше, такое, что переживет меня. Я же понимаю, что больше ни хрена не смогу, а вот это…
Беспомощный взгляд скользнул по изрядно опустевшему кафе, словно на стенах ответ. Хотя там вряд ли сидело что-то кроме мух. Следивший за ним Петька подсказал:
;Настоящее.
;Да!;Лесь бросил на друга полный благодарности взгляд. Петьке аж стало неловко.
Лесь впал в ступор, через полминуты выпалил:
;Я сам поеду!
;Сдурел!? Генерал с пешками не бьется.
;А если солдаты пали?
;Других отправь. У тебя сколько их?
;Две тысячи. Но чувствую, тут и десять не помогут.
Петр недоверчиво хмыкнул:
;Допустим, хотя и не знаю, на чем основано такое утверждение. И кем же ты пойдешь? Интервьюером?
;Нет.; Лесь вытащил из кармана скомканную бумажку, разгладил.; Вот смотри: нужен грузчик и столяр-гробовщик. ;он помял подбородок.; На последнего я, конечно, не тяну, а грузчиком вполне. Мол, студент, закончил ВУЗ, а на работу по специальности не берут. Логично?
;Вообще-то да, ;признал Петр,; такое сплошь и рядом.
Лесь вскочил, словно подброшенный пружиной, в глазах нетерпение. Хмыкнув, Петр медленно, словно дразнясь, поднялся. В мановение ока у стола оказался официант с группой поддержки, спросил бесстрастно:
;Уходите?
;Да,; Лесь достал бумажник.; Сколько?
;Три тысячи.
;Всего? Не секен хэнд случаем?
Официант замотал башкой, даже в лице изменился:
;Что вы, что вы? Все свежайшее. У нас специальная лаборатория. Каждый ингредиент проходит тщательную проверку.
;А потом замусоленное к нам? Да ладно, не бледней: это я пошутил. Зуб даю, жратва по высшему классу. У меня желудок нежный –чуть чего блюю, а тут ни разу. ; усмехнувшись, Лесь бросил деньги на поднос, сунул пару сотенных в кармашек на груди.; Дерябни за наше здоровье да ботов угости.
Они шли через изрядно поредевшее кафе, до выхода оставалось пару метров, когда двери распахнулись, ввалилась запыхавшаяся четверка. Лесь с Петром нос к носу столкнулись с длинноволосыми. Те отшатнулись. Лесь хотел протиснуться, но там встали стеной. Вонючей, словно в парфюмерной лавке или на Тверской.
;Аа, голубки. Забыли чего?
;Догадливые,; глаза блондина вспыхнули злорадством.
;Так идите ищите.
;Нашли уже.
;Аа!; наконец понял Лесь.; Вы из этих… Ну, которые, где пообедают, туда и поужинать прутся. Наверное, думаете подобрать, что другие уронили?; Лесь похлопал собеседника по плечу.; Молодцы. Здесь хоть и новые, но русские.
;О боже, какие болваны! Перпер, они так не поймут.
Здоровяк; весь в черной коже и железе; отодвинул обоих, грозно проревел :
;Тогда объясним по-иному.
Мелькнул кулак, подбородок ожгло, в глазах вспыхнуло и выжгло мозг, опрокинув сверху ушат полного ничто…

По черепу словно прокатился трамвай. А тут еще машины., судя по звуку, едва ли уши ни оттаптывают. Петр простонал, открыл глаза. Мир странный, таким его видят физики через дифракционную решетку. Перед глазами грязноватокрасное. Петька чуть отодвинулся, приподнялся на дрожащих руках. Ага, понятно: бордюр. В паре метров проносятся сверкающие всеми цветами радуги болванки. Стекла в основном тонированные, а где нет, проносятся лица: старые, молодые, женские, мужские. Петр встретился с презрительным взглядом биксы, стиснув челюсти, отвернулся.
Лесь валялся тут же, прислонившись к тополю. Одежда в клочья; кошки его рвали что ли ;рот перекошен, белеют зубы. Похоже только они и имеют естественный цвет. Остальное синее, распухшее, где нет одежды, исцарапанно, покрыто спекшейся кровью.
Петька покосился по сторонам, оглянулся. Далеко же утащили, гады. Ресторан в пятидесяти метрах, у дверей швейцары. Такие же здоровые, только не в коже. Они-то поди и уперли. Что впрочем хорошо. Петька на всякий случай пощупал задницу. Да нет, вроде ничего… Петька с облегчением выдохнул. Пипикнуло –Петька вскинул голову, по обочине проезжала желтая мазда. За рулем лыбится нечто мелированное, палец задирает. Вот чамо! Петька сплюнул, толкнул друга.
;Вставай, Алекс. Тут одни извращенцы.
Тот, скрючился, закашлялся, изо рта на траву вылетели кровавые сгустки, выхрипел:
;Чего?
;Как бы ни поимели, говорю.
Лесь скривился, с трудом взгромоздился в сидячее положение:
;Мной сейчас хоть гвозди заколачивай.
;Что, так по барабану?
;Нет, просто на общем фоне ничерта не чувствую.
При каждом вдохе Лесь болезненно кривился. Сквозь лохмотья виднелись отбитые до синевы ребра. Они то натягивали кожу, то прятались под винегретом. Петр протянул руку:
;Ну, что, пойдем?
Лесь ухватился, потянул, но едва оперся на правую, как та подломилась, Лесь завалился на спину, лицо перекривилось, посерело.
;О Гашем!; он закусил губу. В черном зеркале боли медленно плыли по голубому серые громады. ;Все, Петька, я выбыл из игры.
;Но нам всего пятьсот метров.
;Я и шагу не пройду.
;Давай понесу.
Лесь посмотрел на друга с сомнением. Прислонившись к тополю, тот улыбался, как вэдэвэшники на параде.
;Ну-ну, попробуй.
;А чего пробовать? Взял да иди.
;Ты ходя бы второе сделай.
;Легко!; Петр оттолкнулся, думая самодовольно, что на один-то шаг его по-любому хватит. Но не тут-то было. Под колено словно загнали раскаленную иглу. Петька вскрикнул, повалился навзничь.
Земля встала дыбом, по шее садануло так, что едва голова не отвалилась. Когда проморгался, понял, что провалялся в отключке от силы минуту: солнце лишь самым краешком присело на угол небоскреба, а сизые громады сплющились, превратившись из драконов в крылатых коней. Что за странные ассоциации? Скорее пристало сравнивать "Конкорд" с "Фантомом", а не это средневеково-пещерное. Справа хихикнуло. Петька дернул щекой, покосился на звук.
;Ну, и как тебе закат?
;Иди к черту со своим закатом, ему такие цвета нравятся.
;Я бы рад, да не могу.
;Тогда ползи.
По второму ряду проезжал милицейский уазик, в окошко пялились две откормленные рожи. Скорее всего больше, просто экран у каждого широковат. Петр встретился взглядом с одним из них. Тот аж подпрыгнул, зрачки расширились в предвкушении поживы. Несмотря на плотный поток уазик завихял, начал протискиваться к обочине. Со всех сторон пикали, но из окон высовываться не решались. Видимо, опасались ответных представлений: кино с прикладом в главной роли никому ни понравится.
Уазик перестроился в третий ряд. Подъехав к светофору, он остановился, замигал левым поворотником. Петр наморщил лоб.
;Че это он засуетился?
;А тут парковаться нельзя. Сейчас объедет и спустится.
;И когда?
;Минут через семь.
Уазик взял с места в карьер, словно на финише крышечка из-под пепси-коллы, а под ней лям евро. Петр проводил машину сумрачным взглядом, встретился с Лесем. Тот ухмыльнулся, сообщил буднично:
;Доползти не успеем.
;Да уж.
Лесь завертел головой. Покачиваясь, по тротуару плелся мужичонка. Черный кожаный френч на голо тело, мятые штаны. На ногах зимние боты, прическа "ветерок над цементным карьером". Мужик перегибался, клонился вперед. Видимо, мешок за плечами нелегок. Звякнуло. Раз, другой. Понятно: бутылки. Да и бока округлые. Лесь приподнялся на руках, заорал:
;Эй, мужик!
Тот остановился, зыркнул исподлобья:
 ;Не мужик, а Александр Павлович –профессор Петербургского университета культуры и искусств.
Лесь сделал реверанс; насколько мог в таком положении; вытащил из-за пазухи сотенную:
;Многоуважаемый профессор, не будите ли вы так любезны вызвать нам такси?
Мужик посопел, спросил подозрительно:
;А сами чего?
;Состояние астральных сфер лишило нас возможности пользоваться сотовыми телефонами и.. другими средствами связи, окромя вербального общения с божественными индивидуумами.
Мужик довольно крякнул, мотнул головой на швейцаров:
;Эти что ли? Знаю я их. Могу поспособствовать –за бабки отдадут да еще одежкой снабдят.
;Нет, нет,; Лесь косился на шоссе,; это им компенсация. Мы у них тоже начудили. Вон Петр все перегородки прошиб, а я с барменом бодался. Через барную стойку.
Взгляд мужика потеплел, от глаз сыпанули морщинки:
;Эх, есть же еще люди! Сам в молодости боролся против бездушной техники, а теперь постарел, но душой я с вами.
Он скинул бутылки, несколько хрустнуло, но мужик даже внимания не обратил, полез в карман. Наружу появился грязный сверток, а когда тряпица раскрылась, Петр чуть не захлебнулся от зависти. Даже не сотовый –коммуникатор последнего поколения. Память в сотни гиг, управление через голосовые теги, с мощным фильтром помех, скорость в десять гигагерц. Заметив взгляды, пояснил смущенно:
;Друг –бывший однокурсник подарил на встрече выпускников.
…Через три минуты подлетело желтое ауди-такси. С помощью водилы и профессора доковыляли, ввалились в салон. Петька сыпанул зелень рядом с рычагом, выдохнул слабо:
;Гони.
;Куда?
;Прямо. А там покажу.

Машины шли плотным потоком, протискиваясь через дождливый сумрак, толклись влажными боками. Тыкаясь фарами в зад соседу, они уныло гудели, скрипели дворниками. Параллельно двигались пешеходы. Изображение покачивалось в такт движению, камера выхватывала то хмурые лица нездоровой желтизны, то разноцветные зонты, мелкие капли, грязную обувь… Вот замигал зеленый, кто-то истошно пипикнул, лица засновали быстрее, глаза косились налево.
…Навстречу двигался проспект. Слева бутики, разномастные крыльца, справа пирамидальные тополя, промеж них пилоны, призматроны на подставках и консолях. Но те выдвигаются на дорогу, чтобы рассеянный взгляд ухватил, а мозги ухомякали, отложили на полочках, а в нужный момент… Все это, покачиваясь, наплывало, исчезало за периферией. Справа гудели, влажно вжикали машины, на обочину залетали брызги.
Поворот во двор. Красная брусчатка обрезана бордюром, идеально ровное шоссе плавно заворачивает и через десять метров обрывается прямоугольной канавкой. Похоже на след от швеллера. Дальше стиснутая торцами многоэтажек разбитая дорога. И хотя таковой не кажется, но в зеркальные заплатки я бы наступать не стал. Так… Дождь кончился. Лишь срываются с кудрявых тополей редкие капли, взбивают огромные пузыри, в которых отражаются, как в кривом зеркале, прохожие.
Обзор сместился к самому забору. В некоторых местах он сросся с кленом. Верхушку отпилили, а выколупывать из трубок –только зубья тупить. Где нет деревьев, там густо торчит молодняк, шелестит, тянет ветки на эту сторону, словно заключенный, для которого и воздух разный, и солнце по иному светит. Где кстати оно? Петька передернул плечами, представив себя на промозглом ветру, где за шиворот падают ледяные капли, поискал глазами что-нибудь теплое. Словно услышав его мысли, на деревья, забор, дорогу плеснуло золотом, все заискрилось, усыпанное мириадами алмазов.
В глубине забора через равные промежутки однотипные по форме здания, разве что фасады отделаны по разному. Первое красно-черным керамогранитом, второе –желтым сайдингом. Напротив обоих заставленные автомобилями площадки. На первую зарулила красная как губная помада тойота-рав, из нее вышла такая же яркая женщина, бросила в его сторону заинтересованный взгляд, сочные губы изогнулись в улыбке. Камера чуть замедлила движение, Петька скрипнул зубами, но нет, женщина уплыла назад.
Над головой почти сомкнулись кроны старых кленов. В просветах плывут облака, просверкивает солнце. По асфальту ползают золотые лоскуты, в лужах плавает небо с деревьями, принимает грязевые ванны раскаленная болванка.
Третье здание явно пустует: нижние окна оскалились разбитыми стеклами, а ворота привязаны к столбу проволокой. Зато двор следующего встретил визгом. Там шум, гам, мельтешит малышня. Учреждение начального дошкольного образования, детский сад номер тридцать "Березка". Качели, беседки, какие-то лешие из березовых пней с тазами вместо шапок –все оккупировано цветастыми гномиками. Они визжат, толкаются, бегают друг за другом, отбирают игрушки. Рев –карапуз бежит жаловаться воспитательнице. Та стоит посреди площадки, массивная как скала, озирая сие непотребство орлиным взором, покрикивает время от времени.
…Картинка смазалась, скользнула вправо, надвинулось знакомое здание. Вблизи керамогранит оказался мрамором, тускло поблескивал. Над дверями вывеска, кричащая о солидности и достатке. Петр хмыкнул, в груди учащенно колотилось. Посмотрим, посмотрим, каковы вы на самом деле.
С каждым шагом мужская фигура становилась четче, отражение вырастало. Петр уже узнавал в нем Леся, тот как всегда улыбается. Правильно: с улыбкой подозрений меньше. Ну, или во всяком случае меньше желания реализовывать эти подозрения, относить именно к тебе, такому белому и пушистому. Жаль хвоста нет. Так бы хоть повилял.
Отражение убежало, из дверей вышли мужчина с женщиной, лица бледные, под глазами круги. Лесь пропустил их, шагнул через порог. Внутренняя отделка в техностиле: нержавейка, стекло, зеркальный потолок, предбанник из нержавеющих труб, тренога турникета с красной стрелкой. Справа перегородка из стекла и алюминия. За компьютером сидит солидный худощавый мужчина в очках. Лицо волевое, губы твердые, в льдистых глазах отражается экран. Пальцы замерли над клавой, он поднял взгляд:
;Добрый день. Чем могу служить?
Петька всматривался, вслушивался. Никакого беспокойства, а тем более враждебности не заметно. Взгляд умеренно приветливый, внимательный. В нем готовность выслушать, понять и решить проблему, какой бы сложной ни была. Петька  щелкнул на командной строке иконку "Мистер Пуаро". Развернулась прграмма, где шел анализ голоса, реакций подкожных мышц. Странно. Программа выдает то же самое. Петька переключил назад.
;Я по объявлению. Вам грузчики еще нужны?
;Да.; приятным баритоном ответил мужчина и повел рукой на шестую слева дверь с надписью "Отдел кадров".; Проходите на собеседование.
;Спасибо.
Пикнуло, на турникете загорелась зеленая стрелка, перегородка с мужчиной скрылась за боковым обзором. Дверь выросла в размерах, приблизилась вплотную. Петька увидел руку, которая ухватила за золотую ручку, с натугой потянула. В щель не видно ни комнаты, ни чего-либо другого, лишь тьма. Петька подался вперед, затаил дыхание… Щелкнуло, экран погас. Тонкая струна завибрировала, лопнула. В груди разлился холод, сжал в когтистой лапе желудок.
;Что за черт…; Петька щелкнул по значку камеры, открыл свойства. "Устройство отключено". Он кликнул по "диагностике неполадок", но там выдало тот же результат.; Мать перемать, это что еще за фокусы!?
Он перебрал внешние камеры –все в полном порядке, тот же уютный мирок. С высоты фонарного столба видно двор, рабочую суету. Чуть дальше детсад. Малышня носится друг за другом. Кто-то залез на высокий турник, орет: спрыгнуть боится. Бабища обхватила необъятным задом качельку, штук десять ребятишек пищат, толкутся с другой стороны. Половина, как гроздья, облепили сидение. Кто-то падает, его отталкивают…
Со второй камеры анфас соседние дома, проехала белая девятка. С третьей видны верхние окна заднего фасада, забор, заросли кленов вокруг металлических гаражей. Из кустов выбралась парочка с помятыми мордами. Оба в пальто, в руках раздутые пакеты. У одного на голове шапка под тип "почтальона Печкина", а второй или вторая словно только что вышла от супермодного парикмахера Гоши Безрукова. То, что в ушанке, запнулось, грязно матерясь, пробежало несколько шагов, в пакетах засклякало.
;Черт,; Петька попрыгал по камерам.; Черт, черт!
Он кусал ногти, глаза бегали по столу. Петька схватил мобильник, нашел контакт Леся. Тишина электронного фона, затем женский голос:
;Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа.
Потом все то же самое, только на энглише и сладко, как ликер. Мать перемать этот Петровский плебесцизм!
Когда занудная тетка пошла на десятый круг, Петр вдавил кнопку отказа. Череп трещал, мысли метались рваные, горячечные, как в лихорадке. Что за полтергейст там творится, что за чертовы бермуды… Помню, кто-то рассказывал нечто подобное. Один ловкач организовал кремационное агентство, но вместо сжигания поставлял трупы в подземную фабрику. Там их быстренько дербанили. Жир отправляли в парфюмерный цех, кости –в производство отрубей, кожу с мясом –в тушенку, а внутренности -в ливерную колбасу. В общем минимум отходов при максимальной прибыли. Довольны все: и производитель, и потребитель… Во всяком случае пока не обнаружил. Но в лихие девяностые предпочитали не ковыряться, а хватать, пока не разобрали.
Когда услышал, три года тушенку не покупал, а свиную и по сей день не ем: мало ли что… К тому же говорят, что человеческое мясо по вкусу практически неотличимо от свиного. Не даром же ближайшим родственником признают не макаку, а четвероногое с пятачком. Весь юмор в том, что рассказы не всегда вымысел. В половине случаев возбуждались уголовные дела по статье "Подозрительный пирожок". И результаты бывали весьма и весьма шокирующими. Той фабрикой кстати заведовал людоед. Может быть, и сейчас нечто подобное. Внутри помутилось, из желудка поднялась желчь, отрыгнулась. Петр скривился, помотал головой. Нет, вряд ли. Все таки времена другие, да и покупатель привередливый пошел. Жратва –не дефицит, а вот органы…
Петр еще не додумал, а курсор прыгнул на иконку "Фокса". В Гугле отстучал "Питер, исчезновение людей". Один сайт, второй, третий. По мере чтения во рту пересыхало, в желудке появилось тянущее чувство. Люди пропадали всегда, но уже год, как начали расти. Причем это не какое-то колебание, а именно смена тенденций. До мая предыдущего года был один график, а в следующем месяце совершенно другой. Там –синусоидальное колебание, а теперь неуклонный рост. В последние пару месяцев кривая словно решилась сделать свечу. В милицию посыпались заявления. На вчерашний день только по Санкт-Петербургу в РОВД более тысячи обращений. А в Москве и того больше. Да и не только в столичных мегаполисах. Кострома, Воронеж, Ярославль, Тамбов, Новосибирск, Владивосток… Волосы встают дыбом от таких цифр. Сто тысяч! Да так через три года мы без всяких талибов исчезнем!
Петр лихорадочно шарил по "нету". Глаза покраснели, а холодок в груди сконденсировался, превратил кишки в брикет штатовских окорочков. "… поиски не привели ни к каким результатам! Пропажи растут. Правительство не в силах справиться с ситуацией. Ультраправые в альянсе с инфралевыми требуют выдвинуть вотум недоверия к президенту!"
Громкие крики обществ, политических партий забивают уши. От лозунгов, транспарантов, красных рож и раззявленных в крике ртов мельтешит в глазах. Со всех сторон вопли, требования, обещания найти и покарать. И совсем было незаметно намеревалось проскользнуть сообщение "Скандал вокруг фирмы "Аiдос".
Петька насторожился. Такую статью он встретил только на одном сайте. Попрыгал по ссылкам, но не обнаружил ничего, кроме истерических метаний. Вернулся, но статью словно корова языком слизнула.
;Прям кентервильское привидение,; с нервным смешком пробормотал Петр.; Бред. Бесследно исчезнуть не могут: закон сохранения веществ еще никто не отменял. Правда, понимают его сейчас несколько иначе, чем два века назад. Но не аннигилировали же их. А так бы встретил поток фотонов, сделал ручкой: "А.., Лесь, Привет. Как дела? Потихоньку движемся? Ну, и хорошо, ну и ладно. Движений –это жизнь."   
Шутки шутками, но возникает вопрос: "Кто виноват и что делать?"; пусть уподоблюсь чеховскому интеллигенту,  но решить надо до зарезу.
Петр переключил на камеры. "Аiдос" функционирует полным ходом. На заднем дворе разгружаются две машины. Рабочие в фирменной черно-желтой одежке вытаскивали из тентованных кузовов мешки с цементом, доски, какие-то коробки. Процесс шел быстро, но без показной суеты. Видно, что работа нравится, что достижимо двумя способами: интересностью и высокой оплатой. Заметно, что местное начальство эти принципы знает, да еще как знает. Не даром же бегают, как мураши.
…Под перевернутую пирамиду подъехал камаз. Загудел мотор, в машину вывалили груду опилок. Из соседнего отсека, сгибаясь под тяжестью, вытащили мраморное надгробие, с натугой загрузили в хундай- портер. Короче процесс даже не идет, а бежит, как мы, когда только начали строить светлое будущее для всех.
Тишь  да гладь –божья благодать. Но парни то пропали. Трое. Как в воду канули. И не где-то в "тридевятом царстве", а здесь, в этом гребаном аидосе! Как вошли в отдел кадров, так и не выходили –за это могу зуб дать. Пусть и не золотой, но нынче и свои недешево стоят.
Наблюдения не прекращались ни на минуту: спецпрограмму поставил. Так что если бы даже в радиусе километра появился кто-то похожий, на мобильник сразу бы пришла эсэмэс. Да и в отчете остались бы следы, а тут пусто. Чертовщина какая-то!
Петр стиснул зубы, угрюмо смотрел, как швейцар пожимает руку осанистому господину.
;Нет, ребята, ;пробормотал он,; так дело не пойдет. Решили в "Летучего голландца" поиграть? Ну, что ж… Вперед и с песней. Только не на того напали: если и не потоплю, то пару дыр ниже ватерлинии нарисую.
Петр вскочил, метнулся к шкафу. Через полчаса он стоял перед зеркалом в цветастой рубашке, широченных шортах, на макушке зеркальные очки. Только шлепанцев не хватало. Поколебавшись, Петр надел берцы. Если драка, то металлические хоть и обтянутые кожей носки будут весьма кстати. Глаза скользнули по телу, задержались на поясе. Просторная рубашка скрадывает очертания, но осязание рисует отчетливую картину. С обоих боков приятная тяжесть. Кожу холодят два "тэтэ". Там же три гранаты. Две осколочные и одна бронебойная. Бетонную стену полуметровой толщины вынести –раз плюнуть. Конечно, не полностью, но зилок проедет спокойно.
Петька чиркнул записку и выскочил в коридор…
"Аiдос". В груди учащенно бухало. Кровавыми клочьями в голове прыгали картинки, как он все разносит, размазывает гадов по стенам, втаптывает в пол. Стены, пол, потолок –все в брызгах крови, клочьях маса, слизи. Под ногами хлюпает, пахнет смертью, стонут раненые. Он врывается в темный и сырой подвал, повергает последних мракобесов, фашистов и сатанистов, освобождает сотни, тысячи, ведь его друзья явно не первые и не последние. Только за последние три дня через эти двери прошло больше тысячи, а покинуло на сотню меньше. Куда только власти смотрят? Аа, черт! Что за лепет… Они же наверняка в доле. Ну, ничего. Всех на чистую воду выведу.
Петр стиснул челюсти, резко выдохнув, рванул за ручку. Первоначальное ощущение не подвело. Дверь, действительно,  из стального листа толщиной в руку. Значит, есть что прятать. Навстречу встал все тот же вежливый и солидный. Даже не моргнул, хотя когда злюсь, рожа у меня еще та: в зеркало лучше не смотреться.
Во взгляде спокойствие и даже некоторая небрежность, словно к тебе снизошли, пади, мол, смерд, на колени. Такое дается властью. Причем не "из грязи в князи", а продолжительной, что передается из поколения в поколение, от отца к сыну. Спина сама по себе начала горбиться, а изнутри кто-то плебейки пропищал: "Это какая-то ошибка. Такой человек просто не способен на эти гнусные дела. Не способен –и все".
Желваки вздулись, Петр тяжело задышал, попер буром:
;Три дня назад в эти двери вошел мой друг. Где он?; Петр сунул под нос фотку, а второй рукой выхватил пистолет.; Узнаете? Только не говорите, что его не было. Все заснято. Увиливать бесполезно и мало того: опасно.
Мужчина замер, глаза провернулись в орбитах, скосились вниз. Пистолет направлен в живот, пальцы дрожат, курок наполовину вдавлен. Мужчина чуть побледнел, но ответил с видом оскорбленного достоинства, даже голос задрожал:
;Как вы смеете!?
;Да вот: смею.; Петр с недоброй усмешкой опустил ствол чуть ниже.
Мужчина посерел, на лбу выступил пот.
;У нас солидная организация, с отличной репутацией,; он всмотрелся в фотографию, сказал нерешительно.; Похожий человек был. Он вошел в эту дверь,; мужчина указал на ту, где висела табличка "Отдел кадров",; и больше я его не видел.
;И вас это не насторожило?
;С чего бы? Скорее всего приняли и оставили работать. Такая практика существует. И проверка, да и рабочих, если честно, не хватает. Там и второй выход есть.
Петр прищурился, смотрел императору прямо в глаза. Тот хоть и испугался, но заметно, что не врет. Оттолкнув админа, Петр направился к месту "икс".
;Посмотрим, что у вас за кадры, ; буркнул он и потянул за ручку.
Уши резанул скрип несмазанной телеги, от сатанинского хохота заледенела кровь. Из абсолютной тьмы высунулись когтистые лапы, ухватив за горло, рванули к себе.

ЧАСТЬ 2.

 К Петьке подошла тетя Надя. Она была в тапочках, в своем обычном халате с карлсонами, но в руках держала шланг с какой-то штуковиной на конце. Доброе веснушчатое лицо нависло над ним, в глаза ударило три прожектора, и Петька понял, почему чувствовал себя как-то странно. Он лежал, связанный по рукам и ногам в зубодробильном кресле, а штуковина с жутковатым подвзвизгом тянулась ко рту.
;Мама!; взвыл в страхе Петька.
Тетя Надя умильно улыбнулась, просюсюкала:
;Ну, миленький, ну, сладенький, открой ротик.
Здоровенное как репьяха сверло жужжало уже вплотную у рта, овевало губы. Петька стиснул челюсти, помотал головой.
;Открой, малыш, не бойся: больно не будет.
Петька замотал еще пуще, промычал нечто вроде: "Бабушке своей скажи".
Тетка  подняла очи к горе, в следующее мгновение в ее руках оказались два клина и киянка. Петька и мявкнуть не успел, как пасть расшиперили, хоть песок из камаза ссыпай. Ни крупинки не уйдет мимо.
Сверло чиркнуло по зубам, опускалось ниже… Петька боялся шевельнуться, глаза вылезали из орбит, но не увидеть, однако, чувствовал, чувствовал, что еще чуть-чуть…
По зубам зажужжало, запахло паленым. Петька поперхнулся, его вывернуло до черных мух, в теле слабость…
Дикий кашель разрывал легкие, крутил тело, подбрасывал на досках. Досках… Каких досках? Петр раскрыл слезящиеся глаза, всмотрелся в полумрак. В метре над головой плавали сизые клубы, шагах в пяти проглядывал силуэт стола. Петька хрипло дышал, щурился. Ноги из цельных бревен, столешница из горбылей. Нет, даже из половинок бревен, только распилена как-то странно. Срез гладкий, с обломанными, забитыми грязью расщепами. Похоже на то, что пилы здесь не было и в помине, топор разве что. Правда, очень большой.
Около стола кто-то лохматый, сгорбленный. В бесформенной одежде он ворчал, выкладывал из мешка пучки трав, каких-то зверьков. Чуть дальше открытый очаг. Из закопченных камней выстреливают искры, края лижет рыжий лис, отплевывается черными клубами. Те едва-едва успевают выстроиться, как упираются в потолок. Там вихрится, толкаются боками, но в дыру кое-как протискиваются. Петр подергал носом, пахло травами, свежей кровью, пылью, дымом и чем-то съестным, чихнул. Существо обернулось. Нос кривой, как ятаган, в одном глазу бельмо, а второй горит, как уголек.
;Очухался, кашатик?; прошамкала бабка и улыбнулась.
Петька вздрогнул. Хоть зубов всего ничего –один, зато какой! Фильмы про вампиров глотал, как семечки. Так вот: у Дракулы поменьше.
;Кто вы?; пискнул Петька.
;Глафирой кличут. Ведунья я.
;Ведьма?
Глаз сверкнул, старуха ответила с неудовольствием:
;Да. Ведающая мать. Только не называй так Василису: обидится. Молодая ишщо, глупая. Видите ли, сейчас это бранное слово. А рази ж это так? ;бабка пошамкала, покачала головой, кивнула на стол.; Да ты садись, милок, кушай. Двое суток спал: проголодался поди. Уж думали, что околеешь.
Ноздри дернулись, уловили в месиве запахов аромат гречневой каши с мясом. Именно аромат. А розы, духи и даже запах женщины с легкостью бы квалифицировал, как зловоние. В животе неуверенно квакнуло, потом заурчало. Петька сглотнул, едва не захлебнувшись, следил выпученными глазами за бабкой. Та взяла бурлящий котелок голыми руками, с натугой водрузила на стол. Петька сжался, ждал что бабка с воплем отдернет руки, выронит котелок, но та даже не поморщилась.
Незаметно выдохнув, Петька  сел на лежанке –ноги рвануло вниз, брякнуло. Он опустил глаза. Голый, из одежды лишь набедренная повязка из шкур да на ногах черные браслеты. Ладно бы только они: пинаться можно, но к ним какой-то урод прицепил на корабельной цепи пудовый брелок. Нехорошее предчувствие стало еще нехорошее.
;Что это?
;Аа.,; осклабилась бабка.; Нравится? Василиска сама шила.
Петр покраснел, опустил глаза.
;Она что., меня видела?
;Конечно,; удивилась бабка.; А как же еще? В лесу она тебя нашла да и мыла она. Могла бы и я, но в тот день, гм., по грибы, по ягоды удалилась. Тряпки твои сожгла, а тебя помыла да травой душистой натерла. От тебя ж воняло так, что оставь, все зверье разбежится на десять верст окрест –с голоду помрем.
Петька сопел, вздыхал, потом спросил, не поднимая глаз:
;А чем воняло-то?
Бабка ухмыльнулась. И без того морщинистое лицо превратилось в трехмерное переплетение сеток.
;Вестимо чем. Топтыгин лосятины переел, навалил так, что не обойдешь. Вот ты видно и не смог. Лежишь сердешный посередке, сопишь в две дырочки. Да и понятно, ночью холодно, а куча свежая, еще парила.
Петька сдавленно выругался, а бабка –добрая душа приговаривала:
;Ты, кашатик, не переживай. Дочка у меня не брезгливая. Что ей запах? Настоящая женщина в корень смотрит.
Петька скривился, пробормотав что-то неопределенное, сдвинул ноги.
;Мужики ж все воняют, а медведь еще не самый запашистый,; пошамкав, бабка сообщила неуверенно,; сказывают, где-то за тридевять земель живет зверь особенный, сфунксом кличут. Вот ежели б в него упал, тогда не знаю…; она пододвинула горшок, сказала ласково,; ты, Петя, садись, кушай, а то остынет.
Петр подошел, звякая колодками, уселся за стол. В голове мельтешило всякое разное. Знает, как зовут –точно ведьма! Имя они почему-то в первую очередь узнают. Да и откуда в лесу гречка? Тут же одни буреломы. Колданула поди карга старая. Набрала земли и колданула. В желудке уже не бурлило, рычал, бросался на стенки дикий зверь. Того и гляди прорвет скотина нетерпеливая. Петр вздохнул всей грудью. А пахнет то ничего, даже здорово. Слюна уже во рту не помещается, набралось столько, что на пол капает. Петька вздохнул, вооружился ложкой. Ладно, помирать так с музыкой. Глядишь, до желудка не успеет перекинуться.
Петька зачерпнул ложку –пар ударил в нос с силой тарана, животина вовсе обезумела, пустила в ход весь арсенал: когти, клыки и даже копыта.
;Умм…; Петька обжигался, но глотал.; Вкусно.
;А то! Своими руками выращено.
Довольно улыбаясь, старуха подложила каши. Сверху бухнул здоровенный шмат мяса, несколько крошек просыпались на стол, поднялся душистый пар.
Петька ежился, воображение разыгралось, подсовывало то жаб, то улиток, которыми совсем недавно было мясо.
;Кушай, касатик, кушай, а я дровишек подложу: что-то тебя трясет, как заяцевы уши. Не простудился бы, тебе ж, милок, еще работать и работать.
Петька пробурчал что-то невразумительное, что можно было понять и как да, и совершенно по-другому. А сам следил исподтишка. Бабка ворочала клюкой в очаге, оттуда с треском взлетали искры, выпахивали языки пламени. Лицо подсвечивало красным, старуха щурилась однобоко. По всей комнате двигались тени, где-то в углу скреблось. Бабка закинула в очаг пару чурбачков, сразу потемнело.
;Бабуль…
;Чаво тебе, кашатик? Добавочки? Это мы сейчас, это мы с радостью,; старуха заковыляла, затукало. Сквозь лохмотья мелькала белая с легкой желтизной нога. Без обувки кстати. Петька присмотрелся. Да и зачем, если даже в дубовых досках вмятины остаются. Поварешка, что не меньше хорошего половника, из полупустой сделала тарелку с горкой. ;Ну, вот теперь хорошо.
Бабка села напротив, с умильным видом смотрела на Петьку. Тот давился, но ел. А что оставалось делать, когда глаз сверкал и сверкал, а ниже смотреть душа в пятки уходит.
Наконец, Петька отвалился от стола распаренный красный как вареный рак. Последний кус не лез ни в какую, но я ж мужик? Мужик! Героическим усилием Петр разорвал противника на части, а остальное -дело техники. Да вот только дышать тяжело и мысль еще посетила... Что бы там ни говорили демократы про человека, но на Вселенную никак не тянет. Там бы обед хоть как-то, но поместился, а здесь, как шприц: с одного конца давишь, а с другого капает. Петька сидел в позе суслика, зажимал анус. С  усилием сглотнув, он просипел:
;Бабуль, может, все таки снять?
;Чаво?
Петька криво ухмыльнулся, указал глазами на ноги:
;Я ж мужик, не девушка -украшения вроде бы ни к чему.
;Ничаво, ничаво,; прошамкала бабка, ;поклажа коня красит да и бегать не удумаешь. А то был тут один...
;Кто?
На лицо бабки набежала тень, губы собрались в жемок.
;Василискин хахаль. ;она покачала головой.; Накормила, напоила, спать уложила. Ладно бы с собой, а то ж с дочкой. А ему шлея под хвост -под утро соскочил и бежать. А толку-то? ;бабка грустно вздохнула.; Василиса-то умаялася сердешная, спала. Ну, а я? Рази ж отдам кровиночку свою на поругание? ; Петька пожал плечами, а бабка стукнула клюкой.; Да ни в жисть! Схватила я метлу, прыг в ступу и за ним. Фьиить!!! Только верхушки в разные стороны. А темно так, что хоть глаз выколи.
В груди заколотилось, Петька выдохнул:
;Убежал!?
;Куды там..,; бабка отмахнулась, дым закрутился винтом. ;Это он, что слепой кутенок, а для меня лес -дом родной. Ночью даже лучше: никто не шуршит, не свирищит. На пять миль окрест каждую травинку вижу, вглубь земли на десять саженей зрю.
Петька присвистнул, воскликнул с опасливой завистью:
;Вот это да! Сокровищ поди нарыли...
;Мягкие желтые железяки? ;бабка презрительно скривилась.; Да из них даже ножей толковых не сделаешь. На гвозди рази ж только.
Петька хмыкнул, отвел взгляд:
;А тот что?
;В малину залез медведь окаянный. Думал, видать, что если даже он со своими лупалами все сосны пообтесывал, то я и подавно заплутаю.
;Ну, и что?
;Как обычно,; бабка хищно улыбнулась. ; Клюкой, как кроля, промеж ушей и мордой по кустам, по кустам.
;А ступу как же? В лесу бросили?
Бабка запнулась, посмотрела на Петьку в затруднении.
;Рази ж я не сказала? Вроде бы глаголила, что по кустам волокла. Глаголила?; Петька кивнул.; Ну, так чего ж тебе еще? По кустам же, не по траве.
У Петьки глаза на лоб полезли. Он мерил недоверчивым взглядом старуху, диву давался. Это ж надо. Кожа да кости, а такое вытворяла. Так –то поднять в воздух непросто, а тащить по кустам…  Нда. Не дай бог такую тещу.
Бабка с кряхтением поднялась, взялась за метлу. Начав с порога, она заметала крошки, соринки, какие-то корешки к ямке у очага. Петька последил с минуту, осторожно поинтересовался:
;А потом куда его? Дочке сдали?
;Нет,; бабка отмахнулась. ; Товарец порченный. Раз сбежал –больше веры нет.
;А куда тогда?
;Куды-куды,; старуха плотоядно облизнулась, покосилась на котелок; не пропадать же…
Петька замер, ухватился за горло. Завтрак, обед или ужин превратился в теннисный мяч и начал подчиняться архимедовой силе. И понял Петька, что в некоторых случаях сильнее Архимеда не найти. Даже боги пасуют. Как ни моли, а шарик-то давит.
Петька вспотел, глыкал, кадык дергался.  Шар катался по горлу сверху вниз, периодически раздувал щеки, как у хомяка. Петька почти ничего не видел и не слышал. Бабкин голос то едва шелестел, то выпадал в эхо помех .
;Что-то ты, милок, побледнел весь. А зря. Мясо молодое, сочное. От такого одно здоровье. А было б по иному, рази ж я б предложила? Зятьку-то свому?
Петька замотал головой да так, что чуть не оторвалась. Внезапно старуха насторожилась, наклонила голову. Спутанные патлы разошлись, мохнатое, острое, как у волка ухо шевельнулось, провернулось, как локатор. Черный жемок раздвинулся:
;Василиса. ; бабка прислушалась, отметила с удовлетворением. ;Спешит сердешная, торопится к ненаглядному своему.
Петька сжался, переводил затравленный взгляд с бабки на дверь, с двери на окошко. Выпрыгнуть бы, пока не поздно. Со старухой то еще справится, а когда вторая придет… Если у бабки зуб, как у акулы, то что про дочь говорить. Молодые, нестершиеся да и вряд ли один.
 С улицы приблизился глухой топот, раздалось звонкое:
;Тпруу!; топот оборвался, послышалось ржание, кто-то фыркнул. То ли внучка, то ли конь, следом сердито-шутливое.; Но, но, Серко, не балуй.
Гупнуло, ступеньки заскрипели. Раз, два, три; Петька втягивал голову в плечи; четыре, пять; дверь отворилась, через порог шагнула девушка. Петька вытаращил глаза, челюсть отвисла. В кожаных штанах, пиджачке. Тот едва сходится, блестящие загорелые полушария так и распирают полы. С каждым вздохом кожаный шнурок натягивается до треска, того и гляди лопнет. А личико… Петр покосился на бабку. Если они родственники, то я –дед Мазай. Хотя, если сделать скидку на возраст… Карга заулыбалась довольная до не могу.
Глазища зеленые, яркие, как изумруды, рыжая копна собрана в лисий хвост, тот покачивается, задорно пуширится на конце. Девушка наклонила голову, сказала с понимающей улыбкой:
;Желаю здравствовать.
Петр кивнул, смущенно пробормотал:
;И вам того же.
Бабка засуетилась, скинула передник:
;По здорову, по здорову. Ну, я пойду, доченька. У меня еще мыши не кормлены да и кот скоро прибежит. В общем сама знаешь. А обед на столе, кушай пока не остыл.
;Хорошо, мамо.
;Эй, мышки! За мной!
Бабка свистнула, гикнула –над головой захлопало, пахнуло звериным духом. Мелькнули красные угольки, сахарные иглы. Угловатые тени перечеркнули комнату. Часть фыркнула в окно, а остальные едва не вынесли двери.
Петька разогнулся, оглянулся по сторонам. Ни старухи, ни мышей, а девушка уже за столом изящно кушает. В груди екнуло, мелькнула трусливая мыслишка: шустрая. Такая вокруг пальца обведет, на горбушку сядет, а ты и ухом не поведешь, еще и радоваться будешь: облагодетельствовала. А ты еще зубы не видел.
Василиса улыбнулась, указала глазами на скамейку рядом с собой.
;Садись, мил человек, откушай, что Род послал.
Петр помялся, развел руками:
;А я уже.
;Как,; девушка вскинула брови,; когда успел?
Петька усмехнулся.
;А как очнулся. Бабуля тут же и напихала так, ; Петька постучал по горлу,; что до сих пор здесь стоит.
;Ой ли?; девушка прищурилась.; И это после того, как три дня во рту ни крошки? Да тебя сейчас зверский голод должен мучить.
Петька хмыкнул, покачал головой:
;С чего бы это…; и осекся.
В брюхе забурлило, сперва укололо, а потом вцепилось в стенки всеми зубами и когтями. Петька схватился за живот, лицо перекосилось. Под руку подхватило, жалостливо нашептывая на ухо, куда-то потащило.
;Я же говорила. Пойдем, мой хороший, пойдем. Мужчинам надо кушать много и часто: в том их сила.
Петька хотел было возразить, но под колени толкнуло, тут же в руке оказалась ложка, в поле зрения чашка все с той же кашей. Черт! Нашла же карга старая, что положить. Мало в лесу зверья что ли?
В животе творился переворот,  кишка кишке бьет по башке, а с чего ради? Как бы мне лапшу на ухи ни вешали, не поверю, что за двадцать минут переварил пол-котелка. Ну, если и не столько, то треть –точно. А в нем ни много, ни мало, но на ораву кавказцев хватит. Даже говорить нечего: ведьмячье отродье. Вон жрет как… За ушами трещит. Хотя, если присмотреться, то не жрет, а изысканно кушает, и не за ушами, а ушками. Розовенькие такие, аппетитные. Так и тянет куснуть. Петька вздрогнул, уронил взгляд. Дьявол подери это мясо! Неужели как-то влияет?
За локоть тронули теплые пальчики, Петька услышал участливое:
;Что с тобой, милый, морозит?  Может быть, горилки подогреть?
;Нет,; Петр помотал головой, помялся.; Просто мясо… Кажется, оно несвежее.
;Несвежее?; девушка вскинула брови.; Род с тобой, Петр. Этого кабаненка я подстрелила сегодня ночью и сразу в ледник. Как такое может быть?
Петр таращился с несколько секунд, но Василиса смотрела абсолютно честно. С облегчением выдохнув, Петр проворчал:
;Ну, бабка…
;Что?
;Да понарассказывала небылиц.
;Это она любит.; в голосе проскользнули просительные нотки.; Ты уж не серчай, ладно? Старая она, а поговорить в лесу не с кем –скучно. Вот и развлекается, как может.
;Ладно, пусть болтает. Жаль кепки о трех козырьках нету, а так бы вообще.
Петька принялся за еду, несколько минут мелькали ложки, в дыму стоял только хруст и чавк, да поленья потрескивали в очаге. А потом он почувствовал справа тепло. Неслышно опустившись рядом, Василиса коснулась бедром, там потеплело, забегали мурашки. Петька на мгновение замер, прислушиваясь к ощущению, заработал ложкой быстрее. Он ощутил, что ее взгляд скользит по телу, трогает грудь, руки. Петька выпрямился, раздвинул плечи. Девушка хихикнула; тонкие пальчики коснулись накидки; промурлыкала:
;Надеюсь, тебе понравилось? Тряпки сожгли, ты уж не обижайся, а безделушки вон они в углу валяются.
В груди забухало, звериная мощь начала раздувать чресла, приподнимая накидку.  Петька съежился, глаза забегали, прыгнули в угол. Там что-то поблескивало. То ли сотовый, то ли ключи.
;Гм… Мля…
Василиса вскинула бровь, протянула сладенько:
;О, ты такой немногословный… Сразу видно: настоящий мужчина. Правда?
Петька судорожно закивал, выпученные глаза следили, как ее пальчики движутся по тряпочке все ниже и ниже…

Петьку выгнали ни свет, ни заря, когда даже птицы спали. Сперва трясся от холода, ждал, когда же вылезет солнце, но то лишь превращало небо из фиолетового в синее, гасило звезды, а потом незаметно сменяло голубым. Пришлось подналечь, прибавить шаг. И когда на востоке заискрились вершинки сосен, а за спиной их же залило золотом, Петька чувствовал себя паровым котлом с запавшим клапаном.
Уже пару часов Петр ходил по кругу, толкая бревно. Оно пробивало вертикальный пень чуть выше пояса. Здоровый, как свин-производитель, тот торчал из земли, проворачивался с натужным скрипом. Дыхание хриплое, ноги гудели, пот заливал глаза, прилепил волосы ко лбу. В паре метров перед носом, не отдаляясь и не приближаясь, маячило еще одно. Оно крепилось к пню чуть ниже и поперек его бревна.
Солнце уже час, как вылезло из-за леса, спину и голову накалило так, что разбей яйца, получишь любимое блюдо битлов.
Колодки сняли, но вместо этого привязали к бревну. Петька покосился на веревки, подергал, наверное, в сотый раз. Толщиной в два пальца ими б медведей привязывать. Уважают, значит. А может, просто бегать надоело да меж ушей, да под дерновое одеяльце. А может, и в кашу, ;сказал Петька себе трезвее. Это Василиса молодая, а бабке хрен знает сколько лет. Тогда, говорят, человечина за норму шла. А привычки в старости редко меняют. Сошлются на дань традициям, на незыблемые ценности, но ни в жисть не откажутся. Это ж все равно, что признаться, что всю жизнь делал не то. А разве обычный человек на такое способен?
Василиса с самого утра ускакала на охоту. Во всяком случае так сказала. Но на кого –вот вопрос. То ли одного мало,; в промежности заныло. Скрипнув зубами, Петр с усилием отогнал болезненно-сладкие воспоминания,; то ли в самом деле решила зверюшек попугать. Скорее всего последнее: потрудился он на славу, еле ноги передвигает. Зверье пойдет на ужин, а после него… Вздохнув, Петр налег на бревно.
За спиной скрипнуло, через полповорота выплыла избушка. На пороге довольно щурилась старуха. Она понаблюдала несколько минут, за которые Петька сделал шесть оборотов, прошамкала:
;Вижу, на этот раз Лиска не ошиблась. Всю ночь, а потом еще и утром…
;Карга старая, ;процедил Петр сквозь зубы,; свечку держала что ли?
За спиной шаги. Лес провернулся, опять избушка, старуха уже возле ступы, забралась с кряхтением на пенек. Пока отсапывалась, следила за ним одним глазом, потом посоветовала:
;Ты, милок, силы-то побереги. Василиса два месяца без мужика.
Петр картинно выпятил грудь, напряг руки, ноги: всякие там бицепсы, трицепсы, квадрицепсы, прорычал:
;Все будет в ажуре, бабуль, не боись.
;Ну, смотри, кашатик. Три недели осталось да и то неполных.
;До чего?; насторожился Петька.
;До конца бабьего месяца. До чего ж еще?
Старуха сказала что-то скороговоркой, гикнула, свистнула; ступа подлетела на пару метров, ввинтилась в небо и понеслась над самыми верхушками прямо на солнце. Щурясь, Петр смотрел, как падают вершинки елей, шишки, опускаются хороводы хвоинок. Петр чихнул, опустил голову. Взгляд напоролся на частокол. Хвоинки падали на настоящее ожерелье: горшок, голова, горшок, голова, то бишь ее безмозглое основание. Черепа смотрели с укором пустыми глазницами, словно он виноват в чем-то. Грубые, с мощными челюстями, выпирающими скулами. Ну, прям как у него. Петр грустно хмыкнул, вопросил в пространство:
;Быть или не быть –вот в чем вопрос,; Петр подождал, но в ответ лишь молчание.; Да… Похоже для вас это давно не вопрос.
;Каррр!!!
Вздрогнув, Петр вскинул голову. В центре поляны раскинула лапы одинокая сосна. Тень падала на избушку и тянулась через нее к лесу. Остальные в радиусе двадцати метров. Они угрюмо зыркали на счастливицу, перешептывались. На нижней ветке сидел огромный, как собака ворон. Дерево трещало под когтями, капал сок. Ворон наклонился, поворачивая голову то одним глазом, то вторым, рассматривал Петьку с откровенно гастрономическим интересом.
;Но-но,; буркнул Петр,; пернатым слова не давали.
…Солнце проделало половину работы, а Петька все толкал и толкал. Во рту пересохло, губы потрескались, голову распирало от горячечных мыслей. Значит, если Василиса не забеременеет, то он станет одним из недостающих звеньев. И, судя по тому, что она рассказала в перерыве меж дикими скачками, это случится стопроцентно.
В общем это не Земля, это другая планета. И зовут ее Тартар. На планете семь рас. Первая –"неустрашимые". Не боятся ни бога, ни черта, гибнут сотнями, но обладают чудовищной силой и выживаемостью. Вторые –это "бессмертные". Они не умирают. Нет, убить их, конечно, можно, но сложно. За века и тысячелетия кем только ни станешь. Кто-то полюбил бродить с острым топором или мечом и обрел просто невероятное умение, став "супервойном". Кто-то пытался овладеть тайными силами и стал магом, а кто-то и вовсе в боги подался. Бабка принадлежала как раз к ним. Не бог, правда, и не маг, но тоже кое-что умеет. Но вот детей у них нет.
Третьи –"кукушки". Рожают по три-пять детей да к тому же до четырех раз в год. Но есть минус. Детей или оставляют, или подбрасывают бессмертным.
Четвертые –"мещане". Живут отдельными семьями: самка, самец и детеныши. Соседей терпеть не могут, стараются селиться так, чтобы никого не видеть, кроме членов семьи. Никогда не объединялись ни в рода, ни в племена. Любое крупное стихийное бедствие способно стереть их с лица земли, если бы не одно свойство: в составе семьи они приобретают свойства неуязвимости. Правда, когда разъединялись. Василиса принадлежала как раз к такой расе. Повзрослевшие дети отправлялись бродить в поисках пары. Василиса это знала и надеялась, что на этот раз ей повезло.
Петр скривился, внутри паскудно, словно наутро после сивухи. Пусть надеется подольше. Он-то знает, к кому приходит удача, да и зовут ее тогда по-другому.
Пятая раса –"рас****яи". Петька ухмыльнулся. Ну, а как еще таких назвать, если ничего не доводят до конца, бросают на полпути? Шестая –"аморфы". Это те, кто ни рыба, ни мясо и в раки не годится. Живут себе, хлеб жуют. Им ничего не надо, у них ничего нет кроме своего огорода. Ни флага, ни родины. Что-то непонятно- желейное, как медузы или пудинг. Одним словом аморфы.
Люди принадлежат к последней, седьмой расе. Они ничем не примечательны только и того, что разные. Одни узкоглазые, низкорослые, быстрые и злые, живут кочевьем и набегами на соседей. Другие высокие, светловолосые, хотя и не все. Живут оседло в Городе, делают что-то непонятное, куют оружие, телеги… Вокруг села, там пашут землю, выращивают хлеб, держат скот в загонах. Петька сперва не врубился, переспросил: "В городах?"; так Василиса воззрилась, как на чудо-юдо лесное, пояснила, что город один и поэтому название ему не нужно.
…От очага тянуло теплом, там трещали сжираемые поленья, по стенам  вперемешку с тенями прыгали красно-желтые блики. Ноги тяжелые, как колоды, гудели, словно труба в бане. Откинувшись на спинку скамейки, Петька вытянул ноги под стол. Прямо перед носом исходил паром поросенок, на спинке зажаренная корочка лопнула, там сворчало, по бокам стекали янтарные капельки жира. Ароматные струйки пара выстреливали, будоражили аппетит. Но тот то ли помер, то ли отупел, но все никак не хотел разыгрываться. Петька вяло ковырял ножом, с каждым мгновением веки становились все тяжелее и тяжелее. Бабка бегала вокруг, охала:
;Что ж ты, Петруша, так себя истязаешь? Да ящер с ним, с бревном: ты ж нам живым нужен. ;бабка отрезала грудинку, положив на глиняную миску, придвинула поближе.; Вот: попробуй. Только один кусочек. Съешь один –второй захочется, а там и оживешь.
Петька слабо улыбнулся, бабка расплывалась, словно акварельный рисунок в аквариуме.
;Сейчас, сейчас. ;засклякало, забулькало.; Ну-ка, кашатик, отпей.
В ладони ткнулось что-то холодное. Петр нехотя поднял, жидкость хлынула в рот. Зубы сразу заломило, особенно правый коренной, где дырка, пощепало небо, прокатилось по горлу, постепенно разогреваясь, и в желудок рухнуло уже раскаленной глыбой.
Глаза до треска распахнулись, в груди бешено колотилось. Кровь бурлила, кипела, требовала выхода, еще чуть и выступит кровавый пот. Взвыв белугой, Петр вскочил, забегал вокруг стола. На третьем круге он рухнул на лавку, вырвав ляжку, с жадным урчанием вонзил в нее зубы.
Вытирая о передник руки, бабка приговаривала с довольной улыбкой:
;Вот и хорошо, вот и ладненько. А то ишь спать удумал. Нет, милок, покой нам только снится.
Петька кивнул. Он уже подмел картошку, каких-то мелких птах, принялся за ребра.
;Бабуль,; обсасывая с пальцев сок, промямлил он,; а эти, как их… Ага., люди! Они далеко живут?
;Далеко, милок, и за два месяца не добраться. А что они тебе?
Петр пожал плечами, ответил с неопределенностью:
;Да так… Интересно просто. Все обладают чем-то своим, особенным, а эти какие-то необычно обычные.
Помяв на подбородке бородавку, бабка сказала задумчиво:
;Вообще-то ты, кашатик, прав. Видимо, поэтому их и не станет через полтора месяца.
В груди екнуло. Рука с костью застыла у рта, медленно опустилась.
;Как не станет, почему?
;А уничтожат их. Расы со всего Тартара собрались в общий поход. Уже месяц в пути.
Внутри все опустилось, Петька помолчал, спросил потерянно:
;А вы почему не с ними?
Подвигав жемком, бабка прошамкала:
 ;Старая я уже… И силы не те да и ненависть за тысячелетия повыветрилась.
;А Василиса?
;Мужа да детей. Больше ей ничего не надо.; бабка ухмыльнулась.; Ну, в этом-то ты ей, надеюсь, поможешь?
;А то!; Петька выпятил грудь.; Рад стараться!

В эту ночь Петька потрудился на славу. Признаться, не подозревал в себе таких способностей, а отыскивать некогда было, да и неинтересно. То учеба, то друзья, то скачки по вебу. Василиса, как стояла кошечкой, так и заснула. Утробно рыкнув, Петька сдавил напоследок упругие бедра и отвалился.
Он пялился во тьму; рядом бухнуло, сладостно простонав, засопело; сердце исступленно колотилось о ребра. Петр придерживал его, дыхание вырывалось со всхлипом. Воздух спертый, всю ночь погромыхивало, но дождь так и не собрался. Еще и поэтому мокрый, как сто лягух. Где-то за печкой цвирикал сверчок, с улицы откликались. То ли просились в гости, то ли вызывали на дуэль из-за местной королевы. С потолочной балки свисали темные мешки, на каждом по два красных уголька.
;Вот гады!; выдохнул Петька со злостью.; Подглядывали!
Тьма постепенно отступала, забивалась в углы, горбилась под столом, раскачивалась на потолочной балке. Петр лег на бок, почему-то не мог заснуть, в голову лезли картины, как в пролом вливаются жуткие чудовища, убивают, топчут… Петр тряхнул головой, глаза уже различали стол, скамью, серый прямоугольник окошка. На печи зашебуршалось что-то темное, заворчало. Старуха с кряхтением свесила ноги, метнула острый взгляд.
;Доброго утречка, зятек. Кто рано встает, тому бог дает?
;Ага, ;простонал Петр,; догонит и дает, дает.
;Все правильно,; согласилась бабка.; На то он и бог. Коль уж давать, так давать.
Петька с опаской покосился на девушку. Распухшие от поцелуев губы вспухли, чмокали. Василиса разметалась по шкурам такая теплая, женственная. Но если еще и богиня… Эх, не видать ему ни дна, ни покрышки. Хотя вряд ли. Сама ж сказала, что из мещан. Правда, говорят, что все мы боги, вот только не все это ощущаем. Петька скривился, помотал головой. Лезет черте что. Хорошо хоть не розовые слоны и не белая горячка. Хм… Белая горячка… Интересно, какая она из себя. Вряд ли на зеленых человечков похожа.
Мысли текли вялые, копошились, наползали друг на друга, вытягивали из небытия следующую, пожирали соседей. Петька медленно моргал, следил за бабкой. Та суетилась возле очага, что-то захрупало, потом затрещало, по избушке запрыгали красные всполохи. От старухи через всю комнату протянулась тень, изломалась в углу. И так не красавица, а тут… Гулко загудел чугунок, зазвякали кастрюли.  Этот звон слился с тем, что в голове, начал нарастать, комната расплылась…
;Петя, Петенька,; позвал кто-то из такого далека, что Петр даже не стал обращать внимания, вновь погрузился в сон. ;Петя, пора вставать.; его потрясли за плечо, потом сильнее. ;Петя, кашатик.
Мама… Петр счастливо улыбнулся; сейчас блинами начнет кормить, с компотом; открыл глаза. Темное пятно на сером фоне. Спустя мгновение оно сформировалось в морщинистое яблоко, его тут же прорезала трещина, оттуда высунулся белый клык.
Петр отшатнулся, сразу все вспомнил, в сердце заползла тоска. Каждая жилка стонала, молила об отдыхе. Петр приподнялся, огляделся. Лиска уже исчезла, солнце пронзает вершинки, с минуты на минуту взойдет. Петр повалился на спину, сладко потянулся.
;Бабуль, может, сегодня не надо? Сколько еще крутить-то? Сотрется аппарат, что делать будем?
;Не сотрется,; проворчала старуха.; Тыщу лет крутят и ничего, а тут сотрется. С чего бы это?
;Все когда-нибудь да ломается, даже бессмертные боги.
Петька осекся, бабка зло зыркнула, но пояснила на диво мирно:
;Не в этом случае. Во всяком случае на наш век хватит.
;И что ж там за дерево?
;Снаружи дуб кондовый, а дальше железо небесное.
Морщась, Петр помассировал руки, буркнул:
;То-то чую, будто ось земную кручу.
Поставив на стол чашку, бабка навалила все той же каши. Петька мысленно простонал, но ноздри задергались. Из чаши вздымались духмяные клубы, рядом усиленно потел глиняный кувшин. Бабка кивнула на стол, пока зятек плелся, позевывая, и почесывая пузо, сказала наставительно:
;Не потому тяжело, что железная, а потому, что воду подымаем из глубин.
;Воду?; удивился Петька.; Зачем?
;А у нас в лесочке, шагах в двухстах от края поляны огород. Нынче лето жаркое, дождь всего два раза выпадал, так что без водички никуда. Как потопаешь, так и полопаешь. Знакомо, кашатик?
;Еще как,; вздохнул Петр,; еще как.
…Уже на двадцатый круг пошел, а бабка все ступу осматривала. Ворча, проверяла когтем щели, выколупывала мох, заглядывала вовнутрь. То ли с каждым годом борта становились выше, то ли днище прогнило, но изнутри торчали только головенка да костлявые плечи. Скорее всего второе,; соображал Петр.; Если на землю ставить, ничего удивительного.
По спине потекли противные, горячие струйки. Петька с надеждой поглядывал на небо. С утра вроде бы плыли облачка, может быть, соберутся в тучи. Но не тут-то было. Застоявшееся светило прорвало серый бок, набросилось на мир с яростью откинувшегося трудоголика. Откуда ни возьмись налетели слепни. Петр шипел, как большой гадюк, передергивал плечами, но помогало мало да и то вначале. А потом крылатые твари обнаглели так, что садились на лоб, нос, лезли в глаза, уши. Не выдержав истязаний, Петька взмолился:
 ;Бабуль, почеши, а!?
Бабка отмахнулась:
;Вишь, занята. Нашел тоже время.
Петька сдвинул лопатками, там запищало, дергалось, потом кольнуло так, что Петька вскрикнул в муке:
;Ну, хоть прут какой-нибудь! Сожрут же!
 Старуха в раздражении обернулась, смерив Петьку ненавидящим взглядом, просвистела:
;Ящер с тобой! А то в самом деле…,; отстегнув одну руку, всучила ветку.; Держи, милок. Сразу видно, что боец.
Хлопнули крылья, на плечо бабки, едва не вбив  в землю, плюхнулся давешний ворон, прокаркал насмешливо:
;Ррратоборец!
Остановив колесо, Петька занялся самоистязанием. В то время, как бабка начала бормотать, Петька, постанывая от наслаждения, хлестал по спине, бокам, даже по голове. Бабка бросила острый взгляд в его сторону, сообщила с усмешкой:
;Зря, милок, ушки-то растопырил.
;Не прекращая чесаться, Петр простонал:
;Да вы что, бабуль!? До этого ли мне? Супостатов бы извести.
Бабка нахмурилась, ворон развел крылья, словно орел какой.
;Ты мне зубы не заговаривай. Думаешь, не вижу? Хрящи выворачивает так, что хруст за милю слышно.
;Ааа, сволочь! Ух, гад!! ; хрясь, шлеп.; Не знаю, о чем вы.
;Лучше колесо крути,; с насмешкой посоветовала бабка.; Все равно толка нет. Тут, если хочешь знать, мало запомнить, нужно понимать.
Петр пожал плечами, мол: "Моя твоя не понимай –отвали, не приставай",; закрыв глаза от удовольствия, шоркал меж лопаток. Бабка произнесла что-то нараспев –ступа взмыла в небо. Пролетев над избушкой, она вернулась по крутой дуге, бабка перегнулась через борт, спросила с интересом:
;Ну, что, кашатик, запомнил?
;Что вы, бабуль?; совершенно искренне удивился Петр.; Эти слепни кому угодно память отшибут.
Старуха захохотала, сделав вираж над поляной, унеслась в сторону гор. Петр похихикал для поддержки, когда бабка стянулась в точку, медленно стер улыбку. Отбросив ветку, Петр вытащил из кармана телефон и отключил диктофон.
…Неделя прошла в сладком угаре. Под конец Петька начал чувствовать себя чем-то вроде мартовского кролика. Глаза во всяком случае такие же красные да и каждая жилка дрожит, а сердце так вообще захлебывается от малейшего усилия. Но и рыжая бестия постепенно сдавала позиции все раньше и раньше. Сегодня так вовсе в четыре часа. А сон в это время крепки-и-ий.
Петр осторожно приподнял упругую грудь, пальцы ненароком коснулись соска. Тот сразу набух, Василиса прерывисто вздохнула, губы призывно приоткрылись. Мысленно простонав, Петр полез дальше. Это не женщина, а суккуб! Не даром же у него даже в состоянии нестояния возникает желание. Вон чресла разбухают. А черт! Больно! Все таки стер. Петр отклячил зад, а то Лиска завозилась. Чует как-то зараза.
Через несколько минут все таки извлек ключик. Руки тряслись, словно курей крал, по лицу текло раскалено-соленое. С трудом отодвинувшись, едва раскрыл колодки, Петька вывалился с кровати. Замер, стараясь хоть что-то услышать через бешеный перестук… Нет, вроде бы тихо. Петр напряженно всматривался в угол. Очень медленно проступил контур печи, сверху темный кулек. Старуха. Уши дрогнули, уловили храп. Спит. С облегчением выдохнув, Петька пробежался глазами по избушке, вгляделся в тьму под потолком. Пусто… Значит, улетели, носятся сейчас, жрут всяких мошек да мотылей. Не представляю, правда, сколько такого корма нужно сожрать этим кабанам. Петька медленно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Ну, все… Сердце исступленно колотилось. Была не была.
Ступа стояла рядом с камнем. Бабка называла его седальным. Хотя почему так? Она же на нем не сидит. Аа… Наверное, потому, что садится с него в ступу. Да нет, тоже не то. Она же не садится, а залезает. Петька в раздражении отмахнулся. Тикать надо, а тут лезет в голову всякая ерунда. Хрен с ним. Как ни назови, а камень есть камень. Для чего хочешь, для того и используй. Хоть в боулинг играй.
Забравшись в ступу, Петр вытащил телефон и нажал кнопку включения. Экран нехотя загорелся, на значке батареи всего одна черточка. Спасибо Лесю, что надоумил новую батарею купить. На старой, даже на выключенной телефон сел бы в первый же день.
Зашипело, послышался старухин голос, потом Петька узнал себя, затем заклятия. С последним звуком ступа дернулась, задрожала, словно пес в предвкушении гонки, и начала подниматься.
;Маза фака,; уцепившись за борт, прошептал Петр.
Сонные деревья опускались, верхушки залиты лунным светом. Избушка становилась все меньше и меньше. С высоты она напоминала обложенный галькой улей. Когда взлетел на высоту двух деревьев, показалось злосчастное поле. Посередине блестел главный арык, а через равные промежутки в стороны тянулись отводки. Петр прикинул пропорции, присвистнул. Пара гектаров, не меньше. Куда ж им столько? Или на продажу возят? Точно. Теперь понятно, куда каждый день шатаются. Уу, супостаты! Ночью работай, днем работай. На чужом., гм, горбу в рай хотите въехать? Не выйдет! Петр нажал повтор -ступа забралась еще выше и... встала.
;Ну, и что? ; Петька постукал по борту. ;Так и будем стоять? То бишь висеть?
Он еще пару раз включал диктофон. На первый раз ступа поднялась, а на второй даже не шелохнулась. Видать, волшебная тяга кончилась. Петр тряс ступу, бил, колотил, гладил, как только ни называл: и милая, и лапочка, и квашня старая, но та висела равнодушнее звезд.
;Да… Недалеко ушел. Разве что высоко…
Петр сел на борт, свесил ноги. Едва слышен стрекот сверчков, ухает филин, кто-то пищит далеко внизу. Тишина… Мертвые стоят. Но без кос. Этот знак вручат ему, как особо отличившемуся кандидату в мужья. Петька грустно усмехнулся, взгляд скользил по спящему лесу. Скоро рассвет: на самом краю гаснут звезды, из черного небо переходит в фиолетовое. Через полчаса зачирикают птахи, проснется бабка, разбудит Василису. Не обнаружив меня рядом, та возьмет топор. Видел я его, в прихожей стоит. Тот дуб, который тыщу лет крутится, с одного удара рассечь можно. И как такая нежная его поднимает? Видимо, когда осерчает, сил прибавляется. Петька почесал в затылке, хмыкнул. А что осерчает, то осерчает. Тут даже не самый великий математик допетрит. А что я здесь вишу, так бабка опустит. Со ступой она на короткой ноге. В отличие от тебя.
Как-то по дурному все получается. Занесло черте куда и убьет черте кто. И все из-за нее. Петька саданул кулаком по борту, воскликнул в сердцах:
;Эх, ступа, растуды тебя налево!; почву вырвало из-под задницы, Петька вспикнул и свалился в пустоту.
В груди бешено колотится, руки, ноги вверх, задница на дне, а меж конечностями мелькают звезды. Придушенно пискнув, пронеслось что-то темное с красными глазками. Ногу дернуло, едва не оторвав. Пахнуло падалью и шерстью. Тараща глаза, Петька неверяще прошептал:
;Летим…; и уже громче.; Ура!!! Летим!
Петька отчаянно зашебуршался, кое-как выскребся. В ушах засвистело, ветер, что сперва воспринимался спасением от душной ночи, начал промораживать. Зубы цокнули для проверки, выдали такую трель, что любой скелет позавидует. Петька присел; так дуло меньше; обхватив себя за плечи, вертел головой. Сосны слились, проносились под брюхом серебряной полосой. Петька оглянулся, ни избушки, ни поляны, покачал головой:
;Во чешет,; он заглянул со всех сторон, но реактивной струи нет, да и газами не пахнет. Петька хихикнул.; Милый, где ты был? Бегал. Но твоя футболка чистая и совсем не пахнет. Значит,; сделал он умозаключение,; либо я под ЛСД, либо тарантас пашет на ином принципе. Не иначе, как на гравитации. Ну, которая со знаком минус.
Полоска, что разделяла черноту звездную и лесную, удалялась с немалой скоростью. Петька ругнулся:
;Елы-палы, лес густой. Мне ж не туда. А ну, ступа, повернись на сто восемьдесят градусов вокруг своей вертикальной оси!
Так… Ноль эмоций. Попробовал исполнить танец маленькой елочки, но места маловато, только ноги оттоптал. И что же я тогда ляпнул? Кажется: "Растуды тебя налево",; Петька прислушался, но ступа как летела, так и летит. Странно. Вроде бы говорил это же. Разве что…
;Эй, ступа! Растуды тебя налево.
Пространство крутнулось с такой поспешностью, что Петьку едва не вышвырнуло. Правый глаз раздуло, левую руку едва не оторвало.
;Лады, результат на лице,; Петька пощупал глаз, ухмыльнулся.; Правда, пока не полный. Эй, ступа! Растуды тебя налево!
Снова крутой вираж и серая полоска, передумав встречаться в бесконечности, уперлась прямо в лоб. Светает… Словно где-то под горой зажгли светильник. То ли слабенький, то ли сильно глубоко, но он едва-едва оттеснял темноту.
Через пару минут показался темный прямоугольник, следом еще один, поменьше. Мелькнула избушка, две фигурки. Одна на коне. Внутри все сжалось. Снизу долетел горестный вскрик, уколол сердце. Стиснув зубы, Петр прошептал: "Вперед, ступа, только вперед",; Петр смотрел перед собой, пока звезды ни погасли, а лес на виднокрае ни заискрился. Только потом Петр решился оглянуться. До самого горизонта лес, бесконечный лес. Петр с облегчением выдохнул, осмотрелся. Под ним проносится зеленое поле. Ветер, как стряпуха, играет недожаренным блинчиком: то надувает на верхушки желтизны, то причесывает темными полосами. Солнце хоть и пригревает, но от постоянного ветра заложило нос, а в глаза словно песка сыпанули.
;Ну-ка, ступа, растуды тебя налево, а теперь направо.., прямо…
Петр гонял ее так с полчаса, а когда челюсти свело так, что только мычал, начал подумывать о привале. Еще через пару часов в мрачной панораме сосняка начали появляться вкрапления осин, а потом и вовсе березки и даже березовые рощи.
Внизу промелькнула поляна, метров через двести вроде бы еще одна наметилась.
;Эй, ступа! Растуды тебя вниз. Вниз, вниз, я сказал!
А той пофигу. Как шла, так и просвистела над поляной. Петька проводил голодным взглядом стадо свиней, глянув с ненавистью на ступу, прошипел:
;Что ж тебе, сволочь, надо?; но та молчала, видимо, сочтя вопрос риторическим.
В следующие полчаса Петр перепробовал все возможные обращения и приказы. Но ступа упорствовала в своем неверии. Петр сжимал борта, смотрел на нее с бессильной ненавистью. Сказано: пень, хоть и долбленый. Были б силы, разорвал на части. И черт с ним, пускай падает, зато с Икаром породнится.
Петька думал, думал, но с сопливым шнобелем получалось хреново. А тут еще скот в животе начал права качать. Петька затянул ремень потуже, проворчал наставительно:
;Партия сказала: "Нет",; а значит, мы не опустимся до низменных империалистических ценностей. Светлая цель близка и мы ее достигнем… когда-нибудь.
Петр с надеждой всматривался в рваный стык голубого с черным. Медленно, не быстрее, чем растет дуб, из-за горизонта подымались белые зубья.

