Чай без сахара

         Это случилось 15 сентября 1985 года. Случилось то, что по прошествии трёх месяцев я снова сел писать. Благо ручку я искал недолго, всего лишь пару раз махнув веником под диваном. Вдохновения никакого, одна злость, но пишу. Встретил сегодня друга, старого давнишнего друга, может, по прошествии времени его и другом уже трудно назвать, но товарища, с которым можно вспомнить, можно поговорить. Но о чём говорить? Сам я молодой литератор, руковожу соответствующим кружком, соответственно в газете. Но вдохновения никакого. Друг пришёл, мне и вспомнилось, ведь как писал, как начинал. Злость пришла, что и меня быт заедать начал.
Ну да всё ни к этому, вы уж извините, вдохновения то никакого. Дал другу рыбки сушённой, я ведь в природе понимаю, люблю порыбачить с удочкой, в лесу грибочки, ягодки пособирать, птиц послушать, а тут, как на грех, к рыбке ни пива, ни кваса, ни вина золотого.
                Жил был старик
                Со своею старухой
                У самого синего моря.
                Было вино золотое,
                Стало вино злое.
Пошёл я с другом в пивбар. Два пивбара оказались закрытыми по неизвестной причине, бутылочного пива нигде не оказалось, а в третьем пивбаре стояла очередь, которую, как нам сказали, надо было отстоять часа два или три. Русский мужик вообще любит всё делать не торопясь, но основательно. Сейчас же мужик пошёл; уж если начнёт гнуть палку, так будет гнуть пока не сломает. Рассказывают, так когда то в Китае с воробьями боролись: замахала вся страна руками, все воробьи и передохли, из сил выбились, летать то. Потом ввозили воробьёв из других стран, да их акклиматизацией занимались. Постояли мы с другом в очереди полчаса, сжевали по одной сушённой рыбке, да и пошли восвояси. Стоит ли стоять три часа, чтобы посидеть за склизкими обшарпанными столиками на столь же обшарпанных и расшатанных стульчиках, и втягивая в себя пену пива сомнительного не только на вкус но и цвет? Вот и мы тоже подумали, что не стоит. Можно и в ресторане графинчик пива заказать. Погода стояла отличная: жарко, сухо, настоящее бабье лето. Воздух казалось дремал, а деревья красовались в своих новых, с декольте, нарядах. По дороге нам встретился, кто бы вы думали? – корифей городской и даже областной литературы Вениамин Склоровский – в недалёком прошлом заведующий культпросветработой при дворцах культуры области, а в настоящее время забулдыга из забулдыг, пьяница-отдери уши, которого уже ни одна вытрезвительная машина не забирала, а милиционеры обходили стороной. Вениамин Склоровский чем то сосредоточенно занимался около двух тротуарных урн, но заметив меня, засеменил к нам нетвёрдыми ногами. Минут двадцать он разливался, источая перед нами запахи перегара, мочи и ещё какой то плесени, о том как поживает поэтесса Н  и как его приглашают в газету Р на должность Х. Похвалил меня (отрядно, отрядно – говорил он – что означало – отрадно, отрадно) за последние публикации, хотя (я то лучше его знаю) последние полгода я нигде не печатался. Напоследок он жалобным голосом попросил меня купить ему хлебушка. Он так и сказал: хлебушка. Я не стал себе портить настроения, тем более, что и сам уже забыл, как он занимал у меня «пятёрку на два дня», а у Вениамина могло хватить ума и потащиться следом за нами, зашёл в магазин и купил ему буханку белого хлеба. Зачем то спросил у него закурить, а когда он стал рыться в своём рванном мешке ища сигареты, увидел в мешке три буханки, точно такого же, как и я купил, хлеба. Нехорошее чувство кольнуло меня где-то под печёнкой и физиономия моя в этот момент несколько сморщилась. Я закурил, отдал ему хлеб и мы с другом пошли дальше.
«Вот кому, так кому в наше время трудно» - думалось мне.
Да и как ему писать-то сейчас, да и пишет ли? А писал он не иначе: как под вечер выпивал пять литров пива и запершись в туалете, сидел и мычал на унитазе, пока его не прошибал геморрой. Тут к нему приходила Муза, и уже вдвоём с геморроем он мучил её, если не сказать, издевался над ней, до самого утра, распинывая её, где-то до отбивной. Зато утром из туалета выползал Автор со своим новым рассказом накатанным на туалетной бумаге, газетах и даже частью на двери. Он даже в редакции умудрялся читать свои произведения писаные на такой бумаге, да ещё сетуя, что один из интересных «кусочков» ещё остался на туалетной стене.
«Как-то ему сейчас – думал я – когда даже огуречный лосьон стал дефицитом».                «А на вопрос в магазине: «Есть ли «Шипр»? – продавцы вопросом же справляются: «Это который пьют-то?»
Какая тут к чёрту Муза, какое Вдохновение, когда под сушённую рыбу, ты не можешь найти в целом городе, хотя бы литр настоящего прохладного свежего пива.
«Мятное», «Бархатное», «Рижское», «Жигулёвское», «Московское» - где ты теперь, и в каких подвалах скисаешь?
                Было пиво «Мятное»,
                Было «Жигулёвское»,
                Было пиво «Рижское»,
                Да ещё «Московское».
               
