Глава 17. Фунциклируем полегоньку

Нежданно-негаданно на меня свалился гигантский объем партийной работы. Я никогда не был комсомольским активистом и не состоял в КПСС, как большинство членов новой партии, а потому все, что им было известным до мелочей, мне пришлось осваивать в условиях острого дефицита времени.
А когда на одном из заседаний ЦК меня назначили Председателем промышленного комитета, понял, что отныне можно забыть о своем бизнес-плане и вообще о каких-либо планах. Комитет еще только предстояло создать из активистов партии, а где их искать, если даже основные функционеры так и не переключились на партийную деятельность, поскольку до сих пор не расстались со своим бизнесом, как обещали съезду партии. Занятые на основной работе, они нерегулярно ходили даже на обязательные заседания, а уж когда приходили, то с трудом досиживали до перерыва и, к неудовольствию Гусева, исчезали, так и не ответив на подготовленные им многочисленные вопросы.

Похоже, Гусев рассчитывал возглавить московское отделение партии, но его назначили лишь заместителем, правда, освобожденным. И теперь мы сидели в огромном кабинете в здании на улице Чехова.
Сюда постоянно приходили какие-то люди. Иногда бывало шумно и даже весело. Георгий Георгиевич заряжал своей неуемной энергией, выдавая массу дельных предложений, перемежая их забавными анекдотами. Но, чаще Гусева выслушивали, не разделяя его оптимизма, и в итоге не реагировали никак. Гусев раздражался и пытался скандалить, в том числе с руководством партии.
— Ты, Георгий, за это деньги получаешь, так что не шуми, работай, — раскатисто смеялся его начальник Игорь Артюх, — А я здесь лишь присутствую за идею, так что мне приходится подрабатывать на стороне. Не приставай! Некогда мне, — шутил академик РАН, отмахиваясь от своего назойливого подчиненного.
— Да-а-а, Толя, приходится рассчитывать только на самих себя, — огорченно жаловался Гусев, — Наши начальники нам не помощники.
— Вот ведь втянул ты меня, Георгий, в эту политическую деятельность. Одна только «суета бескорыстная». Мне-то она зачем? — недоумевал я.
— Ничего ты не понимаешь, Толя, — взрывался Гусев, — Вот прорвемся к власти, будешь всей промышленностью страны управлять. Зачем тебе тогда твой заводик?
— Скажешь тоже, — смеялся я, — Тут никого из москвичей в комитет не дозовешься. Не реагируют они на нашу партию. Не интересны мы им.
— Ладно, Толя, я тебе помогу. Будем вызывать, якобы к Артюху, всех директоров предприятий по очереди, а тут я за них возьмусь. Надо будет, Вольского подключу, — изложил он свой план.
И закипела работа. В наш кабинет вдруг зачастили директора московских предприятий, а чаще их заместители. Выслушав бурную речь Гусева, они согласно кивали головами, конечно же, обещали помочь промышленной партии, отстаивающей их интересы, и надолго исчезали, чаще навсегда. Но, были и приятные исключения. Из этих исключений все же постепенно сформировался какой-никакой актив.
Гусев тут же ухитрялся принять в члены партии зазевавшихся директоров, иногда вместе с заместителями. Но, дальше этих фигур пройти никак не удавалось. Вопреки прогнозу Кремля, массовой партия так и не стала.
— Знаешь, Толя, выходит у нас с тобой какая-то партия директоров, — с горечью поделился своим открытием Гусев.
Кто подхватил это его «крылатое выражение», неизвестно, но вскоре СМИ именно так и окрестили нашу партию, добавив, правда, к слову «директоров» определение «красных».