Солнце медленно карабкалось по небосклону, лучи прожигали перистые облака, накаляли голову, плечи. Спина горела так, что не надо быть провидцем, чтоб предсказать, что будет через три дня. Горы приближались в час по чайной ложке. Петька скрестил руки на груди, мрачно смотрел перед собой. Лес и горы, горы и лес. До чего ж однообразное зрелище. И чего ж у нас прутся в девственную природу, хлебом с колбасой там намазано что ли? Петр сглотнул, невесело усмехнулся. Еще немного такого пиршества и сквозь живот позвоночник увидит. 
Однако, лес все таки менялся. К вечеру берез стало столько, что уже сосны да ели держали оборону. Они тянулись к небу, высились как копьеносцы над штатскими. Зачастую те отступали перед грубым натиском и тогда хвойные раздвигали локти, корячились лапником во все стороны, посматривали не забросить ли диверсантов вглубь вражеского стана. Петр хмыкнул. Прям как у людей. В равных условиях у нас тоже самое: выживает сильнейший и неприхотливейший. Посади на грядку репейник и фиалку –кто через месяц останется? Единственное, если фиалка додумается вырастить садовника…
Постепенно березняк распался на группки, промеж них колыхалась трава. Чем дальше, тем процент последней становился все больше и больше. Через час последние рощи скрылись за горизонтом, черные клинья еще некоторое время бежали по бокам, но вот растаяли и они.
Жара. Губы полопались, язык, шершавый как нождачка, не приносит ни капли влаги.  От однообразия пейзаж расплывался перед глазами, Петька дремал, время от времени подымая воспаленные веки. Солнце постепенно остывало, уже не пекло, а ласково грело затылок и спину. Звякнуло, Петька почувствовал через пятки удар, тупо уставился перед собой, но там то же поле, те же горы, разве что подросли малость. Петька опустил взгляд, зрачки расширились.
;Это еще что за ?..
Наперегонки с тенью от ступы, постепенно отставая, неслись всадники. Хотя какие-то странные. Петька ощутил смутное беспокойство. Не от того, что вооружены и здоровые, как слоны или всякие там шварцы с фрэнки занами, а от того, что не хватало чего-то. Петька всматривался, хмурил брови. Вроде бы все на месте: конь скачет этак красиво, мышцы на ляшках перекатываются, блестят от пота. И всадники под стать. Мускулистые, коричневые от солнца, в руках луки, на них что-то блестящее.
Искорки часто-часто срывались, неслись к нему. Петька сжался, остро жалея, что не "мальчик с пальчик", однако, то ли в тот раз повезло, то ли потому что отставали, но теперь стрелы не долетали. За пару метров до днища они переходили в горизонтальный полет, а потом к земле, к ней родимой. Петька охнул, едва не вывалился из ступы. Кентавры! Он все еще неверяще смотрел на странных существ, когда сзади проревело, толчок воздуха едва не выкинул за борт. Петька обернулся, как ужаленный, волосы встали дыбом. Ступа уносилась от огромного камня метрах в пяти над головой. Тот как раз достиг экстремума, замер, начал скатываться с горы. А внизу с десяток здоровенных как горы мужиков трясли дубинами, подпрыгивали, словно хотели достать. А вот хрен вам! Ручки коротки! Да только и средь них то ли умные, то ли особо активные нашлись, вон камни выламывают. Сразу два валуна просвистело в опасной близости.
;Мама, роди меня обратно! Эй, ступа, растуды тебя вверх, вверх!
Тело потяжелело, фигурки начали уменьшаться, горизонт расширился. По всему полю двигались люди, кентавры, великаны, ящеры, еще что-то непонятное. Все двигались разрозненно, но объединяла общая цель -горы. Неужели это то самое войско?  Петька окинул тревожным взглядом поле. Друг от друга не меньше чем на сотню метров, с высоты кажутся мурашами. Но этих мурашей тысячи, десятки тысяч, если не сотни. Да и жвалы такие, что лучше держаться от них подальше. Петька с сомнением рассматривал их со всех  сторон, хмыкал. Все таки для рас маловато. Да и с такой скоростью разве что на поминки поспеют. Нет, скорее всего это тормоза. Ну, такие везде есть. Пока прособираются, пока тряпки, пока оружие, а поезд тю-тю.
Постепенно они отстали, скрылись за горизонтом, зато выросли во всей суровой красе горы. Поля под ногами пошли волнами, вспучились холмами. Те словно служили преградой от степного зноя, окружили родителей со всех сторон. И как всякой преграде им нужны были острые зубья, крепкая броня, то есть пришлось отрастить лес, поселить зверей. Посреди бурной речки медведь. Время от времени он ревел, бил лапами. Брызги веером, средь них извивается что-то продолговатое блестящее, шлепалось на берег. Брызги красные, словно кровь, от глыб протянулись длинные тени  Как-то незаметно скалы окружили со всех сторон, а впереди надвинулась одна огромная седая от старости. Сразу чувствуется солидность. Такое приобретается не за один миллиард лет и даже не за два. До щиколоток скала одета в мохровую юбку, а дальше только глыбы да лишай. Правда, чем выше, тем меньше свободных. Под конец вообще одни голые скалы. Серые, побитые ветром и стужей, испещренные трещинами они не настраивали на лирический лад.  Багрово-сизые тучи клубятся, внутри вкрадчиво погромыхивает.
Ушей коснулись отголоски рева, эхо ударов. Казалось, звук идет с боков и даже сзади. Но это вряд ли. Петька всмотрелся в вырастающую скалу. Вроде бы никого, достойного внимания. Разве что пара мурашей на крохотном уступчике. Но когда прошло полчаса, скала раздвинулась вверх и в стороны, заняла полмира, а уступчик превратился в горное плато. От дикого рева тряслись скалы, сыпались камни. На самом краю черный дракон нападал на симаргла. Оба крылатые, но сражались на земле. Ааа., понятно. У Симаргла сломано крыло, кость прорвала кожу, вокруг все залито кровью. А дракон чует, озверел совсем, кидается, хватает пастью, бьет хвостом, крыльями. Симаргл быстрее, даже в таком состоянии успевает отскакивать, кусать, рычит, кружит огромного монстра.
Петька послал ступу по кругу. Почему ж не убегал? Да и улететь бы мог, явно же крыло в схватке повредил. Теперь же увы, дракон догонит. Чем бы в него кинуть? В ступе,  как назло, ничего кроме него самого. Похлопал по карманам. Нож, ключи, телефон. Из самого ненужного последний наиболее увесистый. А заклятие вроде бы запомнил. Дракон как раз загнал симаргла в угол, прижал голову лапой. Тот сипел, скреб лапами, глаза выпучились, а дракон опускал распахнутую пасть к обнаженной шее. Петр заорал, засвистел. Дракон оглянулся.
;Получай, тварь чешуйчатая!
Петька целил в затылок, но дракон успел развернуться и получить в нос. От обиженного рева скалы завибрировали, в паре километров на соседних склонах сорвались камни, покатились, увлекая десятки, сотни…
;Ага! Не нравится? Ну-ка, держи еще подарочек!
Дракон распахнул пасть, вытянул башку навстречу. От тройного ряда острейших клыков в ладонь длиной Петьке стало дурно. Он швырнул в красное жерло последний тапок –дракон поперхнулся, выпучил глаза.
;Знай наших!
Петька захохотал, едва не подавившись, прокудахтал:
;Ступа, растуды тя вверх!; но та не только уровень поднять, даже замедляться не думала. ;Вверх, дура, вверх! Аааа!!!
Ступу, как несло, так и шандарахнуло о камни. Затрещало, серый камень бросился со всех ног целоваться. Чмокнул в лоб, а вспыхнуло в глазах,  скалы рвануло вверх, тело стало легким, как одуванчик. Петька в ужасе оглянулся. На него надвигалась драконья морда, зубы уже даже не ножи, а кривые ятаганы. Петька судорожно лягнул, попал по чему-то твердому, видимо, по ступе. Та влетела в пасть, а его пронесло. Но на камни швырнуть не успело. Грохот ударил в спину раскаленным тараном. Петьку пронесло метров десять по воздуху, край уступа оказался внизу, а затем вверху. Удар! Небо, земля –все вертелось, слилось в серую полосу. Глаза лопались, Петьку затошнило. Еще не хватало в собственной блевоте вывозится. Но не успел он как следует попереживать, как мощный удар швырнул во тьму.
 Почувствовал себя Петр как-то внезапно. И причем не самым лучшим образом. Похоже за те пару минут, что был в отрубе, ему били, чем придется и куда попало. И судя по тому, что попало и туда, и сюда, целкость у них неплохая. Хорошо, если хоть одна кость уцелела. И желательно верхняя. Щас проверим. Сжав зубы, Петька приподнял голову. Весь склон усыпан бледно-зелеными кусками мяса, где чистого, а где с пористыми костями, черно-зеленой чешуей, такой же слизью разве что посветлее. Что за хрень? Петька очумело потряс головой. Во все стороны полетели ошметки слизи, зеленые капли. От шеи до самой задницы прострелило, словно вогнали лом. Петька простонал, но удержался на конечностях.
Кое-как поднявшись, пополз вверх. Полз долго. Может, час, может, два, но солнце давно зашло, а на небе высыпали звезды. Никогда столько не видел. Правда, мелкие и колючие, но зато раза в два больше, чем внизу. Черт, и цвета почему-то совсем не различаются. Неужто что-то со зрением? Петьку окатило ледяной волной. Только не это. Он поднес к лицу дрожащие руки. Изрезанные о камни ладони распухли, под ногтями невыносимо саднило, нарывало. Петька повернул ладони так, чтобы падал лунный свет, с облегчением выдохнул. Запекшаяся кровь поблескивала на грани инфра, но все таки красным. Меж грязью виднелись белые полосы.
Справа что-то шебуршалось, попискивало. Петька сперва на симаргла подумал, но тот лежал в трех шагах. Голова неестественно вывернута, раскрытые глаза устремлены в тень от скального выступа. Почудилось или нет, но на изуродованной морде застыло выражение печали и любви. Странно… А писк не прекращался. Мыши что ли? Посмотреть бы… Но для него пошевелиться сейчас –равносильно смерти. Однако, и оставить нельзя. Уснет, а вдруг нос с ушами обгрызут? Наслышан рассказов про бомжей. Напьются вусмерть, заснут в подвале, а наутро наглядное пособие по сифилису в третьей стадии. Это в лучшем случае… А в худшем –по разделу анатомии, где изучают опорно-двигательный аппарат.
Проклиная грызунов и их родителей, Петька кое-как вскарабкался, шатнулся в темноту. Хоть хребет и трещит, но камень лишним не будет. Петька шагнул в тень, словно нырнул в темную воду. С минуту глаза привыкали, наконец, различил щель, в ней что-то копошилось. Нащупав увесистый булыжник, Петька сглотнул, пошел на цыпочках. Сам понимал комизм ситуации, сотни раз смотрел ужастики, но ничего поделать не мог. Ужас неизвестного казался намного ужаснее самого страшного маньяка, который всегда, ну почти всегда выпрыгивал из-за угла, из коморки, просачивался из сливного отверстия и хватал когтистой лапой...
Писк затих. Грызун то ли уснул, то ли убрался. А если нет, если ждет, когда усну? Э-хе-хе... Что ж, делать нечего, от судьбы не уйдешь. Петька тягостно вздохнул, сунул руку в темноту.  Пальцы нащупали что-то волосатое, застывше-холодное. Одно, второе, третье. Нет, последнее теплее, оно дернулось, запищало, извернувшись, вцепилось чем-то острым. Петька заорал, выбежал на свет. На шкуре болтался щенок. Вцепился передними, а задние елозили по воздуху.
Петька подхватил его под пузо, поднял повыше. Еще слепой с гладкой шерсткой щенок пищал, скребся, пробовал куда-то ползти, тыкался носом.
;Откуда ты, малыш? Или это твоя мамка была? ;щенок запищал, в груди защемило. ;Н-да, дела, брат. Жил себе под мамкиным пузом, жил, не тужил, молоко чмокал. А сейчас? Прям как я. Оказался в чужом холодном и весьма недружелюбном мире. Всяк норовит зарубить, разорвать, заколоть или хотя бы грызануть. У нас хоть тоже не сахар, но не до такой же степени. Ладно, камрад, полезай.
Петька сунул его за пазуху, погладил, но щен не успокаивался, пищал, царапался. Что ж делать? Все кости ломит, спать охота, аж не могу. Что ж я не пришиб его сгоряча!? Лицо опалило жаром. Петька застонал от стыда. Сволочь! Американец, нет, хуже: штатовец! Как здорово, когда раненый товарищ умирает, правда? Нести зато не надо. Сволочь. Петька помотал головой. Хорошо хоть, никто не видит.
Он оглянулся по сторонам. Что у нас есть? Так. Два хладных бифштекса с кровью. Петька выбрал кусок драконьего мяса почище. Во всяком случае без слизи, ткнул щенка мордочкой.
;Будешь?
Тот фыркнул, попятился, заскулил.
;Понятно.
Петька с сомнением посмотрел на труп симаргла. Ну, этот вариант скорее всего отпадает: практически никто из животных не ест себе подобных. И уж тем более такая мелюзга. У них даже молоко на губах не обсохло. Петька хмурился, переводил взгляд с щена на симаргла. Показалось или нет, но вроде бы у родителя раздуты сосцы. Ну-ка, ну-ка… Лежат на земле, как шприцы для крема. На ощупь внутри какая-то жижа.
Петька присел на корточки, положил щена перед сосками. Тот заскулил, тыкался, ворошил дойки. Наконец, нащупал, заелозил мордочкой, зачавкал. Петька присел на корточки, смотрел, как тот жрет, смотрел, пока в животе ни квакнуло. Он как представил себя рядом с щеном, так едва ни вывернуло.
Петьке снилось, что он рыцарь войска христова. Причем не очень удачливый. В последнее время об что его только ни били, как только ни колотили. И как назло только одной стороной, правой. Доспех плющился, лязгал, давил все сильнее. И хоть от деформаций должен был нагреться, но пока наоборот застыл, как сфинкс в Сибири.
Разве что на пузе что-то теплое да плечо пригревает. Поджарить что ли решили? Изверги. Петька со стоном раскрыл глаза. Щенок свернулся клубочком, вжался в живот, тихонько посапывал. Солнце палило вовсю, но снизу словно ледник.
Еле поднялся. Все тело в кровоподтеках, ссадинах, каждая клеточка плачет, молит о пощаде, но жрать охота немилосердно. Ветер дул устойчивый, трепал волосы, пробираясь под одежду, выдувал остатки тепла. Щен беспокойно заворочался, потыкался мордочкой, но вокруг одни камни. Он запищал, шея качалась, как маятник, не держала тяжелую голову. Петька стоял в двух шагах в мучительных раздумьях, что бы сожрать. Он повертел головой, задрал вверх. Из-за солнца выплыл черный крестик, на миг исчез, затем показался снова, да не один, а с товарищами. Похоже их та же мысля гложет. Петька погрозил кулаком. А вот хрен вам! Человек –царь зверей, а значит, самый большой и хищный. Так что умойтесь. Будете жрать, что останется. Если останется.
Петька присмотрелся к развороченному как розочка дракону. Справа, слева посмотрел. И с каждым разом тот казался все более и более аппетитным. Ну, а почему бы и нет? Ящерица, она и в Африке ящерица, только большая. А здесь так и вовсе мясо, самое обычное мясо. Ну, подумаешь  бледно-зеленое. Мы ж не ханжи, а желудок и подавно. Ему б набитым быть, а какого цвета отбивная –дело десятое.
С этим героическим настроем Петька выбрал шмат килограмм на пять, помял в руках. Эх, была не была. На вкус что-то типа старой щуки, пахнет бесцветно, но все таки мясом. Петька прислонился к стене, хмуро следил за щенком. Тот попискивал, нюхал воздух, но целеустремленно полз к нему. Он наткнулся на камень, хотел прямо, но оказалось высоковато. Песик заскулил, хотел влево, но там тень, пополз вправо. Там темнела щель. Шириной в шаг, но глубиной, наверное, побольше. Во всяком случае дна не видно. Щенок пополз вдоль нее, но под заднюю лапку попал камешек, щен сорвался, жалобно пища, повис на передних.
;Куда ж ты!?
Петька подхватил его в последний момент, посадил на колени.
;Что ж ты, брат,- выдохнул Петька со смесью досады и облегчения, - по скалам без страховки лазаешь?
Но щен только пищал, тыкался мордой в живот, теребил лапками шкуру. Понятно, что жрать хочет, но что ему дать? Петька пожевал мяса, однако, щен отворачивал мордочку, куксился. Петька подталкивал двумя пальцами, ворчал:
;Где я тебе молока возьму? Жри, что дают,; но тот ни в какую, уперся всеми четырьмя, даже глаза еще больше зажмурил.; Не хочешь, как хочешь. Придется лезть голодным. Может, там что и найдем, но до вершины пока долезешь. В последний раз спрашиваю: будешь? ;щенок сморщился, словно хлебнул уксуса.; Ну, ладно. Тогда полезай в мешок.. скалолаз.
Петька засунул его в сумку, проколупав в шкуре дырочки, закинул на плечи. Щен пищал, возмущался, скребся, но не дождался ничего кроме окрика:
;А ну! Сиди тихо, ;щен завизжал.; Тихо, я сказал! А то навернемся оба.
В мешке присмирело, только сопело обиженно. Петька прошелся вдоль стены. Та казалась бесконечной, вонзалась в далекие облака. Они клубились, временами отступали. В просветы проглядывали все те же скалы.  Они все тянулись и тянулись, постепенно исчезая в дымке. Н-да… Желание переть вперед и к солнцу отпало как-то враз. Может, удастся спуститься? Петька пошел к краю. До него шагов двадцать. Половину пути одолел за ту же пару секунд, шесть шагов прошел в два раза дольше, а последние метры крался, как палец христианского террориста-смертника к взрывателю. Петька нервно хохотнул. Ну, даешь. Еще б сказал демократ-шахид. Такое словосочетание станет настоящей жемчужиной в книге курьезов Гиннеса. Петька вытянул шею, внутри обмерло. Горы далеко-далеко внизу, с километр, не меньше. Шея трещала, но больше ни на грамм. И тогда настал черед глаза. Панорама все ширилась, ширилась и, когда открылась полностью, коленки ослабели, словно челюсть познакомилась с"ноги, как шпагети" –знаменитым ударом "золотого мальчика". В голове завертелось, Петька зажмурился, упав на карачки, попятился. Перед глазами осталась отвесная стена, лишь в далеком далеке курчавился то ли мох, то ли деревья.
Только когда пятки ткнулся в твердое, Петька решился открыть глаза. До края все те же двадцать метров, но Петр чувствовал, что теперь не подойдет к нему ни за какие пряники. Остается один путь, наверх. Поглядывая туда, Петька шел вдоль скалы, шел, но лесенки с перилами так и не увидел. А жаль. Можно было б даже без площадок.
Хоть и прохладно, мясо начало пованивать. Если даже скинуть, то все равно долго не просидишь: жрать-то нечего. Можно, конечно, оставить кусман, другой да в пещере затаиться, но не факт, что прилетят, а если все ж таки решатся, то где гарантия, что потенциальная жертва не окажется сильнее охотника? Нет такой. Да и что-то совсем не хочется быть пожратым. Особенно если птицы… Бррр!.. Петька передернул плечами. Начнут череп долбить, глаза выклевывать. Нет уж. Будем покорять вершины: так романтичнее. Петька хмыкнул, спросил через плечо:
;Как, по-твоему, щен, что лучше: разбиться в лепешку или же оказаться в желудке хищника, а потом все равно упасть лепешкой на камни?
Щен заворочался, возмущенно запищал.
;Да, ты прав. Что совой об пень, что пнем о сову –все равно сове как-то не по себе.
Петька подпрыгнул, ухватился за выступ и сделал первый подъем…
Сколько так полз, уже не понимал, но раскаленное олово  теперь плескалось не на спину, а лилось прямо на макушку. Если за первую сотню подтягиваний руки растянулись, как у орангутанга, пальцы оставляли на камне красные отпечатки, то постепенно уже ничего не ощущал да и не видел. Лишь рывками опускалась серая стена.
В голове мутилось, но жара резко спала, серый сжелта фон потемнел. Значит, солнце перевалило на другую сторону. Правда, камни накалены, словно только что из Ада, но хоть какое-то облегчение. За спиной пищало, шебуршилось. Петька сперва успокаивал, потом голос осип, а теперь внутри запеклось, язык прилип к небу, как пережаренная кортошка к сковороде. Ни рук, ни ног не чувствовал, двигался, как заведенный автомат. Пальцы цеплялись, как крючья, мышцы сокращались, подтягивали тело...
Петька перевалился, распластался, как жаба. Кто-то рычал, хрипел, пыль забивала носоглотку. Что же за зверь? Над ухом сопело, фыркнуло. Неужели щен выбрался? Да не должен был, маленький еще. Петька повернулся набок, из тумана выплыла усатая харя. В груди екнуло, Петька прохрипел:
;Бабушка, здравствуй.
;Беее!
Харя сформировалась в козлиную, на башке рога, глаза подлые.
;О, черт!
Петька схватил козла за глотку; тот едва успел вякнуть; в одно движение свернул шею. Зацокало, Петька  проводил глазами, налитыми кровью, стадо коз. Испуганно мекая, они взбрыкивали копытцами, убегали, скрывались за скалой, только камни осыпались да оседали клубочки пыли. Рядом зашевелилось что-то мохнатое, слабо запищало. Петька торопливо развязал мешок. Щенок вяло шевелил лапками, усы обвисли, мордочка унылая. В груди кольнуло.
;Бедолага,; Петька погладил, потрогал нос -сухой. Щен слабо лизнул пальцы, язык шершавый, как у кошки. Сдвинув брови, Петька шутливо пригрозил.; Ты мне еще давай заболей. Суровая жизнь дает крепкий дух и здоровое тело, так что даже не думай.
Петька отнес щенка в тень, вернулся к козлу. Он нашел острый осколок, вспоминая передачу "Охота и рыбалка", раздвинул копыта.
;Ба! Да это ж самка. Живем, брат.
Щенок отворачивался, куксился, но Петька силком разжал пасть, запихав сосок, надавил на вымя. Молоко брызнуло, потекло из пасти, на камни закапало белое. Щенок закашлялся, если б прорезались, глазки точно выпали. Он помотал мордой, но тут распробовал,  зачавкал, заскулил. Позволяла бы пасть, проглотил сосок, но тот ширился, переходил в сиську. Щен давился, мотал башкой, но жрал, жрал. Здорово, видать, проголодался, пока лез. Петька ухмыльнулся. Щенок напузырился так, что стал напоминать теннисный мяч. Он чмокал, чмокал, да так и заснул. В животе заворчало, напоминая, что оно еще тот щен, о нем тоже заботиться надоть. А забывать будет, так напомнит, так, что амнезия легким склерозом покажется. Петька обреченно вздохнул, переложив щена на шкуру, принялся разделывать злосчастную рогоносицу.
Коза явно была чемпионом по бегу на длинные дистанции. Но, видимо, у них матриархат. Иначе почему такая смелая? С другой стороны любопытство сгубило не одну кошку. А женщины, есть женщины. Если на шкуру не смотреть, то разницу не заметишь.
Лежа на боку, Петька вяло жевал мясо. Он чувствовал, что челюсть растет не по дням, а по часам, а резина, как была резиной, так и осталась. Даже, когда в желудок падала, и то отпрыгивала. Благо клапан пока держит.
 Щен сладко посапывал, елозил во сне лапками. Время от времени хмурился, начинал скулить, дергаться. Наверное, снился ужасный дракон. Конечно, щен слепой, но для них это не главное. В запахах и звуках собаки видят. Именно видят. Это если сравнивать с человеком, который восемьдесят процентов информации получает через зрение.
Мышцы ныли противно, до тошноты. Малейшее движение причиняло боль, но делать нечего, надо вставать. Стиснув зубы, Петр поднялся. С горем пополам отпилив-отломав лытку, сунул ее в мешок, положив щена за пазуху, поплелся вслед за козами.
Ожидал, что за скалой либо крутой подъем, либо спуск; откуда-то же козы взялись? Вряд ли, как трава, чьи семена нанесло ветром. И он, действительно, был. Да только в долину. Буквально  в пяти шагах мертвое пространство рассыпалось валунами. А чуть дальше сквозь щебень пробивалась трава, какие-то мелкие, невзрачные цветочки. Но в горах не до выпендривания, жри, что дают. Вот местные пчелы и жужжат, плюхаются в соцветия тяжелые, как грузовые вертолеты. Только пыльца во все стороны.
Петька боялся верить глазам. Долина в ширину около трехсот, а в длину раза в полтора больше. И ладно бы пустая, но тут настоящий рай. Наверное, потерянный кем-то. Хорошо бы раз и навсегда. Петька нервно усмехнулся, подумал, что в некоторых случаях склероз –не болезнь.
С дальнего склона сбегает бурный ручей, изливается в водоем  красивым водопадом. Вода бурлит, пенится, взлетают брызги. От берега до берега перекинут семицветный мост Воздух искрится, пахнет свежестью и покоем.  Будь то низина, через несколько метров ручей бы успокоился в глиняных объятиях, а тут журчит, бежит по каменистому руслу, шебаршит галькой, двигает глыбы с конскую голову. Ручей пересекает долину наискось, стремится к перевалу. Перед самым спуском ложе сужается, поток ускорятся, ревет ярится так, что весь белый, в пене.
Сосны стоят группками, редко какая осмелится отделится. Но коль уж так случилось, приходится быть сильной, иначе не выживешь. Промеж них бродят стада волосатых коров. Часть лежит, жует жвачку, благодушно наблюдает за резвящимся молодняком. Телята стукаются безрогими лбами, грозно мукают.
Метрах в пятидесяти из тени выглянули рыла секачей. Они на секунду замерли,  задрали розовые пятаки вверх, тут же вышли. Вслед за ними потянулись матки вперемешку с поросятами. Те выскочили, с визгом разбежались по поляне. Кто-то начал рыться, во все стороны земля полетела вперемешку с травой.
Петька помял подбородок; захрустела щетина; протянул задумчиво:
;На кой нам эти приключения? Остановимся, передохнем недельку другую, а там видно будет. Ты как на это смотришь?
За пазухой зашебуршилось, меж шкур просунулась ушастая головка. Щен тянул шею, самозабвенно внюхивался. Веки натянулись до треска… С легким чпоканьем левое лопнуло. В груди забилось, чувствуя радостное возбуждение, Петька сказал тихонько:
;С добрым утром, малыш.
Щен задрал головенку, на Петьку взглянули пронзительно синие глаза.
;В этом мире нам жить. Разве он не прекрасен?; щен заулыбался, завилял задом. Резко взревело –щенок вздрогнул, пятился, пока не вжался в пузо. Из складок выглядывал один глаз, косился на матерого с мощной холкой быка. Тот грозно ревел, распершись копытами, выставил рога. На него налетел поменьше, но заметно, что моложе, движения быстрее. Видимо, претендент. А в сторонке еще с десяток, жадно смотрят, запоминая каждое движение. Даже если вожак останется, то в следующий раз они будут сильнее и физически, и знанием. Петька хмыкнул. Почесав щена за ухом, успокоил.; Ты их не бойся: это мясо. Правда, они пока не знают об этом, но так даже лучше: вкуснее будет. ; щен фыркнул, сделал попытку спрятаться.; Зря, совершенно зря. Кстати привыкай жрать со мной. Да, да, не смотри так. Все на свете едят мясо. А ты просто маленьким был. Зато теперь, когда увидел, вступаешь в новую стадию. Теперь ты взрослый, почти как я.
Щен посопел, потоптался, несколько раз выглядывал, но все таки вылез.
Петька положил сумку в тенек, а сверху щена.
;Сиди здесь и никуда не уходи.; тот заскулил, умоляюще глядя в глаза, пополз за ним. Петька погрозил пальцем.; Сиди, пойду поохочусь. Может, поймаю какую мясомолочную.
Щен скулил, всем своим видом показывал, что он не помешает, что охотник еще тот: не закусает, так залижет до смерти, но Петька был неумолим.
Смотрел как-то фильм про мамонтов. Там выкапывали ямы, тыкали на дно колья, а потом накрывали хворостом. Затем то ли сами гнались, то ли раззадоривали зверя и убегали, а тот  за ними, но оканчивалось одинаково. Мамонт падал в яму, издыхал на кольях, а племя пировало с неделю. Ну, или пока мясо не протухнет. Вот и со свиньями решил проделать что-то подобное.
Поляна только называется так, а на самом деле камень на камне. Нашел плоский осколок. Чем не лопата? Но едва копнул, как хрупнуло –щебень, а дальше дресва –тот же щебень, только с голову. Все, понял он, приехали. Тут неделю копать, и то только щен поместится. Тоска … Под бдительными взглядами вепрей Петька обогнул стадо по широкой дуге, скрылся в лесу. В глубине копать нет смысла: не на веревке же их тащить, да и где ее взять? Петька натаскал хворосту, водрузил перед будущей ямой и начал рыть.  Распарился, по спине текут горячие струйки, под мышками хлюпает. Но едва скинул шкуру, как налетели комары, с противным писком впивались в шею, спину, руки.
Петька копал, как одержимый. Жрать хотелось невыносимо, а яма только по колено. Он с завистью посматривал на свиней. Те жрали коренья, выкапывали луковицы, хрустели так, что сок брызгал во все стороны в том числе и у Петьки, но желудочный. Сглотнув, Петька пошарил взглядом по сторонам. Такие же растения торчали и на опушке. Не так много, как на поляне, но все же. Петька чувствовал, что готов кору жрать. Он надергал штук двадцать, однако, не сожрал и половины, остальное бросил с другой стороны ямы. Во рту кисловато-горько, как после сладкого лука, в животе приятная тяжесть. А стоит подумать, что придется наклоняться, как начинает подташнивать. Поспать бы… Мозг сопел, устраивался на покой, глаза зацепились за мягкую травку, воображение сразу примерило себя к ней. Петька рассердился, тряхнул головой. Ага, щас! Арбайтен, арбайтен, жаба сонная! Траву щен уж точно жрать не станет.
Прокопал еще на локоть, как услыхал шуршание. Петька разогнул ноющую спину, замер. Обойдя ветки, к разбросанным луковицам подошла свинья. На Петьку она лишь покосилась голубым глазом. Повернувшись, как к муравьиной кучке, задом, свинья принялась за привычное дело. Петька обалдел от такой наглости. В вытаращенных глазах отражались два толстых розовых окорока, промеж них спираль хвостика. В животе квакнуло, Петр ощутил свое тело и то, что в руках. Он привстал, со всего маха хватанул камнем по хребту. Свинья подпрыгнула на всех четырех, истошно завизжала и ринулась в кусты. За спиной испуганный визг, удаляющийся топот. По бокам мелькали кусты, неслись на него и отпрыгивали с дороги деревья. Но Петька если и видел, то лишь смазанные контуры, зато крупным планом мясо, Мясо!
Врешь, не уйдешь! Петька наддал, но рощу словно смахнуло гигантской косой. Расплавленное золото плеснуло на плечи, они выбежали на каменистый склон, под ногами захрустел щебень. Похоже в горах все лазают –вот и свинья оказалась из того же стаза. Как горный козел, она запрыгала по камням, из-под копыт летели крошки, искры. Петька остановился внизу. Не отрывая взгляда от будущего бифштекса, он подобрал пару булыжников, ждал продолжения. Петька усмехнулся. Какой бы свинья ни была спортсменкой, но копыта не пальцы, по отвесной стене не взберешься. Петька задрал голову, по спине пробежал холодок. Да тут и альпинистское снаряжение не поможет.
Видимо, это и до свиньи дошло. Она развернулась, от кончика хвоста до ушей прокатывалась волнами дрожь. Маленькие глазки покраснели, в них разгоралась злость.  Дико взвизгнув, свинья ринулась вниз, лопоухая рожа с красными огоньками мгновенно выросла, надвинулась. Петька успел лишь махнуть. Руку сотрясло до плеча, в грудь садануло бревном, вышибив почву из-под ног. Петька грохнулся так, что воздух вылетел из груди, как пробка из шампанского, а в голове на миг потемнело.               
По затылку что-то колотилось, правда, все слабже и слабже. Петька отодвинулся, кое-как поднялся. Скалы шатнулись, заходили вместе с деревьями ходуном. Черт, похоже сотрясение. Вращающиеся как гироскоп глаза сфокусировались, перед ним лежал труп свиньи. Копыта конвульсивно дергались, скребли камни. Голова размозжена, ухо вместе с височной костью провалились вовнутрь. Там видно что-то темное блестящее, по форме напоминающее очищенный гранат. 
Шагов полста тащил свинью на горбу. Та вытянулась, цеплялась передними лапами за все, что только можно: щели, сучья, корни. Хребет постепенно плющился и когда начал прорастать атавизмом, Петька решил применить принцип скольжения. Только смазать бы:  коэффициент трения великоват. За тушей оставалась полоса примятой травы, а когда выбрался на камни, потянулся алый след. Петька с беспокойством оглядывался, но пару раз брякнувшись, махнул рукой: уж ляжки точно доедут.
Оставалось шагов двадцать. Петька тревожно всматривался в нишу, где оставил щена. Солнце перебежало на другую сторону, теперь сумка ярко освещена, но на ней никого. Как бы чего ни случилось. Заскучав, песик мог уйти в поиски, да и свиные бои от него вряд ли укрылись. А здесь щелей море.  Петька задрал голову. Да и орел летает. Здоровый сволочь. Размах не меньше пяти метров. Для такого козу или того же подсвинка утащить –плевое дело,  а уж про щенка и говорить нечего. Петька позвал:
;Щен, щен…; голос дрогнул. Глаза обшаривали камни, предчувствие беды стиснуло сердце. В соседней нише вроде бы что-то шевельнулось, послышался шорох, на свет показалась лобастая голова. Нос книзу, хвостик виновато метет землю. Петька с облегчением засмеялся, оставив свинью, подхватил щенка на руки.; Щен, ты чего? На сумку напрудил? Так  постираем, только и делов! Видел речку? Щас пожрем и постираем. Заодно и искупаемся. Не умеешь? Чудак! Собаки не только лазают, но и плавают лучше всех. Я тебе покажу.
Щен несмело улыбнулся, лизнул руку. Петька потрогал сумку –сухо. Он озадаченно посмотрел на пса, тот повилял хвостом, виновато улыбнулся. Странно. Неужели кучу навалил? Петька поднял сумку –нету, вытряхнул –окромя пары крошек ничего не высыпалось и не шмякнулось.
;Чего ж ты тогда такой зазипованный? ;Петька пошевелил бровями. Вроде бы нормально все. Тем паче все –это лишь сумка, которую стеречь оставил. Он просиял.; Аа, понятно! Стыдно, что сумку без охраны оставил?; щен завилял хвостиком. ; Ну, даешь! Охранные функции у тебя будут после посвящения в псы-рыцари. Хочешь стать настоящим боевым псом?
Щен взвизгнул, изъявил желание всеми телодвижениями, хвостом.
;Ну, тогда придется лопать мясо.; щен завизжал, сморщился, даже зажмурился.; А ты как хотел? Мужчинами не рождаются... 
Петька выдрал-вырезал из хребта белую полосу, жевал, а пережеванное давал щену. Тот хоть с великой неохотой, но ел. Петька подавал пример, а значит, должен был жрать в три горла. Тем более щен ревниво следил за пропорциями. Петька показывал, что вкусно, вкуснее не придумаешь, а сам с тоской ждал, когда же щен наестся.
Бедные предки. Это сколько ж миллионов лет так питались? Конечно, сыроедение полезней; во всяком случае так говорят; но все таки какая же гадость эта ваша заливная рыба. Вот если бы поджарить, да с лучком, с солью. А этот запах жареного на костре мяса… Петька мечтательно прижмурился. Щен тихонько взвизгнул. Петька посмотрел на улыбающуюся мордочку, обреченно начал жевать.
…На следующий день Петька проснулся с четким пониманием, что без пещеры не обойтись. Мало того, что замерз, как собака, но от сырого мяса живот вспучило, он чувствовал себя беременным со всеми признаками токсикоза. Значит, организм не принимает. Так и до заворота недалеко. Нужен костер. Это и обогрев, и нормальная еда. Пусть с натяжкой, зато как в лучших ресторанах: мясо с кровью, сэррр.
За полдня излазил долину вдоль и поперек. Зверья немерено, в реке тесно от рыбы. Свиньи посматривали все так же нейтрально. Видимо, чтоб закрепиться в их мозгах опасностью, нужно более частые нападения. И это радует. Только с него хватит таких приключений. Хоть вепри в чем-то схожи с мамонтами, но как показала практика, нужен иной способ. Как сказал классик, мы пойдем иным путем. Только пока непонятно каким.
Искал у подножия. А там десятка два пещер. Шесть маленьких, только на карачках, а остальные огромные. Чтобы натопить, нужно костер из столетних бревен. Пролазил так весь день, а когда в крови заката через долину протянулись длинные, как такса тени, вскинул голову. Отчаяние и усталость настороженно замерли. Петька неверяще прищурился. Метров в тридцати по склону что-то темнело. Если учесть, что все вокруг залито красным…
Петька забежал за угол, моля, чтоб это был вход в пещеру, а не излом камня или заурядная ниша. Вроде бы и с этой стороны темнеет. Глаза расширились. И трещина довольно таки удобная до самого входа. Дальше она огибает скалу, заворачивает, тянется по спирали, тянется… А куда, не видать, уступ скрывает. Да и не важно, если честно, главное, что до пещеры.
В груди колотилось от радостного предчувствия. Петька готов был бежать вприпрыжку, но за пазухой щен. Намаялся бедняга за день, натрясся, а уж как переживал, когда находили не то… В общем заслужил полноценный отдых –грех будить человека. В голове крутилась просьба –молитва: "Дай бог, дай бог…".  А если там еще и песочек будет, то везение есть. Хотя, если смотреть относительно километража, намотанного за день, это называется по-другому.
Нет, песка не было, вместо него толстый слой пыли. В ней ямки, словно какое копытное заходило. Покрутилось, обнюхав углы, насыпало орешков и убежало. Но отпечатки бархатные, в них самих пыли на ладонь. Может быть, той козы и в живых уже нет. Петька хмыкнул, вспоминая пробуждение. Да, таких дерзких единицы. А теперь и того меньше. Петька прислушался, вроде журчит что-то. Глаза привыкли к полутьме, уловили блеск. Елы-палы, ручей! Ну, все, щен, живем! Петька по хозяйски осмотрелся. Габариты подходящие. Пусть не царские палаты, но и башкой биться не будет. Петька прикинул, где костер, где спать будут.
Пещерка открывалась не сразу, но сперва вилюжилась тоннелем, делала несколько зигзагов. Как защита от ветра, признаться, самое то. А что окошек нет, так везде свои недостатки. Прелесть ночевки под открытым небом он уже ощутил –спасибо, не надо.
В дальней стене темнело несколько щелей. Петька прошел по одной, второй, но они сужались, а ползти резону нет: тесно и пыльно. К тому же все тело ломит, а щен так и не проснулся, влажно сопит в пузо.
Сегодня ночью Петька познал термодинамику. От и до. Эту тему, как сейчас помню, весной проходили. Птички пели, солнышко пригревало, девчонки сбрасывали шубы, выставляя напоказ подросшие за зиму выпуклости. Какая уж тут учеба? В одно ухо влетало, а в другое с огромадным свистом вылетало. Если голова и работала, то вряд ли та и вряд ли в том направлении. Но теперь он очень., очень хорошо понимал, что энергия передается от более нагретого, к менее и ни за какие коврижки назад.
Петька ходил вокруг будущего костра, пел синими губами:
;Маленькой елочке холодно зимой, из лесу елочку взяли б вы домой. Ну, хоть кто-нибудь,; взмолился он,; возьмите!..
;Ите, ите, те, е-е-е…; откликнулось эхо.
;Сволочи,; проворчал Петька после минутного ожидания,; никакого понимания сверхценности человеков. Самим тепло и ладно. Лицемеры.
;Вваф-тяф!; высунув мордочку из шкур, подтвердил щен.
;Доброе утро,; щен фыркнул, попятился. Петька скривился, спросил с сочувствием.; Утро добрым не бывает? Сам вижу.
…Единственное утешение, что в таком дубаке мясо не испортится. Ручей бил ключом, пересекал пещеру и через четыре шага исчезал в углу. Еще с вечера Петька вырыл у стены ямку, благо за тысячелетия вода изскоблила камень, истерла в песок. Как ни отгораживал камнями, все равно занесло песком. Хорошо хоть шкурку не отделял. Зато теперь самое время…
Небо пронзительно синее, а в долине еще правит морфей. Даже птицы чирикают как-то вяло, через раз, а зверья и вовсе не видно: наверное, за деревьями попрятались. Хмурые елки зябко ежатся, кутают колени в ватное одеяло. Сверху тянуло холодом, отрывало белые клочья, тянуло вдоль реки. Воды не видно, лишь где-то там, под белой пеленой сдавленно плескало. Звук глухой, обрывался на полуноте, словно рыба хотела шлепнуть, уже ударила, но задумалась о высоком.
Петька зачарованно смотрел на восток. Дальние вершины заискрились, налились светом невиданной чистоты. Бенгальские огоньки прячутся, но уже видно, что раздулись,  готовы взорваться фейерверком. Петька прищурился, напрягся. Щас, еще чуть-чуть, еще… Но луч сверкнул как всегда неожиданно, уколол через зрачки. Вокруг Петьки все залило золотом. По мере того, как горбик подымался, огненная лава изливалась водопадом. Камни заблистали, хвастались синими, зелеными, красными прожилками; искрилась, словно драгоценные камни, слюда.
Петька с отвращением рассматривал мясо. Что бы ни говорили про пользу сыроядения, но особого счастья сей процесс не приносил. Как быть? Ждать грома и молнии, то бишь молнии и грома? Вероятность, конечно, есть, но маленькая. Ну, давайте представим процесс. Собираются тучи, нависают над головой мрачные, тяжелые, как горы. Ты рад до не могу, есно, наготове кучка хвороста. По логике куда в первую очередь бьет молния? В самое высокое и острое место. Ладно, опустим детали подъема. Забрались, дальше что? Поднимается ветер ; а он поднимется обязательно; и сдувает к ядреной Фене. Не беда! Мы ж запасливые. В общем дубль два. По принципу "Давай я возьму суки, а ты возьмешь меня" вцепились и держим. А сами смотрим. В глазах надежда и всполохи, от грохота глохнут уши, ветер свищет, промораживает до костей. Одна лишь мысль греет, не позволяет уходить: "Если дождемся, согреемся наверняка".
Петька почесал затылок, мрачно ухмыльнулся. Если так кататься, одни ушки до батареи доедут. Нет, так дело не пойдет, нужно что-то другое. Петька отступил от входа, опустил голову. Ветер загудел в расщелинах, закружил, бросил в глаза пыль. Видимость снизилась до нескольких метров. Через пару минут стихло, но период покоя короток, даже пыль не успела осесть, как разверзлись хляби небесные и одарили мир манной. Засвистело, захрупало, белые нити прорезали потоки воды, разлетались шрапнелью, но на стенах оставляли лишь мокрые пятна. Щен сидел на руках. Он вжался в пузо, со страхом смотрел на неистовство природы. Когда сверкали молнии, он щурился, а от грома сжимался в трясущийся комочек. Его сердечко билось быстро-быстро, словно крылья колибри, того и гляди, разорвется.
Петька погладил щена, проворковал:
;Ух, какие нехорошие. Испугали нашего малыша. Ну, сейчас папочка им покажет. ; Петька погрозил кулаком. ;А ну, молчать, амебы безмозглые!
Словно в отместку молнии пошли все чаще, все ближе. Грохотало так, что скалы тряслись, а уши закладывало.
;Услыхали,; констатировал Петька с удовлетворением.; Вишь, злятся. Давайте, давайте расшибайте лбы. Да только толку с гулькин нос: у нас броня в три наката. Правда, щен?
Тот затрясся еще сильнее, а может, кивал часто, с ужасом смотрел на перевернутый стакан. За ним сверкало уже безостановочно, от грохота заломило затылок. Белые как первый день творения столбы пропарывали воздух, вонзались с шипением в скалы.
Вместо ближних гор видны только очертания да и то смутные. Остальное скрыто в серой грохочущей пелене, размыто ревущими потоками.
Минут через двадцать грязный стакан вымыли, толстые стенки только казались толстыми, а на самом деле –нежнейший хрусталь. Да и тот через пару минут превратился в стеклохолст, изо рта вырывался пар. Зубы клацнули, выдали замысловатую трель.  Петьку заколотило хуже, чем собаку. Щену что? Лохматый да еще на пузе пристроился, а тут открыт всем ветрам назло.
Ветер засвистел, от злости рванул за облака да и выдрал клок. В голубую проталину выглянуло солнце, толкаясь лучами, раздвинуло территорию. Потом еще, еще… Угольные пласты посверкивали, с ворчанием отступали, оставив в заграждении проштрафившихся. Это у людей краснеют, а тучам стыдно по-иному.
Петька вышел наружу, передернул плечами от контраста солнца и свежести морозного утра. Мир четкий, чистый, как слеза невинного ребенка. На десятки километров глаз различал каждый камушек, малейшую трещинку. Все вымыто, вычищено. Острые грани искрятся. Деревья в котловине усыпаны драгоценными камнями, сплошь в перстнях, диадемах. Бриллианты сыплются на унизанную сапфирами траву, смешиваясь, образуют что-то невообразимо красивое.
Из рощ выбегали ручьи, прокладывали к перевалу дорогу. У одного, видимо, ослабел напор. Он замер в ложбине, внизу иссякло, но Петька и до десяти сосчитать не успел, как набухло, через край перелилось, потекло, побежало, но уже по другому руслу.
Вода грязная, несет вырванную с корнями траву, ветки, птичьи гнезда. Все это попадало в речку, да ладно бы один, а то десятки крупных и сотня мелких ручейков. Реку раздуло, как стельную корову, обожравшуюся белены. И ревела она точно так же, тащила не только мелкие камешки, но и целые валуны. Их перекидывало, на перевале брызги, злорадный рев, на камнях повисли клочья пены. Далеко внизу глухой плеск, удары, треск, под ногами дрожит.
Петька присвистнул, вздохнул полной грудью. Вот это сила! От свежего воздуха разыгрался аппетит, забурлило. Посему не став ждать с моря погоды, Петька ринулся вниз. Камни мокрые, скользкие, но ноздри подергивались, уже чуяли запах жареного. Он прыгал, как сайгак, несколько раз едва ни сверзился. Наверное, только нос и перевешивал, тащил, не давал соскользнуть в бездонные пропасти.
В голове билась мысль, что как-то же раньше обходились без зажигалок и спичек. У пещерных людей что было? Правильно: род, семья да верная дубина. Но огонь все таки добывали. Не каждый же раз по лбу хряпали. С другой стороны нравы простые были, без нынешнего слюнтяйства. Петька тоскливо вздохнул. Забудь. Что было, то прошло. Теперь простоту жри полной ложкой, только смотри не захлебнись.
Вниз катился, сбивая камни, а наверх забирался медленно нагруженный, как осел. Ноги гудели, спотыкались о каждый камешек, спина трещала. Щен встречал непонятное чудовище грозным лаем, набрасывался на ноги, делал вид, что ррразорвет.
;Молодец, молодец,; Петька скинул дрова ; На пряник.
Щен с радостным визгом скакал рядом, просился, виляя задом, на ручки. Едва Петька поднял, как оказался вылизан, вычищен и блестящ, как яичко.
;Фу, щен! Ты ж мужчина!; Петька отдергивал голову, уворачивался, но не тут-то было. Пес оказался на диво шустр. Язык мелькал с такой скоростью, что и глаз не уследит. Петька перестал закрываться локтями, проворчал обреченно.; Ладно уж, облизывай.
Щен лизнул еще пару раз и успокоился. Видимо, радость без нарушения запретов стала неполной. Петька почесывал песика за ухом, напряженно думал, пытаясь выудить воспоминания о пещерных людях. В голове всплывали огромные саблезубые звери, низколобые люди, дубина, трубный рев мамонта и священный огонь. Почему священный? Огонь да огонь. У нас его в каждом ларьке за рупь кучка, а в кучке сто штучек. Правда, у нас зажигалки, а тогда как-то странно добывали. Кажется, трением. Процесс Петька представлял смутно. Помнил только вертящийся как юлу деревянный стержень, из-под которого сперва дымилось, а затем вырывался огонь. Петька повеселел. Ну, этого добра у нас навалом.
Выбрав сук потолще, камнем проколупал ямку, закрепил булыжниками, чтоб не елозил, и начал вертеть. Уже через несколько минут понял, что первое впечатление обманчиво. Предплечья заныли, палка вываливалась из ослабевших пальцев, но Петька был неумолим, матерился, но вертел, пока не кончилось терпение. А случилось это через час. Петька и дальше бы вертел: мужик он или не мужик, но все таки не баран. Был бы толк –да, а то предплечья буквально лопались от переизбытка молочной кислоты, но ни дымка, ни запаха. Мало того, Петька замечал, что крутил все медленней и медленней.
Петька остановился, злобно уставился на палку. Черт тебя подери! Чего ж тебе, мерзость сучковатая, надо? Хочешь сказать, что слабый? Три "ха-ха" и перо в задницу. Видел я двери в кремлевские палаты. Если не пригнешься, лоб разобьешь, как три пальца об асфальт. Да что ходить далеко? Посмотрите на своих родителей, а уж про деда с бабкой и говорить нечего. Сноровки, конечно, больше –этого у них не отнимешь. Но в этом ничего удивительного нет. Если всю жизнь только и делать, что за мамонтами бегать, можно и мартышку научить с одного маха семерых побивахом. А посади их за комп, букву "ять" час будут искать.
Петька обвел хмурым взглядом пещеру. Глаза зацепились за веревку. Сплел из похожего на лен растения: хотел топор каменный сделать, даже камень с ручкой нашел, но стемнело, а с утра другим занялся. В груди стукнуло, зрачки расширились.
;Ура! Вот она какая, эврика!
Щен неуверенно тявкнул, вильнул хвостиком. Петька засуетился, глаза загорелись, руки тряслись. С лихорадочной быстротой он принялся сооружать приспособу-держак. Получилось что-то вроде вала в подшипниках, только вертикального. Сам стержень чуть заострил в нижней части, он должен был ходить, вертеться, как юла в чашке. Хорошо хоть мох заранее набрал, а то после дождя где бы его искал.
Туда-сюда, туда-сюда… Петька дергал за веревку, а щен бегал вокруг, требовал внимания, скулил, пытался ухватить болтающийся конец. Петька шикал –щен плюхался на задницу, глазки хитрые-хитрые бегали за веревкой, хвостик махал с той же частотой.
Едва отвлекся, как взвизгнуло, через пещеру пролетел темный комочек, плеснуло, через мгновение запищало, забулькало. Ругнувшись, Петька бросился к ручью, но щен уже вылез. Мокрый, жалкий, с него текло в три ручья. Дико оглядываясь, он сутулился, поджимал хвост между ног. Петька закутал его в шкуру, вытер.
;Ну, чего трясешься? Это просто вода. Самая обычная вода. Ты ж ее пьешь. Правильно? А теперь знай, что и ходить по ней можно, только лапками шевелить надо почаще.
Задрав голову, щен недоверчиво посмотрел, лизнул в нос. Петька положил его рядом, щен выглядывал из шкур, как из пещеры, косил глазом на журчание. Не набросится ли страшная вода, не залепит глаза, не набьется ли в пасть, нос.
;Не бросится,; заверил Петька со снисходительной усмешкой,; не боись.
Через полчаса разогрелся так, что чувствовал себя, словно выполнял ингаляцию над картошкой "в мундире". Петька скинул шкуру –от красного словно вареный рак тела пахнуло адеколонным концентратом. Ну, тем, который добавляют в лучшую французскую парфюмерию. Петька с наслаждением почесал грудь. Помыться бы… А то скоро мухи дохнуть будут. Здесь их, правда, нет, наверное, из-за горной чистоты. Но если залетит какая, тут-то и встретится со своей смертью. То исть со мной. Ухмыльнувшись, Петька налег на веревку. Но он не подозревал, что это лишь начало…
Когда прошел час, да и второй на исходе, а ложе нагрелось едва ли больше, чем он сам, Петька понял: "Надо что-то менять".
Если поднапрячь память, то что-то всплывает. Наш физик Исаак Павлыч, кажется, что-то бубнил по этой теме. Нудный кстати тип был. Хорошо, что был. Петька потер лоб. Вроде бы эта самая сила тем больше, чем сильнее сдавливаешь трущиеся части. Ну-ка, ну-ка. Он привязал к колу камень и начал вертеть. Прошло минут десять, нагрелось сильнее, но до обугливания –первого признака возгорания далеко. Петька озлился, не обращая внимания на боль и усталость, рычал, дергал за веревки.
О чудо! Запахло паленым, мох чуть задымился; Петька прибавил темп ;на счет шесть вспыхнул огонек. Петька упал на карачки, в колено больно ткнулось, тихонько подул. Огонек затрепетал, но не умер, поднялся на пару пальцев. Затаив дыхание, Петька наложил сухих былинок, потом тоненьких веточек. Огонь сперва прижался, но затем распробовал, захрустел, зафыркал, выгнул спину, как кот перед соперником.
Щенок с испугом смотрел из шкур, жалобно поскуливал. Петька  взял его на руки, погладил, почесал за ухом. Щен вздрагивал, прижимался всем телом, норовя втиснуть зад в безрукавку. Петька гладил, втолковывал вкрадчиво:
;Бояться его не нужно. Звать этого зверя костром. Если подойдешь ближе, почувствуешь, что греет, но сильно приближаться не стоит: обожжешься. ;щен смотрел недоверчиво –пришлось пояснить.; Ну, это как с мясом. Кусочек –мало, два –нормально, а от ляжки живот заболит. Понял? Молодец. В общем с ним стоит подружиться.
Костер разгорелся, растрескивал целые поленья. Языки гнулись ко входу, по стенам плясали изломанные тени. Из-за угла отсветы все слабели, вскоре стали почти неотличимы от тьмы за спиной.
Петька установил рогульки, нанизал мяса на три прутика, повесил над угольями. Чуть погодя зашипело, мясо начало белеть, а спустя пару минут жир закапал в огонь, заскворчало, по пещере поплыл сногсшибательный аромат. Жмурясь от наслаждения, Петька стянул кусочек.
;Сыровато,; он предложил щену, но тот лишь отвернул морду.; Дурачина. Ты ж такого еще никогда не ел.
Но по глазам понятно, что еще бы столько же не то, что не ел, но и не видел. Петька помял кусок, пожав плечами, закинул в рот.
Костер потрескивал, то обдавал жаром лицо, палил брови, то отпрыгивал. Вытянув гудящие ноги, Петька жевал мясо и пялился в костер. Мысли бродили вялые, разбухшие от чувства перевыполненного долга. Теперь Петька понимал, почему костер считался в древности священным. Помню читали по литературе чей-то древний миф. Чей, не помню, да и вряд ли имя сохранилось, так что народный. Там рассказывали про мужика, который ударом дубины загасил огонь. Разгневанные сопещерники тут же повторили поступок, только уже с ним. Разорвали парня на множество маленьких медвежат. Петька представил, что кто-нибудь сделал это же с его костром, и почувствовал, как изнутри подымается черная ослепляющая волна. Петька часто задышал, стиснул кулаки. Да за такое!.. В мозгу замелькали кадры из арсенала пыток и казней. От простого "камнем по темечку" через изобретательность средневековья и до современных психотропиков.
Щен жмурился, сладко с подвыванием зевнул. Красный язычок просвечивало, пасть черная, на деснах белые пеньки. Внезапно он насторожился, приподнял одно ухо. Щен перевернулся на все четыре, в глазах тревога, взгляд не отрывается от выхода. Петька посмотрел туда, обратно, спросил тупо:
;Ты чего?
Щен скульнул, попятился. Петька пожал плечами, неспешно прошел к выходу, выглянул из пещеры и тут же бухнулся на пузо. Ледяная лапа стиснула сердце.
;Твою мать!; прошипел он.; Это что за гости?
В том месте, где уж никак не могли, показались лохматые кочки. Они вырастали в мужчин, следом со свертками за плечами женщины, дети. Все в шкурах, у мужчин суковатые дубины. Солнце наполовину село, плавало в море крови. Оголовки дубин поблескивали, словно утыканные рубинами.
Первые же увидели мирно пасущихся туров, с радостным ревом бросились на поляну. Те уже дремали, вскакивали одуревшие, но на них налетели, дубины замелькали кровавыми дугами. Хруст, чпоканье, рев боли и страха. Двух туров забили. Остальные подхватились: коровы с телятами в середине, а по кругу встали могучие быки. На них бросились с улюлюканьем, криком, но успели свалить лишь одного, а троих пришельцев подняли на рога. В образовавшуюся щель протиснулись сразу трое, не обращая ни на что внимания, бросились на телят. Часть погналась за свиньями. Кто-то увидел коз…
Вся долина наполнилась ревом, визгом, криками боли, жалобным мычанием, хрюканьем, хохотом… Буквально в десятке шагов загорелись костры. Женщины и дети возились возле них, собирали сучья, расстилали шкуры. Кто-то пошел к ручью. В это время из рощи с истошным визгом выметнулось стадо свиней. За ними бежали, ревели, размахивали двое дубинами, один топором. Свиньи сбили, пронеслись сверху и нырнули в лесок. Уснувшие птицы взлетали с насиженных мест, кричали, хлопая крыльями, пикировали на пришельцев.
Петр выглядывал меж камней, сердце сжималось всякий раз, когда кого-то из пришельцев затаптывали, подымали на рога, а то и сбрасывали в пропасть. От криков боли внутри обмирало. Но дыбом вставали волосы не поэтому. Как Петька ни вслушивался, но в голосах чужаков не было страха, только ярость и жажда догнать, поймать, убить.
Щен встопорщил волосенки на загривке, зарычал, но голос сорвался на визг. Петька автоматически погладил; не заметил, как прибежал; повернул голову в сторону меканья. По склону скачет все выше и выше, постепенно приближаясь, коза. А за ней с радостным ревом мужик. Да не один, а с дубиной. Здоровый собака… Не иначе предок Геракла.
До пещеры три разветвления и коза приближалась к развилке. Петр взял щенка на руки, поглаживая, приговаривал:
;Дура она что ли, чтоб карабкаться к нам? Есть тропки и полегче.
Но у козы, видимо, иная логика. Наверное, понимала, что на пологую  и этот лохматый взберется, а вот на крутую –старая коза надвое сказала. Мужик заорал что-то грозное, но коза, не будь дурой, прибавила хода, прыгнула туда, куда надо ей, черт бы ее подрал!
Коза мекала, приближалась с каждым скоком. Петр проследил взглядом, но тропка одна. Тут уж без вариантов. Конечно, можно забиться в щель и ждать чуда, но чуда с ним не дружили. Единственный раз он кричал: "Чудо!"; когда свалился в яму с коровьим дерьмом. Начал барахтаться, но провалился по грудь, а потом по шею… Благо и десяти минут не прошло, как приблизилось порыкивание, бухнуло, лязгнуло, а через мгновение сверху обрушился удар и погрузил в зловонную тьму. Теряя сознание, без мыслей, без воздуха Петр рванулся, забил руками и зацепился за что-то твердое. Когда выбрался, Петька чувствовал себя даже не князем, а минимум императором. Но нос говорил совсем иное. При выяснении причинами оказались камаз и одна из извечных российских проблем. Петька изготовился, прошептал:
;Все, щен, сейчас не выйдем, уподобимся страусу,; щенок внимательно прислушивался, шевелил мокрым носом, нюхал воздух.; Чуешь?; Петька нервно усмехнулся.; Нет, это не от меня. Хотя похоже. Все, пошли!
Петька вскочил, выметнулся из пещеры прямо перед мордой козы. Та шуганулась, жалобно взмекнув, сорвалась в пропасть. Последним, что Петька увидел,были вытаращенные глаза и треснутый рог.
Все это видел и претендент на ее руку и сердце. Питекантроп проводил ее горящим  взглядом, саданул дубиной по скале. От жуткого рева затряслась земля, посыпались камни. Их взгляды встретились, Петька прочел свою участь столь ясно, словно набрана шестнадцатым кеглем и выделена болтом.
;Атас!
Сунув щена за пазуху, Петька рванул вверх по склону. Он мчался, не чуя ни пальцев, ни ног под собой, но рев нарастал. Разозленный гигант мчался, как олень в родном лесу.
Пот заливал глаза, Петька задыхался, под ногтями саднило, ноги сбил в кровь. Хоть шкуры и защищали от порезов, но порой кололо так, что пробивало до задницы. Подъем становился все круче, Петька несколько раз промахивался, но каким-то образом удерживался, думая: "Лишь бы щена не помять, лишь бы щена…"
Дыхание обжигало губы, пот заливал глаза. Пальцы тряслись, соскальзывали. Петька уже не мог нащупать опору. Чуть ниже подошвы хрястнуло, осколок больно ушиб палец. А если бы чуть выше? Петр передернул плечами. Под пальцы что-то попало, Петька с усилием подтянулся, забросил себя на небольшой уступчик. Не успел отдышаться, как перед носом вынырнули толстые, заскорузлые пальцы. Когти только начали превращаться в ногти, а что уж говорить о внутреннем мире? Явно в тонкостях демократии не разбирается. Зуб сломаешь –челюсть вынесет. Петр тряхнул головой –пот разлетелся, очистил обзор. В цельняке проявилась выемка, Петр шатнулся, пополз по ней. За спиной скреблось, хрипело. Питеку видно подъем –тоже не прогулочка. Усмехнувшись, Петька наддал шибче. Выемка разрослась, раздвинулась в стороны и вверх. Через пять минут Петр уже бежал по пологой тропе. Стены разошлись в стороны, Петр выскочил на подобие площадки, нырнул в тень, на плечи упала прохлада.
Становилось все темнее, после пары поворотов уже пробирался на ощупь. За спиной захрустело, раздался рев. В нем было столько радости, что Петька рванул, не чуя ног под собой. Он стесал все выступы, ободрал локти, голова стала похожа на корявый картофель. Теперь Петька понимал, что означает выражение "живое растение". Неужели они чувствуют каждую шишечку? Как же мы их тогда жрем? Это ж почти каннибализм. Петька не успел заняться самоистязанием, как хряпнулся лбом. Да так, что искры из глаз.
Петька упал навзничь, затылок –он же настоящий мужчина обменялся с камнем крепким рукопожатием. Сказочную феерию дополнили багровые тона, что быстро забрызгались чернильными кляксами. Тем более, что уши первыми очухались, передали сигнал, чтоб тикал, пока не началось. Мало что соображая, Петька перевернулся, куда-то пополз. Его счастье, что направление верное. Справа обдало холодом, сердце заледенело, Петька чуть сменил направление, прошоркался боком, пополз дальше. Торжествующий рев наступал на пятки, Петька всхлипнул, пальцы нашарили что-то твердое. Внезапно реву словно перекрыли кислород, а спустя пару секунд глухой шлепок, шорох осыпающихся камней и звенящая тишина…
Подождав чуть, Петька открыл глаз, потом второй. Толку от этого, правда, ноль целых, хрен десятых, но некоторая разница есть. На пузе зашевелилось, заскулило.
;Щен,; Петька вздрогнул,; ну, ты, брат даешь! Настоящий диверсант. ;Петька прислушался, спросил шепотом.; Как думаешь, друг наш выберется?; щен тявкнул с сомнением. Петька кивнул.; Если судить по звуку, то вряд ли.
Долго пробирались наощупь. Щен поскуливал, но вперед Петька не пускал, мол, не суйся поперек батьки в пекло: мы ж и так к нему все ближе. Ямы и выступы Петька ощущал сжатием желудка, напряжением плевры, обходил по стеночке, приседал, а то и полз на карачках. Тоннель то расширялся, то сужался –приходилось протискиваться. Пальцы, которые и так кровоточили после подъема, ободрал до кости. Во всяком случае ощущение именно такое. Да и этот стук… Подушечки на пальцах так бы не звучали.
Постепенно ход сузился так, что с гордого льва переполз в питона, а потом и вовсе ужался. Щен отчаянно пищал, повизгивал, но теперь Петька при всем желании не мог этого сделать. Гарпун или ершик. Да, скорее последнее. Вперед еще кое-как протискивался, а назад, ну, никак, даже заградотряда не нужно.
Сколько так полз, Петька не мог сказать, но в груди бухало исступленно, в легких сипело, губы потрескались, а во рту запеклась слюна. Еще чуть и зашипит, если останется, конечно, чему шипеть.
Впереди забрезжил зеленый рассвет. Что за глюки? Должны же быть пятна цветные. Или хотя бы белые. Петька тряхнул головой, саданулся так, что хоть и не пятна сыпанули, а искры, зато даже из ушей.
На затылке пульсировала, шишка. Петька чувствовал, что она росла, упиралась в прохладный свод. Ну, хоть какое-то облегчение. Однако, голову неудержимо отдавливало. Еще пару минут, и как пить дать, застряну. Петька включил пятую повышенную, пополз на макар червячного спринтера.
Свечение все усиливалось. Левая сторона рассеяно-зеленая, а правая черная с ярко-зеленой окантовкой. Понятно, что это отражение, а сам источник где-то за поворотом. Через несколько минут Петька вышел на финишную прямую. Голова с каждым мгновением тяжелела, уже превратилась в наковальню, а шея, черт бы ее побрал, осталась прежней, болела немилосердно.
Постепенно края щели окрасились изумрудным, выступы отбросили малахитовые тени. В глубине что-то смутно поблескивало, переливалось. До края оставалось совсем немного, когда разглядел дальние стены. Оружие! Сердце екнуло, неистово заколотилось. Мечи, кинжалы, топоры, доспехи в полный рост, еще что-то странное, но притягательное. Сердце затрепыхалось, рванулось, но ход, как назло сузился. Петька застрял, что ни туда и ни сюда. Захрустело –волосы вздыбило от мысли, что скалы все таки не выдержали хрен знает какой тяжести и просели. И по известному закону именно там, где оказался он! Очко екнуло, Петька заорал благим матом, рванулся изо всех сил и выкатился  в пещеру.
Перевернувшись через голову, как заправский ниндзюка, он вскочил на ноги. За спиной пищало, подгавкивало, скулило. Петька дико оглянулся. Щен переступал с лапы на лапу, пробовал спуститься, жалобно скулил, в глазах подозрительно блестело. Петька виновато улыбнулся, протянул руки.
;Иди сюда, малыш,; щен вилял всем задом, улыбался, прижимал голову, но все не решался.; Иди, иди, трусишка.
Песик визжал, скулил, говорил всем видом, что, да, готов, но высоко, папка! Петька прикинул расстояние. Нет, даже в прыжке не достать. Он невольно преисполнился к себе уважения. Но для щена это вообще пропасть. Петька вздохнул. Делать нечего, придется искать какую-то подставку.
;Щас, пять сек.
Петька показал руками, что и пискнуть не успеет, как он обернется, и побежал вглубь пещеры. О! Так далеко и ходить не надо. Это оружие, как и положено мужчинам, по стенам, а скарб в середке. Петька потянул сундук за угол, но тот ни с места. Пришлось открывать. На лицо пал призрачный свет, Петька присвистнул. Чего там только ни было. Золото, камешки, да не простые, а в колечках, ожерельях, еще в чем-то. Был бы женщиной, знал бы точно, во всех деталях, во всех оттенках, а так…
За спиной визжало, подвывало, наконец, взвыло так жалобно, что у слабонервного бы сердце прихватило. Но только не у баб. Те бы только увидели такое, сразу бы забыли обо всем. Петька усмехнулся, перевернул сундук.
Едва голова оказалась на уровне Щена, тот взвизгнул, оттолкнулся.
;Сдурел!?
Петька напрягся ;за несколько дней в долине Щен заметно набрал в весе; принял пса на грудь. Тот визжал, пытался вскарабкаться выше, язык мелькал, как горячая мокрая молния, шлепал по лицу.
;Ну, хватит, хватит,; проворчал Петька, ;перестань. Обслюнявил всего.
Но все равно приятно. Хоть кому-то нужен просто так, хоть кто-то не пытается поиметь, как друга, обвести вокруг пальца. Хотя кто его знает. Возможно, и Щену, как всем детям, нужна лишь защита да кормежка. В желудке зажгло, во рту стало горько и паскудно, словно пожевал насвай. Петька тряхнул головой, с усилием  отогнал тягостные мысли. Ерунда. Почему?; спросил кто-то желчный.; Потому что. ;Почему?; Потому что это Щен, а не человек. ;А есть разница? И младенцы, и щенки, и котята проходят, как и остальные представители фауны, линьки. Только их количество разнится в зависимости от положения вида на эволюционной лестнице. Однако, у ее истоков все детеныши, словно из инкубатора. Индивидуальность потом, а поначалу чистейший эгоцентризм.
;Нет,; упрямо прошептал Петька,; это все лажь, блажь и провокация. Щен –больше, чем пес, и даже больше, чем человек. Он мой друг. Правда, лизун?
Песик зашлепал хвостом, извернувшись, достал языком нос. Глаза сияли, улыбка о уха до уха. Петька с облегчением выдохнул. От сердца отлегло, давящее ощущение если и не исчезло, то трусливо спряталось в тени. Петька с нежностью погладил песика, почесал за ухом и пошел вдоль стены.
Интересно, кто его развешал? Заметно, что оружие, доспехи и все приспособы не одного народа и даже не из одного времени. Вон дубина из цельного дуба. Хм… Не от этого ли слова образовалась? Вполне возможно, если учесть, что дуб –порода твердая,  крепкая и тяжелая. Эта выдрана с корнем, для твердости обожжена. Рядом уже модернизированная с кусочками обсидана, как у гостей с низовья. Петька помрачнел, зашагал быстрее. Любоваться потом будем, а сейчас нужно уйти, как можно дальше.               
Чем дальше, тем совершенней становилось оружие. Камень уступил место сперва меди, черной бронзе, затем стали. Порой попадались такие экземпляры, что Петька жалел, что у него не сто рук. Линии столь безукоризненно выверены, что сердце пело, как у любительницы кошек, когда на руки попадал здоровенный наглый котяра. А когда приходилось отворачиваться и идти дальше, словно какие-то нити рвались по живому. И только Щен не понимал, чего это любимый папочка таращится на всякую ерунду, подбегал, тянул за штаны к очередной интересной штуковине.
Щен носился меж сундуками, звякал бирюльками, обнюхивал углы, а некоторые помечал и с довольной мордой бежал дальше. Драгоценные камни хрустели под лапами, осыпались, цокали о золото, серебро, еще что-то зеленоватое. Петька поднял, повертел в руках, пощупал. Вроде бы металл, но вот цвет… Словно смешали изумруд с платиной. Щен тут как тут, хвост подметает пол, в глазах гастрономический интерес. Петька опустил руку, Щен понюхал, скривившись, как от уксуса, попятился. Петька хмыкнул:
;Что, не вкусно?; песик смачно чихнул.; Ну, тогда будем мясо жрать. Хотя жаль, конечно. Тут этого добра хоть.., гм, чем хочешь, тем и ешь. На тыщу лет хватит тыщи таких песиков, как ты, да еще и останется. Тебе пожевать или так?
Щен сел на задницу, глаза грустные, словно вспоминал о родимой сиське, хотя вряд ли. Но когда Петька выложил мясо на щит, только хруст и урчание.
Если бы не сталактиты с их зеркальным отражением, давно бы расшибли все выпуклости и отбили вогнутости. Но те светились. Огромные, как горы, сталагмиты уходили на немыслимую высоту, грозили, словно шпажисты, сталактитам. В основании не меньше десятка метров они примерно на столько же освещали все вокруг себя. Свод –ансамбль выступающих глыб и черных провалов. Под мелкими и средними пусто. Когда проходил, сердце сжималось от ужаса. Воображение рисовало, что именно в этот момент сталактит оторвется и тогда… Шаг невольно ускорялся, Петька выскакивал в ауру сталактита, косился через плечо.
Внутри сталагмитов –сокровища, а рядом перевернутые сундуки. Камешки сверкают, мягко переливаются. Свет от них вздымается волнами, исходит из вершины сталагмита, зажигает кончик собрата, там расходится конусом, тускнеет к основанию. Это сколько же так стоят? Уму непостижимо. Петька пытался представить срок, за который может образоваться такая сосулечка, так волосы начинали шевелиться.
Щен застыл перед одним таким с поднятой лапой, обалдело таращился.
;Ты чего?; но тот и ухом не повел.
Петька всмотрелся, ахнул. Человек! В неполных доспехах, что значит открытый шлем, защищающий лишь нос, челюсть с боков, стальные наплечники. На бедрах юбка, сандалии наподобие римских. Но не это поразительно. Самое странное, что не скелет, в замахе застыл живой человек! Яростное лицо, рот искривлен в боевом кличе, в глазах огонь. По хребту пронесся холодок страха. Что же это за вода? Если вода… Чтоб такой сталагмит натек, сколько миллионов лет надо? С чего ради станет человек дожидаться? А даже если б и так. На мудреца, что простоял сто лет голым на вершине скалы да еще на одной ноге, этот товарищ похож мало.
Петька проводил застывшим взглядом каплю. Она собралась на кончике сталактита, повисела, наливаясь тяжестью, и сорвалась вниз. Петька отскочил, ожидая, что та разлетится брызгами, но капля плюхнулась так, что сталагмит завибрировал, загудев, пошел от кончика к основанию световыми волнами.
;Что за черт?; спросил Петр внезапно охрипшим голосом и отступил на шажок. Щен скульнул, покосившись на друга, попятился, прижался к ноге. Петька подхватил его на руки.; Не вздумай трогать эти штуки. Понял?
Щен поджал хвостик между ног, в глазах написано, что ни за какие пряники, разве что за сахарную косточку.
Значит, это не сталактиты и не сталагмиты, обходя мерцающие горы, напряженно думал Петька. Но что тогда? На ум не приходит ничего, кроме мертвой воды или какого-то поля. Конечно, не лютиков с ромашками, но с другой стороны те же электромагнитные или гравитационные поля абсолютно невидимы. Да и не могут быть таковыми по своей природе. Ведь поле –лишь среда, где работают соответствующие законы. А глаз видит, если из вакуума выдран клок –фотон, отражается от чего-нибудь или сам бьет по сетчатке, а там паровозиком по глазному нерву и в мозг, превратившись в нервный импульс, где и формируется картинка выдранного места. Только вот сами по себе фотоны не выдираются. Нужен, так сказать, катализатор.
Петька шел мимо светящихся гор, опасливо косился. Не облучиться бы. А потом махнул рукой. Да какая нахрен разница!? Или детей планируешь? С кем, интересно? С камнями?; внутри стало тоскливо, тоскливо, аж до черноты. Петька скрипнул зубами, с хрустом распрямился.; А вот хрен тебе. Все равно выберусь, все равно дойду.; Но ты ж слышал, что бабка сказала?; Слышал,- уныло подтвердил Петька. ;Тогда чего дергаешься? Все равно не успеешь.; Петька помрачнел еще больше, еле передвигал ногами, но упрямо шептал.; А вот дойду, дойду, что б ты провалился! Если сядешь и скажешь, что хватит, то тут и останешься, а если пойдешь, то еще бабушка надвое сказала.; Хм, что бабка сказала, я знаю, да и ты, наверное, не забыл.; Не забыл.; Ну, так что? Остаешься?; Нет,-процедил Петька.; Дурак. Что за дурак…; Да, дурак. А ты, если такой умный, заткнись и вали из моей башки… ; Петька оглянулся, думая, куда б послать. Справа сталагмит окутал трон, над которым висит меч.; Ага! Вот сюда.; Он пнул со злости –сталагмит лопнул с негромким хлопком, стало чуть темнее, а на трон упало колечко. Меч исчез.
;Мама родная, ;Петька взопрел.; А если б такое же с тем мужичком сотворил?
Плечи передернулись, внутри стиснулось от яркой картины: свист стали, треск-боль разрубаемого черепа, фонтаны крови, а лезвие погружается все ниже и ниже, рассекая внутренности, до самой до окраины. Анус инстинктивно сжался, словно пытался удержать.
Щен задрожал, вжался, видимо, почувствовал, что что-то не так. Ну, еще бы. Петька нервно усмехнулся. Посередине кресла горело белым чистым, как первый день творения, цветом кольцо. Что его только что не было –это факт. Петька шагнул к нему, как зачарованный, протянул руку. Щен заскулил, но Петька взял. На ощупь совершенно холодное, жаль только, что велико. Еще чуть-чуть и на руку можно, как браслет. Петька заколебался, но все таки сунул для проверки, знал, что не надо, но сунул. Кольцо сжалось, ожгло на миг, враз потеряло блеск. Петька вскрикнул, уронил Щена, но тот не будь дурак, вцепился когтями. Петька заорал дурниной, подхватил визжащего пса. Едва удерживаясь, чтоб не кинуть, опустил на пол, ухватил кольцо, но то, как прикипело. Мало того оно медленно приобретало цвет кожи, проседало. Петька пыхтел, вспотел, пытаясь содрать, но лишь поцарапал вокруг кожу. Пока вертелся юлой, в поиске чем бы сковырнуть, кольцо окончательно потеряло рельеф и даже коварно прорастило волоски.
Часто-часто дыша, Петька сидел на корточках, смотрел расширенными глазами на руку. Поскуливая, Щен крутился рядом, требовал внимания. В голове крутилось всякое, разное вплоть до отрубания. Но как представил нож, так внутри все сжималось, а волосы вздыбливались, превращая в мохнатого ежика. Перед глазами конвульсивно дергается, как у сороконожки, палец, а из обрубка брызги крови.
В груди бухало, Петька сглотнул тягучую слюну, сжав руку в кулак, повертел перед глазами. Да черт с ним. Даже не видать и не слыхать. Может, почудилось, не было ничего? Петька опустил глаза. Две длинные царапины сверху вниз  и наискось пересекали живот, а на кромках запеклась кровь. Да и то не до конца: вон сочится белесое. Нда…
Через пару голых сталагмитов, то бишь не накрывших ничего голым задом, наткнулись на группу девушек, влипших, как мухи в янтаре. Этот ансамбль Петька обошел по широкому кругу, держа Щена на руках. Не дай бог. Только баб-с нам не хватало для полного счастья.
Минут через десять добрались до стальных доспехов. Они висели по стенам с мечами, щитами и секирами вперемешку. По ногам тянуло холодом, а в спину теплым. Петька крутил головой, пальцы чесались от желания все пощупать, перемерить. Но едва подходил к одним, как впереди проглядывали еще лучше, а за ними еще, но лучше или хуже, не понять, пока не подойдешь.
Вот так и шел, шел, пока примерно посередине ни наткнулся на сталагмит, а в нем… Сверкающее стальное чудо. Похоже на рыцарский доспех семнадцатого века, но много, много совершенней. Хотя чем, если форма примерно одинакова? Примерно тем же, чем отличается каменный топор от стальной секиры. И то, и другое рубят дерево, но прочность, надежность и разрушительная способность относительно того же сырого железа разнятся. Основное отличие –прежде всего удобство и легкость при той же, а то и большей прочности. Пару лет ездил по городам Европы. Так в одном из музеев предлагали посетителям за отдельную плату примерить рыцарский доспех. Помнится вызвался первым. Так там одних крючочков больше двух десятков, не говоря уж о двух пудах железа на плечах. А когда попробовал поднять двуручный меч, так чуть пупок не развязал.
Даа… Аж слюни до пупа. Как бы его выколупать, чтоб и овцы целы, и волки сыты? Вот задача, так задача. Петька ходил вокруг да около, восхищенно цокал. Смешно переваливаясь, Щен косолапил следом.
Остановившись в полуметре, Петька напряженно всматривался, аки гипнотизер поганый, а палец тянулся, дрожал, но тянулся. Хлоп! Петьку пошиб холодный пот. Он отдернул руку, словно укололся, нервно сглотнул. На кресло упало что-то блестящее, закатилось в щель. Если кольцо, то пусть хоть до скончания веков валяется. Он разгреб из кучи кинжал, осторожно выколупал. Нет, не кольцо... Шарик какой-то. Гладкий и светится этак матово, как жемчужина. А черт!- Петька затряс рукой, пробовал колупнуть, но жемчужина как прикипела, медленно погружалась, вздымая черные валы, зашипело, взвился дымок, пахнуло горелой плотью. От руки в мозг стегнуло болью, Петька заорал, завертелся как юла. Под ногами взвизгнуло, рванулось, Петька шмякнулся, катался, воя от боли. Вокруг тявкало, мелькали испуганные глазенки, поджатый хвост. Внезапно боль пропала, Петька повалился на спину, грудь бурно вздымалась, воздух со свистом вылетал сквозь стиснутые зубы. Петька чуть отдышался, скосил глаза, замер. Валики плоти медленно рассасывались, маленькое солнце погружалось все ниже, тускнело. Но вот куда? Петька перевернул тыльной стороной -ни холмика, ни тем паче ямки. Но куда ж она тогда девалась? А на ладони ничего. Петька пощупал, помял, пробормотал озадаченно:
;Черт и что творится. Щен, ты где? ;из-за сундука выглянула перепуганная мордочка: оттопыенное ухо, мокрый нос, круглый глаз. Петька присел на корточки, протянул руки. ;Иди ко мне, свиненок.
Тот выбрался, с опаской глядя на руку, потрусил к нему. Хвост подметал пол, спинка сгорбленная. Петька подхватил его на руки, потрепал по загривку.
;Да ладно тебе. Ты-то без одежи хоть, а мне где штаны стирать?
Щен лизнул в нос, удивленно засопел. Мол, папка, ты ж большой и сильный, ты ж ничего не боишься. Петька усмехнулся, почесал щенка за ухом.
Через час пещера сузилась, исчезли сперва сталагмиты, потом сталактиты, а с ними пропал, поменел и свет. Хорошо хоть тоннель остался тоннелем, а не певратился в мышиную нору. От стены до стены можно дотянуться, можно, если хорошенько расстопыриться. Конечно, Петька этого не делал: все ж таки Щен за пазухой. Да и любопытный больно - так и норовит выпрыгнуть. Свод понизился, чиркал по волосам, того и гляди, распорет черепушку, как спелый арбуз.
Пробирался так час или два -точно не определишь, но исколотился, как било у колокола. Шишка на ссадине фонарем погоняет. Жаль только, что не светит.
По ногам дуло все сильнее. Петька ускорил шаг, сердце заколотилось, еще быстрее, еще, уже не обращая внимания на выступы и ямки... Хрясь! Петьк саданулся лбом так, что откинуло, из глаз брызнули исркы и -о чудо!- осветили трещиноватые камни, стену из валунов.
;Я вижу., ;похрипел Петька в полуобмоочном состоянии, ;свет.
Щель, луч бьет острый, как кинжал, Петька уперся лбом, затрещало, но выдержало. Петька поднялся, как боксер в состоянии грогги, грянулся всем телом. Валуны вывалились, с грохотом раскатились.  Грудная клетка расширилась до треска, Петька едва не задохнулся, закашлялся. Глаза ломило, Петька щурился, оглядывался по сторонам. Горы... Ветер треплет волосы, распахивает душегрейку, холодит грудь, а под ногами вместе пылью удаляется грохот, дробится, отпрыгивает от горного кольца, как теннисный шарик от столешницы.
До подножия хрен знает, сколько переть, а прямо над головой медленно плывут серые горы. Петька посмотрел вверх, вниз, почесал репу. С одной стороны туда легче: гравитация помогает, но с другой она же женщина –такую может услугу оказать, что и медвежья за эталон немецкой точности покажется. Нет, лучше уж вверх. Конечно, и там может быть преисподняя шиворот навыворот, но это вряд ли. Судя по уклону, через пару, сотню метров, буду махать флагом, как покоривший пик.., ээ.., пик… Ну, пусть будет просто Пик, ведь других пока не знает.
…Облака приняли их без плеска, обняли по-родственному. Сразу стало душно, сыро, звуки глохли. Волосы да и шерсть на душегрейке слиплись, по спине, груди потекли тонкие, липкие струйки. Щен беспокойно заворочался, засопел, тягостно вздохнул.
Петька сипло дышал, кашлял. Скользкие камни вяло блестели, по ним бежали прозрачные, как слезы, капли, сливались в ручейки. Но в реки все таки не успевали собраться, просачивались сквозь крупный песок, почти щебень, а там, видимо, находили щели. Откуда-то же берутся подземные озера?
Видно не больше, чем на пару шагов, камешки срывались из-под ног, пару раз капнув, затихали, словно ныряли в омут. Зябко. Петька передернул плечами, представив, сколько над головой воды. Если враз прольется, то смоет, как кершером прилипшую к бамперу грязь.
Над головой погромыхивало, ворчало. Петька обливался потом, пальцы цеплялись за неровности, так и норовили сорваться. А тут еще Щен толкался, поскуливал. Вечно ему что-то не так. То ли жрать захотел, то ли наоборот.
;Тихо,; прошипел Петька,; свалимся –костей не соберем.
Щен замер, но все равно скулил, жаловался, потом затих. Удовлетворенно вздохнув, Петька покарабкался выше. Однако, не успел нарадоваться понятливости, как зажурчало, спине стало тепло и благостно.
;Ах, ты ж!..
Рука уже поднялась, но вовремя вспомнил про мочевой. У щенков он еще слабый, а если и терпят, то не долго: просто не могут. Впрочем у всех малышей такое. Надо будет у матери спросить. Если… Настроение и так не фонтан, вконец испортилось. Петька сцепил зубы, пополз резвее. Где-то, да есть площадка.
Облака проткнул, словно пробка вылетела из бутылки. По пояс в тумане, Петька удивленно присвистнул. Вокруг плавали желто-белые клочья, перемешивались с серыми горами, меняли цвет. Петька вытащил пса из-за пазухи.
;Смотри.
Щен распахнул глазенки, потрогал лапкой проплывающий клок, но тот распался на две части, что завертелись, растаяли, как дым. Глаза Щена, как блюдца, он хватанул пастью, клацнуло, но эффект тот же самый, разве что в пасти влажно. Петька облизнул губы. Горьковато. По запаху напоминает водоросли и рыбу, и еще мощно прет нестиранными портками.
Солнце только-только перевалило зенит, а облака далеко под ногами уже слиплись в сплошное поле. Чуть холмистое оно отливало желтым, но время шло и поле становилось все площе и краснее.
Ветер дул непереставая. И чем дальше, тем сильнее, пронизывающее. По левую руку блестел кристалл. Небольшой такой, с ноготь. Хотя если сравнивать расстояния и пропорции, то ноготок этот вряд ли уступит Останкинской башне. Хотя здесь это сравнение не уместно. С горами –это да, а с Останкино… Где оно теперь, где Москва, где, черт возьми, вся Земля!? Петька скрипнул зубами, горестно вздохнул.
Горы тряхнуло, из-под ног посыпались камешки. Откуда-то изнутри выпахнуло-прогромыхало мощное:
;Че-ло-век… Человек?
Камни ухнули в пропасть, едва не сбив, пронеслись в трех шагах. Петьку пробил холодный пот. На пальцах, казалось, сразу выросли когти с присосками. Его приподняло потоком воздуха, мотнуло и припечатало о камни так, что затрещали ребра. Петька хекнул, с ужасом таращился на склон. В десятке шагов двигались пласты, с жутким хрустом перемалывали щебень. Волосы на голове зашевелились. Пласты двигались не хаотично, постепенно придавая скале сходство с лицом. Огромным грубым, но все таки лицом. Так и тянет сказать, что вырезано из камня, но тут, действительно, из камня.
;Человек? ;скрежещуще пророкотало существо. ;Что… делаешь… здесь?
;Иду,; пискнул Петька, а за пазухой храбро тявкнул Щен.; Через горы.
;Через меня? Зачем?; пока Петька пытался лихорадочно сформулировать ответ, раскатисто громыхнуло.; Понятно. На Великую битву…; прямо из воздуха сконденсировались тяжелые как свинец тучи, резко потемнело, завыл пронизывающий ветер. В тучах заворчало, предостерегающе блеснуло, словно волк показал клыки.; Нет… Не пройдете.
;Мы?
Лик сложился в гневную гримасу, губы-камни бухнули:
;Никто.
;Поче…
Не успел Петька закончить вопрос, как полыхнуло, грохнуло, скалы ухнули вниз.
;Ааа!!!..; орал Петька в полете.
Его крутило, вертело, скалы уносились вверх, вдогонку громыхал злорадный смех, в ушах свистело, снизу приближалось, приближалось, сжимая кишки в тугой узел… Мелькнуло что-то темное, от рывка Петьку распластало, как муху тапком по столу.

