Борисова Ю. Б. Музыка, театр, жизнь

- Вы не будете возражать, если я расположусь на диване, - с утра очень кружится голова...

Сегодня начну свой рассказ с того, что в 1968 году я схоронила, трагически схоронила свою мать. Считаю, что есть в этом моя вина. В тот день я запекла ей яблоки, стала кормить. Но, видимо, что-то сделала не так, что-то помешало ей проглотить эту пищу, она поперхнулась, задохнулась и скончалась.

И бежит Зинаида Лукьяновна, - Главный врач больницы, в которой лежала мама, кричит мне - Юля! - она была приятельницей мамы - неужели Евладия Семеновна умерла? А у меня исчез звук, говорить не могла совсем, бросилась к ней на шею, плачу...

После девяти дней я уехала к тетушке в Москву.

В то время я жила в Братске, а в Иркутске у нас была большая квартира в доме, который после войны построили пленные японцы. После смерти мамы квартира отошла государству.

...Помню, как японцы строили эти дома. Мы приносили им картошку, хлеб, селедку - мы, дети. У нас не было к ним никаких враждебных чувств, скорее - наоборот, сочуствие. А они почти все говорили по-русски. С большим акцентом, но понять было можно. - У меня, говорит японец, дома дети - мал-мала-меньше - нагибается, показывает... Ну, дадим ему полбулки хлеба, - хлеб тогда появился. Вот такие мы были. Война почему-то не озлобила нас, детей. Странное совпадение - дом, в котором я живу, и где мы вот сейчас беседуем, построили пленные немцы...

Я работала на заводе, в Генплане. Генплан - это все, что находится не только наверху, но и то, что есть под землей. Сидела в отдельной комнате и наносила на координатную сетку заметные и незаметные объекты - секретные материалы. Проработала там лет пять. Никак не хотели меня оттуда отпускать. Но потом я все-таки ушла, когда мама сильно заболела и переехала в Братск. Завод располагался в 18-ти километрах от города, и мне пришлось перейти в другую организацию - изыскательскую экспедицию, контора которой была совсем рядом с домом. Работала там простым инженером.

Мама болела. Плохо шевелились руки, ноги, трудно было кормиться. Таково было ее заболевание, называется "рассеяный склероз" Сейчас его маленько научились лечить, а в те годы это был приговор. Летальный исход, - ничего другого. Из Братска мы вернулись в Иркутск. Там маму определили в больницу, где были ее старые друзья и знакомые, с которыми она долгое время работала...

Когда мама умерла, я не могла сидеть дома, много времени проводила в самодеятельном театре Дворца культуры.

Мое музыкальное воспитание происходило в Иркутском театре оперетты, и может быть, потом осталась бы я в этом театре, если бы не моя маленькая дочка. Мама тогда работала на Скорой помощи, ее часто не было дома, и рассчитывать на то, что она может за ней присмотреть, я не могла.

Пела я всю жизнь, с самого детства. В 1949 со мной занималась жена Первого секретаря Иркутского обкома партии - она имела музыкальное специальное образование. Я к ней домой приходила - никто никогда не был замечен в этом особняке, кроме меня. И она говорила - у тебя будет замечательный голос! Не знаю, почему она так говорила, но голос действительно стал профессионально, и следовало бы мне закончить консерваторию, или музыкальный институт. Но я закончила университет по технической специальности, стала инженером. В то же время, с театром не расставалась никогда. Сначала это был театр самодеятельный, потом работала директором Дома культуры, а в 1981-ом году была аттестована как режиссер.

...В нотном магазине в Москве я купила клавир к оперетте "Сто чертей и одна девушка". Это был текст вместе с фортепьянной партией. Когда я вернулась домой (в Братск), пришла в Сергею Прокопьевичу Погараеву - директору Дворца культуры "Лесохимик". Меня впустили к нему в кабинет. Вот, говорю - есть опереточный клавир, можно было бы поднять хороший коллектив и сделать спектакль. Он говорит - я не возражаю, только нет у нас режиссера.
    - Ну, Вы подыскивайте, а я пока буду заниматься музыкальной стороной - разучивать дуэты, арии, квартеты и другие музыкальные номера.

