Солнечное сплетение

I.
День был совершенно безобразный…
Ещё с середины ночи, уже несколько часов подряд крупными хлопьями валил из нависающего прямо над головой неба метельный снег. Все часы будто бы жили своей собственной жизнью, никак не соотносясь с тем, что творилось на улице. А творилось там то, что день, которому давным-давно уже пора было наступить, похоже, вообще решил не приходить, так и оставив горожанам предрассветный сумрак.
Я шла на работу дворами, постоянно сворачивая вдоль заборов и сглаживая расстояние сквозь тёмные кирпичные арки старых домов.
В почти подвальной тьме одного из сквозных проходов, уже на последнем отрезке пути, навстречу мне, будто оторвавшись от тёмной стены, резко двинулась расплывчатая тень. Она как-то слишком резко качнулась в мою сторону и…

Первой и последней идиотской мыслью было: а вдруг нож грязный? Если он этим ножом до меня ещё кого-то убил? СПИД, любая другая зараза, или просто грязь. Да ещё сквозь одежду… Инфекция, сепсис, бррр!
После этого всё пространство сознания моментально схлопнулось в плоскую матрицу, состоящую из каких-то мурыльчатых, сиреневато-серых стёклышек, впаянных в замазку, а затем эта плоскость пыхнула ледяным холодом, оцифровавшись ослепляющей энергией, и унеслась в ничейное пространство.
Я умерла.


II.
… Я сидела на пирсе, глядя в небо, уже чуть тронутое позолотой склоняющегося к западу солнца. Сидела и медленно вдыхала пряный морской воздух, позволяя игривым тёплым барашкам влажно щекотать мои босые ступни.
Невдалеке, в районе пляжа бродил мой сын. Я не видела его, но чувствовала: он где-то поблизости. Видимо, с компанией ребят – у этих подростков вечно свои важные дела… Впрочем, ЗДЕСЬ я могу быть спокойна: ни во что сомнительное он не впутается. В государстве, где люди уважают друг друга и чтят законы, можно дышать спокойно. Я доверяю своему ребёнку точно так же, как верю в эту жизнь – бездоказательно и безоговорочно, и знаю, что даже если он сейчас и угуляет куда-то, и я отправлюсь домой одна, то к ужину он всё равно непременно вернётся.
Мы живём тут уже несколько лет, и оба привыкли к такому спокойному и понятному образу жизни. Предел мечтаний – делать, что должно, и чувствовать, что твоя жизнь зависит от тебя самого, а не от постоянных форс-мажоров! Теперь я чувствую себя полноценным человеком: я добилась, чего хотела, я больше не боюсь ежедневных новостей «сверху» и сама правлю бал в собственной жизни, мой дом теперь именно таков, каким мечтался, но, самое главное, я, наконец, занимаюсь тем, что мне по душе! И при этом меня не покидает ощущение свободы и тепла. Защищённость… Так чего мне ещё? Жизнь удалась! 

Я перевела взгляд с нежных сиреневых облаков на серо-голубую гору, уже слегка потемневшую под скользящими зеленовато-золотистыми лучами. Высоко над морем тихо летел белый самолёт, целя туда же, куда царственно шествовало сейчас притомившееся светило. Рыжее золото предпоследнего снопа света, запутавшись в ресницах, вдруг разлилось и затопило меня целиком, вытеснив своим сиянием дорогую сердцу картинку…


III.
Я слышу нежный голосок сына, моего маленького сына, – он был таким несколько лет назад. Я оборачиваюсь и вижу сквозь это лучистое сияние маленькую себя… себя-подростка… студентку, работающую в самом сердце любимого факультета… Потом – измученную, но совершенно счастливую, прижимающую к животу новорожденного малыша… Раздавленную горем потери второго… Работающую, пишущую, злящуюся и отчаявшуюся. Влюблённую и тоскующую. Мечтающую и хохочущую – надо всем! Строившую так много планов, и бездарно потерявшую непонятно на что столько времени…
Во всём, что прошло мимо меня, я видела лишь отдельные достижения, золотыми крупицами плывущими сквозь череду упущенных возможностей, всего того, чего я не сделала вовремя и чего не успею уже никогда.
Чего я добилась в прожитой жизни – в ней самой, а уже не в какой-лишь из её частей, когда «всё ещё может быть»? Ибо теперь я совершенно точно знаю, что нахожусь за пределами будущего…
Да не про то речь, чем можно было бы похвалиться перед теми, кто падок на рода и сословия и меряет всё лишь деньгами и властью. Кто делит людей на «полезных» и малоосмысленных сквозь призму взращенных другими представлений и не видит за неказистыми одёжками внутреннего света… 
А про то, какие сокровища мы скопили в душе своей за прожитую нам Богом данность – потому что не отрезками времени измеряется прожитая человеческая жизнь, а дарами, воплощёнными изнутри себя в этом мире и отданными людям на добрую память.
 