Тяжелые удары, звон, крики. Сладкий запах горящей плоти перемешивался со смрадом нечистот. Руку дернуло, ожгло -Петька заорал, распахнул глаза. Огромная пещера, низкие давящие своды отсвечивают красным, перемешивают цвет с тенями. Воздух спертый, чадный, глаза заслезились, в горле запершило, кто-то в несколько глоток кашляет. Звякнуло, руку вновь ожгло. Петька зашипел, дернул головой. Кисть зажата в руках бородатого низкорослого, по пояс, но чудовищно широкого мужика. В другой руке молот, каким только скалы крушить, а он им по руке колотит. Петька ругался сквозь зубы, но проще отгрызть руку, чем вырваться. Кости трещали, заклепка сминалась, текла, как воск. Еще пара ударов и припекло так, что Петька зашипел, как змей. Гном гнусно ухмыльнулся, пробасил:
;Горячо небось?
;Совсем бальной, да?; огрызнулся Петька.; Замерзаю! Вишь волосы дыбом?
;Ничего,; успокоил гном.; Скоро согреешься.
Недоверчиво хмыкнув, Петька протянул с надеждой:
;Хорошо бы… А где? У костра?
Гном покачал головой, губы изогнулись в грозной усмешке:
;Ниже, много ниже.
Петька скорчил наивного дурачка:
;А что там?
;Скоро узнаешь.
Гном злорадно хохотнул, помахивая молотом, пошел вглубь пещеры. На него угрюмо косились, но когда поворачивался, поспешно роняли взгляды. Шагах в двадцати спиной к скале прислонился окровавленный здоровяк. Он сидел, вытянув на полпещеры ноги, голова свешивалась на грудь. Гном гаркнул, в ответ недовольно проворчало, подвинулось чуть. Гном гаркнул:
;Пошел вон, скот!; пнул со всего размаха.
Петька моргнуть не успел, как здоровяк вскочил, с бешеным ревом кинулся на обидчика. Звон, цепи натянулись, как струны, однако, гном оказался проворнее. Взмах, смазанное движение и дуга-молот обрушилась прямо в лоб. Здоровяк отлетел, хряпнувшись о скалу затылком, стек неопрятно-красным плевком. Гном постоял, оглянулся с вызывающим видом, но желающих не оказалось, только от костров поглядывали. Рылы зверячьи, за спиной угловатые крылья, да и интерес спортивный. Не связанные, в руках по молоту
Правда, у некоторых нечто среднее между ним и секирой.
Петька осторожно покосился по сторонам. Ночь или день -понять невозможно. Но раз не гонят, значит, время для сна. По всей пещере разномастный народ вповалку. Спят, позвякивают цепями. Трое неустрашимых прикованы к скале с усталым ревом бросаются на стражников. Те даже не ругаются, вяло колят их копьями, даже не ругаются. Рядом постанывают, слышится храп. Взгляд натыкался на избитые тела, впалые то ли грязные, то ли щетинистые щеки на изможденных лицах, беззубые рты. От этого вида внутри становилось тяжело и горячо, словно напился уксуса или тяжелой воды. И чем дальше, тем больше радиация поражала внутренности, пускала щупальца во все стороны.
Петька просыпался раз пять за ночь от дикого вопля. Всякий раз подскакивал, сердце бешено колотилось, оглядывался по сторонам. И он не один такой нервный. Рядом ворчали, отворачивались, пытаясь натянуть несуществующее одеяло, поминали козлорогого барана добрым словом. Петька злился, выглядывал рогатого, приметив неплохой булыжник. Однако, тот, словно чуял, затаивался. Петька ждал, напряженный как тетива, медленно расслаблялся... Только-только в голове начинало шуметь, мелькать перед глазами образы, наливаясь красками, как вновь истошный вопль. Петьку буквально подкинуло, он вскочил с бешено колотящимся седцем, озирался, пальцы вмялись в булыжник.
Справа зашевелилась куча тряпья, пахнуло нечистотами, смрадом давно немытого тела. Куча распалась нечесанным стариком с воспаленными глазами. Тот кашлянул, посоветовал дебезжаще:
;Не суетись, паря. Без тебя решат. Вон: смотри.
Не успел старик закончить, как от центра пещеры, где расквартировались самые здоровые черти, раздражженно гаркнуло, тут же протопала орава. Откуда-то из угла выдернули худющего, исполосованного плетьми мужика. На него попал багровый отсвет, внутри стиснулось. Похоже не только плетьми...  Иначе отчего ребра наружу?
Двое расчищали путь, раздавая удары направо и налево, двое тащили, а еще пара трусила в арьегарде. Мужика подтащили к колодцу, чьи стены отсвечивали багровым, тот задергался, истошно заорал, но было поздно. Взмах -мелькнули руки-ноги, вытаращенные глаза- все освещено багровым с черными тенями- и ухнуло затихающим криком.
Старик ощерился, сообщил со знанием дела:
;На счет три заткнется. Считай.
;Раз, ;шевельнул Петька губами, ;два...
Крик обрезало на истерической нотке.
;Эх,; с мнимым сожалением вздохнул старик, ;слаб народец пошел, слаб.
Черти столпились вокруг, осторожно заглядывали. Красные отсветы притухли, хаи на миг потемнели и тут же вспыхнули. Толпа отшатнулась, закрываясь руками, кто-то матюгнулся. Из пролома вылетел сноп искр, оседал на спящих пеплом, запахло паленой шерстью.
...Звон кандалов, стоны, ширканье подошв. Со всех сторон свист, щелканье бичей, порыкивание конвоиров, смачные шлепки, смрад давно немытых тел. Тяжелые цепи буквально за несколько минут стерли ноги до крови.
Петька щурился, после подземелья неровный окоем выхода казался сотканным из солнечных лучей, но когда вышел, оказался в полумраке раннего утра. Горы темные, еще спят, только вершины чуть посеребрило. Чахлые кустики травы трясутся под ветром, вносят в завывание шершест, потрескивают семена в коробочках. Ни ящериц, ни муравьев, хоть небо- чистый аквамарин.
Как только обогнули скалу, справа открылась панорама скал. Огромные величественные они нанизывали окатые горы облаков на острые пики и сколько выше не понять. А внизу... Душу захватывало от восторга и если не остановиться, то так и ухнешь с восторженно раззявленным хлебалом.
;Гад! Тварь крылатая! Убью!!!;бумц, буц!; Аааа!
Петька обернулся, как ужаленный, в груди забухало. Двое перепончатокрылых дубасили полуголого мужика. В одной набедренной повязке тот орал, невнятно ругаясь, отмахивался. Даже заехал одному в рыло, но тут подоспели еще двое. С трех сторон прогудели дубины - мужик рухнул, как подкошенный, взвилась пыль. Дубины месили пыльное облако, слышались смачные шлепки, хеканье. Когда пыль рассеялась, на камнях хрипело, сипел шмат мяса, растекалась лужа крови. Вокруг тяжело дышали красные черти, отплевываясь, вытирали потные рожи трясущимися лапами. На два человеческих роста скалы забрызгало кровью, Петька ощутил на губах теплое и соленое, украдкой отерся. Камнетесы в красную крапинку, угрюмо поглядывали на действо, но с места не двигались.
Из толпы выбежал маленький сгорбленный тип, даже руки не пристегнуты к общей цепи. Он пару раз суетливо пнул, заорал с негодованием:
-Как ты, смерд,  посмел покуситься!? На нашу святыню!?;слюнявые губы затряслись, дохляк задохнулся от обуревавших чувств, глаза выпучились,; на нашего несравненного, единственного и неповторимого!?
Петька толкнул соседа, спросил шепотом:
;Про кого этот огрызок?
Тот криво ухмыльнулся, указал взглядом куда-то вверх:
;Про единственного и неповторимого.
Справа зарычало, расшвыривая рабов, к ним проломился черт. Свистнула плеть, брызнула кровь. Мужик отшатнулся, зажимая рубец на плече, ссутулившись, зашагал.
Перед лицом возникла разъяренная харя со зверячьи вывернутыми ноздрями, рыкнула смрадом гнилого мяса:
;Что застыл!?
;Любуюсь,; так же грубо ответил Петька.
Подозрительно обшарив лицо, черт с хрустом вывернул шею, просканировав горизонт, хмыкнул:
;Давай, раб, смотри, да запоминай получше.
;Зачем? Или у вас солнце –редкость?
;У нас-то нет, так то у нас.
Шлепок -спину ожгло. Матерясь сквозь зубы, Петька наблюдал, как повесив кнут на пояс, довольный черт пошел вдоль колонны.
Уже третьи сутки Петька пахал, как раб на галерах. Вроде бы должен был ощутить восторг по поводу превращения обезьяны в человека, но что-то не ощущалось. То ли уже, то ли обезьяна, согласно Фрейду, живет в нас чересчур глубоко. Сидит то сидит, да нос высовывает. Пусть не совсем нос, но и руки не отстали. Будь возможность, до самого ядра б дотянулись.
...Воздух жаркий как из бани обжигал растрескавшиеся губы, взвихрял пыль. Та скрипела на зубах, забивала нос, уже превратила легкие в пылесосные мешки. В груди сипело, хрипело, клекотало. Петька шатался от собственных замахов, но бил, бил, вколачивал проклятый штырь в не менее проклятую дырку. Это обычную породу можно было сломать деревянными чопиками: всякие там граниты, базальты с габро, а белый альмазар только так. И попробуй остановись –тут же промеж ушей, как кроля, влупят –только ухи в разные стороны.
;Отбой!!!
Петька, как замахивался, так и рухнул навзничь. Кувалда бухнула возле уха, больно прищемила волосы, но Петька даже не дернулся: сон затянул, как топь.
…Под ребра пинали, что-то орали, но даже это не разбудило бы, если бы не мощный запах жареного. Петька потыкался, пополз, все еще не раскрывая глаз, ткнулся во что-то обжигающе-вкусное. И только прожевав половину, Петька обрел способность видеть. Чадно. Запах жареного смешивался с горящими поленьями, вонью немытого гниющего тела и кровью. Кирки, ломы валялись под ногами, по всей пещере согнутые спины, чавк и хруст перемалываемых костей.
Рев, смачные удары. Двое неустрашимых сцепились из-за куска мяса, остервенело лупят друг друга. Остальные мрачно зыркают, торопливо заглатывая свое, посматривают на чужое, на чертей под стенами. Те прохаживались по двое, вместо шлепков и зуботычин раздавали мясо с лепешками. Когда чаны опустели, в проход вдвинулось еще трое. Трепещущий свет факелов вычленял налитые мощью перевитые жилами мышцы, выпученные от натуги глаза, тазы с парующим мясом.
;Добавки, кому добавки!?; орали они дурниной.
Рожи страшные, ноздри дергаются, сверкают клыки. Крайние опасливо отодвинулись, а дальше заорали:
;Давай сюды, рожа мохнорылая!
Черт с мясом резко обернулся, грозно рыкнул:
;Это кто такой смелый?
Все головы пригнуло, словно колосья порывом ветра, остался один мужичок. Худющий, один кадык, бороденка клином да усы врастопырку. Пошкрябав впалую грудь, он сплюнул в дырку меж зубов, ответил независимо:
;Ну, я.
;Ну, держи.
Через пещеру пронесся жареный дух, мужик принял кусман мяса кило в пять на грудь, завалился на спину, задрав грязные пятки под гогот и шуточки:
;Смотри не подавись. Таким и убить можно.
;А мне!? Я тоже хочу мучиться животом.
;Обойдешься: у тебя и так зеркальная болезнь.
;Когда это было!?; возмутился толстяк и оттянул живот.; Вот же он болтается.
Вокруг загоготали, в том числе и черти, в толпу полетело мясо, а потом и чан.
Когда голодные насытились и даже у самых жадных лезло из ушей, когда половина сыто отрыгивала и, медленно моргая, готовилась ко сну, а вторая лежала с вздутыми, как у рахитов, животами, посередь пещеры остановился особо толстый черт ; начальника за версту видно; проревел:
;Люди, братья, ээ.., человеки! Слушайте все!
На него выпучились, как на говорящую жабу. Если что и получали, то не слаже зуботычины, а в основном хуже, гораздо хуже. Хотя вряд ли. У него оплеуха такая, что дух враз на небеса воспаряет. А трупу есть ли разница, чем его сотворили: кувалдой или молотком?
;Великий и Величайший, Властитель воздуха, Повелитель всех крылатых издал свое высочайшее повеление. Нашедшему королевский альмазар обещано щедрое вознаграждение и; черт сделал рассчитанную паузу; свобода!
Рабы настороженно переглядывались. Недоверие сменялось надеждой и так несколько раз подряд. По пещере пронеслась волна шепота: "Королевский альмазар, королевский альмазар, волшебный, чародейский…"
Мужичонка с усилием проглотил, просипел:
;А шо се за хрюкт?
;Се весьма водяный камень,; передразнил черт.; Не увидишь, пока брынцала до упора не разенкнешь.
;Куда ж больше?; проворчал мужик.; После такого обеда вовсе на лоб лезут.
…Пыль коромыслом, от непрекращающегося буханья разламывается голова. За полчаса выполнили дневную норму, а до обеда –недельную. Приемщики с перевозчиками плакали горючими слезами, а черти грязные как черти проливали реки пота, рвали ремни да ломали об их спины батоги, но помогало мало. Делать нечего –пришлось самим засучить рукава. Петька диву давался, когда видел рядом с рабом черта. И не то странно, что вместе: в такой пылюке их не особо различишь, а то, что заставило взять кайло. Про раба можно не говорить, а вот черта..,; размышлял Петька, врубаясь в скалу.; Не иначе главный пообещал место зама и звание Подлетного.
Руки едва не вывернуло, но кайло удержал, прочертив сверху вниз огненную дугу, в нос шибануло паленым камнем. Над ухом гаркнуло:
;Нашел!!!
;Я, я! Это я нашел!!!
Петьку оттерли, у стены завязалась драка. В пыли мелькали кулаки, перекошенные алчной ненавистью лица, ломы, кирки; хрустели кости, чпокало, с влажным треском рвалась ткань и Петька с холодком понимал, что не парусиновая.
Раздавая удары направо и налево, протиснулся тот самый черт, который объявлял волю Властелина воздуха. За ним свиным строем –факельная группа поддержки. Не сбавляя шага, черт махнул толстой как бревно ручищей. Петька едва успел пригнуться, над головой просвистел молот, один за другим лопались горшки с клюквой. Липкий сок залил с ног до головы, только привкус на губах соленого железа. Все, кто мог, отпрянули, черт повел по сторонам налитыми кровью глазами. Вывернутые как у нетопыря ноздри бешено дергались, с молота капала черная патока, в лужу падали неопрятные шматки.
;Нашел я. Ясно?
Рабы угрюмо сопели, переглядывались, спины сгорбленные.
;Не слышу!
;Да ясно, ясно.
;То-то.; Черт крякнул, вскинул мохнатые брови.; А это еще что?
В выпученных глазах разгорались белые огоньки. Рабы пятились, лица белые то ли от пыли, то ли от страха. Темнота, о которую Петька едва не расшиб лоб, начала переливаться, наполняться объемом. Изнутри приближалось что-то белое слепящее. Проявилась волнистая поверхность. Камень образовался, то ли как застывшая лава, то ли полз, полз дождевым червем, задумался да так и застыл. Вон даже волнистые полоски видно. Свет приблизился вплотную, уже светился весь камень, слепил глаза. Ближайшие рабы отступали, щурились, закрывались руками.
Поверхность пошла рябью, вспучилась разномастными кривыми. Те заколыхались, словно водоросли на стремнине, резко выпрямившись, обрели четкие грани. Переломы сверкнули, как сколы обсидиана, со звоном разлетелись, выпахнув волну жара. Рабы отшатнулись, только черт остался. Волосы на руках, груди затрещали, запахло паленой шерстью.
Королевский альмазар исчез, вместо него от пола до потолка полыхала стена белого огня. Камень плавился, капал, застывая на полу брызгами-кратерами. Пламя колыхнулось, обдало жаром. В нем проявилось красное грубое лицо, только зрачки горели белым
;Ты кто?;поудобнее перехватив молот, зло спросил черт.
Лицо грозно проревело сгораемым воздухом:
;Владыка гор! Повелитель всего сущего. Пади ниц, презренный червь, ибо довелось тебе узреть меня, Бога богов!
Вспыхнув, на груди и руках осыпались волосы. Черт и так красный как помидор почернел, но не отступил, из пасти вырвалось рычание:
;У нас есть владыка! Не чета тебе!
Лицо выступило из камня, а глаза еще больше: еще чуть и выпадут. Затрещало, завоняло паленой шерстью, жареным мясом. Черт не выдержал, скрежеща зубами, отступил на шаг. Лицо хмыкнуло, осклабилось длинными как кинжал клыками:
;Это Арихман что ли? Моя правая рука?
;Врешь!; черта затрясло, губы задергались от бешенства.; Врешь! Мой господин никому не подчиняется. Его воля –закон.
;Да?;брови-вихри изломались. ;А если я решу повернуться во сне, не рассыплется ли его замок, как горка пыли под порывом ветра?
Черт набычился, тяжело задышал, слова скомканные, рваные:
;Ты не знаешь.., о чем говоришь. Его твердыню не разрушить ни смертным, ни богам. Стены дворца прочнее гор, ведь камни скреплены заклятием жизни, прочней которого нет на белом свете.
От лика пахнуло веселой злостью.
;Проверим?
Демон сдвинул брови, пол под ногами дрогнул, заходил ходуном, оглушительно треснуло, стену по левую руку пересекла извилистая трещина, с грохотом вывалились валуны, раскатились по пещере, калеча и убивая. Черт враз уменьшился в размерах, посерел, помотал головой.
;Пожалуй, н..нет. Не надо.
;То-то же.; демон повел огненными очами по притихшим рабам, проревел.; Дать альмазар не могу: это не просто камень, но слово свое Арихман сдержит. Что вам обещано за него?
;Свобода.
;Что ж… Так тому и быть.
;Но как? Мой господин этого не допустит.
;Он вассал мне. А если сюзерен повинен в нарушении слова своего вассала, то обязан исправить это. Значит, так тому и быть. Вам для этого понадобится всего ничего.
;Что?
;Смелость.; на демона смотрели с непониманием. Он усмехнулся и пояснил.; Ведь чтобы получить свободу, придется пройти через меня.
Черт вытаращил глаза, рабы нервно переглядывались, отступали, прятались друг за друга. Петька, как представил сие действо, враз ощутил себя Иван-царевичем, то бишь Ванькой, что подрядился испытателем по омоложению.
;Ты что., демон, шутки шутить изволишь?
Лик стал выпуклей, изо рта вырвалось пламя, грозный рев прокатился под сводами:
;Я похож на того, кто шутит!?
Закрывшись лапами, черт отступил. Волосы сгорели, кожа на руках пошла волдырями, трещала, шкура на бедрах дымилась. Черт прихлопал народившиеся огоньки, проворчал сквозь зубы:
;Кто ж в здравом уме в костер кинется?
;Так я ж никого не заставляю. Хочешь прыгать –прыгай, не хочешь –ломай камни дальше.
Черт выдвинул челюсть, спросил холодновато:
;А мне что с того?
;То же самое.
;Хм,; черт сплюнул.; А зачем? Я служу самому Владыке Воздуха. Для меня нужно что-то иное.
;Бессмертный бессмертному?; лик расхохотался, по всему помещению прошла волна жара, тени пискнули, попрятались по щелям.; Чертовой бабушке скажи.
Черт хмыкнул, почесал лоб.
;Ну, вообще-то…
;Решайся.
Сцепив челюсти, черт протянул палец. Лик приглашающе улыбался. И чем дальше, тем коварнее становилось это приглашение. Коготь сперва покраснел, потемнел, начал дымиться. Черт отдернул руку, прошипел сквозь зубы что-то недоброе.
;Что, горячо?; участливо осведомился демон и тут же утешил,; это еще пылинки, камни будут впереди.
;Это как?
;А когда весь впрыгнешь,; рабы с чертями переглядывались, криво улыбались. Демон поспешил добавить. ;Тут, правда, все от скорости зависит,; огненный взгляд обежал пещеру. ;Сталевары знают, что если махнуть рукой, то даже расплавленный металл покажется теплой водичкой. Вот как я дую…
По пещере прошла волна обжигающего жара. Глаза вмиг высохли, волосы на голове затрещали, ресницы опалило. Черт стоял красный, как вареный рак, волосы на груди дымились. Он открыл глаза, с трудом разлепив запекшиеся губы, прохрипел:
;А если не очень быстро?
;Сейчас покажу…
Черт выставил руки, торопливо выплюнул:
;Нет, нет, о Великий горный Бог, я уже представил.
;Ну, и?
Черт нервно сглотнул, в глазах мучительное колебание, наконец, мотнул головой:
;Нет. Больно грань мала. Острее моего рога.
Лик нахмурился.
;Еще торгуетесь! Может, когда со скалы свалитесь, где-нибудь по пути соломки прихватите?
;Почему бы и нет?; черт ухмыльнулся.; Если возможность есть.
Лик поскучнел, пожал плечами. Хотя какие у огня плечи? Однако, ощущение было именно таким.
;Как знаете.
В пещере враз потускнело, огонь сузился, начал отодвигаться вглубь скалы, с каждым мгновением становилось темнее. За спиной загомонили, черт обернулся, торопливо крикнул:
;Эй-эй, погоди! А завал!?
Спустя пару секунд от махонького огонька докатилось едва слышное:
;Завал, как завал. Вам надо, вы и разбирайте.
Черт ругнулся, заорал вдогонку:
Великий Бог, я переду-у-умал!
Огонек замигал и… погас, срубив подпорки. Сверху упал черный полог миазмов, концентрированного пота и страха. В двух шагах яростно матерился черт. Слышалось сопение и движение по меньшей мере десятка тел. Кто-то из народа выдал в пространство глубокомысленно:
;А ведь мы так задохнемся…
;И где что разгребать, ;поддакнули,; нихрена не видать.
;Подсветить бы… ;вздохнул черт тоскливо.
Ему с готовностью предложили:
;Запросто! Только лоб подставляй. Эй, Рахиль, тащи кувалду.
Черт обомлел от такой наглости, но через пару секунд взревел:
;Кого!? Какую еще кувалду? Я вам покажу… кувалду! ;ярился черт. ;Дайте только свет зажечь!
;Дадим,; зловеще пообещал голос,; дадим… Как не дать, когда просят.; и продолжил деловито.; Рахиль, готов? Хорошо. А ты, Фауст, бери кайло помощнее. Как только воссияет, вгоняй его начальнику по самые ограничители.
;Зачем?; пискнуло из тьмы испуганно.
;Глаза на лоб полезут –лучше видно будет.
;Аа…; протянул Фауст.; Тогды ладно.
;Да вы!... Да я!.. Да как вы смеете!?
;Очень просто. Смеем. Да, гм, смеем.; застучали камешки, зацокали копыта, кто-то охнул. Тот же голос попросил брезгливо.; Только не надо вот этого, не надо. Все равно ж поймаем. Так что результат будет, но уже с добавкой.
Внезапно стало светлее. Петька сперва разглядел черные контуры, потом на черном проступили бледно-серые лица с угольными тенями под блестящими глазами. По пещере пронесся шелест:
;Возвращается, Владыка гор возвращается…
Огонек разгорелся в шар, что вырастал, как снежный ком, и на счет "три" занял всю стену, в тот же миг проступило лицо, опалило сухим жаром:
;Уф…ф! Загоняли старика. На другой стороне шарика сынок мой младший расшалился. Еле успел приструнить, а то уже полматерика пеплом осыпал да лавой залил. Вижу на челе твоем согласие.
 Черт криво усмехнулся, потрогав фингал, буркнул:
;Еще какое.
;Добровольное?
;Куда уж больше. Но сперва,; в голосе черта проскользнуло злорадство,; окажем честь самому достойному.
Петька вздрогнул: огненный взгляд хлестнул, как бичом.
;Аа… Человек… Добро, добро. Но только, как слышал, должен сам хотеть.
;Конечно, хочет,; черт украдкой показал кулак, за спиной угрожающе сопели.
Петька покосился через плечо. С боков придвинулись, челюсти выдвинуты, губы сжаты в линию. Сразу видно, что ребята серьезные. За права человека борются всеми доступными способами. Краем глаза Петька видел, как торопливо разбирают завал, гупали, скрежетали камни, сдавленное дыхание. Уклониться не дадут –это и ежу понятно. А буду ерепениться, силком запихают. Все отсрочка.
;Согласен.
;Точно?
Все помрем,; промелькнуло в голове,; а так хоть крохотный, но шанс. Не только выжить, но и увидеть Светланку. Под ребро кольнуло, в сердце заныло. Петька вздохнул:
;Да.
;Ну, что ж. Не будем тянуть, а то твой друг заждался.
Петька сжал челюсти и прыгнул в огонь. Последнее, что увидел, это кислая рожа черта, затем все вспыхнуло, ожгло каждую клеточку. Петька заорал, но гортань вмиг иссохла, легкие вспыхнули и вылетели черным пеплом.
…Теплое как околоплодные воды море приняло Петьку без плеска, обняло ласково, нежно. Ему было хорошо, покойно, рядом покачивалась смеющаяся головка самой лучшей девушки на земле.
Тук-тук. Кто-то толкал снизу. Или на порог наскочил? А теперь сверху… Что за птиц водоплавающий? Петька тряхнул головой ;не помогло; приоткрыл глаза, хотя вроде бы открыты, распахнул во всю ширь, тупо смотрел.
Он лежал в чем-то белом. Вроде бы снег, но почему тепло? Сверху прыгали, слышались какие-то глухие звуки, Петьку тормошили. Он перевернулся на спину, глаза запорошило, тут же смахнуло. Перед ним мелькнуло розовое полотенце, молочный ряд клыков. Все это отодвинулось, сформировалось в широченную улыбку.
;Щен,; просипел Петька.
Тот неистово завилял хвостом, всем задом, поросячьи завизжав, кинулся на грудь, излизал всего, испрыгал. В рот попали снежинки, Петька закашлялся, его перегнуло пополам, а в голове смутная мысль: "И почему не растаяли?"
Попробовал встать, но руки-ноги двигались, словно колоды. То ли отлежал, то ли отсидел, но ощущал лишь сам факт движения. Щен скакал, как Мартовский заяц, прыгал на грудь, пытался лизнуть в лицо, Петька с трудом удерживался на ногах. Чтобы не свалил, пришлось на руки взять, так тот чуть с ума не сошел от счастья: вылезал все лицо, уши, скакал, прыгал, забывая, что уже весит как упитанный подсвинок. Петька отбивался, одновременно с холодком отмечая, что чувствует вылизывание, как вымоченное в клею вафельное одеяло. Влаги, правда, не ощущал, но лицо стягивало конкретно.
Выпустил Щена, начал щупать себя. Пальцы не гнулись, руки промахивались. Но вот от кончиков пальцев на ногах  пошла вверх волна мурашек. Горячее, еще горячее. Они прокатились по всему телу щекочущим цунами, скрутив в бараний рог, бросили Петьку в сугроб. Он стонал сквозь зубы, судороги били смертным боем, но постепенно отступали, переходили в дрожь. Вокруг скакало, повизгивало. Зубы стучали да порой так виртуозно, что аж сам заслушивался.
Каждую клеточку сотрясал жуткий холод. Петька с тоской вспоминал каменоломню и шутника демона. Если это называл свободой, то в дупу ее по самые брынцала.
Петька брел, наклонившись навстречу ветру. Тот свистел, завывал, гнал над головой низкие черные как грех тучи, сек лицо ледяной картечью. Глаза покраснели, слезились, на ресницах намерзали сосульки. Ноги с хрустом прорывали наст, проваливались по колено. Если аккуратно перераспределять вес, то и поверху можно было. Но в такую погоду не до ювелирности. Чуть сильнее порыв, и покатит снежным комом. И равновесия то не удержать: стоит оступиться, проваливаешься уже по развилку.
Лицо распухло красное, словно натертое наждаком, веки набрякли. Петьку болтало из стороны в сторону: видите ли Щену на ручках не удобно. То лапку придавит, то холодно, то душегрейка не сходится, хотя совсем недавно ползал в ней, как в берлоге.
Петька несколько раз падал, скрипел зубами, сдавленно ругался, но постепенно разогрелся так, что снежинки таяли, не долетая.
…Снег посыпал частый, замело, запуржило. Над головой ворчало, словно в небесной берлоге ворочался, не мог уснуть медведь, а Петька пер, проталкиваясь сквозь встречный ветер, как ледоход в Арктике. Ветер завывал по сторонам, толкал в грудь, как тараном, пытался сбить и сбил бы, если бы не заанкерился по колено в снег. Если бы, если бы… Если бы не такой дурак, сидел бы в кафешке и хрустел раками под пивко. И дернул же черт! Петька криво усмехнулся, споткнувшись обо что-то, сделал пару торопливых шагов.  Снежные мухи мельтешили, в прорехи показалось желто-красное и тут же пропало.
Петька проломился сквозь снег, сердце стукнуло, учащенно забилось. Полузатухший костер, рядом сучья, по другую сторону ворох шкур. Вдруг он зашевелился, внутри запищало, закряхтело. Петька подкрался, Щен вытянул шею, спеша увидеть вперед папочки. Не спуская глаз, Петька подобрал сук, разворошил сверток. Тот распался, неровный свет костра упал на толстенькую рожицу младенца. Черные глазенки тут же нащупали Петькино лицо, рожица скуксилась.
;Уа, уа!!!
Внутри стиснулось. Петька застыл, не зная, что делать. Мысли метались всполошенные, как куры при виде лиса. Ребенок… Откуда? И почему один, где родители? Петька быстро огляделся; в пределах видимости, этак шагов на десять; никого. Бред! Может, сейчас появятся? Петька напряженно вслушивался несколько минут, но различил лишь завывание вьюги и негромкий треск костра, осторожно присел.
;Привет, малыш. Ты чей такой красивый?; а тот ревет, надрывается. Петька выпустил Щена. Тот бухнулся на обе лапы, тут же подогнул одну. Нос дергался, песик тянулся мордой к ребенку. Петька взял малыша на руки вместе со шкурами, прижал к груди. Тот орал, сучил ручонками, дрыгал ногами. Укутав ребенка в шкуры, Петька подбросил сучьев в костер.
Через пять минут стало теплее, белые сумерки отступили шагов на пять, там завывали, бросались хлопьями. Костер шипел, стрелял в ответ искрами. Ребенок затих, тыкался пятачком в грудь, видимо, сиську искал. Где ж ее взять?; думал с тоской Петька.
Ребенок засопел, захныкал, Петька покачал, посюсюкал, но тот лишь сильнее.
;Черт,; прошептал Петька и повторил с бессильной злостью,; черт!
Спать хотелось зверски –прям рубило. Но Петька сжал зубы, шагнул в завывающую тьму: малышу нужны родители. Меж тем пурга перешла во вьюгу, ветер валил с ног, рвал одежду, толкал то справа, то слева. Щен то путался под ногами, вызывая сдавленную ругань, то пропадал во тьме, и тогда сердце сжималось от беспокойства. К счастью, возвращался. Ребенок кричал, плакал, но через пару часов затих. Петька забеспокоился, потормошил –в тряпках зашевелилось, захныкало –с облегчением выдохнул.
Постепенно пурга стихла, видимость улучшилась, растолкала до предела виднокрай. Петька поднял голову. Бескрайнее поле самоцветов на белом кварцевом песке смыкалось на горизонте с черной патокой, в которой искрились, подмигивали рубины, алмазы, яхонты.
Все красиво, даже изысканно прекрасно. Остановиться бы да полюбоваться, если бы не ситуация.  Шея гнется, под ответственностью трещит хребет. Словно взвалили наковальню. Да и в животе такая же, но с сотню лет пролежавшая в вечной мерзлоте.
Над головой луна сияет, превращая льдистые кристаллы в россыпь сокровищ. Ей что, ей в таком холоде привычно, для луны такой мороз –жара июльская, а у меня пальцы коченеют, уши хрустят, пытаются в трубочку свернуться. Интересно, если металлическими палочками постучать, можно ли "Вечерний звон" съиграть? Петька хмуро усмехнулся, побрел дальше.
Час прошел, два или три –не понять. Перед глазами все тот же серебристый наст. Движется рывками, пытается удержать за ноги. Да и наверху, наверное, та же чернота с вкраплениями звезд. Почему "наверное"? Да проверить никак: спина закостенела. Однако, луна светит, значит, небо ясное. 
Жутко мерзли конечности, особенно пальцы на руках и ногах. Постепенно прошло, но вместе с чувствительностью. Даже пару раз проверял, но нет, все на месте. Прошло еще сколько-то времени и перестал чувствовать ноги, но все еще двигался, двигался…
Огоньки на фиолетовом фоне рванулись вверх, на Петьку надвинулось белое, кристаллики соли царапнули глаза, сразу стало тепло, уютно, веки сомкнулись… Кто-то теребил, тормошил, но Петька уже плыл в околоплодных водах, ему было хорошо и привольно. И выбираться из материнского лона не хотелось совершенно. Но пришлось. Резко, неожиданно, словно свалился в плацкарте с третьей полки. В тело вонзилась тысяча острейших игл. Такие видел на выставке садомазохистов в Сен –Жермене. А сейчас ощущал себя тем, кому посчастливилось взглянуть изнутри железной леди. Нечто похожее, но только сугубо местное –это "итальянский сапожок". А тут, можно сказать, удовольствие в комплексе.
Боль волнами прокатывалась по телу, как бильярдный шар, выбивала стон сквозь зубы. Петька выл, катался по полу, пальцы бороздили по доскам, ногти трещали. Вокруг мелькало черно-серое, пахло дымом и стряпней. Надрывный огонь приутих, Петька замер, перевалился на спину. Грудь бурно вздымалась, в легких сипело, как в кузнечном горне, воздух царапал горло, обжигал небо. Приблизилось шарканье, на грудь упала тень, проскрипела, как несмазанное колесо:
;Очухалси, кашатик?
Петька вздрогнул, из марева выступило морщинистое лицо, огромный нос и два зеленых глаза. Петька повел взглядом по сторонам.
;А где?..
;Ребетенок то?; бабка ощерилась, зуб такой же длинный, подняла морщинистые руки. Укутанный в серое тряпье младенец мирно посапывал, розовые щеки лучились здоровьем.; Спит. Напузырился и спит. Чего ему еще?
Петька привстал, голова кружилась, настороженно переспросил:
;Напузырился? А чем?
;Чем-чем,; чуть смущенно проворчала бабка,; молоком.; она мотнула головой в угол, где визг и топот,; у Ведьмы с избытком, хоть своих с пяток да твоего пригрела. Эй, сорванцы! Подь сюды!
Затопотало, из угла выметнулась лохматая стая. Петьку вмиг окружило восторженно-визжащее, обслюнявило всего, облизало.
;Ну, тихо, вы, тихо!; прикрикнула бабка. Псы прыгали, визжали, пищали, кувыркались, наскакивали друг на друга, трепали с грозным рычанием за загривки, едва ни сбивали с ног. Бабка замахнулась клюкой. ;Да тихо вы, окаянные!
Псы припали к земле, огромная лохматая собачища бухнулась на зад, высунув на полметра язык, часто-часто дышала, улыбалась во всю пасть. Один Щен не успокаивался, скакал, как лягушонок, лизался.
Болезненно морщась, Петька потрепал его по загривку, почесал за ушами. Щен разомлел от счастья, положил голову на колени. Петька дернулся, по лицу прошла судорога: все тело в трупных пятнах, мясо отслаивается кусками вместе с кожей.
;Садись, милок, за стол, рассказывай.
Бабка пододвинула блюдо с мясом, на нем лытка, что два Петькиных бедра. Прикинув размеры зверюки, Петька мысленно присвистнул, с опаской покосился на бабку. Та ощерилась –у Петьки чуть нож из рук не выпал, под ложечкой заныло.
;Бабуль,; спросил он враз осевшим голосом,; вы не родственница случайно бабы Агафьи?
Старуха отожрала кусок, что коню мог бы пасть заткнуть, осведомилась с прищуром:
;Эт какая Агафья? Из Светлолесья что ль предгорного?
;Да, наверное.
;Тогда, да. Все мы в родстве, но она в самом деле сестра мне. Давненько, правда, не виделись,; взгляд бабки ушел в пространство.; Интересно, какая она сейчас…
 ;Такая же красавица, как и вы,; сказал Петька с самым честным лицом.
Бабка понимающе хмыкнула, кивнула на стол:
;Ешь, ешь, разговоры потом будем разговаривать.
Сперва по волоконцу отщипывал, а потом разохотился, в животе забурчало, всадило когти, зубы. Челюсти заработали, как компостер, Петька сметал еду со стола, как лесной пожар. Опомнился только тогда, когда блюдо опустело, а пальцы швырнули голый мосол под стол. Ведьма покосилась с ужасом, волоча по полу раздутое пузо, заковыляла в угол. Щенки, смешно косолапя, за ней. Щен проводил честную компанию тоскующим взглядом, но Петьке не изменил. Улыбнувшись, Петька потрепал его по загривку, подтолкнул:
;Беги давай,; Щен оглянулся, в глазах недоверие, хвост несмело вильнул.; Беги. Я ж вижу, где твоя душа.
Щен лизнул пальцы, с визгом ринулся вдогонку. Замыкающие оглянулись, шерсть на загривке вздыбилась, из горла вырвалось рычание. Щен налетел с ликующим визгом, повалил сразу троих, исчез рычаще-клыкасто-мохнатом клубке. Ведьма приоткрыла один глаз, подняла ухо. Последив несколько секунд, она утомленно вздохнула, со стуком уронила голову на пол. Малыш заворочался, скуксился, начал хныкать.
;Шшш,; бабка качала карапуза на руках, но тот не унимался, тогда запела гнусаво,; спи, мой малыш, усни, в небе зажглись огни.., ;но то не унимался, ревел, сучил ногами, размахивал пухлыми ручонками, разевал беззубый рот.; Ишь свиненок! Опять жратаньки захотел.
Бабка с кряхтением поднялась, проковыляла к собакам.
;А ну-ка!; она отпихнула двух бутусов, приложила ребенка к задним соскам. Тот задвигал головенкой, присосался, зачмокал.
Ведьма обнюхала нового сыночка, лизнула в лысину.
;Ну, рассказывай.
Петька хлопал глазами, оторопело смотрел на старуху, что мгновение назад была средь собак, а теперь макала лепешку в мясной сок. Старуха перехватила взгляд, с усмешкой успокоила:
;За детенка не боись: прижился. Еще денек, другой и станет для Ведьмы таким же щенком.
;Да не боюсь я, не боюсь, только…
;Что?
Петька помялся, но ответил:
;Не станет ли таким же зверенком?
;Не станет,;заверила бабка.; Я прослежу.
;А…
Бабка взглянула с прищуром.
;Или с собой хочешь забрать?
Петька вспомнил поход, содрогнулся от макушки до пят.
;Вот, вот. И я думаю, что его лучше здесь оставить. Какой-никакой, а уход, накормлен да напоен будет. В тепле опять таки.
Петька покивал, стыдливо опустил глаза. Взгляд скользнул по земляным стенам, свисающим сверху, вылезающим с боков корням. От очага шло тепло. Под его потоками корни шевелились, то пропадали, то высовывались из клубов дыма. В очаге потрескивали поленья, стреляли искрами, но даже не коснувшись пола, те гасли во влажном воздухе. Сквозь все это пробивались завывания. Видать, метель разыгралась не на шутку.
Старуха укрыла ребенка шкурами, но тот распахнулся: с двух сторон грели щенки. Они попискивали, сопели во сне, дергали лапками. Чем-то они были похожи. Если не присматриваться.
;Судьбу пытаешь или от дела лытаешь?
;Да как сказать.,; Петька почесал репу,; к людям пробираюсь.
Взгляд бабки стал острым как у рыси, в глазах зажглись желтые огоньки. Бабка оглядела Петьку с ног до головы, даже во внутренностях щекотно стало. Она прикрыла глаза, пошевелила губами, словно собирала слюну, медленно выговорила:
;Че-ло-век… Человек… Последнее творение Бога. Что вскинулся? Бога, а не богов. Смекаешь разницу?
Петька пожал плечами, нервно усмехнулся.
;Сказано так, словно те, которых много, лишь сопливые щенки по сравнению с Богом.
;Так, все так. Хотя некоторые обладают огромной силой, но это лишь капли мощи Творца.
;А сам Творец?
;Что?
;Кто-нибудь его видел?
Бабка всплеснула руками.
;Как пылинка может увидеть горы, а капля океан?
Петька дернул плечами, ответил уклончиво:
;Если с небом сравнивать, то мы меньше мурашей. Однако, же познаем. Хоть и кусочками, но все же.
;А есть ли, милок, уверенность, что полученная картина истинна?
;Конечно!; оскорбился Петька.; Мы что ж совсем дураки?
Бабка хмыкнула, потрепав по холке подбежавшего Щена, осведомилась:
;Как добираться думаешь?
;Как, как… Ножками.
;В такую погоду?; не поверила бабка.
;А что делать?; Петька грустно улыбнулся, мол, "Се ля ви" такое, сказал со вздохом.; Эх, хотя бы лыжи.
;А что это такое?; заинтересовалась бабка.
;Две дощечки с загнутыми носками. Широкие и тонкие. Если надеть, в снегу не провалишься. Еще палки можно, но если нет, то нет.
Пожевав губы, бабка протянула задумчиво:
;Да, человек… Сразу видно… Только вы придумываете такое, что и на голову не налезет,; она пошевелила ушами.; Нет, такого нету. Однако, подсобить смогу.
Петька потемнел, осведомился с сарказмом:
;Как? Вместо меня пойдете?
;Вместо тебя, ;уточнила бабка,; не пойду. Но подсобить подсоблю. Собирайся.
Петька развел руками.
;У меня, как у чуваша…
;Что?
;Только, гм., Щен да душа.
;Ну.., коли так, тогда пойдем.; Петька покосился в угол. Малыш спал без задних ног: голова на собаке, а ручонки на щенков закинул.; За него не волнуйся, иди открывай ляду.
;Щен, за мной!
Тот вскочил, виляя задом, подбежал. В глазах вопрос: "Что надобно, старче?" Петька погладил выпуклый лоб, исподлобья оглядел ляду. Крышка подперта поленом, значит, открывается вовнутрь. Деревянные втулки держат ее в выдолбленных проушинах. Ногой выбил полено –крышка просела, но на палец, не больше. Рывок вниз –крышка тукнула о стену, посыпалась земля, а на ее месте снег вровень с косяками. Петька присвистнул, покосился по сторонам. Прямо у входа –лопата. Начал колупать –снег падал глыбами, задуло холодом, изо рта повалил пар. Ноги засыпало по колени, стало светлее, с роем снежинок в отверстие ворвался ледяной вихрь. Щен скульнул, сел на толстый зад.
;Ну, что?; проскрипело из-за спины с насмешкой.; Еще не передумал?
Петька стиснул челюсти.
;Нет.
;Тогда пошли, неча избу выстуживать.
…Снег валит густо, тает на голых руках, падая за шиворот, стекает по хребту холодными струйками. Петька передернул плечами, ускорил шаг. Щен носился вокруг, с хрустом проминал наст, подпрыгивал, хватал улыбающейся пастью крупные белые перья.
;Стой, кашатик.
Петька обернулся, вскинул брови. Сквозь густые хлопья виден лишь силуэт, хотя старуха не дальше, чем в пяти метрах. Она сделала пару шагов, вычленилась белая, словно продолжение этого мира. Если бы отвернулась,; невольно подумал Петька,; не отличил бы от холмика… могильного. Петька отвел взгляд, сказал, пряча насмешку:
;Как близко. А я боялся…
;И не зря.
Осклабившись, старуха взмахнула руками, выкрикнула что-то тарабарное, рубанула ладонью. По ушам ударил оглушительный свист, с шипением наст у самых ног распороло, снизу вырвался огненный меч, пронзил облака и исчез. На его месте провал, ущелье метров десять в ширину и длиннее раз в десять. Стены ровные, за ними кипят, клубятся облака. На дальней стороне они оранжево-красные снизу, потом фиолетовые, а дальше уже серые, белые. Если взгромоздить друг на друга три столетние сосны, то лишь тогда корни последней свесятся в пустоту, в которой так далеко, что сложно сопоставить, виднеется трава и поблескивает голубая нить. Во внутренностях похолодело, Петька застыл, боясь шевельнутся. Снизу подымался теплый ветер, толкал в подбородок.
Щен свесил голову, волосы на загривке встали дыбом. Помахивая перепончатыми крыльями, под провалом пролетал дракон. Щен рыкнул для проверки, но дракон не среагировал: далеко. Тогда Щен зарычал сильнее, грозно, дернулся вперед, словно прямо сейчас прыгнет на спину этой лягушке-переростку и ррразорвет на мелкие клочки.
;Куда, дурачина!?; Петька оттащил Щена. Тот грозно рычал, упирался, тем более, что папочка держит, можно расстараться вовсю.
Петька схватил Щена за плечи, а потом для надежности на руки взял. Ну, тот вовсе расхрабрился. Рычание зарождалось в груди, прокатывалось вибрацией по горлу и вырывалось из пасти таким, что у Петьки поджилки тряслись. К счастью, змей скрылся, но Щен еще некоторое время, можно сказать, бил себя лапами и клялся усех порвать, как легендарный предок Тузик грелку.
Бабка посмеивалась, серые рысьи глаза внимательно следили за ними. Петька повернулся, вместе с Щеном сердито уставились на старуху. Снег от теплого воздуха растаял, шкура липла к телу, но старуха стояла все такая же: ни волосок не дрогнет, ни снежинка не растает –белая, как копна в ноябре.
;Ну, и чо?
;Вниз тебе, милок, надобно.
Глаза полезли на лоб, Петька выглянул за край. Только лететь –проголодаться успеешь, а брякнешься –и пятна мокрого не останется, разве что кисея розовая. В ушах зашумело, Петька почувствовал дурноту, отодвинулся на ватных ногах. Сглотнув подступивший комок, спросил хрипло:
;Вы что.. с дуба рухнули?
Старуха осклабилась.
;Я, нет. А вот тебе, кашатик, придется.
;Ничего себе дубок,; пробормотал осевшим голосом Петька.
;Иль боишься?
Петька сжал зубы, зыркнул исподлобья. Что вы все на понт меня берете? Сговорились что ли?
;Боюсь.
;Значит, остаешься?
Была б ты лет на триста моложе, я б еще подумал.
;Нет.
;Почему?; Петька ухмыльнулся, сделал шаг.; Стой, бедовый! Куды!?
Перед лицом мелькнули когтистые лапы. Они рванулись, вжикнули вверх вместе с вытаращенными глазами и слюнявой пастью с единственным зубом.
;Потому!; выкрикнул Петька, пронзая облака.; Потому!
Его вынесло на простор, встречный ветер раздувал ноздри, выворачивал веки. Щен обхватил руку лапами, вцепился в шкуру зубами. Пару раз перевернуло и понесло грудью навстречу приключениям. Мы ж скромные не ищем приключений на свою жопу. Просто никак: она сзади. Петька летел гордый, будто пингвин, и неотвратимый, как боеголовка от С-300. Трава, что вырастала на глазах, приобрела индивидуальность, из волн вычленялись гарпуны ельника. Ниточка расширилась до ручейка, стали видны белые барашки –пороги.
Петька уже наметил место для их памятника, хотел Щену показать, но тот не желал разжмуриваться ни в какую. Опа! Справа, откуда ни возьмись, лебеди белым клином. Летят себе, крылами машут этак неспешно. Сволочи слепошарые! Из-за тучи что ли?
;Ааа!!!
Стая стремительно надвинулась –удар, хруст, истошное курлыканье! Глаза залепило красным, а рот полон перьев. Петьку крутило, вертело, птичьи крики унеслись вверх, он моргал, отплевывался: не помирать же вслепую, как крот поганый.
Воздух ревел, серо-бардовое поменялось с зелено-красным несколько раз, прежде чем красная пелена спала с глаз и тут же зеленое метнулось навстречу.
;Аа!;хруст, треск, запах хвои и перепрелого мха сплющил, смял тело в ком боли и погасил сознание...
Удары сотрясали тело, из ушей будто выдернули пробки -Петька едва ни оглох от яростного лая. Петька лягнул, заорал, еще не очухавшись:
;Щен! Ты что, собака, очумел совсем!? Папку родного пинать! Да еще гавкается. Никакого уважения к старшему поколе...ых!
Под дых саданули так, что на миг вылетел в астрал. А когда пришел в себя и выглянул наружу, то захотелось обратно. Или хотя бы, как страусу, чтобы не слышать и не видеть.
Три острия разошлись, на кончиках прыгали не к месту веселые   зайцы. Наконечники переходили в копья, зажатые в мускулистых загорелых руках. Петька обвел троицу бараньим взглядом, спросил нерешительно:
;Щен?
У худощавого задергалось веко. Белый шрам, рассекающий наискосяк лоб, пустую глазницу, скулу, налился кровью, стал похож на пиявку.
;Ах, ты ж, тварь бусурманская!
Петька зажмуился. Ну, все, ;мелькнуло паническое,; сейчас мне мозги вправят. Похоже здесь не знакомы с песней ''Оставайся сама собой, оставайся такой, как есть...''
;Пан Кичинский, постой, не спеши,; пророкотал бас. Наверняка мрачного здоровяка. Не самого большого, конечно. Тот, судя по размеру кулаков, если мычать научился, и то хорошо.
;Но он меня, ''Меня!'', оскорбил!
Петька приоткрыл глаз. Точно. Лицо нервного горит ненавистью, зубы скрежещут, копье подрагивает, у глаз тясется острие.
;Порешить всегда успеем,; успокоил здоровяк.; Давай сперва узнаем, кто, что да откуда.
Ноздри Кичинского задергались, белые губы выплюнули с ненавистью:
;Да что тут непонятного?! Следов нет, разве что эти.
Он махнул куда-то вверх, Петька зыркнул следом. Везде зеленый хаос, лишь над ним в далеком далеке пробивается солнце, виднеется голубой клочок в обрамлении поломанных веток. С изломов капает белое, вокруг вьются жужелицы, запах смолы сбивает с ног. Петька поморщился.
;Что, не нравится?
;Пахнет..,;выдохнул Петька ртом,;сильно.
;Пахнет! Ха-ха-!!!; с сардоническим хохотом передразнил Кичинский.;  И это называешь "Пахнет"!? Здесь не просто пахнет, а воняет так, что мы с Тарасом, хоть и не самые лучшие нюхачи, даже в средних не числимся, и то услыхали за версту. Наломал, а теперь "пахнет". Уу, супостат!
;И что, из-за этого такая паника?; удивился Петька.; Да зарастет через пару лет. Еще пышнее станет.
;Зарастет..,; проворчал Кичинский.; Чужака сразу видно. Лес –дом наш родной, а ты: "Зарастет". А ну, вставай!
;Как ты это представляешь?
;А вот так!
Кичинский поднял Петьку пинками, погнал в лес. Через кусты, заросли крапивы. Петька шипел, стискивал зубы, но ломился вперед. Одна радость –когда нырнули в кусты черемухи, Кичинский так получил по харе, что бурчание обрезало, как обух перешибает плеть. Петька злорадно улыбался, сзади ржали, как брабандские кони, но веселье было испорчено. Петька всеми фибрами ощутил приближающуюся к заду опастность, но отклониться не успел. В следующее мгновение в 3D увидел себя на поле брани. За спиной клубы дыма и огня, старинный лафет с чугунной пушкой. Весь в вензелях, с амурчиками, что целятся вслед ядру, которым и был в этот момент Петька. А на пути банальнейшая ель. Свист в ушах, ветер в голове. Да чтоб я, да не снес! Правда, вековая,; отметил Петька краем сознания, ; а трещины мало уступают Авзацкому ущелью.
Хрясь!!!
Истинно говорят:"Не родись красивым, лучше уж счастливым",; в помутнении думал Петька, сползая рожей по стволу.; Красота преходяща, а счастье вечно… Ну, пусть спорадически, но это даже лучше. Все оценивается в сравнении.
Петька рухнул на спину, дыхание вышибло. Перед глазами зеленое с голубыми проплешинами, искрится по периметру желтым. В ветках чирикают, шебаршатся, сверху падают иголки, кусочки коры. Все это прилипает к морде лица, Петька боялся представить, как выглядит. С другой стороны под спиной мягкий, прохладный ковер. И что может быть лучше надежной земной тверди. Вот оно счастье. А вот и его перерыв.
Сверху нависло лицо Кичинского. Ноздри дергаются, пар буквально обжигает.
;Лежишь!? А ну, вперед! Вперед я сказал!
Голова содрогнулась от удара, в ушах звон, перед глазами черные мухи. За шиворот рванули, швырнули вперед, как котенка в пруд, разве что камень на шею не надели.
Ноги, как шпагетти, Петька запинался, пару раз почти падал, но всякий раз хватали за шиворот, а мощный пинок создавал в мозгу картину: "Ящерица, бегущая по воде",; и острую к ней зависть, ведь под лапами у нее гладь. Хоть и с барашками, но тут же вообще колдобина на колдобине.
За спиной топот, хрипы, сипы, треск сучьев, задыхающиеся переговоры:
;Слышь, пан?..
;Чего?
;Рычит.
;Пусть,; буркнуло в ответ недовольное.; Скоро Лосенок примчится со сворой. От него и мышь не схоронится.
;Если только в мурашнике.
;Ха-ха, хо-хо!; вторили ему. ; В муравьиных кишках!
Петька бежал молча мрачный как грозовая туча. С каждым прыжком с волос срывались едкие пахучие капли, собирали шлейф мошкары, комарья. То и дело сзади раздавались шлепки, матерки вперемешку с треском, шелестом. Вдалеке послышался одинокий вой, какой-то шум. Он двигался как-то наискось и уже минут через десять стал четче, громче, Петька различил тявк. Один, второй, третий.., десять. В груди сжалось, тоскливо заныло. Из общей своры выделился треск, стал целенаправленно приближаться.
В момент, когда выскочили на полянку, из кустов проломился длинноногий весь какой-то угловатый парень с голубыми глазами. Когда тот скакнул через двухметровую валежину, Петька не поверил сам себе. Парня вознесло метра на три, вморозило в воздух, как в "Матрице", взметнуло полы безрукавки, соломенную копну. В следующее мгновение он мягко приземлился, но почва дрогнула, словно рухнул метеорит. Если и поменьше Аризонского, то ненамного. Парень окинул Петьку беглым взглядом; в глазах мелькнуло сочувствие, подбежал к своим.
;Пан Кичинский, пан Кичинский, ;голосок задыхающийся, ломкий, как у подроска. Каков же будет, когда вырастет,; с содроганием подумал Петька.; Пан Кичинский, мои псы окружили звереныша! Хотите посмотреть?
Кичинский прислушался к громкоголосому тявку, бесцветные глаза нащупали мрачного Петьку, губы дрогнули в торжествующей усмешке.
;Да.
;Тогда идите за мной,; и повторил, словно глухим,; строго за мной.
;Да знаем, знаем,; Кичинский раздраженно отмахнулся.
Кряжистый с Медведистым серьезно кивнули. Похоже собачки тоже того… левитируют. Петьку зажали промеж Кичинского и Кряжистого, великан замыкал, а Лосенок то и дело отрывался, нетерпеливо оглядывался. Кичинский спешил, но лес –не чисто поле, сильно не побегаешь.
;Отрастил ходули,;бурчал он, навернувшись в очередной раз, ;только по болоту прыгать.
;Не даром мамку Цаплей прозвали.
;А батю –Косым!
;Ха-ха!
Лосенок обиженно сопел, выражал всей спиной неодобрение, но шаг сбавил. До места тявканья оставалось метров двести, не больше, когда Лосенок вскинул руку. Все замерли, кроме пана Кичинского. Тот подошел к провожатому, что морща лоб, смотрел куда-то вдаль, спросил нетерпеливо:
;Ну, что там?
;Кабана… подняли…
;Тю на тебя!; Кичинский сплюнул.; Тебе-то какая разница? Ты еще про хрудлей расскажи, корнегрызов.
Лосенок оживился, но взглянув в свирепеющее на глазах лицо, сник, забормотал виновато:
;Тот сюда ломится, а за ним Великий Князь.
Кичинский аж подпрыгнул:
;Дурилка! Это ж то, что надо! Представим пред светлы очи нашу добычу, отчитаемся по-быстренькому и на охоту. Вон глянь на Кирьяна с Михеем: слюнями изошли.
Петька покосился через плечо. Глаза горят, ноздри дергаются. Зверье. На двух ногах, но все еще зверье. Ишь почуяли запах крови.
;Тогда поспешим: добычу еще поймать надо.
;С твоими псами,; удивился Кичинский,; да не поймать? Да они беса из-под земли достанут.
Лосенок заулыбался от уха до уха, припустил через кусты, остальные за ним. Мрачный ельник, окутанные паутиной черемухи словно специально загородили дорогу. Поднырнув под ветки, Лосенок просочился у самой земли, как дым. Чертыхаясь, Кичинский полез за ним. Внезапно лай поднялся десятка на два децибелл, сместился вправо, сместился влево, замер, в нем появились истерические нотки. Лосенок остановился перед стеной крапивы в полтора человеческих роста, напряженно прислушивался. Из кустов выдрался Кичинский, запыхавшийся, злой как черт, тут же рявкнул:
;Ну, и чего? Чего замер то!?
У Лосенка встали дыбом волосы на загривке, показались мохнатые волчьи уши. Они задвигались, прядали, в глазах неподдельная тревога.
;Что-то случилось.
Дикий захлебывающийся лай прервался предсмертным визгом, жалобным воем. Все подпрыгнули. Лосенок вскрикнул, ломанулся с дико вытаращенными глазами через крапиву.
Когда Петька выскочил вслед за Кичинским на поляну, Лосенок стоял столбом посередине. Лицо белое, как у мертвеца, из глаз безостановочно текут слезы. Сзади приблизился хрип, тяжелый топот. Петьку вышибло из прохода, как заглушку при гидроударе, швырнуло на Кичинского.
;Куда прешь, черт слепошарый!?
Петька умудрился извернуться в миллиметре от разъяенной рожи, но пинка один ляд не миновал. Елы-палы! Петька расперся, вспахал дерн, как плугом, остановился в полуметре за спиной Лосенка. К горлу подкатила тошнота. Вся поляна  забрызгана кровью, с ветвей свисают кишки, клочья мяса, на кустах качаются глаза с осколком черепа. Откуда ни возьмись, налетели толстые как быки зеленые мухи. Они спикировали на еще шевелящееся мясо, жадно слизывали сукровицу. То ли мыши, то ли кроты с писком утаскивали внутренности в норы. Сердито зыркая на пришельцев, лиса тянула кишку из распоротого живота. Петька позеленел, желудок сделал попытку избавиться от содержимого. Петька с трудом сглотнул, спросил хрипло:
;Кто это… сделал?
Лосенок резко обернулся, выкрикнул с ненавистью:
;Еще спрашивает! Это твой, твой!..
Лосенок скрипнул зубами, отвернулся. Петька хлопал глазами, переводил растерянный взгляд с одного на другого. Лица хмурые, взгляды ускользали.
;Щен? Но он же совсем маленький.
Кичинский хмыкнул, выразительно оглядел поляну.
;Мал, да прожорлив.
Все разом посмотрели в тоннель. Шагов шесть в ширину тот оградился от собратьев валом переломанных деревьев. Белые расщепы стиснули желудок ледяными зубьями. Ощущение беды сгустилось, словно грозовые тучи. В самом тоннеле вместо деревьев одни коронованные пеньки, часть вбита в дерн, как гвозди в трухлявое дерево. Вокруг вмятины. Если бы были звери такого размера, то сказал бы, что это отпечаток… Крона зашевелилась, а все волосенки вздыбились. Петька даже писк услышал: "Мама, роди меня обратно!"
Их накрыла угловатая тень, по ушам ударил свист, Петька вскинул голову. Над самыми вершинами, не больше, чем в паре метров, пронеслось огромное как сарай тело. Голубовато-блеклое пузо, вытянутая как у ящерицы морда, крылья от летучей мыши под стать тени на полгектара. На черный угловатый каркас натянута розовая дымка, по всей площади ветвятся багровые корни.
Дракон свесил бошку, грозно ревнул, но то ли добыча показалась слишком малой, то ли еще что, но вытянулся в струну, учащенно замахал крыльями. Хлопок -сверху и в грудь толкнуло огромной ладонью, деревья согнулись, затрещали, полетели ветки, пучки травы. Петька попятился, закрываясь руками, но тут же потянуло вперед с такой силой, что пришлось побежать.
Издалека приближался лай собак, звук охотничьего рога. Все это становилось отчетливей, порыв ветра донес свист, звонкий разбойничий крик. Медведистый переглянулись с кряжистым, последний с гордостью бухнул:
;Княже… Сокол наш ясный.
Лосенок смотрел сквозь деревья, взгляд затуманенный, голова медленно проворачивалась к тоннелю. Зрачки сузились, глаза расширились.
;Ааа!!!; вопль стегнул, как плеткой, но от Лосенка уже след поостыл, только обдало ветром, да мелькнуло меж деревьями огненное пламя.
Кичинский сообразил мгновением позже, но куда действенней. От огроменного пинка Петька взлетел, не чуя ни ног, ни пеньков, пошел низенько, как "фантом", даже обогнал Лосенка. У того рот раззявлен в немом крике, глаза по-полтиннику. При виде сего непотребства едва не выпали вовсе.
Стволы мелькали все быстрей, пока не слились в серо-зеленую стену, воздух ревел в ушах. Пеньки –уже не препятствие, разве что выворотни цеплялись корнями. Тяжелые "бум-бум", хрипы догоняли. С правого края окоема показался медведистый. Напрягая жилы, с багровой рожей, выпученными глазами, тот медленно, но верно обходил. Щас и Кичинский подоспеет,; всплыло в потном мозгу.; А коли так, то не утерпит. Как это –от пендала отказаться? Тогда это не Кичинский будет. Петька наддал, хотя уже не видел, куда прыгал, а в груди сипело и булькало, но медведистый обходил так уверенно, словно мерс запора.
Дракон несся наперегонки с тенью и, как бы они ни спешили, уходил, уходил…  Уже за версту, отсюда он выглядел головастиком, отрастившим крылья. До уха донеслось удалое:
;Э-ге-гей! Ату его, ату!!
Бешеный лай, паническое хрюканье, истошный визг. Дракон вильнул, сделал круг. Вместе со скрежещущим ревом из пасти вырвался столб огня, ударил вниз. Но против ожидания деревья не загорелись. Значит, там пустота. Только перевел дух, как дикое ржание, крики ударили по нервам, как разряд тока. И если они отличались, то совсем ненамного, объединяя в себе страх и боль, дикую всесжигающую боль.
Торжествующе взревев, дракон нырнул вниз. В следующее мгновение –хруст, панические вопли, выше вершин взлетели алые струи, какие-то шматки. Бешеный лай, Петьке почудился визг Щена. Он дернул туда, ничего не разбирая. Буквально метров за полста обогнал Медведистого, на взгорке обошел Лосенка. Дорога вильнула, из-за поворота показался выход на поляну. Там мелькнуло зеленое, чешуйчатое, скрежещуще взревело. Удар! В ответ рык, подобный раскату грома, пригибая вершины, вылетела волна, ударила зловонием в нос. В мозгу сформировался образ пса размером  с гору. Треск, хруст-хруп, земля дернулась, как норовистый конь, Петька не удержался на ногах, кубарем выкатился на поляну, метнулся к повизгивающему комочку.
Щен лежал на боку, сучил лапками, пытаясь свернуться в клубок. Но едва двинувшись, распрямлялся. Из глаз безостановочно текли слезы, Щен буквально плавал в дымящейся луже, которая все росла и росла, стремясь слиться с черной драконьей.
;Щен! Убегай! Она же ядови…
Внутри оборвалось, руки опустились. Петька смотрел, не веря своим глазам. Тело Щена располосовано, словно от удара секиры, концы ребер напоминают бараний бок, из брюха мощно прут внутренности, шипят, пузырится кровь.
Вся поляна залита кровью. Как туман, стоит стон, причитания, скрип зубов, шевелятся куски мяса, которые совсем недавно были людьми. Вот труп, разорванный пополам, в остекленевших глазах ужас, руки вскинуты, словно все еще отпихиваются. В паре шагов от Щена вырастает из красной маслянистой лужи странное растение: две руки, две ноги в щегольских сапогах со шпорами. Миниатюрные подковки блестят, словно их хозяин только что спрыгнул с крупа. Крутого или нет, сейчас не разберешь. Но что хозяин сапогов не ходил по навозу –это точно, правда, вот коня не видать.
Кичинский бегал по поляне, переворачивал трупы, заглядывал в лица.
;Владимир Александрович, ;звал он,; Владимир Александрович, где вы!?
Следом тяжело топал медведистый, выступал чем-то вроде средства малой механизации, где-то около половины лошажьей силы. Ну, там сосну поднять, камень отвалить. Великан сочувствующе сопел за Петькиной спиной.
Приближающийся топот хлестнул, как бичом –на поляну выметнулось десятка два всадников, осадили коней. При виде побоища те вытаращили глаза, с диким ржанием пропахали землю, несколько поднялись на дыбы, копыта месили воздух. Не удержавшись, серый в яблоках жеребец, рухнул всей массой на седока. Тот лишь успел вскрикнуть:
;Аа, волчья сы!..
Хруп!!! Глаза всадника выпрыгнули, брызнула кровь. Копыта помесили воздух, конь извернулся, кося на раздавленного седока огненным глазом, бочком, бочком отбежал. Лишь один остался на коне огромном как гора, черном как безлунная ночь. Одно лишь отличалось –серо-зеленые до колен гольфики, снежно белые у самых бабок.
Илья Муромец –сразу мелькнуло в голове Петьки. Если конь –гора, то всадник под стать. Утес. Битый ветрами, непогодой, поседевший от времени, весь в трещинах-морщинах, но еще не растерявший звериной силы. Хоть пузо –пивной котел, но и плечи дай бог каждому. Случись что с верным другом, в беде не бросит. Посадит сивку на плечо, а заодно соратникам подсобит: для равновесия. Богатырь набрал полную грудь воздуха, кольчужные звенья раздвинулись до упора.
;Княже!!!; грянуло мощно, аж кони присели, прижали уши. Воевода зорко оглядел из-под ладони поляну, гаркнул громче.; Великий Княже!
Твердый как таран взгляд уперся в Петьку. Тот искательно улыбнулся, мысленно помахал хвостиком.
;Хто таков?
;Я… Йа…; зазаикался Петька.
;Аа,; отмахнулся гигант,; потом разберемся.
Он легко спрыгнул, обвел насупленным взглядом поляну. Дюжина вскочила на коней, отъехав на окраину, гарцевали там. Остальные под суровым взглядом воеводы обшаривали поляну, переворачивали трупы, создавая конкуренцию Кичинскому.
Через минуту на поляне не осталось ни камушка, которого бы не перевернули, ни листика, чью изнанку не осмотрели бы трижды. Один за другим оглядывались на воеводу, в глазах виноватость. Тот поворачивался всем корпусом, ни дать, ни взять осадная башня, но везде лишь рукоразводительство и плечепожимательство. Кичинский шустрил, как щука средь карасей, нервно покрикивал:
;Ищите, лучше ищите!
Великан с Медвидистым бурчали, но наверное, в сотый раз заглядывали под каждый камешек, подымали листики, словно князь был не больше мыши. Что весьма сомнительно, ;мрачно подумал Петька.; Что ранешные короли да цари, что нынешние слуги народа –все весьма внушительных габаритов. Им бы камни ломать голыми руками, а поди ж ты., во власть лезут. Хотя… Просто умным быть для, гм, руководителя –мало. Кто умного дрища послушает? Послал подальше и привет. Пока по инстанциям дойдет, пока то, пока се, ты уже по-своему сделаешь. Совсем другой коленкор, когда слова силой подтвердишь. Обнюхал подчиненный кулак ;желательно повнушительней; и идет спокойный как слон копать канаву от забора до обеда. Простому народу нужны и аргументы простые. А что может быть понятней старого доброго удара в челюсть? Разве такой же по силе удар в нос. Конечно, это утрировано, но все таки.
Воевода мрачнел с каждой секундой, толстые как поленья пальцы побелели на рукояти, губы сжимались. Наконец, он бросил тяжело:
;Оставь.
;Что?; Кичинский смотрел с непониманием.
;Оставь,; повторил воевода и добавил еще тяжче.; Князя не вернуть. Этот зверь…; воевода страшно скрипнул зубами.; Растерзал его в клочья.
Все взгляды скрестились на драконе. И тут же донеслось глухое, словно откуда-то из-под земли:
;Я… в … аде!!!
Все вздрогнули, воевода тупо переспросил:
;Кто это?
;Это я, князь! Вытащите меня из … Ада!!!
Воины попятились, кто-то бормотал, торопливо крестились. Лица белее мела, глаза по-полтиннику. У воеводы дернулась рука, видимо, крестное знамение сотворить, но удержался, лишь шлем по самые брови надвинул, прогудел настороженно:
;Батюшка, князь наш Светлый Владимир Александрович, но ведь мы же., в некотором роде.. живые.
;Я тоже… пока…
;Но как?
;Ручками, ручками!... Ах, хе… Тащите, ..пока не задохся…
Воевода переглянулся с Кичинским. У обоих лица, по которым сразу прослеживаются родственные отношения. Бледно-тупые, в глубине глаз –страх.
Под рукой хрипло схлопывался бок Щена. Пелена смерти уже заволакивала глаза, но что Петька мог сделать, что!? Внутри все трещало, кишки скрутило в тугой узел. Петька в отчаянии саданул кулаком по земле. Из-под драконьего хвоста выкатился камушек, в ямке что-то красное.
;Корзно.
;Что?
;Князь, говорю, ваш в заде драконьем.
На Петьку уставились, как на чудо-юдо заморское, проследили за его взглядом. Губы воеводы прошептали какое-то ругательство, оба ринулись на драконий зад, аки быки на красные трусы тореодора. Удар! Треск такой, словно раскололи грецкие орехи с арбуз в диаметре. Кичинский в нокауте, а воевода лишь бухнулся на задницу. Глаза, как гироскоп, бегают по впадинам в поисках смысла бытия.
Совместными усилиями, впрегшись вместе с конями, отодвинули чешуйчатый зад. Свист хлыста, матерки, ржание коней, красные рожи, сдавленное дыхание, выпученные глаза –и вот на свет божий показался выходец из Зада. Князя подхватили под белы рученьки, оттащили на сравнительно чистое место, прислонили к сосне. Синий от удушья весь в крови князь отсапывался, одежда клочьями. Воевода топтался рядом, квохтал:
;Отец родной! Жив, жив!;он не удержался, обнял.; Жив князюшка, жив!
У того глаза полезли на лоб, малость отошедшее лицо вновь устремилось к синюшному. Из сплющенной груди выдавило шипение:
;Медведь окаянный! Отпусти-и-и!!!
;Ох, князюшко, прости, ;воевода торопливо расцепил лапищи, похлопывая по спине, пояснил с виноватой улыбкой,; одурел от радости.
Морщась от каждого хлопка, князь процедил сквозь зубы:
;Ви-и-и-жу.
Он отстранился, медленно огляделся.
;А где?; в глазах недоумение.
;Кто?
;Огромный как скала пёс. Он разгрыз этого,; князь пнул хвост,; как щенок ящерку.
;Пес?; воевода хлопал ресницами.; А разве не ты, Великий Князь, своим Громовержцем поверг в Ад проклятую рептилию?
Из окружившей толпы продолжило преувеличенно серьезно:
;Но не удержался от замаха богатырского и провалился…
;По самые ограничители,; поддакнул кто-то трагически.
Воевода раздулся, как рыба-еж, взрыкнул. Грозный взгляд прошелся по толпе, как каток, но лица истово скорбные, в глазах почтение и блеск слез. Пораздував для острастки ноздри, воевода оборотился к князю, в глазах вопрос.
;Нет,; князь криво усмехнулся,; не я.
;А кто тогда? Собак здесь нет, разве что это дохлое подобие.
Воевода кивнул на Щена с Петькой.
;А ваши борзые?
;На то они и борзые., против волков и медведей, ваше княжеское величество, а супротив дракона… Тьфу! Щенки мокроносые.
Чуть в сторонке скрипнул зубами приземистый мужик монголоидного типа. Челюсти сжаты, но смолчал, только зыркнул люто. Воевода покачал пальцем, сказал наставительно:
;Ты, Мурат, давай не пыхти. Где хваленые псы? По кустам прячутся?
;Погибли,; отрывисто бросил тот.; Мне не веришь, так у Великого Князя спроси.
Тот кивнул, глаза все щупали Петьку с Щеном.
;Да, да, ни один не отступил,; подтвердил он рассеяно.; Но кто вот эти? Морда этого щенка мне смутно напоминает кого-то.
Кичинский сделал шаг вперед, пояснил важно:
;Это шпионы, Ваше величество, враги, опаснейшие враги.
Князь вскинул брови.
;Так почему же они все еще на свободе? Почему не связаны и не в темнице?
В глазах Кичинского блеснула торжествующая усмешка:
;Взять!
Петька сжался, втянул голову в плечи. На него бросились с поднятыми мечами. Но вряд ли они таковыми останутся. Не у первого так у второго инерция возобладает. Порубит, а потом спишет на священную ярость. За излишнее рвение если и пожурят, но пряник все одно дадут.
Петька дернулся заслонить Щена, но пространство колыхнулось, рука уперлась в раскаленную скалу, под пальцами вздулись бугры. От оглушительного рыка внутри застыло, по всему телу разлился смертельный ужас. От него все сжималось, но Петька пересилил себя, поднял взгляд и застыл, как мышь пред ужом. Лапища с баобаб или лучше: "Ба, о баб!"; переходила в тело. Немаленькое, очень немаленькое. Кто видел Сфинкса, поймет.
Левая -на той стороне поляны, задние - на этой. Деревья затрещали, повалились, позорно задрав корни. А морда оказалась над смельчаками с топорами и копьями. Но то было раньше. Сейчас ко всему можно цеплять уменьшительно-ласкательные суффиксы. За исключением царствующего над поляной зверя.
Бледный как полотно десятник медленно поднял голову. В глазах круглых как как малый рыцарский щит и синих как безоблачное небо отражался он. Маленький такой приплюснутый, как самая распоследняя жаба. Зверь раскрыл пасть:
;Ррр...рявк!!!
Петька оглох, перед глазами мелькнули выгнутые медузами тела, только щупалец по четыре. Их швырнуло через всю поляну, крики прервались треском, буханьем, посыпались ветки, мелькнули темные тела, глухие удары о землю.
Петька почувствовал, что что-то изменилось, оглянулся. Вместо чудовища лежал Щен, из ушей словно выдернули пробки. Шелест и треск падающих веток, фыркнул конь, крякнул воевода, а князь шумно выдохнул -единственные, кто устоял. Первые двое понятно почему, а князь? Наверное потому, что князь.
Они переглянулись, на губах бледные улыбки. Воевода без шлема, на лысине прозрачные бисерины, седая селедка. Как летела, так и застыла. То ли от страха, то ли от слюней, то ли еще от чего. У князя та же тенденция, но с поправкой на общую волосатость.
Петька сел на корточки рядом с Щеном, положил ладонь на лоб. Щен дышал тяжело с хрипами, с каждым вздохом из жуткой раны выплескивалась кровь.
Князь попробовал пригладить шевелюру, но та стала упрямей хозяина, пружинила, как стальная проволока. Князь хмуро огляделся, но на поляне пусто, словно в ограбленной могиле. Что ремешок был, точно, но вот куда делся… Воевода кашлянул, пробасил хрипло:
;Туда же, куда и шолом.
На периферии шевелилось стонуще-трещащее месиво веток и людей. Пан Кичинский раскорячился на карачках у поваленного дерева, очумело тряс головой. Остальные стойко ползали вокруг себя по-пластунски. Князь покачал головой, перевел взгляд на Щена.
;Вот что, Тарас…
;Да, княже.
;Что хочешь, делай, но пес чтоб выжил.
Воевода набычился, лицо налилось дурной кровью.
;Хоть ты и князь, ;бухнул он,;но прости меня господи, дурак.
;Это как посмотреть,;уязвлено отпарировал Владимир.; Он меня спас? Спас. А вы в лужу сели. Со всеми мечами и булавами, шоломами и кольчугами. Что, не так?
Воевода вскинул огромные как лопаты ладони, прогудел мирно:
;Сели… Муравьи –храбрецы почище наших дружинников, но супротив человека что? Тьфу! Плюнуть и растереть. И вообще…; взгляд воеводы уперся в Кичинского. Тот как раз собрал глаза в фокус.; Дай нашему пану волю, он бы усех порвал. Эта зверюка просто всех опередила.
;Пусть так, ;с усмешкой согласился князь,; но он поспел вовремя. Все понятно?
Воевода с Кичинским зыркнули друг на друга, опустили гривы.
;Все.
Кичинский вытащил из кустов трясущуюся лошадь, хотел взапрыгнуть, но прислушавшись к чему-то, подвел к пеньку.
…Через полчаса из шелеста листвы, пофыркивания  вычленился влажный топот, скрип. Вскоре на поляну выехало трое всадников во главе с Кичинским, за ними телега, в арьергарде еще с десяток. Кичинский смотрел орлом, покрикивал:
;Быстрей, быстрей! Тащите снадобья, ставьте котелок на огонь. Ах, так вы еще не разожгли? И даже воды не набрали? Чем занимались то? В кости перебрасывались?
Только что стонали, двигались, как сонные мухи, а тут засуетились, даже раненые забегали, как мураши в растревоженном муравейнике. Затрещали ветки, сразу в трех местах задымилось, взвились язычки пламени. Петька сам почувствовал жгучее желание что-то схватить, что-то делать. Прирожденного администратора сразу видно.
С телеги слез кряжистый старик с суровым лицом, седые лохмы перехвачены на лбу тесьмой. Ни слова не говоря, Людота пошел к Петьке с Щеном. Следом мальчонка с сумой через плечо. Он пыхтел, сумка перекашивала, оттуда пахло травами, а от Людоты потом, горелым железом и кровью. Малец испуганно косился на дракона, но шел бочком, бочком. Щен поднял веки, предостерегающе зарычал. А когда не прореагировали, глаза Щена начали наливаться кровью. Рык поднялся на сотню децибелл, тело под пальцами Петьки пошло буграми, начало быстро нагреваться. Остановившись в двух шагах, Людота прогудел мирно:
;Тихо, паря, тихо. Дурного не хочу. Лекарь я.
Петька смерил недоверчивым взглядом окатые как морские валуны плечи, толстые руки, переспросил:
;Лекарь? От жизни что ль?
Людота усмехнулся, пожал плечами.
;То раньше было, в детстве. А теперь стар стал, немощен. Уже лет двадцать как сменил профессию война на коваля. Ну, и лекарю помаленьку.
;Помаленьку, поможет вряд ли,; буркнул Петька, выразительно указав глазами на Щена.
;Это если обычными методами,; согласился Людота. Отстранив Петьку, он присел на корточки.; Но кто сказал, что здесь будет так?
Петька пожал плечами, настороженно следил за действиями Людоты. Руки коваля засветились, ладони порозовели. Так бывает, когда смотришь сквозь сомкнутые пальцы на солнце. Видны кости, вздутые суставы, сочления. Розовое свечение дошло до локтей, ударило обратной волной, переходя в льдисто-белое. Петька схватил за плечо, с криком отдернул. Старик был, как глыба льда. Да не простого, а азотного.
;Что вы делаете!?
;Не… трожь…
Со лба скатилась капля. Не успев доползти до бровей, побелела и разлетелась мелкими льдинками. Людота медленно, медленно повернулся, возложил руки на Щена. Тот вздрогнул, глазные яблоки провернулись, с опаской следили, как сияние накатывает, переливается в его плоть.
На лбу коваля вспухла толстая, как змея, вена. Хвост раздвоился, исчез в седых мохнатых бровях, вынырнул на шее. Жилы натянулись, как лебедки, потянули за собой… Ветхая хламида зашевелилась, через складки проступили бугры. Шея покраснела, стала вдвое больше. Петька невольно подумал, что если сейчас таков, то что же было лет тридцать назад.
;По-мо-ги…
Петька вскочил, засуетился. Руки тряслись, глаза дикие.
;Чем, чем помочь?
;Ра-ну со-жми: смерть давит.
Петька упал на колени, сдавил изо всех сил. От пальцев Людоты шел нестерпимый холод, а изнутри, где бухало что-то огромное, склизкое, пыхало жаром. Петька уже не чувствовал ни пальцев, ни ладоней, но давил, давил, пока края ни сошлись.
;Ввсе,;спросил он немеющими губами,; можно отпускать?
;Дерржжи…
Не чувствуя рук по самые плечи, Петька со страхом смотрел на Людоту. Волосы, минуту назад просто седые, теперь серебрились, словно свежевыпавший снег под фонарями. Глаза побелели, а тело превратилось в свинцовую статую.
Внезапно, словно переключили тумблер, по телу Людоты прокатилась волна жара, сорвала серость. Ударив в рану, она спекла, сварила края, обожгла руки, но Петька сдержал позыв, не отдернул. Шов кипел, бурлил. Буквально на глазах клетки делились, прорастали капиллярами, бурно делился эпителий.
;Уфф!; Людота отвалился, бухнувшись на задницу, оперся руками о землю. На губах пена, слова выхрипывались клочковатые, как лопнувшие пузыри. ;Уф… Стар стал для таких дел,;руки тряслись, он вытер пот со лба,; чуть не помер.
Тупанье, влажный хруп сучка. Над головой зеленый полог, редко проглянет синее пятнышко, зато от птичьего щебета глохнет в ушах, на голову сыпятся ошметки коры, лузга, веточки. То и дело средь веток мелькают удивленные мордочки с метелочками на ушах. Иные сердито стрекочут: видать конкурентами сочли. Но Петька тему знал непонаслышке, быстро ворогов вычислял. И, как правило, успевал отклониться. Как правило...
Перед ним поскрипывало, Щен раскачивался в кожаном гамаке. Его закрепили к седлам двух смирных лошадок, вели шагом под уздцы. Князь покачивался в седле на два корпуса впереди. Деревья росли столь густо, что едва-едва двум всадникам разойтись, да и то не везде. Ветки цеплялись за одежду, мелочовка трещала, осыпалась, а более крупные пытались сдернуть, а если не получалось, то хотя бы стегнуть взадиидущего. Хорошо перед князем воевода. Тому, как с гуся вода, пер вперед тараном, только треск и хруст.
Щен сучил лапами, поскуливал, но вроде бы спал. А князь, как из мультика о ''Князе Владимере''. Холщовая рубашка с петухами, русые волосы, бородка, взгляд с прищуром, на губах блуждает легкая улыбка. Прям отец родной. Дородности только не хватает. Плечи широкие, рубаха распахнута до пупа, обнажала мускулистую грудь, редкие волосы курчавились черным треугольником. Когда столб света просекал тропку, рубашка превращалась в кисею, дымку. Сквозь нее отчетливо виднелись толстые руки.
Черемуховый подлесок кончился, словно порывом ветра смахнуло иссохшую листву. Прелость осталась позади, в нос шибануло иголками. Петька протяжно вдохнул, грудь до треска расширилась, с шумом выдохнул:
 ;Жаль...
;Что?; Кичинский гарцевал сзади и чуть сбоку, конь фыркал, сопел, шумно дышал под ухом. ;Что жаль?
;Елками что не пахнет.
Кичинский аж подпрыгнул, завопил на весь лес:
;Княже, я же говорил, говорил! Шпиен, как есть, шпиен!
Петька, что болтался в седле, как куль с отрубями, пеекривился в муке:
;С чего бы это?
;Он даже не понимает!; Кичинский картинно оглядывался, словно призывал в свидетели. Пешие посмеивались, но молчали, а всадники хмуро переглядывались, а Кичинский рвал глотку. ;Да будь здесь ельник, не то что кони, сами бы ужиками ползали! И так валежина на валежине с буреломом свадьбу празднуют.
Петька с сомнением посмотрел вокруг. Папоротник выше человеческого роста да и крапива не отстает. На нижнем ярусе густая как водоросли трава, копыта путаются, с треском вырывают пучки.
Вкусно скрипнуло седло, князь смерил Петьку с ног до головы:
;А в самом деле? У нас даже младенцы это знают.
Петька покосился по сторонам- лес как лес- буркнул:
;Шпион из меня, как из Кичинеивалисьского всадник.
 У того аж глаза на лоб полезли.
;Чего!? Да я, да я!... ; Кичинский задохнулся от негодования, пару секунд разевал рот, как карась на берегу, выпалил. ; Да пока Тарас на коня влезет, я Град два раза обскачу!
Войны посмеивались, воевода заворчал, но крыть нечем. Плетка свистнула, оскорбленно ржанув, конь проломился сквозь кусты, только хвост стегнул по глазам пушистой плеткой. Князь усмехнулся, отвернулся, но Петька все равно время от времени ловил на себе изучающий взгляд. Крепился Петька, крепился, наконец, не выдержал:
;Да человек я, человек, только простой, как Джон. Попались пара бессмертных, так я враз помощи попросил.
;Что,; не поверил Князь,; вот прямо так и попросил?
Петька хитро прищурился.
;Ну да. Подайте, говорю, бедному нещщасному землянину на хлеб икорочки. А Щену к мясу винца да коньячку.
;Он же еще маленький... Гм.., был, наверное.
;Так ничего ж страшного,; оживился Петька. ;Что Щену нельзя, то мне очень даже можно.
У воеводы глазки стали масляные, погладив живот, крякнул:
;Продукту пропадать не след.
Войны закивали, одобрительный ропот напоминал шелест листьев. Мол: ''Все верно: с зеленым змием бороться надо, надо уничтожать ворога, надо''. А что урожай на полях под снегом остался, так озимые сеять не надо. Ура!
Князь ухмыльнулся, спросил через плечо:
;И что, дали?
Петька всплеснул дланями, ответил экспрессивно, как латинос в сериалах:
;О! Еще как! А потом догнали и еще дали. Крепко так, что на седьмом небе оказался. От счастья, видать. Ну, там своего хватает, ессно -вот и отфутболили. Если вверх, как ангел, то вниз летел, как черт. Зато с ветерком.
Кичинский ехал за спиной. Подергав носом, он засомневался:
;Странно... А серой не пахнет.
;Так выветрилось,; с наглой усмешкой пояснил Петька. ;А особо крупные шматки об ветки обтрухал.
;Вывернулся, ;со злым удовлетвоением констатировал Кичинский, ;но ничего. На хитрую дупу есть сук винтом.
Через час лес поредел, скакали широкой группой, но вперед Щена рискнул выехать только князь. К Петьке бочком-бочком подъехал коренастый воин, спросил испытующе:
;Паря, а откель ты? С Тмутаракани или Подола?
;С чего так решили?
;Да больно говор не росский.
Петька вытаращил глаза.
;А чей?
Мужик пожал плечами, буркнул:
;Я ж говорю ''ненашенский''.
В груди разрасталась неясная тревога… Повинуясь внезапному импульсу, Петька спросил:
;А каким самолетом выгодней из Питера в Москву летать?
;Самолетом? В Питер?
Мужик вытаращил глаза, смотрел, как на полоумного. Петька стиснул челюсти, опустил голову. Дальше он ехал задумчивый, не реагировал ни на перебранку воеводы с Кичинским, ни на птичий щебет. Через некоторое время хруст сменился сухим тупаньем, правый бок пригрело, половина гривы засеребрилась, ушей коснулось молящее:
;Пан Кичинский, разрешите стрельнуть?
Петька тряхнул головой, сквозь образ Светланы проступил Лосенок. На такой же тонконогой лошадке он гарцевал через двух всадников, постоянно оглядывался. Кичинский дернул ухом, проворчал раздраженно:
;Неча стрелы зря тратить. Им что в лоб, что по лбу, а вот ты его расшибешь, хоть он у тебя и самый крепкий.
;Пан Кичинский, ну позвольте! А вдруг?
;Вдруг бывает, знаешь, что? ;Лосенок насупился, дернул плечами, но Кичинский продолжил обстоятельно.; Медвежья кучка.
Стена леса приближалась, покачиваясь, трое из авангарда уже скрылись. Лосенок постоянно оглядывался, в глазах отчаяние. Петька ощутил вялый интерес, повернул голову. Прямоугольная поляна, тропка бежала вдоль короткой стороны в трех шагах от жердяного тына. Ворота из таких же жердей распахнуты настежь. Небольшой дворик, трава вытоптана, вбита в землю, дальше хатка, за ней цветет поле картошки. Рядом с домом загон, там хрюкают, с чавканьем переминают землю с пяток свиней, ветер донес мощный запах амиака, навоза. С другой стороны рядом с колодцем поленница, валяются чурки. Около здоровенного чурбана с воткнутым топором стоит мужик. За спиной баба прижимает к подолу двух детей. Смотрят угрюмо, но со странным спокойствием. Сзади прогудело успокаивающе:
;Да что ты в самом деле, Анатолий Павлович? Пусть дитятко потешится.
Кичинский скрипнул зубами, процедил:
;Как князь решит.
Владимир благодушно кивнул.
;Пусть.
Лосенок взвизгнул, выхватил лук. Кичинский поджал губы, когда еще двое натянули тетивы, глаза зло сверкнули. Тройной щелчок, свистнуло, тут же треск. Петька не поверил своим глазам, но три стрелы, что должны были поразить мужика в глаз, шею и грудь, разлетелись белой щепой. Ни матерка, только азарт и сдавленное дыхание. Руки замелькали, не уследить глазу. Уже не свист –монотонное жужжание, щелчки тетивы по рукавичке, треск расщепов. Кичинский смотрел злой как черт, подсчитывал убытки. Не дожидаясь окрика, трое во главе с Лосенком пришпорили коней, с гиканьем сорвались с места. Сталь замелькала, удары сыпались частые, но лезвие тренькало, отскакивало, как от камня. Лосенку едва не вывернуло руки, он озлился, взревел:
;Да шо ж ты за подлюка!? Заговоренный, что ли!?
Второй, вконец осатанев, полоснул женщину по лицу. Князь страшно вскрикнул:
;Не смей!; но было поздно.
Только мелькнуло, Лосенок вылетел из толпы, как камень из пращи, под общий взд-ОХ! фыркнул над головами. Бухнуло, столетняя сосна содрогнулась до основания. Ломая ветки, под крики перепуганных птиц вниз рухнуло то, что совсем недавно было человеком. Все замерло, даже мечи застыли в замахе. В расширенных зрачках отражался прохудившийся мешок с кровью.
От рева трех десятков глоток заложило в ушах. Петьку сжало с двух сторон горячее потное, мимо пронеслись озверелые лица. Баба притянула детей, мужик обнял всех и в следующее мгновение их скрыли конские крупы, спины в кольчугах. Воевода чуть отстал, заорал, раскручивая над головой палицу:
;Ииех, народ, ррразойдись!
От страшного лопотания шарахнулись во все стороны, на миг открылось несчастное семейство.
;И-еех!
Воевода богатырски замахнулся и.. буквально исчез. Петька остолбенело смотрел на то место, которое совсем недавно занимало огромное тело. Палица крутнулась пару раз, огрела коня. Тот жалобно заржал, приседая на круп, выбежал из боя. Петька дернул головой, отмечая левым ухом Кичинского. Тот буквально повис на поводу разгневанного князя. Деревья рушились с протяжным треском, в пролом с легкостью прошла б троица с санями да еще б и место осталось.
;Не пущу!
;Уйди! Зашибу!!!
;Опомнись, Великий князь! Твое ли дело!?
;Я -отец иль не отец!?
Кичинский пригнул голову, в голосе упрямство:
;Владимир Константинович, но эти ж дурни сами напросились.
;И у дурней должен быть отец!
Зло сверкнув глазами, князь вырвал повод, пришпорил коня. Однако, не успел выхватить меч, как в догонку проревело протяжно, тоскливо. Петька передернул плечами, за шиворот словно сыпанули снега. Звон, ругань, крики обрубило, словно упала гильотина или внезапно сообщили о смерти близкого родственника. Тот не повел и бровью, убрав рог в заплечный мешок, бросил мужикам, что держали  Щена:
;Поехали, ;а когда те с тяжким вздохом потащились следом, буркнул.; Беспокоят, понимаешь, ребенка.
Князь сплюнул, кивком направил в пролом троих. Петька уже скрылся, когда сзади затрещало, пыхтения, постанывания перемежались бравурным ревом:
;Я вам не Лосенок! Сам, кого хошь, сплющу.
Но как бы ни петушился, а пришлось воеводе в телеге ехать вслед за Щеном. Тот поскуливал, из глаз катились слезы: мужики запинались на ухабах, сдавленно матерились. Петька шипел, готов был выгнать неумех, нести на руках, но Щен рос не по дням, а по часам -кто потом понесет Петьку? Мужики хоть и умаялись, что не обращали внимания на то, что в плаще. Хотя еще час назад шарахались так, что плащ трещал по швам.
Сосняк оборвался пологим склоном. В конце луга блещет изогнутая полоса, по бокам кудрявятся заросли ивы. Кони выехали в залитое солнцем пространство, в лицо дохнуло жаром, сухо зашелестели копыта, во все стороны прыскали кузнечики. Воздух дрожжал от звона цикад, в нос бил полевой букет.
Петька поравнялся с князем, спросил осторожно:
;А Лосенок?
Князь покосился, спросил удивленно:
;А что с ним?
;Ну.,; Петька пожал плечами, пояснил сбивчиво,; он умер.
Князь вскинул брови, но Кичинский опередил, вставил шпильку:
;Неужели? Как все таки верно подмечено. Согласитесь, Владимир Константинович?
Князь хмыкнул, стегнув коня, обошел на два корпуса. Петька насупился, буркнул:
;Но вы не похоронили.
Кичинский прищурился:
;А зачем?
;Ну, как же.,; Петька развел руками, ответил с затруднением,; обычаи, память опять же.
Телега подпрыгнула на кочках, лоб воеводы покрылся испариной.
;У нас.,; прорычал Тарас,; другие.. обычаи.
Князь придержал коня, пояснил через плечо:
;Оставили всего лишь кусок мяса, а …
;Звери,; с ухмылкой перебил Кичинский,; тоже жрать хотят.
Князь поджал губы, смерил смельчака с ног до головы. Глазки у пана забегали, он враз сдулся, затерялся средь войнов. Владимир проводил Кичинского злым взглядом, подтвердил суховато:
;Пан Кичинский прав. Съедят лишь тело, но не Лосенка.
Петька вытаращил глаза.
;Как это?
Воины посмеивались, смотрели со снисходительными улыбками, что жутко злило.
;Как можно съесть дела?; ответил князь вопросом на вопрос.
;Но Лосенок же –не дела.
;Разве? Пройдет столетие, даже половина, могила зарастет, и кто вспомнит, как его звали? А вот новый способ ловли медведей и зайцев будут знать все. Пожалуй, даже назовем его "Лосевым".; Войны одобрительно загудели.; А если б ничего не сделал?
Петька проводил князя долгим взглядом. Вообще-то он и старых способов ловли не знал. Разве что бежать без оглядки, пока медведь от усталости ни издохнет. Петька больше специалист по мамам да камушкам, но общий смысл уловил.
 Проскакав с версту вдоль берега, выехали к проплешине. В этом месте река разлилась, неслась с бурлением, прозрачные струи играют многоцветьем камушков, носятся стаи серебряных лепестков. Перекат…
Перебрались, не замочив брюхо даже лошадям. Мужикам с Щеном пришлось перебраться в телегу. Щен раскачивался над воеводой, щурился от ярких бликов. Дергая носом, он с повышенным интересом всматривался в воду, глазные яблоки дергались за быстрыми телам, Щен повизгивал.
Воевода тоже проявлял интерес, но только задом. Елозил, на лице беспокойство. Видать, за бедного песика.
Петька ехал рядом, всматривался в вылезающую из-за склона панораму. Дорога вихляла, прыгала по ухабам. Она норовила убежать направо, но редкий по упорству березняк теснил, нависал кудрявыми ветлами. А с другой стороны –деревенька. Обычно все они вылеплены по единому эскизу: тишь да гладь –божья благодать. А тут суета: куры кудахчат, свиньи носятся с истошным визгом, а за ними ошалелые хозяева. Кто-то крышу чинит, кто-то сруб новый возводит, уже на стропила залез, ноги наживуливает. Увидав выбирающихся из-за загона свиней, заорал, замахал топором. Но те лишь покосились, нагло похрюкивая, направились к наружнему плетню. Мужик скатился кубарем по лестнице, но те ринулись с визгом по улице. Мужик за ними, пятки выше головы, за спиной рушатся стропила. А тут девушка с лукошком. Парень остановился, словно ударился в стену, обалдело пялился на покачивающиеся бедра.
Метров за полста задымилась серая хибара, в ту сторону пронеслась толпа с воплями, выпученными глазами, раззявленными ртами. Мужика как корова слизнула.
И так,; отметил Петька уже на околице,; по всей деревне. Пожар не затушили, разбрелись, кто куда. Огонь ревел, точил бревна. Они обрушились, сноп искр полетел к соседям, сыпанул на крышу хлева, взвились дымки.
Дорога заворачивала, странная деревня постепенно уходила за рощу. Петька все оглядывался, потом спросил потрясенно:
;Что это?
;Деревня,; покачиваясь в седле, ответил воин.
;Вижу, что не град,; огрызнулся Петька.; Но почему они так?
;Как?
;Ну, так..: безалаберно, что ли.
;Потому, что рас****яи.
;Что?; Петька думал, что ослышался.
Воин ухмыльнулся, кивнул на воеводу:
;Спроси лучше, барин, у Тараса Платоновича.
Петька повернул голову, воевода приподнял набрякшие веки, буркнул:
;Рас****яи –они и в Чернолесье рас****яи. Недоделки потому что. Понял, паря?
;И что, вообще?; не поверил Петька.
;А то,; ухмыльнулся воевода,; целиком и полностью.
;Так как же они?..
;Сам удивляюсь. Давно б перемерли, чтоб свет белый не застить, а поди ж ты, живут. Жопой чуят, что ли?; воевода поелозил, под ним хлюпало. Он тяжко вздохнул, констатировал с ожесточением,; сволочи в общем –убивать надо!
;Да пусть живут,; разрешил князь. Он скакал, подставив голую грудь солнцу и ветру, улыбался. ;Дома наши не рушат? Не рушат. Девок в полон не уводят? Не уводят. Посевы не жгут. Значит, не мешают.
Воевода не нашел, что сказать, только выразил всем своим видом неодобрение. Зато Кичинский тут, как тут, возразил сварливо:
;А вот мешают. Как бельмо на глазу.
;Так протри,; посоветовал Владимир язвительно.; А то больно хорошо видишь за тридевять земель, а то, что за спиной творится, в упор не зришь.
;Зачем вы так, Владимир Константинович? Кто ж знал, что дракон появится. Я их всего раз видел, да и то, как гусей при перелете в теплые края. Как такое предвидеть?
Лицо пана побледнело, губы подтряхивало от обиды, пальцы нервно теребят узду. Но князь отмел все отмазки, заявил безапелляционно: 
;А вот так. Спецслужба ты или нет? На версту вдаль, на сажень вглубь зреть должен. Так иль нет?
Кичинский задергался, пожелтел, глаза забегали, потом вздохнул, плечи опустились.
;Так, княже.
;То-то.
…Поля, холмы, редкие рощи. Тучи ушли на виднокрай, там толпились, как круторогие бараны, бока темно-серые с багровыми подпалинами. А здесь все залито золотом. Раскаленная болванка нагло лыбится в аквамарине, сплевывает искры на голову, голые плечи. Над лысиной воеводы подымались волны разогретого воздуха. Петька поглядывал по сторонам: вдруг да яйца найдет.
Пот струился градом, лица красные, как у вареных раков, распаренные. Пыль въедалась в кожу, скрипела на зубах. Воевода лежал серый, как памятник, морщился, когда колесо подпрыгивало на колдобинах. Единственным живым местом на лице были страдальческие глаза.