    Мы дали объявление в газете, - "Музыкальный коллектив набирает для участия в спектакле-оперетте людей, обладающих голосом". - Вы не представляете! - около ста человек откликнулись. Люди шли, шли и шли. Среди них были и те, у кого был комедийный талант, а комедийного в этой оперетте очень много. Оттуда появился и Васька Козлов, который сыграл главную роль - "схимника". Может быть не "схимником" надо назвать, а "чудесником", этого старикана, который снабжал всех какими-то сомнительного цвета пузырьками, лечил якобы. Мы начали репитиции. Я занималась постановкой голоса, поскольку у меня в этом деле был опыт.

Когда-то со мной занимались очень известные люди - сначала Авгеев, потом - Токарев Михаил Григорьевич, - это бывшие солисты Мариинской оперы. Они попали в Иркутск во время эвакуации из блокадного Ленинграда - тогда вывозили людей куда угодно. После войны несколько человек остались у нас и занимались, в частности, постановкой голоса. Конечно, мужчине с женщиной, как и наоборот, не просто заниматься таким обучением, поскольку есть такие голосовые особенности, когда не все можно показать. Но у меня все-таки получалось, когда я работала со своими.

Прошло 10 месяцев. Мы выучили все партии, все хоровые места, поставили все массовки, которых там было много, подготовили все 3 акта, 6 картин. Евгений Шатуновский был нашим либреттистом. Оперетта Тихона Хренникова "100 чертей и одна девушка" очень смешная, до чертиков смешная.

Режиссер так и не появился, мне пришлось все делать самой. И у меня, конечно, "хрен что получилось". Не очень, прямо скажем. Но народ с ума сходил - аплодировал, вставал. Потом приехала некая женщина - специалист, я многое изменила, некоторые сцены очень изменились.

С этой опертой мы потом ездили в Тулун, в Тайшет и в другие места. Когда мы первый раз сыграли спектакль в Тайшете, после окончания подходит ко мне секретарь горкома партии и говорит - Вы не могли бы сыграть еще раз? - Вы посмотрите, сколько народу! - полная площадь! Вы знаете, - говорю, - спектакль очень тяжелый, я не могу заставить исполнителей играть вторично. (А мы играли бесплатно - большой зал, большая сцена).
    - Давайте я с людьми поговорю...
    А времени было уже недалеко до полуночи. Я обратилась к своим артистам - есть такая просьба, именно просьба, чтобы вы сыграли вторично этот спектакль. И они согласились! Без всяких возражений и условий. Мы начали в 12 и закончили в 3 часа ночи.

    Каким бы неудачным ни был спектакль, его принимали очень хорошо. Я еще мало что знала, хотя уже заканчивала институт. Нам преподавали различные режиссуры - как массовые сцены ставить, как индивидуальные, как выстраивать мизансцены, когда есть два исполнителя - их тоже надо разводить. К тому времени я уже сдала все эти экзамены и все-таки, как мне кажется, не очень хорошо получилось. Но посмотрела я игру со стороны - молодцы, здорово играли. Потом приезжал к нам Драматический театр из Караганды - у меня сохранился журнал отзывов - там "Спасибо!" через весь лист написано, отзывы о спектакле были замечательные.

Марине (дочери) нравилось, конечно, чем мать занимается. И когда она была свободна (во время каникул), она одевалась во что-нибудь - мы выделяли ей одежду, и выходила вместе с массовками на сцену. Ее это очень увлекало, все партии она знала наизусть.

Шел 1969 год. Театральные занятия помогали мне маленечко отойти от маминой гибели. Сейчас уже столько лет прошло, а я все еще вижу ее во сне...

Потом мы взяли "Поцелуй Чиниты", третий спектакль был "Свадьба в Малиновке". Так и пошло, и пошло... Народу у меня - ужас, сколько было - в Братском самодеятельном театре...

