Остановка отменена

 


                ВАДИМ  НАЗАРЕНКО







        ОСТАНОВКА ОТМЕНЕНА






 
               
 
            











               









                КАЛИНИНГРАД
                2008
               
               

                ПРЕДИСЛОВИЕ
Закончил предыдущую книжку и вздохнул с необычайным облегчением: нет, меня больше не втравить в это неблагодарное дело. Кому охота читать о мелочных делах и заботах ничем не проявившим себя в жизни человека, разве только тем, что  удачно перевалил через семидесятилетний перевал! Как говорится, приехал на конечную остановку.
Шло время, я радовался, насколько это возможно в моём возрасте, огорчался, что вполне естественно в преклонных годах, и вдруг вспомнил об охватывающей меня тихой радости, когда я выстукивал на клавиатуре свои воспоминания. А тут ещё наступила ранняя весна и разогрела обледеневший оптимизм. И я крикнул, но так чтобы никто не услышал, стандартную фразу:
- Остановка отменена!
Моей ленивой натуре понравилась форма предыдущей книжицы «Короткие разговоры» - без всякой последовательности: что вспомнишь, то и пишешь. Такой будет и эта.







               
.                – 3 -



               
               
               



Итак, я возвращаюсь из Венгрии. Рейс Москва-Грозный приземляется в знакомом аэропорту. Жду с нетерпением автобуса: наверняка меня кто-нибудь встречает. Проходит полчаса, а команды «Выходите» нет. Стюардессы уверяют, что всё нормально, но… «подождите немного…».  Наконец-таки, открываются двери, и мы под ногами ощущаем прочный Земной шар. Автобус везёт нас к зданию аэропорта, где меня к  огромной радости встречают жена Нина и дочь Рита. Получаем драгоценный багаж и едем на автобусе домой. По пути Нина проясняет причину задержки выпуска пассажиров из самолёта: выгружали гроб с погибшим в Афганистане солдатиком.
Дома разбираем багаж. Нине – французское осеннее пальто, Рите – австрийскую дублёнку (искусственного меха, конечно), Саше – бритвенный набор фирмы Gillette. Себя тоже не обидел – вопль моды – кожаный пиджак, правда, простецкого покроя и недорогой. Самой «ценной» покупкой была огромная связка книг, коих в СССР днём с огнём не найдёшь!
На следующее утро, 6-го марта 1980, года вышел на работу в цех автоматики НГДУ  «Старогрознефть» и предстал пред очи начальника цеха Лембича.
- Что ж ты поехал в Венгрию, если нам решили не поставлять прувер? Надо было вернуться на работу.
- А я, Ромуальд Витольдович, откуда знал, что Министерство переиграло. Я человек дисциплинированный – мне сказали ехать, я и поехал.  Я узнал об этом только в Венгрии, но опять же подчинился дисциплине: одному специалисту, без сопровождающего, выезжать за пределы страны пребывания запрещено. Вот я и мучился там, но честно посещал все занятия и писал конспекты. Вот они…
                -4-



- Ладно, зайдёшь сегодня к начальнику управления Ивинскому и всё объяснишь А пока приступай к работе.
Начались рабочие будни. После беседы с Лембичем я  всё-таки пошёл к Константину Иосифовичу Ивинскому с некоторым страхом за «содеянное». Тот принял меня очень радушно, ударился в воспоминания о своей фронтовой деятельности в Венгрии во время Великой Отечественной войны, о том, как однажды он задремал на броне движущегося танка, в гусеницу попала пола его шинели, и его сбросило на землю, но всё обошлось. Спросил меня, положил ли я цветы к памятнику советским воинам, на что я не в силах был сказать, что у меня не было уже денег на них (это было в последний день моего пребывания в Будапеште), и я просто молча постоял перед памятником, мысленно передав привет от Ивинского. Но и соврать не смог, и сказал, как было. Константин Иосифович нахмурился, а мне стало стыдно-стыдно. Хорошо хоть кожаный
пиджак не надел на работу! Прошло с той поры 30 лет, но чувство стыда не проходит. В этом 2010 году ему исполнилось
девяносто лет, я позвонил ему в Саратов и поздравил с юбилеем. Я назвал свою фамилию, на что он сказал:
- Вадим, спасибо и т.д.… 
Я был потрясён его памятью – до сих пор помнит моё имя и подумал: значит помнит  о памятнике…