Как-то раз нас навестил Володя Пискунов.
— Слушай, Толя, куда подевались все эти твои гарберы и смирновы? Будут они завод выкупать, а то там снова банкротчики зашевелились. Смотри, продадут его с молотка за долги. Жаль будет. Столько усилий понапрасну, — поделился он своими соображениями, — А здесь что делаешь? — спросил он.
— Да вот пришлось заняться партийной работой.
— Партийной? — рассмеялся кум, — Ты же говорил, она тебе до лампочки. Ты даже в партии никогда не состоял, — удивился он.
— А вот теперь состою, — огорошил его.
— Вот не ожидал от тебя, Толик. Неужели поверил в Коммунизм? Я вот никогда не верил, а когда путч провалился, партбилет сжег. А ты туда же, — совсем расстроился Володя.
— Кто тебе сказал, что это компартия? — успокоил его, — Мы учредили промпартию. Вот познакомься — сам Георгий Гусев, председатель московского отделения партии, — повысил я в должности Гусева, который уже давно прислушивался к нашему разговору, — Мой кум, Володя Пискунов, — в свою очередь представил его Гусеву.
Георгий тут же подхватил нового знакомого, и зазвучали его традиционные пропагандистские речи. Проговорили они почти с час и расстались, чрезвычайно довольные друг другом.
— Ну, Толя, этот твой кум серьезный товарищ, — поделился он со мной после ухода Пискунова, — Настоящий боец. Знаешь, посмотрел на него — наш человек. Этот убьет кого угодно, глазом не моргнет, — выдал Гусев странное представление о «наших людях». Впрочем, чему удивляться, ведь они с Комаровым и Бабуриным защищали Белый Дом с оружием в руках. У них свое представление о борьбе за власть и о соратниках в этой борьбе.

— Слушай, Толя, забыл у тебя спросить, а кем он работает, твой кум? — спросил Гусев минут через десять.
— Подполковник в отставке. А подрабатывает начальником охраны Пороховского завода, — ответил ему.
— Ну, вот, так я и думал. Чувствуется военная косточка. Толя, а охрана у них серьезная, или бабушки со свистками и спицами?
— Серьезная. Вооруженная. Все как один с правом ношения оружия.
— Это хорошо, — задумался Гусев.
— Ну, Георгий Георгич, ты никак боевые дружины задумал формировать? — в шутку спросил Гусева.
— А как же, — вполне серьезно ответил он, — Наш противник, думаешь, дремлет? Вон в соседнем дворе видел металлический бокс? Что-то он не очень смахивает на гараж. А что там внутри? Может, склад оружия, а то и целый танк стоит. И никому нет дела. А в нужный момент все это может сработать. Так что и нам, Толя, надо готовиться к неожиданностям.
Я не знал, как относиться к этим его высказываниям. О, если бы они оказались единичными. Так, пошутил человек. Ан, нет. Оказалось, Гусев вел подобные разговоры не только со мной. А вскоре отметил целый кружок его единомышленников. Среди них были весьма странные люди. На мой взгляд, большинство из той воинственной публики явно тянули на психиатрическую статью. Самое смешное, никто из них не имел никакого отношения ни к промышленности, ни к военным. В основном, люди вольных профессий, но, как оказалось, серьезные сторонники применения силы.

— Ну, как? Фунциклируешь? — позвонил Пискунов через неделю.
— Фунциклирую, — ответил вполне серьезно, даже не рассмеявшись, но мысленно оценив юмор кума.
— Слушай, а этот ваш Гусак не провокатор случайно?
— С чего ты взял?
— Да он меня достал с этим восстанием. Стоило акцентрировать его внимание, что мирным путем власти не добьешься, так обрадовался. Полчаса пытал, что да как. Ну, я ему ленинскими цитатами сыплю, а он все на современность сваливается. Типичный провокатор. Я-то знаю.
— Не переживай, Володя. У него таких, как ты, целый кружок. Он, похоже, и тебя в него агитировал.
— В общем, Толя, я к вам больше не ходок. Мало ли что у него на уме. Будет спрашивать, скажи, уехал, — предупредил кум. Так я и поступил.
— Ну, как ваш промышленный комитет, Анатолий? — подошел как-то ко мне Артюх, пожалуй, впервые за все время его существования.
— Фунциклируем полегоньку, — неожиданно для себя ответил словечками кума.
Это надо было видеть. Академик мгновенно откинулся на спинку кресла, а его огромное тело затрепыхалось в приступах судорожного смеха.
— Как ты сказал? «Фунциклируем полегоньку»? — спросил он, вытирая слезы и постепенно приходя в себя, — Никогда не слышал такого выражения. А еще что-нибудь? — попросил он.
— Да вот, хочу «акцентрировать» ваше внимание, — начал я фразу, которую пришлось прервать из-за очередного взрыва смеха.
— Ну, все. Уморил. Больше не выдержу, — поднялся Артюх и стремительно вышел из кабинета. Вернулся лишь через неделю, но ко мне больше не подходил.