Когда меня вторично пригласили приехать в Братск (1983) - мы жили тогда в Калинине, - цель этого приглашения была определенная - чтобы Москва дала разрешение на открытие музыкального театра. К тому времени в Братске построили шикарный дворец, и он был полупустой - нечем там было заниматься. Потом, конечно, появились кружки разные. У нас там был большой репетиционный зал, огромный, - с очень неудачным художественным оформлением, я до сих пор не люблю этого художника. Там мы ставили спектакли уже на большой сцене. Была "Наталка - Полтавка", потом я ставила из "Летучей мыши" первую сцену. Народу всегда было много, оттуда у меня тоже есть книга "отзывов и предложений" - так было на ней написано... - Нет, вру, второй книги нет, ее украли. Это случилось в тот день, когда я должна была забрать свои вещи. У меня закончился договор, и директирисса сказала - договор с Вами я продлевать не буду.

И я уехала домой. Тем более, что квартира стояла пустая. Уехала со своей овчаркой Заурой. Я любила ее, как ребенка. Но, видимо, перекупалась она в Братском море - холодное оно слишком. Ангара - суровая река, у нее простудились почки, заболела и умерла. Это случилось потом, когда мы уже переехали в Ленинград...

Профессионально постановками я стала заниматься с 1981-го года, когда в Ленинграде закончила с красным дипломом режиссерское отделение Академии культуры. Ни одной четверки не было, за все годы учебы. Маринка тоже, кстати, с красным дипломом закончила. Голова-то у нее хорошая, только вот "дури" много. Очень избалованный ребенок у меня получился...

Когда я получила аттестат, то имела уже полное право работать в области культуры. Никто уже не мог меня упрекнуть "в самодеятельности" - была вторая режиссерская категория.

В Ленинграде, в доме на улице Рубинштейна, был малый театр, а напротив - не то Дворец музыки... - ну какое-то заведение музыкального профиля. Захожу. Там мне говорят, что ищут режиссера. - надо поставить спектакль на 25-летний юбилей одной организации, срок - два месяца. Я согласилась, но сама не ожидала, что за такое время сумею поставить. Вообще-то у меня была очень жесткая рука, обращение с артистами очень жесткое. Меня все боялись и ненавидели. И не знали о том, что когда закончится репитиции, - после этого из меня веревки можно вить. - Такая я была. Когда ко мне кто-то подходил - "мы не успеем.. " - я даже слушать ничего не желала. За два месяца поставить часовой спектакль! Который полностью был основан на массовках - это довольно сложное дело. Массовые сцены, - знаете - их делать очень трудно. Для многих режиссеров организация и постановка массовок - это самое сложное. Это считается одним из очень важных элементов режиссуры, а мне они почему-то удавались. Я сама не знаю - почему. Ну, мое это было. С этим спектаклем мы выступали на телевидении, потом приглашали телеведущих, они своим присутствием поддерживали имидж спектакля.

Потом я работала директором театра досуга в Московском районе. С артистами работала, профессионалами. А в 1989 году пришло время пенсионное. Когда я приходила в музыкально-творческий центр, звучали громкие слова - "пришла талантливый режиссер!". Двери открывались, люди выходили, смотрели на меня и удивлялись. Потому что я совершенно ничем не была примечательна.

Работы мои очень ценились. Сейчас я уже и не пою и не танцую, а когда-то все делала сама - и подтанцовочки, и различные перестроения на сцене, кода надо было организовать большую массу, - ну, человек сорок, выстроить на сцене в одну линию. Я имею ввиду не геометрически "в линию поставить", а в линию режиссуры.

Однажды, за 15 дней до выхода спектакля, я попала в больницу с подозрением на аппендицит. Лечащий врач ко мне заходит - Юлия Борисовна, к Вам пришли, просят Вас порепетировать с ними. Там, при больнице Костюшко, есть большая реакреация. Она всегда пустая, мы с ними там и репитировали. Можете себе представить! Я сразу же все забыла, что что-то болит, что может со мной что-то случиться, - я все забыла! У меня тогда была язва желудка. Когда была голодна, то появлялись боли, - при язве это обычное состояние. А с ними я танцевала, показывала все движения, и даже канкан опереточный мы танцевали - с выбросом ноги. Всему учила - как надо ножку держать. Я любила свою работу, любила этим заниматься и совсем забывала, сколько мне уже лет...