             *     *     *
 В начале августа меня вызвали к главному инженеру объединения «Грознефть» Кацману       Феликсу Михайловичу. В его кабинете, кроме него, сидело человек пять, среди которых выделялся высокий атлетически сложенный, сильно загоревший мужчина 
- 5 -



с лицом так нравящимся женщинам среднего возраста. Кацман показал мне на него и сказал:
- К нам приехал из Америки специалист по глубинным отсекателям пластов, которые мы закупили в США у фирмы «ОТИС», Альфредо Франко. Отсекатели уже лежат на складе у вас в «Старогрознефти. Ты будешь его переводчиком. Начинай работу сейчас же.
Альфредо заговорил, удивительно чётко произнося слова, и мой испуг быстро прошёл. Худо ли бедно, но все присутствующие были довольны переводом, включая Альфредо. После окончании беседы Кацман велел мне отвезти Альфредо в гостиницу объединения на микроавтобусе «Латвия», а завтра утром в 9-00 отвезти его на той же «Латвии», которая поступала в полное наше распоряжение, в НГДУ. Я, было, заикнулся о Лембиче, но Кацман раздраженно произнёс:
- Забудь про него, пока Альфредо не закончить внедрение отсекателей. Пришлось с удовольствием подчиниться.
На следующее утро я привёз Альфредо на скважину «1-я Минеральная», где уже собрались специалисты НГДУ и соответствующая техника. Не буду вдаваться в технологию работ, тем более, что я не специалист в данной области, но замечу, что наши специалисты признали в нём знатока своего дела.
После работы я отвёз своего подопечного в гостиницу, где познакомился с еще двумя американцами из фирмы «Скайтоп». Они уже некоторое время вели работы на другой скважине. Переводчицей у них была Ира Ларионова из «моего»
института «СевКавНИПИнефть». Оба – техасцы, говорили на техасском сленге, абсолютно непонятным для русских переводчиков, «освоивших» английский из словарей, разговорников и адаптированных книжек. Ира жаловалась, что                - 6 -
               
с трудом привыкала к их произношению (они приехали задолго до Альфредо), но зато стала, наверное, единственным человеком
в нефтяном Грозном, понимающим техасскую тарабарщину. К примеру, «твенти) – двадцать звучало в их исполнении как «твони» и т.д. и т.п.
Особенно отличался  в «издевательстве» над теми, с кем говорил, Роберт Мортон, которого можно было называть просто Боб.  Высокий худой экспансивный, лет пятидесяти, в неизменной широкополой кожаной шляпе, он мог бы, не гримируясь, сыграть ковбоя в каком-нибудь вестерне и сразу 
стать кинозвездой. Его внешность сыграла с ним злую шутку на Августовской улице Грозного. Подвыпившие парни, видимо потрясённые его внешним видом и уверенные в  нежелании «стиляги» отвечать по-русски на их вопросы, дали ему по физиономии. Хорошо, что прохожие быстро поняли в чём дело и заступились за «ковбоя».   А Боб с того дня стал ходить либо с переводчицей, либо одеваться попроще. Его коллега Гари Беккер был полной противоположностью Бобу как по произношению (в лучшую сторону), так и по внешности.
. Схожесть их была лишь в любви к самому плохому грозненскому пиву «Бархатное», которое они называли «Вельвет» Мы посидели, попили «Вельвета» под негромкую музыку, льющуюся из их магнитофона, «поболтали», и я собрался уходить. Боб перемотал назад ленту магнитофона, снова включил, и из динамиков вместо музыки послышалась наша беседа под тихую музыку, под которую мы пили «Вельвет».
Боб торжествующе смотрел на меня…   
          Да, подумал я, вовремя он открыл мне секрет своего чуда- магнитофона.
                -7-.