Снова позвонил Пискунов:
— Толик, поторопи твоих деятелей, а то уйдет завод. Учти, в другое место я с тобой не пойду.
Позвонил Смирнову.
— Мы готовы к подписанию соглашения. Все зависит от вас. Ждем директора «Алтаймрамора». Воронков сказал, на днях прилетает, — проинформировал Смирнов.
Позвонил Воронкову:
— Владимир Яковлевич, где ваш Христенко? Там Смирнов рвет и мечет, да и завод того и гляди обанкротят.
— Послезавтра встречаю Христенко, — обрадовал Воронков.
Договорились, что завтра встретимся на Тверской-Ямской, чтобы проверить готовность подписываемых документов.
— Толя, брось заниматься ерундой, — неожиданно возмутился Гусев, когда заявил, что меня дня два не будет на месте, — У тебя солидное положение в партии, а ты какой-то заводик собрался строить.
Я не стал спорить с Гусевым — «сытый голодного не разумеет». Он в партии на окладе, а я, как и Артюх, «за идею».
И вот настал долгожданный день подписания соглашения о создании совместного предприятия. Время подписания назначили на двенадцать часов с тем, чтобы в обед отметить это важное событие.
В одиннадцать мы с Воронковым уже были на месте.
— А где Христенко? — спросил Смирнов, — Наш президент на месте.
— Через полчаса выезжает, — позвонив по телефону, проинформировал Воронков.
— Где Христенко? — спросил Смирнов без пяти двенадцать.
— Не знаю, — испуганно ответил Воронков и начал безуспешно звонить в гостиницу, — Не отвечают. Значит, в пути, — неуверенно заявил он.
— Пойду, проинформирую президента, — сказал Смирнов и вышел из комнаты.
Христенко появился лишь через полчаса. Он стремительно влетел в комнату и сходу заявил Воронкову:
— Мы ничего подписывать не будем. Все. Пошли отсюда.
— Вы хоть объясните, в чем дело? — спросил Смирнов. Мы же с Воронковым опешили от неожиданности, и не могли произнести ни слова.
— Ничего объяснять не буду, — кипятился Христенко.
По своему состоянию он напоминал буйного сумасшедшего накануне приступа.
— И все же. Вы нам несколько месяцев голову морочили. Мы все подготовили к совместной работе, а вы так себя ведете, — настаивал Смирнов.
— Дайте нам пятьсот тысяч долларов, и завод будем строить в Бийске. Вот мои условия. Согласитесь, отправьте мне факс! — выпалил Христенко и пулей вылетел из комнаты.
Мы стояли, как оплеванные.
— Как это понимать? — придя в себя, спросил Смирнов Воронкова.
— Ничего не понимаю, — чуть не плача, ответил обескураженный Владимир Яковлевич, — Но больше работать у него не буду, — решительно заявил он.
— Пойду, доложу президенту, — сказал не менее, чем мы, расстроенный Смирнов.