И я говорю прямо в это рыжее солнечное сияние, сквозь жаркие лучи золотого света…
Господи, как же так?! Разве это правильно? Зачем ты устроил меня такой нескладной? И почему моя жизнь прошла – почти вся вразрез с моими собственными представлениями и желаниями? И почему я так глупо ушла – от дорогих мне людей, от так и не сбывшейся мечты? Зачем ты решил, что мой ребёнок непременно должен повторить мою судьбу?! Я так и не успела долюбить, достроить, дописать, досмотреть… Я столького себе не позволяла, всё время отказываясь от настоящего ради будущего – того будущего, которое почти уже стояло перед глазами! Я так сильно желала перемен, что просто не оставляла себе шансов на радость текущего момента. Я так надеялась на будущее, которое должно было спасти меня ото всех настоящих тревог, что напрочь забыла про то, что счастье бывает только СЕЙЧАС. Оно либо есть, здесь-и-теперь, именно в таком вот несовершенном виде, у таких неидеальных нас, либо его нет вовсе… И тогда все мечты и желания не имеют вообще никакого смысла. И зачем тогда была вся эта жизнь?!


IV.
Боль возвращается, постепенно разливаясь из одной центральной точки по всему телу, и вместо острой становясь монотонной. Я пытаюсь осознать, где нахожусь, скользя мутным взглядом по облупленным стенам…
Сколько же времени прошло с того момента, как я в последний раз шла на работу привычным маршрутом?
Невысокий милицейский чин, умотанный и равнодушный ко мне и, кажется, ко всей остальной жизни вообще: удивление и радость, похоже, в принципе не входят в зону его интересов, точно так же как мне недоступно умение различать звания по погонам…
Уставшие, злые врачи, хамоватые санитарки, каменнолицые медсёстры, делающие ежедневные процедуры с таким видом, будто это вовсе не их обязанность, и лишь из большого одолжения они здесь, рядом с нами…
Постоянная духота, еда непонятного происхождения, полузабытье боли одних и тоска рвущейся на волю души других – тех, кто рядом…
И каждый раз, когда проваливаюсь в сон, днём ли, ночью (а это безвременье будто бы прочертило жёсткую границу между внешним миром, в котором снег уже вовсю сменился ветрами с хлёстким дождём, и моим внутренним, который вышел из берегов и разлился, смешавшись со всем остальным, что витает в воздухе этого чистилища), – каждый раз я вижу золото с мягкой рыжиной… Того, с кем разговаривала в тот самый последний день своей конченной жизни.


V.
Я лежу, пристально изучая потолок. Занятие это столь же важное, сколь и бесполезное – при моей близорукости я навряд ли увижу ангелов в тенях на неровно прокрашенной блёклой пустоши. Сейчас время ежедневных посещений, но я никого не жду, и мне сегодня почему-то совершенно неинтересны люди, приходящие не ко мне… В очередной раз открывается дверь, и неожиданно кто-то зовёт меня по имени. Опомнившись, я медленно перевожу взгляд и пересекаюсь глазами с тем самым лучистым сиянием, которое затмило от меня целый мир. Такой призрачный мир моих фантазий…
Андрей. Андрюша. Худенький, рыжеватый, практически незаметный мальчик – лаборант из соседней комнаты. Ну конечно, это именно его полные ужаса глаза я видела в самый последний момент перед тем, как упорхнуть в небытие. Стало быть, это он и вызвал всех тех, кто помог мне вернуться оттуда… 
Парнишка садится на хлипкий стул рядом с моей койкой и теребит в руках пакет, который принёс с собой. Он пытается сообразить, как себя ведут в таких ситуациях, и с чего вообще начинать разговор. Неожиданно для себя я приподнимаюсь на локте, насколько мне хватает сил, беру его за холодную с улицы лапку и вываливаю ему всё-всё, что видела и пережила с того момента, когда он звонил в подворотне в «скорую» и милицию…
Серо-голубые, почти круглые, безмерно удивлённые глаза, без каких-либо следов сомнения во взгляде. Только притихшее, какое-то детское изумление с примесью восхищённости.
– То есть, получается, ты разговаривала с Богом? Так, напрямую?! И… как Он выглядит? Какой из себя – можешь сказать?
– Ну, ты нашёл что спросить… Какой? Большой. Очень большой.
И рыжий.