Град на семи холмах. Такое впечатление сложилось у Петьки, когда выехали из-за поворота. Когда приблизились, понял, что ошибся: больше, много больше. Дома облепили их, как полипы, о вертикальности и речи нет. Похоже, о ней никто и не слышал. Постройки такие, что Пизанская башня отдыхает. Хотя о ней тоже вряд ли известно. Петька присмотрелся, привстал на стременах. Показалось что ли? Кичинский заметил, спросил с самодовольной ухмылкой:
;Нравится наш Град?
;Ну…Во всяком случае колоритно. Особенно вон те домики за стеной.
;Какие? Аа… Нет, это не наши.
;А чьи?
;Божьих ..тварей.
;Ну уж, ;заступился Петька,; твари в норах живут, а тут хатки.
Воевода приподнял набрякшие веки, проворчал:
;У бобров тоже хатки.
;Но тут же не бобры, да и дома не на реке.
;Только что,; нехотя согласился воевода,; а так мало чем отличаются.
;У них даже печей нет,; встрял Кичинский,; по-черному топят. Ходят, как помазки. На четвереньки только встать осталось. Тогда точно от свиней не отличишь.
Князь обернулся, в глазах укоризна:
;Опять кости ближнему перемываете? Оставьте их в покое, пусть живут, как хотят.
Князь стегнул коня, тот обижено заржал, рванул вниз, только топот и пыль столбом. Кичинский проводил его хмурым взглядом, проворчал:
;Добрый у нас князь, заботливый. Этим бобрам все одно, где баклуши бить, а нам ров копать надо, оборонительные укрепления строить. Ээх!; Кичинский махнул рукой, в голосе безнадега,; сколько добра пропадает…
Воевода приподнялся на локте, заверил с нехорошей усмешкой:
;Не пропадет. То, что наши за неделю нароют, эти за день снесут. Они ж нас тоже недолюбливают.
Петька выпятил губу, покачал головой:
;Вряд ли. Даже отсюда видно, что их не больше, чем в городе. А энтузиазм разный.
;Ты еще за лесом не видел.
Петька прищурился, солнце хоть и на закате, но в глаза колет. Дома теснятся, как рядовки, с натугой взбираются в гору.
Спуск. Колеса стучат по сухой выбитой до твердости камня земле, взбивают пыль. За спиной кашляли, чихали, желали друг другу здоровья. Петька оглянулся, за телегой тянулся шлейф пыли, всадники старались ехать по обочинам, но удавалось не всем, хоть и растянулись в два хвоста. Время от времени то одного, то второго накрывали пыльные клубы. Кто успел, набирал воздуха, шеки, как шарики.
Опоясанный каменной стеной в два человеческих роста, град окружен еще и рвом на три сажени глубиной. Гнилью не пахнет, разве что рыбой слегка. Петька проследил за медленно плывущей средь облаков травинкой, оглянулся на самодовольный голос князя.
;Воду два дня назад запустили, а внизу подарки: колья да еще кое-что.
Петька с холодком проследил за лучом. Тот наискось пронизывал водную толщу, превращая темный студень в прозрачную кисею, отблескивал от наконечников. Словно призраки, древки таяли на глубине. Но тот, кто поверит в ирреальность, пожалеет. Смертельно. Петька передернул плечами, по хребту пронеслись холодные ящеричьи лапы. Князь заметил, осведомился с неподдельной заботой.
;Зябко?
;Да нет, просто представил, что в ров придется лезть, когда стену подмоет.
;Не подмоет,;успокоил Владимир,; ниже дна закапались.
;А землю куда дели?
;А почему не спрашиваешь, как стену возвели, откуда камень взяли?
Петька огляделся. Холмы да рощи.
;А в самом деле, откуда?
Князь выразительно посмотрел на Кичинского, а сам гикнул, свистнул, в сопровождении дружины помчался к перекидному мосту, по которому уже тукала телега с воеводой. Тот скрипел зубами едва ли не громче колес, порывался встать, но два дюжих гридня удерживали, бормотали про княжеский наказ. Копыта загрохотали по доскам, красное корзно скрылось внутри, за ним один воин, второй… Петька перевел взгляд на пана. Кичинский подкрутил усы, сказал так, что сразу стало ясно, чья идея:
;Овраг видишь?
;Где?
;К нему дорога земляная, чертополохом поросшая. Нигде нету, а тут вымахал проклятый!
;Так в нем тоже земля,; уличил Петька,; свалка какая-то.
;Правильно мыслишь, Петр Иванович, правильно. А раньше, знаешь, что было?; тот помотал головой.; Почти гора, холм каменный.
;И что,; не поверил Петька,; разломали?
;А то!; глаза Кичинского заблестели масляно.; Сказано –сделано, да и то лишь на две трети хватило –пришлось углубляться. На десять саженей яму вырыли. Туда и землю ссыпали.
Во время разговора Петька с Кичинским ехали вдоль стены. Со стороны поселения аморфов суета, беготня, словно разворошили муравейник. Как туман, стояло возбужденное гудение, кряхтение, перемежающиеся матом. Второй ров, что в полете стрелы от стены, удлинялся прямо на глазах, с той же скоростью рос и вал. На глубину двух-трех локтей копали махом, а вот потом появлялись тормоза. Желтые такие, вязкие. Мужики оскальзывались, с матерками падали. А когда такое перемазанное чудо подымалось, воздух желтел и мухи дохли на версту окрест.
Объехав с внешней стороны забой, двигались вдоль рва. Петька, что с беспокойством поглядывал на мост, по которому увезли Щена, вздрогнул от злого окрика:
;Ты что, Кузьмич, делаешь!? Случаем не врагу служишь!?
;Как можно, ваше сиятельство?; прогудело с обидой. ;Да я за Град живот положу.
;А почему косы старые пихаешь да тупые?
;Так новые ж на копья перековываем.
Мужик шмыгнул носом, вытерев нос, насмешливо щурился. Кичинский побагровел, выкатив глаза, заорал люто:
;Ты что из меня идиота делаешь!? За два месяца даже из болванок можно наковать!
Кузьмич потупил глазки, проворчал смиренно:
;Да кто его делает? Никто не делает. Сами ж сказали, что для оружия нужна лучшая сталь –вот я и стараюсь.
;Я сказал:"Из болванок",; значит, из болванок!               
Кичинский стегнул коня. Жеребец заржал от оскобления, помесив копытами воздух, метнулся к воротам.

Город встретил жужжанием растревоженного улья, лязгом, цокотом копыт, запахами кож, горелого металла, выделываемых кож, свежим хлебом. Петька вдохнул все это полной грудью и въехал через арочный проем.
Толпа мастеровых облепила стены. Кто на лесах, кто с лестниц заделывали швы в кладке. У основания стояли корзины с яйцами, поблескивал песок. Румяные бабы смачно били яйца, хрустели скорлупой. Они споро перемешивали в широких тазах желток с песком, подтаскивали в ведрах к лесам. Тут же скрипели ролики, ведра цепляли крючьями, через блочок  подымали к штукатурам. Параллельно брякали вниз пустые, во все стороны разлетались брызги, шматки раствора, внизу ругались мужики, визгливо кричали бабы.
Во дворе князя пахло хлебом и горящим железом. Из каменного здания в дальнем углу доносились буханья, короткий звон. Над односкатной крышей -короткая труба, из нее выпахивают рыжие клубы. Дверь открылась, звуки стали слышнее. Из полутьмы красных всполохов бочком-бочком выбался парнишка. Кепенький, по красному лицу струится пот, в руках охапка наконечников. В кожаных штанах, переднике на голое тело он пропыхтел через двор, скрылся в дверях каменной пристройки. Рядом с ней гора опилок, бруски, пахнет березой и прогорклым маслом.
На другой стороне двора под руководством красномордого война отрабатывали приемы дружинники.
Десятка два, потные, с всклокоченными бородищами, потом перло так, что жеребцы у коновязи посматривали с завистью.
;Рраз! Еще раз, еще!
Войны  бросались на разлохмаченные чурбаны, с остервенением рубили. Только тупанье, дзеньк да щепки во все стороны. Челядь при виде Кичинского снимала шапки, низко кланялись, только дужинники словно и не видели.
Кичинский подъехал, осадил коня  в двух шагах от кряжистого, но тот и ухом не повел. Пан поджал губы, с высокоменой рожей следил за поцессом.
;Да резче, резче!; войны забегали быстрее, топоры с копьями замелькали чаще.; А воевода где?
Кряжистый покосился недружелюбно, буркнул:
;В терем увезли, ;и добавил нехотя, ;врачуют.
;Что, так плох?
;Еще нас переживет,; кряжистый отмахнулся, едва не опрокинув коня с седоком.; Отойди, советничек, не мешайся.
Кичинский побледнел, голос срывался от бешенства:
;Как разговариваешь!?
;Иди, иди. Развел здесь, понимаешь, слякоть.
Трясущиеся пальцы пана сжали плеть, желваки вздулись. Как-то незаметно в руке кряжистого очутился топор, щит поднялся на уровень груди. Несколько секунд они ломали взглядами друг друга, потом Кичинский рванул узду, развернув коня, поскакал ко дворцу. Кряжистый проводил его прицельным взглядом до дверей дворца, медленно опустил щит.
Кичинский спрыгнул легко, как молодой козлик, бросил поводья подбежавшему отроку. А вот Петька не рискнул, сполз под смешки, задирая рубаху. Тут же подбежал мальчишка, в одной руке повод пановского жеребца, второй ухватил Петькиного. Лицо серьезное-серьезное, но взгляд долу. Явно смеется паршивец. Сверху захихикали. Петька вскинул голову, успел зацепить взглядом два девичьих личика. Кровь ударила в голову, лицо вспыхнуло, а следом и уши запылали, как факелы.
Мать, мать! Как мешок с дерьмом! Опозорился. На глазах всего города опозорился! Петька красный, как вареный рак, смотрел в землю, топтал себя нещадно, ругал последними словами, слыша сквозь шум в ушах, как Кичинский наставлял конюха:
;Напоить, накормить, колючки выбрать,; Кичинский строго следил, чтобы мальчонка внимал. Потер лоб.; Что же еще?... Да, бока обтереть не забудь.
;Хорошо, понял, слушаюсь, будет сделано, ваше сиятельство.
;Смотри!; Кичинский помахал пальцем.; Приду проверю.
;Не беспокойся, барин, все сделаем в лучшем виде.
Кичинский недоверчиво хмыкнул, оглядел двор.
;Так… А собаку  куда дели? В конюшне поди?
;Поначалу так и хотели, но кони чего-то испужались, чуть ясли не разнесли.
;И куда тогда? В челядную?
;А мы что, не люди?; возмутился парнишка.; Князь мудр, принял единственно верное решение –поместить пса напротив своих палат.
;Ччто!?
Кичинский беззвучно выругался, по глазам видно, что считал единственно верным. Сделав знак следовать за собой, пан взбежал по ступенькам.
Дерево, дерево, дерево. Все из дерева: пол, бревенчатые стены, потолки. Расписные чашки, ложки, даже туфли служанки. Кремль,; вспомнил Петька,; видимо, от кромленый, а тот от "кромля". Дальше пусто, как в ограбленной могиле. Гулкие шаги, испуганные взгляды гридней. Вслед за Кичинским прошел через анфиладу залов, около каждой двери по двое здоровяков. На голову выше, в плечах шире его с Кичинским вместе взятым.
Такие здоровые,; с недоумением думал Петька,; чего им бояться? Самих себя? И только когда подошли к дверям приемного зала, где угрожающе сопели две такие огромины, что просто оторопь брала, стукнуло: "Так это ж тебя, дурило, боятся!"; плечи сами собой расширились, взгляд орлиный. Но не успел воспарить в поднебесье, дабы гадить на трясущихся тварей, как со всего маха шмякнулся о потолочную балку. Чему, баран, радуешься? Кого боятся, того и ненавидят, вредят, как могут. Тебе б друга, хоть одного. А дружбы на страхе не построишь. Петька сдулся, вошел следом за Кичинским в тронный зал.
;Пан Кичинский,; представил лысый как шар мужичок,; Петр.
;Да, да,; князь стоял спиной, смотрел в окно. Он сделал брезгливое движение рукой.; Вы свободны.
;Великий князь…
;Пан Кичинский, вас это тоже касается.
;Слушаюсь.
Петька замер, боясь шевельнуться. Никто не любит, когда видят его унижение, а тем более такие, как Кичинский. Краем глаза Петька увидел резкий поворот. Пахнуло такой ненавистью, что внутри заныло, а шея занемела. Хлопнула дверь.
Князь хмурился, челюсти сжаты, руки за спиной.
;Подойди сюда,; Петька сделал два шага.; Что ты видишь?
Петр осторожно выглянул. С третьего поверха мир казался еще суетней. Все куда-то бежали, что-то тащили, ругались, спорили. Визжали свиньи, которых гнали на бойню, кудахтали куры, коротко тупали топоры. Обезглавленная птица носилась, разбрызгивая кровь, чей мощный запах подымался клубами, заставлял сердце биться быстрее тревожнее. С ним спорил запах костров, копченого и жареного мяса, лука. В ушах гудело от стука, лязга, голосов, среди которых Петька вычленял ругань приказчиков, хеканье войнов, матерки. Петька помолчал, ответил уважительно:
;Готовятся.
Под окном бегал Кичинский, совал нос во все дыры. То к войнам подбежит, то к мастеровым, то к кухаркам –всюду слышался его резкий, надтреснутый как пересохший стручок голос. Князь смотрел пристально, слова падали тяжелые, как грозовые тучи:
;Да. Скоро грянет великая битва. И полторы луны не минет, как к стенам подойдут, подползут, подлетят существа.
Петька выпучил глаза, спросил пораженно:
;Это так, но откуда вы знаете? Шпиона поймали?
Князь отмахнулся:
;Какие еще шпионы? Существам не знакомы ни ложь, ни обман. Это все Людота.
;Но он же коваль.
;Ты разве не убедился, что Людота –не простой коваль?
;Убедился. Щену помог,; Петька печально вздохнул, покосился на дверь.
Поймав его взгляд, Князь раздвинул жесткие губы в улыбке.
;За него не бойся. Все, что нужно, обеспечим. Я сам заинтересован в здоровье подданных.
Петька поджал губы, ответил с некоторым холодком:
;Мы в их число не входим.
;Знаю. Но именно поэтому ты здесь. Садись.
Князь усадил Петьку на диван, вызвал слугу. Буквально через несколько минут двери распахнулись, слуги засновали с подносами быстрые, как мыши. В желудке заурчало, но не успел зверь всадить когти, как стол буквально трещал от нескольких сотен блюд. Мясо только с противня скворчало, источало такой запах, что мертвого подымет, рыба, напитки. Все такое вкусное даже на вид, а уж на вкус.
Помня что-то смутное про этикет, хотел было топырить пальчик, но увидев множество ножей, ложек и вилок, махнул рукой. Все это люди выдумали, не боги. Могли б вовсе, как японцы, палочками. Всего две, а попробуй так же виртуозно. Или вовсе вписать в правила, осветить тысячелетней традицией еду одними зубами. Мол, руки надо держать свободными, чтоб оружие вовремя ухватить. А он и вовсе не то шпиен, не то одичавший пращур. Так что можно без реверансов.
Ел Петька торопливо, мясо брал руками, ложка для жидкого, взгляд отсутствующий, уши ловили княжеские взревывания:
;Крепкий тыл должон  быть всегда. В том числе и на войне. Чтоб выходя на бой, не оглядываться на врата, боясь увидеть спины въезжающих врагов. А они есть. И  совсем недалеко. Понимаешь?
;Да, ;автоматически кивнул Петька, потом встрепенулся, ;то есть нет. Откуда? В городе?
;Может быть, и в городе, ;князь прищурился, глаза злые.; Они ж хитрыееее. Что татары, что евреи. Прячутся в десятке верст за нашими спинами, что-то замышляют.
;Что?
;Если б знать,; князь саданул по столу кулаком, ложки с кубками брякнули, подпрыгнули,; но общины у них тесные, каждый на виду да и рожи больно ненашенские. Своих, однако, засылать умудряются, колдуны проклятые!
;Почему?
;А что еще думать после четырех покушений? Причем последнее расстроил только твой песик,; добавил князь с нервной усмешкой.
Петька поковырялся вилкой в зубах, спросил задумчиво:
;Неужели они настолько тупы?
;Вряд ли.
;Но последним идиотом надо быть, чтобы ломать щит, что защищает их семьи, дома. Или они такие герои?
Князь раздраженно отмахнулся. Он с остервенением выколачивал костный мозг, посуда звякала, подпрыгивала. Жирные губы подхватывали таких же жирных колбасок, из горла вырвался рык:
;Я же говорю, что тупые. Чурки они и на Тартаре чурки. Да и евреи недалеко ушли, ;щека дернулась, князь добавил с отвращением.; Одним словом -семиты.
;Может быть, тут другое.,; Петька с отвращением рассматривал жирные руки. ;Возможно, они вовсе и не хотят уничтожать Град.
Князь потряс головой, сдвинул брови:
;Больно мудрено говоришь. Перед тобой простой и даже очень простой князь. Так что не умничай, пальцем покажи.
Петька развел руками, лоб морщился, отыскивая нужное средь завалов знаний о средневековье, глаза бегали по столу, Петька потянул замедленно:
;Ну... Вообще-то... Для этого всего лишь стоит посадить на трон нужного человека. Разумеется, предварительно убрав вас с семьей. А можно и вами ограничиться: у регента политика иная будет.
;Бред! Для этого нужны люди с влиянием и популярные в народе. Более того они должны быть на виду.
Петька смотрел внимательно.
;Разве таких нет?
;Есть, ;князь нахмурился, сдвинул брови. ;Но я им целиком и полностью доверяю.
;Кто?
Князь помолчал, нехотя ответил:
;Воевода, пан Кичинский и Людота.
;Да... Дела...
Петька присвистнул, задумался. А в ушах ходило эхо голоса Владимира:
;Людота -коваль, но коваль непростой. С нечистью за ручку здоровается, но с другой стороны бредит железом. Ему б меч-кладенец сковать, кольчугу, чтоб ни один меч не просек, щит-самопрыг -это да. А остальное хоть травой порасти. Что мы, что татары, что евреи. Все равно  железо с камушками будут тащить: хороший коваль всегда в цене.
Тарас пользуется безграничным доверием и любовью у всех: от мала до велика. Надежен, как скала, за Град родимый любому горло порвет. За все свои шестьдесят лет ни разу не сподличал и уже не сподличает, не соврет, не предаст. Честен, прям, всегда поддержит, поможет в трудную минуту. Скажи при народе, что только посмел такое подумать на Тараса, тебе не жить. Разорвут голыми руками!; князь смял кубок, лицо побагровело.; Да я сам! Он же мне заместо отца. И на коня учил садиться, и меч деревянный дядька Тарас выстругал. Нет, это не он.
;А Кичинский?; быстро спросил Петька.; По-моему, его недолюбливают.
Князь бледно усмехнулся, нехотя ответил:
;Честолюбив, умен, но временами чересчур резок, насмешлив, на все имеет свое мнение и не стесняется его высказывать вне зависимости от ранга собеседника. Дрючит подчиненных за малейшую провинность, но пана Кичинского уважают. За то, что умеет добиваться отличного результата в любой ситуации.
;Значит, Кичинский…
;Нет, ты что!?; князь замахал руками.; Пан Кичинский –ревностный служака. Я его ценю и он это знает. Он и так второй после меня.
;Кому-то мало быть вторым,; намекнул Петр.
;Возможно и так,; согласился князь,; но чрезмерное честолюбие к делу не пришьешь, а пока я бы хотел взять тебя на службу для охраны.
Петька набычился, проговорил сухо:
;Я же говорил, что не служу. Служат только собачки.
;А у тебя кто?; прищурился князь.
;Щен.
;Хорошо.; князь смотрел прямо в глаза. ;Тогда хотел бы нанять. А взамен стол, кров и хорошую оплату. Согласен?
Петька сделал вид, что колеблется, хотя вариантов по сути немного. Либо в лес к зверям диким, либо здесь обживаться. С евреями без вариантов: избранный народ, а остальные –грязные акумы, по простому –свиньи. Обмануть, нагадить, а тем паче убить акума для еврея –богоугодное дело. С мусульманами тоже как-то не по себе. У них к чужакам если отношение и получше, то ненамного. Пока обрезание ни сделаешь и бороду ни опустишь, за своего не примут.  Петька кивнул, глядя в глаза:
;Хорошо. Но Щен болен. 
 ;Вылечим! Людоту в деле видел? Ну, вот. А трав с мазями натаскаем столько, что за всю жизнь не перемазаться. Даже если ты за компанию поможешь.
Петька медленно наклонил голову, князь хлопнул в ладоши. Двери распахнулись, через порог ступил камердинер, за спиной маячили звероватые войны с секирами наперевес.
;Проводите дорогого Петра Ивановича в его покои,; камердинер поклонился, в глазах вопрос.; все, что нужно, предоставить в кратчайшие сроки.
По террасе то ли под эскортом, то ли под конвоем шли в башню. Два ряда окон-бойниц провожали закатным небом. Половину шагов Петька делал по крови, что выливалась из окон, а остальные по темной топи. За пару шагов до выхода уши уловили частый-частый лязг и запах страха. Двадцатый шаг разлетелся эхом под сводами зала. Небольшой под тип прихожей шагов пятнадцать в диаметре. Коридор входил в него, глядя на центр, а выходил под углом в тридцать градусов. В зале всего две двери: справа и слева. С левой стороны четверка стражей слаженно выбивала зубами незамысловатый ритм. В замочную скважину блеет в полупоклоне толстенький человек:
;Ну, прошу вас, Ваше Высочество, выйдите. Обед уже два раза грели, скоро выбросят собакам.
;Зачем же так сразу, дорогие товарищи?; подходя к дверям, бодро осведомился Петька.; Лучше тащите все сюда: мы проголодались, как волки.
Петька шагнул в комнату и замер. На кровати сидит девушка, удивительно напоминающая Светлану, а Щен развалился поперек, положил бесстыжую морду на колени, чавкал из миски. При виде Петьки вяло махнул хвостом, проглотил кусман мяса с ботинок. В сердце укололо да так остро, что Петька охнул.
;Что с вами?; встревожилась девушка.; Вы так побледнели, словно увидели призрака.
Петька покраснел, прохрипел что-то нечленораздельное, закашлялся, потом выдавил:
;За Щена просто беспокоюсь. Он же ни к кому чужому и близко не подходил, а тем паче не подпускал.; Петька медленно подошел, потрепал Щена по загривку, проворчал с укором.; Думал холодный голодный, а ты, гад, лопаешь, лежа на коленях самой красивой девушки Града.
Та рассмеялась, запрокидывая голову. Словно колокольчики рассыпались. Петька застыл очарованный нежной красотой. Девушка улыбнулась с лукавинкой:
;Вы находите?
Петьку даже не потянуло на банальности: это было бы просто неуместно.
;Я не думаю,; пробормотал Петька, ;что для вас это новость.
;Вы правы,; легко согласилась девушка,; но так приятно услышать подтверждение. Тем более из уст постороннего незаинтересованного человека. А то все: "Ваше Высочество да Ваше Высочество… "; так я скоро забуду, как меня зовут.
;А как вас зовут?
;Светланой. Да что с вами, Петр, такое? Я –не привидение. Вот: возьмите мою руку. Возьмите, возьмите, не бойтесь.
Петька сглотнул, тихонько сжал ее ладонь. От пальчиков побежало щекотание, заструился жар, в груди забухало, голос враз охрип:
;Я не дам вам забыть свое… имя.
Щечки заалели. Девушка несколько напряженно засмеялась, осторожно высвободив ладонь, положила на лоб подозрительно следящего Щена. Тот сразу вздохнул, опустив бошку, умиротворенно закрыл глаза. Петька присел с другой стороны, почесал за ухом. Щен засопел, пустил слюни от удовольствия.
;Какой прелестный песик,; Светлана гладила широкий лоб, Косясь на Петьку, ковыряла пальчиками в морщинах, чесала за ушами,; не правда ли?
;Да,; ответил Петька стесненно,; мне он тоже нравится.
Сперва чесали за разными ухами, затем пальцы начали сближаться, сближаться… Дверь резко открылась, бочком-бочком вдвинулись гридни, трясущийся камердинер.
;Ваше Высочество, Великий Князь Владимир Константинович просит явиться к нему без промедления.
Светлана кисло улыбнулась.
;Иду,; она поднялась с разочарованным вздохом. Потрепав напоследок Щена, чмокнула в улыбчатую морду.; Мне рассказывали, как ты спас отца. Выздоравливай герой побыстрее.; Девушка перевела взгляд на Петьку.; Но у такого пса и хозяин должен быть непростым.
Петька развел руками, пояснил сбивчиво:
;Герои, Ваше Высочество, разными бывают. И не всегда герой тот, кто уничтожает, вбивает по ноздри змиев, смоков, один ратоборит тысячи противников.
;Да? ;ее красивый ротик раскрылся от великого удивления. ;А кто ж тогда?
Петька смолчал, только развел руками.
Несколько дней обедал в комнате, ссылаясь на здоровье Щена. Но тот постепенно выздоравливал, а приглашения становились все настойчивей, впрочем как и ночные видения, в которых он спасал Светлану от даконов, вырывал из рук злых волшебников, Повелителей Тьмы и прочих темных личностей. Девушка вжималась спиной в разгоряченное схваткой тело и то конь, то крылатый Щен уносили их навстречу заре.
Наконец, Петька вышел в Свет. Но без Светланы это лишь название, метвое сочетание букв. Пусть треск поленьев, оранжево-желтые всполохи из очага да грубые шуточки оживляли атмосферу, но только не для Петьки.
Сердце затрепыхалось, Петька еще не видел, но уже понял, кто идет. Глаза шарили по террасе, легкие шаги, шелест приблизились и вот появилась она. И сразу все озарилось. Простые деревянные бревна, балки покрылись золотом, а бычьи пузыри на окнах засверкали, заискрились хрусталем.
Мужики расширились, Кичинский лихо подкрутил усы, смотрел орлом, как ревниво отметил Петька. Все встали, князь пошел навстречу, обнял, подвел девушку к столу. Светлана грациозно села, лишь подарила мимолетный взгляд, но большего и не надо. Душа взлетела в небеса, сердце заколотилось так, что едва не разломало ребра. Заметила, заметила!; с ликованием и страхом вопил про себя Петька. Он мысленно станцевал лезгинку, ходил на ушах, едва ли не кувыркался. Князь посматривал с отческой улыбкой, время от времени что-то спрашивал. Петька отвечал, даже не соображая, весь витал в облаках, где парило лицо Светланы и легкая улыбка из-под длинных стыдливо опущенных ресниц.
...Все тело Щена покрыто сизыми шрамами, начала порастать шерсть, только плечи зудели, не давали покоя. Щен повизгивал, шоркался о мебель. Солнечные столбы пронизывали комнату с трех сторон, в них носились мелкие волоски, пылинки, клочья шерсти валялись по всем углам, сквозняк заворачивал их, как перекатиполе.
Ночью Петька поснулся от жалобного визга, подскочил с бешено колотящимся седцем. За окном ослепительные вспышки, от жуткого грохота закладывает в ушах, по комнате мечутся в призрачном свете резкие тени. Щен визжал, с подвыванием катался по полу, то раздуваясь с ревом в полкомнаты, превращая мебель в щепу, то приобретая нормальные размеры, срывая голос на визг, сворачиваясь в маленький комочек.
С грохотом и хрупом огромный шар прокатился по комнате. Где был стол, остались сосновые щепки. Скамейка отлетела, бухнула в стену. Петька стоял столбом посреди грохота, рева, визга, не зная, что делать, потом выбежал в коридор. Стены, стражи мелькали, как доски в заборе, все одинаково белые, только у последних глаза как плошки. Дверь отлетела, уже за спиной бухнуло, Петр перепрыгнул через три ступеньки, матюгнулся, но было поздно. Плеск, брызги во все стороны, сверху ледяной водопад, грохот, ослепительные всполохи.
Полуслепой, глухой, оскальзываясь в грязи, матеря князя вместе с челядью, Петька допрыгал до заветного пятачка, распахнул дверь.
;Людота!
Затрещало, по стенам кузни запрыгали багровые отблески, угловатые тени, пахнуло жаром и горящим железом. Из угла проревело:
;А? Что? Кто?
С топчана поднялся всклокоченный мужик, все лицо в шрамах да морщинах, но тело –гора мышц. Видно, что и медведя на скаку остановит, и коня согнет в бараний рог. Петька отступил на свет, еще пришибет спросонья, торопливо зашептал:
;Это я, дядька Людота, Петька. Там Щен бесится, уже всю мебель разломал, воет, на стены кидается. Вон слышишь?; в промежутках между раскатами грома бухало, земля тряслась, позвякивал инструмент.; Как бы терем по бревнышкам не раскатал.
;Это сурьезно.
Людота натянул рубаху, заспешил следом.
Под дверью полно народа: бояре, князь, воевода. При виде Петьки, Кичинский выпалил:
;Если немедленно не успокоишь свое животное, если не успокоишь!..
Петька брезгливо отстранился от слюней, из нутра поднялась волной злость.
;То что?
;То я, то я,; пана затрясло, усы расфуфырились, зубы клацнули, он выпалил,; посажу вас в карцер!
;Ну, ну,; Петька зло усмехнулся.; Я то, может, и влезу, а Щен?
;Пан Кичинский, вы когда так дико волнуетесь, такую дичь, мой дорогой, несете. Понятно, что от усердия, но все же надо думать хоть временами.
Князь передал Кичинского воеводе. Тот обнял за плечи, погромыхивая что-то успокаивающее на ухо, отвел в сторону.
Стены тряслись с каждым ударом, с притолоки сыпался мусор, засохшие мухи. Князь наклонился к Петьке, спросил участливо:
;Он там не поранится? Все таки дуб.
;Для этого и Людоту позвал.; за спиной зашелестело, Петька почувствовал теплый взгляд. Спина выпрямилась, в груди забухало, голос стал хриплый, словно боевая труба.; Не поминайте лихом. Если ответа на эсэмэс нет, значит, выбыл из сети сей абонент..
С этими мужественными словами и твердостью во взоре Петр шагнул вовнутрь. Сзади пахнуло потом, жареным луком, Петьку вдвинуло, как домкратом, дверь захлопнулась, над ухом пророкотало:
;Бедняга. Ишь как его корежит.
;Щен!; на глаза навернулись слезы, Петька с криком метнулся через комнату.; Щен, я здесь, я с тобой!
Трансформация застала в воздухе. Тот схлопнулся, подтолкнул в спину. Огромный зверь, что едва не расплющил, шмякнулся на доски маленьким Щеном. Петька утащил его на кровать, из глаз текли слезы, в груди щемило. Горячее и шелковое шлепало по щекам, быстро-быстро слизывало.
;Все будет хорошо, Щен, все будет хорошо,; сбивчиво шептал Петька. Дрожащие пальцы гладили пса, лицо мучительно кривилось.; Я здесь, я тебя не оставлю. А это Людота. Ты его должен помнить. А может, и нет. Но ты его все равно не кусай. Хорошо? Он тебя полечит и все пройдет. Будет немного больно, но ты уж потерпи.
;Да не будет, не будет, ;проворчал Людота,; помажем сейчас и боль спадет. А пока пускай терпит, немаленький уже.
;Как же! ;возмутился Петька. ;Ему всего второй месяц пошел.
;Ничего, ничего,; накладывая мазь, буркнул Людота,; чтоб из детенка толк был, должен воспитываться в лишениях. Ласка да нега еще никого до добра не доводила. В лучшем случае бесхребетный слизняк получался.
Петька засопел, по глазам видно, что не согласен. Он придирчиво следил за Людотой, сердце сжималось, когда толстые пальцы переворачивали, бесцеремонно поднимали лапы, с силой втирали.
Щен взвизгнул раз, другой, потом удивленно замер, выдохнул. Напряженное как струна тело расслабилось, ноги вытянулись. Хоть все еще воспаленные, но раны уже не кровоточили. Щен лизнул руку Людоте, повилял хвостом.
Коваль посидел еще с минуту, коротко кивнув, вышел. Голоса за дверью стали громче, визгливей всех , конечно, Кичинский. Изнути поднялась волна злости, Петька заскрипел зубами. Щен зашевелился.  На миг страстно захотелось, чтоб превратился в то страшилище и раздавил гниду. Петька покраснел, устыдившись малодушных мыслей. Спихивать на ребенка мужскую работу. Нет, с Кичинским он сам разберется. И если эта гнида виновата в том покушении, то Петька сам его растерзает, голыми руками. А виноват он, больше некому.
...Проснулся от землятрясения. Опять! Подхватился, солнце ударило по глазам, а когда проморгался, понял, что ошибся. По комнате порхала бабочка, Щен бегал за ней, прыгал, щелкал пастью. Если бы не дерганый полет, давно бы захрустела на зубах. Петька смотрел во все глаза, спросил с радостным удивлением:
;Щен -кузнечик мой мохнорылый! Неужто выздоровел?
Тот взвизгнул, плюхнулся на задницу, но глаз не отрывал от ворога. Щен подергивался, глаза хитрые-хитрые, не отрывались от ворога. Щен поелозил задом, прыжок! Зубы клацнули! И мимо. Мотылек выпорхнул в окно, а Щен едва ли не следом. Лапы бухнули в подоконник, вслед наглому насекомому несся обиженный вой.
Петька встал рядом, смотрел вниз. Люди оборачивались, задирали головы, перешептывались. Дети показывали пальцами, кричали:
;Мама, смотри, какая собачка! Я тоже такую хочу-у-у!
Родители шикали, прятали детей за спины.
Петька сел на кровать, сказал с насмешкой:
;Такой маленький зверек и одолел такого большого пса,; Петька горестно вздохнул, покачал головой.; Эх, ослаб, совсем ослаб.
Щен оттолкнулся от подоконника,  глаза сузились. Из горла вырвался рык, он шаркнул пару раз лапой, кинулся на обидчика. Петька от удара вылетел с кровати. Они покатились кубарем, визг, пыхтение, то Петька сверху, то Щен –зараза. Так и норовит за ухо куснуть.
Их катало по всей комнате, било об углы, что-то зазвенело, хруст. Стены, потолок поменялись местами не меньше десятка раз, когда сверху прогрохотало шутливо:
;Это что за восьмирукий грызохвост?
;Это… мы,; пропыхтел Петька, а Щен добавил,; ррявк!
;Вижу, что не дядька Федор –истопник. Выздоравливаете?
Петька просипел что-то невразумительное, изо всех сил отталкивался. Возле носа клацали белые клыки, тут же язык залепил глаз. Петьку вновь закрутило, он видел князя с Людотой то сверху, то сбоку. На лице коваля добродушная улыбка. С такой же он похоже смотрел бы на внуков. У князя нечто подобное, но с поправкой на беспокойство, что и понятно: ладно бы хомячки игрались. Петька навалился сверху, прижал Щена к полу. Под ним взвизгнуло, судорожно отпихнулось.
;Сдаешься!?; Петька прижал сильнее, живот ожгло.; Ай! Сдурел что ли!?
Щен отбежал, поджав хвост; глаза виноватые; лизал плечо, повизгивал. Петька смотрел на него с горестным недоумением, шипел, скрипел зубами. Из красного марева опустились узловатые руки, белые тряпки. В мановение ока торс стянуло чем-то прохладным, не прошло и минуты, как боль спала, затупилась. Петька тряхнул головой, очищая взор, и не помня себя, метнулся к Щену. Черные не то когти, не то колючки торчали у него из ран на плечах. Из правого сочилась кровь, видимо, задели, когда боролись. Петька оглянулся на Людоту. Тот с кряхтением присел на корточки. Не по старчески зоркие глаза предельно внимательно изучали странные колючки.
;Можно?; Щен настороженно следил, глаза выворачивались за пальцами Людоты. Тот щупал, слегка сжимал, хмурился. Князь сглотнул, спросил с тревогой:
;Что, совсем плох?
;Не знаю,; Людота покачал головой, ;но раны непростые, непростые.
Князь побледнел сильнее Петьки, спросил вконец обеспокоенно:
;Но он выживет? Людота, ты можешь: знаю. Что хочешь, проси, но Щен должен жить.
Людота усмехнулся, сказал так же мерно, словно у него столько сокровищ, что в подвалы не влезают, приходится грязь засыпать:
;Такие раны еще у ящериц бывают, да и у раков встречал. Довольно часто бывает, что вместо оторванного хвоста лапа вырастает или, как у раков, вместо клешни –усик.
В груди похолодело, Петька едва смог вышептать:
;А у Щена что? Тоже усик?
Посмотрев справа, слева, Людота сморщился, ответил брезгливо:
;Вряд ли. Больше на когти смахивают. Правда, вот великоваты…
;Значит, лапа,; упавшим голосом констатировал Петька.
Похлопав по плечу, князь сказал в утешение:
;Зато целых две.
;Да еще какие,; согласился Людота.
…Но они ошиблись. Конечности лезли, как дрожжевое тесто. Плечи жутко чесались так, что Щен чухался обо все подряд. Шерсть летела клочьями, бояре недовольно гудели, мол засыпал весь дворец волосней, жаловались князю. Тот отмахивался: шерсть –еще не самый большой недостаток. Во всяком случае есть и побольше. А особо настойчивым типа Кичинского напоминал про недавний инцидент. Вопросы отпадали сами собой.
За неделю крылья вытянулись, да и сам Щен подрос на казенных харчах, догнал в холке годовалого теленка, носился как угорелый по дворцу, во дворе. Петька только и слышал:
;Куды прешь, черт окаянный!? Куды!?
Истошный визг, куры прыснули по сторонам, теряя перья, но Щен их даже не заметил, с горящими глазами, огромными прыжками гнался за бабочкой. Та воспарила на двери конюшни, сложив крылья, превратилась в засохший листок. Но Щена обмануть непросто. Не будь носа, тогда ладно. А так любая маскировка разлеталась, как пух. И уж теперь, в этот раз ему не минется!
Еще через пару дней Щен летал по всему городу. С того первого дня он стал настоящим ужасом для всех крылатых. И когда зловредный мотылек залетел в тронный зал, Щен порхнул за ним. Бояр во главе с Кичинским смело, как веником, раскатило по углам. Только Тарас как утес, да князь усидел: трон удержал. Владимир оглядел бояр, губы дрогнули в усмешке. Те постанывали, с матюгами выскребались из-под столов, с раздажением откидывали скамейки. Князь покачал головой, попенял с легкой укоризной:
;Петр Иванович, не подумай, что мне жалко мебель или бояр; им даже полезно встряхнуть жирок; но  тесно все таки, как бы крылья не поломал.
;Хорошо, ;Петька наклонил голову, пряча улыбку, ;скоро и двор мал станет: мальчик растет.
Через две недели крылья окрепли настолько, что позволили подымать не только себя, но и Петьку. В шесть могучих взмахов, Щен закидывал себя в небо, а Петька оставался в заднице. Во всяком случае чувствовал себя одной огромной задницей, переполненной горячим жидким как расплавленный свинец дерьмом. Зато потом... Когда в глазах прояснилось, Град лежал под ним не больше муравьиной кучки, забравшейся в виток серебряной ленты. Вокруг светло-салатная зелень с вкраплением темной. Град окружен темным полукольцом с серыми, желтыми, красными пятнами. Маки они сажают, что ли?
Град сдвинулся вправо и за спину, прямо под брюхом оказалось селение аморфов. Те задирали головы, долго смотрели вслед, другие шарахались от угловатой тени. Внизу сверкнуло раз, другой, третий, просвистело мимо, по дуге вернулось назад. Петька благоразумно поднял Щена повыше, зябко передернул плечами. Тайга стянулась лезвием меча, разрезав поле, уходила так за горизонт. На правом поле виднеются остроконечные юрты, красно-коричневая россыпь, что-то блестит. Со второй настоящее городище, вокруг поля, деревни, видны ровные квадраты всадников, шеренги пехоты.
Первые, как и предполагал, татары, а вторые -евреи. Татары улюлюкали, неслись следом, стреляя с коней, орали что-то угрожающее. Когда перевалил перелесок, покрутил головой. Евреи отличались разительным спокойствием, словно вот такое каждый день тут порхает да гадит, заколебались с крыш соскребать.
;Давай ниже, еще ниже.; Щен опасливо косился на лес копий, торчащих ровно, словно постель йога, но чуть изменил наклон крыльев. На плоской верхушке башенки суетилось человек пять. Петька заинтересовался, постучал пяткой в бок.; Давай еще, спускайся. Евреи же книжники, а где ты видел смелого очкарика? Кто из них в рожу даст? Скорее в иное место.
И вдруг страшный свист рванул  волосы. Петька вскрикнул, успел уцепиться кончиками пальцев. Постромки затрещали, но к счастью, выдержали.  Петька заорал истошно:
;Улетай, улетай!!!
Но Щен и сам уже улепетывал во все лопатки. Вдогонку просвистело, Щен закричал, конвульсивно забил крыльями, твердая спина ухнула вниз. Внутри все сжалось, Петька взопрел, тут же взвыл от боли. Верхушки сосен пронеслись в полуметре, резко ушли вниз.
Щена клонило на один бок, Петька вцепился, как клещ, обеспокоенно посматривал на крыло. Рваную рану трепало, разлеталась кровь. Но не успел он попереживать, как следует, как показался Град, стены раздвинулись, сверкнул шпиль дворца, бухнуло, с истошным визгом  брызнули из-под лап поросята. Вот только свинье повезло меньше: от удара переломало все ребра, концы проткнули кожу, вылезли красными изломами. Ошалело оглядевшись, Щен взрыкнул и начал пожирать еще шевелящееся мясо.
В окно выглянул князь, за спиной маячили воевода с Кичинским, бояре.
;Что это с ним?
;Перенервничал.
Петька рассказал о случившемся, краем уха вслушиваясь в хруст за окном. Князь слушал с непроницаемым выражением на лице, только глаза мрачно поблескивали. Когда Петька закончил, настала напряженная тишина. Князь медленно поднялся, оглядев мрачные лица, прорычал:
;Пусть готовятся. Надень корове седло, все равно конем не станет.
Воевода медленно кивнул, пошкрябав загривок, прогудел упрямо:
;Но со рвом стоило бы поторопиться.
Головы поворотились к Кичинскому. Тот сразу засуетился, занервничал.
;Опять я!? А что я могу сделать? Людей не хватает катастрофически, а соседей трогать запретили. Так? Так. Но делать-то надо. И стену, и вал, и дома укреплять. Опять же камни таскать, смолу готовить. Эх.., ; Кичинский безнадежно махнул рукой, ;да всего не перечислишь. Вот если бы...
Владимир понимающе хмыкнул, покачал головой:
;Нельзя.
;Почему? Почему нельзя, когда можно?
;Чувствую. Но ров завтра закончи.
Кичинский ругнулся, размашисто вышел из зала.
Как и чем пан Кичинский увлек народ, до Петьки дошли лишь отголоски. Но пахали круглые сутки, прерываясь лишь на еду да короткий сон. На валу жгли костры, а там где копали, дополнительно. Горожанам казалось, что весь мир за стеной объят пламенем. Те, кто жил с подветренной стороны, задраивали ставни, но едкий дым проникал в щели, кашель разрывал легкие. Мужики вполголоса ругались, но и только, а бабы визжали во всю ивановскую. Им по боку какой-то ров, их больше тряпки волнуют, засыпанные пеплом. Только ведь постирали! Петька ухмыльнулся. Видел он вчера одну такую чистюлю. Перемазалась, как трубочист –вот и злится.
По случаю окончания рва и успешного, хоть и малость подпорченного ранением полета устроили пир. По всему терему шум, гам, веселое возбуждение. Войны звякают кольчугами да мечами, бахвалятся ратными подвигами, повизгивают зажимаемые по углам служанки. Эти тоже показывают, только иное. Все квохчат, расфуфыриваются,; зло подумал Петька.; Прям тетерева с тетерками.
Стрела-дротик оказалась отравленной, крыло вместе с лапой распухли, гноились. Щен поскуливал, в больших детских глазах боль и обида. В комнате пахло травами и болезнью. Петька гладил Щена по башке, бормотал успокаивающе:
;Ничего, ничего. Вот выздоровеем, папа накажет этих негодяев. Прилетим, попрыгаем сверху –даже загребать не придется . Уу, сволочи! Обидели ребенка. Как они только могли!?
Щен повизгивал, ластился, совал лобастую башку под руку. Морда несчастней не придумаешь. Петька вздохнул тягостно, потрепал Щена по загривку. Вроде бы и здесь, а мыслями в тронном зале. Скоро там накроют столы да так, что они будут трещать, прогибаться от яств, позовут гостей. Стол княжеский поперек и чуть выше. Буквально за несколько секунд до начала пира снизойдет Светлана, озарит собой вообще-то мрачные стены. А всякие там сынки, всяких там бояр будут выпячивать грудь, поигрывать бицепсами. И может быть, на кого и обратится ее взор. И из холодного станет благосклонным. Под ложечкой зажгло, Петька посмотрел на свои руки –настроение вконец испортилось.
Скрипнула дверь, камердинер вдвинулся, придерживая ручку. Он поклонился с заискивающей улыбкой, глаза, как магнитом, косило на Щена.
;Петр Иванович, пожалуйте на пир.
Сердце трепыхнулось, но рядом скульнуло –и глаза погасли. Петька стиснул зубы, ответил мертво:
;Не могу.
;Сам Великий Князь, Владимир Константинович просил придти.
Заметив, что Петр колеблется, камердинер добавил с хитрой улыбочкой:
;Этот пир будет особым.
Петька хмыкнул скептически:
;И чем же? Тем, что открыли все подвалы, вино рекой и места под столами мало?
Камердинер скупо улыбнулся.
;Это обычное,; и добавил со значительностью.; А вот то, что большую часть блюд готовила ее Высочество…
;Светлана?; внезапно охрипшим голосом спросил Петька.
;Да, Светлана Владимировна. О ее кулинарных способностях ходят легенды. Тот, кому посчастливилось отведать ее блюд, на другие и смотреть не захочет. Сегодня же она превзошла саму себя. Запахи валят с ног за километр. С чего бы это?
Петька вздохнул, в желудке дернулось, квакнуло.
;Да…
;Ну, так что? Идете? Ее Высочество сказала, что хотела бы вам сделать приятное.
;Так и сказала?; недоверчиво переспросил Петька, но в груди заколотилось.
;Ну… Конечно, не прямо… Но я прожил достаточно, чтобы понимать язык женщин. Иногда взмах ресниц может поведать больше, чем язык за час.
Петька распахнул варежку, но постанывание за спиной отрезвило. Он помрачнел, медленно покачал головой:
;Нет. 
¬;Почему? ; камердинер вскинул брови. ;Что мне передать Великому Князю и … Светлане?
;Скажи, что друг дороже веселья.
Камердинер смотрел, как на дурака. Петька сам чувствовал себя идиотом. Да не простым, а круглым, как ядро. Камердинер подождал, но Петька молчал, и медленно попятился. Петька поколебался, поднял голову.
Камердинер остановился, в глазах ожидание.
;Передай, что я готов оценить труд Ее высочества, но только вместе с Щеном.
;Хорошо, ;в уголках глаз камердинера пряталась улыбка. Он отступил, сообщил с поклоном, ; я думаю, что Ее высочество будет радо помочь. Если живого возносит на небеса, то запахи даже мертвого поднимут.
Дверь хлопнула, шаги затихли. Но не прошло и десяти минут, как вновь приблизились. Петька напряженно вслушивался, в груди бухало, в голове жар. Воображение уже нарисовало образ Светланы, поднос с парующими яствами, о чем явно говорил нос. Тем более, что она совсем не дура. Такой прямой намек понял бы даже он. Петька затаил дыхание ; дверь скрипнула;  смотрел остановившимся взглядом.
;Вот, ; камердинер дошаркал до стола, с натугой водрузил поднос. Щен сразу заворочался, задергал носом.; Ее Высочество сказало, что все понимает и велела отнести это блюдо.
 Петька опустил глаза, скрывая разочарование, сказал с кривой улыбкой:
;Передай, что даже косточек не останется.
Камердинер поклонился, тихонько прикрыл дверь.
Делать нечего. Раз сказал, значит надо жрякать. И хоть такого он, действительно, не едал, но с середины подноса стал понимать суть золотого правила: "Все полезно в меру". Петька давился, но ел. Щен лежал на диване с раздутым пузом, с ужасом смотрел на растущую гору костей. Петька улыбнулся, просипел с натужной бодростью:
;Надо.
Щен зажмурился, а потом для надежности закрыл морду лапой. Мол: "Только без меня. Сам ляпнул, сам и разгребай". Буркнув: "Предатель",; Петька сомкнул зубы на куриной лапке.
Посреди ночи проснулся от кошмара: терем горит, его комната горит, Щен пылает, скулит, Петька сам объят пламенем, но ничего не может сделать. Мало снаружи, так еще и внутри запылало. Петька заорал, вскочил, как подброшенный. Перед глазами все еще пожарище, хотя ничерта не видно, в ушах треск, вой огня, переходящий в звон. Петька пучил глаза, из раскаленного горла сип. Постепенно проступили контуры комнаты, Щен ворочался с боку на бок, постанывал, кровать скрипела.
Во рту словно после похорон тещи: порвали два баяна да еще хату спалили. В желудке жгло, живот пучило, то там, то сям кололо, пробовало стенки на прочность. Щен заскулил, засучил лапами, протяжно испортил воздух. Петька закашлялся, упав на карачки, пополз к дверям.
Только выпав наружу, Петька с силой выдохнул. Глаза чуть не лопнули, немилосердно слезились, в груди бухало кузнечным молотом. Уняв дыхание, заспешил на кухню. В тереме живая тишина. В промежутках меж дверьми только звук своих шагов да потрескивание факела. А когда отблеск ручек, свет из замочной скважины ;похрапывание, а то и игривый женский смех, приглушенный баритон, охи, вздохи, скрип кровати. В груди кольнуло, Петька скрипнул зубами, буркнул зло:
;Черт бы вас подрал.
Напротив каждой двери –окно. Со двора доносится хрюканье, фырканье коней. Луна заглядывает, пробует плавить серебром, но стальным прутьям в руку толщиной хоть бы хны. Сверчки свиристят мощно, слажено, сразу видна умелая рука дирижера. Сверкнув красным глазом, пронесся нетопырь. Петька отшатнулся от волны смрада, проводил долгим взглядом угловатый оттиск на луне.
На кухне храп да приглушенный скреб. На полу, столах вповалку повара с прислугой. Пополам с тарелками да чугунками, не сказать, что яблоку негде упасть, но пробирался с трудом. Под ногами всхлякнуло, пол выскользнул. Петька выдал трехэтажным, скакнул с дикими глазами. Как в "Матрице", прокрутился последний этап сражения с чревоугодием, которое показало себя с самой лучшей стороны. Во всяком случае поле осталось за ним. Под подошвой хрустнуло, замычало. Петька замер в полуприсяде с бешено колотящимся сердцем, глаза шарили по сторонам, но больше никакой реакции не наблюдалось. Толстые рожи в блевоте да с фингалами, храп, невнятное бормотание, постанывания –вот и все.
Ближе к закопченному камину настоящая баррикада из кувшинов, горшков, тарелок, кубков. Она на локоть не достает потолочных балок, а те ни много, ни мало на два человеческих роста. На самой верхушке и чуть сбоку торчит из горшка факел. Пламя лижет закопченный потолок, вяло сыплет искрами. Пахнет смолой.
На табурете посередь этого богатства клюет носом поваренок, руки все медленней шкрябают сковородку. Сальные волосы да руки по локоть жирно блестят, а воду можно вместо похлебки использовать. Справа у ног штук шесть более или менее чистых тарелок, сковородки, россыпь ложек. Если смотреть пропорции, то могильный холмик и Эверест будут вполне нормальной параллелью.
В щелях попискивало, хрумкало, из темных углов подмигивали красные бусины. Петька потряс поваренка за плечо. Тот вздрогнул, медленно поднял тяжелые веки. Осоловелые глаза с трудом сфокусировались.
;Чо надо?
;Пить,; прохрипел Петька.
Поваренок мотнул башкой, скривившись от резкого движения, буркнул:
;Вон там… чуть осталось.
Петька гремел посудой, заглядывал в чаны.
;Где?
;Да там,; поваренок пытался принять сосредоточенный вид, но сила тяжести упорно тянула отеки, разглаживала кожу. Поняв безнадежность попыток, поваренок отмахнулся.; Ааа…
Едва ни навернувшись, он шатнулся в сторону, разгреб посуду. Загремело, целый откос из чашек, кастрюль, поварешек со звоном съехал, засыпал двоих, но те даже не копыхнулись. Из обнажившейся бочки с писком выскочили две крысы. Крышки нет, как и верха бочки. Видно срублена молодецким ударом сабли. Петька отшатнулся:
;Да там же крыса!
Поваренок заглянул. На дне плескалась темная маслянистая жидкость, кверху пузом лежала раздутая как шар крыса. Уши с усами обвисли, взгляд глупо-осоловелый. Пожав плечами, поваренок заметил философски:
;Ну и чо? Крыса тоже человек. Ик! Ей тоже выпить хотся.
Петька скривился от такой справедливости, а внутри горело так, что пукать опасно вблизи факела. Шершавый язык поскреб небо, проскрипел по губам.
;А квас? Квас-то есть?
Поваренок поскучнел, чвыкнул:
;Был. Да весь вышел. Перед вами пан Кичинский забегал. Литра три было, так заглотил в две секунды. И как только влезло? Другое дело –брага. А то квас… ;он пожал плечами. На лице презрение пополам с непониманием.; Чуть меня не покусал, когда узнал, что все скончалось. К колодцу побежал. Слышь брякает?
Глянув зверем, Петька прошипел:
;Слышу. Тебе здорово повезло, что вместе не пришли.
Поваренок пожал плечами, пододвинул крысу. Зачерпнув полковша, заглыкал, повалился навзничь. Зазвякало, забренчало, посыпалась утварь, ножи, вилки, чашки с ложками. Под конец с самой вершины свалился котел, накрыл, как немецким шлемом. Сквозь гудение донесся эвфемизм: "А нам все ровно!"
Петька сплюнул, поскакал через тела к выходу во двор. Черный ход похоже тут понимали в прямом смысле: не видно ни зги. Петька вышиб грудью дверь –в нос шибануло отбросами, из-под ног с истошным писком разбежались красные огоньки. Поскользнувшись, вылетел, размахивая руками, на середину двора, замер с бешено колотящимся сердцем. В ушах звенящая тишина, у колодца никого. В окнах террасы трепещущий свет факелов да фырканье в конюшне. Будить кого бы то ни было совершенно без надобности. Петька тихохонько снял ведро с крюка, опустил в звездную бездну. Ведро поскрипывало, раскачивалось на цепи.
Только хотел крутнуть ворот, как из конюшни пробился щелями желтовато-красный свет. Поколебавшись; во рту пекло, как в адовой печи; Петька вернул ведро на место. Прокравшись на цыпочках к конюшне, прильнул глазом к щели.
Мелькнул красный плащ, в яслях, где стоял конь Кичинского, перетаптывались две пары сапог. До рвоты знакомый голос приглушенно скрипел: "Князь.. озверел…Убить… Власть… Спаситель…"
В груди екнуло, заколотилось, под ложечкой засосало. Затаив дыхание, Петька прильнул глазом. Воротина поддалась с истошным скрипом, брякнул замок. В яслях замерло, свистнула сталь. Петька вспикнул, попятился, не отрывая глаз от сарая. Спина уперлась в острые грани, а нос –в волну смрада. Петька забился в самый темный угол, руки шарили по сторонам, но попадали лишь в склизкое, отчего вонь становилась лишь сильнее. Тяжелые шаги приблизились, хрупнуло, две массивные тени пересекли обрызганный лунным светом двор.
;Куда он делся?; нервно спросил Кичинский.
;А бис его знает,; прогудело в ответ.; Вроде за ящики шмыгнуло. Слышь шебаршит?
Петька замер, сидел напряженный, как тетива. В мозгу крутилось, как заведенное: "Если только шагнут, если увидят…",; хотя толком сам не представлял, что может сделать. Выразить протест или сказать громкое: "Гав!"; чтоб обгадились до инфаркта.
Справа зафырчало –Петька подпрыгнул всем телом, выпучил глаза. Из-за бочонка с какими-то маслянистыми комками показался хвост, тощий зад. Петька следил остановившимся взглядом за облезлым котом. Тот пятился, подергивая хвостом, пятился и так же плавно перелез через ногу одну, вторую. Следом махонький пятак, усищи, морда конусом… Крыса! Кот уперся в ящики, выпучив глаза, скреб лапами, видимо, пытаясь стать горельефом. И чем площе становился кот, тем больше глаза. И Петька прекрасно его понимал. Когда извечно мелкий противник в два раза больше тебя, иное ожидать трудно. И как только крыса коснулась усами котовской морды, тот с диким визгом ринулся в проход. Тени шарахнулись в стороны, с испугом пробасило:
;Бисовы твари!
;Расплодили нечисть!;прошипел Кичинский. ;Уже на людей кидаются!
;А стаей если?
;Загрызут и кукушка за нами не кумкнет,; послышался плевок, шарканье. Голос упал до шепота. ; Ладно, Нахаим… Встретимся завтра в Северном Кремле.
;Там и обсудим.