Он вернулся через полчаса:
— Все, ребята. Ваша тема закрыта, — объявил он.
— Как так?! — в один голос воскликнули мы с Воронковым.
— Подумаешь, всего лишь «Алтаймрамор» потеряли. В Киргизии мрамор не хуже, — добавил я, готовый спорить хоть со Смирновым, хоть с его президентом.
— Не в этом дело, — перебил Смирнов, и после паузы продолжил, — Похоже, Христенко докопался до истины. В общем, молодец. Правильно сделал, что хлопнул дверью. Я, пожалуй, тоже последую его примеру. Я же авиатор, ребята, а тут постепенно в какого-то мошенника превращаюсь. Противно все это, — высказавшись, надолго замолчал он.
Мы с Воронковым лишь с недоумением поглядывали то на него, то друг на друга.
— Ладно, ребята. Приятно было бы поработать вместе. Жаль, не удалось. Завтра же беру расчет в этой конторе. Друзья давно приглашают в оргкомитет аэрокосмического салона. Сокращенно МАКС называется. А я-то, дурак, еще сомневался. Конечно, все это не то. Зато авиация. А здесь? Лучше что ли, с умным видом людям головы морочить? Спорили-спорили с вами о каких-то вкладах, процентах, а денег-то, ребята, у нас нет. И не было никогда. Так, искали интересные проекты, чтобы как-нибудь вклиниться. А тут вы подвернулись. Когда доложил президенту, тот сразу ухватился, мне строго-настрого наказал — смотри, не упусти. Замечательный у вас проект, Анатолий Афанасьевич. А где деньги взять? Думали-думали и придумали: получить под залог вашего Пороховского завода и ваших же алтайских месторождений. В общем, выдал я вам, ребята, наш главный секрет. Теперь вы и без нас все сами сделаете. А я вернусь в авиацию. Лучше буду жить скромно, но честно и при любимом деле. Президент наш, он аферист по натуре, а я, — безнадежно махнул рукой Смирнов, — Ладно, ребята. Не поминайте лихом. Удачи вам с вашим проектом, и будьте осторожны с такими, как эти, — показал он в сторону кабинета своего начальника и тепло попрощался с нами.

Мы с Воронковым вышли на Тверскую-Ямскую. Говорить не хотелось. Да и о чем, собственно, говорить? Уже сегодня наше дело могло бы сдвинуться с нулевой точки. Впрочем, о чем это я? Христенко за сутки все узнал, а я, почему этого не сделал? Вполне мог бы попросить Коренкова навести справки об этой фирме, как когда-то о фальшивом докторе Минутке. О том, кроме контактного телефона, не было никаких сведений, а здесь целая фирма на Тверской-Ямской. Хорошо еще, Смирнов поступил, как честный человек, а то неизвестно, сколько бы еще пришлось заблуждаться. Молодец авиатор.
Меж тем мы с Воронковым спустились в метро и разъехались в разные стороны, попрощавшись, как оказалось, на несколько лет.

Вечером Воронков все же позвонил и посвятил в тайну поведения Христенко:
— Анатолий, хочешь узнать, что было на самом деле? — спросил он.
— Конечно, интересно, — ответил ему, полагая, что узнаю, каким все же образом гендиректор «Алтаймрамора» докопался до истины.
— Все просто. Позвонил ребятам, они рассказали. Сами смеются, а что сделаешь, начальник, — начал свой удивительный рассказ Воронков, — Так вот, — хохотнув, продолжил он, — Христенко, оказывается, к вечеру так набрался, что сообщить ему что-либо о встрече было невозможно. А когда утром сказали, что встреча в двенадцать, ругался, на чем свет стоит. Меня поносил всякими словами. Ему бы опохмелиться, а нельзя, потому что снова уйдет в запой. Что он только не делал, чтоб не выпить. Часа два стоял под душем. Все бутылки приказал унести в машину. Ну, а уж когда поехали, его терпение лопнуло. Несколько раз останавливал, требовал бутылку. Но ему, по его же приказу, не давали. Всех, кричит, уволю, а Воронкова в первую очередь. Побегает минут десять вокруг машины и приказывает ехать дальше, но как можно быстрее, чтоб все поскорее кончилось. В общем, от нас он, когда выскочил, тут же полбутылки из горлышка осадил. Только тогда успокоился.
— Так он что у вас, запойный пьяница?!
— Еще какой! — с восторгом подтвердил Владимир Яковлевич.
— Как же его такого держат в директорах? — удивился я.
— Да у него отец большая шишка на Алтае. Он его в «Алтаймрамор» и пристроил.
— Понятно. А что он там про Бийск толковал? Это, с какого перепуга?
— Да он давно собирался строить завод в Бийске. Отец ему даже кредит пробил на оборудование. Так он, чтобы сэкономить оттуда денег, оформил доставку только до Новороссийска. Оборудование доставили и выгрузили на таможенный склад. Там оно и лежит уже с полгода. Ему недавно как выкатили счет, мало не покажется. А денег нет. Еще и фирма-поставщик обанкротилась. Назад ничего не вернешь. Вот он и заметался. Теперь ему полмиллиона зеленых надо, чтоб выкрутиться.
— Ну вот, хоть понятны его требования, — вспомнил я «условия» Христенко, которые он прокричал, прежде чем выскочить из комнаты Смирнова.