.                *     *     *
    
Руководство объединения «Грознефть» через неделю решило  устроить американцам небольшой отдых  с ночёвкой в селе Сержень-Юр т - живописном местечке в предгорье Кавказского хребта. Кстати, на лето туда выезжали городские детские сады.
И вот, погрузившись в микроавтобус, Боб, Гари, Альфредо, представитель объединения, ящик с продуктами и  пивом, автор этих нудных строк отправились снимать с себя стрессы. На полпути вспомнили, что не захватили хлеба. Водитель по фамилии Шорохов успокоил нас: «Купим на месте».
           Проехали Аргун, районный центр Шали и вот, наконец, въехали в Сержень- Юрт. Стали спрашивать, где можно купить хлеба. Нам показали, но магазин был уже закрыт.               
Вокруг нас собралась большая толпа мальчишек, сочувствуя нам, но узнав, что приехали американцы, они наперегонки бросились за продавцом. Вскоре он появился и спросил:
.           – Правда, американца привезли?
 Как с киноэкрана, из машины вышел Боб в своей уникальной шляпе, Все ахнули, а продавец заторопился открывать магазин. Он вынес охапку буханок ещё пахучего хлеба и, несмотря на наши уговоры, не взял деньги.
Нас разместили в хорошем домике, из которого  недавно  дети вернулись в свой садик в Грозном. Два местных парня принесли нам свежеизжаренных  птиц (подозреваю, это были дикие голуби), и мы запировали. Ира Ларионова с нами не приехала, и мне пришлось напрягаться с Бобом. Но я был доволен представившейся возможностью привыкнуть к его произношению.                -8-

               
 

Забегая вперёд, расскажу следующий эпизод.  После    демонстрации 7-го ноября, по традиции, пошли к нашим
приятелям Зубаревым отмечать праздник. В разгар пиршества зазвенел телефон – требовали меня. Я неохотно поднялся, 
догадываясь, что сейчас кто-нибудь из друзей будет просить срочно починить телевизор (не сидеть же на праздниках  без               
голубого экрана), но в трубке раздался голос начальника отдела автоматизации Олега Аркадьевича Шахвердова:
- Вадим, прошу тебя приехать ко мне – мне навязали в гости Боба. Бери с собой супругу и приезжай. Зубареву я уже объяснил ситуацию. Во дворе их дома вас уже ждёт «Волга» гендиректора. Пришлось извиняться перед большой компанией, но, по-моему, «отряд не заметил потери бойца».
   .Мы приехали. Олег познакомил нас со своей сестрой - преподавательницей английского языка, которую он пригласил              не будучи уверенным, что сможет найти нас. Она с улыбкой,
честно призналась, что с Бобом у неё идёт односторонний
   разговор – он её понимает, а она его нет. У меня уже, как говорят пилоты, был сравнительно большой «налёт часов», и
если возникали проблемы, то легко находились понятные синонимы. Так мы и беседовали с ним – она задавала вопросы, а я переводил ответы, и наоборот. Всё это сопровождалось. тостами под изысканные напитки и закуски. Боб постоянно
перед тем, как опрокинуть рюмку, говорил: «Дуна!». Я спросил, что означает это слово на английском, однако он стал уверять
меня, что это русское слово, которое он слышал в СССР во время своего предыдущего приезда и показал на дно рюмки.
Конечно, я сразу догадался, что загадочное «дуна» означало «до дна!». Возвратимся назад. Отдых в Сержень-Юрте был прекрасным: купались на речке, загорали, поднимались немного в горы, обедали, запивая пивом обильную снедь. Поздно вечером вернулись в Грозный
                – 9 -

.               

