Вариант сознания... ч. 8

                Хомо  релятивикус
      Релятивность  окружающего мира  -  факт  доказанный.  Меня   увлекает мысль о  релятивном  человеке в  релятивном мире.  Даже  не роясь в  специальной литературе,  навскидку   нахожу  массу  аргументов.  При относительной  устойчивости  человека как  биологического вида  человек  как личность  безгранично  вариативен.  Релятивность  обеспечивается  на генетическом  уровне:  недавно   в  Перу  нашли  мумии  10-тысячелетнего возраста. У  них генетически  набор  полностью отличается  от генома современного человека  (Соц. индустрия, 1988, 7  января).    
    Нас  обманывает видимая,  внешняя устойчивость  форм  человека. Один  высокий  и  худой,  другой  -  низенький  и толстый. Но  утром  они  делаются  на сантиметр  выше,  вечером  -  на сантиметр  ниже.  Мы   движемся,  дышим,  формы  тела  все  время  меняются.  Меняется   температура тела,  скорость протекания   реакций,  меняются  комбинации   атомов  и молекул  тела.  Прожив  семь  лет в   Ялте,   я  на  100  процентов переродился и теперь состою  из  частиц  ялтинской  почвы,  ялтинского воздуха,  ялтинской  пищи.   Наша  иммунная  система  структурно опирается  на  принцип относительности,  то  есть,  не имеет постоянного набора  антител.   Случайностным методом  организм  плодит  все новые комбинации  антител,  которые   готовы к борьбе с  любым  вероятным  противником. За  это открытие  японский   ученый  получил Нобелевскую премию за  1987  год.
     Человек,  судя  по всему,  понятие  родовое, включающее  множество видов  людей. Есть ярко  выраженный   вид  человека-убийцы,  который  не  может не убивать. Есть порода  людей-ангелов,  которые  не могут  не  делать добро, даже путем  самопожертвования. Есть люди-лисы,   которые  не могут  не  хитрить,   лгать и изворачиваться даже  тогда,  когда  в  этом  нет корысти. Правдолюбие  может  быть   патологией – из  таких  получаются  бунтари и  пророки.
    Уже  не раз  высказывалась  мысль,  что  не  столько  окружа-ющая  среда (в том  числе и социум)  формирует человека,   сколько  сам  человек  в  новых  ситуациях раскрывает   все новые и  новые потенции. Меняются память,  поведение,  мышление.    Кто-то  вдруг  начинает  слышать радиоволны,  кто-то  видит  людей  насквозь. Вчерашний  зверь  вдруг  стал  ангелом;  ангел озверел.
     Наши органы   чувств,  особенно  глаза, дают  картину  устойчивого мира  и человека.  Чувства  лгут.  В  иных  спектрах  электромагнитных  колебаний    мы   представляем собой  бесте-лесные,  полупрозрачные  и полупризрачные образования,  неупорядоченные сгустки полей.  Изменчивость  человека подтверждается  фактом    постоянного появления   потомства, которое  мы  квалифицируем как  уродство:  это  существа с   тремя и шестью  пальцами,   двумя головами,  тремя  глазами,  с хвостом,  парой  сердец  и тому подобное.  В  нынешних  условиях  обитания  они  обречены  на  гибель.  Но условия  изменчивы.  Некогда  случилось так,  что именно  урод -  безволосая,  голая  обезьяна    получила  путевку в  жизнь и породила  человечество.
      В  микромире  некоторые  из   частиц обладают  массой  и энергий  только в  движении. Остановка -  небытие.   Так и человек.  У  него  нет массы покоя. Покой  -  распад,  смерть. Релятивность времени и пространства   предо-пределили релятивность человека.  Мы  каждый  раз  иные  в  иных  системах  координат.  Можно представить  систему, в которой  мы  -  черви (кстати,  наши  геномы  схожи на  99  процентов). Можно  представить систему, в которой  мы  -  боги.  Об этом еще двести  лет назад гениально  сказал  Державин…  Прогресс человечества - не что иное,  как   последовательная  смена координат  на пути  от зверя   к  ангелу и Богу.
                7 января  1988.

                * * *
                Вкус к  подробностям.   
      В  юные  годы  мне  нравилось  «впадать  в состояние».  Вот я  чем-то взволнован,  поражен,  захвачен  и  унесен …  в  самого себя. Я  не   замечаю  окружающего:  я   чувствую  свои чувства,  переживаю свои переживания.  Весь в себе. А мир   сливается  в нечто  нерасчленимое и зыбкое, как море. Имя  ему  - настроение,  и он  заливает,  словно  прозрачной  акварелью,  мои  чувствования.  Этого хватало,  чтобы  я  хватался  за перо и начинал лихорадочно  строчить вирши…
     Но  мир состоит из  множества миров,  и в каждом  - свое  настроение,  свой смысл,  свои знаки.  Есть мир птиц,  мир растений, и в каждом  - тысячи подробностей,  в каждой подробности - тайна   жизни…
     С  годами во мне проснулся  вкус  к  этим подробностям. В  Ливадийской  больнице  я  выходил по вечерам в  парк  проделать очередную  «тысячу  шагов».  Частенько замирал, сбившись со счета,  и   окунался  в мир самобытия столетних  кедров, соек, синиц,  ворон,  телефонных будок,   женщин в  белых  халатах и домашних тапочках.  Почему-то меня  изумляли дрозды.  У них  прослеживались повадки  бывалых  фронтовиков.  Словно под огнем противника,  они передвигались  короткими перебежками,  вжав  голову в  плечи.     А  как  они кормятся!   Были в колхозах такие  разбрасыватели,  которые  прицепляли к  тракторам и возили по полю. На  круг  сыпалось  удобрение,  круг  вращался,  и  удобрение  веером разлеталось по сторонам. Дрозд насаживает клювом  сухую  листву;  резкое  движение в  сторону -  и листья  веером  летят прочь.  Птица  быстро и  деловито склевывает личинку – и снова  листва  разлетается,  как  навоз  на  колхозном поле.
    Наверное,  и Чехову в  Ялте   было любопытно наблюдать за  дроздами…               
                9  января  1988.