С Христенко я встретился года через три на выставке «Интеркамень».
— Здравствуйте, Анатолий Афанасьевич, — обратился ко мне кто-то, стоявший позади меня. Обернувшись, увидел улыбающегося трезвого Христенко. Мы едва не обнялись, — Вы извините, Анатолий Афанасьевич, за те дела. Честное слово, кого уж не хотел тогда обидеть, так это вас. А те ребята жулики. Я это сразу почувствовал. А вы, я слышал, сделали все-таки завод. Рад за вас.
— Спасибо, — поблагодарил его, — А у вас как дела в Бийске?
— Да все еще возимся, — отмахнулся он, — А вот образцы нашего камня. Я их тут пристроил на чужой стенд. И своих визиток положил пачку. Кому надо, найдут.
Он показал знакомые образцы, которые видел еще у Воронкова, и вручил свою визитку. Мы пожали руки и распрощались без обид. Года через два узнал, что Христенко умер от белой горячки.

Позвонил Гарберу и договорился о встрече.
— Мы готовы купить акции Пороховского завода, но только на свою организацию. Если вас это устроит, начнем операцию хоть завтра, — изложил он свое видение сделки.
— А мне от этого какая польза? Я просил у вас ссуду, — откровенно расстроился я.
— Да уж не знаю, какая. Впрочем, мы не навязываемся. Кстати, нам тоже неясно, что будем делать с тем заводом. Он нам не нужен. Но, мы готовы участвовать в вашей программе. Можем даже передать завод в качестве взноса в совместное предприятие, — предложил Гарбер.
Взвесив все «за» и «против», решил, что другого выхода просто нет, и в сложившейся ситуации предложение Гарбера не самый плохой выход.
Позвонил Пискунову.
— Подъезжай ко мне. Покумекаем, — предложил кум, — Я тут недалеко от вас. Но к этому твоему Гусаку, больше ни ногой.
С трудом разыскал бронированную дверь, за которой оказалась крутая лестница в глубокий подвал. Там меня провели в маленькую комнатенку, где за маленьким столиком с важным видом восседал Володя.
— Что ты здесь делаешь? — с удивлением спросил его, заполнявшего какой-то журнал.
— Я здесь начальник охраны, — гордо ответил кум.
— А как же твой Пороховский завод?
— Там денег не платят. Вот я сюда и перебрался. Это Женькин объект. Пришлось потеснить братца. Хватит с него и Гуцериева.
— И кого же ты здесь охраняешь?
— Каких-то нефтяников. Кто такие, не знаю, но работа опасная. За ними, похоже, охотятся. Еще нас тут прибьют ни за что. Вот дождусь зарплаты и слиняю. Пусть Женька их охраняет, а мне рисковать ни к чему, даже за хорошую зарплату. Ну, что там у тебя? Рассказывай.
Я рассказал о провале на Тверской-Ямской и о предложении Гарбера.
— Ну, жучок! Так я ему и отдал свой завод, — возмутился кум.
— А у тебя есть другой вариант? — спросил его.
— Нет. Но я тут кое с кем посоветуюсь, как этого деятеля нагреть. Тогда и решим, что будем делать, — завершил Володя деловую часть нашей встречи.
Я не стал обсуждать его планы, но выказанное им желание нагреть партнера неприятно поразило.

