Не охотник ты...

Спаниель появился у нас, когда я училась в старших классах. Случайно. Он оказался на улице, попал в кочегарку. На всякий случай предложили отцу. Тот даже посмотреть отказался.

Ему нужна была собака для охоты. Выбор пал на красного сеттер-гордона. Нам показали картинку. Мы пришли в восторг от огненного красавца. Отец же  хвалил охотничьи стати. Разводили их в Ленинградском питомнике. Сразу не взял, когда предлагали, (квартиру еще не получили), а теперь  стоял в очереди на щенка. Но тут вышла заковыка – запретили их вывоз из области.  Оставалось одно - оформить на друга отца ленинградца и увести в Одессу без документов.
Мы были обескуражены, у предыдущей собаки  была  прекрасная родословная.  Но отец сказал, что уже не молод и не тщеславен. Ему нужна рабочая собака, а не для выставок.

А вскоре они пришли домой вместе. Отмыли сажу, накормили. Имени у него не было. Перебрали все клички. Слабо отреагировал только на Рекса. Пару дней он хвостиком бегал за отцом, нас просто не замечал. Наткнувшись случайно, шарахался в сторону.  Но вскоре освоился и распрекрасно проводил время со всеми нами, пока отец был на работе. А через неделю вел себя так, словно всю жизнь у нас прожил. Безошибочно знал, кто когда уходит, приходит. Кто лучше накормит, а с кем лучше гулять.

Мы, в свою очередь, узнали, что команды он знает, но не всегда выполняет. Не привык к ошейнику, отказывается ходить на поводке. Место свое в коридоре знает, но избегает. Озадачивало в его поведении только одно - боялся и недолюбливал веник.
Стоило псу его увидеть,(а хранился он у нас в туалете), шерсть дыбом на загривке поднималась, в груди клокотанье и рык. Во время уборки не любил шум пылесоса, мученически приподнимал основания своих шикарных ушей, но с места не сходил, продолжал валяться. Перетаскивали волоком. А вот от веника прятался и следил за ним из укрытия. Стоило зазеваться, носился с ним в зубах по комнатам. Мы все пытались наперебой проводить с ним воспитательную работу, выговаривали ему или гладили его и веник поочередно, говорили ласково, подносили поближе, показывая его безопасность, безрезультатно.
Долго пребывали в неведении, откуда такая нелюбовь. Разгадка же была проста. Позже кочегар разъяснил:
- Да я его отлупцевал пару раз веником, так он, стервец, у меня их  штук пять потом сгрыз.
У нас два. Один в первые дни, когда гости затеяли уборку и оставили веник в коридоре. Рекс долгое время косился не него, терпел. А вечером мы увидели странный мусор в коридоре. Не сразу поняли, что это мелкие клочки от веника. Другой, когда назавтра детишки гостей новый веник ему под нос подсунули себе на забаву. Вот смеху-то было, поделились было они, когда взрослые вернулись домой. Те не оценили. Пришлось довольствоваться такой забавой - украдкой открывать дверь туалета и науськивать:
- Рекс! Веник!
Пришлось подвешивать веник на гвоздик повыше.

А еще мы обнаружили, что у нас в доме со строгими устоями появился  сибарит.   Надо было видеть, как мы его кормили. С уговорами, с рук, запихивая  в пасть лакомые кусочки. Как еврейское дитя на одесском пляже.

Как оно так получилось, сами не знаем. Никого не уговаривали – ни предыдущих собак, ни своих детей.  Но Рексик умел превращать свое  кормление в этакое театральное действо. Первое-второе он еще кое-как поедал в положенном месте из миски. Зато печеньице, колбаску и прочее – только из рук. Создавалось впечатление, что раньше он только водичку пил самостоятельно. Что вовсе нельзя было понять,  как этот гурман и неженка   в каштановых локонах  еще вчера  беспризорничал.   

Взять-то мы его взяли, но ведь он был не охотник. Поэтому версия о  ленинградском  сеттере   продолжала витать в воздухе. Две собаки было уже слишком. Мать  при получении новой квартиры поставила условие – больше никаких собак.
По версии кочегара хозяин Рекса умер. И хотя он был охотником и и брал собаку  для дела, толку от него не добился. Держали дома для забавы. Родственники отдали его приятелю, но тот  почему-то  не смог его  держать у себя, передал еще кому-то. Позже пес прибился к кочегарке.

Иногда после прогулки по парку отец с горящими глазами рассказывал, как они подняли пару вальдшнепов. Пес на них сделал стойку – а ему по породе не положено, он по водоплавающей птице. Тут же звонил по телефону друзьям, которые тоже видели этих вальдшнепов и они долго и всерьез всерьез обсуждали, к чему к чему появление птиц, которых в городе и не должно быть, хорошо это или плохо. И вообще пес с отцом всякий раз что-то интересное находили. То  встречали редких птиц, то за каким-то зверьком охотились.
Мы не встречали никого. Ни разу. Ежей, правда,  он  находил.  Стойку делал. Взлетали какие-то птицы. Но мы в них ничего не смыслили. Отец показывал иногда, разъяснял. Я же видела просто голубя. Созналась ему. Он горячился, разъяснял, взлетает   иначе - сразу вверх и хвост совсем другой, раздвоен...
Да  были  еще две пустовавшие норы в конце парка.  Пес приходил в неистовство. Нюхал, рычал, разрывал их. Интересно, что и другие  знакомые охотничьи собаки тоже эти норы знали и  по мере сил разрывали. Когда одна из них обвалилась и превратилась в яму, мы с удивлением наблюдали, как наши питомцы по-прежнему приходят в возбуждение и что-то вынюхивают в ней и пару лет спустя.

Ближе к осени отец  все чаще горевал:
- Не охотник ты…

Нам было все равно.  Просто рядом стал жить еще один член семьи. Ласковый, веселый друг. Мы много пережили рядом. Были дни радостные и беззаботные. Случались и грустные, и трагичные. Но он сумел каждому шепнуть на ухо что-то свое ободряющее, прикоснуться своей шелковой шкуркой, лизнуть в щеку, просто дружески толкнуть своим плечом – Побежим?
А еще он умел так посмотреть тебе в глаза своими чудесными янтарными глазами, что все в груди перевернется.