Сейчас могу прослушать оперу и посмотреть балет только по телевидению. Вот, антенну Вы мне принесли, - телевизор лучше показывает, а то мельтешила первая программа, совсем невозможно было смотреть...

Теперь, когда все осталось далеко позади, я все-таки немного жалею о том, что были у меня хорошие голосовые данные, но профессионально они не были реализованы.

В Иркутске, при музыкальном театре, я закончила вокальную студию. Занимались со мной там люди высокой квалификации - бывшие солисты Мариинки - Авгеев Александр Афанасьевич и Тополев Михаил Григорьевич. Потом меня передали Ирине Дмитриевне. Голос у нее был низкий, а у меня - высокий. Но именно она мне и передала самые сложные и тонкие моменты постановки голоса, которые мне потом очень пригодились. Она только что закончила консерваторию, и у нее все эти всевозможные украшения, арпедирование были живы. Интересная она была женщина, многому меня научила.

Теперь я Юрке передаю свои знания. Он мне вдруг говорит - он же балетный у нас - ты знаешь, я стал более любить оперу, чем балет. Чем объяснить? Я говорю, - потому что опера - это самый высокий разряд искусства, выше оперы ничего нет. Ну, есть еще конечно симфония, чисто музыкальные номера. А здесь музыка, да еще и с вокалом. Он соглашается - наверно это так. Как говорит Серов - композитор, который написал "Вражью силу ", - "Если бы все, что человек чувствует в себе, можно было бы выразить словами, музыки не было бы на свете".

В заключение, я хочу рассказать Вам маленький рассказик - может быть, Вы его знаете. Это не мое произведение, это Константин Паустовский, которого я очень люблю. Называется "Старый повар". Все это было в действительности, а Паустовский только придал этому литературную форму.

В одном из старых домов, на краю города, умирает старый повар. Он служил у какой-то княгини на кухне и ослеп от того, что всю жизнь стоял у горячей плиты. У него была Марта, любимая жена. Она умерла, и вот, он чувствует, что пришел его час. Говорит он своей дочери - я не могу просто так уйти из жизни, мне обязательно надо исповедаться. Она возражает - темно, ветер дует, дождь хлещет, - кого же я найду здесь, на окраине города. Но он все-таки очень ее просил, и она пошла. Видит, в конце улицы идет мужчина в шляпе в широком с развивающимися на ветру плаще. Дочка подбежала к нему и объяснила ситуацию - умирает отец и ему надо исповедоваться. Неожиданно, ничего не спрашивая, мужчина ей сказал просто - пойдемте.

Они вошли в дом. В углу комнаты стоял маленький клавесин. Мужчина подошел к умирающему и говорит - Я к Вам пришел, что Вас мучает, скажите мне, что? Он говорит ему - когда у меня заболела Марта, я из сервиза своей княгини украл большое блюдо, разбил его, и по кусочкам продавал, чтобы было на что покупать лекарства. Но ничто не помогло, Марта умерла. Я не могу уйти с такой тяжестью на сердце.

Мужчина ему сказал - это не грех, Вы же пытались спасти любимого человека, а жизнь сама по себе дороже всего на свете. Напоследок мужчина спросил повара - что бы Вы хотели, какое Ваше последнее желание? И он говорит, - я бы хотел увидеть голубое небо, голубую речку и зелень листвы, шуршащей недалеко рощи.

Тогда мужчина сел за старый клавесин и начал играть. Он долго играл без остановки, потом встал, подошел к повару. В глазах у старика были слезы.

    - Я все увидел - и голубое небо, и белые облака, и голубую речку, и зеленую рощу - я все это увидел, спасибо!"

    Это моя любимая новелла.

    Записал О.А.Ханов
    06.02.2011