Тем же вечером позвонил проинструктированный Володя:
— Слушай, Анатолий, я тут кое с кем перетер ситуацию. В общем, пусть покупают, но в дела не лезут. И давай договоримся: я директор, ты председатель правления, а эти, как получится. Лучше, если их даже в правлении не будет.
— Ну, ты даешь, Вова, — не удержался я, — Хорошо тебя проинструктировали. Уж не братки ли?
— Зачем? Они, как и я, профаны. У них свой адвокат. Он и проинструктировал, — открыл секрет Володя, — Но это еще не все. Завод весь в долгах. Ну и пусть себе тихо умирает. А мы с тобой создадим отдельное предприятие на этой же территории. Оно и будет заниматься камнем.
— Вова, это же само собой. Именно это Гарбер и предлагал: совместное камнеобрабатывающее предприятие.
— Ты не понял. Их там вообще не должно быть. А мы с тобой поменяемся местами: ты директор, а я председатель правления. Идет?
— Ну, Вова, ты оказывается, власть любишь. Но, ведь там надо еще что-то делать, а не фунциклировать. А для этого нужны знания и навыки организации производства. Ты как с этим, Вова?
— Подумаешь! Не боги горшки обжигают. Справлюсь. Не получится, ты поможешь. Ну, как?
— Помогу, чем смогу. Мне самому придется многое осваивать. Это же живое производство, а не полк или дивизия и даже не конструкторское бюро.
— Ладно, не боись, Анатолий! Братки помогут, если что, — «ободрил» кум, подводя итог странному разговору о дележе шкуры неубитого медведя.

И закипела работа. К большому неудовольствию Гусева, в его апартаментах я стал появляться лишь на обязательных заседаниях президиума и ЦК партии.
— Забыл ты нас, Толя, как и Щербаков со своим калининградским автогигантом, — укоризненно выговаривал он, — Ладно, иди сюда, — подводил он к сейфу, откуда по давней партийной традиции доставал бутылочку коньяка и лимончик, — Вздрогнем за наш успех, — произносил свой любимый тост, и мы вздрагивали.
Под влиянием дружеской атмосферы и паров алкоголя на заседаниях я стал произносить короткие эмоциональные речи. Все они, как правило, заканчивались бурными аплодисментами присутствующих. Вскоре меня заметили. Мне даже показалось, не только Гусев, но и другие товарищи по партии с интересом ждут моих выступлений.
— Вот как надо выступать: коротко и ясно, — отметил как-то академик Артюх.
— А что, интересно, товарищ Зарецкий думает по этому поводу? — подбил меня как-то на очередной экспромт наш лидер Вольский, когда я даже не собирался участвовать в обсуждении какого-то заурядного вопросика.
Примерно через месяц, акции, которыми владел «Церех-банк», стали собственностью организации Гарбера. А еще через два месяца к ним присоединился и государственный пакет акций. Но для этого нам пришлось выиграть липовый конкурс, организованный Айдаковым.
— Как жаль, Анатолий Афанасьевич, что в итоге мы с вами стараемся для других людей, а не для себя лично, — наблюдая мои усилия, сочувствовал мне все еще вице-президент «Церех-банка», для которого этот конкурс был заключительным аккордом его деятельности в умирающем банке.
А проделана действительно большая работа. Мой бизнес-план пришлось трансформировать так, чтобы местная администрация смогла оценить потоки налогов, которые будут поступать от нового вида деятельности Пороховского завода. Кроме того, необходимо было предоставить кучу документов, затребованных положением о подобных конкурсах.
Самое забавное, что всю эту работу пришлось проделать и за своих фиктивных конкурентов. Причем так, чтобы никто не заметил, что все это сделано одной рукой. Словом, то была с моей стороны очередная «суета бескорыстная», в результате которой фирма Гарбера фактически стала владельцем Пороховского завода.