Проснулся от землетрясения. В страхе подхватился, сердце колотилось, как бешеное, но как оказалось, напрасно. Петька сплюнул. Это Щену вздумалось почесаться, чтоб ему пусто было. Зажмурившись от удовольствия, псина шаркал за ухом здоровой лапой, по инерции бил по кровати, аж люстра тряслась.
Висюльки звякали, прыгали, того и гляди соскочат. Петька окликнул Щена, но тому хоть кол на башке теши.
;Ну, мешок с блохами! Держись!
Петька схватил подушку, огрел Щена промеж ушей. Всхрюкнув, тот позорно  повалился, задрав лапы, перекувыркнулся через голову.
;Ррр!
Пес припал к полу, глаза сузились. Он яростно бил хвостом, грозно рычал. Петька упер руки в боки, приподнял бровь.
;Ах, так мы еще и лаемся? А как людей будить? Ничего? Ну, я те счас!
Петька развел руки, втянул голову в плечи, прыгнул на мохнатого нечестивца… Они сшиблись над краем кровати. И хоть Петька –совсем не ребенок, но Щен саданул, как бревном. Воздух из груди, а кровать вылетела из-под ног. На пол грохнулся пластом, да еще Щен сверху оказался. От такого расклада затрещали ребра, под давлением кишок глаза полезли на лоб.
…Перед глазами звездочки, в ушах звон вперемешку с надоедливым: "Петр Дмитриевич, очнитесь, Петр Дмитриевич, дорогой!"
Пока Петька ворочался, аки крот шлепошарый, пытался проморгаться, Щен вылезал всего с ног до головы. Особенно к лицу неравнодушен: нос вылизал, глаза, уши прочистил. Петька ощущал себя болотной кочкой, покрытой жабьей слизью. Он скривился, простонал плачущим голосом:
;Уйди, лизун несчастный! Уйди, говорю!
Щен улыбался во всю пасть, дышал часто-часто, вывалил язык на полметра. У дверей перетаптывался толстячок камердинер. Губы растянуты в льстивой улыбочке, а глаз косит на Щена.
;Петр Дмитриевич,; Щен повернул улыбчатую морду –голос камердинера дал петуха,; Петр Дмитриевич, проснитесь. Князь будет гневаться.
Петька отпихнулся, охая и ругаясь сквозь зубы, поднялся, погрозил Щену кулаком. Тот повилял хвостом, глаза с пастью улыбались. Камердинер сглотнул, пояснил осипшим голосом:
;Вот-вот начнется княжеская охота, а вы, Петр Дмитриевич, не готовы.
Потянувшись до хруста, почесываясь и зевая, Петька побрел к окну. В голове мутно, как в застойном болоте, в глазах песок. В таких случаях от воеводы слышалось про "недоперепил", а тут похоже "недопереспал".
Из окна несло жаром, как из паровозной топки. Петька щурился: яркий свет пробивал ресницы, колол глаза. Петька наощупь нашел подоконник, с криком отдернул руки.
;Обожглись, Петр Дмитриевич?
В голосе камердинера звучало неподдельное участие. Петька усмехнулся:
;Ничего. Зато глаза продрал.
Во дворе вся королевская рать: князь в окружении дружинников, по бокам Кичинский с воеводой. Князь что-то говорит, остальные почтительно внемлют. Под стенами домов гудит народ. Бородатые мужики степенно беседуют, слушают, важно кивают. Безусые юнцы зыркают по сторонам, с тоской поглядывают на крыши домов. Петька проследил за их взглядами, хмыкнул. Это послушники, а те, кто посмелей, на крышах да заборах свистят, галдят, как стая галок. В глазах рябит от цветастых рубах, шапок, улыбки блестят, как надраенный медный таз. Девки пялятся из окошек, строят глазки. Щеки румяные, как наливные яблочки. Явно красители натуральные без консервантов.
Две собачьих своры повизгивают, дергают поводки, лезут под ноги. В тени под стеной хлева расплылась розовым студнем здоровенная свинища. Вокруг суетятся, хрюкают с десяток поросят. Они тыкакались в отвисшие сиськи, потом пристроились, начали похрюкивать, чавкать, только видны розовые с кулачок жопки да хвосты спиралью. Только одному не хватило. Он бегал, визжал, пробовал вынуть из-под брюха заветный сосок, но получалось слабо. Поросенок отступил, с минуту смотрел на надувающихся собратьев, в глазах разрасталось отчаяние. Взвизгнув, поросенок ринулся, как торпеда, воткнулся меж землей и пузом, только копытца и хвостик не вошли. Последний выпрямился, задрожал от усилия.
В знойном мареве кучи навоза, мухи вьются тучами. Монотонное жужжание сталкивается с грубоватыми голосами дружинников, причудливо переплетаясь, то тонет, то заливает половодьем. Рядом с конем князя стоял мужик в костюме из невыделанных шкур. Кожаная бахрома, кожаная шапка набекрень. Мужик размахивал руками, делал больше глаза. Вместе с возбужденными словами: "Вепри, Ваше Величество! Здоровые, как лоси!"; ударила в нос аммиачная кувалда.
;Петр Дмитриевич, так вы идете?
;Увы,; прогундосил Петька, отступая от окна,; не могу.
Он оглянулся, указал глазами на Щена. Камердинер перевел взгляд на плотоядно улыбающегося пса, спросил с недоумением:
;И что?
;Как больного друга оставить?
;И не нужно. С таким милым песиком каждый рад побыть, поиграть…
;И даже вы?
Кровь отхлынула от лица, камердинер враз потерял спесь, завилял глазками. Он попятился, нащупал задом дверь, глаза прыгали с Щена на Петьку.
;Нет, Петр Дмитриевич, не могу. Вы уж простите великодушно, но не могу.
;Почему?
Камердинер развел руками, вздохнул сокрушенно:
;Дела, дела… Котлы не чищены, печи не топлены, свиньи исхудали.
Петька ржанул, вспомнив узника Бухенвальда во дворе.
;Вы еще скажите, что собаки не кормлены.
;Как!?; камердинер аж задохнулся, глаза полезли на лоб.; Как вы можете такое говорить? Княжескую псарню кормим всегда!
;И даже перед охотой?
;Да! Ээ…
Камердинер покраснел, побледнел, сдулся с баскетбольного мяча до теннисного, просипел:
;То есть нет.,; Петька издевательски хмыкнул. Толстячок побледнел до синюшного, на лбу выскочили, как грибы после дождя, крупные мутноватые капли, покатились вниз. Камердинер рухнул на колени, взмолился.; Петр Дмитриевич, не губите! Не со зла ведь! Просто они так смотрят… Глаза такие голодные, что я просто не могу отказать.
Щен прижался к ноге, сочувствующе сопел. Петька почесал его за ухом, признал:
;Это они могут. Что вид создавать, что жрать, пока брюхо к полу ни примагнитится. Ладно…; Петька кивнул на окошко.; Скажи там, что не могу..,; камердинер открыл было рот, но Петька перебил.; Придумай что-нибудь.
Камердинер опустил гриву.
;Хорошо.
Только хотел уходить, как настала звенящая тишина… Петька замер, уши с хрустом навострились. Мальчишки не горланят и, кажется, даже мухи замерли, промелькнуло имя Светланы. Сердце стукнуло, заколотилось, Петька выглянул в окно, даже горячий подоконник не заметил.
;Светлана, Светлана, Светлана..,; пронесся по толпе шелестящий ветерок, в грудь ворвался запах сирени, в глазах прояснилось, мир стал резким, до предела наполнился красками. И хоть Петр знал, что двор все тот же и даже свинья все та же, но все чувства кричали, что это сад, где растут самые лучшие цветы на земле. И сад этот, как вьюнок, бежит по следам Светланы, брызжет из-под ног фиалками, гладиолусами, распускается ромашками, кружит голову созвездием небывалых ароматов. Душа распускается, как почки по весне, хочется петь и смеяться. Сердце бьется так часто, что на глаза наворачиваются слезы.
Петька судорожно вздохнул, украдкой смахнул полупрозрачную дымку. Под дых словно саданули оглоблей. Кичинский подвел к Светлане белого жеребца, преклонил колено. Княжна с милостивой улыбкой приняла помощь, вскочила в седло. Заржав, жеребец тряхнул гривой, затанцевал, гордясь великолепной всадницей.
Зашипев, как мясо на сковородке, Петька бросился к шкафу. Во все стороны полетели тряпки, а в спину колол невысказанный вопрос. Петька дернул плечом, пояснил нехотя:
;Придется все таки идти.
Камердинер закивал, спросил осторожненько:
;А как же ваш друг, ээ, Щен?
Петька бросил быстрый взгляд на кровать. Щен с неуверенной улыбкой постучал хвостом. Вздув желваки, Петька оглянулся на дверь, гаркнул:
;Меженок! Подь сюды!
Дверь распахнулась, словно от пинка великана, вбежал парнишка поперек себя шире. Кудлатая голова с пивной котел прочно вросла в широчайшие плечи. Руки с ногами невероятно толстые. Минуя запястья, они прорастают массивными с голову взрослого человека кулаками.
;Побудь с Щеном. Хорошо?; парнишка кивнул, глядя исподлобья.; Никуда его не отпускай. Понял?
Меженок снова кивнул, повернулся к Щену:
;Не бойтесь,; прогудел парень,; в эту дверь он выйдет только через мой труп.
Стрельнув глазами на Щена, Петька погрозил пальцем и выскочил вон.
Жара плеснула на плечи, словно ковш кипятка в бане. Но при виде Кичинского, заигрывающего со Светланой, обожгло не столько снаружи, как изнутри. Светлана приветливо улыбнулась, Кичинский кивнул. Сразу видно придворную школу. Наверное, по несколько часов перед зеркалом улыбу тянет, так сказать, вместо зарядки. А может, как одно из упражнений, но в числе приоритетных.
Князь легко соскочил, обнял. Похлопав по спине, отстранил:
;Петр Дмитриевич, наконец-то! Мы уж грешным делом думали, что не поедете. Игнорируете, так сказать, общество.
Петька стрельнул глазами по сторонам, встретился с насмешливым взглядом княжны, в смущении развел руками.
;Что вы, Владимир Константинович, просто Щен…
;Что?; князь встревожился.; Ему стало хуже?
;Да нет… Просто беспокоюсь. Ведь Щен –не просто пес, он мой друг. Беспокоюсь.
Перехватив Петькин взгляд на Светлану, Князь прищурился:
;Так, может, стоит остаться?
Петька покраснел, ощущая десятки насмешливых взглядов, с трудом выдавил:
;Не знаю… Но я Меженка оставил.. бдить.
Воевода кивнул, прогудел солидно:
;Парнишка сурьезный, не подведет. Можно смело выступать,; воевода подкрутил усы, глаза разгорелись. Облизав толстые, как кровяная колбаса, губы, воевода продолжил с напором,; пока зверь не ушел. А когда догоним, вонзим зубы в нежную шею, услышим хруст костей, ух, и напьемся теплой кровушки! А предсмертный стон будет звучать, как музыка, в наших ушах.
Дружинники переглядывались, одобрительно гудели. Лошадям передалось настроение всадников, они фыркали, трясли гривами, переступали копытами, зыркали друг на друга налитыми кровью глазами. Князь покосился вправо, где сидел на каурой лошадке молодец с трубой.
;Выступаем.
Трубач раздулся, как снегирь, глаза вылезли из орбит. Мощный рев прокатился над градом, посрывал шапки, спугнул стаю ворон. Кровь вскипела, а сердце бухало набатом. Мышцы дергались, в ушах лязг и крики, перед глазами мелькают рассекаемые туши, вверх взлетают отрубленные руки, брызжет кровь…
Копыта глухо застучали по бревенчатой мостовой, на стыках с хрустом долбили щепу. Кони трясли гривами, помахивали хвостами. Дружинники ехали по четыре: грудь колесом, усы торчали, как хвост у мартовского кота. Рты до ушей, глаза косят по сторонам, подмигивают рдеющим, спелым, как пучки редиса, девкам.
Князь стремя в стремя с воеводой подъехал к воротам. Четверым дружинникам точно не проехать, разве что трем, но воевода с Владимиром едва бока ни ободрали. Знамо дело Кичинский не былинка, хоть и самомнение о-го-го, но подотстал. Правда, что-то не заметно, чтоб обиделся. Ах, он ж змей! Пристроился к Светлане и журчит в доверчиво расставленные ухи. Явно что-то скабрезное. Мерзавец! А Светлана тоже хороша: раскраснелась, как простая деревенская девка, глазки блестят, губки пунцовые. И все это удаляется, ускользает. Князь обернулся, гаркнул зычно:
;Петр Дмитриевич! Догоняй!
Петька взвыл тихонько, завертелся, как вьюн. В паре метров мальчишка конюх, варежка раззявлена, глаза восторженные.
;Коня!; прошипел Петька разъяренным змеем, но тот и ухом не повел. Петька в три прыжка оказался рядом, тряхнул за плечи.; Слышишь!?
Конюх растерянно заморгал, потом с явной неохотой, то и дело оглядываясь на кавалькаду, пошел, спотыкаясь, потом побежал к конюшне. Петька скрипнул зубами, просвистел в бешенстве:
;Да быстрее ж ты, клешноногий!
Тот скрылся в воротах и буквально через мгновение вынырнул из тени. Лицо серьезное-серьезное, но не успел Петька обрадоваться, как челюсть отвисла по формату тульской козы: в поводу парнишка вел громадного черного жеребца. Тот увидел толпу, глаза дико сверкнули, заржал, поднялся на дыбы. Народ начал оглядываться, перешептываться, посматривая на Петьку, что-то со смешками рассказывали друг другу. Петька ощутил себя поросенком, случайно забредшим в лес, сказать волкам:"Доброе утро!"; выругался вполголоса:
;Ты кого мне привел, мерзавец!?
Парнишка ухмыльнулся, пояснил нагло:
;Коня.
;Разве ж это конь!?; возмутился Петька.; Это чудовище!
Мальчишка пожал плечами.
;Вы же герой?; Петька скривился, провожая глазами последнюю пару, лишь хвостами помахали на прощание. Мальчишка не дождался ответа, подтвердил сам себе.; Герой. Этого никто не оспаривает. Значит, и конь должен быть непростым.
Смерив паренька убийственным взглядом, Петька шагнул к жеребцу с заискивающей улыбкой:
;Милый мой, хороший. Ты же не хочешь, чтоб надо мной весь город ржал? ;конь подумал, подумал, мотнул огненной гривой.;Вот и я не хочу. Так что давай дружить. В обиде не останешься.
Только Петька протянул руку к узде, как конь шагнул в сторону.
;Ну-ну, не балуй.
Вокруг уже откровенно ржали. И чем дальше, тем громче. Скрипя зубами, ни на кого не глядя, Петька кое-как поймал повод, но вспрыгнуть в седло, как дружинники или тот же Кичинский, нечего и думать.
С чего бы залезть? Петька с тоской оглянулся по сторонам. Стремянку бы или лестницу на худой конец. Помнится старичье с камня залезало, то бишь садилось. Кстати он, кажется, так и называется: седальным. Ладно. Седальный или стояльный, но без него не обойтись. Под смешки и перешептывания злой как черт Петька подтащил упирающегося жеребца к камню. Послышался топот, тяжелое дыхание приближались. Как только Петька влез на камень, из-за угла выскочил мужик с красным распаренным лицом, рот раззявлен в крике:
;Пан Кичинский, пан Кичинский!; мужик затормозил посреди двора, упершись руками в колени, тяжело отсапывался. Мокрые волосы прилипли ко лбу, блуждающий взгляд наткнулся на Петьку.; Где?; пробулькал он.; Где пан Кичинский?
Петька, что как раз примеривался запрыгнуть, раздраженно буркнул:
;Где, где... Уехал.
Мужик выпрямился, вскричал страшным голосом:
;Когда!?
;Да только что.; буднично ответил Петька.
Он наконец-то, взобрался на коня, с облегчением выдохнул. Позади бухнуло, конь жалобно ржанул, присел на круп. Петька обернулся, как ужаленный:
;Эй, ты что!?
;Гони!; мужик саданул коня пятками, крикнул прямо в ухо.; Если не догоним, кирдык придет. Но, но!!!
Конь заржал, рванул с места в карьер. Петьку мотало, подкидывало, как мешок с отрубями, в правой узда, а левая судорожно уцепилась за луку седла. Ворота приблизились рывком, промелькнули вместе со стражниками. Выпученные глаза, красные рожи, раззявленные в крике рты порхнули по сторонам испуганными курами. Буквально через несколько секунд дробный топот сравнялся с монотонным, их внесло в облако пыли. Сзади сипло-испуганно захрипело:
;Осаживай, осаживай! Расшибемся же! Стой окаянный!
;Тпру!!!
Задние придержали коней, всадники оглядывались; брови сшибленные; лапали мечи, секиры. Но куда там… Петька врезался в ряды, как камень из катапульты, двоих отбросило в стороны, а одного вовсе... Конь полетел кувырком, хрустнуло, вскочил. Глаза дико косились на хрипящего хозяина. Клетка широка, но плосковата, глазные яблоки –действительно, яблоки, все лицо в крови, из раззявленного в крике рта плещется кровь, лопаются багровые пузыри.
Вжикнуло, на солнце засверкали мечи, на Петьку поперли с двух сторон. Губы кривились, явно не лапочкой называли. И смотрят так зверски. Наверное, не здоровкаться идут. Петька попятился. Уже подумывал, как бы дернуть, но тут князь с воеводой протолкнулись, Тарас растопырил усы, гаркнул люто тараща глаза:
;Кто!? Что!? Почему!? А ну, в стороны!!!
Вои заколыхались. Кого-то вытолкали на обочину, кто сам подал, недовольно ворча. За спиной хыкнуло, похолодало. Мужик скатился под копыта, завопил сходу:
;Княже! Пан Кичинский! Потоп!!!
;Где, что!?
Кичинский спрыгнул, глаза впились в лицо гонца.
;Подвал. Таскали, таскали зерно, а тут ка-а-ак даст! Струя с воеводин щит. В нижних залах уже по-колено!
Кичинский закусил губу, спросил быстро:
;Зерна много?
;Так половину почитай стаскали.
Кичинский скрипнул зубами, молча выругался. Князь нахмурился, перевел на него тяжелый как мельничный жернов взгляд. В голосе тоже нелегком прозвучала угроза:
;Пан, дорогой мой. Не поспешил ли ты рапортовать?
Тот развел руками, пояснил виновато:
;Было все нормально: сам проверял. Природная аномалия, однако.
Князь стиснул зубы, желваки прокатились, ноздри дернулись.
;Срочно..,; бросил он отрывисто..,; разобраться и доложить,; он сделал паузу, сказал значительно,; я думаю тебе известно, что для нас эти запасы. В другое время и слова бы не сказал, а сейчас не взыщи.
Князь выразительно указал глазами на огромную секиру Тараса. Кичинский нервно сглотнул, непроизвольно потрогав шею, заторопился:
;Знаю. Я сейчас, сейчас,; пан все порывался ехать, горячил коня, но не решался прервать князя. А тот все порыкивал:
;В общем так… Виновата природа или еще какой ветер, но если хоть один мешок сгниет, головы тебе не сносить. Понятно?
Кичинский кивнул, рванул с места в карьер. Петька взвыл про себя, открыл рот да так и замер, не зная, что сказать. Князь повернул голову, твердый как таран взгляд нащупал Петьку. Владимир прорычал чуть потеплевшим голосом:
;Не в службу, а в дружбу, Петр Дмитриевич, проследи.
Петька аж подскочил. Судорожно закивав, кое-как развернул коня, рванул узду.
;Нно-о-о! Пошел, поше-е-е-л!!!
Конь оскорблено заржал, прыгнул, как заяц. В горле не успело родиться лихое: "Е..!"; как в копчик хрястнуло, язык едва ни откусил. Во рту стало солоно, занемело. Скачками приблизились ворота, стражники выставили топоры, раскорячились.
;Сто-о-ой!!!
Видать, ;догадался Петька,; решили в этот раз исполнить свои обязанности от и до.
А те и вправду перегородили дорогу, выставили щиты. Из башни еще пятеро подбегали, в руках копья. Петька стегнул коня, выпучив глаза, завизжал, как резаный поросенок:
;Куда!?; слюни брызнули во все стороны.; Прочь, идио-о-ты-и-и!
Двое благо разумели шибче –отпрыгнули в стороны, а третий под колеса кинулся, махнул секирой. Свистнуло, сверкающая дуга прошла понизу. Сердце ухнуло в пятки. Ну, все,; мелькнуло обреченное,; звиздец. Отрубят коню копыта –останутся от него окорочка, а от меня отбивная в лучшем случае с малым вкраплением костей.
Петька зажмурился, на миг ощутил себя в невесомости. Пальцы судорожно цеплялись за луку седла, очко сжалось в игольное ушко. Пусть ангелов прекрасных ликом на кончике ее хоть десять тысяч, но хрен без мыла бы пролезли. Снизу садануло да так, что искры из глаз и слезы враз. Грохнули копыта, в нос шибануло горелым камнем, Петьку рвануло назад с такой силой, что в спине затрещало, а в животе стало горячо.
Глаза распахнулись до треска. Тесные улочки, по бокам, сливаясь в буро-серое месиво, проносились стены домов, окна, любопытные лица. Кудахча, врассыпную бросились куры, кто-то не успел, хрустнуло, на лицо плеснуло красным горячим, перья во все стороны. Цокот копыт по мостовой, а за спиной удалялись злобная ругань, угрозы.
Выскочили на небольшую площадь. В конце два свертка и оба под девяносто градусов. Не сговариваясь, на бешеной скорости ринулись налево. Визг подков, сноп искр из-под копыт. На следующем перекрестке заприметил, что по параллельной улице кто-то мчится. На третьем понял: оно! Возница погонял телегу полную с горой мешков. Следом клубилась белая пыль.
;Но-но!
Ага. Щас! Разбежался. Петька пришпорил коня. Тот дернулся, стены надвинулись как-то враз, колено шаркнуло о каменную лепнину, враз в пот бросило. Поворот, второй… Петька нахлестывал коня, понукал:
;Быстрее, быстрее!
Прямо по курсу выскочил и быстро увеличивался в размерах арочный проем. По ту сторону стояла давешняя телега, туда-сюда сновали сгорбленные работяги. Только от телеги с мешком, а обратно пустые, но все равно сгорбленные: видать профессиональная привычка. Рожи белые с красными разводами, руки до земли, запросто орангутанга переплюнут.
Завернув в проулок, Петька остановил коня, кое-как сполз по взмыленному боку. Ноги дрожали, бока раздувались, как у стельной коровы, схлапывались, внутри хрипело, бухало что-то огромное. С боков пена падала клочьями, под черной шкурой прокатывались судороги. Конь оглядывал себя дикими глазами, ноздри расширялись.
;Да живой, живой,; успокоил Петька. Он привязал узду к кованной решетке, наказал строго-настрого.; Стой  здесь. Я скоро вернусь,; конь слушал недоверчиво, прядал ушами.; И не вздумай ломать частную собственность. Ферштейн?
Фыркнув, конь повернулся, независимо махнув хвостом, вывалил парующую кучу. Петька обомлел от такой наглости, проворчал:
;Крупно тебе, паря, повезло: плетки нет. Так бы поучил вежливости. Петька побуравил злым взглядом толстый зад, сплюнув, отвернулся. Прокравшись до угла, Петька следил некоторое время за разгрузкой. Вокруг телеги белым бело, от нее к массивным в полтора человеческих роста воротам протянулась белая дорожка, белая взвесь кружится в воздухе. Оставалось меньше трети, когда за спиной раздались шаги, послышались голоса.
Петька чертыхнулся, прогнал небогатый набор вариантов. Что так, что эдак увидят, но во втором случае хоть небольшой, но шанс. Аа… Была не была!
Сгорбившись и оттянув руки до земли, с опущенной головой Петька пристроился в очередь. Со всех сторон в нос било крепким лошажьим потом, в ухо хрипело. Все ближе бухало, постанывало, затем сверху сдавленно пробасило:
;С облегчением, Кирюха!; на плечи упала пыльная тяжесть, в спину подтолкнуло незлобивое.; Хо-хо!
Топая за такими же сопящими мешками, Петька незаметно оказался в прохладном полумраке. Но буквально пара шагов и по неровному камню пола заплясали красные всполохи. Затрещало, запахло горячим смолистым деревом, запах пота стал резким неприятным, как подгоревшее масло. Воздух спертый, сухой, над головой потрескивало.
Со всех сторон толкали, зло ругались. Мучная пыль лезла в нос, Петька едва сдерживался, чтобы не чихнуть в ухо соседа, часто-часто дышал. Бедолага вздрагивал, втягивал голову в плечи, все обернуться пытался. Видать, воображение рисовало ему что-то огнедышащее навроде дракона. Тем более, что Петька ощущал себя на грани воспламенения.   
Поворот вправо, поворот влево, опять направо… Каждый раз из цепочки исчезала пара звеньев. В конце концов, осталось пятеро. В мешковатой робе они брели, сгибаясь под тяжестью. Их шатало, бросало из стороны в сторону. В легких сипело, хрипело, словно в дырявых мехах. Впереди тяжело топал здоровенный мужичина: голова, как котел, косая сажень в плечах. Такого бы в начальники,; невольно подумал Петька, ;цены б не было, а он мешки тягает.
;Сюда,; сдавленно просипел здоровяк и шагнул в тень.
Петька за ним, пригнулся. Тут же хрястнулся лбом. Его зашатало, перед глазами звездная феерия, даже камнем паленым запахло. Как бы мука не взорвалась. Петька ухватился за что-то.., малость одыбавшись, простонал сквозь стиснутые зубы:
;Что темно-то так?
Из тьмы засопело, бухнуло, потом выдохнуло с облегчением:
;Уфф… Первый.. самый схрон. Наши мешки последние –вот мужики факелы и забрали. Не хватает…
;Торопятся, как голый в мойню,; злобно буркнуло сзади.
;Надо,; виновато пояснил здоровяк.; Не успеем в срок –князь голову снимет.
;А когда надо?
;До обеда.
;Елы-палы! Так час же всего остался!!!
Во тьме обреченно вздохнуло:
;Ну, все, братцы: мы пропали.
;Да вы что!?; проревел здоровяк.; Чуть не то и уже хвосты повесили! Мужики вы или нет? А ну, поднажмем!
Зашуршало, в спину толкнуло, заехали в ухо. Петька зашипел, заторопился, спросил с придыханием:
;А вода?
;Что "вода"?
;Сказали, что закрома топит. Ключ пробился.
Несколько секунд только озадаченное молчание, сопение, шарканье ног, потом осторожное:
;Даже не слышали о таком.
Пока Петька шевелил извилинами, пытаясь что-то понять, вокруг что-то двигалось потное, за спиной ухнуло, затрещав, толкнуло меж лопаток пыльным кулаком.
Пробежав несколько шагов, Петька остановился. Его перегнуло пополам, мешок свалился с плеч. Кашель выворачивал легкие, отшвыривал шматки куда-то во тьму. Петька прокашлялся, перхал, тер слезящиеся глаза. В них скрипел песок, бороздил под веками, колол, жег. Наконец, проморгался, щурясь, всматривался во тьму. Слабый багровый свет обрисовал неровный проем. Средь шуршания, тупанья осыпающихся камушков проявились шаги, хруст. Один, второй, третий… На шестом сколы заиграли, словно окровавленные ножи, через порог пролегла гигантская тень, в одной руке факел, во второй гигантская секира. По спине пробежали мурашки, быстро превращаясь в крыс под осенним дождем. Конечно, в реале она не столь велика. Но пусть даже в два раза меньше, однако, по плотности не сравнить, не сравнить…
Петька оглянулся, нервно сглотнул. За спиной завал. Чуть дальше темная завеса, тупают, все не могут успокоиться камушки, выкатываются под ноги.
Одна за другой в проем вдвигались темные фигуры. Мешковатые плащи, остроконечные колпаки скрадывали формы. Но как ни крути, а размеры –это размеры. Пять.., десять.., двадцать…
;Здравствуйте,; робко поприветствовал Петька.; Там выход?
Никто не проронил ни слова, в два ряда встали полукругом. За их спинами прозвучали уверенные шаги. Толпу раздвинуло, словно в середину вбили клин. На шаг вперед выступил человек в красном плаще, сказал до отвращения знакомым голосом:
;Если и выход, то не для тебя.
Петька затравленно огляделся, отступил на шаг, затем еще, пока в пятки булыжники не уперлись. Он стиснул кулаки, спросил нервно:
;Пан Кичинский, что все это значит? К чему этот маскарад?
Фигура помолчала, потом медленно ответила с плохо скрываемым торжеством:
;Вы правы, Петр Дмитриевич, ни к чему. Уже.. ни к чему.
Плащи с тихим шелестом опустились на камни, красные лучи отскакивали от закрытых шлемов, перекатывались по закаленной стали доспехов. Разом вжикнуло, в животе похолодело. Два десятка сабель, наверняка наточенных как бритва, не внушали оптимизма.
;Пан Кичинский,; спросил Петька враз осевшим голосом,; какие-то у вас шуточки странные.
Полуоткрытый шлем показал нехорошую улыбку.
;Кто говорил про шутки?
;Тогда в чем же дело? Где дорогу вам перешел? Не пойму, хоть убей.
;Пожалуй, нам это подходит.
Петьку внезапно осенило. Словно пелена с глаз спала. В груди полыхнула ненависть жарким пламенем, глаза сузились, Петька почти выкрикнул:
;Это из-за Светланы?; в кровь выплеснулся яд, ударил в голову, помутив разум. Петька тяжело задышал, сжал кулаки до треска костяшек.; Это так!?
Пожав плечами, Кичинский заметил философски:
;Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать.
Петька распахнул варежку, да так и застыл. Что на такое скажешь? Кичинский нехорошо улыбнулся, бросил сухо:
;Кончайте его.
В груди екнуло. Все двадцать человек разом качнулись на него и.. замерли. Петька ощущал сгущающееся напряжение. Мужики перетаптывались, сопели, со злобной растерянностью зыркали друг на друга. Кичинский дернул головой из стороны в сторону.
;Что? В чем дело?
Мужики сопели, шкрябали кольчужными перчатками по шлемам.
;Так это… Он же неоружный. Как можно?
Кичинский возвел очи к горе, челюсть задвигалась, беззвучно выдавая трехэтажный.
;Мать вашу! Вы зачем сюда пришли!? Сопли разводить!?; мужики угрюмо смотрели, хмурились, но с места не трогались. Пан ругнулся витиевато, махнул рукой. ;Ящер с вами.
Петьке швырнули меч. Тот неловко подхватил, едва не отрубив ногу, встал, как Тарас учил. Мужики облегченно выдохнули, лица посветлели. Кичинский хмыкнул, льдистые глаза пристально следили за Петром, губы дрогнули в усмешке.
;Ну, ну… Покажи на что способен.., байстрюк.
Кичинский мотнул головой. Выставив острия, мужики начали осторожно приближаться, по двое заходили с боков. Рукоять сжал так, что пальцы в суставах  заныли, хрустнули. Во рту пересохло, каждая жилка тряслась, вибрировала, как натянутая струна.
Слева свистнуло –отшатнулся, едва успел отбить, как прогудело справа. Петька отпрыгнул, из-под ног полетели камни, едва не упал. Бородатые рожи расцветали жестокими улыбками, то один, то второй делали выпады. Сталь мелькала все ближе, все быстрее. Хорошо хоть не вместе,; успел подумать Петька, как в бок кольнуло, потом в грудь, под рубахой потекло теплое. Скрипнул зубами, пытался нащупать ногой место, но бедро уперлось в валун. И ни туда, ни сюда. Заорав, Петька наклонил голову, размахивая во все стороны мечом, попытался прорваться.
Зазвенело, посыпались искры, металл мелькал, что глазу не уследить, руки встряхивало до костей. За спинами отступали двое, с кончиков сабель капало красное. Петька смутно удивился, но через пару минут мечемахательства перед глазами замелькали черные мухи, а в ушах нарастал комариный звон…
В груди хрипело, в сапогах хлюпало, по бокам текло горячее. Бородатые лица надвигались вперемешку с острым железом. Кольнуло в голову, грудь, бедро. Правая нога подломилась., Петька шатнулся, упал на колени. Хрустнуло острой болью, отдалось в шее. Перед глазами плыло, топтались толстые как бревна ноги, в нос шибануло жуткой вонью. Явно не снимая сапог пару лет ходил. Да по дерьму все, по дерьму, сволочь.
Не выдержав такого надругательства, Петька собрал последние силы и махнул мечом. Как по маслу… Ноги подломились чуть выше колен, рухнуло туловище. Как в тумане мелькнуло безусое лицо, белые от боли глаза, раззявленный рот. Все это хряпнулось на камни, содрогалось в хриплых конвульсиях, из обрубков брызгало красное.
Над головой взревело в дюжину глоток. Ну, все,; понял Петька,; пришел мне звиздец безвременный. Во всех смыслах…
Как в замедленной съемке Петька осознал, что есть Дамоклов меч. С одной стороны булава опускалась, с другой целился в подбородок подкованный сапог. В следующий миг в голове взорвалась банка с томатной пастой, ошметками брызнуло в зрачки.
Калейдоскоп лиц, тел, блеск железа… И все это за промежуток меж двумя ударами сердца. В следующий миг из ушей вытащили пробки. Кап, кап., кап… Петька задрал голову, с потолка тягуче капало красное, огляделся по сторонам. Он уже как-то оказался на ногах, пальцы сжимали холодную рукоять.
Факелы на полу, пламя трепещет, едва на пару локтей освещает вокруг себя. То проявляясь, то исчезая, хрипят во тьме неопрятные кучи, шевелятся. Кто-то пытается ползти, один уперся лбом в стену, но упорно подтягивается на руках. Ноги есть, но не здесь, отрублены по самые…
Петька сглотнул раз, другой, но из живота пытался пробиться кто-то настойчивый, подкатывал к горлу, просился наружу. Резкий спазм вывернул желудок наизнанку.
;Беее!!!
Зловонно-горькая струя ударила изо рта, как из брандспойта. Куда-то во тьму: точнее не заметишь. Но когда проморгался, с потолка капало шустрее. Да и не красное.. вроде бы.
Отяжелевшая секира выскользнула из рук, звякнула о камни. Шатаясь, Петр обошел маслянистую лужу по самому краю, ввалился в темноту. На пороге зацепился за что-то податливое. Грохнулся так, что вздрогнули скалы, затрещало. Но камни то было или кости –непонятно. Сцепив зубы, постанывая, Петька поднялся, заковылял вдоль стен. Вроде бы цело все: болело хоть, ныло, но работало. Все таки он покрепче,; с некоторой гордостью отметил Петька,; покрепче.
Локтями стукаясь, плечами, лбом стесывая выступы, брел долго, так как успел устать, а желудок ревел, аки зверь подземный, бросался на ребра.
В легких свистело на разные лады, Петька уже жалел, что поперся. Можно  было завал разобрать, но пошел легким путем. Вернуться бы, но поди теперь вспомни, где поворачивал. Э-хе-хе…
Петька остановился, потоптался в нерешительности. Глаза что ли привыкли... Камни начал различать. Вот бы еще переваривать научиться –вовсе можно не выходить. Самку еще какую-нить из верхнего мира утащил –вот народ новый родился. С кряхтением подобрав булыжник, лизнул, покатал во рту. Вкус гадостный, на зубах хрустит да говнецом отдает. Тьфу!!! Петька скривился, отплевывался с чертыханием. Пока стоял, дыхание унял. Свист разделился на несколько ладов, в него добавились невнятные голоса, лай. В груди екнуло. Петька рванулся, не чуя ног под собой.
Угловатый тоннель вильнул раз, другой, сузился, да и сверху словно кто кувалдой хряпнул. Не снижая скорости, Петька прыгнул вперед, поскакал на всех четырех. Буквально на счет "пять" показалось из-за поворота светлое пятно, потянуло влажной свежестью. Ход сузился настолько, что пришлось ползти, обдирая локти, стукаясь затылком. На голову посыпалась земля. Сдавленно дыша, Петька протиснулся. Раздвинув белесые корни, высунул голову и замер... Глинистый склон, в метре ниже медленно, словно патока, двигалась темно-желтая масса. Противоположный склон саженях в трех. Вода хоть и течет слабо, но подмывает. Глиняные комочки падают, расходятся желтой взвесью по сторонам. Они проникали вглубь, там мелькают какие-то тени. Петька сглотнул, глаза проворачивались туда-сюда, следили за ними. Жалко, не выяснил тогда, что же за сюрприз гостям готовят. Теперь вот думай…
Шум, голоса, лошажье фырканье стало слышнее. Вроде бы князь там. Жив, значит. Пока жив… Выдравшись из норы, Петька пополз вверх, шаркая задом по склону. Ноги скользили, как по маслу, хорошо пальцы вгатил. Петька вытянул шею до хруста, даже брови сдвинул чуть ли не на затылок, но видать все равно не выше плюмажей. Рискнул руку отнять, потянулся.. и нога соскользнула!!! Её-о-о!.. Едрит твою налево! Петьку окунуло с головой, перед глазами пронеслось нечто блестящее, возле носа щелкнули зубы.
;Аа!
Петька выскочил, как ошпаренный, глаза по-полтиннику. Он взбежал пауком по отвесной стене, со страшным криком бросился под ноги всадникам:
;Князь! Где князь!?
Икру прошило, словно рапирой. Заорав, Петька закрутился юлой, лапнул болючее место. Под пальцами оказалось холодное, скользко-трепещущее. Рванул…
Дыхание хриплое, в расширенных от боли и ненависти глазах отражалась рыбина навроде карпа. Она дергалась, пыталась вырваться, клацала зубищами. Петька скрипнул зубами, стиснул пальцы. Захрустело. Пискнув, рыбина вытянулась, задрожжала, как струна. Поиграв желваками, Петька перевел тяжелый взгляд с рыбины на сгрудившихся воинов, выдохнул:
;Князь мне нужен… Владимир Константинович.
;Зачем он тебе, чуду болотному?
Из толпы выехал мужичок в аргамаке из лисьих шкур, на затылке болтается роскошный рыжий хвост. За ним псы просочились меж копытами, окружили гавкающе-повизгивающей сворой. Всюду враждебные лица, угрожающие взгляды. Петька скрипнул зубами от бессильной злости, процедил:
;Надо.
Мужичок смерил Петьку с ног до головы, спросил с издевкой:
;Мож, еще дочку княжескую запросишь? Не по Вовке помолвка. Пшел!!!
Он стегнул плетью и вылетел из седла, как камень из пращи, грохнулся под копыта. Хруст, тишина… Пыль осела, вызвав общий:
;Ох.!?
На дороге вздрагивал в конвульсиях расплющенный блин, дергал ногой. От удара одежку разорвало, видны красные концы ребер. Из глаз, рта, ушей текла кровь, скатывалась в пыль… Петька перевел угрюмый взгляд на оторопелые лица, процедил по слогам:
;Где.. князь?
Вои насупились, переглядевшись, начали грудиться. Завжикало… В руках уже не плети, заблистали на солнце мечи, секиры. Распластанный псарь оторвал на палец голову от земли, хрипло пробулькал, выталкивая кровь:
;Ату его…; и уронил голову, уставившись невидящим взглядом в равнодушное небо.
Псы взвыли тоскливо, безнадежно. От воя застыла кровь, но длилось это недолго. Морды опустились, нащупав врага, глаза налились кровью. Коротко взрычав, псы бросились всей сворой. А мужики орали со злым хохотом:
;Ату, ату демона! Ату водяного черта!!! Кусайте его, рвите!
С яростным лаем псы окружили Петьку, бросались, скалили зубы, летела пена. Особо наглому шмякнул рыбиной по носу, но чуя кровь, напрыгнули сразу трое.
;На тебе, на!
Вокруг своры собралась толпа, хохотали, науськивали. А у псов глаза налились кровью, чуть ли не как у хозяина. Сейчас бросятся,; понял Петька с тоскливым холодом в животе.
;Стой! Ааа!!!
От громогласного рева дрогнули коленки. Псы припали к земле, жалобно скулили. Всадники хоть и не пригибались, но как почвенники, стали ближе к земле-матушке, втянули голову в плечи, а языки в то место, где им и надлежало прибывать.
По толпе, расшвыривая коней, как кегли, катился вал. Визжа резаными поросятами, кони били копытами, вскакивали кто с всадниками, а кто и без оных, отбегали в стороны. Кто удержался, разрывал рты удилами, отгонял в стороны. Все толкались, орали друг на друга сорванными голосами. Заметно, что страшно, но мужики ж –скрывают. Только волосы дыбом, шлемы вздымаются, душат ремешками.
Рычащий вал распался громадным зверем. Глаза горят лютой злобой, сам –рычащая гора мышц, клыков да когтей. Все замерли, как мыши пред ужом, только кони мелко-мелко дрожали. По тоннелю из больших глаз и потных багровых лиц проскакал всадник в красном корзне, осадил жеребца в дюжине шагов. А тот и не сопротивлялся, косил диким глазом, раздувал красиво вырезанные ноздри.
Прижимая к груди перебинтованную руку с красными пятнами, князь неловко спрыгнул. Нога подвернулась, он скривился, присел чуть ли не до земли. Лицо посерело, но Владимир выпрямился. Сжимая челюсти, он заковылял к прыгающему чудищу.
;Брось! Брось бяку!! Отравишься!
Но Щен не унимался, рычал, мял несчастного, тискал, даже облизывал. Там орало благим матом, ругалось, слышался треск, хруст, стоны. По спине пробежали мурашки, в животе стало холодно. Наверняка пожирает несчастного. Вон как орет… Поди сперва руки, ноги обгрызает. Изверг. Князь покосился на подвизгивания. Собаки припали к земле, прижав уши, в ужасе расползались.
Князь хромал вокруг неиствующего зверя, всплескивал руками, кричал что-то успокаивающее. Бояре, остановившись в отдалении, звали встревожено:
;Княже, бога ради отойди! Он же дурной –задавит!!!
Владимир отмахнулся и.. замер. На месте чудовищного зверя, что по размерам мало уступал ящеру, визжал, скакал, пытаясь достать лицо человека, щенок. Пусть толстый, с теленка в холке, но все таки щенок облизывал, неистово вертел задом перед…
;Петр Дмитриевич,; оторопело выдохнул князь,; как вы здесь оказались?
Петька рассказал вкратце. Щен сидел у ног, смотрел влюбленными глазами, норовил лизнуть если не в нос, то хотя бы в ухо.
Князь слушал предельно внимательно, хмурился, темнел лицом. По окончании сказал мрачно:
;Странно все это,; бояре молча закивали, смотрели неприязненно. Князь покосился на них хмуро.; И хотя на меня тоже покушались; если бы не этот лизун, быть бы мне в желудках грифонов; но пан Кичинский… Нет, не могу поверить.
;Но где же он? Что-то не видать с вами,; осторожно заметил Петька.
;Все там же,;нехотя ответил князь,; во всяком случае не возвращался.; он помолчал, оглядев бояр горящим взглядом, уронил тяжелое.; В твой рассказ поверить непросто да и с паном Кичинским я с детства знаком. Он, как и Тарас, дядька мне. Однако, тут что-то странное,; Владимир потер лоб.; Буквально через полчаса после вашего убытия нас догнал гонец от мастеровых. Оказывается, в зернохранилище ни Кичинский,  ни кто другой не прибывали. И проблема осталась нерешенной. Послали воеводу, он не мальчик, разберется.; князь посмотрел направо, налево –бояре кивнули; Пока во дворец, отметим пиром успешную охоту.
;А к тому времени, ;проскрипел сухим голосом высокий согбенный как колодезный журавль боярин,; вернется Тарас да и Кичинского разыщем.
Князь вскинул руку –бояре замерли, как суслики, все взгляды скрестились на ладони –щелкнул пальцами.
;Коня,; он указал глазами на Петьку, вокруг которого скакал, лизался Щен. За спиной зашкрябалось, завозилось, кто-то возмущенно вскрикнул, заржало. Князь дернул уголком губ, острый взгляд повторял прыжки пса. Петр весь в крови шатался, с трудом отбивался от Щена. Тот тоже прихрамывал на левую лапу, шерсть возле уха, на спине слиплась в сосульки.; Нет, пожалуй, лучше телегу.
;Нет, Владимир Константинович, не надо. Я сам.
Но таким слабым голосом, что никто не принял во внимание. Мир закружился, словно в хороводе по случаю урожая. Неизвестно откуда налетели черные мухи, мириады мохнатых нетопыриных крыльев хлопали, застили свет. В ушах зашумело, заревели водопады, голоса бояр слышались глухими, как сквозь вату. Они то истончались, то набирали басов, уходили в инфрозвук. Под руки подхватили, куда-то поволокли. Потом ноги потеряли опору, в спину уперлось что-то твердое, качнулось, заскрипело. Рядом сочувствующе сопело, грело, упираясь в бок, лизало руку мягким и теплым.
Пошевелился –все тело пронзило болью, застонал сквозь зубы. Лба нежно коснулось что-то прохладное. Петька поднял веки, но те словно намагничены. Наконец, проморгался. Прямо перед лицом улыбающаяся морда, а на периферии конские крупы, на которых покачиваются блестящие, словно покрытые рыбьей чешуей спины воинов. Хвосты помахивали, хлестали по бокам, отгоняли слепней. Над головой журчало, потом сформировалось в нежный как весенний ручей голосок:
;…знали бы вы, Петр Дмитриевич, что с нами случилось.
Петька вывернул шею. Рядом на тонконогой белой лошадке с огненными глазами ехала Светлана. В груди дрогнуло. Щечки розовые, губки алые, глаза загадочно блестят.
;Что?; спросил Петька встревожено, но девушка словно не слышала.
;Вы просто не представляете, как все было неожиданно и как сильно я испугалась.
;Вас ранили!? ;сердце сжалось.
;Нет, Петенька,; поспешила успокоить Светлана.; Хоть эти отвратительные монстры и свалились, словно снег на голову, но папа оказался быстрее.
Петька покосился на князя. Тот ехал на два корпуса впереди, на боку болтался золоченный эфес, весь в самоцветах, с затейливой резьбой. Даже непонятно, как за такое браться: через пару минут ладонь в кровь изотрешь. Хмыкнув, Петька спросил недоверчиво:
;И что? Отпугнул?
;Сразил!; возмутилась девушка.; Наповал! Сразу двух. Но потом налетели остальные,; Светлана передернула плечами, на лицо словно упала тень.; И было их столько, что скрыли солнце, небо потемнело, от смрада и хлопанья крыльев кружилась голова. Если бы не Щенулька…
Светлана побледнела, глаза затуманились, тонкие пальцы сжались на борту телеги. Петька накрыл ее ладонь своей, тихонько сжал. Светлана порывисто вздохнула, на губах появилась тень улыбки. Борясь с тошнотой, Петька спросил осторожно:
;Он их.. съел?
;Что вы, что вы!?; девушка замахала в ужасе руками.; Он такой умный, такой замечательный… Станет он бяку всякую кушать. Нет. Он их просто разорвал.
Девушка раскраснелась, жестикулировала. По ее словам выходило, что Щен –герой из героев. Круче разве что горы, да и то не всякие. Петька посмотрел с сомнением на хитро похрюкивающего героя, потрепал по холке. Тот блаженно жмурился, а когда Петька почесал за ухом, извернулся и лизнул в нос. Петька поскреб за ухом:
;Молодец, молодец, хороший мальчик.; он посмотрел на Светлану, спросил с усмешкой. ;И зачем дружину такую держать? Одни растраты.
Девушка закивала, сказала живо:
;Это точно. Представляешь, сколько можно косточек купить? Мозговых, сладких.
Щен  облизнулся, замолотил хвостом. Девушка лукаво улыбнулась.
;Вижу –не против. А вот если с хозяином бы тогда был…; Светлана сделала паузу, добавила многозначительно.; Награда была бы больше, гораздо больше...
Девушка откровенно посмотрела на Петьку. В лицо бросился жар, Петька враз охрип, пробормотал сдавленно:
;Не мог… Увы... За провиант боролся
Светлана сморщила носик.
;За провиант? Фи! Неужели не нашли больше за что?
Петр развел руками, насколько телега позволяла. Девушка посмотрела на него как-то странно, потом взглянув на Щена, протянула:
;Жаль… Очень жаль..,; она тяжело вздохнула, на глазах навернулись слезы, голос задрожал. ;Если бы были вы, Петр, я просто уверена, да, уверена, что папу бы не ранили. И моя Роза, моя бедная лошадка была бы жива.
Вскинув подбородок, чтоб не выронить слезы, Светлана стегнула кобылу. Петька замер с открытым ртом, потерянно смотрел вслед. Внутри муторно, словно ребенка обидел или котенка пнул. Виноват словно. Хотя в чем, скажите на милость? Правда, говорят, что коли женщина плачет, мужчина завсегда виноват. Нда… Петька откинулся на телегу, хмуро уставился на барашков, бредущих по колено в синем тумане.

Идти ни сам, ни Щена пускать не хотел: еле двигались. И чем дальше, тем больше синело избитое тело, конечности застывали, не хотели сгибаться. Но князь явился самолично, да еще бояр прихватил для поддержки. Все уговаривали, кричали в один голос, что пир не пир будет без главного виновника. Мол, если бы не Щен, другое торжество бы было. Петька пожал плечами:
;Если согласится…
Но тот ни в какую, прижался к Петьке, скалил зубы в белоснежной улыбке. Видя такое дело, за Петьку взялись. Тот крепился, крепился, наконец, не выдержав, махнул рукой.
;Ящер с вами.
;Хоть Ящер, хоть бер –никто нам не страшен, когда Петр Дмитрич с нами.
Петька усмехнулся, натянул рубаху на голову. Каждое движение причиняло боль, он скрипел зубами, шипел. Бояре охали, норовили помочь, но Петька видел, как они переглядывались, глаза довольные, словно у кота, спершего  из-под носа хозяйки большую рыбину. Вот паскудники! На фиг им Щен нужен, как таковой. Вряд ли и я необходим, как придаток. Боятся, как бы чего ни случилось. Вон даже лохмача в пенсне притащили. Явно врач: вся комната травами пропахла. Но отказываться было поздно: слово –не воробей, нагадит –хрен отмоешься.

Коридоры широкие, спору нет. Но их троих вмещали с трудом. То Петька, то князь шоркались боками по стенам, а Щен гордо вышагивал по середке, косил хитрыми глазищами по сторонам, дергал носом.
Бояре сопели в затылок запахами мяса, жареного лука, острых специй. Шли мимо анфилад дверей, те чередовались с факелами, от смрада горящего бараньего жира першило в горле, слезились глаза. Щен задергал носом, громогласно чихнул. Да так, что два факела погасли, а сзади грянуло дружное:
;Будь здоров!!!
Щен сгорбился, оглянувшись назад, боязливо завилял хвостиком. Петька потрепал его по холке, проворчал:
;Будет, не сумлевайтесь.
Плечом к плечу вышли на террасу. Через перила мощно пыхал дух мяса и каши, доносился оживленный говор. Через распахнутые окна виднелся двор. Там пылали костры, на одних шипели огромные сковороды, над другими дюжие гридни проворачивали вертела с тушами быков, вепрей. На широченных жаровнях скворчало мясо, вздымался пар. За сараями ревели быки, визжали свиньи. Вместе с жареным доносился запах крови, щелканье бичей.
Щен дергал носом, шумно втягивал воздух, глаза блестели. Коридор уходил дальше, факелы все так же чередовались с дверьми, но теперь у последних прибавилось по гридню с палашом. Из-за перилл террасы долетали заздравные тосты, чоканье чаш, хриплые малость бессвязные похвальбы за прошлые битвы:
;…земля стонала, гнулась под тяжестью конницы. Войнов с обеих сторон было столько, что оглянись кто из передних рядов, так горизонт лишь разглядит, а задние еще скрыты… А когда сшиблись, от звона и грохота воины глохли на полет стрелы, а птицы падали замертво. Подземное зверье забивалось поглубже в норы, а степное бежало, куда глаза глядят… И обрела вода цвет заката, вышли реки из берегов, залив луга и веси, тем самым нанеся немалый вред сельскому хозяйству… Видимо-невидимо поналетело воронья. И хоть питались они только глазными яблоками, но так отяжелели, что не могли летать…
Потолочную балку держат на плечах искусно вырезанные из сосны беры. Пахнет смолой, она блестит янтарем на плечах, стекает по груди, словно из боевых ран. Балясины в виде воинов подпирают перила по бокам лестницы. А та не дай соврать раза в два шире коридора.
Петька под конец шел посередине и должен был повернуть вторым, но князь то ли запнулся, то ли еще что, но приотстал, пропуская вперед. Загремели отодвигаемые лавки, зазвякала посуда. У кого-то опрокинулись кубки, по белой скатерти расплылось красное. Мужики вскакивали, вздымая чаши, орали что-то бессвязное, но радостное. В груди забухало, Петька разобрал:"Петр Дмитрич!!! Спаситель! Щен!!! Ура-а-а!!!"
Губы сами собой дрогнули, растянулись в улыбке, внутри потеплело. А когда из-за стола с тремя тронными креслами поднялась фигурка в белом, сердце заколотилось, лицо опалило жаром, а губы сами собой прошептали: "Светлана…"
Их взгляды встретились, в глазах девушки бездна, где искрились звезды, а губы полные и спелые, как вишни. Светлана подняла хрустальный бокал, зубы сверкнули, как жемчуга. Петька с трудом  отвел взгляд, хвалебные выкрики обрели плоть, словно из тумана выплыли красные рожи, выпученные глаза, мокрые усы, губы…
Вымученно улыбаясь, Петька спросил яростным шепотом:
;Я то при чем!? Это все Щен, его и хвалите.
 Отчески улыбаясь, Владимир ответил  в бороду:
;Кто спорит, дорогой мой? Конечно, Щен –молодец, свой пряник он получит, но не будь тебя, не было б и Щена.
Петька покосился на князя.
;Гм…

Пир был в самом разгаре, что значит выжрали и выпили половину запасов. Слуги сами красные шатались, но довольно бойко сновали из кухни и обратно. Бесконечной чередой тащили скворчащее мясо, сыры, колбасы, копчености, похлебки, каши, птицу жареную, печеную, рыбу жареную, печеную, маринованную, в соусе, солености…
Бочонки с вином отлетали, словно семечки лузгали. Слуги едва успевали из холодных подвалов. Пока оббегут всех, бочонок пустой –сразу во двор. Там уже целая гора в два человеческих роста. Близко подходить опасно: накидали как попало. Тронь –покатится и мявкнуть не успеешь, только хрупнет и плеснет на ротозеев тепло-соленым. 
Кто-то из нестойких уже храпел под столом, остальные спорили, дрались, лезли с кубками друг к другу, лобызались, клялись в любви и вечной дружбе.
Бухнуло –врата распахнулись, словно от пинка, стража едва отскочить успела. Вошел воевода. Лик мрачный, словно грозовая туча. Тарас вскинул в приветствии руку, так же молча отошел в сторону. Два дюжих гридня тащили под руки человека. Голова болталась, он обвисал безвольно. Грязный разорванный плащ волочился по полу, с трудом угадывался красный цвет. Человек поднял голову –в зале повисло гробовое молчание –волосы торчали петушиным гребнем, слиплись от крови. Щека разрублена, вспухли по краям белые валики. Лицо синее, словно долго били батогом, один глаз заплыл, но все равно угадывались черты…
;Пан Кичинский?
;Великий князь,; прохрипел человек,; на меня напали.
;Кто?
;Не знаю. Но едва спустился на второй поверх склада, как в голове словно шутиха взорвалась и все.
;Больше ничего не помнишь?
;Нет… Очнулся уже в руках гридней.
Князь прищурился, подался вперед.
;А в каком, говоришь, складе на тебя, пан Кичинский, напали?
Тот вытаращил единственный глаз.
;В Южном, естественно!
Князь покосился на хмурого Петьку, перевел требовательный взгляд на воеводу. Тот набычился, сцепив зубы, буркнул:
;Не было его там. Всех расспросил. Не было. Никто его не видел, никто ничего не знает. Половину зерна перемочили, трое работяг захлебнулись, двоих едва откачали, но пролом заделали.
Кичинский опешил, спросил растерянно:
;А где ж тогда я был?
Воевода кивнул гридню справа. Тот приосанился, проревел:
;В Северном, Ваше Высокоблагородие! По тоннелю ползли вы, как слизень, крови след за собой оставляя. А в тоннеле том трупы,; делая большие глаза и помавая руками, продолжал гридень,; расплываются в масляных лужах. Лужи те цвета спелого вишни. И от запаха ихнего волосы дыбом.
;Ну, ты, Кирьян, прям скальд,; протянул князь с нехорошей улыбкой.
;А то!; гридень выпятил грудь, расправил и без того широкие плечи.; Быку череп с одного удара раскалываю, бера заломаю, как два пальца об.. завалинку. 
В глазах князя полыхнуло грозное веселье. Владимир хмыкнул, перевел взгляд на Кичинского.
;Что вы скажите на это, многоуважаемый?
;Бред! Какой идиот это выдумал!?               
Петька поднялся насупленный. Выдвинув челюсть, он ткнул себя в грудь:
;Я.
Кичинский вылупил единственный глаз.
;А ты то тут каким боком?
;Правым, левым, а так же головой и прочими частями тела. Ведь досталось мне вашими стараниями так, что мама не горюй. Хоть в гроб складывай.
С рассеченной брови сползла тягучая капля, залепила глаз. Кичинский тряхнул головой, проморгавшись, буркнул:
;Что-то не припомню такого. Где это было?
;А все там же,; процедил Петр,; в Северном складе. Может быть, два десятка головорезов с мечами да секирами у вас вместо оркестра, но мне такие фанфары как-то не весьма по ндраву. А если уж быть до конца честным, то видел бы их в гробу в белых тапках. И желательно вместе с вами, пан Кичинский, в качестве дирижера.
Кичинский, не выдержав такого напора, отступил, но потом опомнился:
;Ложь, ваше Величество, самый натуральный поклеп!
;Ага,; с самым глубокомысленным видом кивнул князь,; как и стая грифонов.
;Какие еще грифоны?; насторожился Кичинский.
;А те,; любезно пояснил князь, ;что едва нас ни сожрали. И было это, кстати о птичках, примерно в то же время, что и нападение на Петра Дмитриевича. Что, это тоже придумка? Может быть, нам всем показалось?
Воевода хмыкнул, проворчал с кривой улыбкой:
;Ничего себе "показалось". Этот навид ухайдокал половину дружины. И если бы не Щен, пришлось бы другого князя выбирать.
Светлана прерывисто вздохнула, на глазах навернулись слезы. Князь прижал дочь к груди. Стиснув челюсти, уронил тяжелое:
;В темницу. А утром на кол.

;Княже, не виноват я ! Не ви-но-ва-а-а-а!!!
Голос Кичинского сорвался на животный крик, гримаса нестерпимой боли исказила лицо до неузнаваемости.
;А-а-а-а!!!
Глаза лезли на лоб, ноги елозили по столбу. Кичинский дергался, лицо побагровело, на лбу, шее вздулись толстые как канаты жилы. Ноги елозили по столбу, но от каждого движения пан опускался все ниже.
Напротив, на таком же холме, только с вершиной словно приплюснутой молотом велета, стояли на конях трое: князь, воевода и Петр. Нескончаемым потоком из ворот выплескивались всадники. Наконечники острее бритвы, блестят на солнце, колют  глаза мириадами искр. Путь войска проходил как раз меж холмов. Так что и рассмотреть успевали и честь отдать: "Здравия желаем, Ваше Высочество!"
Князь улыбался, лицо добродушное, но в глубине глаз блещут диковатые искорки. Твердые, словно вырезанные из дуба, губы шевельнулись:
;Что ж… Он этого хотел.; Петька покосился на князя с вопросом в глазах, тот нехотя пояснил.; Стать выше. Теперь ощутит, каково это.
Князь хлестнул коня. Оскорблено ржанув, тот сорвался пулей с места, как пороховые газы, выбросил из-под копыт пыль и камешки, исчез, только хвост мелькнул.
Белые от нестерпимой боли глаза проводили князя, взгляд упал на них, нет, на воеводу. Кичинский силился что-то сказать, по горлу прокатывались шары, жилы на лбу вздувались канатами. Губы кривились, но ничего кроме кровавых пузырей из них не вылетало. Хотя… За грохотом копыт себя-то плоховато слышно.
Содрогнувшись всем телом, Кичинский напрягся, как перетянутая струна, и обвис. Голова упала на грудь.
Спина прямая, будто самому всадили кол, челюсти сжаты. Тарас тронул поводья и, медленно набирая скорость, поскакал за князем. Петька вздохнул, кривясь, потрогал онемевший зад и повернул морду своего каурого в другую сторону.
Из ворот как раз показался обоз, во главе свежеструганная телега. Кучер сжался в комок, голову втянул так, что на плечах одна шапка осталась. Кони прядали ушами, косили большими испуганными глазами, пытались пуститься в галоп, но кучер осаживал. Хорошо хоть на это хватило смелости, а может просто на автомате.
Завидев Петьку, Щен взвизгнул, запрыгал по телеге на всех четырех. Кони пытались унестись от страшного зверя, но не тут-то было, увязался, как приклеенный. Телегу трясло, то одно, то второе колесо задиралось, да еще ухабы. Сердце сжало от страха. Петька стегнул коня, каменистая земля замелькала по бокам, бросаясь под копыта, выметывалась пыльная да побитая из-под хвоста. Еще за полет стрелы закричал с сердитой тревогой:
;Ты что, балбес, творишь!? Телегу ж опрокинешь!
А Щен шибче запрыгал, заухал, перепугав возницу до икотки. Тот замер с остекленевшим взглядом, даже поводья выронил. Прям жук-притворяшка. Озлившись, Петька запрыгнул в телегу прямо с коня.
;А ну, пшел! ;вытолкнув возницу, гаркнул вслед.; Бери моего! Считай тебя повысили!
Мужик истово закивал. На глазах слезы облегчения. Он ухватил узду, торопливо полез, пока Петька не передумал. Глядя, как мужик умащивается, Петька вздрогнул. С истошным скрипом закрывались ворота. Сомкнувшись, бухнули створки.
По четырем углам Града спешно возводили башенки. Светло-желтые, почти белые, они источали такой бодрящий аромат хвои, что мир приобретал новые стороны, грани. Казался ярче, красивей. На правой уже прилаживали стропила. Плотники, как мураши, бегали по балкам. На голубом фоне казалось, что прямо по воздуху.  Кроме запаха свежеструганных досок ветер донес воодушевленные призывы:
;Забудем распри хоть на время! Мы люди все –не сучье племя! Едины быть должны всегда, а счас вдвойне: идет война! Когда со всех сторон враги, возьмем мы в руки батоги, погоним супостата прочь: здесь должен быть закон –не ночь!
Петька вслушался и так, и этак. Неплохо. Конечно, можно лучше, но и так пойдет. Простому народу нужны простые истины, сказанные простым народным языком. Умников нигде не любят. Так что тут ты в яблочко попал: куда уж проще.