                Стало пиво Кислое,
                Мутное, с Водицей,
                Как моча в анализах
                Беременной девицы.
В ресторан никого не пускали, но окололитературными путями, мы всё же в него прошли. Верхний зал был откуплен под свадьбу и нам пришлось пройти в банкетный зал с баром. Пива не было и здесь! Зато была водка и коньяк в неограниченном количестве и с ограниченным ассортиментом закусок. Полный же ассортимент закусок был следующий: салат из свежих огурцов, шоколад, лимонад и хлеб. Мы взяли по стакану водки, а шоколаду предпочли сушённую рыбу с хлебом. Народу в баре было битком. Все пили, все о чём то громко говорили, кто-то плясал под магнитофон. Бармен за стойкой только и успевал, что сдёргивать с бутылок золотые пробки, да рассовывать по карманам пятёрки с десятками. Мы посидели с другом, выпили свою водку, добавив правда ещё по сто грамм, поговорили, вспомнили беззаботные юность с детством, договорились о рыбалке. Мир становился проще, но не понятней. Ради интереса, мы заглянули и вверх на свадьбу. В огромном зале гремела музыка. Музыканты то ли пели, то ли кричали: «А этой свадьбе было места мало…», а в дальнем углу зала находилась свадьба: двадцать сервированных столов и только за шестью – семью столиками народ, человек двадцать, а может быть тридцать. Молодёжь шепталась о чём то своём, четыре девушки танцевали тоже сами с собой, а пожилые сидели с натянутыми улыбками. Жениха с невестой от нас загораживал самовар. Оказалось что это была не то Комсомольско-Молодёжная, не то Молодёжно-безалкогольная свадьба. Музыка кончилась и музыканты побросав инструменты торопливо удалились к себе за шторы. Мы постояли ещё с минуту и тут девчата со свадьбы стали хором кричать: «Чай без сахара, чай без сахара!»
Смущённые молодожёны поднялись и стали целоваться.
Мы пошли вниз, а сверху нам вслед неслось: «Раз, два, три, четыре, мало, мало,…пять, шесть…»
В туалете блевал в раковину и утирался красным полотенцем с надписью «Совет да Любовь» Свидетель.
На выходе из ресторана стояла машина вытрезвителя. В последнее время такие машины, народом были почему то прозваны «Луноходами». Рядом с Луноходом околачивались почти пьяные милиционеры и высматривали себе добычу. Одного я даже узнал, это был Н. Рыскин, и очень удивился, потому что Н. Рыскин не более чем весной, даже летом, был замешан в одном довольно, даже не просто щекотливом, но откровенно похабном деле. А поплатился он за это, как я уже успел заметить, всего лишь тем, что поменял погоны старшего лейтенанта на погоны старшего сержанта. Летом его видимо таскали по судам и допросам, и вот осенью он опять объявился в доблестных защитниках правопорядка. Дело же то, если в двух словах, заключалось в следующем. Этой весной, или начале лета, в медвытрезвитель были доставлены три пьяные школьницы –восьмиклассницы. Где они «отмечали» - в ресторане, в гостях ли, и «Что» - сочинение или экзамен, остаётся неизвестным. Девочки в вытрезвителе не на шутку перепугались, и их можно понять: из благопристойных семей, с благопристойным воспитанием, и упасть на «дно», о котором они возможно не читали и у Горького, о непременной разгласке этого «падения», здесь часто и сильный человек впадает в отчаянье. Н. Рыскин дежурил по вытрезвителю. В камеру к пьяным девочкам часто заглядывали, посмеиваясь и с назидательными шутками, милиционеры. Окончелось же тем, что насмерть перепуганных девочек уводили по одной в пустую холодную камеру, где они, в обмен за разрыв всех бумаг и документов о посещении ими медвытрезвителя, то есть становясь опять благопристойного поведения, расплачивались за это, и не с одним, и ни по разу, своей честью. Открылось же дело после того, что одна из девочек забеременела.
«От дерьма бы подальше» - подумал я и вышел с другом из ресторана опять теми же потайными путями. Голове мешала думать мысль, что я трезв, как собака.
           Придя к себе домой – в двенадцати метровую комнатушку семейного общежития, в которой я умудрялся жить со своей женой и двумя детьми, уже школьного возраста, а когда-то ухитрялся ещё творить, я сел и вместо того, чтобы писать заявление об уходе с работы, «которая не может предоставить моей семье нормальное человеческое жилище», стал писать эту галиматью.
Да и что мои проблемы?               

Когда «Хлебушка надо», когда «Чай без сахара».
Да и вдохновения никакого.

                16.09.1985г.