И вот настал день собрания акционеров, на котором предстояло избрать новое правление и нового гендиректора.
Собрание открыл представитель бывшего управления министерства. Едва он сообщил, что на собрании присутствуют представители нового крупного акционера завода, раздались возмущенные выкрики:
— Кто такие? Мы против! Почему нас не спросили? Пусть представятся!
— Товарищи, соблюдайте порядок! Всему свое время. Все будет доложено. Прекратите, наконец, орать! Я не могу вести собрание в таком шуме. Или вы замолчите, или я сейчас же уйду! — перешел к угрозам бывший председатель правления. Зал постепенно стих.
— Вот зараза, — тихо выругался сидевший рядом со мной кум, — Это директорский сынок все мутит. Вон сколько народу подговорил. Ничего, стану директором, со всеми разберусь.
— А ему что надо? — удивился я.
— Как что? Это же мой основной конкурент. Метит на мою должность.
— Каким это образом? У нас же большинство голосов.
— Ну, не знаю. Он тут многих подговорил, — невнятно возразил Володя и умолк.
Огласили список президиума собрания. От нас туда были включены Гарбер и Пискунов.
— Кто такой Гарбер? Мы его не знаем! Долой! — снова «забузили» сторонники директорского сынка.
— Это генеральный директор нового акционера, — пояснил председатель.
— Долой! Не признаем новых! И Пискунова долой! — закричали все те же крикуны. Похоже, многие из них были в нетрезвом состоянии.
— Товарищи! Нечего кричать с мест. Сейчас будем голосовать, — безуспешно пытался восстановить порядок председатель.
— Молчать! — вдруг поднявшись, громовым голосом рявкнул заместитель Гарбера, — Что вы тут выкобениваетесь? Кто вы такие? Вы банкроты! Вас купили с потрохами, а вы еще из себя хозяев строите, уроды, тра-та-та, — грубой нецензурной бранью закончил он свое эмоциональное выступление.
— Ничего себе! — вслух возмутилась женщина, сидевшая недалеко от нас, — Вот это хозяева. Молодые, а такие наглые.
Ее слова вдруг отрезвляюще звонко прозвучали в наступившей мертвой тишине. Женщина смущенно умолкла, а внезапно прозревшие люди сурово молчали.
— Ведите собрание, — приказным тоном заявил Гарбер председателю.
— Есть, — почувствовав мощную поддержку, ответил тот и засуетился с голосованием.
И все же ни Гарбер, ни Пискунов в президиум собрания не попали. Там оказались все те же, а повеселевшие люди молча торжествовали победу.
— Утерли сопли новым «хозяевам», — не удержавшись, негромко пробормотал один из крикунов.
«Вот тебе и родные стены», — подумал, вспомнив слова Пискунова о том, что завод для него — дом родной. Что-то не очень-то его признали своим в этом самом доме. Видно, уже многим успел насолить.

Выступили с годовыми отчетами председатель и директор. Их демонстративно не слушали, перебивая издевательскими выкриками и смехом, и они, оборвав свои доклады на средине, обескуражено сходили с трибуны под крики: «Позор! Гнать таких надо! Довели завод до ручки!»
После этого председатель вдруг объявил:
— Слово предоставляется новому акционеру товарищу Зарецкому.
Зал снова недружелюбно загудел. Я вышел на трибуну и поднял руку, жестом прося тишины. Зал не успокаивался. Я же не торопился уподобиться предыдущим ораторам. С поднятой рукой молча простоял около минуты, пока зал не стих окончательно.
— Товарищи акционеры, — обратился к залу, — Хочу уточнить. Я не новый акционер. Я вообще не ваш акционер, а генеральный директор компании «ИнтерКаменьПродукт», — представился людям, разом отмежевавшись от своих партнеров, которых присутствующие иначе как врагов не воспринимали.
— Говори, директор! — одобрительно выкрикнул кто-то, — Послушаем, что скажешь.
Почувствовав поддержку, четко и ясно обрисовал перспективы предстоящей реконструкции завода, которая обеспечит возможность выпуска востребованной рынком продукции. Моя эмоциональная речь заняла не более трех минут, после чего с полчаса отвечал на многочисленные вопросы людей, которых, конечно же, не могли ни заинтересовать предстоящие вроде бы положительные перемены. Наконец, сошел с трибуны под бурные аплодисменты участников собрания, которые тут же затребовали внеочередного перерыва.
— Ну, ты молодец, — подошел кум, — Не ожидал. Людям понравилось. Даже «сынок» слушал с интересом.
Вскоре меня окружила толпа, которая так и не отпустила на перерыв, продолжая засыпать вопросами. Интуитивно почувствовал радикальный перелом в настроении людей. Уже в конце перерыва ко мне подошел «сынок»:
— А с этими вы в каких отношениях? — спросил он. Я понимал, кого он имел в виду, и не стал задавать лишних вопросов.
— Мы партнеры по совместной деятельности, — ответил ему общей фразой, которая, как ни странно, его удовлетворила.