…К вечеру одолели три десятка верст с хвостиком. Воины смотрели соколами, дозорные объезжали войско, докладывали тысячным, а те воеводе. По их словам общий настрой весьма высок, хоть сейчас готовы на врага. Воевода кивал, глаза довольные, оглаживал бороду.
;А теперь съезди в обоз, глянь сколько топоров взяли.
Тысяцкий умчался, а через час  с той стороны шатра приблизился топот. Тень всадника спрыгнула, три тяжелых шага. Отодвинув полог, в щель вдвинулся тысяцкий, остановился у порога. Вокруг стола сгрудились остальные шестеро тысяцких, да необъятная спина воеводы. Напротив князь. Он упирается кулаками в столешницу, хмурит брови. Тарас оглянулся, бухнул:
;Докладывай, Димитр.
;Три телеги топоров, половину войска вооружить можно.
;Добро.
Воевода отвернулся. Димитр помялся, спросил с мольбой:
;Но зачем столько!? Не град же новый строить собрались.
;Надо,;буркнул воевода и отвернулся.
;Но телеги ломятся, трещат. Того и гляди развалятся на очередном ухабе. Да и тупые они, как валенки, хоть гвозди заколачивай.
Князь вскинул голову, затуманенные мыслями глаза заострились.
;Как.. тупые,; он дернул головой, поймал в прицел воеводу,; почему?
Тарас пожал массивными плечами, прогудел, как ни в чем не бывало:
;Затупились знать. Кочки-то они не просто так. Ерзали туда-сюда –вот и результат.
;Ну-ну,; желваки вздулись, князь постучал пальцем по столу.; Если к утру топоры не окажутся в руках каждого второго и чтоб острее бритвы, рубить просеку будешь сам.
Тарас сжал челюсти, коротко бросил:"Понял",; и вышел. Димитр чуть посторонился, не отрывая жадного взгляда от карты. Там обозначена широкая полоса леса, перед  ней дорога с войском, а с другой стороны –степь, рассеченная лезвиями тайги. Словно растопленный деготь тек по свежеструганной доске.
Полог шевельнулся, в щель сунулась здоровенная лапища. Не успел Димитр пикнуть, его выдернуло, как пробку из бутылки.

Одна за другой зажигались звезды. И вот их уже мириады, средь искристого великолепия мощно светила луна, серебрила верхушки елей. Войско растянулось на пару верст огненным змеем. Через каждые десять шагов блестят чешуйки, искрятся в небо. Но не прошив его даже на пару саженей, гаснут, осыпаются серым пеплом. Ветки раскачивались от теплого воздуха, хвоинки осыпались, тут же вспыхивали, порхали огненными волосинками. Запахи горящей хвои смешивались с ароматами каши, мяса, конских каштанов. Вои оживленно спорили, обсуждали боевые приемы.
;Что!? Иудей?! Да они слабаки трусливые! Один на один –кишка тонка.
;Зато скопом равных нет.
;Да и в обороне сильны. Хитромудрые, аж спасу нет. Из-под стоячего подошвы выпорят, ему же и продадут втридорого…
Голоса затихли, скрылись за поворотом, зато стали слышнее другие, громко трещали, сгорая, целые стволы. Пламя рвалось в небо ревущим потоком, пыталось содрать круглую соперницу. Щупальца не меньше, чем на пять саженей пускало, но не достать. Рев пламени перемежался с голосами:
;У тюринцев кони быстрее ветра. Налетят ниоткуда, саблями мужиков посекут, а девок на аркан да поперек седла. Только их и видели.
Тщедушный мужик с огненными вихрами и зелеными глазищами отпарировал:
;Три "ха-ха" и перо в задницу! Это на крестьян. А супротив доспеха или хотя бы кольчуги? Тьфу! Плюнуть и растереть. Зато от доброго удара секиры ихние малахаи вряд ли спасут. Проверено.
;А стрелы? Они ж по шесть штук в воздухе держат, пока первая в глаз тебя бьет, дурилка!               
;Сам ты, Федот, пень трухлявый! А еще десятник. Шолом то на что? Нахлобучил по самую шею и Ванька не чешись. Пускай щелкают. Что, мы града не видели!?
;Град граду –рознь,; резонно ответил Федор.; А тут и вообще… Поцелит такая горошина в глаз, мало не покажется. Все таки они стрелки знатные.
Мужик развел руками:
;Такова уж доля наша солдатская: сегодня ты на коне, завтра он на тебе.
Мужики с седыми усами, а то и бородой смотрели сурово, медленно кивали. Чуток помладше, этак между тридцатью и сорока,  жестко посмеивались, скаля зубы, точили мечи, секиры. Пробовали пальцем, качали головой и снова: вжик, вжжжик…
Молодняк обвешался оружием, как новогодняя елка, ходил раскачиваясь, топыря руки в стороны. Челюсти, аки бобровые хвосты, взгляды дерзкие, то тут, то там вспыхивают драки, человек шесть просто борются, укатали траву, вбили сухие шишки в дерн. Двое на мечах.
Во всем лагере, как отметил Петька, царило приподнятое настроение. А когда добрался до обоза, не поверил глазам: фонтаны, гейзеры! От трех десятков столов разлетались целые снопы искр. Возле каждого точильного станка по трое человек. Один крутит в поте лица ручку, второй держит секиры, пока красные искры не сменятся зеленым, а третий укладывает готовые в полупустые телеги.
Все снуют, но не как мураши в развороченном мурашнике, а целеустремленно, словно уже вышли в поход за личинками. Посередине всего этого высится, как скала, воевода. Сам не уступит столетнему дубу да и конь разве что Святогору под стать. Воевода медленно поворачивал котел, осматривал процесс из-под массивных уступов, изредка взревывал. Кони приседали, испуганно косили большими жалобными глазами, поскуливая, псы уползали под телеги. Увидав Петьку, воевода медленно поднял веки, вскинув лапу, прогудел густым, как из улья голосом:
;Аа… Петро… Доброй ночи. Псяка твой весь лагерь истоптал, непривязанный носится, коней пужает. На цепь его посадить что ли?..
Петька прищурился, поинтересовался с издевкой:
;А удержит?
Тарас почесал загривок:
;Ну… Обычная вряд ли…
;Так чего тогда?
;Сковать могу.., если треба.
;Тебе б свое сделать. К утру поспеешь?
;Так слово ж дал.
Смерив взглядом гору оружия, Петька ничего не сказал, пустил коня в темноту. Где-то там Щен. Наверняка, где веселое похрюкивание, шум, хруст, сердито-испуганные крики да истерическое ржание.
 Щас ругаться будут,; с тоской подумал Петька.; Не объяснишь же, что Щен –совсем малыш, ему еще играться надо.
Тяжко вздохнув, Петька сполз с коня, поплелся наощупь меж телег. Не видно ни зги. Петька ругал себя последними словами. Дурак, зачем в костер посмотрел? Только и осталось оглобли щупать да в негатив пялиться. Петька оступился, внутренности тряхнуло, упал на все четыре да угодил в теплое, парующее конскими каштанами.
;Мать, мать!.. ;Петька выматерился, крикнул зло.; Щен! Где ты шаришься, паршивец!?
В темноте бухнуло, словно огромная гора свалилась с печи. Затрещало, радостно взвизгнуло. Мощный топот стал слышнее, земля подпрыгивала, как в лихорадке да все сильнее, пока не забилась в падучей. Все это приблизилось, обдало нечистым жаром. Петька закрылся руками, заорал дурниной:
;Не-е-ет!!!; но счастливый визг надвинулся темным силуэтом, смял, расплющил, вылизал с ног до головы.; Не-е-ет!; просипел Петька уже тоном ниже,; я же весь.., ты же… Э-эх…
Петька дал себя облизать, поднялся на дрожащих ногах, ощупал. Вроде все цело, воняет, правда, гадостно. В паре шагов горели два блюдца , улыбчиво блестит клыкастая пасть. Только рот открыл, как лицо залепило влажное, мягкое, горячее. Петька отмахнулся, заорал, а Щен, видать за игру принял –радостно загукал, заскакал на всех четырех, бросился лизаться.
;Бее, Щен! Как ты можешь такое в рот брать? Гадкое, вонючее!?; тот выпучил глазища, потерся носом. Петька вскинул руки, поспешно отступил. ;Нет, даже не приближайся. Пока не вымоемся. ;Щен вывалил язык до земли, Петька показал кулак, рыкнул.; Вымоемся, а не вылижемся! Понял? Ну, вот и молодец. Давай речку ищи или пруд хотя бы. Что глаза выпучил? Нюхай! Откуда влагой тянет, там и купаться будем.; Петька погрозил пальцем.; Только смотри, чтоб лягух не было. Не люблю.
…По росе, еще солнце только-только посеребрило верхушки сосен, над лагерем прокатился трубный рев. Войны подхватывались растрепанные, нахлобучивали шлемы, ловили коней. Те ржали, косили дикими глазами, порывались скакать, вставали на дыбы. Хоть куда, лишь бы подальше от этого жуткого зверя. Воевода отнял рог, набрав воздуха, гаркнул во всю ивановскую:
;Вои!!!; от громового рявка заложило уши.; Никто из нас не боится врага ни близкого, ни далекого. А он ближе, чем многие думают. Да, да, по ту сторону леса, но достать его непросто. Однако, нас не пугают сложные ситуации, не страшат дальние переходы, топкие болота и высокие горы. Так, сынки?
;Так, воевода, так, отец родной!; прогудело в ответ в сотню, другую глоток.; Что нам бояться!? Макак энтих узкоглазых? Да мы их усех! На мы-и-ло-о-о!!! Пенько-о-о-в желтоморды-и-их!!! Урррря-а-а!!!
Они орали, потрясали щитами, колотили о них мечами, секирами. Воевода помахал руками, крики начали стихать, на воеводе скрестились тысячи жадных взглядов. Тарас упер руки в боки, дождавшись тишины, пробасил:
;Настоящие мужчины не будут обходить препятствия, они всегда выбирают прямые дороги.
;Эко верно глаголишь, воевода. Сказал "а" и "б" говори. Мы ж не бабы, дабы языками трепать. Бить так бить, не до пуховых тут пирин. Нам разогреться б только. Эх, раззудись плечо, размахнись рука. Рубанем, только перья в разные стороны…
;А вот это,; воевода поднял палец,; очень даже правильно и главное своевременно,; он кивнул на трещащие во все стороны телеги. Вот вам топоры. Разбирайте, разбирайте! Что смотрите, как на чудо-юдо болотное? Рубить Гордеев узел, так рубить. Неча сопли жевать.
Воины сопели, ворчали, зыркали друг на друга. Потом самый горластый крикнул:
;Эй, Гордей! Что за узел-то еще выдумал, что всей оравой не размотать?
Кряжистый, почти квадратный мужик поскреб кудлатую бошку, пожал плечами.
;А бис его знает. Рази ж все упомнишь? По пьяни, видать, было. Аль с похмелюги после запоя недельного.
;Ха-ха! Хо-хо! Недельного!? Ну, ты, Гордеюшко, скромняга взаправдешный! Прям девица невинная! Да тебя ж трезвым месяц уж не видели!
Воевода ржал вместе со всеми, необъятное брюхо колыхалось, как бурдюк с вином.  Зубы лошадиные, пасть переходит в черный зев, там трепещет, как в колокольчике, язычок. Гордей посмотрел на воеводу, на гору топоров… Поплевав на руки, выбрал что потяжельше да поплелся  к лесу. Вслед тупо смотрели, потом заорали:
;Ты куды, Гордей!? Дров что ли не хватает?
Тот дернул плечами, огрызнулся:
;У вас тоже нехватка, как посмотрю.
;Чаво!?
;Говорю, что узел-то мой тама.
Мужики тупо уставились на черную стену леса, потом с недоверием на воеводу. Кто-то ахнул:
;Чтоб мы, войны, взяли в руки топоры!? Плотницкие!? Тарас Мазепович, имей совесть!
Тот хмыкнул, отшутился:
;Если я это сделаю, она лопнет.
Криво улыбались, мужики отводили взгляды, косились в сторону леса. В толпе бурчали, кто-то склонял воеводу с лесоводом. Тарас вскинул мохнатую бровь, приподнялся в седле, но толпа большая, сразу и не поймешь.
;Ну, что, робята, слабо?
По воеводе стегнула сотня-другая ненавидящих взглядов. Плюясь и ругаясь на чем свет стоит, мужики проходили мимо телег, цапали топоры и плелись к лесу.
Тарас наблюдал с каменным лицом по облику такой же невозмутимый, как и конь под ним, даже вид напустил сонный. Лютые взгляды воев отскакивали от битого оспой лица, как горох от стены, глаза смотрели сурово, а о каменный подбородок, как о прибрежные скалы, разобьются любые волны.
Последний замешкался, выбирая на дне, что получше, потом с криком: "Погодите!"; побежал догонять. Еще большая часть не дошла, когда донесся первый "туп". Крайняя сосна вздрогнула, потом еще… Тарас медленно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Главное, что начали, а закончить сами захотят.
…Топоры не умолкали ни на минуту. Споначалу нехотя, потом взяли темп, поперли, поперли. С азартом, раскраснелись, шлемы набекрень, а то и вовсе поснимали. Десятники сперва ругались, а потом не до этого, сами истекали потом, хекали, хрипели. Удары топоров были столь часты, что слились в непрерывный гул. Хорошо хоть тень, а солнце лишь изредка прорезало лесную крону, но длилось это счастье недолго. С протяжным треском ели валились и тут же на плечи, затылок обрушивался огненный дождь. Пот заливал глаза, бежал по позвоночнику уже не ручьями, горными потоками, как бы портки не замочить, а то подумают еще чего. А думают, как правило тем местом, на котором сидят, так что от отсиженного что взять?
Стволы обвязывали веревками, оттаскивали вместе с ветками, сваливали на бровку. Петька оглянулся на треск, смахнул с глаз пот. Крик, хруст, мужики врассыпную, метров с пяти свалилась здоровенная сосна, от мощного удара вздрогнула земля. Она перевернулась, качнулась, но силы не хватило, вернулась назад, с коры капало красное. Петька вскинул глаза. Средь завала выглядывало белое, кажется, руки, вот голова показалась. Троих просто вбило промеж ветвей, но кровь-то откуда… Словно стадо коров забили. Петька пошарил по отвалу взглядом, вздрогнул. Две руки, две ноги да голова с выпученными глазами и раззявленным ртом, а вместо туловища… Даже не кровавая каша… Нет. Там просто красный, слизистый трафарет ствола.
Желудок дернулся, судорожными рывками начал протискиваться к горлу. Уупп! Петька зажал рот, метнулся в кусты. Когда вывернуло минимум раз семь, а назад уже кое-как, выполз наружу. У места трагедии гудел народ, тревожно переглядывался. Петька услышал:"Не к добру… Только начали… Хозяин леса гневается…"
Сквозь толпу протиснулся воевода с князем. Владимир полуголый, ветер трепал полотняную сорочку, пытался шевельнуть чуб, но тот намок прилип, как ленточный червь. Князь взобрался на третье бревно, оказавшись на сажень выше, помахал руками.
;Что случилось?
;Плохая примета, княже.
;Чем же?
;Не знаешь разьве? Похлюка раздавило да Рюха с Панасом покалечило. Боги этих мест предупреждают нас, чтоб не трогали их детей. Уходить надо,  княже. Уходить, пока не поздно.
;Это жертва. И она принята.
;Как же! А тучи чего тогда понагнало? ; спорщик уже кричал, пытаясь перекрыть вой ветра.; Размечет нас, как сухие листья, узнаем тогда!
;Силу взлета не попутный, встречный дает. А тучи –лишь тень, на фоне которой лучше знак виден.Попросим же его! Ярило, дай знак!!!
За ним повторило вразнобой:
;Бог света, дай знать, как быть нам! Яви свою мудрость, Ярило!
А ветер выл, гнул ели, стволы трещали, раскидывали ветки. Гнездо с вороной сорвало,  понесло над просекой. Та вылетела, ошалело захлопала крыльями, пытаясь вернуться, но ее швырнуло об ствол, только перья брызнули.
;Дружнее! Я-а-ри-и-ло-о-о! Дай зна-а-ак!
;Дай знак, Ярило-о-о!!!
Тяжелые словно горы тучи утюжили верхушки деревьев. Внутри предостерегающе ворчало, что-то мерцало, того и гляди град выпадет с куриное яйцо или молния влупит. И вдруг словно меч прорезал. Солнечный луч отразился от трупа, обагренный кровью проник глубоко в лес. Как раз туда, куда и пробивались. Владимир потряс руками, вскрикнул грохочуще:
;Какой знак вам еще!!?
От горизонта до горизонта пролегла ветвистая трещина Оглушительно треснуло, словно над головами раскололи Рипейские горы. Мужики враз ростом меньше стали, испуганно косили вверх. Зашуршало, ветки затряслись. Крупные, как виноградины и тяжелые, словно камни, капли били по головам, плечам, отлетали прозрачной дробью на сажень вверх и вбок.
Капли шипели на раскаленных плечах, частью испарялись, лишь малая доля успевала отлететь. Князь захохотал, бросился с топором к ближайшей сосне –только щепки в разные стороны, блики молний отлетали от топора, страшно тренькало, деревья тряслись. Глядя на предводителя, даже на ладони плевать не стали, мужики набросились на ели, как волки на стадо овец с криками, матерками.
Петька тоже орал, исступленно махал топором, руки сотрясались до плеч. В лоб хлестнуло, словно прутом, потекло горячее. Через сажень, другую лес растворялся, словно в тумане. Щен вынырнул мокрый, худой: одни глаза да уши, но зато большие.
Зашелестело, Петька вскрикнул, прыгнул на Щена. По спине хлестнуло мокрым, холодным, они покатились кубарем. Петька вскочил, ошалело оглянулся. На том месте, где они только что были, помавая ветками, медленно успокаивалась огромная сосна.
Как начался, так же внезапно дождь и закончился, ушел частым ситом, забрав с собой и тучи, черные мрачные. Белые барашки гнались за ними, открывая голубое, словно велет платяной шкаф. Солнце шипело на плечах, играло на каплях, взмывало в аквамарин волнами пара, питало облака.
Сразу стало душно, поваленные стволы быстро светлели, над ними подымалось прозрачное марево. Рты раззявлены, вои хватали воздух, как рыбы, выброшенные на берег. Блестящие как окатанные валуны черепа, кольчуги с вязанными рубахами еще не успели просохнуть, как начали пропитываться изнутри россолом.
За время ливня навалили столько, что растаскивали до обеда. Троих задавило, так по-быстрому вырыли теми же топорами яму на бровке у здоровенной сосны да закопали.
На князя посматривали с завистью. Голый по пояс, пусть в царапинах, зато он двигался, словно барс, щепки фыркали, как стрижи, а стволы падали, как колосья под ударами косаря. Мышцы вздувались толстые, как удавы, перекатывались под кожей, бугрили спину. Здоровяк, который тащил в паре с князем бревно, взмолился:
;Княже, богом молю, дозволь шкуру сбросить!
Владимир сцепил зубы, переступив через пень, выдохнул:
;Мне говорили.., Рогдай, что все в твоем роде –люди, мамка–змеюка подколодная, но признаться, не верил.
Богатырь выпучил черные как дерн глазища, проревел с обидой:
;Поклеп! Не верь, княже, слухам! У меня и батя такой же был! Даже сам не пойму, в кого я таким простым уродился.
Они швырнули бревно, чуток отдышавшись, побежали назад. Владимир пошевелил на ходу бровями, сказал решительно:
;В деда тогда. Он у тебя здоров, как два медведя.
Здоровяк закивал, подтвердил с самой серьезной рожей:
;Да, княже, прав ты: не воровал дед, не подличал. Честным ушкуйником усю жизнь прожил. Из своих семидесяти с гаком половину под мостом просидел с кистенем в обнимку.
Владимир хмыкнул, покосился с интересом:
;Да и сейчас поди не прочь?
Рогдай ухмыльнулся, развел руками:
;Порода требует своего. Это как перчик в еду добавить. Дозволь, княже, а!?
Они ухватили бревно, Владимир мотнул башкой, ответил сдавленно:
;Спрашивай у воеводы. Он на коне, значит, главный.
;Тарас Мазепович!
Тот повернул свой котел, прогудел хмуро:
;Чего?
;Дозволь одежку скинуть! Жарко, мочи нет!
Глаза полезли на лоб, серое как драник лицо побагровело, воевода проревел:
;А может сразу задницу на потребу выставишь!? Да еще ягодицы раздвинешь?; здоровяк угрюмо сопел, но перечить не смел, а Тарас громыхал, аж за два полета стрелы оглядывались.; Вдруг враг из-за кустов, а вы голые, как новорожденные поросята! А!? Что тогда делать будем!?
;Тарас Мазепыч!; Рогдай аж задохнулся от великого возмущения, выпустил бревно. Князь хекнул, выпучив глаза, зашатался под двойной тяжестью. Здоровяк торопливо подхватил, завопил.; Отец родной, да тут не только выскочить, протискиваемся с трудом превеликим! Да и то либо кору сдерешь, либо кожа лохмотьями повиснет.
;Где ты застрянешь, десять степняков со свистом проскочат.. вместе с конями.
;Это у нас кони, а у них –лошади.
;Тем паче.
Утащили и это бревно, Рогдай сопел, морщился, а на обратном пути протянул:
;Нее, не смогут. Пусть даже лошади, но ноги переломают. А без них степняки не сунутся.
Воевода нахмурился, упрямо выдвинул челюсть:
;А жиды пархатые? Хоть и трусы, но от безъисходки могут сами кинутся. Как крысы.
;Не кинутся, вот как пить дать, даже не шелохнутся. Они ж обороной сильны, а мы ее и не нарушили: стены не пробили да и не подступили к ним вовсе.
Работа замедлилась, воины согласно гудели, пожирали глазами воеводу. Тот заколебался. Заметив это, заорали дружнее. Рогдай поднажал:
;Да мы, да их!...; его грудь раздулась, как у петуха, глаза выпучились.; Только пусть сунут рылы свои поганые! Затопчем, батогами забьем, рукавицами закидаем!
;А батоги то где возьмете?
Рогдай опешил на миг, бросил взгляд по сторонам:
;А бревна на что? Размечем, как ветер сухие листья!
Кулаки взлетели, грозили небу под одобрительный рокот. Кто-то заныл гнусаво:
;Мочи, отец родной, нету уже никакой: плавимся! Поплавится обмундирование-то дорогое! А где потом взять? В кузне нашей походной топоры только оттягивать да вмятины править.
Тарас скривился, махнул рукой:
;Ящер с вами! Все, кроме рубщиков.
Рев радости потонул в возмущенных воплях:
;Отец родной, побойся бога! У нас же жара самая! Остальные, пока бегут, проветриваются, а у нас жара самая. Машем топорами да машем, никакого передыха.
Тарас пожал плечами, спросил с недоумением:
;И чем вам не ветряк?; мужики засопели, смотрели, как на врага рода человеческого. Тарас повертелся в седле, покряхтев, нехотя согласился.; Ладно… Сымайте.
От дружного рева вздрогнула земля. Еще непросохшие вороны, роняя перья, с истошным карканьем ринулись в разные стороны, а зверье забилось подальше в норы.
Войны торопливо раздевались, оглядывались со страхом на воеводу. Тот смотрел неодобрительно, но молчал. Князь оскалился, крикнул с издевкой:
;Дававй, давай! Быстрее, пока не передумал!
Мужики засуетились, как мураши в развороченном муравейнике. Кольчуги шелестяще позвякивали, лязгали доспехи. Руки тряслись, поножи да панцири не хотели лезть в мешок, цеплялись то одним краем, то вторым. Мужики матерились, куда там сапожникам, скрипели зубами. Кони фыркали, недовольно косили на крупы, прогибались. Красиво вырезанные ноздри дергались: видать дух человеческий сильнее.
Сотню Ермака оставили следить за обозом: мало ли что. Мужики со скучающим видом курсировали по периметру, подначивали соратников:
;Давай, давай! Шустрее давай. Двигаетесь, как сонные мухи. Мечи скоро заржавеют. Только на подковы и сгодятся.
На них зыркали исподлобья, отгавкивались, ворчали:
;Еще один выискался… Своего за глаза. Вишь сидит? Морда, что зад у твоей кобылы.
;Что, такая же толстая?
;Нет, глазки узкие, а под ними мешки черные. Прям как у нее между булок.
;Гы-гы! Ха-ха!
 Воевода подобрался, желваки натянули серую кожу до звона. В глазах разгорался гнев. Тарас сжал возжи в кулаке, рявкнул:
;А ну кончай ржать! Или сменить захотел!?
Козейлик тонко усмехнулся, пожал плечами.
;А что? Мы завсегда готовы: хоть в бой, хоть по грибы. Приказывай, а то вовсе мхом порастем. Один только плюс: за клюквой далеко ходить не надо.
Воевода посопел, потер лоб. Оглядев рубчиков через дзоты подглазных мешков, рыкнул:
;Ельник, Розмысл, собирайте людей, Ермака смените.

Петька таскал вместе со всеми. Пот заливал глаза, все плыло, раскачивалось, в легких хрипело. Хребет трещал, руки отвисли до колен, ноги налились свинцовой тяжестью, но Петька заставлял себя бегать, таскать, складывать, а когда надо, и за топор брался.
Сперва на Петьку косились настороженно, но постепенно приняли. Халявщиков за версту видно, а он хватался за самые тяжелые, неудобные стволы. Сухожилия трещали, но тянул, тащил, надрывая пуп, а то и кишку придерживая. Мужики кряхтели, запах пота подчас перебивал бодрящий аромат смолы, к тому же примешивался смрад тухлых яиц.
…Красная уже остывающая болванка небесного железа медленно погружалась в червонное золото, серые берега пухли, окрашивались снизу оранжевым.
Щен пыхтел, сопел, но бревно тащил, упираясь всеми лапами, мотая башкой. Он рычал приглушенно, в глазах охотничий азарт, косился на хозяина. Петька поначалу отгонял, но мужики заступались: "Скучно же ребенку –пущай помогает. Коняк всех поперепужал, а зверюк мы и сами поразогнали. Даже бабочки улетели".
Князь шлепнул себя по плечу –вся ладонь в крови, лапки с усиками дергаются конвульсивно- хмыкнул:
;Ничего. Свято место пусто не бывает. Этим кровососам похоже плевать на неудобства, а запах пота действует на них, как приманка.
Князя перекосило. Жутко скрипнув зубами, дергаясь, как конь под атакой слепней, Владимир потащил бревно дальше. В полутьме то и дело раздавались шлепки, злое сопение, сдавленная ругань. Ломая о соседей ветви, с грохотом рушились ели, сосны. А когда падала лиственница, возникало ощущение, словно неподалеку очнулся вулкан: шелестящий треск оканчивался гулкими ударами, почва под ногами подпрыгивала.
Из-за зубчатого края вылетел последний лучик, вершины на миг окрасило бардовым и все потонуло во тьме. Петька видел справа смутное очертание. Оттуда прохрипело полумертво:
;На сегодня все. Зажигай костры. Жрать да спать. Стражу можно не выставлять.
;Как можно, княже!?; прогудел воевода.
;Если заставить охранять, завтра о них можно будет ноги вытирать.
;Лучше уж ноги, чем мечи от их же крови.
На Петьку пахнуло физически плотной волной ненависти. Кишки скрутило от бешеного шипа в тугой узел:
;Я сказал: "Спать",; значит спать!!!
Несколько секунд звенящей тишины, в которой никак не мог успокоиться топор, окончились тусклым:
;Понял, княже, но это твое решение.
;Да. И отвечать за него тоже мне.; треньк, хряск.; Да когда же он умолкнет!!?
Стук как отрубило. Долгая секунда тишины медленно переплавилась в щелчки, нарастающий треск. Петька вскинул голову, в животе похолодело. Звезды исчезали в надвигающейся тьме. Сцепив зубы, с криком:"В стороны!"; Петька прыгнул на князя. В грудь шибануло, они полетели во тьму и тут же по спине хряснуло да так, что кровь хлынула кровавыми потоками, сознание затопила огненная лава. Последней мыслью было:"Все таки достали".

В голове гудело, кто-то щекотал пером нос, назойливо лез в носопырки. Петька морщился, постанывал, не выдержав, наконец, расчихался. По глазам ударил луч, тут же скрылся за листвой, вновь пробрался через крону нависающей березы. Огненно-красная пожарница с рыжими, черными, желтыми пятнами уже прицелилась…
;А ну, пшла!; Петька отмахнулся, приподнялся на локте.
Под ним скрипнуло, спина заныла, а бабочка, взмыв на полметра, в неровном полете запорхала к краю телеги, на которой он и возлежал. Едва перелетела, как словно черт из табакерки, выпрыгнул Щен. И хоть взвился на три метра, но коварное насекомое сделало финт, фыркнуло буквально из зубов, запорхало к хаткам.
Лишь у двух дальних уцелели соломенные крыши, с подпалинами. Остальные же провалены вовнутрь, бревенчатые стены кое-где почернели, окна зияли темными провалами. В одном повис женский труп: верхняя половина с распущенными волосами по эту сторону, а задняя часть там, смутно виднеются крупные ягодицы.
Мимо хаты, похрюкивая и покачивая лопухами, прошествовала розовая с черными пятнами свиноматка. Жирный зад с хвостом-спиралью закрыл на несколько секунд труп, захрустело, свинья почесала копытом бок, потопала дальше. Телега как раз проезжала мимо, вместо пальцев –огрызки, но крови нет.
Бабочка села на волосы, только сложила крылья, как к ней подскакал радостный Щен. Но не тут-то было. Он же не знал, не гадал, что у нее глаза фасеточные. Бабочка взлетела на крышу, а потом и вовсе перелетела на другую сторону. Щен зарычал, поскакал следом, через пару секунд донесся тоскливый вой. Понурившись, постоянно оглядываясь, Щен вышел с другой стороны. Заметив Петьку, выпучил глаза, завизжав поросячьи, ринулся, за пять шагов скакнул, как кузнечик, обрушился сверху. Телега затрещала, Петьку закрутило, завертело, облизало с ног до головы. Орал, отбивался, но все бесполезно. Втянув голову в плечи, спрятав лицо в ладонях, Петька терпеливо дожидался, пока налижется. Сверху прогудело с укором:
;Залижешь до смерти. Слаб твой хозяин. И от мухи не отобьется.
;А мухи здесь знатные.
Щен тяжело дышал, нехотя отодвинулся. Петька осторожно раздвинул пальцы. В полуметре здоровенная улыбающаяся харя. Кажется, даже толще стала. Клыки с палец, язык вывалил на полметра, тяжело дышал. А глазищи хитрые, хитрые, шевелит носом, тянется. Где-то недалеко тоскливо воет пес, скрипят, слышен людской говор. За его спиной Ермак сдвинул шелом на затылок, почесал красный лоб:
;Что есть, то есть. И откуда только взялись проклятые… В деревню только вчера вошли,; его глаза мрачно сверкнули, губы изогнулись в жестокой ухмылке.; Туземцев знамо посекли, протухнуть вряд ли успели. Да и мало таких, в основном сожгли.
К горлу подкатило, внутри стало муторно. Петька понял, что за сладковато-горький запах его тревожил с момента пробуждения. Сглотнув, просипел:
;Плохо спрятались…
;Где?; удивился тысяцкий.; В трех березах? Да мы б их и без Щена нашли, а уж с ним, так и вовсе., даже мышь не схоронится.
;Ээ..,; Петька оглянулся, но даже в щель меж домов виднелось только голубое небо да на самом виднокрае смыкалось с темной расческой. ;А где лес?
;Какой лес, Петр Дмитрич!? Три дня уже, как вышли. Холмы да поляны, рощицы, что насквозь видать.
Петька ошалело покрутил головой.
;Да уж…
;А с того случая уже посчитай семь дней минуло. Ранило тебя так страшно, что наши волхвы лишь руками развели. Через разрубленные ребра легкие и сердце видно.,; Ермак потемнел.; Ты несколько часов мучился, от стонов никто спать не мог. Князь уже хотел перевешать этих шарлатанов длиннобородых, а Тарас предложил прирезать, чтоб не мучился.
;Вот гад!
Ермак покачал головой, ответил с вялой ухмылкой:
 ;Да нет, вряд ли. Он не один был такой.
Петька посмотрел на него долгим взглядом, сказал медленно:
;Понятно…
Тысяцкий хмыкнул, пояснил чуть виновато:
;Все равно б помер.
;Но не помер же.
;Что и дивно. Не пес бы твой, давно б прирезали. Уже и краду бы справили.
Петька почесал Щена под челюстью. Тот вытянул шею, засопел, блаженно щурясь.
;А что он?
;Бросался на каждого, кто приближался. Кремня хватанул так, что теперь меч придется в другой руке держать. Рану твою сперва зализал, потом улегся сверху. Ты затих, а мы и рады. Повалились, как бревна, думали, что к утру околеешь, ан нет, дышал еще. Едва светало, хотели ехать дальше, но князь велел с собой тебя взять. Как Щена удалось уговорить слезть, до сих пор не пойму. Но тебя в телегу положили, а Щен сверху забрался. Так и ехали. Он и маковой росинки в рот не брал, вот только вчера, как к деревне подошли, пожрал.
Петька сел на телеге, спустил ноги. Голова закружилась, во всем теле слабость. В ушах звон, черные мухи медленно растворились, проступила хатка в двух десятках шагов. Без крыши, на ветру скрипела, то приоткрываясь на пару пальцев, то захлопывалась, дверь. Завыло, в спину пахнуло холодом. Дверь распахнулась, тяжело бухнула о стену. На ней распятый человек. Дротики пробили руки с ногами, раны вокруг почернели, кровь загустела, над ним вились мухи.
По общей конфигурации –мужчина. Хоть срамные уды срезаны, но седые лохмы с бородой выдают наголову. Мухи толстые зеленые вьются, монотонно жужжат, жадно лижут сукровицу, последние капли загустевающей крови.
Мимо проходил, сгибаясь под тяжестью узла, воин. Меч волокся, взбивая концом пыль, из-под ног взмывали облачка пепла. Он с кряхтением перевалил узел на другое плечо, потыкал мечом в кишки. Распятый дернулся, с хриплым стоном поднял голову. Круглые глаза, казалось, взглянули прямо на Петьку. В них смертная мука, вдоль носа текут кровавые слезы, засыхают струпьями. Вдоль хребта пробежали ледяные лапы ящерицы. А мужик переносил все это с улыбкой, бодро скалился.
;Ну что, еще не надумал? Если скажешь, где золото зарыл, легкую смерть дам.
Петька содрогнулся, догадавшись, в чем причина: как губы, так и веки срезаны, к тому же рот расширен, словно у скомороха.
Мужик силился что-то сказать, но слова застряли, из пересохшего горла вырывался только сип. Наконец, смог выдавить:
;Смерть –всегда смерть.
;Дурак,; с откровенным сожалением сказал воин и сплюнул. Смерть смерти –рознь. На что надеешься? Родственников твоих сожгли вон в той будке. Кому золото оставишь? Земле?
;Все… дети… мои…
;Старый дурень. Ну, да ладно… Повисишь еще денек, поумнеешь. Когда загниешь на живую да черви разведутся.
Петька проводил солдата хмурым взглядом. Тот шел по пепелищу, запинаясь, сдавленно матерился. Рядом глухо ворчал Щен, шерсть на загривке вздыбилась. Словно извиняясь, Ермак пояснил:
;Это война.
Петька всмотрелся, спросил растерянно:
;Но как же… Разве это войны? Может быть, я не увидел, но ничего, кроме мотыг, лопат да кос, нету.
Ермак насупился, буркнул:
;Кто чем может, тот тем и воюет. На войне нет мирных жителей.
Петька поднял брови в недоумении, но внимание привлекли двое воинов. Без шлемов, грязно-серые волосы, такие же лица в разводах пота. Они бродили по пепелищу, разгребая сапогами черные уголья, черепки. Ветер кружил серую пыль, они двигались словно в утреннем тумане, чихали, остервенело чесались.
То и дело нагибались, всматривались. И тут они бросились в одно место. Хряск! Лбы стукнулись, словно два ореха, их отбросило, но тут же бухнулись на колени, протянули жадные руки. Пепел взлетел серым облаком, закружились хлопья. В руках одного блеснуло желтым. Тут и второй ухватил с криком:
;Я первый заметил!
;А я схватил!
;Ах, ты гад!
Вставали из-за костров, выходили из-за домов мужики. Углядев, в чем дело, азартно подбадривали. Особенно старался маленький, кривоногий да кривозубый, как обезьян:
;Давай, Макар, отлупи его!; в кольчуге до колен явно с чужого плеча он бегал вокруг, шепелявил.; Отлупи его, отлупи! Он мне шекель задолжал еще с зимы, а проценты-то растут. Пора десять отдавать, а он говорит, что в землю посадил. Вот, говорит, вырастет процент и тут же получу. Только где дерево это? Где!? Ни плодов, ни даже веточек. Скажет: "Сгнило".  Ищи потом ветра в поле. Бей, а золото по-братски поделим.
Ермак с интересом следил за потасовкой. Петька повернулся к нему, толкнул в бок:
;Остальные где? Пали смертью храбрых?
;Тю на тебя,; тысяцкий покосился удивленно, вытянул корявый палец.; Видишь, за деревьями дым да огонь?
Петька задрал голову, но ничего, кроме зелени, не разглядел.
;Где?
;Да сдвинься ты, Петро, хоть малость. 
Щен заворчал, показал острые, как кинжалы клыки. Ермак отдернул руку, криво улыбаясь, показал пустые ладони. Подергав носом, Щен спрятал клыки, но смотрел все еще подозрительно. Морщась и скрипя зубами, Петька слез, заковылял на поляну. Еле до плетня дошел, оперся. Ноги дрожали, даже от такого усилия, тело покрылось липким потом. Во рту пересохло, в горле першит, словно воздух превратился в колючки.
Солнце ударило по глазам, затылок заломило. Подслеповато щурясь, Петр разглядел за лесом шесть черных жгутов. Вращаясь с неторопливостью вечности, они вкручивались меж облаков, но дальше не поднимались, формировали собой грязно-серое каменистое плато. Ветер сносил к северу, вытягивал, размазывал по небу.
Меж ними подымались слабые дымки, огоньки с едва слышным гулом перечеркивали небо по широкой дуге, исчезали за деревьями. Там бухало, едва слышно потрескивало, почва под ногами вздрагивала, что говорило о многом. Минимум о том, что огоньки эти –далеко не пушинки.
;Обстреливаем из катапульт, но толку пока мало.
Петька подергал носом, уши напряглись. Сладковатый запах гари, треск, даже голоса умирающих, придавленных раскаленными глыбами, заживо сгорающих под обломками. Да нет… Вряд ли с такого расстояния….

Походный лагерь встретил ржанием, топотом. То и дело мимо проносились горячие тела, опахивало потом. Деревья вокруг града вырублены на два полета стрелы, кругом пни, щепки, мелкие веточки. Прямо напротив ворот посередь лагеря полыхает багряным огромный шатер. На расстоянии десяти шагов расположилась личная княжеская сотня. Жгут костры, жарят на вертелах телят, птицу. В животе заурчало, рядом сопел Щен, шумно глотал слюни.
Похоже на то, что никто не охотился: в углу, вблизи леса импровизированный загон. Внутри тревожно мычат коровы, ревут быки. В отдельной секции кудахчат, носятся куры, крякают утки, противно шипят индюки.
;Запасливый,; с непонятным выражением пробормотал Петька.; Основательно готовится, к зимовке видать.
;Напротив!; Ермак повел рукой по сторонам.; Чтоб не отвлекались. И так дел невпроворот.
;Ага,; согласился Петька. ;Челюстями тоже надо уметь работать. Бывало наработаешься так, что в сон тянет, прям с ног рубит.
Две свежевыструганные катапульты то и дело метали горящие бревна. Рядом огромные костры. По двое мужиков вытаскивали бревна, отворачиваясь от трескучего пламени, умащивали на ложку,  тут же отскакивали. Удар! Катапульта подпрыгивала. С грозным лопотанием, вертясь, как пропеллер, огненное колесо понеслось к городу, скрылось за стеной. Глухо бухнуло, через край взметнулись искры, медленно гасли в вечернем полумраке.
Подъехали к катапультам, где стояло двое представительных воинов. Один оборотился, оказавшись князем, лицо расцвело улыбкой:
;Петр Дмитрич!; он обнял, похлопал по спине. Петька застыл, как струна.; Ох, прости! Я так рад, что даже забыл.; Князь отстранил Петьку на вытянутые руки, потрепал по загривку ревниво ворчащего Щена.; Как ты? Никто не думал, что выживешь, а ты уже на ногах. Признайся, твой пес –не волхв?
Петька покосился на Щена и все на него посмотрели. Тот мел хвостом щепки, захрюкал, потянулся лобастой башкой. Петька улыбнулся, сказал с теплотой:
;Судить не берусь, но что без него мне бы не выжить –это точно.
Все покосились на воеводу. Тот зыркнул из-под лохматых бровей, буркнул:
;А что я не прав был? Вот, положа руку на сердце, скажите: "Прав или не прав".
Дружинники отводили глаза, криво улыбаясь, посматривали то на катапульты, то на град, где на стене виднелись черные фигурки. Князь хмыкнул, подтвердил невесело:
;Прав, кто спорит. Да только правда эта вона как обернулась. Ну да ладно,; Владимир широко улыбнулся.; Хорошо то, что хорошо кончается. Жаль только, что летать вы вряд ли сможете.
;Еще бы!
Вокруг заухмылялись, а воевода пояснил обстоятельно:
;Стены высоки ;не перепрыгнуть, не перелезть. Ворота крепки. Были б камни, можно было бы из катапульты разбить. Однако, не отыскать во всей округе. Видать, проклятые жиденки на свою стену перетаскали.
;А бревна?
;Пробовали.; Тарас указал на черную слабо дымящуюся гору около ворот.; Бесполезно. И не поджечь: поливают сверху, даже не высовываясь.
Владимир выбил клин –бухнуло, к граду понеслось, обдав жаром, следующее бревно. Его проводили взглядами, князь сказал медленно:
;Стреляем, стреляем, а толку мало, может, и вовсе никакого. Конечно, еще штук десять наделаем к утру, но до зарезу узнать хочется, что же там за клоака, куда же труды наши деются.
Кто-то из воинов предположил раздраженно:
;Может, вовсе в озеро падають.
Все помолчали, раздумывая, потом Ермак возразил авторитетно:
;Тогда б шипело.
;Эт да… Значит, тушат да в штабель складывают. Еще "спасибо" нам говорят, что в лес ходить не надо.
Воевода хмурился, неодобрительно поглядывал на натужно веселящегося князя. Дружинники подавленно молчали, искоса переглядывались. Петька взял Щена за морду, потеребил:
;Ну, что? Сможешь?
Пес лизнул руку, преданно глядя, помахал хвостом.
;А ну, покажь крылья,; Щен посмотрел с удивлением.; Покажь, покажь. Если все нормально, полетаем.
Взвизгнув по-поросячьи, Щен замолотил хвостом, напрягся. Грязные бинты натянулись, выказывая белые полоски, с негромким хлопком лопнули, развалились. Два холма по бокам зашевелились, начали расправляться складки. Зазубрины, как у летучей мыши пошли в стороны и вверх. Раз, два, три… И вот на свет белый появились крылья. В три сажени каждое, на правом безобразный шрам. Но шрам –не рана. Поросшие золотистыми волосами они покрыли чуть ли не пол поляны. Тарас покачал головой, щупая шрамы, выдохнул озадаченно и вместе с тем радостно:
;Заросла,; Щен заворчал, глаза налились кровью. Воевода помахал пальцем, прогудел успокаивающе.; Тихо, тихо. Ты ж у Петра Дмитрича –все равно, что конь боевой. А за ним глаз да глаз. Настоящий хозяин не погнушается ни копыта осмотреть, ни под хвост заглянуть.
;Кому,; не понял Ермак,; Петьке?
;Гы-гы, га-га!!!
Воевода набычился, проворчал:
;А что? Если надо, и Петру копыта осмотрим. Он тоже боевая еденица.
От взрыва хохота взметнулось пламя. Князь оглянулся от костров, уловив в чем дело, хохотнул. Взобравшись на Щена, Петька проворчал вполголоса:
;Давай скорее взлетай. А то как бы Тарасу Мазеповичу не пришло в голову ощупывать.
Мужики раздулись, словно хлебнули горячей ухи, глаза такие, что рак позавидует. Щен махнул для пробы раз, другой, положил пламя на артиллеристов. Те заорали, запахло жареным, в глазах Щена появился гастрономический интерес. Он потянулся в ту сторону мордой, но Петька стукнул пятками по бокам, прикрикнул:
;Взлетай, взлетай!
Князь скакнул с резвостью зайца в сторону, закричал зычно:
;Ррразбегайсь!
Щен чуть присел, мощно оттолкнулся. В копчик ударило что-то твердое, Петьку прижало к Щену, тело отяжелело, желудок медленно опускался. Приплюснутые фигурки разбегались всполохнутыми курами, быстро уменьшались.
Сердце бухало так, что трещали ребра. Щен же, словно вознамерившись проверить на прочность небесный свод, поднимался все выше и выше. Тугие бугры ходили ходуном, поднимая с собой и Петьку. Щен взлетел так высоко, что город с тысячами домов, лагерь с сотнями костров слился в огонек, окольцованный красным обручем. Мишень,; промелькнуло в сознании.; Интересно, попаду? Плюнуть что ли?
Чуть пониже и наискось пролетали косяком гуси. Щен некоторое время  наблюдал за ними, а затем, сложив крылья, ухнул вниз. Петька вспикнул, завис на миг в невесомости. Желудок прыгнул к горлу, но не успел протиснуться, как снизу шибануло. От хлопка крыльев уши заложило. Боль в копчике была такой острой, что Петька взвыл, из глаз брызнули слезы. Петька привстал, а желудок рухнул камнем… Петька замер, глядя перед собой, осторожно пощупал портки. Уфф… Выдох снес ближайшую тучу, а Щена развернул в другую сторону. Портки, просто портки. Без всяких посторонних, гм., вкраплений.
;Давай вниз,; сдавленно выдохнул Петька, но свистящий поток унес слова, как бык красные трусы тореодора. Петька наклонился, поднял хлопающее как парус ухо, проорал, вздувая жилы.; Вниз! Щен, вниз давай!
Тот вроде бы не услышал, но огненная мишень потихоньку переползла из-под брюха, встала перед глазами. В ушах засвистело, ощутимо плотный поток ввинчивался в ноздри, выворачивал веки. Ветер пронизывал одежду, словно рыбацкую сеть, проникал сквозь кожу, проморозил мясо до костей. Петька прижался к Щену, зарылся лицом в шерсть. В спине захрустело, с легкими хлопками лопалось, словно костный мозг превратился в кукурузные хлопья.
От солнца остался лишь намек –блеклая тень на черном засыпанном бликающими огоньками фоне. Кольцо приблизилось, появились зазубрины, пятнышки. В конце концов, это все рассыпалось точками. Все это раздалось в стороны, Петька уже видел контуры воинов, подбородки, отсветы от кольчуг, темные провалы глаз. Но через пару мгновений поднялся контур стен, скрыл лагерь.
Буквально в паре метров под брюхом Щена проносились крыши двух, трехповерховых домов. Окна светятся ровным желтым светом, не все правда, а в шахматку. На перекрестках горят фонари, под ними с алебардами наперевес воины, поблескивают доспехи.
Из-за спины приблизилось гудение, со свистом обогнало. Петька дернулся, как ужаленный. Разбрасывая искры и пыша жаром, мимо пронеслось огненное колесо, грохнулось о крышу. Внутри сжалось, Петька ожидал, что бревно проломит крышу, но то скатилось, разбрасывая искры, рухнуло меж домов на мостовую. Захлопали двери, откуда ни возьмись, набежал народ и.. все скрылось за домами.
Петька взвыл, застучал пятками, проорал:
;Поворачивай, да быстрее же!
Не издав и звука, Щен хлопнул крыльями, дома так резво захороводили, что Петьку едва ни сбросило. Не прошло и пары мгновений, как оказался над местом удара, сразу попал в облако пара с гарью, пронесся дальше. Однако, внимание заострил, заострил. В глазах отпечаталась фотография исходящего паром бревна, вокруг него люди с какими-то шлангами. С концов хлещет вода…
По городу летали целый час, не меньше. Во всяком случае весь затек, замерз и проголодался. Да и Щен начал поглядывать на мелькающих под брюхом людишек явно не с праздным интересом. Все бревна и выворотни, которые попадали хоть на крыши, хоть мимо, гасили одинаково споро и без вреда для здоровья.
Сволочи,; хмуро думал Петька. Он держался одними ногами, нахохлившись, летел, сунув руки под мышки.; Что у них за крыши такие? Неужто строили с учетом наших приветов? Хоть и тяжелых, но оччень горячих. Ну, хорошо, пусть стропила рассчитали, но ведь и ни одна черепичка не отвалилась. Вот гады хитромудрые! Сказано: "Жиды".
…Куцая луна смотрела сверху, выдавала их движение крылатой тенью. А когда проплывали над площадью с десятками костров  и кучей толпящихся вокруг людей, , настроение полетело к земле впереди тени. Фигурки размахивали руками, что-то кричали. Из подвалов выносили блюда, тазы с куриными тушками, наверняка кошерными с ног до головы.
Увидав тени, люди задрали бошки, засуетились, заорали что-то пронзительными голосами.
;Давайте, давайте орите,; буркнул Петька,; хоть глотки поразорвите.
Щен провалился в воздушную яму, Петька прикусил язык, зашипел, как змий. И тут дернуло так, что едва голову не оторвало. Щен захрипел, обмяк под ним. Крылья заломило, трепало по бокам, как порванную парусину. Крыши прыгнули навстречу, люди разбежались, со свистом приблизилась земля, что вовсе не земля, а камни. Удар, хруст! Петька слетел, перекувыркнувшись через голову, со всего маха хряпнулся лбом. Вот как рождается вселенная, ;понял он.; Бог, видно, тоже парень был не промах, побывал и на коне и под конем. Причем, если принимать во внимание теорию множественности вселенных, под конем он бывал чаще.
…Трясло, как вор попову грушу. Все тело задубело, по нему что-то струилось. Зубы выдавали такие рулады, что хоть в ложечники записывайся. Правда, пальцы не слушаются. Петька распахнул глаза, на него бежал воин в доспехах, в руках занесенное ведро с какой-то жидкостью. В выпуклых черных как маслины глазах сверкало угрюмое упорство. Давно, знать, поливает… Только представил, что сейчас сверху обрушится ледяное, как тело тряхнуло, зубы клацнули. Набегающего откинуло, ведро взлетело, но как магнитом, притянуло к хозяину.
;Дзиннь!!!
Рядом горестно выдохнули, только Петька ржанул, прокаркал злорадно:
;Никак в коленках слаб? Я ж не сделал ничего еще, а ты уже обмочился. Что ж на поле брани будет!?
Петька намекающе ухмыльнулся, подмигнул. Мужик медленно поднялся багровый от стыда, хоть и с пейсами, но рука потянулась к поясу, пальцы стиснулись на рифленой рукояти. Вжикнуло, блеснула отточенная сталь.
;Погоди, Нахим,; двое обняли, оттащили в стороны,;не спеши. Он еще свое получит.
Тот зарычал, редкие желтые зубы скрипнули, но сзади выступила фигура в черном, что-то негромко прошептала. Нахим люто сверкнул глазами, повращал, но утих малость, только грудь бурно вздымалась. Постукивая клюкой, человек развернулся, оперся о нее обеими руками. Ладони, лицо в пигментных пятнах, длинные серебристые волосы выбиваются из-под шляпы, сливаются с окладистой бородой.
Все лицо сморщенное, как моченое яблоко, нос, веки в склеротических прожилках. Выцветшие глаза проползли по телу скользкие, как слизень, остановились на лице. Голос прошелестел сухой, как ковыль, и слабый, как огонек свечи:
;Как имя твое, чужеземец? Зачем пожаловал?
Молодежь гудела, как растревоженный улей, потрясала оружием. Из рядов выдвинулся парень, высокий с огненными глазами. Желваки прорывали тонкую кожу, он спросил злым напряженным как дрожащий нож голосом:
;О, великий и мудрейший Мойша! В зоркости глаз твоих вряд ли кто усомнится, но ставлю все свое состояние против одного вашего шекеля, что это шпион. И все, что он хочет, лишь выведать секреты наши, дабы передать грязным акумам за стеной. И ворвутся тогда они, порушат наши святыни, а на жертвенных камнях будут жарить нечистое мясо и бесчестить наших женщин! Ты этого хочешь, о мудрый!?
Старик покачал головой, ответил негромко:
;Успокойся, Иисус. Недостойно колена Израилева вести себя столь агрессивно.
;А как!?; возопил парень, вздув на шее жилы.; Как!?
;Читай Тору,; проскрипел старик.; В ней все ответы.
;Когда враги ломают дверь, с неба падает огонь и умирают люди… ;Иисус поднял голову, в глазах полыхали зарницы, а слова падали медленно, словно расплавленная лава.
Молодежь согласно загудела и, как с прискорбием заметил Мойша, не только они. Большинство стариков кивали, слушали больше страсть, глаза горели вовсе не мудростью, нет… Мойша вздохнул, сказал тихо:
;Сложно быть иудеем, но надо держаться…
;О чем ты, старик?
Мойша съежился, как от пощечины, но заставил себя закончить.
;Дьявол не спит, сторожит каждое слово, лезет под руку, вертит языком. Но евреи –сыны Яхве, мы не должны поддаваться уловкам.
Иисус прищурился.
;Это как?
;Мы люди Книги, мы должны следовать Торе.
Парень осклабился, констатировал с торжеством:
;А в ней сказано просто и ясно: "Встретил акума, убей! Не сможешь убить прямо, обхитри, обмани, укради у него. Чем хуже станет акуму, тем быстрее еврей попадет в рай…"; разве не так, о мудрейший?
Мойша повесил голову. Как тут быть, если действительно, написано? И не скажешь же, что лучше избегать всякой агрессии, ибо сила редко идет вровень с разумом. А если уж быть до конца честным, то тот, кто в равной степени уделяет внимание и первому, и второму, никогда не достигнет успеха. Ни в том, ни в другом…
Иисус смотрел с брезгливой жалостью, потом махнул дланью, гаркнул, словно хлестнул бичом. Мимо пронеслись трое, пленника схватили, растянули на дыбе. Колеса заскрипели, затрещали суставы, в них стало обжигающе горячо.
Петьку поставили стоймя, сквозь завесу боли проступило лицо Иисуса. Ноздри дергались, в глазах –обещание скорой смерти. Он тряхнул за грудки, процедил свистящим полным угрозы шепотом:
;Лучше смотри, акум. Смотри, если не хочешь, чтобы веки срезали.
 Толпа по его знаку расступилась, по краям подняли повыше смоляные факелы. В трепещущем багрянце Петька разглядел Щена. Его приковали, растянув как лягушонка, к стальным кольцам мостовой. Цепи с руку толщиной натянуты, как струны. К Щену медленно приблизилось двое парней, в руках ножи. Красные блики отскакивали от лезвий, вызывали холодок в животе. Они присели у задних лап. Щен заскулил, волосы по всему хребту встали дыбом. Он выворачивал глаза, пытаясь рассмотреть, но только мордой дергал, дрожали прижатые к мостовой крылья. По всей площади затихли, только сопели возбужденно. Те, кто помельче, подпрыгивали, забирались на плечи к товарищам. Их толкали локтями, раздраженно отпихивались. В глазах жадное нетерпение. Двое с ножами присели, мгновение подождав, чиркнули возле пят. Истошный визг –палачи отшатнулись от брызг крови. Щен дергался, скулил, жалобно смотрел на Петьку. Сердце облилось кровью, снизу, откуда-то из нутра поднялась темная горячая волна. Петька заорал, рванулся, что было сил. Суставы затрещали, в них плеснуло раскаленное олово, горло перехватило, оттуда рвался немой крик… В затылок ударила тяжелая волна, перед глазами замелькали черные снежинки, злорадный хохот истончился до писка.
Похоже какое-то время посещал астрал. Почему "похоже"? Потому что ничерта не помнил. Не зрел, так сказать, небесных сфер, ни на йоту не слился с Самадхи Асапрайната, не плавал в Лоне Праматери всего сущего. Не может же оно быть таким черным и пустым. Наверняка желающих немало, а люди –народ любопытный с уклонов в вуайеризм, без факела не попрут.
Словно щелкнули выключатель, перед глазами возникло сосредоточенное лицо Иисуса. Левая сторона темная, правая подсвечена красным. Губы сжаты, в глазах фанатичный блеск.
 ;Ну что теперь? Скажешь, зачем явился?
;Конечно!; воскликнул Петька с облегчением.; Чего ж сразу не спросил?
Иисус смерил его хмурым взглядом, буркнул:
;Ну-ну.
Петька  вздохнул, в глазах появилось мечтательное выражение.
;Ночь, луна, звезды искрятся, словно первый снег, перемигиваются так загадочно… Сердце исступленно бьется, просит любви… Вот мы с Щеном и отправились искать ее, единственную.
;К нам, в город?
Петька почесал затылок, сделал движение пожать плечами.
;А куда ж еще? Во всем войске лишь одна женщина. Да и та старая кляча повара.
В толпе зароптали, оружие со свистом покидало ножны, тысячи глаз сверлили в Петьке дыры. Глядя в упор, Иисус спросил с угрозой:
;Наших женщин восхотел? В своем ли ты уме, акум? Чтоб еврейка вышла замуж за такого? Да она лучше за твое чудовище пойдет!
Петька оживился.
;Вот и прекрасно! Щен –мой друг, попрошу –поделится.
;Акум есть акум. Чего с тебя взять?  ;Иисус скривился от отвращения, сплюнул.; Чего ж над крышами делал? Еврейки –все ж таки не кошки, они по хозяйству хлопочат.
В толпе сопели, ждали ответа. Петька обежал злые лица взглядом. Что бы ни сказал, вряд ли найдет сочувствие. Когда знают, что ты лысый, кричи ни кричи, все одно скальп сымут. Да пошли вы все к лешему! Петька тяжело вздохнул, выдавил с виноватой улыбкой:
;Понимаете… Переволновался. Вот живот и прихватило.
;И что?
Петька смутился, слегка покраснел.
;Смотрю бревна летят, искрами сыплют. Ну, думаю, сейчас крыши разобьют, пожар будет. Тут-то я и проявлю себя во всей красе да и Щен поможет. В благодарность за героизм, глядишь, что и обломится.
;Что?
;Ну..,;Петька чуть отдышался, начал издалека, осторожно подбирая слова.; Любой народ жаждет уцелеть пусть даже старый и дряхлый. Согласны?
;Ну.
;Для этого нужно время от времени вливать в иссохшие вены свежую кровь.
;Это вы что ли свежая кровь?
;Почему бы и нет?
Со всех сторон злобно сопели, бычились, словно он плюнул в суп. Да так смачно, что попал разом всем. Сбоку раздался надтреснутый голос:
;Варвар прав. Так было всегда. К императору шли самые смелые, самые яростные и умелые. Лучшие из лучших быстро поднимались по служебной лестнице, становясь великими полководцами, управителями и даже императорами. Да-да, императорами. А так как становились ими не по родовой ветке, а по способностям, то и творили дела великие, строили города, разрушали империи… В любом случае имена их помнит история. А вот те, чья родословная длиннее, чем великий Нил, сотрутся из памяти уже в следующем поколении. ;Мойша помолчал, задумчиво глядя перед собой, окончил со вздохом.; Да и детки от них здоровые родятся.
Иисус переглянулся с Нахимом, спросил с презрением:
;Где теперь твой Рим, старик, где Византия? И рухнули не потому ли, что начали делать, как ты рассказываешь? Да, сперва было хорошо и даже прекрасно, ведь коренные жители скинули со своих плеч самую грязную и неблагодарную работу, наконец-то, получив возможность заниматься любимым делом.
;Но не все любили науку,; вставил Нахим.
;Да. Народ в массе своей туп и ленив. Хоть и кричат, что дай им рычаг, перевернут Землю, но получив его, немногие оказались способны. А остальные, потыкавшись сюда, туда и не видя результата, пошли топить горечь неудач в оргиях чревоугодия и прелюбодеяния. Варвары, которые сперва восхищались достижениями этих народов, постепенно преисполнялись презрением. А когда в руках все нити, то возникает вопрос: "Зачем этим ничтожествам позорить род людской?";Иисус горько усмехнулся.; И Рим, и Византия, и многие, многие другие погибали задолго до того, как толпы конных варваров проносились по мощеной мостовой, сея смерть и разор. Когда они насиловали, жгли, терзали и убивали –это был лишь конец. А начиналось все так же невинно: на службу приехал нищий, никому не известный варвар.
Мойша покачал головой, сказал упрямо:
;Но дети у нас считаются по матери.
;А отца куда? На корм свиньям?; в толпе оживились, начали подавать дельные советы. Иисус не обратил внимания.; А как же крепкая еврейская семья?
Мойша только развел руками. Нахим вклинился, препятствуя слюнеразводительству:
;Евреи –богоизбранный народ. И все чужое лишь поганит нашу кровь, поэтому…
Иисус вскинул руку. Глядя Петру прямо в глаза, закончил с нехорошей улыбкой:
;Придется умирать, варвар.
Он щелкнул пальцами, палачи ухватили шкуру у надреза, потянули к голове. Щен задергался, завизжал. И столько в его голосе было боли и детской обиды, что в голове помутилось, Петр закричал страшно, рванулся.
Руки, ноги сдавило, хрустнуло, Петька прыгнул к Щену. Воздух загустел, все двигались, словно в патоке. Палачи медленно оборачивались, глаза расширялись. Одна рука еще опускала щипцы, а вторая уже тянулась к короткому мечу. Не став дожидаться окончания процесса, Петька подхватил Щена под мышки, рванул.
От мощного: "Дзинь!!!"; заболели зубы. Да и ящер с ними! Тут голову могут снести со всеми комплектующими –не до них. Петька ринулся дальше, обрывки цепей болтались у Щена на лапах. Сотни людей навстречу. И все, как в замедленной съемке. С мечами, топорами, лица оскалены совсем не интеллигентно.   
А еще в шляпах,;успел подумать Петька,; как на него налетели, вернулись крики, звон, запах чесночной колбасы.. Ненавижу с детства! Уу, сволочи пархатые!!!
;Ааа!!!
Перехватив Щена одной рукой, Петька бежал, отмахиваясь правой. Во все стороны отлетали руки с зажатыми саблями, головы с вытаращенными глазами, раззявленными в крике ртами. Позади дергаются, падают тела, из обрубков хлещет кровь, сыплет соленым  дождем.
Через толпу воинов Петька пронесся, как камень, брошенный опытным боулингером. Вот только кегли малость странноватые: хыкают. Видать, не нравится чего-то. Ну, и ящер с ними. Если уж на то пошло, они тоже не пряники с ватрушками нам приготовили. Жадные они, жад-ны-е. Не то, что мы с Щеном. От всей русской души дали –хрен больше попросят. Пусть столы от явств не ломятся, но упоили зато красным вином так, что вряд ли даже рачки ползать будут.
Прорвавшись чрез заграждение; в легких клокотало, хрипело; Петька несся с вытаращенными глазами по пустым узким улицам. То одним, то вторым плечом задевал стены –откидывало, разворачивало… Время от времени из дверей выскакивали воины бросались наперерез. Если в железе, только дзиньк! ;смятая консервная банка отлетала к стене. Если кто полегче, то лишь хрупало, на злосчастную стену плескало красное вперемешку с серым, на камни сыпалось крошево зубов, а позади оставалось тело с косо снесенным черепом.
По голове, спине что-то било. Из окон второго, третьего поверхов выкидывали, что потяжелей, краем глаза заметил трех пыхтящих мужиков. Краснея от натуги, они подваживали мельничный жернов. Мелькнуло серое, ухнуло. Позвоночник едва не ссыпался на мостовую, перемигиваясь с звездами, Петька разогнулся с натугой, похромал, потом побежал все быстрее. А за спиной тяжелый гул, хруст, приближались яростные крики. Вдруг они стали громче, но не успел Петька обернуться, как ярость превратилась в вопли страха, боли…
Выбежал прямо на копья закованных в сталь воинов. Они стояли в несколько рядов перед стеной, угрюмо смотрели из-за огромных в рост человека щитов. Петька, как топал, так и ударился о сверкающие на солнце жала. Брызжа томатным соусом, консервные банки разлетелись по сторонам вперемешку с белыми расщепами. Пролетев, словно камень из катапульты, Петька грянулся о каменные блоки.
Треск, пыль, темнота… Закашлялся, по голове больно ударило, свалилось. И прямо на  палец. Петька взревел, пинком отшвырнул глыбу с теленка. Выбравшись из удушливой тьмы, перепрыгнул через маслянистое, пошел прямо к огням. За спиной грохот, плеск, крики ужаса, где-то далеко ржут перепуганные насмерть кони
У костров забегали, из тьмы выныривали люди, запрыгивали на коней. Факелы и конский топот приблизились, мелькнули испуганные лица, мясистая харя воеводы. В лицо выдохнуло жареным мясом и луком, почему-то навозом:
;Никак ты, Петро?
Петька хотел сказать, что да, но из горла вырвался лишь хрип. Увидев протянутые к Щену десятки рук, замучено кивнул и провалился в беспамятство.

Где-то вовне потрескивало, раздраженные погромыхивания перекрывались виноватыми писками.
;Ну, не успели мы, Владимир Константинович, просто не смогли.
;Почему? Там же была дыра такая, что по четыре в ряд! Почему не воспользовались случаем? По-че-му!?
В ответ виноватое сопение, вздохи. Веки весили, как надгробные плиты. Глаза с хрустом провернулись, Петька прохрипел:
;А в самом деле?
Тишина, потом счастливый вскрик:
;Очнулся! Ура, братцы! Петр Дмитрич очнулся!
Вокруг сразу стало тесно, жарко. Кругом блестящие глаза, Петьку рассматривали с каким-то больным интересом. Справа народ раздвинуло, в круг вклинился воевода. Он посторонился, пропустил князя. Владимир кивнул, сообщил с хмурой улыбкой:
;Мне вот тоже стало интересно. Бьемся тут, бьемся, как рыба об лед, а им само в руки прет. И что же? Выпустили! Как так? Не по-ни-ма-ю,; ноздри задергались, тысяцкие вместе с воеводой опускали головы, мрачно посматривали, зыркали друг на друга, сутулились.; Что молчите? Сказать нечего? ;Князь прищурился, губы сжаты, голос осел на шип.; А ну, палача позвать. Кондрат, эй Кондрат!
Тут же возопили:
;Княже, да ты что!? Увидел бы ты тогда Петра Дмитрича, сам бы в коленках ослаб!
Князь упер руки в боки, брови сбились:
;Як с ним ратоборствовать собрались? Я ж про другое.
;Владимир Константинович, ; с укором прогудел воевода.; Петро ж полумертвый пришел, Щена тащил. Уж не до дырок нам было, поверь уж, княже.
Взгляды скрестились на Петьке, тот спросил слабо:
;Что с Щеном?
;Все в порядке. Лапы перевязали, дрыхнет.
Петька опустил голову, устало закрыл глаза. Во всем теле такая слабость, что каждая жилка дрожит, постанывает, пальцем шевельнуть невмочь.
;Добро..,;самому голос напоминал огонек затухающей свечи. ;Одно плохо –не успели.
Воевода подкрутил усы, выкатив глаза, бодро заявил:
;Ничего! С такими-то орлами! Да мы не то, что стену, весь град по камушкам разберем. Да ими же и закидаем. Чертей пархатых!
Петька молча переждал ликующие крики, а когда начало стихать, заметил вяло:
;Вряд ли…
;Почему!?
;Я не знаю, что на меня нашло. Помутнение какое-то.
Воевода приосанился, пропыхтел с пафосом:
;Боевой азарт, священное безумие. Не сумлевайся, вызовем!
;Как?
;По голове дадим раз, другой –сам озвереешь.
Князь оглядел Петьку с ног до головы, покосился на Тараса.
;А потом?
;Рванем к воротам и в стороны, в стороны.
;Ежели успеем.
Тысяцкие переглядывались, посматривали на воеводу с князем. Лица смущенные, на губах криво-кислые улыбки.
;Надо уходить.
Гробовая тишина… Брови поползли вверх, Владимир переспросил:
;Ччто?
Петька медленно открыл глаза, невидящий взгляд уперся в трепещущий полог. Складки хлопали под ударами ветра, тени играли с отсветами костра. Петька сглотнул, повторил тяжело:
;Уходить… С наскоку не взяли, а бревна наши, что солома.
Кажан- начальник катапульт взвился, словно шилом ткнули:
;Да ты что, Петр Дмитриевич! Да одним бревном же можно семерых в котлеты превратить! Прибьешь и Ванька не чешись!
;Прибьешь,; согласился бесцветным голосом Петр,; пыль на черепице.
Лица почернели, словно на цветущие луга набежала тень грозовой тучи. Князь стоял напряженный, как тетива, опирался на стол. Толстые доски трещали, из-под пальцев выступил сок.
;Нет,;голос сдавленный, словно горло сжимала невидимая рука,; нет. Это просто немыслимо. Мы не можем уйти, оставив за спиной столь укрепленный город.
;Не можем,; мрачно подтвердил воевода.

Под копытами хрупали мелкие веточки, негромко поскрипывали телеги, шелестела трава, да где-то неподалеку невидимый звенел сверчок.
;Все масло истратили, ироды!; проворчал кто-то во тьме.; Пусть теперь постное жрут. Узнают вкус сапога стоптанного. В голосе столько было обиды, что Петька не смог сдержать улыбки. Тень рядом хмыкнула, сказала с сарказмом:
;Евлампича бы в казначеи. Случись у брата пожар, враз бы помог: одолжил бы пару ведер да пруд в аренду сдал. Как тухнуть б стало, плату повышал –все ж государству на пользу.
Вокруг посмеивались, молодой голос подхватил с охотой:
;Ага! А когда б на  войну пошли, луки б без тетив были.
;Это как?
;А сзади бы бежали,; пояснил живчик,; в составе коров. Что, мол, скотину губить прежде времени? А так, пока еще понадобятся, молока сколько дадут. Да и вообще лучше телочек брать, чтоб к нужному моменту мяса поднабрали.
;А если враг?
;Какой еще враг-вурдалак? У воеводы знаешь, какая голова? То-то! Враз по ведру браги выхлебывает.
;Эт, да,; послышалось завистливое,; тут с ним никто не сравнится.
;Значит, должон наперед все предугадать.
;Ну, а вдруг!? Едем мы, едем по чистому полю… На десять верст окрест шаром покати, лишь трава, кобылки прыгают, да голубой бескрай от виднокрая до окоема.
;Ну?..
;И тут ррраз! Десять тысяч легкой конницы из-за угла. Дым столбом, земля под ногами стонет, от блеска сабель глазам больно.
;Из-за угла?; протянуло недоверчиво.; Земля гудит?
;Из-за угла, из-за угла,; недовольно проворчал торопыга.; А что?
;Да так… Коровы то взбесятся на такой жаре.
;Это-то нам и нужно. Еще хвосты подпалить –от войска одни ошметки останутся.
;Тебя, Панкрат, не поймешь. То экономика, то зверей портить. Гибше надо быть, хитрее. Надо такое придумать, чтобы вражины лютые сами себя в плен взяли, в Град наш приехали да делали там, что велено будет.
;Ну, это уж совсем "не бей лежачего"! Совесть то иметь надо.
;Га-га! А чо?! Мы еще и не то могем, на пузе лежа!
Смех и шуточки отдалились, затихли. Мимо уже двигались повозки, возницы нахохлились, чуть ли ни каждый второй клевал носом. Однако, кони не сбивались, шли друг за другом, как привязанные.
Они ехали чуть ли не последние. Как только отдалились на пару верст, отгородились деревьями, Петька отпустил Щена. Тот сразу завертелся, начал умащиваться. Телега заскрипела, заходила ходуном. Позади двигались густые тени. Одна из них приблизилась, сформировалась в крупную фигуру на коне. Как раз выбрались на поляну, луна вышла из-за туч, поскользнулась на холодном булате: остроконечный шолом, кольчуга да булава с шипами.
;Тихо вы!
Петька сжался от злого окрика, а Щен заворчал, шерсть встала дыбом на загривке, глаза загорелись. Он повернулся всем корпусом к могучему стражу, присел, как перед прыжком. Губа приподнялась, обнажился белый клык. Где-то глубоко, словно под землей начало зарождаться глухое рычание. Воин сразу стал меньше ростом, буркнул, будто оправдываясь:
;Услышать ж могут.
Петька кивнул, почесал Щена за ухом. Тот ворчал, не спускал с война горящего взгляда. И только когда тот затерялся во тьме, выдохнул, покрутился и упал с таким грохотом, словно на доски бросили мешок с костями.
…Телега негромко поскрипывала, колеса хоть и жестко посажены, но перетекали плавно, укачивали, навевая смутные воспоминания о колыбели. Через проплешины в лесном пологе заглядывал месяц, ехидно улыбался, глядя на наши потуги. Словно услышав Петькины мысли, невдалеке задумчиво прогудело:
;Обхитрить евреев… Хм… Не знаю, не знаю. У них же народ такой…
;Какой?
;Хитромудрый. Уже хрен знает, сколько веков, а то и тысячелетий старые жиды толдычат жиденкам: "Убей акума и возрадуйся, обмани акума и возрадуйся, нагадь акуму и будь счастлив".
Петька почесал в затылке, протянул задумчиво:
;Ну., Великий князь тоже не лаптем щи хлебает.
;Где хохол пройдет,; поддержало справа, ;там двум евреям делать нечего.
;Эх, Панас, Панас… Сразу видно, что на базаре давненько не был.
;Очень. С рождения, если точным быть. У меня для сих целей жена есть.
;А ты возьми да сам сходи. Можешь даже с воеводой, если себе не веришь. Сходи, сходи, а потом говорить будешь.
 Голоса отдалились, слова расплылись, словно капли масла по воде. Петька слышал только недовольное ворчание, сменяемое ехидными шпильками.
Петька хмуро поглядывал на небо. То исчезая, то вновь проявляясь, наперебой подмигивали разноцветные звезды. Правда, Петр не был уверен: те ли это звезды или другие, но от этого становилось лишь тоскливее. Сколько миров рождается в этот самый момент, сколько гибнет… Сколько удивительнейших существ рождается там, живет, любит, растит детей и умирает. И мне их никогда, никогда не увидеть. Внутри стало так погано и горько, что черная тоска застила взор почище тучи.
Петька всхлипнул, звезды расплылись, словно дома в осеннюю непогодицу за окном. Справа озадаченно скульнуло, размытый обзор закрыло темное пятно. В нос шлепнуло горячее, слизнув соленое, зашаркало с удвоенной силой.
;Щен, перестань!; тот засопел, захрюкал, но продолжил и даже быстрее. Петька отвернулся, втянув голову в плечи, закрылся локтями, пробормотал глухо.; Да нормально все, отстань.
Влажное и мокрое исчезло, недоверчивое сопение сменилось горячим выдохом в шею, в спину ткнулось теплое. Петька обхватил колени, тупо смотрел вперед. Перед глазами проплывали смутные силуэты деревьев. Не лес, не гай, роща. Да и та редкая. Пахнет перепрелой листвой и чистотелом: видать, раздавили. Вздохнув, Петька покосился наверх. Интересно, хоть кто-то в войске еще смотрит? Вряд ли. По сторонам надо да под ноги, чтобы не переломать. Если и смотрят,; Петька хмуро ухмыльнулся,; тогда только, когда смалят. А тех, кто чаще смотрит, считают придурками да божьими одуванчиками.
Да только такие вот безобидные, затюканные лопухи и двигают мир. В народе их называют не от мира сего, и в чем-то правы. Эти люди видят мир по иному, вернее видят тот мир, который хотят, к нему и стремятся. Тот, кто живет мечтами о большом замке, горячих арабских лошадях, своре псов и красивой жене, не поймет их. И стань говорить, что звезды –не гвоздики, а Земля –не неподвижная твердь, а вращается вокруг Красна Солнышка, мало не поймут, на костер потащат. Однако, пройдет поколение, другое, и уже новые обыватели будут с презрением смотреть на предков и с недоумением на умников, что ломают только что устоявшееся представление, миропонимание.
Над ними смеются, в них кидают огрызками яблок и тухлыми яйцами, но уже дети насмешников будут жить по придуманным слабаками и хиляками законам. И к звездам полетят первыми они, непрактичные, как летали всегда. Сперва мысленно, в мечтах, затем в теориях, проектах. А за ними и остальные потянутся. Пусть в звездные огороды, но и это немало. А потом, глядишь, это уже и не огороды.
Конь гуданул протяжно, нагло. От вони сперло дыхание, навернулись слезы, родив следующую мысль: "Пока я живу в этом мире и в этом теле. Так что уткни свинячье рыло в грязь и хрюкай, хрюкай!"