После перерыва собранию представили кандидатов в правление и на директорскую должность. Моя кандидатура не вызвала никаких вопросов, поскольку мои ответы, казалось, все еще висели в воздухе. Гарбера встретили недружелюбно, но сдержанно.
И вот на трибуну поднялся Пискунов — кандидат на должность директора:
— Товарищи, я уже давно наблюдаю, как фунциклирует наш завод, и скажу прямо, мне это не нравится. Особенно дисциплина. Предыдущий директор все развалил и довел завод до банкротства. Если вас это устраивает, вы, конечно, поддержите кандидатуру его сына, — зал недовольно зашумел, — Я же хочу акцентрировать внимание на новом производстве, о котором доложил мой партнер по бизнесу товарищ Зарецкий. Правда, это производство придется строить, но зато оно вытащит завод из долговой ямы. И мы все, наконец, встанем на путь прогресса. Предлагаю голосовать за меня, потому что другой кандидат никакой программы вам не предложит. У него ее просто нет. Голосуйте за меня, — закончил Володя под жидкие аплодисменты его немногочисленных сторонников.
Другой кандидат действительно ничего не предложил и сошел с трибуны под недовольный гул зала. Похоже, с выбором директора люди определились.

— Слушай, Владимир Александрович, мы тебе выпишем доверенность на голосование, а сами поедем, — перехватил Пискунова Гарбер.
— Как так? Самый ответственный момент, а вы уезжаете, — засуетился кум, который в предвкушении предстоящего успеха уже не сдерживал радостной улыбки, не сходившей с его лица с того момента, когда зал выразил неодобрение его конкуренту.
— Да какой там ответственный момент, — махнул рукой Гарбер, — Бузотеров еще на собрании задавили. А с шестьюдесятью процентами голосов в кармане тебе вообще делать нечего. Справишься. А нам еще в Москву надо.
— Меня захватите? — спросил его, услышав, что едут в Москву, а не в свою загородную резиденцию. Уж очень не хотелось полтора часа тащиться в переполненной электричке.
— Конечно, Анатолий Афанасьевич. Место есть, — согласился Гарбер.
— И ты уезжаешь? — удивился кум, — Напрасно, — не одобрил он моего поступка.
— Володя, Игорь тебе все правильно сказал. Все в твоих руках.
— Пока не все, — усмехнулся он, — Впрочем, ехайте. Действительно, справлюсь, — решительно махнул он рукой.
Я вернулся в зал, чтобы взять свою сумку с документами. Выходя с завода, увидел у машины Гарбера, передававшего Пискунову большую пачку денег, которую тот суетливо сунул в карман.
— На взятки? — подойдя к нему, пошутил я.
— Что на взятки? — оглянувшись по сторонам, испуганно спросил кум.
— Деньги.
— Какие деньги?
— Которые тебе Гарбер дал.
— Он мне ничего не давал, — нагло соврал будущий директор Пороховского завода.
— Значит, обознался. Это был не Гарбер, а еще кто-то, удивительно похожий на него, — с намеком ответил ему и, не простившись, пошел к машине. Пискунов остался на месте.
На душе вдруг стало гадко. И предстоящая очевидная победа больше не радовала. Я вдруг почувствовал неискренность в складывающихся отношениях со своим старым приятелем и даже кумом, а теперь, очевидно, еще и новым директором Пороховского завода — того самого, который мы с Айдаковым преподнесли ему «на блюдечке с голубой каемочкой».

Интуиция не обманула. Вечером позвонил Пискунов:
— Ну, как доехал?
— Нормально.
— Зря вы уехали. У меня тут ничего не получилось.
— Что не получилось? — удивленно спросил его.
— Да вот Гарбера пришлось оставить в членах правления.
— Ну и что?
— Да ничего. Мы же хотели, чтоб его не было.
— Это ты хотел. Мне лично все равно.
— И с тобой ничего не получилось.
— В каком смысле не получилось?
— Да вот председателем пришлось избрать представителя министерства.
— Какого представителя? Это еще с какого перепуга?
— Старого председателя. Народ так захотел, — понес кум откровенную ерунду.
— Какой народ, Вова? Это ты так захотел, — ответил ему и повесил трубку.