Еще с утра остались позади разлапистые березы, а с ними ушла спасительная тень. Теперь лишь пульсирует жаром ослепительно желтая болванка, а позади медленно утоншается черная полоска.
Степь да степь кругом… Ровная гладкая, как стол. Иссохшая до желтизны трава скребет конские брюха жесткая, как щетка. Небо без единого облачка, белесое от жара. Воины истекали потом, рожи красные, у князя на корзне промеж лопаток выступило белое. По спине, из-под мышек, под коленями текло в три ручья. Петька время от времени привставал, заглядывал на скамеечку, но нет, пока отпечатались только два полужопия.
Колеса с хрустом приминали траву, стебли накручивались на ось, тонко хрупали, реже вырывало с корнями. Комья земли колотило о доски чуть чаще, чем удары сердца. За спиной кашляли, вполголоса ругались, Петька обернулся. Сразу за телегой вздымалась стена пыли, в ней смутно проглядывали повозки, лошади, кто-то громко чихал, отплевывался. Эти звуки постепенно приближались. Петька передернул плечами, представив, что это все сейчас нагонит, скроет с головой, ухватил кнут.
;Н-но!;щелчок, второй. Тряхнув гривой, лошадь взбрыкнула, даже ржанула бодро, но шибче если и пошла, то на ангстрем в год. А этого мало. Петька скрипнул зубами, прошипел.; Ну, ладно… Щен, голос.
Тот разлепил один глаз, потянулся с подвыванием:
;Ууу-у-ууу!
Кобыла подпрыгнула на всех четырех, заржав, в диком страхе ринулась, куда глаза глядят. Кобылки прыснули из-под копыт, словно осколки льда. Степь мчалась навстречу, подпрыгивая и пиная в зад. Она бросалась под копыта, с хрупом исчезала, стелилась под колеса.
Всадники оглядывались на хруст и топот, поспешно расступались, теснили боками соседей. Благо по степи широкой полосой ползли. Петька пронесся, как намокший чопик, разрывая камень. Но тут не камень –кони. Соответственно не разошлись, а разлетелись. Ездиют тут, мешаются. Еще зубы скалят. Немалые, признаться. Ну, да пускай телегу гложат бобры недобитые.
Воевода поворотил коня, дружинники сдвинули ряды. Тарас выпучил глаза, заорал:
;Куда прешь!? На князя!? Стой!!! Стой же, тебе говорят!
;Посторо-ни-иии-сь!!! Зззашибууу!!!
Воевода раздулся на полстепи, раскинул толстые как бревна руки. Ну, все,; мелькнуло в голове,; ДТП не миновать. Ан нет, теплоход Котенкин может остановить лишь сам Котенкин. И видимо, если не до воеводы, до коня богатырского это дошло. Он сделал два шага в сторону, громыхающие борта пронеслись буквально на волосок от лоснящегося бока.
Петька унесся вихрем в степь, вдогонку неслись крики:
;Смиряй, смиряй, покуда цел!
Но никто же не говорит, как… Уже все губы лошади поразорвал, а она только пену пускает, несется, как шершнем укушенная. И только, когда удалились от войска на два полета стрелы, а в налитых кровью глазах отражалась лишь степь, лошадь сбавила темп. Но рано Петька начал радоваться, рано. Не успел воздух выйти сквозь стиснутые зубы, а грудь опуститься, как лошадь кинула якорь. Ткнувшись в гриву, Петька нетерпеливо стукнул в бока пятками.
;Но, но, ленивая!
Но та встала, как вкопанная, крупно дрожала. С боков срывались клочья пены, дышит со всхлипами –вот-вот падет.
;Вперед, вперед!; орал Петька, нахлестывая бока. Но кобыла хоть бы хны, только ушами прядала. Сзади приближался топот, лязг, Петька сжался, разъяренно прошептал.; Что ж ты, скотина, позоришь меня!? Ну, давай, давай! Милая, хорошая, ну давай же, трогай!
Покосившись большим добрым, но очень печальным глазом, лошадь обреченно вздохнула, потрусила вслед за солнцем.

Два дня двигались по степи, не ощущая ни малейшей перемены. Лишь трава коням по пояс, насекомые да гуденье пчел. От жары трескались губы, пот катился градом, в доспехах, словно в кипящем котле. Кони еле-еле брели, устало мотали бошками. Они хлестали хвостами по бокам, пытаясь отогнать слепней. Те с ленивым жужжанием взлетали, покружив всем скопом, опускались на насиженное место.
Лишь вчера набрели на небольшую речку. Перепрыгнуть, конечно, не перепрыгнешь, но если разогнаться да на коне, то вполне, вполне. Животные оживились, пустились в хилый голоп. С ревом толкались, мычали, пока ни обступили берега на полверсты. Потом такое сербанье, хлюп, что самого себя не слышно.
Но это было вчера, а сегодня даже признака кустов не было. Только красное ярило медленно опускалось в оранжевое озеро сизых гор. На третий день степь заволновалась. И чем дальше, тем пуще. Длинные плавные подъемы сменялись еще более плавными спусками. То на одной, то на второй вершине раскачивались кусты, трепыхались под порывами ветра листочки. К обеду из-за виднокрая выплыли бело-серые с желтушными подпалинами горы… Постепенно они густели, наливались серой тяжестью, вырастали ввысь и вширь.
Воины оживились, то и дело поглядывали наверх, языки шершавили по потресканным губам. Князь долго-долго смотрел из-под руки, в конце концов, сделал вывод:
;Скоро будет дождь.
Крежень облизал белесые губы, сипло взмолился:
;Скорей бы, ох, поскорей. Сами то еще куда ни шло, а кони вот-вот падут.
;Не переживай: напоим.
;Хорошо бы…
Тарас щурился, хмуро рассматривал небосклон. После минутного молчания буркнул:
;Хорошо бы, кабы не было так хреново. Придется так...
На воеводу вызверились, как на торка, умыкнувшего единственного ребенка. Взгляды кололи Тараса почище копий, только что кровь не выступала. Могли б, разорвали в клочья. Князь медленно оборотился. Лик бесстрастен, но в глазах медленно разгоралась злость.
;Как "так"?
;А как сейчас? Сухо? Вот так и будем.
Гунявый подпрыгнул, усы вздыбились, меж кончиков с треском проскочила синяя искра.
;Великий князь сказал, что будет, значит, будет!
Воевода вскинул руки-лопаты, прогудел мирно:
;Кто спорит? Конечно, будет… Когда сухая верба раком свистнет на…
;Где, где?
;На той горе, на которую уже полчаса пялитесь.
;Какая еще!?... Где, что…
Раздраженные возгласы обрывались один за другим, порой матерками. А воевода все гудел успокаивающе, объяснял, опыт, значит, выказывал:
;Облака за горы; особливо за высокие; цепляются и крутятся, крутятся вокруг, словно хоровод водят. Ни одно не спустится, всю воду горам отдают, хоть на равнинах засуха.
Мужики хмурились, кое-кто еще мотал головой, но через час увидели и самые неверующие. То тут, то там слышались разочарованные вздохи, Владимир поджал губы, ехал молча.
Когда солнце проползло треть пути, копыта сухо застучали. Жесткие как щетина бодыли торчали из красновато-серой земли, царапали ноги пешим и коням. Даже когда оказывались под копытом, то стоило только отъехать на десять шагов, и можно не оглядываться: позади все та же угрюмая стена, лишь изредка качнутся узкие полузасушенные листочки. Да и то, если спятивший кузнец выпрыгнет.
Подковы перестукивались с колесами, с глухим хрупом давили пересушенные комочки. Петька оглянулся. Из-под копыт взвивались дымки беловато-желтой пыли и уже четвертый всадник, как за мутной пленкой бычьего пузыря, а от пятого и вовсе лишь темное пятно, нечеткий контур. Поймав взгляд Владимира, Петька сказал с тоской:
;Пару капель хотя бы… А то не только на зубах скрипит, но даже из задницы песок сыплется.
;Будет,;успокоил князь,; да такой, что копыта захлюпают.
Оглядев небо справа налево и сверху вниз и не заметив ни единого самого завалящего облачка, Петька позволил себе спросить недоверчиво:
;А откуда? С туч? Так они, как стояли, так и стоят, только тени гонят.
Князь насторожился.
;Какие еще тени?
;Да вот те, по отрогам. Видите, с первого сползло?
Петька осекся, он наконец-то, понял, что тень-то вовсе не тень, а множество точек. И причем они очень быстро спускаются в долину, за ними расширяется шлейф пыли. Петька побледнел, оглянулся. Князь осадил коня, наклонился вперед, глаза как кинжалы. Воевода вскинул длань, по войску тут же прокатился приказ: "Остановиться, стоять!"
Пока до задних дошло, а в обозе так и вовсе половина дремала, воеводу с личной сотней притерло вплотную к князю. Жеребец проскреб четыре полосы; хоть картошку сажай ;ткнулся мордой под хвост князева вороного. А тот, не будь дурак, враз навалил такую кучу, что у воеводинского жеребца морда стала площе филинской. Осуществив филигранную работу поводьями, воевода обрулил кучу, встал рядом с князем. Петька стоял на телеге шагах в тридцати. Тяжелый взгляд Тараса, миновав его, прокатился по полю. Рядом крутился Щен, тянул шею, наконец, встал на задние лапы, вытянулся, как суслик.
Покряхтев, воевода медленно достал из седельного мешка шолом, водрузил на лысый череп. Мохнатые брови сбились, глаза заледенели.
;Торки.
Петька оглянулся, глаза круглее, чем у орла, выдохнул потрясенно:
;Их.., их тысячи!
Воевода хмыкнул, князь криво усмехнулся:
;Мало берешь, Петр Дмитриевич.
;А сколько?
;Эй, хлыст!
С рыжей как разгорающийся огонь тонконогой лошади спрыгнул парень с узким как секира лицом, приложился ухом к земле. Голубые до белесости глаза затуманились, глазные яблоки двигались из стороны в сторону. За спиной гремели доспехи, звенели кольчуги, щиты брякали. Вжикало, воины доставали мечи, из седельных перевязей появлялись секиры. Князь подал коня ближе, спросил сдержано:
;Ну, что там?
;Восемь, девять… Девяносто тыщ с хвостиком.
В глазах воеводы сверкнуло мрачное веселье.
;Даже, если бы не оставили ту тысячу в заграждении, то девять к одному –это слишком.
Князь вскинул руку, зычно прокричал:
;Изготовиться!
Земля подрагивала, а еще через полчаса уши уловили равномерный гул. В него вплетались вскрики, глаз различил искорки, видать, махали саблями. Словно сель сходил или леминги –торки спускались, затапливая все ямки, подминая зелень темно-коричневым. Темная масса постепенно вытянулась, спешила охватить с боков гудящим полумесяцем.
Воевода кашлянул, прогудел ровно:
;Отступить бы, княже. Хворостиной оглобли не переломить.
Владимир смотрел, набычившись. Глубокие как ущелья морщины изрезали лоб.
;Ты прав,; признал он, наконец,; труби отход.
Унылый рев всколыхнул воздух, воины зашевелились, с непониманием оглядывались на сотников. Те махали руками, кто-то орал, тыкал ногайкой в пока свободный выход из котловины. Владимир подозвал тысяцкого.
;Тебе, Крежень, самая ответственная задача.
Тот подобрался, выпятил грудь:
;Слушаю, княже!
;Возьмешь три сотни,; Крежень смотрел неотрывно, поедал Владимира глазами.; Твоя задача –выстоять, пока войско не отступит на ударную позицию.
На каменном лице не дрогнул ни единый мускул. Крежень наклонил голову, пряча глаза, подтвердил сурово:
;Я понял, княже.
Они обнялись крепко, аж ребра затрещали и дыхание перехватило. А когда в глазах прояснилось, Крежень уже на коне. Тот захрипел, поднявшись на дыбы, забил копытами, рванул с места в карьер.
;За мно-о-ой!
От левого крыла, где все всадники в алых плюмажах, треть отделилась, проскакала мимо. Лица каменные, кожа на скулах натянута до треска. В глазах решительность, как заметил Петька, мрачная и даже обреченная. Щен проводил воинов озадаченным взглядом, неуверенно помахал хвостом.
Войско двинулось сквозь телеги, то тут, то там застревали, лошади ржали, слышалась ругань, щелчки плеток. Петька тронул поводья. Лошадь тут же пошла вскачь, телега затряслась, подпрыгивала. Петька ухватился за скамейку, а Щена так и вовсе проблематично скинуть: вцепился всеми четырьмя, аж дерево трещит. Петька передернул плечами. Сам бы дернул наперегонки, а еще лучше взлететь да повыше, повыше. А то ос больно много. К тому же все с жалами и плюются высоко, далеко. Во всяком случае по откликам. Но проверять желания не возникает.
В спину задуло холодом. Съежившись, Петька со страхом обернулся. Опережая половодье саранчи, догоняла черная туча. Внутри поблескивало, предостерегающе ворчало. Туча разрасталась на глазах.  Солнце пару раз мелькнуло, проявилось бледной таблеткой луне под стать, потом и вовсе пропало. Те веточки, что уцелели под колесами, гнулись, листочки трепетали от завываний, конские гривы разлетались, лохматились.
Завывания ветра прорезал одинокий вскрик:
;Торки!!! К бою!
Петька подпрыгнул, как ужаленный, развернулся. До перевала рукой подать, а оттуда волна за волной выплескивали фигурки на мохнатых лошадках, в кожаных аргамаках. Они что-то гнусаво орут, арканами да саблями размахивают.
;Окружили!; закричал кто-то испуганно. ;Мы погибнем!
;Не боись, Васятка: все умирают, но не все с честью.
;Дядька, но ведь мы перестанем быть: не увидим солнца красного, не пробежимся по весенней траве. И звук капели услышим лишь тогда, когда снежные шубы берез  начнут ронять залежалую за зиму шерсть над нашими могилами.
;Зато честь наша останется, а это самое главное для человека.
;А…
;Солнышку да травке всякая живность радуется, но мы –божьи дети,  нам иное дадено.
;Что, деда, ум?
Грузный с седыми усами воин покачал головой:
;Он лишь послушный инструмент в руке ремесленника. Может как убить, так и дом вырубить. Понял?
;Кажется… У нас есть выбор?
;Есть,;в голосе старого война проскользнула печаль.; И мы едва не слукавили. Но Род благоволит нам.
;Чем? Тем, что наслал торков.
;Сподличать не дал.
;Но мы погибнем!
Тягостная пауза окончилась вздохом:
;Скорее всего… Но на наше место встанут другие.
В широко раскрытых глазах паренька приближалась темная волна, сверкали мечи. По горлу прокатился комок, голос дрогнул:
;Деда, я не хочу умирать.
;Держи крепче секиру, внучок, и ты не умрешь.
;Но их же вон сколько!
До схватки оставались считанные секунды. Последнее, что Петька услышал, было:
;Лишь тело умрет, Васятка, лишь бренное тело.

;Лишь тело, лишь тело,; шептал Петька, стискивая в правой меч, а на левую наматывая поводья.
Торки были уже на середине склона, когда воевода вскинул руку, гаркнул:
;Вперед, орлы! Не посрамим! За Град, за детушек наших! Впе-е-ере-оод!!!
;Ура-а-а-а!!!
От звериного клича дрогнула земля, тучи заклубились, словно доплыли до раскаленного очага. Петька ощутил, как его распирает, глаза полезли на лоб, из глотки рвался дикий крик:
;Ааа! Смерть!!!
Грохот копыт слился с грохотом сердца, кровь ревела, перекатывалась через пороги, с силой била в мозг. Две волны сшиблись у основания склона. Торки смели передние ряды, опрокинули, только Петькина телега и пробила брешь. В лицо прыснуло, на губах тепло и солоно.
Телега тряслась; мимо проносились кони, свистели мечи; содрогалась от ударов. Перед лицом мелькнуло копыто, ржач, огромные лошадиные зубы, дикие глаза. Прямо на него налетел степняк поперек себя шире. Морда широкая, как луна, нос пуговкой, поросячьи глазки можно вышибить одним пальцем. Кони столкнулись, толстяк слетел. Перекувыркнувшись через голову, он рухнул в телегу, но тут же вскочил, кинулся на него, невнятно вопя и размахивая палашом. В груди екнуло, Петька в испуге отмахнулся. Руку тряхнуло, степняк упал под ноги окровавленными ломтями, наружу вывалились шипящие кишки скользкие, парующие. Легкие дергались, пузырилась красная пена. Еще сокращалось сердце, мощно плескало из аорты.
Не прошло и десяти секунд, как лавина остановилась, но шагах в тридцати. Петька оказался в полной изоляции, борта трещали. Степняки пыхтели; от них жутко воняло; ругались, скрежетали зубами, зажатые, как сельди в бочке.
Петька щурился, присматривался, покачивая мечом, примеривался. Торки выкрикивали угрозы, со страхом следили за Петькой, пытались вырвать зажатые конечности. Одному только удалось, он тут же махнул саблей, но Щен оказался быстрее. По ушам резанул дикий крик, Петька обернулся, как ужаленный. Под ноги упала рука с зажатой саблей, она сгибалась в локте, дергалась, как у сороконожки. Из обрубка плеча хлещет кровь, степняк закатил глаза, рот раззявлен, оттуда хрип.
Конь ржал, взбрыкивал, но в такой толчее лишь подскакивал на ладонь. Рядом еще один. Вскарабкавшись на седло, он оттолкнулся, прыгнул с занесенной саблей. Петька, который в это время отбивался сразу от троих, заметил боковым зрением наглеца, выхватив кинжал, ткнул не глядя. Руку тряхнуло, забулькало, потянуло вниз. Петька дернул на себя, за спиной хрипело, хрустело, лязгало, словно будущий труп кусал металл, кроша зубы.
Пользуясь заминкой, трое спрыгнули на телегу, приближались крадучись. Низкорослые, двое широких в кости с плоскими словно от удара копытом лицами, в руках тяжелые кривые мечи. Посередине –помельче, сабелька полегче, но глаза злые, обликом –вылитая куница. Его-то Петька и опасался больше всего: чем змея меньше, тем яд сильнее. И, как оказалось, не зря. Пока двое вколачивали Петьку, что он ощутил себя гвоздем,  третий куда-то делся. Петр занервничал, отступил, содрогаясь под градом ударов. Глаз не отвести от злобных харь. Щерятся, лезвия свистят, колют в зрачки ледяными искрами. А этот хорь… На загривке волосы встали дыбом, Петька отпрыгнул. По ногам пахнуло холодом, в уровне колен чиркнуло горячей болью.
;Ах, ты ж!!.
Выпученные глаза, отвисшая челюсть наискось распались, брызжа кровью,  шмякнулись на медвежью шкуру. Двое из ларца замерли. То ли устали, то ли решили подумать над своим поведением –вот Петька и пошел навстречу пожеланиям трудящихся, помог пораскинуть мозгами. Недалеко, правда. Значит, интеллектуалы, раз мозги тяжелые.
Под ногами дергаются тела, из разрубов затухающими толчками выплескивалась кровь. Крики, лязг, стоны, тяжелый запах смерти, карканье давили сверху, прижимали голову.
;Петя! Пе-тень-ка-а-а!               
Петр вздрогнул, завертел головой, но везде только рожи узкоглазые. Он запрыгнул на ближайшего коня, внутри все оборвалось. Широченный степняк проталкивался от ожесточенно нападающей дружины, но желтомордые стеной встали. Хоть и падали спелыми колосьями, но не пропускали. А поперек седла дергается белый сверток, с одной стороны высовываются льняные локоны.
Петька побледнел, как стена, закричал дико:
;Твари!!! Зашибу! Расступись!
Он ринулся, размахивая мечом, по головам. Его хватали за ноги, за руки, в боку ожгло. Петька, очертя голову, кинулся сверху. В лоб треснуло, перед глазами вспыхнуло. Над головой сверкнуло, Петька встретился с торжествующим взглядом степняка, тот отвел копье для удара… И в тот же миг толкнул громогласный рык, на месте степняка оказался Щен. Челюсти двигаются, хруст, из уголков пасти тягучими потоками стекает розовая слюна. С боков упали голова и лодыжки в стоптанных сапогах. Все еще пережевывая, Щен посмотрел вокруг голодными глазами. Метровый круг расширился, лица серые, глаза мало по размерам гусиным уступают. А в середине чернющие оливки. Задние хоть и видели, но напирали мощно, орали, размахивали саблями. Щена, конечно, не заметить сложно, но видимо, всяк надеялся, что до них не дойдет.
;А вот тут, дорогие мои, вы не правы,; почти нежно пропел Петька,; всем хватит, еще и останется.
Петька шагнул, озверело рубанул ближнего. Со скрежетом вырвав из дергающегося тела саблю, прыгнул вперед. Со всех сторон сверкало железо, мелькали копья, клевцы, скрежетали зубы, дергались клевцы. Шуйцей подхватил щит, тут же по ней замолотили, от звона оглох, рука содрогалась. Удары гасли лишь в плечах, там что-то рвалось, растекалось горячим.
Кровь брызгала во все стороны, Петька орал, размахивая мечом, прорубался вперед. Позади ревело, дикие крики ужаса сменялись хрустом, предсмертными воплями, чавком. Это Щен. Ни одного удара сзади –знать тыл в надежных руках. Ээ.., в лапах.
Когда прорубились и взбежали на холм, Петька не чувствовал рук да и тяжелые как колоды ноги мелко-мелко тряслись. В груди хрипело, хлюпало, кольчуга растягивалась до звона. Вокруг никого, а позади вопли, скрежет, лязг. Ожидал увидеть коридор со стенами, сложенными из трупов, но лишь море малахаев, свист сабель да брань.
В лучах заката к черной полоске, сливающейся с блекло-синим небом, несся во весь опор всадник. Поперек седла болталось белое.
Разъяренный рев заставил вздрогнуть. Петька оглянулся, выругался сквозь зубы. Воеводу облепили, словно пчелы пьяного пасечника. Тот отмахивался, великанская булава с грозным гудением описывала красные дуги, отблески кололи в глаза. От богатырских ударов отлетало по беззвучной в три сажени дуге темное, рухало в толпу. И тут словно дерево подрубили: два молота ударили по шлему, скатились по плечам. Воевода содрогнулся. На миг все замерло, густой звон прокатился над полем, потонул в торжествующем реве. Воевода рухнул, со всех сторон нахлынуло, торки лезли чуть ли не по головам, орали, визжали, спешили если не убить, то хотя бы пнуть поверженного льва. Сабли, словно зубы, по лезвию скатывались алые капли, мешались с угольными тенями.
Над воеводой затихло, зато заволновалось около князя. Его красное корзно, как тряпка, да только не быков привлекало. Чуя близкую победу, торки душераздирающе визжали, бросались с удвоенной силой. Дружина таяла, как снег под ударами солнечных богов, но ни один не отступил, падали от потери крови и усталости, оставляя горы трупов.
На дальних подступах забрались на обоз, прыгали с телеги на телегу, лишь ненадолго задерживались около козел, торопливо рубили возниц, мастеров. От походной кузницы поднялась высокая широкая в кости фигура в белой полотняной рубахе. В руках молот, рубаху и белые лохмы треплет ветер. Сразу двое прыгнули на Людоту: в левых факелы, в правых сабли. Молот прогудел по дуге –торков унесло по кривой по огненной дуге, даже пикнуть не успели.
Петька скрипнул зубами. Треть обоза уже полыхала, ветер донес крики, треск, смрад горящей человеческой плоти. Петька с усилием отвернулся. Всадник сливался с землей, только белое мелькало все ближе к лесу. Петька стиснул кулаки, в отчаянии зарычал:
;Щен!;пес оглянулся, помахал хвостом.; Не успеваем, Щен!!!; в груди ворочалась обжигающая глыба, царапала острыми углами под ложечкой. Дыхание сперло, к горлу подкатил комок, в глазах закипело.; Щен!
Тот лизнул в щеку, напрягся. Горб зашевелился, грязная волосатая парусина на поломанных вантах начала расправляться. Петька задержал дыхание, смотрел неверяще. На месте дыры сизый шрам. Даже волоски нарасти успели. Вкривь, правда, и вкось.
Не успел залезть, как захлопали крылья. Щен скакнул, как кузнечик, едва не размазав. Внутри захолонуло, земля кинулась навстречу и вниз, слилась в темно-зеленую полосу, стремительно приближался лес. Белое, пусть и не так шустро, но приближалось. И хотя лес от них  в двух полета, а от нас минимум раз в шесть дольше, но успеваем. Должны успеть.
Петька впился взглядом в белое, сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
;Щен! Давай, да-ва-а-ай!
Но ветер срывал слова, уносил вихрем переломанные звуки. Под ним перекатывались горячие валуны. Петька прижался к ним, приподняв мохнатое ухо, прокричал:
;Если до леса не успеем., их уже не догнать!
По бокам захлопало чаще, внутри у Щена хрипело, сипело. Белое разом приблизилось.
;Ниже, ниже!
;Щен чуть изменил наклон крыльев, воздух засвистел в ушах. Белое все росло, всадник оглядывался, колол кинжалом шею лошади. Конь несся, как стрела, стелился над землей. Бока в мыли, клочья желтой пены срывались с удил. Глаза дикие вылезают из орбит, летят вперед коня. Копыта столь быстро мелькают, что не уследить глазом. Конь стелется по земле, такое ощущение, что летит.
;Еще, еще!!!
Щен снизился, что едва лапами ни наступал коню на уши. Петька изготовился, привстал.. и оттолкнулся. Долгий миг падения… Удар!!! Петька покатился, сминая траву, прижимая к груди белое горячее. Мелькнул Щен с конем, враз исчезли, потом звезды и чернота менялись местами раз десять, пока не треснулся. Крепко, аж искры из глаз. Да яркие –звезды затмили.
Вроде б остановился, только огоньки все еще плясали да изнутри подкатывало. Сглотнул, тяжело дыша и прислушиваясь. Но не к разбитым локтям и коленям, а к тому, что защищал всеми силами.
Петька разжал объятия, в мешке зашевелилось, застонало. Сердце облилось горячей радостью:
;Сейчас, потерпи немножко,; торопливо развязывая, шептал он.; Сейчас…
Петька злился, руки тряслись, узлы затянуты на совесть. Приливы ярости разбивались о щемящую нежность. Наконец, размотал, осторожно отвел шелковистые… Под ним рванулось, бок ожгло. В левой остались роскошные волосы, а правая сжимала жилистое запястье с кинжалом. Петька неверяще всматривался в плоское лицо: нос-пипка, высокие скулы, глаза-бусины. Степняк ощерился, злобно зашипев, боднул головой. Петька отшатнулся, в ладони хрустнуло. Торк взвыл, скрюченные пальцы метнулись к глазам. Петька зажмурился, отмахнулся –хрупнуло- распахнул глаза. Степняк упал навзничь. Он лежал с перекошенной от злобы харей, шея повернута под неестественным углом.
Петька встал, зажимая бок. Меж пальцев текло липкое, горячее, с ненавистью пнул.
;Тварь! Червь желтомордый!
Захлопало, Петька вскинул голову. Огромная угловатая тень перекрыла луну. Два красных фонаря, белые кинжалы, язык наготове –не укусит, так залижет до смерти. Петька замахал руками, отскочил в сторону. По ушам давануло, от хлопков взвихрился сор, засыпал глаза. Пока промаргивался, горячий язык обслюнявил, видать, новости собирал. Обнаружив рану, сочувствующе засопел, начал облизывать. Петька заскрипел зубами, отпихнулся.
;Сидеть!; Щен плюхнулся на задницу, завертел хвостом. Пасть улыбается, глаза внимательно следят. Петька забрался, зажимая бок, на горбатую спину, переждав головокружение, процедил.; Взлетай! 
Щен заурчал, переваливаясь с боку на бок, разбежался, с натугой замахал крыльями и пошел, пошел…
От лунного света  степь поблескивает, переливается, словно и не трава растет, а волосы спящей красавицы. Вместо войска внизу темная масса, утыканная осколками слюды. Оттуда доносятся крики ярости, боли, стоны умирающих; от запаха смерти шевелятся волосы на загривке. От ветра треплет, а тут именно шевелятся.
Звон и треск едва пробивались сквозь рев пожара. Языки пламени лижут дымные облака, закручиваются рыжей стружкой. Обоз уже полыхает вовсю, не осталось ни одной целой телеги. Ну, да страшного в любом случае мало. Если одолеем мы, то от кочевников что можно взять? Разве что их вонючие малахаи. А если они, то нам в любом случае будет все ровно.
Пролетев над битвой, протаранили дым, в лицо дохнуло жаром, снизу летели искры. Петька задержал дыхание, но глаза слезились. Щен взвизгнул, замолотил крыльями. Петька гонял, гонял отработанный воздух, но дым все не кончался –вдохнул, перегнулся, едва не выплюнув легкие от судорожного кашля. Глотая слезы вперемешку с соплями, Петька просипел:
;Поворачивай!
Зажмурился, кашлял, пытаясь задерживать дыхание, покуда не вылетели из теплого пуха. Только пах он плотью горящей и деревом.
Щен кружил над битвой. Петька свесился, всматривался в мельтешение, лязг, крики. В центре этого неистовства свет факелов выхватывает красное. Со всех сторон к нему стремятся черные волны. И они все ближе. Петька засуетился, охлопал себя по бокам. При нем только кинжал, но и Щен немалого стоит. Правда, что-то многовато желающих примерить на них деревянный макинтош с белыми туфлями. Но уж коли взялся…
Петька скрипнул зубами, крикнул отрывисто:
;Вниз!
Опасливо посопев, Щен вздохнул, сложив крылья, рухнул камнем.
;Ооупс!
Едва успев поймать воспаривший желудок, Петька хряснулся со всего маха копчиком. Зашипев от злости, так шандарахнул вспрыгнувшего навстречу торка, что глаза у бедолаги выпрыгнули, а из ушей брызнуло темное. В руке, словно по волшебству, появилась секира. Петька и не вспоминал, у кого выхватил, сек во все стороны, орал, злой, как черт:
;Твари-и-и! Всех положу-у-у!!!!
Лезвие застряло в переносице. Петька выдернул со скрежетом, хекнув, развалил следующего от макушки до развилки. Посыпались, раздуваясь на воздухе, склизкие внутренности. Поскользнувшись, с криком врубился в набежавших узкоглазых. Петька рычал, со свирепой радостью вышибал мозги, отрубал руки, расширял обухом глаз разрез.
;Кому добавочки!? Тебе? Или тебе? И тебе тоже!? Держи! Что, не унесешь? На!!! Ха-ха! Назвался груздем, полезай в кузов. Не понял? Шею подставляй, дурилка!
На князя навалились всем скопом, метали топоры, молоты, боевые гири, секли мечами, обидно не обращая внимания. Ну, никакого уважения! Оскорблено взревев, Петька рубанул крест накрест, вспрыгнул в круг. За спиной рев, хруст, крики животного ужаса: Щен не смог остаться в стороне от общемировых процессов, принимал живейшее участие.
На князя наседал гигант голый по пояс. Из-под сплошного стального шлема выбивалась разбойничья борода. Он ревел, скрежетал зубами, удар за ударом вбивал Владимира в землю. Грудь широченная вместе со спиной поросли густой словно в инее шерстью. Если состричь, стадо баранов заменит. Гигант хекал, мышцы перекатывались, как сытые удавы. Ятаган такой, что не каждый мужик двумя руками подымет, а гигант размахивал им, как перышком, да еще одной рукой. Не дай бог кого таким перышком пощекотать. Не от смеха помрет, не от смеха…
С каждым ударом от щита князя отлетали куски, уносились со свистом во тьму. Судя по крикам, даже это усилие не пропадало даром. Князь шатался, с трудом удерживался, чтобы не упасть. От дружины остались одни ошметки, да и те быстро таяли. Чуя близкую победу, степняки нападали с удвоенной яростью, от истошного визга стыла кровь. Петька отшвырнул пинком претендента в покойники, спрыгнул с горы трупов.
;Эй, бугай!; крикнул Петька.; Не хочешь с равным сразиться? Невелика честь раненого бить.
Палаш замер на волосок от головы князя. Владимир шатался на полусогнутых, глаза закатывались, руки бессильно висели вдоль тела. Гигант медленно повернулся, прогудел:
;Это с тобой что ли? Да ты без своего пса тля. А из-под юбки зря вылез. Девку твою мы в тот же день умыкнули да повелителю нашему, Кагану всея степи отдали…
Волна гнева поднялась, ударила в мозг, сознание заволокло красным. Петька чувствовал, что лопнет, слушал несколько мгновений разновеликое гудение, а потом его швырнуло вперед…
Оглушительно дзинькнуло, руки занемели по самые плечи, железный шолом улетел во тьму. В широко раскрытых глазах Петька увидел себя: страшного, озверелого, в груди екнуло, само собой вырвалось:
;Руслан?
Гигант вздрогнул, глаза расширились, толстые губы шевельнулись. Через крики и лязг ничего не слышно, но Петька проговорил свое имя.
Дико взвизгнуло, Петька отшатнулся, мимо просвистело. Едва успел развернуться, как на него насело трое, сабли засвистели, обдавая горячим дымным ветром. Петька зарычал, в раздражении отмахнулся.
;А ну, пшли!
Двоих унесло, а третьего самого нерасторопного схрумкал Щен. Но не успел Петька выдохнуть, как со всех сторон напрыгнули, по голове трахнуло да так, что свет померк. Петька взревел, пошел махать во все стороны. То справа, то слева орало, матюгалось непонятно, но с признаками боли, руки потряхивало. Звон, непрекращающиеся крики, затем топор все реже встречал сопротивление, а потом и вовсе начал месить воздух. Крики ослабли да тональность малость поменяли. За ревом крови в ушах мало что слышно, но когда стихло…
;Петя, Петька! Петр Дмитрич!!! Да очнись же ты, дурило! Это ж мы! Нечто своих не видишь? Да что с тобой!?
Петька помахал для острастки, но даже руки не вздрагивают, никто не хватает, не колет, не рубит. Выдохнув, остановился. В груди клекотало, на потрескавшихся губах лопались пузыри, во рту словно кочевало все вражье племя с домашним скотом: козами, лошадьми, скарбом. Петька смахнул с глаз красное, недоверчиво оглянулся. В пяти шагах князь с остатками дружины. В глазах уважение и мрачный восторг. Вокруг горы трупов, ноги по щиколотку в крови, со всех сторон стоны, расползаются раненые.
Владимир подошел, оскальзываясь. В руках потрескивал, сыпал искрами факел. Лицо изможденное, щеки запали, через лоб чернеет валиками косой шрам, волоса слиплись. Князь покачал головой, голос хриплый, как разбитая труба:
;Да, Петр Дмитрич, да…
;Что?; Петька насторожился.
;Размахался, еле остановили.
Петька переступил с ноги на ногу, внизу чавкало, под подошвой скользило, буркнул:
;Неча под руку лезть,; Петька зыркнул по сторонам.; А где Тарас?
Князь потемнел.
;Погиб.
Петька посмотрел долгим взглядом.
;А здоровяк этот?
;Как в воду канул.
В боку запульсировало, начало нарывать, отдалось в затылок. Проворонил –вот кто-то и огрел, теперь расплачивайся. Переждав тошноту, Петька выдавил:
;Хреново.. искали… Такую тушу.. и не заметить…
Князь тяжело опустился, сел на кучу трупов. Воткнул перед собой меч; обхватив рукоять ладонями, князь положил на кулаки голову, выдохнул устало:
;Обижаешь, Петр Дмитриевич, могли б, из-под земли достали. ;он помолчал, продолжил с горькой ноткой.; Этот зверь треть дружины извел. Где не сам, так за ним кидались. Не сомневайся, искали. И мертвого б на кол посадили, а потом разрубили и разбросали, чтоб воронам не утруждаться.
;А…
Слова зацепились за нёбо, застряли в глотке. Как сказать, что Тарас –предатель? Тому, для кого он больше, чем отец -друг, наставник. Да и предатель ли? Что-то тут не так. Петька тягостно вздохнул, поднял взгляд.
Близился рассвет. Небо на востоке начало помаленьку бледнеть, истаивали звезды. Сумрачные, полусонные облака медленно ползли по ночной половине, глотали звезды. Но те оказались крепкими орешками –прорывали бок, сияли все так же незамутненно.
Ни с того, ни с сего поднялся ветер, закружил пепел. В нос шибануло гарью. Кое-где черные кучки на месте телег затрещали. Пепел смахнуло, там заалело, пророс слабенький огонек.
Глаза слипались, все тело налилось тяжестью, ноги гудели, пальцы вовсе не гнулись. Петька покосился на князя. Владимир, как оперся, так и уснул, перекосив лицо в жуткую харю. На плечи навалилась страшная усталость. Петька добрел до чудом уцелевшего куста с парой листочков, повалился, как подрубленный. В голове зашумело, глаза подернулись пленкой. Мелькнула вялая мысль, что нас сейчас хоть вяжи, хоть поленьями складывай. А, если честно, то и вязать не надо: не копыхнемся.
Тут в спину уперлось горячее, с шумом выдохнуло, умиротворенно засопело. Губы тронула благодарная улыбка. Нет, не возьмут. Как бы Щен ни устал, а врасплох застать не даст. С ним надежно. С этими мыслями Петька и уснул.
Проснулся от монотонного жужжания. В нос вламывались волны смрада, солнце пекло, как сумасшедшее. Щен сидел шагах в пяти, внимательно следил за воронами. Те заходили из-за солнца, пытались садиться на горы трупов, но Щен грозно рычал, а для особо непонятливых совершал кульбиты: прыжки с крылевой долеткой. Истошное карканье прыскало черным во все стороны. Однако, количество входящих не всегда равнялось количеству исходящих. Правда, закон сохранения не нарушен. Щен взлетал все тяжелее, пузо тянуло вниз да еще солнце… Хоть едва пробивается сквозь жужжащие тучи, но пригревает, размаривает зараза! Если б не вонь, давно б кверху пузом валялся, похрапывал, язык свесивши.
Зажимая нос, Петька сделал два шага. Из-за смердящей кучи, поросшей диковинными цветами, достойными разве что Дали; переплетенье рук, ног, голов, внутренностей; доносилось злое, раздраженное, словно лаял больной старый пес. Обогнув кучу, Петька увидел князя. Хмурый, как грозовая туча, он отдавал отрывистые приказы:
;Гринько, ищи уцелевших, а ты, Черномлык, телегами займись.
Широкий как дуб кряжистый мужик с разбойничьей бородищей мотнул башкой:
;Уже, княже.
;Сколько готово?
;Вторую собираем.
Черномлык кивнул вправо. Там копались в золе, вздымая тучи пепла, десятка полтора мужиков. Трое разбирали обугленные палки, доски, остальные тащили что поцелее к мастеровым, там вжикало, стучали топоры.
;Добро. До вечера надо уйти.
Черномлык медленно поднял кустистые брови.
;Пошто так? Аль торопит кто? Вроде ж ушел супостат.
Князь стиснул челюсти, но не на дыбу послал, все ж таки ответил:
;Беда одна не приходит, друзей тянет. А солнышко красное, будь оно неладно, подсобит.
Черномлык молча поклонился, быстрым шагом направился к своим. Что он сказал, Петька не слышал, но забегали, забегали, словно вши под черемичной водой.
…Край солнца огромного красного, как наливное яблоко, медленно опускался за перевал. Угольные тени покрыли ущелья, тем ярче вырисовывая кровавые отроги.
Три десятка телег, скрипя колесами,  вынырнули из тени. В них стонут, скрипят зубами искалеченные. Рядом бредут, придерживаясь за борта, ходячие: у кого рука в окровавленной повязке, у кого голова. Возглавляет князь с тремя дюжинами дружины, а позади три сотни воинов. Из них половина едва в седле держится, раскачиваются, вот-вот свалятся. Хорошо хоть ветра нет. Тишина да вяло кузнечики стрекочут.
;Карр Каррр!
В животе заныло, Петька обернулся вместе с Щеном. Небо почернело о  воронья. Хлопали крылья,сыпались, кружились винтом перья. Хищницы пикировали на трупы, по хозяйски ходили, выбирали самое интересное. В основном интересовали черепа. Они выклевывали глаза, а потом начинали долбить глазницы. Видать, решили добраться до мозга. Сладенького захотелось или мудрости. Ну, тут они промахнулись: какая у воинов мудрость. Задняя разве что.
Внутри было горько и муторно. С усилием отвернувшись, Петька пробормотал:
;Свое они уже сделали, а остались… Не люди остались –горы мяса.
Щен посмотрел долгим взглядом, вздохув, потрусил догонять уходящие телеги.
К полуночи подул холодный ветер, с севера наползало черное с прорехами одеяло, одну за другой глотало звезды, посыпал мелкий ледяной дождь. Пока луна сопротивлялась, прорывала вуаль, брели по высушенной до крепости камня земле. Но вот пропал последний луч. С минуту еще брели наощупь в полной тьме, затем проревел рог.
Люди падали, засыпали прямо под дождем. В небе вяло погромыхивало, в черноте возникали отсветы далеких зарниц. Дождь посыпал сильнее. Те, кто более или менее в силе, заползали под телеги. Над ними скрипело, постанывали, но помощи не просили.
Щен мокрый жалкий и худой крутился рядом, повизгивал. Петька прислонился к тележному колесу, сполз прямо в лужу. Щен лизнул ухо, свернувшись калачиком, подпер бок. Петька поелозил, пристроился к нему спиной. Щен заурчал, положив голову на колени, закрыл глаза, засопел. По телу текли ледяные ручьи, но спину с ногами пригревало…
Очнулся от жуткого скрежета. Челюсти свело судорогой, даже цокать не мог. Рядом Щен свернулся тугим комком. Нос между ног сунул, а морду бесстыжую хвостом прикрыл. Земля размокла, Щен на треть погрузился желто-серую жижу, но спит и даже просыпаться не хочет с-с-скотина!
Пока воздел себя, несколько раз падал в грязь. Тело задубело, не слушалось. Но это-то и согрело. Кровь в жилах, словно масло в тридцатиградусный мороз. Загустела, цеплялась за стенки сосудов. Но постепенно сперва медленно, потом все быстрее задвигалась, тело начало оживать. В каждую клеточку вонзилось по игле. Петька застонал, пнул от злости. Щен поднял морду, повиляв хвостом на манер бобра, сладко потянулся.
Около телег зашевелились, медленно подымались, держась за борта. Снизу выглядывали, боязливо косились на пасмурное небо. Дождь кончился, в голубой просвет выглянуло солнце, подуло зябкой свежестью. Жеребец под князем взыграл, заржав, помесил копытами воздух. Помахав рукой, Владимир закричал зычно:
;Подъем! Подъем! Пора в путь!
На него смотрели сумрачно, но повиновались. Телеги скрипели, лошади фыркали грязные по грудь, зыркая по сторонам, чавкали копытами, месили грязь.
 Под телегами выжили почти все. Из тех, кто остался снаружи, половина околела за ночь, еще треть к обеду. Девять десятых раненых на телегах так и не увидели восхода.
Словно в расплату за оставшихся князь приказал рыть общую могилу. Воины возроптали, но Владимир был непреклонен. Правда, работа на пользу пошла: сперва согрелись, а там и пот градом, пар от распаренных тел.
Копали секирами, землю таскали в щитах, складывали рядом. Человек восемь свалились после первого часа, хватали раззявленными ртами воздух. Их оттащили в сторону, остальные шатались, но работали.
Когда сложили тела, сверху насыпали холм в три человеческих роста. Смерив вго уважительным взглядом от подножия к вершине, князь заметил:
;Не один десяток лет простоит. Будут помнить.
Петька покосился на промоины от дождя , смолчал.
За день тучи истаяли, к вечеру плыли по небу желто-серыми холмами. Багровый пламень залил полнеба. В огненное неистовство медленно погружалась остывающая болванка. Как раз вступили под сень первых елей. Хвойные ароматы сразу забили полевой букет. Князь глубоко вздохнул, враз помолодев, выдохнул:
;К жаре-е-е…
Черномлык долго сопел, чесал в затылке, затем проворчал мрачно:
;Видать, взгреют, аж пар из задницы пойдет.
;Да ты что!?; конь ржал, норовил встать на дыбы. Князь выпучил глаза.; Мы ж всех в бараний рог.
Черномлык отвел взгляд, пробормотал мрачно:
;Ага… А пока только нас да нас.
;Ничего. И на нашей улице перевернется телега с ватрушками.
;Где?
;Знамо где: у жидов!
;Ээ, нет. С таким грузом около них нельзя ездить.
;Почему?
;Пока запряжем, пока доедем… Глядь, а телега пуста. Шустрые больно. Как мыши.

Когда луна засияла во всю мощь и от бледной полоски на западе осталась лишь ниточка, спереди донесся шум, возбужденные голоса. Еще через полчаса замелькали огни, мимо проскакал князь в сопровождении десятка дружинников, замыкал темный как туча Черномлык.
По всему лесу загорались костры. Пламя лизало нижние ветлы, иголки обгорали, скукоживались. Трещало, искры взлетали на пару метров, колыхнув лапник, падали пеплом. Как оказалось, встретили людей из тысячи Ермака. Князь ходил по стану, одобрительно осматривал палатки, коней.
;Молодцы! Вижу Ермак неплохо развернулся. Уже на подступах посты выставили. А сам он где? Жидов небось жарит?
;Ха-ха! Гы-гы! И чеснока не надо!
;На всю жизнь пропитались!
Криво улыбнувшись, десятник опустил взгляд. Князь насторожился:
;Что-то не так?
Смех начал стихать, дружинники оглядывались, заметив неладное. Десятник закашлялся, выдавил, словно слова с чертополохом в родстве:
;Нет.. больше.. Ермака.
 Улыбка медленно сползла с лица Владимира, неверящий взгляд обшаривал лицо десятника.
;Как "нет", почему "нет"?
;Убили.
На лес опустилась тишина… Люди затаили дыхание, только свиристенье да уханье, предсмертный писк. В выпученных глазах отблески костров, князь выдохнул:
;Кто!?
Черный как грех десятник потоптался, ответил обреченно:
;Евреи. Напали ночью, в тумане, перерезали, как овец.
Дружинники переглядывались, князь поймал недоверчивые взгляды, спросил:
;А вы?
;В обходе были, на дальних подступах покой блюли. Когда вернулись, застали разоренный лагерь, стоны, сип. Из тумана вытаивали темные фигуры, наклонялись над ранеными, добивали, как баранов.
;Откуда взяли, что жиды? Может быть, то кочевники были?
Десятник покачал головой, пояснил со злой усмешкой:
;Мы сразу кинулись, кого увидели, посекли. Остальные в беспорядке да тумане убежали. Трусы! Ничтожные твари! Уже потом рассмотрели пейсы их чертовы!
В свете костра обожженное лицо десятника пошло трупными пятнами, зубы скрипнули. В дыры кольчуги виднелись прорубленные ребра, запекшаяся вокруг раны кровь. Он гневно задышал, короста лопнула, разошлась, обнажив мясо. Сперва сукровица, затем и кровь выступила, заструилась.
Князь посопел, зыркнул исподлобья:
;Все в дозоре были?
;Ты что, княже!? Сам же порядок установил: не больше трех. Нас четыре звена было, остальных средь трупов разыскали. Половина померло, пока сюда дотащили.
Черномлык всмотрелся в тени у костров, буркнул:
;Четверых на ногах вижу. Остальные что, спят?
Десятник помрачнел, хотя куда уж больше.
;Вечным сном.; Князь вскинул брови, десятник пояснил нехотя. ;Мы ж потом за выживших принялись, а сперва за жидами погнались. Чуть-чуть не успели: ворота перед носом захлопнулись. Ну, тут на меня затмение какое-то нашло: достал секиру и на ворота кинулся, только щепки брызнули.; Десятник криво ухмыльнулся.; Очнулся буквально пару часов назад. Черный, как головешка, и лысый, словно кабан осмоленный. Мужики рассказали, как на меня кидали бревна, камни, лили кипящую смолу. Уже дыру прорубил, как камень скинули. Кого камень –настоящую скалу. Во всяком случае так мне показалось. На самом деле жернов был мельничный, но мне хватило… ;десятник потер лоб.; В общем вылетел дух мой, даже за косяки не зацепившись. Пока меня вытаскивали, трое осталось.
;А другие?
Десятник пожал плечами, сообщил невесело:
;Все таки бревна есть бревна.
Помолчали, десятник выдохнул с шумом, распрямил спину.
;Мы ж вновь на штурм собирались, а тут вы подошли.
;Вчетвером?; не поверил Черномлык.
;Вот-вот. И жиды так же. А застань врасплох –и половина дела сделана.
Чертомлык крякнул, сообщил со значением:
;А конец –всему голова.
Все печально, но с пониманием кивали, только Петька не к месту ухмыльнулся. Под строгим взглядом десятника вскинул руки. Тот посверлил пару секунд, посмотрел на князя. На лице проступило воодушевление.
;Ну теперь-то зададим им жару! Узнают, что на хитрую жопу есть простой честный удар в лоб.
Чертомлык с Владимиром переглянулись, последний покачал головой.
;Вряд ли.
Десятник вскинулся.
;Почему!?
Князь молча указал на просеку. В слабом свете луны на поляну въезжала телега. Десятник смотрел с непониманием.
;Что?
Черномлык пояснил с тяжестью в голосе:
;Это последние.
;А...
Проводив тоскующим взором обгорелые борта, где постанывало что-то неопрятное, десятник опустил голову.

В самом подавленном настроении, соревнуясь в мрачности со свинцовым небом, потянулись в сторону Града. Уже никто молодецки не швырял булаву в небо, не пробовал достать секирой солнце. А то жарило, кидало слепящие стрелы.
Пахло живицей, зеленые кроны неплотно смыкались. Листва шелестела, птичьи стайки перелетали с ветки на ветку, от щебета глохло в ушах.
Воины горбатились, угрюмо посматривали по сторонам. Князь уставился меж конских ушей, бесстрастный взгляд бороздил дорогу. Только по сжатым челюстям да тонким губам видно, что не все так просто,; подумал с сочувствием Петька. Князь перехватил его взгляд, выпятил челюсть. Петька поспешно отвернулся.

Через четыре дня по зарубе вышли в родной лес. А еще через сутки, когда солнце вползло на вершину горы, в уши заполз гулкий звон. Вроде бы и человеческие голоса в нем. Правда, непонятно, что говорят, но надо подойти поближе.
Уморились, к обеду сделали привал. Воины оживились, глаза возбужденно блестели. Дюжину отправили в лес, сами разожгли костры, перевязывали раненых. Трое бегали к ручью и обратно, сперва раненым таскали, потом поили коней, затем сами. Пока то да се, затрещало, из леса выходили войны, на плечах бревнышки, на них олени привязаны вверх копытами, рога бороздят, взрыхляют грунт. Вслед за ними пропыхтели двое. Рожи потные, глаза лезут на лоб. Их перегнуло на правую сторону. Тонкая жердь прогнулась, трещала под весом двухгодовалого хряка. Кровь все еще стекала, шерсть слиплась. На костер капнуло, зашипело, по поляне потянуло запахом кровяной колбасы.
Через полчаса уже скворчало, мясо подрумянилось, жир стекал в огонь, скворчало. Аромат жареного сводил с ума. Мужики глотали слюни, в широко раскрытых глазах отражалось пламя,  лижущее мясо. Тот тут, то там не выдерживали, с урчанием впивались, по подбородкам текло красное.
Воздух над кострами дрожал, колыхал листву. В десятке шагов трое воинов ржали, покатывались со смеху, слушали на четвертого. Тот выпятил грудь, пережевывая мясо, жестикулировал, тыкал в зарубку на сосне.
Про баб поди. Петька прислушался. Точно! Глаза горят, раскраснелись, в слюнях по щиколотку. Черномлык взобрался на холмик в свой рост, с кряхтением распрямился. Потоптавшись, с шумом втянул воздух, выдохнул:
;Хлебом пахнет…
;Свежим,; прикрыв глаза, подтвердил десятник. Понюхав, добавил озадаченно.; И деревом… Избы рубят что ли?
Черномлык почесал бошку, крякнул:
;Нет, вряд ли. Наверное, забор подновляют.
Князь посмотрел на одного, другого, достал баклажку. Под прозрачной струей зашипело, взметнулся пар пополам с пеплом.  Поднявшись, князь распинал парующие головни, обвел взглядом отвисшие челюсти:
;Сомнения надо развеять –собирайтесь.
…Вечерело, когда выехали из леса. Сосны по кромке, как стражи, никого не хотели ни впускать, ни выпускать. Серые корни лезли из земли, прямо от кромки начинался пологий спуск. Весь кудрявый он порос черемушником, рябиной. Понизу их обступила малина с вкраплениями крапивы, на полянах цветы красные, желтые, голубые колокольчики. Над ними кружат запоздавшие бабочки, пчелы, тяжелые, как ядра, шмели.
Выдвинувшись на полкорпуса, князь долго щурился, наконец, спросил озадаченно:
;Это еще что за башни?
Черномлык посопел, пробормотал:
;Сторожки, знать.
;А на верху кто мечется?; князь прислушался.; Да и орут оттедова.
;Выясним, все выясним, Ваше Величество. Дайте лишь время.
Покосившись на Петьку, князь хмыкнул, хлестнул коня.

Ворота распахнуты настежь. Народ валил навстречу радостный, всюду смеющиеся лица. В основном старики, бабы да девки. Краснощекие, глаза блестят, губки пухлые, готовые для поцелуев победителя.
Скоморохи бьют в бубны, дуют в дудки, кувыркаются, орут частушки. Грудь поползла вперед, выпятилась, как у петуха. В спину кольнуло. Петька охнул, вспомнив, что уже два дня с момента битвы глаз не мог поднять. Да и как, когда на голову словно плита могильная легла, гнула выю, а в груди жгла угли озябшая совесть.
Девки бросали цветы, лошадям одевали венки. Петр с натугой улыбался. Воины по бокам, кряхтя от неловкости, бормотали слова благодарности.
Но вот из-за косогора появились первые телеги… Веселье начало угасать… По мере того, как подъезжали, улыбки тускнели, медленно переплавлялись в гримасы. В глазах уже не радость, тревога разгоралась.
Да еще природа как сговорилась: небо заволокло серыми грязными тучами, поднялся ветер. Листва зашелестела, деревья начали раскачиваться, по дороге погнало пыль, мусор. Бабы щурились, но глаз не отводили. Они придерживали одной рукой подолы, а второй рты закрывали. Одна прикусила ладошку, из глаз текли слезы, смешивались с кровью.
Солнце ушло за тучу, резко потемнело. Некоторое время оно двигалось в грязном чреве желтым пятном, затем и вовсе потонуло. Порывом ветра деревья согнуло под прямым углом, а кусты вовсе стелились, как трава. Мощным "ууу!" срывало шапки, они летели вперемешку с травой, кружились в вихре.
;Не-е-ет!!!
Одинокий вскрик потонул в грохоте молнии. Словно негатив, на черном фоне мелькнула фигура: белое платьице, белое лицо. Глаза сверкают, как огонь, блестят дорожки на щеках. Одна, вторая…
;Леша, Лешенька!!! ;коса златая моталась из стороны в сторону, наконец, растрепалась, плеснуло прелой пшеницей. Девушка налетела грудью на телегу, суетливо хватала, теребила, нацеловывала парня в окровавленных повязках. Голос дрожал от переполнявшего счастья. ; Милый, ты жив, жив!!! Что ж ты молчишь!? С тобой все в порядке!?
;Ээ., ;услышал Петька смущенное,;скорее первое. А так… Дети у нас будут.
;Панкратушка, родной!!!
;Коля, отзовись!Ко-о-оля-а-а!!!
;Сынок!
Раскатисто и вместе с тем удовлетворенно загрохотало. На плечи упали первые капли. Петька стиснул челюсти, в висках заломило. Расталкивая всадников, словно клинья, протискивались женщины, молодухи с детьми, девки, ребятишки. Старики, забыв о болезнях, ковыляли кто с палками, а кто без… У каждого в глазах тревога, страх. Лица бледные, будто враз их покинули все соки. Ищущие взгляды лишь касаются всадников, тут же прикипают к повозкам. Но заканчивается по-разному: кто-то находит, а кто-то…
Средь повозок бегала женщина, заглядывала в лица. Седая прядь выбивалась из-под платка, брови вздернуты. Испуганный взгляд попеременно прыгал с раненых на всадников, голос дрожал:
;Никто Федю не видел? Федя-а-а! Федечка-а-а! Люди, помогите! Кто Федора Редькина видел?
Несколько секунд тишина. Кряжистый седоусый воин посмотрел по сторонам. Все старательно отводили взгляды. Грудь медленно поднялась и опустилась. А вместе с ней выпахнуло тяжелое:
;Погиб ваш Федор, Марья Ивановна.
;Как.. погиб?..
;Пал смертью храбрых.
;А-а-а!!!

Трое суток по всему граду и окрестным селам терзали сердце плач и стон. Трое суток плакало с ними небо, серые горы загибали шпили трехповерховых хором, сеяли прозрачное просо. От таких всходов во двор не выйти. Наступишь на бревно –хорошо, если просто провалишься, а то торчком встанет, еще и сверху прихлопнет. На улицу только по крайней нужде выбегали: за дровами да до выгребной ямы.               
Петька сидел с Щеном взаперти. По комнате гулял ветер, шевелил паутину на потолочных балках, за слюдяным стеклом серый шелест. Молчаливые слуги носили еду, питье, так же незаметно исчезали. Петька сидел у очага, время от времени подкидывал в трескучий огонь поленья. Рядом сопел Щен, неотрывно следил за пламенем.
Трое суток не открывал окон, даже занавески не расшторивал. На четвертые приоткрыл створку. Промозглый ветер задул в комнату ледяную крошку, пробрался чрез ворот. Петька передернул плечами. Изо рта вырывался пар, смешивался с Щеновым. Тот поднялся на задние лапы, сопел над ухом. Мир был сер и уныл…
Скрипнуло, Петька обернулся. Бочком, бочком в дверь протиснулся Черномлык. Глазки-щелочки, но даже так свет казался слишком ярким, щурился на окно. Он поглядел по сторонам, но стул со столом на другом конце комнаты, кровать у камина. Покряхтев, Черномлык буркнул:
;Князь Великий на совет приглашает. Будете?
Идти никуда не хотелось. К тому же скоро жрать принесут. Покосившись на кровать, Петька спросил со вздохом:
;А надо?
Черномлык развел руками, сказал виновато:
;Да.
…Зал заполнен в лучшем случае на треть. Возле трона сгрудились бояре. Как только вошел, сразу ощутил враждебность. Бояре смотрели, как собаки на чужих кошек. Через пять шагов здоровенные гридни. Лица суровые, пальцы побелели на секирах, а при виде Щена не только пальцы цвет поменяли.
Даже скамью, где обычно сидел, загородили. Вот гады! Аа, ящер с вами! Я не гордый. Петька пристроился рядом со стражами, оперся плечом о колонну. Факелы потрескивали, гоняли по стенам красные всполохи, перемешивались с тенями.
Лица мрачные опухшие. Глаза стеклянные, словно с похмелья. Кто за ребра, а кто и за лицо держится. Нелегкими последние дни оказались. Виновных, видать, искали. И находили, да не по разу. Тем более, что чужие ошибки всяк видит –своих не замечает.
Врата распахнулись, Владимир вошел все такой же прямой и чуточку надменный. Но это для тех, кто раньше его не видел. Горькие складки у губ, сжатые челюсти, морщины на лбу говорят о многом.
Князь опустился на трон, брови сведены на середине лба. Тяжелый, как катапультная глыба, взгляд прокатился по залу. Чуть задержавшись на Петьке, уперся в главные врата.
;Вводите.
Страж исчез за дверью. Через минуту с той стороны послышались приглушенные шаги, позвякивание. Дверь распахнулась, порог переступил звероватый человек: мощные надбровные дуги, низкий лоб, тяжелая челюсть. Весь вздутый мышцами, заросший волосами, чресла скрыты под повязкой из шкур. При виде толпы глаза налились кровью. Губы искривились, блеснули желтовые клыки в два пальца, из глотки вырвалось глухое рычание. Он рванулся, цепи толщиной в запястье натянулись. По двое дюжих дружинников, пыхтели красные как вареные раки. Их мотало, с трудом удерживали гиганта. Пот тек градом, глаза лезут на лоб.
;Кто ты есть?
Существо зарычало, из этих звуков вычленилось:
;Я..-Секач. Из рода Яррростных!
;Зачем пришел в мои владения?
;Зачем? Пришел, да, прришел! Ррр!!! Я перрвый! За мной тьмы и тьмы. Поррушим, уничтожим! Всех! Сотрем в пыль.
Владимир откинулся на кресло, побарабанил пальцами по подлокотникам, спросил сухо:
;Разве мы мешаем вашему племени? Места хватит всем. Живи, радуйся солнышку, детей расти.
Гигант вскинул голову, взревел:
;Нет! Нельзя!!! Боги велели так. И так будет!
;Когда?
;Ррр! И трех лун не пройдет!
Князь откинулся на спинку кресла, минуту сидел неподвижно, прикрыв глаза. Воздух медленно вышел чрез стиснутые зубы, взгляд сфокусировался на пришельце.
;Увести, зарезать и скормить собакам.
Двери приглушили рев, а через минуту тот оборвался на взлете. Князь хлопнул руками по подлокотникам.
;Ну? Что делать будем?
Все отводили глаза, негромко переговаривались. Наконец, вперед выступил старец. Белые одежды сливались с белыми волосами. Лицо морщинистое, старец поднял блеклые глаза, сообщил дрожащим голосом:
;Как решишь, княже, так и будет.
Князь дернул головой, усмехнулся:
;Не в этот раз.; Владимир зацепил взглядом Черномлыка.; Созывай вече народное. Даю два часа.
;Княже!
;Ни минутой больше.
Черномлык скрипнул зубами, тяжело топая, выбежал за дверь.
И получаса не прошло, как со всех сторон заревели трубы, глашатаи созывали народ:
;Жители Града-а! Жи-те-ли Гра-да-а! Слушайте! Слуша-а-й-те-е! Идите на площадь! От вас зависит судьба Града! Великий князь Владимир Константинович созывает на Всеобщее вече! Выбирайте: быть или не быть! Выбирайте!..
Ставни хлопали, высовывались в окна, открывали двери, выходили на улицу. Глашатаи проскакали раз, второй, на третий уже проталкивались чрез гудящую толпу. Все дома облеплены полипами. Это те, до кого то ли не дошло, то ли сами не дошли.
Как бы то ни было, но не прошло и двух часов, как  огромная для такого города площадь оказалась забита так, что остатки выдавило на подоконники, крыши, бросило на деревья.
 Улицы опустели, лишь на воротах да по стене стражи. И те что-то редко. То ли на площадь сбегли, то ли еще что. Аа, понятно… Черные пятна на крышах сторожевых башен –вовсе не пятна, а человеческие фигурки. Решили, не отходя от рабочего места, выполнить свой гражданский долг. Ладно… Владимир перевел взгляд на другую сторону Града. Там светились пропитанные солнце башни. Порыв ветра донес аромат хвои. Они втыкались в небо, словно осиновые колья, на вершинах виднелись голубые пятна. На их фоне темнели человеческие фигурки. Владимир нахмурился, обернулся:
;Петр Дмитриевич,; князь указал глазами на башни.; Ваша придумка?
;Моя, ;признался Петька.
;Что-то не то кричат. Особенно сейчас. Не кажется ли вам?
 Петька поколебался.
;Ээ., нет. Вреда не будет –точно.
;Но и пользы я что-то не вижу. Сейчас бы что-нибудь в духе патриотизма: "Мечи остры и кони наши быстры! На десять верст мы супостата зрим. Как только подходить начнет к отчизне, мы его разом победим!"
  Петька закашлялся, развел руками. Сложно даже очевидное объяснить тому, кто привык решать спор при помощи кулака.
;Пусть, ;с трудом выдавил Петька,; так надо.
Взгляд стал острым, князь сказал медленно:
;Хорошо. Но мне почему-то кажется, что народ не сильно огорчен нашему поражению.
В груди дернулось, Петька спросил сдавленно:
;Правда?
;Да,; князь помолчал, сообщил раздумчиво.; Конечно, всяк скорбит по погибшим и особенно по родственникам, но не проклинает ворога, а…
;Что?
;Нас ругают, мол: "Чего не сиделось? Сами напросились? Сами. Вот и получили".
Петька покачал головой, задумался.
…Вече проходило как-то обыденно, без особых эмоций. Хмурые войны с рыжими повязками малыми вкраплениями разбавляли стариков да баб. Детей не допустили, но те, как тараканы, смотрят изо всех щелей, чудными плодами оттягивают ветки, выгонят голубей из чердаков. Попробуй отгони, когда сам здесь. Вон из-за заборов выглядывают. Повернешься, а они фьюить! Только их и видели.
Князь вынес на обсуждение два вопроса: либо оставаться и защищать Град их скудными силами, либо бежать в лес. Решили остаться. Ни криков, ни призывов разорвать ворога, как Тузик коврик. Только угрюмая решительность.
На следующее утро работа забурлила, закипела. Все стены облеплены, словно засиженное мухами стекло. Из леса вереницей скрипели телеги с битой птицей, зверьем. На стены затаскивали камни, бревна, скрипели веревки, дружно ухало.
Владимир стоял на башне, со смешанными чувствами обозревал окрестности. Под карнизом завывало. Ветер забирался под одежду, холодил грудь.
;Две трети девок с бабами да старики. Ну, хорошо, ну подготовимся, ну натаскаем мы камней, а воевать то кто будет?
Черномлык не ответил: вопрос риторический. Заведя за спину руки, хмуро смотрел вниз.
Петька кашлянул, робко поинтересовался:
;А как же заграждающие полосы?
Князь усмехнулся, пояснил невесело:
;В конце концов, их пройдут. И когда окажется Град окружен, когда неуязвимые и прочие твари подступят под стены, как поспеть в два места сразу?
;Хорошо, если в два…

К полудню небо затянуло белесой марлей. Солнце проблескивало сквозь нее, роняло на плечи обжигающие капли. Одежа промокала, тут же высыхала, оставляя белые полосы. На городской стене обливались потом, но доспехов не снимали. Издалека они казались металлическими статуями, смотреть больно. Петька щурился, глаза слезились. Вместе с Щеном они обходили периметр, проверяли стражу. Воевода с князем с другой стороны, где-то должны были встретиться.
;Ну, и на  кой ляд мы поперлись,; ворчал Петька.; Послал бы кого из бояр. Они с радостью блеснут, любят выслужиться. Как собачки. А мы не собачки, мы псы боевые!
Щен похрюкивал согласно, терся о ногу, заглядывал в глаза. А Петька все косился на княжий терем. При одной мысли, что где-то там Светлана и, возможно, даже смотрит на него, дыхание сбивалось с ритма и учащалось сердцебиение.
К вечеру воздух загустел так, что люди плавали, как рыбы. Дышали тяжело с хрипами, о красные рожи можно зажигать факелы.
;К дождю.
;Ох, скорее уж… Мочи нету никакой.
Ни луны, ни звезд, в непроглядной тьме ворчало, где-то далеко погромыхивало. Воздух жаркий, неподвижный, как вода в стоячем болоте. Щен дрых, бесстыдно разбросав лапы, похрапывал. Петька ворочался с боку на бок, простынь скомкалась, мокрая, хоть выжимай. Надоедливо гудело комарье, какой-то гад противно пищал над ухом, впивался  то в шею, то в уши. Петька скрипел зубами, с ненавистью всматривался в темноту, но разве ж разглядишь полупрозрачного пискуна. Одеяло б натянуть, да жарко, мочи нет. Знает же гад, когда напасть. Пользуется слабым зрением сволочь. Попробовал бы к Щену подвалить. Хоть зубищи только быков кромсать, но поймал бы, как миленького. Разбудить что ли… Петька с надеждой посмотрел в ту сторону, где сопело, тяжело вздохнул. Нет, даже дураки после третьего раза уже не подлетят, а то рискуют заплутать в густой шерсти. А жизнь такая короткая –выбраться не успеешь, как вздумает перевернуться. С первого раза не задавит, так со второго. Он любит крутиться, особенно с утра. Как начнет кувыркаться. Туда, сюда, туда., сюда…
Как волны, что бьют о берег. Тот вздрагивает, брызги взлетают до облаков, возмущенно орут чайки. Как-то странно орут… Петька распахнул глаза, в груди бешено колотилось. Кровать тряхануло, зазвякал нож в чашке, брякало стекло. Далекий крик повторился, уже в несколько голосов. В нем страх, ярость и еще что-то. Грохнуло, Щен заворчал, перевернулся на другой бок. Петька вцепился в матрас, напряженно вслушивался. За окном разгоралась красная заря, бросала отсветы на потолок. Правда, быстро. Слишком быстро! Петька скатился кубарем, в два прыжка оказавшись у окна, распахнул створку.
Освещенные красным, по стене мечутся фигурки, торопливо скидывают что-то вниз. Оттуда треск, приглушенные крики боли и страха, подымается с грозным гулом огненный мост. Он постепенно расширяется и в десятке шагов от стены переходит в горизонтальный полет, затем устремляется вниз, гупает, распускаясь на крышах огненными цветами. Прямо за окном крики, из дверей выбегали люди. Все направлялись в одну сторону –к стене.
Петька метнулся к шкафу, отшвырнул по пути стул. Тот угодил на Щена. Пес вскочил, очумело тряся башкой, загавкал спросонья. Пока Петька торопливо одевался, еще два раза бухнуло. Щен замолк, наклонив голову, зарычал озадаченно.
;За мной!
Петька выметнулся, едва в косяки вписавшись, сапоги застучали по лестнице. В голове мелькнуло: "Хорошо –не фэншуй, а  нормальные врата".
Народ полуодетый, опережает, отстает, кто-то бежит рядом. В глазах страх, боязнь опоздать. Слева тяжело топает целый отряд. За ним, опираясь на меч, целеустремленно ковыляет колченогий мужик. Рядом мальчонка лет восьми
За спиной затрещало, завыло. Малец обернулся в страхе, вскричал:
;Ой, тятька! Хата наша горит!
Мужик чуть замедлил бег, но только чуть. Даже не повернув головы, пошел догонять, лишь бросил скупо:
;Что дом, сынок, когда наш Град захватят?
;Тятька, но там мамка, сестренки!
;Успеют.
Петька обогнал их, свернул на дорогу к воротам. Перед ними Черномлык взревывал, взмахами отправлял людей по местам.
В ворота бухнуло –они содрогнулись от основания до верхушки. Сверху крик, через мгновение тяжелый удар, брусчатка подпрыгнула. Черномлык задрал бошку, рявкнул:
;Это что за!?..
;Таран, батюшка воевода! Что делать!?
;Жернов кидайте!
Бухнуло, наверху завопили жалобно:
;Кинули!
;И что?
;Мимо!
;Рррр!; воевода побагровел, чуть не лопнул от прилива дурной крови.; Головы поотрубаю и к заду пришью! Смолу лейте!
;Счас, счас!
Наверху засуетились, парующий котел подважили ломом. Сперва несколько капель, потом ливануло широкой блестящей полосой. С той стороны закричали дурниной, крики удалялись, затем приблизился топот, слитный рев, в ворота бухнуло. Петька взлетел по лесенке, Щен дышал в затылок. Костры на стене освещали пространство красным на полет стрелы в обе стороны. Из шевелящейся тьмы выбегали здоровенные полуголые варвары, хватались за таран. Мужичок; грудь тележным колесом перееханная ;затряс бороденкой, завопил дурниной:
;Неустрашимые-е-е! Спасайся-а-а, кто може-е!..
Ему дали в лоб, уложили за горку камней. Петьке сунули лук, колчан со стрелами. Рядом щурился мужик. Лук трещал, сгибался. Оттягивая тетиву, мужик выдавливал:
;Бесстрашные.. –не бессмертные. И не таких.. быков.. валили..
Дрожащие пальцы оттянули тетиву до уха, мышцы вздулись, покраснели… Вжикнуло. Во лбу дальнего расцвел белый цветок. Тут же завжикало еще, неустрашимые зашатались, утыканные стрелами, как ежики, выпустили из рук таран. Бухнуло, неустрашимые падали снопами, из-под них вытекали темные, в свете костров почти черные лужи. К лесу убегали аморфы, только пятки сверкали. Им орали вслед, свистели, потрясали кулаками:
;Чо!? Обосрались!? Только кулак понюхать дали, а вы уже? Приходите еще! И не такое будет!!!
Под навесом заскрипели, медленно растворились ворота, десятка два мужиков побежали ко рву, принялись вытаскивать вязанки из воды. По бокам, вздымая над головой факелы, гарцевало дюжины три воинов. Еще столько же сгрудилось около ворот. Обнаженные мечи отбрасывали красные стрелы, кони фыркали, с опаской посматривали в темноту.
Не прошло и десяти минут, как мужики неслись во всю прыть назад. Петька спустился, подошел к Черномлыку. Тот вполголоса разговаривал с костистым парнем. Выпуклые глаза безо всякого выражения смотрели на Черномлыка, только зрачки поблескивали.
;Сколько не кормил?
;Двое суток.
Черномлык пожевал губы, выдохнул с сожалением:
;Эх, маловато…
Незнакомец развел руками.
;Можно подождать день, а то и два. А через неделю и дерево грызть начнут.
;А сейчас?
;Кусты разве что…
Черномлык вскинул руки.
;Во-во, достаточно. Мы-то, конечно, подождем, но не вражина лютая. Выпускай.
Мужик коротко поклонился, скорым шагом направился к зданию около правой башни.
;Что это значит? Разговоры какие-то странные?
Черномлык оглянулся, смерив Петьку с ног до головы, спросил с затаенной усмешкой:
;Как тебе погода, Петр Дмитрич, не жарко?
Петька отер пот со лба, хмыкнул:
;Еще бы. Думаю, что не мне одному.
;Искупаться не желаешь?
;Спрашиваешь еще! Только где? Река далеко Во рву разве что…
;А вот этого я бы тебе, Петр Дмитриевич, не советовал.
Петька хлопал глазами, затем спросил озадаченно:
;Почему?
Черномлык чуть помолчал; он явно к чему-то прислушивался; пояснил с торжеством:
;А вот потому.
Он кивнул стражам. Отодвинув стальной засов, те распахнули калитку рядом с воротами. Из-под башни тихонько журчало, темная полоса соединялась со рвом в полете стрелы.
Молодой месяц, нагулявшись за ночь, примеривался к тучке. То с одного бока подомнет, то с другого, никак не определится. Но вот вроде бы все: начал погружаться в мягкое, туману подобное… Далеко-далеко на востоке отступала чернота, синяя полоска медленно выдавливала ее вверх и в стороны. Вдруг черная лента засеребрилась, сверкающей волной прокатилась от башни ко рву, разошлась по сторонам.
Во рту пересохло, Петька спросил враз охрипшим голосом:
;Что это?
;Узнаешь.
На сторожевых вышках вспыхнул огонь. Черная тень на красном фоне вскинула рог. Протяжный густой рев пронесся над городом, следом закричало:
;Не-у-стра-ши-мы-е-е-е!!!
В животе заныло, ноги стали ватными, но Петька заставил себя прыгать со ступеньки на ступеньку, пока не оказался на стене. В лесу мелькало красное, становясь все ярче, шире, огибало Град широким кольцом, да похоже не прерывалось. Деревья трещали, осыпались ветки. Меж ними взревывало, проламывались черные тени. Наконец, на освещенное пространство выбежали люди. Петька содрогнулся. Лица зверские, надбровные дуги нависли, а снизу челюсти выпирали, клыки, как у бульдогов. Нет, вряд ли это люди. У людей не бывает плеч в две сажени, мышц, как прибрежные валуны. А кулаки то, кулаки! Петька потрогал голову, сглотнул. Вряд ли меньше. Подбежав ко рву, они взревели в раздражении, первые ряды прыгнули… Плеск, выше вала взметнулись брызги крови, сердце сжалось. Сейчас как выпрыгнут, как выскочат. Если всей толпой по воротам шандарахнут, никакие петли не выдержат.
;Не выпрыгнут.
Петька вздрогнул, хотел было переспросить, но в это время из воды выскочило с хриплым криком какое-то худое, покореженное существо. Оно показалось до пояса, руки-крючья пытались ухватиться за воздух, но жидковат –ухнуло. Вода бурлила, шагах в пяти высунулась нога, потом что-то округлое, тут же исчезло… Поверхность рва медленно успокаивалась, разглаживалась.
;Куда они делись?
;Что за чертовщина, Панкрат!? Не утопли ж они? Там же от берега до берега не больше трех грибков. Я ж сам вчера купался!
;А вдруг и того не умеют?
;По дну проползут.
;Ну, не знаю, не знаю… Не выплыли же.
;Вот и я говорю, что неспроста. Чертовщиной попахивает.
;А и Ящер с ними. По мне пускай хоть живут там в норках, аки раки придонные, лишь бы сюда не лезли.
;Угу. А если…
Черномлык оттер спорщиков, гаркнул:
;Эй вы, коровы мясомолочные! Никак обосрались при виде настоящих мужчин!? Для тех, кто думает тем местом, которым седло протирает, это мы. Отмыться решили?
От дружного рева вздрогнули стены, неустрашимые разбегались, сигали, что есть силы, но не дотягивали буквально пары метров, ухали в воду. Взлетали фонтаны, неустрашимых выбрасывало, словно пинком, разноголосый крик боли резал уши, заставлял кровь струиться быстрее.
;Вода что ли холодная?
Мужики свешивались до половины, едва ни падали.
;Эва как скрутило. Тут-то вам, проклятые, и крышка!
;Рано, земеля, радуешься. Как бы плакать не пришлось.
;Кому? Мне!?
;Вдове твоей.
;Какой еще вдо?..
Мужик осекся, втянул голову в плечи. Рядом посмеивались, но спины напряженные, а улыбки натянутые, как тетивы. Дыхание сдавленное, глаза не отрывались от воды. Щен дергал носом, шерсть на загривке встала дыбом, тихонько зарычал, прислушался, снова зарычал, но из страшной темной воды никто не выскакивал, не выпрыгивал.
;Братцы, так что же это? Неужто все?
Петька без напряга видел воинов. Блеклая полоса рассвета отодвинуло черноту на полнеба, заменила синью. Из-за деревьев крался туман. Серые лица медленно оживали, на губах проступали неуверенные улыбки. Козлобородый мужичок очнулся, оглянувшись вокруг, очумело потряс башкой:
;Где я? У ящера?; боязливо оглянувшись, передернув плечами, он пробормотал.; А откуда тогда рожи такие мерзкие?
Панкрат озлился, сунул под нос кулак.
;Я те дам "мерзкие"! Это нюхал?
Подергав носом, мужичонка просиял:
;Так это что ж? Я жив никак?
;Разве ж то жизнь? Да и ненадолго это, ты губу то не раскатывай.
Мужик распахнул глаза, протараторил радостно:
;Ой, Панкратушка! Ты ли это?
;Кто ж еще? Я, конечно.
;Ага,; мужик в сомнении покачал головой.; А то нечисть всякая чудится.
Панкрат насупился, проворчал:
;Какая еще нечисть?
;А такая, как ты, только с рогами. Ветвистыми, как у оленя. ;Панкрат хмыкнул, в глазах блеснула угроза. Мужичок втянул голову, добавил торопливо.; Ты не подумай чего плохого. Я к женке твоей долг только отдавать приходил, ничего больше. Она мне дала, ну, а я возвернул.
Лицо Панкрата налилось дурной кровью, кулаки стиснулись. Мужики захохотали, хлопали обоих по плечам.
;Мал пострел, да везде поспел.
;Хо-хо! Дуб не в крону пошел, а в корень. Хрен столкнешь!
;Может, попробовать?
;Да ладно тебе. У него ж душа только в портянках и держится.
;То-то понять не мог, что ж за чернота из ушей торчит. Ладно…

Вокруг обнимались, бабье под стеной кричали, на глазах слезы радости. Щен гавкал, едва не падая, рвался в сторону леса.
;Да уйми ты своего пса!
;Щен...
Земля начала вздрагивать, а через минуту донеслись редкие "бум", "бум". Ослепительно-белый краешек выступил из-за черного излома, пролил изумрудную зелень на пупырчато-черную скатерть. Первый луч солнца прорезал стену тумана, обнажил громадные фигуры. Воины ахнули, отшатнулись. Челюсть отвисла, козлобородый мужичишка прошептал потерянно:
;Каменные великаны…
;Ну, все, братцы! Кранты нам.
Внизу затихло, потом встревожено закричали:
;Что там такое? Это кто топает?
На стене молчали, с тоской смотрели на приближающихся исполинов. Самые высокие деревья едва достигали плеч, с каждым шагом они покрывали расстояние, равное пяти лошадиным скокам. Сосны росли густо, но перед великанами расступались, как тростник. Трещали, но не падали, цеплялись за соседей.
Петька оглянулся, нашел взглядом Черномлыка.
;Что делать будем? Стены их не удержат.
Зацепив за спиной руки, тот перекатился с пятки на носок и обратно, сказал надменно:
;Ждать.
Петька скрипнул зубами, а потом подумал и решил, что выбор-то невелик. Можно попробовать к лесу прорваться, но с бабами да стариками сильно не разбежишься. А тварей привалило видимо-невидимо. Стоит только попасть им в лапы… Петька передернул плечами. Но даже если и ускользнем, от великанов не уйти. Загонят в болото какое-нибудь, а жабр не отрастили.
Внизу что-то шебуршилось, брякало, приблизился скрип, мычание. К воротам подъехали телеги, запряженные волами. Справа шесть видно, слева –семь. Хвосты прячутся за поворотами, оттуда доносится глухое мычание.  Но сколько их там –не понять. Днища телег провисли, в них бочки плотными рядами. Около каждой по пять крепких дружинников. Стоят, напряженно вслушиваются. Князь проскакал вдоль первого ряда, скрылся за углом, через пару минут выехал с другой стороны.
Петька потрес головой, внутри звякало, катались шарики.
;Угощение готовите? Может, им пару булыжников на закуску?
Черномлык ухмыльнулся, покачал головой:
;Не пойдет. Человек же не ест человека –так и они. Да ты, Петр Дмитриевич, не переживай, недовольными не уйдут.
;По мне, так лучше бы и не приходили. А довольные они или не очень –дело десятое.
;Ээ, нет,; Черномлык мрачно улыбнулся.; Гости есть гости.
Великаны перешагнули ров, даже не заметив, стена тряслась все сильнее. Сложенные горкой камни цокали, подпрыгивали. Подхватить не успели да и не пытались. Один за другим три булыжника соскочили, фыркнули вниз.
Лики грубые, небрежно тесанные секирой да обитые молотом. Взгляды Петьки и великана встретились, по хребту прошла волна ледяной дрожи. В темных пещерах полыхала слепая ненависть. Такие в плен брать не станут, просто растопчут, как тележное колесо кузнечика. Бороться с ними все равно, что с падающей скалой.
;Щен, пошли.
Стена ударила в пятки, под аккомпанемент падающих камней донесся общий выдох. Петька развернулся с быстротой молнии, взгляд прочертил полукруг, не встретив препятствий, уперся в стену. Ворота открылись, волы сопели, тащили телеги. Петька тупо смотрел на них, пока первая не доехала до темного провала. В нем серый холм и таких ям вдоль берега Петька насчитал дюжины две.
Мужики соскакивали с телег, сдергивали бочки, катили к яме. То тут, то там холмы шевелились, скрежещуще взревывали. Края трещали, вспучивалась земля.
;Давай, давай быстрее! Тащи!
;Да тащу я! Ты лей, чего тянешь!?
Днища выбивали, оттуда неспешно глыкала полупрозрачная жижа. В ямах ревели, с двух сторон комья разлетелись, в небо взметнулись каменные пальцы. Они согнулись в локтях, бухнули в землю, напряглись. Из ямы показались плечи, словно облитые сметаной, с натугой приподымались. Упруго затрещало, белое натянулось, словно зацепившийся плащ. Руки исполина задрожали. С минуту он боролся, затем рухнул с яростным ревом.
Туман медленно рассеивался, трава заблестела, а вместе с ней и валуны. Гиганты ревели все еще яростно, но уже с нотками безнадежности. Бочки все выпростали, побросали рядом. Мужики стояли вокруг, пялились. Сбоку медленно выдохнуло, выругалось сквозь зубы:
;Какого ящера столпились? А вдруг выскочит какой? Растопчет же, только сопли брызнут кровавые.
;Да ну… Людота дело знает.
;Чего знает-то? Коваль он знатный, не спорю, но придумки его порой бывают несколько не того…
;Бывают..,; невесело согласился собеседник. Он помолчал, несколько секунд всматривался, затем вскрикнул негодующе.; Ты смотри, что творит!
Все телеги, кроме одной, уже двигались обратно. От третьей справа ямы мужики отбегали, запрыгивали через борта. Один остался, мочился. Кобыла перетаптывалась, тревожно косилась. Возница  оглядывался, кричал что-то злое, но мужик не слушал, отмахивался, как от надоедливого насекомого. Он расстегнул портки, поднатужился. Желтая струя ударила в голову великана, брызнула по сторонам янтарем. Оскорбленный рев потряс стену. Под ногами словно выстрелило. От верха до основания пробежала извилистая трещина. Великан задергался, потянулся к дерзкому, но лишь плечи приподнялись, а сам спеленутый, аки куколка.
;Иван, дурилка! Откусит хозяйство то!
;Пусть только пасть разинет. Манька быстро из него отбивную сварганит, зажарит и съест. Не посмотрит, что каменный. Наверняка, у ворот со сковородкой караулит.
;Да… Баба она у тебя боевая. Но ты все таки того., судьбу не искушай.
Мужик отмахнулся, с наглой улыбочкой потряс концом. Заправив портки, он двинулся к городу. Руки топырил, словно идти мешали горы мускулов, покачивался из стороны в сторону. В ворота зашел вслед за последней телегой. Его тут же окружила толпа, выспрашивали. В первых рядах девушка. Ее толкали, но взгляд голубых как васильки                глаз не отрывался от Ивана.
;А ну, разойдись! ;из толпы оглядывались, с недовольными лицами уступали дорогу князю со свитой.
За спиной бояре тесной грудой. Насупились, как мышь на крупу, ворчали:
;Много воли дали, Владимир Константинович, излишне даже.
;Свободные свой дом лучше защищают.
Цепкий взгляд выдернул смельчака, улыбки несколько потускнели. Остановившись пред Иваном, князь смерил его с ног до головы, вопросил гневно:
; Это что еще за выходки? Отсебячину порешь?
Иван вытянулся по стойке смирно, гаркнул молодецки:
;Никак нет, Ваше Величество! Выполняя указания вышестоящего руководства, проверял крепость сдерживающих средств!
;Чего!? Какого еще?...
Иван указал глазами на стену. Покряхтывая, по лесенке спускалась широкая фигура в кожаном переднике, белые волосы перетянуты на лбу бечевой.
;Людота, ты ему что ль такое брякнул?
Тот скривился, с неудовольствием поправил:
;Не брякнул, а сказал. Надо же проверить, насколько прочно.
;А если бы порвал?
Людота развел руками:
;Наука требует жертв.
Князь ухмыльнулся, дернул головой.
;И что теперь? Будут сидеть?
;А что делать? Убить их все одно не убьем, пускай торчат.
Князь медленно кивнул, а Черномлык буркнул недовольно:
;Орать будут, людей беспокоить.
Людота вскинул мохнатые брови, хлопнув ладонями по бедрам, воскликнул в великом удивлении:
;Беспокоить!? А та орда, что подойдет под стены со дня на день? Не помешает спать?
Черномлык дернулся, вильнул глазками.
;Какая еще орда? Кто сказал?
Людота с князем повернулись к Петьке, а с ними и все присутствующие, смотрели с ожиданием. Тот покраснел, промямлил:
;Ну, да. Когда ле.., гм, шел к вам, видел множество чудовищ, людей, которые направлялись в эту сторону. Может быть, они к евреям шли, для торга,; Петька пожал плечами.; Не знаю.
Черномлык посмотрел на Петьку долгим взглядом.
;Быстро ж вы, Петр Дмитриевич, шли.
;Да нет, это они медленно. Сами понимаете, когда большое войско, непросто двигаться с предельной скоростью. То одних, то других ждать надо.
;Что ж они тогда по одиночке?
Сутулый боярин посмотрел на князя, спросил с надеждой:
;Может быть, в болоте утопли? Они у нас глубокие, кого хошь и сколько хошь, вместят. Еще и останется.
;Хорошо бы,; князь задумчиво рассматривал стену, затем лицо его застыло, уши шевельнулись, как у волка.; Шуршит…
Наверху затопало, бухнуло. Едва не вылетев, через парапет перегнулся парень. От удара глаза выпучились, изо рта вырвался сип, хрипы.
Бояре подпрыгнули, Черномлык рявкнул:
;Что!? Кого? Едут!?
Парень помотал башкой, размахивал руками, как ветряк, тыкал за спину. Наконец, разродился, выдохнул:
;Летят!
На него вылупились, как на чудо лесное, подпрыгнули от вопля:
;Аа! Так тебя раз эдак!
Опираясь на стальную дубину, как на палку, Людота заспешил наверх, скрылся за башней. Проводив старика озадаченным взглядом, Черномлык спросил осторожно:
;Птицы что ль?
;Наверное. Летят же. Только какие-то не такие.
Князь переглянулся с боярами.
;Какие еще "не такие"? Без перьев или клювы маленькие?
;А ящер их разберет!; парень отдышался, несколько раз сглотнув, выплюнул.; Только крылья, словно у летучих мышей.
Внизу звенящая тишина, зато поверху бегали, нервно орали. Шапки мелькали туда-сюда, промелькнуло слово "драконы". Лицо Владимира залила смертельная бледность, нос заострился. Великий князь только был здесь и исчез. Бояре гурьбой потопали за ним. Ступени хоть и каменные, но застонали, заскрипели под немалым весом. Петька приотстал, придержал Щена. Тот нетерпеливо повизгивал, совал лобастую голову меж стеной и ногой, рвался вперед.
По стене носились как оголтелые гридни, таскали ящики с продолговатыми каменьями почему-то с колючками. Князя с боярами толкали безо всякого уважения, даже извинения не соизволили попросить. Но что самое удивительное: весь свет Града даже ухом не вел. Бояре сопели, с хмурой обреченностью рассматривали небо. Закрывая редкие облака, наползала черная туча. Слышался далекий слитный рев, частое хлопанье. Теперь уже четко видно, что не саранча это и не птицы. Приглаженный ветром заметен спинной гребень. Лапы поджаты к брюху, хвост вытянут в струнку, на конце шипастая булава.
Шагов через пять по всей стене какие-то странные приспособы. Навроде самострелов, только вместо ложа стальная труба, да и тетивы нет. Петька наморщил лоб, порыскал глазами. Курок… А это что за спиралька торчит? Чуть ниже блочок, через него перекинут тросик. Одним концом уходит под конструкцию, а другим цепляется за блочок с рукояткой. Он понаблюдал, как гридень крутит, высунув язык. Блочок трещал, цеплялся зубьями за стопор. На толстой трубе вырезано отверстие, в нем двигалась труба потоньше. Двигалась, двигалась, колесо трещало, гридень пыхтел…  Ага! Труба ушла, обнажив темную дырку. Гридень торопливо сунул туда шипастый камень, приложился к коротенькой трубе со стекляшкой, видимо, к окуляру. За спиной приблизились шаги, над ухом рявкнуло так, что Петька вздрогнул:
;А откат кто делать будет!?
Парень вздрогнул, покрывшись липким потом, торопливо закивал. Нажав ногой рычаг, он с натугой провернул колесико в другую сторону, испуганно покосился через плечо. Людота благосклонно заворчал:
;Вот так-то. А то прилетит тебе в лоб заместо дракона.; Людота перевел взгляд на бояр с князям, сдвинул брови.; Шли б вы отседова по добру по здорову.
Князь вскинул бровь. Черномлык побагровел, проревел раненым туром:
;Ты как разговариваешь, старик!?
;По-человечьи,; Людота смотрел на Черномлыка, как на драчливого петушка.; Слизью забрызгает, тоже заговоришь.
;Чего-о-о!?
;Глухих здесь нет –два раза к обедне звать не буду.
;К какой еще?
Людота отвернулся, потеряв интерес, отдавал распоряжения гридням за странными орудиями.
;Сразу договаривайтесь, кому какого бить. Ориентироваться на ближнего. Стрелять не раньше, чем за два полета стрелы.
;Батюшка, а промахнемся если? Ворот пока накрутишь, пока огурец вставишь, дракон уже тут, как тут. Когти –во! Пасть –во! Проглотит, мерзавец, и не подавится. Да и вона их сколько: как мухи на говно собрались. Одного подстрелишь –второй сцапает.
Людота нахмурился, проворчал:
;А ты что хотел, воин? Успей что-нибудь острое поперек пасти забить. А там пусть кусает.
Приободрившись, гридень пощупал копье, пододвинул ближе.
Опершись о парапет, князь смотрел с хмурой обреченностью. Драконы приблизились настолько, что видно полыхающие ненавистью глаза, из ноздрей дым. То тут, то там вместе с дымом из пасти вырывается пламя.
;Приготовиться..,; Петька облизал пересохшие губы, покосился на коваля. Ветер трепал белые космы, глаза сверкали не хуже, чем у дракона. Людота поднял руку…
Сутулый боярин дрожал, как лист осиновый. Он втянул голову в плечи, с ужасом глядя в глаза чудовища, завизжал тонко и противно:
;Нас же сожрут сейчас! И овощи ваши не помогут!
;Это непростые огурцы.
;Хоть золотые,; поддержал с мрачной усмешкой Черномлык.; расплющатся, как квашня, да попадают золотым дождем.
Рев и хлопанье заглушал слова. Раскрыв заранее пасти, рогатые твари стремительно надвигались. Крылья повернули поперек, тормозили…Белый частокол зубов, внутри красно, словно в адовой печи. Людота усмехнулся, махнул рукой.
Гридни почти одновременно дернули за рукоять. Дробное туканье слилось с канонадой воплей, ревом боли и страха. Людота криво ухмыльнулся:
;Недоработочка.
Проводив ошалелым взглядом перелетающих через стену гридней, Петька едва успел пригнуться. За волосы дернуло, огромная туша с зеленовато-белесым пузом пронеслась на ладонь выше затылка, перед глазами мелькнул пучок сабель, изогнутый хвост. И в это время хлопнуло, волна смрада и слизи зашвырнула Петьку за парапет, в последний момент пальцы цапнули за камень. По инерции так шмякнуло о стену, что вышибло дух, пальцы едва ни разжались, но каким-то чудом удержался.  Змей рухнул во двор бесформенной кучей крыльев, зубов и когтей, во все стороны плеснуло кровавой жижей. Из нее с шипением полезли дымящиеся внутренности, а вместе с ними мощно перло что-то зеленое, прорастало веточками, на глазах выпускало листочки.
За ногу что-то цапнуло, потянуло. Петька заорал в страхе, обернулся.
;Щен!
Тот повилял хвостом, пригнулся под свистнувший топор. В слизи с ног до головы Черномлык ревел, размахивал секирой. Он закрывал спиной кучу из шевелящихся в крови и соплях тел. Одно восстало сперва на карачки, а потом и вовсе разогнулось.. князем. Владимир расцепил судорожными движениями  застежку. Лицо из цвета заката медленно вернулось к привычно землистому. Грудь бурно вздымалась, глаза рыскали по сторонам.
;В сторону!
Владимир отскочил, со свистом махнул мечом. Мимо пронеслась зеленая в черных пятнах туша, к ногам упал рог. Оскорблено взревев, дракон развернулся над двором. Пустив тонкую струю пламени, начал заходить прямо на них. Петька бросил взгляд по сторонам. Половина орудий пустых, прыгнул к ближайшему. Рука бешено крутила ворот, вторая сунула колючий камень, отпуск. Едва успел навести, как дракон уже вот здесь, ударил по педали. Мелькнули когти не меньше кинжалов, плечо рассекло огненной болью. Петька покатился кубарем, над ним хлопнуло с оглушительным чавком. Сверху посыпалось влажно-горячее, вдавило в камень. Петька заорал, но в рот сразу полезло влажное осклизлое. Чувствуя, что задыхается, Петька забарахтался, что есть сил, но лишь дергался, как припадочный. Руки же не сдвигались ни на йоту.
В голове мутилось от нехватки кислорода, легкие судорожно дергались, пытаясь проломить грудную клетку. Все,; понял Петька,; на этот раз я попал. Попал, пропал, пропал…
Вдруг стало легче, грудь расширилась до треска. В нее ворвалась струя воздуха. С запахом гари, крови людской и зверячьей, но воздуха! В груди хрипело, клокотало, Петька распахнул глаза, закашлялся. В отверстие виднелся голубой клочок. Мелькнул тревожный глаз Щена. Отверстие раздвинулось до дыры. Щен торопливо расширял ее, расшвыривал лапами шматки мяса, слизистых внутренностей, оттаскивал зубами.
Наконец, руки-ноги оказались свободны. Петька перевернулся, его вывернуло какими-то белесыми шматками вперемешку с желчью. Видать, в бессознательном состоянии проглотил. А по-другому бы никак: задохся.
;Тьфу! Тьфу!; кривясь от отвращения, Петька отер с губ горькую слюну, распрямился.; Гадость какая.
Щен подбежал, виляя всем задом, начал лизаться. Петьку мутило, к горлу подкатывала тошнота, а тут еще запах горящей плоти…
;Погоди,; Петька оперся о загривок,; дай отдышаться.
Петька повел взглядом окрест. Город горел, люди кричали, носились в дыму с узлами, ведрами. Дворец, дома, сараи полыхали, в небо ввинчивались черные жгуты. Упираясь в твердь небесную, они тянулись плоскими, рваными клочьями к западу. Туда же, суматошно хлопая крыльями, улепетывал последний дракон.
Из-за орудий вставали толстые чумазые как дети дьявола гридни. В нескольких местах из стен выломаны куски, что любому дракону пасть заткнут. Метрах в двадцати один такой повис, как тряпка через плетне. Самый толстый гридень ругался, на чем свет стоит, грозил небу кулаком.
;Да чтоб те пусто было! Чтоб ты подавился, гад желтопузый!!!
Петька поморщился, в затылок и так долбит, как кузнец по наковальне, а тут еще этот… Скрипнув зубами, покосился по сторонам. К удивлению и радости обнаружил в двух шагах сочно-зеленое дерево. И хоть вокруг него холм мяса, но тут все и вся облеплены не лучшим. А так хоть опереться можно.
Сквозь сочную зелень заприметил Людоту. Тот склонился над раненым, что-то бормоча, перевязывал грудь. Коваль вскинул голову, проскрипел:
;Не делал бы ты этого.
;А что?; Петька смотрел исподлобья.; Места мало на рельсе? Давай подвинусь.
;Да нет, там его всем хватит. Впрочем, как знаешь,;  Людота пожал плечами.; Если торопишься на тот свет, милости просим.
Он указал глазами на маленькие колючие яйца наподобие как у вьюна.
;Нет, благодарствую, ;Петька отошел в сторонку, осматривался. ;Что-то Великого князя не видно.
Толстый гридень резко обернулся, гаркнул:
;Из какой ты норы выполз? Отца нашего тварь крылатая умыкнула, а ты и не чухнул. Тоже мне защитничек! Пес твой и то пяток загрыз.
Петька насупился, ничего не сказал. Вроде бы как таковой вины нет, но с другой стороны должон был, Черномлык прав…
На полет стрелы за стеной вырос странный лес. Не тем дивно, что быстро, хотя и это необычно, а тем, что и не лес вовсе, траву напоминает. Лопухи огромные с городские врата, верхней дугой на сажень выше стены.
Петька с беспокойством посматривал в сторону леса. Волна за волной из-за деревьев выплескивались пешие. И хоть блеска не заметно, но порой и удара дубины достаточно. Тем более хорошего. Петька прислушался к себе. А его сейчас и муха с ног собьет, даже не самая крупная. Ветер еще дует горячий, с гарью, толкает в спину… Хоть каменьев в карманы накладывай.
;Как бы ни залезли. Больно близко выросло,; Петька оглянулся на Черномлыка.; Срубить бы.
Тот размазал копоть по лицу, лишь глаза сверкали мрачной угрозой.
;Не стоит. Тот, кто попытается, вмиг в удобрения перейдет. Не знаешь такую расу? ; Петька помотал головой.; Будет.
Подождав пару минут, Петька спросил напряженно:
;Что ж, так ничего и не предпримем?
;Все, что нужно, уже сделано. Жди.
Скрипнув зубами, Петька перевел взгляд на пришельцев. Впереди нестройной толпой двигались аморфы. Дубины кто на плече тащил, кто волоком, угрюмо посматривали по сторонам. Аморфов поделили на группы, во главе каждой мужик с плетью. Наверняка, мещанин: больно уж ревниво и заносчиво посматривает на соседей. Перед зарослями  аморфы остановились, в нерешительности оглядывались на конвоиров. Те орали, тыкали плетьми в сторону Града. Наконец, аморфы сдвинулись, нехотя потянулись к зарослям.
Петька увидел, как в каждой группе выделились двое-трое с топорами, замахнулись… Именно это Петька и запомнил, да еще заяц солнечный по глазам хлестнул. И в следующий миг все взорвалось зеленью. На плечи рухнуло тяжелое, как скала, вжало в горячий камень. Над головой свистнуло, жалобно завизжав, придавило так, что кишки изо рта полезли, а глаза под давлением мозга округлились, переплавившись в яйца дрозда. Петька задергался, просипел едва слышно:
;Разда-а-а!-вишь же, медведь косолапый!
Но Щену хоть бы хны, дергался, навалился всей тушей. Кости трещали, дыхание как вышибло, так и не возвращалось.  Кое-как выбравшись, Петька попытался подняться, но упал на колени, хрипел, отсапывался. Наконец, багрово-черная пелена начала рассасываться, Щен бился, как припадочный, весь утыканный иголками, аки кактус заморский. Внизу улепетывали во все лопатки аморфы такие же колючие, как Щен. Мещяне орали вслед, потрясали кулаками, но тем, что ветер в поле, только пятки сверкали.
Петька видел вокруг смутные тени. В ушах гудели, то истончаясь до комариного писка, то наливаясь плотью, голоса:
;Ты смотри, как его корежит.
;Да,; поддержал второй.; Мучается бедолага. Давай, чтоб не скулил, прибьем?
;Давай,; затем тишина, осторожный вопрос.; Постой. Ты про кого?
;Ясен пень, не про Петьку.
;Эээ… А я про него.
;Гм.
;Не дам! Пошли прочь, подлые шакалы!
Титаническим усилием Петька воздел себя в стоячее положение, вытащив меч, замахнулся. Его влекло за тяжелым лезвием, бросало из стороны в сторону. Вокруг орали, разбегались, как всполохнутые куры. Как-то чуял парапет, хотя нога пару раз цеплялась за край лишь каблуком. Хряст, хруст разрубаемой плоти. По голове ударило раз, другой, крики стали испуганно-злыми, с нотками боли и страха. А когда в затылке взорвалась термоядерная, понял: шутки кончились. Ноги стали ватными, отмахивался вслепую, не замечая, что уже хочет, но не может оторвать от земли тяжелый как наковальня меч.
;Щен очнулся!!! Очнулся, дурило!
;Чего?
Стряхнув пелену пота, бросил взгляд окрест. Трое уползали, оставляя багряные следы. Черномлык, держась за плечо окровавленными пальцами, прорычал:
;Глаза разуй! Жив он, спит только.
Петька обратил взгляд под ноги. Черная гора, за которую он бился, уже не казалась раскаленным слитком. Горячим –да,  но не раскаленным. Бока схлапывались, под кожей ходили, медленно успокаиваясь, валуны.
;Удивительно,; Людота с кряхтением присел на корточки, провел шершавой дланью по спине.; Ни одной иголки. Рассосались что ли.
Черномлык проворчал, косясь за стену:
 ;Уж лучше бы остались. Глядишь, пожалели бы оружие, не захотели тупить, когда рядом Град, полный мягких задниц.
Мужики потемнели, сжали оружие покрепче.
…На востоке алела полоска, рядом медленно таяли звезды, но узкий серпик сверкал, словно начищенное серебро. Зябко ежась, Петька поднял ворот, брел вдоль стены. В городе догорали дома, стылый с привкусом гари ветер  трепал волосы. Хмурые стражи выступали из ниш, спрашивали хрипло:
;Кто идет?
;Свои, ;отвечал Петька так же хмуро.
Спину сверлили недоверчивые взгляды. Петька прямо чувствовал, как скрипят уставшие мозги, перекатываются по песчаному гроту глазные яблоки.
;Ыа-а-аууу!
Петька с досадой покосился на зевающего стража. Рот едва не порвало от зевоты.
;Бди,; буркнул он.; Спишь на ходу, как конь.
;Да бдю я, бдю.
;Бабушке своей скажи.
Сзади топал Щен, то тут, то там останавливался, шоркался о камни, нюхал, а то и вовсе углы метил, брызгал в ниши. Из темноты выругалось, но никто не вышел, только отряхивался со сдавленными проклятиями.
;Молодец,; похвалил Петька,; неча прятаться.
Он побрел дальше, а в голове шевелилось вялое: всю ночь не сомкнул глаз, да и не он один. Аморфов, конечно, разбили, но остались мещане с рас****яями. Не так страшны сами по себе последние, как под предводительством мещан. Да и бессмертные что-то слабовато себя проявили –не к добру.
В темноте что-то шебуршалось, поскрипывало, раздавались невнятные голоса. Через каждые десять шагов по всей стене жгли костры. Красный жар плевался искрами, откидывал тьму, но на полет стрелы пусто. Разве что мышь летучая сверкнет глазками, да пронесется сова.
Спать хотелось, хоть волком вой, да боюсь пасть разорвется. Взгляд рыскал по сторонам, похоже мозг сам собой присматривал место ночлега. Но везде камни, камни темные. Петька провел рукой. Мокрые холодные… Лоб едва ли ни зашипел, зато в глазах малость прояснилось.
Тьма отступала под напором зарождающегося дня. Он вылезал блекло-голубой поверху, а понизу грязно-белый. Туман крался из лесу, пробирался меж деревьев. Цепляясь за ветки, разрывался с влажным чпоком, вертелся клочьями.
Впереди гридень стоял, прислонившись к зубцам, обнимал копье.
;Не спи,; с бодрой хрипотцой гаркнул Петр.; Замер…
Чпокнуло, словно молотком ударили по отбивной. Гридень отшатнулся, повалился с разворотом навзничь. Слова замерзли, словно слеза на февральском ветру. Петька смотрел остановившимся взглядом на лицо, вернее на то, что им когда-то было. А сейчас лишь кровавая маска, вместо лба темная вмятина.
Мимо уха свистнуло, Петька пал ничком, перевернувшись на спину, заорал во всю мочь:
;Тревога!!!
;А!? Что!? Где!?
Воины подхватывались полусонные, растрепанные. Глаза дикие, гридни озирались, из рук выпадывали щиты, мечи звякали. Жутко свистнуло, из тумана вылетело черное облако. Но не шершней. А если и шершней, то смертоносней их не придумаешь. Со всех сторон крики, люди падали, пронзенные двумя, тремя стрелами. Стрелы пущены с такой силой, что пробивали черепа, грудные клетки, а горла так и вовсе не замечали, словно чистили белым оперением.
Рядом бухнулось сильное мускулистое тело, забилось в конвульсиях. Пальцы скребли по камню, кровь выплескивалась изо рта толчками, стрела торчала из груди. Воин хрипел, булькал, вздувались кровавые пузыри. Глазные яблоки провернулись, взгляд зацепился за Петьку. Воин силился что-то сказать, даже привстал, но… Петька скрипнул зубами, отвернулся.
Стальной град иссяк, Петька облегченно выдохнул, решил выглянуть и едва не опрокинулся от громового:"Ура!!!"
Из тумана выбегали тысячи воинов. Но не пустые, каждая пятерка держала длиннющую лестницу. Один в начале, четверо по бокам: по двое в середине и сзади. Петька ожидал, что передний воткнет концы шагов за пять, придержит, пока остальные проворачивают ее вокруг импровизированного шарнира, но нет. За пол-полета стрелы каждая пятерка набрала скорость, а когда казалось, что переднего раздавит, тот подпрыгнул и побежал прямо по стене. Не успел Петька опомниться, как вот он, нарисовался!
;Ах, ты!!.
Под кулаком хрустнуло, со скошенной челюстью, вцепившись в лестницу, как клещ, гость полетел вниз.
;Ааа!!!
Вздохнув, Петр проводил тело грустным взглядом.
;Почему всегда одно и то же?
Щен оскалил пасть, осторожно выглянул. В это же время мещанин высунул голову с наружней стороны. При виде Щена побелел, как трава после ночных заморозков. Обескровленные до синевы губы только и вышептали:
;Мама…
Пальцы разжались –только его и видели. Петька поднял бровь, заметил философски:
;Коровы тоже летают. Только низэнько, низэнько…
Жутко просвистело раз, другой, сдвоено стукнуло, захрипело. Петька дернул головой, успел только увидеть падающие тела, во дворе бухнуло и в следующий момент через стену перепрыгнуло сразу трое с одной и пятеро с другой стороны. Причем в каждой группе было по женщине, дети и мужик во главе.
;А это что за детский сад!?; взревело за спиной.; Выпороть и выставить вон!
Петр узнал голос Черномлыка, тут же протопало, воскликнуло негодующе:
;Грубиян!
; Шлеп! Ааааа!!! Папа, я ножку отбила-а-а!!! Шмяк!
;Ничего страшного, доченька. До свадьбы заживет.
;Бо-о-ольно-о-о!!!
;Ему.. больнее.
Петька скосил глаз вниз. Распластанный как лягушка Черномлык лежал, раскинув длани. Из глаз кровавые слезы, из ушей, носа, рта вытекало красное. Да уж, больнее. Правда, было…
Петька чувствовал спиной присутствие Щена. Он шагнул вперед, замахнулся. Естественно, вполсилы: не забирать же у детей родителей. Мужик стоял, нагло щерился. Сдавленно выругавшись, Петька повернул топор боковиной. Дзинь!!! Рукоять вылетела, как птичка, а руки занемели по плечи.   
;Мужик, ты чего?; спросил Петька осевшим голосом.; Не дуркуй: я ж перешибу тебя, как соплю.
Тот покачал головой, сообщил почти ласково:
;Ошибаешься, паря. Это я, как соплю, двумя пальцами. Нет., даже одним.
;Ну-ну, попробуй.
;А зачем? Делать надо.
Он потянулся ко лбу. Петька хмыкнул, с сомнением смотрел на тоненькие пальчики. Пока рука приближалась, пообещал надменно:
;Если устоишь, мы не будем тебя преследовать. Ни тебя, ни твоих детей.
;Ну-ну.
Череп треснул, как спелый арбуз. На миг ощутил себя в невесомости. Хоть и без крыльев, но парю, словно ангел. Но почему стена вырастает и возносит святую троицу? Этот вопрос мучил его недолго. Удар! И все вопросы отпали. Разом.
Очнулся от истошных криков. В поле зрения возник и исчез махонький ботинок, унеслось топанье. Петька повернул голову. Гридень рычал, насиловал бабу. Та истошно кричала, глаза лезли на лоб. Красные отпечатки на белой заднице быстро превращались в синяки. Девчушка лет пяти подбежала, застучала кулачками по спине.
;Дяденька, ;кричала она, захлебываясь слезами,;отпусти! Это моя мама!
;Пшла!
От небрежного взмаха девчушка отлетела к стене, шмякнувшись всем телом, затихла. Петька скрипнул зубами, отвернулся. По всей площади догоняли визжащих баб, на стене торопливо рубили мужиков, скидывали.
Под ногами шмыгали, метались серые комочки. Испуганно пища, они прятались во все норки. Людота,; со злым восхищением догадался Петька.; Зная, что семьей мещан не победить, применил старый испытанный способ: мышь.
Петька поднялся по стеночке. В правом боку кололо, в затылок бухали тяжелые волны, темнело в глазах. Последних мещан с яростью добивали: мужиков, женщин, детей. Кого-то насиловали, а основную массу резали, как простой скот.
Над головой, цепляясь за крыши, медленно тянулись к югу клочья облаков, пахло горелым мясом.
;Уррра-а-а!
От громового крика они взметнулись, медленно закружились по белесому с синевой небу. Люди потрясали оружием, зубы оскалены, в глазах веселая ярость. С обнаженных лезвий тягуче падали пурпурные капли, руки по локоть в крови.
Сзади подбежал Щен. Один глаз заплыл, лоб рассечен богатырским ударом. Петька скрипнул зубами. Если и была жалость к детям, то теперь от нее не осталось и следа. Убивать! Самцов, самок, детенышей –всех! Дети должны отвечать за отцов. Нет, не должны, а просто обязаны. И пускай говорят, что хотят, но делать я буду по-своему.
На стене радости поменело. Один за другим воины оглядывались, тут же подпрыгивали, как ужаленные, разворачиваясь, оглядывались в сторону леса. Наверху настала тишина. Сердце сдавило от нехорошего предчувствия. Мимо пронеслись, перебалмучивая запах смерти с пылью, горячие тела, забежали по лестнице. Только подошвы топали да звякали поножи.
Перед глазами все раскачивалось, снизу подкатывала черная блевота. Держась за загривок Щена, Петька потащился вверх по ступенькам. Их толкали, Щен рычал, прижимался теплым боком, но уже освоились, знали, что своих не трогает.
Когда поднялся, пару минут приходил в себя, отсапывался. Наконец, перед глазами прояснилось, из мутной тьмы выступили суровые лица, сжатые челюсти. Все дальние холмы почернели разновеликими пятнами. Выровнявшись в плавную линию, чернота потекла к подножию.
;Да, ребята, это уже серьезно.
;Цветочки мы уже видели, вот и ягодки подошли.
;Ух и напьемся сладкой кровушки!
;Как бы ни подавиться.
Мужики криво ухмылялись, переглядывались. Петька вздрогнул, зубы лязгнули. На миг увидел всех их разрубленными, пронзенными стрелами, в крови.
;Ты чего?; на Петьку с тревогой смотрел бородатый мужик, волосы по плечи.
;Жаль..,; с трудом расцепив челюсти, ответил Петр.
;Кого?
;Что ров не успели очистить.
;Эт да… Теперь попрут так, что не остановишь.
;А и кем останавливать? Один в поле не воин.
;Один в поле не воин, но вместе мы кое-что стоим.
Глаза провернулись, цепляясь за шероховатые веки. Петька сглотнул, сказал хрипло:
;Позовите Кремня.
Бородатый почесал выю, сказал в затруднении:
;Это можно, да только хрен пойдет.
;Почему?
;А бабу пымал с вот такенной задницей: белой упругой –оторваться не может.
Петька то и дело проваливался в темноту, голоса то истончались до писка, то гремели подобно грому. Сглотнув, он выдавил со полустоном-полурыком:
;Какие, мать перемать, бабы!? Зарубить! А быка этого –осеменителя сюда притащить. За хобот. А буде противится, по башке дать.
На Петьку смотрели с восхищением и ужасом, наконец, гонец попятился, скрылся из виду. Буквально через десять минут послышался шум, он приблизился, вычленился рев:
;Меня бить, тащить!? Меня!!? Твари! Шакалы трусливые! Только развяжите! Враз бошки посдергиваю! Твари!
Пред Петькой предстал здоровенный мужик. Он дергался, скрежетал зубами. Багровое от натуги лицо пыхало гневом. Глаза налились кровью, перли из орбит, как дрожжевое тесто. Веревки впились в разбухшие мышцы, сухо трещали.
Гридни посмеивались, но держали крепко. Сзади семенил заморыш. Весь обвешанный оружием он то и дело спотыкался, наступал на полы длинной как халат кольчуги, гнусаво попискивал:
;Кремень Севастьяныч, ну, полноте вам. Рази ж мы виноваты? Мы б с удовольствием оставили вас там и при необходимости б помогли, но…
;А кто тогда? Кто приказал!? Черномлык погиб, князь пропал –теперь я главный! Кто!?
Гнусавый помялся, умоляюще посмотрел на Петьку. Криво усмехнувшись, тот перевел взгляд на буяна.
;Ну, я.
Кремень раздулся, как пиявка, пару секунд с ненавистью пожирал глазами. Взгляд сместился на Щена. Тот с интересом рассматривал прореху в портках, с шумом облизывался. Кремень враз протрезвел, сдулся, словно ткнули шилом. Щен медленно подошел. Шумно обнюхав лытку, он поднял голову, посмотрел в глаза долгим взглядом.
;А что случилось? ;голос враз охрип.
Кремень попытался отступить, но держали крепко. Потом скажут сволочи, что для его же блага старались. Мол, край близко –недолго и сверзиться.
Петька шагнул в сторону, открывая вид над на надвигающееся воинство.
;Твою!.. Быстрее развяжите меня! Да быстрее же!; узлы взрезали. В посиневшие руки хлынула кровь. Кремень заскрипел зубами, торопливо растирал оттиски веревок.; Вороны! Что ж сразу не сказали?
;Ты занят был сильно. Слышать ничего не желал.
;Аа,; Кремень досадливо отмахнулся. Бросив быстрый взгляд по сторонам, на приближающееся войско, рявкнул.; Две сотни  копейщиков ко рву, три –лучников, четыре сотни мечников по две сотни с каждого фланга.
Все сразу засуетились, забегали, забряцало оружие.
…Не дожидаясь сбора, Кремень вывел отряд в сто мечей за ворота. Копыта жирно чвыркали, выдавливали черно-красное. Кони фыркали, осторожно ступали меж трупов, шарахались от стонущих тел. В небе кружило воронье, да и не только в небе. То тут, то там на трупах сидели здоровенные как волки вороны, провожали чужаков какими-то странными взглядами. И не сказать, что враждебными, но и дружеского маловато. Смотрят так, словно скоро и на нас так же будут сидеть, и к нашим черепам будут примериваться. Внутри тягостно занылоПетька 
Сверху донесся крик:
;Кремнюша!
Кремень дернулся от оскорбления, задрал голову. Перегнувшись через парапет, Людота указывал перстом на войско. Кремень скрипнул зубами, спросил с неудовольствием:
;Чего тебе, старый?
;Там половина рас****яев.
Едва ли на секунду задумавшись, Кремень выдал распоряжение:
;Грузить телеги продовольствием: окорока копченые, колбасы и все прочее, что позапашистее!
Пара воинов с грохотом столкнулась, со всех ног бросились выполнять приказ.
Буквально через десять минут проход перекрыли, ощетинились копьями, как ежи. За спинами копейщиков торопливо набрасывали тетивы лучники, проверяли стрелы. Петька с Щеном стояли по правую сторону. Из города тянулись в два ряда телеги, поскрипывали. Щен, как только увидел их, так и не отрывал взгляда, шумно облизывался. Воины хмуро косились, ворчали:
;Самим жрать нечего, а они добро переводят.
;Нехай берут, Мякита. Дай бог одолеть ворога, а там и ихнее отоварим.
;Эх.,; первый безнадежно отмахнулся.; У голытьбы что взять? Задницы ихние разве что.
;И то дело. Глядишь, куда-нибудь да приспособим.
;Хо-хо! Я даже знаю куда, а то злой, как собака!
Оба выразительно посмотрели на Кремня, рядом заржали во всю ивановскую.
Постепенно смешки стихли, слышалось лишь фырканье коней да надсадное дыхание. Многим не хватало воздуха, развязывали шнурки до кольчуг.
Солнце перевалило через зенит, жарило во всю мочь. Пот струился градом, выедал глаза, шипел на железе. Далекий гул постепенно приблизился, разделился на отдельные удары. Мощные, земля вздрагивала, лязгало железо. А потом опять гул. В резонанс они что ли впадают,; вяло подумал Петька.
Кремень приставил руку козырьком. Смотрел, смотрел, затем сообщил с удовлетворением:
;Рас****яи.
Воины почтительно сопели, ждали продолжения, но Кремень молчал, придирчиво изучал разношерстное воинство. Рас****яи перли с дубинами. Они то и дело останавливались, зачем-то нагибались, то в бок шли, а то и вовсе разворачивались. Правда, особо отставать   не давали. Кому пендаля, кому подзатыльник, а самых непонятливых копьем бодрили. Воины хмуро смотрели, в глазах непонимание. Наконец, самый смелый напомнил дрожащим голосом:
;Ааа., много?
;Кого?
;Ну, этих…
Кремень смерил молодого гридня с ног до головы. Тот покраснел, выдавил:
;Этих.., рас****яев...
;Гм… Достаточно, чтоб ров из берегов вышел. Но мы бережно относимся к редким сортам рыб, поэтому сохраним  их, а также прочую живность.
Напряжение нарастало. Воздух вибрировал от грохота. Рядом что-то орал Кремень. Петька  вслушивался, но не видел ничего кроме багрового лица, выпученных глаз да вздутых жил на бычьей шее. Наконец, горе-вояки увидели ясную цель, да еще когда копье рядом с задницей… Нет, скорее всего копье подействовало. Вон как бегут… Любо-дорого поглядеть. Только пятки мелькают да еще оглядываются, добавки, видать, спрашивают.
Когда рас****яи приблизились на два полета стрелы, Кремень резко опустил руку. В грохот копыт вплелось ржание с мычанием, свист, щелканье бичей. По настилам через ров пронеслось наперегонки с лошадьми стадо коров. Не прямо на рас****яев, а несколько наискосок. Телеги тяжело подпрыгивали на кочках, колеса трещали. Доверху груженные снедью они источали такой запах, что кишка кишке войну объявляла чрез трубадуров.
Рас****яи остановились, как вкопанные, распахнули варежки. Челюсти отвисли до колен, слюни хлестанули таким водопадом, что не всякая плотина удержит. Когда последняя телега вильнула задом и понеслась к лесу, рас****яи побросали дубины, с криками бросились следом. Им орали вдогонку, трясли оружием, выплевывали угрозы, но что совой о пень, что пнем о сову. А совсем сове нехорошо стало, когда из леса показались отряды кукушек. Если съестное стадо их лишь разделило, то лавина рас****яев смяла и разметала, как ураган иссохшие листья.
Рядом свистели, визжали, подкидывали в воздух булавы с топорами. У кого ручки по слабже, а может, зрение подводит, метали в небо боевые рукавички вперемешку с шапками. Воины счастливо смеялись, обнимались, но длилось это недолго. Постепенно накал начал спадать. А когда разрозненные отряды стянуло в единый кулак и вновь задрожала земля под ногами, улыбки потускнели.
;Ну, все, ребята: последний бой настал.
Челюсти сжаты. Воины обнимались, негромко звякали доспехи.
;Не все выйдут из него,; тяжело вздохнул старый массивный, как скала, ветеран.
А молодой безусый воин с восторженными глазами вскричал:
;Зато все вместе попируем!
;Где?
;В вирии! Где ж еще!?
Кривые улыбки были ему ответом да еще мрачное:
;Попируем. А как же. Да не мы одни.
Шершавые ладони сжались на рукоятях секир, палашей. Угрюмые лица, тела подались навстречу ревущей лавине, в глазах странное нетерпение.
Три, два, один, удар!!! Петьку отшвырнуло, вокруг завертелось копытами, лошажьими мордами, свирепыми лицами. Топоры, шлемы, мечи, кольчуги, кровь веером, соленое на губах –и все это в каком-то вакууме.
Рубанул одного, второго, третьего. И тут словно прорвало. Со всех сторон поперли озверелые хари и все на него. Огрели по голове, хотя добавки вовсе не просил. Разве что  по принципу "клин клином". Петька отразил удары, прислушался. Звенит. Только где звенит: снаружи или просто в голове –не понятно.
Удар секиры пришелся на щит, но и то едва плечо ни выбил. Петька выматерился, развалил нахала от шеи до пояса, но даже хруста не услышал. Значит, что-то в голове.
Солнце медленно переползало на заслуженный отдых, когда давление малость ослабло. Внутри скрипело, хрипело, грюкало, ноги как чугунные колоды, а руки оттянуло до земли. Петька хрипло дышал, тупо смотрел на темную массу, что медленно отползала.
Ощетинившись копьями, они стояли по щиколотку в крови, тяжелыми взглядами провожали ворога. По бокам просто кипело, в розовой мути мелькали серебристые тела, части рук, ног, обезображенные головы. У кого глаза выпучены в смертном ужасе, у кого и вовсе их нету.
;Чего это они?
Петька вздрогнул, оглянулся. На него смотрел молодой воин. Только теперь без шлема, волосы с левой стороны слиплись, вся щека в запекшейся крови, вместо уха забитая кровью морская раковина.
;Испугались, видать.
;Кого?
Петька сделал большие глаза, сказал со значением:
;Тебя.., наверное.
Парень приободрился, глянул вокруг орлом. И в это время потемнело, как кнутом, хлестнул ветер. Петька задрал голову, в груди похолодело. Стремительно пожирая голубое, выплескивалась из-за горизонта чернота. В ней что-то слабенько поблескивало. Но это только на расстоянии.
Задевая деревья, над головой трещали антрацитовые горы. Щен жался к ноге, повизгивал, жалобно косился на ослепительно толстые разломы. Каждый раз, когда ветвистое ущелье рассекало горы, грохотало так, что вбивало в землю. Во всяком случае в нее же спрятаться хотелось, вжаться, заползти, как червь, в какую –никакую, но норку, отсидеться.
За лесом сразу в трех местах тучи заклубились, пошли по спирали, потянулись тонкими дрожащими хоботками к земле. То на вершинки натыкались, отскакивали, то по сторонам носопырку совали. Наконец, нащупали, сразу разошлись раструбами. Колыхнувшись по кругу, словно гончие, ринулись с трех сторон на Град.
;Кто говорил, что звиздец пришел? Ты, Хлястик?
;Ну, я.
;Ошибся ты. Не пришел он –прилетел. К тому же не один, с товарищами.
;Хорошо, что встреча близких друзей, а не студенческая попойка.
;Что?
Петька смутился, пожал плечами.
;Говорю, что три богатыря все ж таки лучше, чем сотня простых воинов. 
;Ну-ну, с ними еще справиться надо.
Молодой отмахнулся, заверил срывающимся голосом:
;Раз плюнуть! С ветром, да не совладать!? Мы сами, если чо, таких ветров напустим, что у любого нюх своротит. Попрет, куда глаза глядят.
Мужики не отвечали на детские выпады. Посмеиваясь, они внимательно следили за вихляющей походкой вихрей. Странно, но ворога не трогали, зато с корнем вырывали деревья, выпахивали целые пласты земли. Один из вихрей задел по дороге озерцо, вмиг заблестел, оставив после себя илистую впадину. Дальше двигался солидно, покачивая раздутыми боками, аки корова стельная.
Когда приблизились на два полета стрелы, вой переплавился в рев и грохот. Волосы трещали, пытаясь улететь. Хорошо тем, у кого подшлемная лямка сохранилась. А остальным каково? Если вражину напугаешь до смерти, еще куда ни шло, а если друга и соратника? Поляжет в бою –тогда ладно. А если нет? Будешь остаток жизни заикания слушать. Ворог уже дом спалил, стариков посек, жену обрюхатил, а ты все еще сигнал тревоги понять пытаешься.
Смерчи подошли вплотную ко рву, один сунулся было к проходу, но передумал, вильнул налево. Настоящий мужик. Смерч собирал трупы, оружие, вырывал и носил по кругу траву. Охватив Град по короткой дуге, смерчи на миг замерли. Нет, они все еще вертелись, взбаламучивая чернь над головой, но с подозрительным каким-то спокойствием.
Сзади застыли рас****яи, аморфы, бессмертные, кукушки, виднелись неустрашимые, мещане. Все чего-то ждали.
Хиляк придержал левым локтем меч, торопливо вытерев потную руку, заметил сипло:
;Чую., пахнет.. жареным…
;Чем?
;Задницами нашими жареными.
;Хорошо, если задницами.
;Что ж хорошего?
;Хоть что-то, но останется.
Рядом хмуро усмехались, следили за вихрями. А те знай себе крутятся да шибче все, шибче. Вдруг внутри полыхнуло, с треском разодрав стенки, изнутри выступило три огненных великана. От жара трещали волосы, полуослепшие мужики пятились, закрывались руками. Великаны грохочуще захохотали, протянули огромные ладони. Одежда вспыхивала, доспехи наливались бардовым. Мужики с криками падали, катались, сбивая пламя. Великаны с хохотом хватали их, в розовой кайме только и успевало просветиться что-то темное, как огненные пальцы смыкались, разбрызгивая ярко-алое. Шипело, пахло кровяной колбасой.
Щен предостерегающе зарычал, шерсть на загривке встала дыбом. Одной рукой Петька закрывался от нестерпимого жара, а второй оттаскивал излишне смелого пса.
Великаны словно нарочно вступили в ров, погрузились до колен. Зашипело, взвились столбы пара, забурлило. Мужики приостановились, неверяще смотрели. Но когда белые лапти поплыли кверху пузом и запахло ухой, все поняли: звиздец.
Не успели великаны отойти, как следом полетели вязанки хвороста, с гиканьем прыгали рас****яи, с тяжелым хрустом уминали хворост неустрашимые.
;Отступа-а-а!... Хыгыррр…
Метко пущенная стрела пробила горло Кремня. Тот захрипел, ухватился за шею, меж пальцев струилась кровь. Кремень покачнулся, рухнул навзничь. Несколько раз  дернувшись, он застыл, уставился в черное небо невидящим взором.
Пока воины неверяще смотрели, свистнули стрелы. Передние ряды утыкало, как ежиков. Пока опомнились, пока схватились за оружие, половину посекли. Остатки встали спиной к спине, зазвенело оружие. Никто не пытался отступить да и некуда. Врата закрыли, со стены на осаждавших уже кидали бревна, лили кипящую смолу, выкрикивали оскорбления.
Рядом орали, лязгало железо, во все стороны плескало кровью, отлетали конечности. Петька краем глаза следил за великанами. Те постояли, словно в раздумьях, двинулись к Граду. Двое прошли стену, словно раскаленные ножи сквозь масло, а третий в пять шагов достиг ворот. Огромная ножища описала шипящую дугу, брызнули щепки размером с бревна. Петька отбил удар секиры, выдохнул сдавленно:
;Щен!;тот оглянулся, из пасти стекали струи крови.; Помоги!
Пес поймал его взгляд, в два хлопка взвился в воздух, порхнул через стену.  Едва перелетев, сложил крылья, рухнул камнем. Великан как раз наклонился, обнажил загривок. Видать, ухватить кого-то восхотел, гад раскаленный. А Щен тут как тут, вцепился когтищами, да и зубы не зря выросли.
От громового рева дрогнули коленки, со стены посыпались камни, кричащие фигурки с растопыренными конечностями. Великан разогнулся, попытался достать, но не тут-то было. Щен стиснул челюсти, мотнул башкой из стороны в сторону. Великан замер, на полурыке растекся огненной каплей. Взревев от ярости, его товарищи бросились на помощь, камни брызнули во все стороны. Из стены вывалились, обрушились целые пласты, с тяжелым грохотом засыпали подножие. Взметнулась пыль, клубы разошлись, завернулись серым мессивом. Однако, Щен ускользнул, на излете полоснул зубищами по руке. Великан заревел, белая кровь брызнула слепящим потоком. С негромким треском контур тела развалился, словно выдернули центральную нить. По земле растеклась огненная лужа, с шипением провалилась в щели, впиталась в поры.               
 Последний вытаращил глаза, попятился. Рядом свистели, улюлюкали, но гигант не обращал внимания на мелюзгу, с предельным вниманием следил за полетом пса. А тот резко развернулся, распахнув пасть, шел на бреющем.
Гигант увернулся, тяжело побежал через войско. Крики, из-под ног чвыркало, хрустело. С шипением взвивались струйки пара.
Крики ужаса, страха и боли с одной стороны, а со второй издевательский хохот:
;Испугались! Щеночка нашего, песика испугались!
Зазвенело оружие, подгоняемые неустрашимыми, рас****яи с руганью кинулись вперед. На лицах стыд: все таки их десять к одному –решимость отомстить, растоптать.
;Ага, щас! Поздно взялись боржоми пить, пора деревянный макинтош заказывать! Один на всех: мы за ценой не постоим. Пусть за наш мало дадут, но мы уж постараемся: в крайнем случае знатные поминки справим.
Теперь сила пошла на силу, но все ж таки их было больше. Нас теснили, отжимали к стене. От лязга глохло в ушах, всюду багровые лица, выпученные глаза, зубовный скрежет.
;Врешь, не возьмешь! Держитесь, братцы, правда на нашей стороне.
Петька вертелся, как угорь, Щен бросался из стороны в сторону, очищал пространство, но это на отдельном участке, а в общем просто закидывали трупами. Под ногами скользко, склизкая рукоять пыталась выпасть. Немеющие пальцы еле удерживали, с каждым взмахом меч становился тяжелее. Ноги гудели, с неохотой сдвигались. Петька шатался от собственных замахом, с каждым разом ощущая себя все могутнее и могутнее, только уставшим слегонца. 
Петька покосился направо, налево. Воины таяли, как снег на солнцепеке, падали спелыми колосьями. Два пролома пока еще удерживали, а в третьем отбивались бабы со стариками. Скрипнув зубами, Петька начал пробиваться в ту сторону, сразу получил молотом промеж ушей, зубы лязгнули. Во рту онемело, стало солоно и больно. Он отмахивался в кромешной тьме, а когда очухался, в проход со злорадным ревом вливались бешеные лица, торопливо рубили во все стороны.
От защитников осталась буквально горстка. Их прижали к воротам и стоило их открыть… Внутри тоскливо заледенело. Петька рубил, колол, откидывал, чтоб не завалило, трупы, но понимал, что рано или поздно это кончится. Просто кончится, ибо печалиться будет некому.
…;Урра!!!
С громовым ревом в левый фланг врага врубился отряд латников. Щиты до подбородка, копья с булатными наконечниками толщиной в руку. Стальной клин пронесся, сея смерть, расколол нападающих на две части. Треть неуязвимых обернулась, с гневными криками кинулись назад. Громадные дубины из цельных стволов молодых дубов со свистом вращались, лопотал воздух. Когда приблизились, выбивали всадников, словно дети мячик. Под аккомпанемент густого звона те вылетали, только доспехи со щитами в разные стороны.
Неуязвимые постепенно вошли в раж, а тут еще и рас****яи копья похватали. Крики, звон, хрипы, кровавые булькания. Сраженные падали под ноги, до половины погружались в грязь вперемешку с кровью. Хрипы, стоны, конское ржание с криками резали по сердцу. Петька скрипел зубами, но и от ворот не отойти. Кого там отойти, моргать и то с осторожностью надо. Только зевнешь, моргать станет нечем. Не то, что веки обрежут, а так сказать подосновы лишишься.
И в тот момент, когда помощь окружили, готовились закидать дротиками, раскручивали цепы, тяжелые пращи, засвистело, заулюлюкало.
;Цоб-цобеее!!! Фьиить!!
С диким посвистом из-за леса выметнулись звероватые воины в аргамаках. Лошадки маленькие, лохматые, но перебирали копытами так, что ног не видно. Сталь свистела, ею вертели над головой с такой скоростью, что сливалась в сплошные полосы.
Они врубились с ходу, посекли, похватали на арканы.
;Ааа!
Только пятки мелькали, да бухали в грязь тела. Большей частью целые, но треть точно петь не сможет. Да  пожалуй, и танцевать вряд ли.
Неустрашимые завертелись, как вьюны на сковородках. Но духовка  на то и духовка, что с какого бока ни повернись, а говно все одно вариться будет. В общем попали они меж молотом и наковальней.
;Давай!; взревел Петька. ;Круши, ломай! Не дай тварям уйти! Усех под нож пустим!
Воины заревели, пошли махать топорами, секирами. В общем кто чем мог, однако, результат был. Шагу нельзя было сделать, чтобы не наступить на павшего. Везде кровь, стонут раненые, хватают за ноги. Петька подобрал уже третью секиру, а щиты и вовсе не считал, откидывал, когда превращались в лохмоть обгрызенную.
В Град вражины уже не въезжали. В процессе битвы Петька отодвинулся от ворот, но краем глаза наблюдал. Наоборот, сильно потрепанные они пятились, с надеждой оглядывались на своих. Видя, что помощи не дождаться, разворачивались, бросались в бой, но как правило, падали, сраженные стрелами в спины, заваленные камнями. Кому-то везло меньше: попадали под струи смолы. Но хозяйственные горожане зря материал не расходовали, к тому же день дождливый. В общем вспыхивали, катались по земле с дикими криками, разбрасывая искры. Но тем не освещали десятка на два шагов.
;И то любо,; прогудел здоровенный степняк. ;Дерево на вес золота, а людишек много.
Петька отразил удар дротика, что целил степняку в грудь, выдохнул:
;Шутишь? У нас его хоть жопой ешь.
;Так то у вас.
Петька присмотрелся, в облике степняка: высокие скулы, тяжелая челюсть, острые глаза –проступили знакомые черты. Взгляд степняка скользнул за спину, глаза расширились, рот только раскрылся для крика, как оглушительно дзинькнуло. В спину толкнуло, Петька отпрыгнул, развернулся всем корпусом. В полуметре оседал в грязь закованный в сталь воин. Метко брошенная секира пробила, вогнув по краям, нагрудный панцирь, погрузилась острием на треть. Петька отыскал взглядом виновника. Посреди битвы в окружении обороняющихся товарищей стоял настоящий великан, в глазах растерянность. Петька скрипнул зубами, широко размахнувшись своей секирой, выдохнул:
;Ну, лови.. мысль! Что хрипишь? Иль не телепат? Прости. Ошибся.
Петька подхватил воина под мышки, едва ни выронил: тот оказался на диво тяжел. А тут еще степняк крутится, лезет.
;Пшел!
;Разреши помогу.
;Не надо,;сквозь зубы процедил Петька,; сам.
;Да ладно тебе, я ж не жид, мзду не беру.
;Так он и есть этот самый.. жид. Наверное.
;Зато мужик хороший.
Пот заливал глаза, пальцы разгибались. Петька тряхнул башкой, выдохнул сдавленно:
;Ладно, давай.
Только дотащили до пролома, как земля под ногами заходила ходуном, вспучилась в трех полетах стрелы от стены. Огромные с сарай комья выдавливало, раскатывало по сторонам, изнутри выметнулось пламя.
От трубно-скрежещущего рева внутренности заледенели, а ноги ослабли. Петька медленно поднял голову. Расталкивая камни, из дыры один за другим вылезали красные звери. Бошки размером с сарай, такие же квадратные. Надбровные дуги нависают тяжелыми уступами, глазки маленькие, горят лютой злобой.
Первый вылез, встряхнулся, повел башкой по сторонам. Петька вздрогнул, встретившись со зверем взглядом. Тот повел мордой, подергал ноздрями. Степняк сообщил похоронным голосом:
;Ну, все, ребята, кранты нам.
;Да, ;согласился Петька.; С такими консенсус не найдешь.
;Чего?
Петька покосился, пробормотал:
;Валить надо отседова.
Они подхватили иудея под руки, поволокли к стене. За спиной взревело, бухнуло раз, второй, третий. С каждым разом землю встряхивало все сильнее, во внутренностях холодело все больше. Петька физически ощущал, как смыкаются на затылке челюсти. И хотя прекрасно понимал, что если сомкнутся, то поместится весь, но почему-то представлялось именно так.
;Быстрее, быстрее! Потом спать будешь.
;Уснешь тут,; буркнул степняк, но наддал.
Их обгонял народ: мужики, вопящие бабы. Они ныряли в двери, утаскивали детей. Грюкали засовы, закрывались ставни. Петька скрипел зубами, молча тащил. Зато степняк не выдержал, в сердцах сплюнул:
;Куда прут, куда прут? Зверям все одно: что домики, что кротовьи кучки. Раздавят и суслил пискнуть не успеет. Одним словом: пернатые.
Петька дернулся, огрызнулся:
;На своих посмотри.
;Наши в бой не ходят.
;У нас тоже не больно жаждут. Получилось так.
;Гм. Это как?  "Хотели же лучше, а получилось, как случилось",; так что ли?
 Да и не пускаем ворога столь близко.
Петька засопел, потащил молча. Только дотянули до поворота, как сзади бухнуло, раздраженно заревело, в спину пахнуло жарким смрадом. Звери тупо ломились в пролом, но тот слишком узок, а лапки маленькие, как у тушканчика. Хотя это, конечно, в сравнении. Сам зверь высовывается из-за стены по плечи, а когти как ножи. Звери повертелись. Удар! Над стеной мелькнул зеленый кончик, вместе с ним вылетел кусок кладки с собачью будку, тряхнув соседний дом, осыпался комьями.
Зверь высунулся по грудь, подпрыгивал, цеплялся лапками, но пока никак. Захлопали крылья, прогнав тучу пыли, на камни упал Щен. В это же время дрогнула земля, Петька вскинул голову. За пару кварталов над крышами взметнулась пыль, торжествующе закричали. В ответ заорали с яростью и гневом, зазвенело оружие.
;Задержи, во что бы то ни стало задержи!
Щен помахал хвостом, подпрыгнул, в два хлопка унесся за стену. Тут из-за поворота выдавило толпу гридней. Вместе с ними лязг, ругань, запах пота. На гридрней наседало с дюжину неустрашимых. Огромные полуголые, в набедренных повязках. И хоть было гридней раза в два больше, но каменные секиры со страшной силой вздымались и опускались, вздымались и опускались. Звон, треск, хруст. Щиты разлетались белой щепой, гридни падали, обливаясь кровью.
Косари смерти..,; подумал Петька с холодком, ;но мы же не сорняки.
;А это как посмотреть.
Петька вздрогнул, обругал себя последними словами. Вертя башкой в поисках отхода, проворчал нехотя:
;И сорнякам жить хочется.
;Садовник думает иначе.
;Ящер с ним, ;Петька похлопал по бедру, где болтался меч.; Без головы много не надумаешь. Не мыслится, понимаешь.
;Ага. ;степняк криво усмехнулся.; Скоро и мы того.
;С чего бы это?; Петька бросал цепкие взгляды по сторонам. Везде двери, двери. Проход только один да и то вдоль улицы в другую сторону. ;Пошли.
;Куда?
;Как "куда"? Аа.. ящер вас забери!
Из-за поворота выбежали шесть рас****яев. Красные потные, в легких сипит, хрипит, булькает, но палицы держат цепко.
Петька скрипнул зубами, за спиной дверь в подвал. Распахнув пинком, рявкнул:
;Вниз!
;А ты?
;Вниз, я сказал!
За спиной засопело, прошуршало, грюкнуло. Но звука засова не услышал.
Бухнуло, с грохотом обрушилась середина дома, накрыла рас****яев пыльной волной. Через пролом шагнул огненный великан. Дохнуло таким жаром, что затрещали волосы, запахло паленым. Добив гридней, неустрашимые не спешили нападать. Твари трусливые.
Петька подергал ручку, но дверь то ли заклинило, то ли еще что.
;Ну, и ладно,; скрипнув зубами, подумал Петька,; ну и хорошо. Хоть они.
Не спуская взгляда с великана, Петька медленно, медленно двинулся вдоль стеночки. Шагах в пяти вместо окна дыра, можно попытаться ускользнуть. Великан повертел башкой, глаза вспыхнули радостным пурпуром.
;Вот ты где! А я искал тебя.
;Зачем?
;Поздороваться.
Великан протянул руку. Петька махнул мечом.
;Да пошел ты! Буду я еще первому встречному руку подавать.
Меч рассек солнечную плоть, из разреза брызнуло червонным золотом.
;Аррра!!!
Взревев от оскорбления, великан выбросил перед собой кулак. Видя, что он медленный, как вековая черепаха, Петька чуть сдвинулся и едва ни поплатился за самонадеятельность. Огненный шар с шипением пронесся у щеки. Петька отшатнулся, покатился кубарем. Левая щека горела, словно оступился в бане у раскаленной каменки, глаз ослеп.
…Великан грохочуще смеялся, наступал. Он выбрасывал вперед кулаки, с костяшек срывались сгустки рыжего пламени, с гулом неслись в лицо. Воздух шипел, сгорая. Петр едва успевал отпрыгивать, пятился задом. Под ногами булыжная мостовая. Он то и дело спотыкался о трупы, сапоги по щиколотку утопали в крови, хлюпало.
Раскаленные шматки шлепались, словно в грязь. Та разлеталась красными брызгами, пыхало жаром. Сдавленно ругаясь, Петр сжимал меч так, что пальцы вминались, словно в мокрую глину. Глаза  не отпускали великана. На заднем фоне полыхали палаты. Двое таких же гигантов с хохотом гонялись за людьми. Мостовая тряслась, брякали стекла. Уши сворачивались в трубочку, сердце сжималось от отчаянных криков раздавленных, заживо сгорающих. Пахло сладковато-горелым.
В спину ткнулось. Петр сдвинулся вправо, влево, покосился –стена. Сделав два шага, великан надвинулся, закрывая обзор. Волосы затрещали, кожа на лице скворчала, нос и вовсе облупился, как бы ни обуглился. Веки сухо шуршали по глазным яблокам, там сразу зажгло, Петька смотрел, словно через слюду.
В трех полетах стрелы Щен загрыз последнего ящера, развернулся. Глаза у пса вспыхнули, крылья изменили наклон. Как у летучей мыши, только огромные и золотистые они хлопнули раз, другой, Щен начал вырастать в размерах.
Огневик осклабился, багровые губы раздвинулись, обнажив полыхающие с палец клыки.
;Что, козявка, бежишь? А зачем? От меня еще никто не уходил.
Он метнул огонь. Петр отпрыгнул, покатился кубарем. Носки сапог задымились, Петр вскочил, процедил с ненавистью:
;Прям Ромарио Огро.
;Что бяшешь, смертный?; Петр сплюнул белый комочек, смотрел с ненавистью. Сине-розовые как окалина брови сдвинулись, Огневик проревел пламенем.; Твой час настал, отправляйся в Ад.
Огневик раздулся, только начал разводить лапы, как на него обрушился Щен. Могучие челюсти сомкнулись на затылке. Хрупнуло, во все стороны брызнуло белое. Лапы дрогнули, опустились. Вслед за ним стекло и все тело, расплылось белой лужей. Последняя багровела на глазах, над ней вздымался накаленный воздух, разлетался, от взмаха крыльев завивался в жгуты.
Приземлившись шагах в десяти, Щен подбежал, складывая крылья. Петр потрепал его по холке. Глядя на остывающую с треском каменную лужу, сказал печально:
;Хоть надежды нет, но бороться надо. Пока теплится последняя, гм., капля.
Взобравшись на Щена, Петька кивнул в сторону ворот. Там то затихали, то вновь лязгало железо, взвивалась ругань, хряск да стоны. В проломе стены виднелись оскаленные морды, мелькали, с оглушительным лязгом сталкивались секиры, мечи, гудели щиты под ударами булавы. Защитники таяли, как сахар в кипятке.
;Давай, Щен, давай. Еще чуть-чуть.
Доверчиво улыбнувшись, пес присел для прыжка. И тут справа что-то зашевелилось. Куча трупов. Из-под низу весь перепачканный в крови выполз лысый старикашка. Борода красным клинышком, халат со звездами непонятно сине-бурого цвета, рукав оторван.
При виде Петьки лицо исказилось злобной радостью. Колдуна затрясло, он задвигал руками, губы шевелились, явно вышептывая заклятия.
;Щен,; заорал Петька не своим голосом,; быстрее! Этот гад сейчас что-то колданет!
Пес взлетел без разбега, почти прыгнул, обрушился сверху. Но за мгновение до этого в глазах мага вспыхнуло злорадство, губы искривились ненавистью. Он шевельнул кривыми, как когти пальцами, на Петьку обрушилась тьма, в ушах ударил гонг.

…Пальцы немели, но Петр сжимал горло проклятого колдуна, давил изо всех сил. Тот хрипел, сипел, слабо дергался. В ушах грохотали водопады, постепенно затихали, сквозь все это проступали голоса. Кто-то сказал с завистью:
;Смотри, как его колбасит. Как думаешь, Колян, чем этот хмырь обкололся? Ханкой?
;Н-нет., вряд ли,; в сиплом голосе колебание.; Тебя так от герика торкало.
Петр проморгался, отдернув руки от горла посиневшего Леся, дико оглянулся через плечо. Из тьмы проступали обшарпанные стены, виден кирпич в неровных выемках отпавшей штукатурки. На фоне шумного шоссе стояли два парня. Худые, одежда как на пугалах, щеки запавшие, под глазами трагическая синева.
;Слышь, братан,; спросил с блатным оканьем невысокий тип в кожаном жилете,; ты дозу где брал? Недалеко, видать? Скинь хазу, а то влом переть на другой конец города.
;Иди к черту, ;прохрипел Петька, цепляясь за стену.
;Гм.,; озадаченно издал хмырь и покосился на напарника.; Такого бегунка мы не знаем. Где искать то?
;Прямо.
;А поточнее.
;Там подскажут, ты, главное, не сворачивай.
За спиной что-то пробурчало, но Петька не слушал. Метрах в семи бился головой о железную дверь Руслан. Петр морщился, каждый раз в затылке отдавалось, словно лупили кувалдой. Петька дотащился до богомольца, тряхнул за плечи. Тот прорычал что-то, дернул плечом, но Петька хоть сам с ног падал, но не отпускал. Тряхнул раз, другой, зубы у Руслана лязгнули, в глазах появилось осмысленное выражение, брови приподнялись. Руслан посмотрел вправо, медленно повернул голову налево, оглянулся. За спиной зашевелился Лесь, закашлялся. Перевернувшись на живот, подтянул под себя конечности. Встав на карачки, помотал башкой, прохрипел:
;Где мы?
Из синюшного лицо медленно-медленно переходило в багровый, но не все, а пятнами. В светлом прямоугольнике, что оказался выходом из тупика, проносились машины, прошла парочка, следом –сгорбленный длинноволосый парень.
Петька смотрел на все это исподлобья, потом буркнул:
;В аду.
Руслан покачал головой, сообщил с кривой усмешкой:
;Ну, тебе-то это не грозит.
Петр хлопал глазами, тупо смотрел на друга. Лесь поковырял носком грязь, нагнулся. Повертев что-то в руках, хмыкнул:
;Это вряд ли.
Он помахал желтой в пятнах грязи бумажкой.
;Что это?
Петр с Русланом подошли ближе. Петька взял бумажку, медленно прочитал:
;Чековый вексель. На сумму "Три триллиона долларов". "Сити-групп".
Петька поднял взгляд. На него таращились. В их глазах увидел себя, такого же ошарашенного. Тряхнув головой, Руслан облизал пересохшие губы, с жадностью уставился на бумажку.
;Теперь я умею управлять,; голос дрогнул, Руслан добавил медленно.; Если это правда, если только это не твоя очередная шутка,; в голосе прозвучала угроза, Лесь замахал лапками.; Тогда я создам Великий Исламский Каганат.
В груди застучало, кровь пронеслась по жилам ревущим потоком.
;А я,; Петька задохнулся, но потом справился с собой,; я осуществлю сокровенную мечту русского народа.
;Это какую?; ядовито поинтересовался Лесь.; Сидя на печи, жрать калачи?
;Молчи, жидяра! Тебе бы только охаять! Во время революции вывезли все золото до крупицы и до сих пор доите. Но отныне этого не будет!; Петька скрежетнул зубами, помахал пальцем ; Я подниму Россию из руин да так, что весь мир содрогнется.
;А я, а я!; Лесь подпрыгнул, глаза сияли, как елочные игрушки.; Теперь ничто не помешает сделать мой маленький Израиль всемирной империей. Наконец-то, нас перестанут убивать всякие там гитлеры и пиночеты. Отныне мы будем править.
Трое друзей учащенно дышали, грудные клетки распирало от гигантских масштабов. Они смотрели друг на друга, глаза сияли. Петр внезапно хмыкнул, отвел взгляд. Лесь вскинул брови.
;Ты чего?
;Да так,; неопределенно ответил Петька.
;В смысле?
Петр пожал плечами, пояснил с кривой улыбкой:
;Мир то один. Боюсь, что на всех не хватит.
Руслан несколько секунд смотрел, потом смущенно кашлянул, отвернулся. Лесь переводил непонимающий взгляд с одного на другого, потом помрачнел, опустил глаза. Но не прошло и десяти секунд, как он подпрыгнул, заорал:
;Знаю, знаю!
Парни поморщились, Петр поинтересовался подозрительно:
;Что?
Лесь выдержал паузу, спросил таинственно:
;А зачем нам создавать что-то отдельное?
Петр нахмурился, переглянулся с Русланом, затем оба посмотрели на Леся. Тот прямо искрился, словно бенгальский огонек. И кажется, Петька начал понимать, почему.