Начались работы по установке отсекателей на скважине «Минеральная». Одним из инженеров-буровиков был Борис Бабуков – сын главного инженера НГДУ Бабукова Владимира Георгиевича. Борис уже успел поработать заграницей и знал разговорный английский намного лучше меня, и у меня появилась возможность работать и в своём цеху – не хотелось всё-таки портить отношения с начальником цеха Лембичем, хотя после Венгрии уже чувствовалась некоторая натянутость. Я его понимал: ведь он был первым кандидатом на поездку. Я даже успел ему заказать кисточки для  живописи ( в то время я баловался мазнёй по холсту). Но генеральный директор объединения Свинцов не разрешил ехать ни начальнику цеха, ни его заместителю Трушлякову Валерию Алексеевичу: «Пусть едет тот, кто будет с ним  (прувером) работать. Есть старший инженер по автоматике, пусть он и едет. Об этом мне сказал Олег Шахвердов. А тут наметилась ещё одна увеселительная поездка с американцами, на этот раз куда-нибудь поближе к Казбеку. Хорошо хоть, что на выходные дни.
         Поездка прошла замечательно. К нашему прежнему составу добавились ещё пару человек из объединения.    Останавливались в примечательных местах и так доехали до Казбеги. Пошли в ресторан отобедать. При заказе блюд Альфредо попросил меня сказать красавице-официантке, чтобы ему дали блюда без перца:               
             -Объясни ей, что у меня геморрой.
Я чуть не упал со стула. Откуда ему было знать, что у русских об этой хвори стараются вслух не говорить. Пришлось придумывать другую причину, и ему, действительно, принесли еду без перца.               Панорама гор, живописные ущелья произвели на гостей соответствующее впечатление.
                -10 -
               

               
                *     *     *
В конце августа Альфредо взмолился:
- Вадим, я очень устал, да ещё жара такая. Поговори с мистером Бабуковым, чтобы сделать в работе перерыв, я слетал бы на недельку в Москву. У меня там в гостинице «Интурист» мой офис. Да и ты немного отвлечёшься.
Пошёл я к «мистеру» Бабукову,  изложил просьбу американца мексиканского происхождения. Тот ни в какую:
-Ты что? Он же  не вернётся и сорвёт наши работы. Так и скажи ему.
Я передал это печальное известие Альфреду, но тот не запаниковал:
-Скажи, что ответственность берёшь на себя, а я тебя не подведу. Даю слово.
Я всё-таки уговорил Бабукова – человека исключительно порядочного, доброго, понимающего. Мне выписали командировочное удостоверение, чтобы оплатить расходы, Альфредо же летел за свой счёт.
8-го сентября мы вылетели в Москву. Я впервые вошёл в холл отеля «Интурист», но ничего экстравагантного не увидел. Мне выделили место в номере на двоих на 17-м этаже, Альфредо расположился в своём офисе, по-моему, на 6-м этаже. Я там и проводил всё время, уходя к себе только ночевать. Ах, какая это была прекрасная праздная жизнь! Альфредо заказал на всё наше пребывание машину «Чайка», которая стояла у подъезда и ждала, пока мы не соизволим куда-нибудь поехать. Первым  делом поехали в «Берёзку» и купили ящик баночного датского пива «Карлсберг», которое заложили в офисный холодильник. Вот так я узнал какое на вкус лучшее пиво в мире! Пили «от пуза», перегретые грозненской жарой. Помню, что ящика не хватило. Покупали ещё столько, что хватило привезти в Грозный.                -11-
               
                *     *     *
В ноябре 1980-го меня вызвал в объединение начальник отдела автоматизации Шахвердов и предложил мне перейти на работу  в Горячеводское управление буровых работ (ГУБР)
внедрять автоматизированную систему передачи информации по радио (ПИРС) с бурящихся скважин на диспетчерский пункт, находящийся в здании ГУБР. Мне было жаль покидать прекрасный коллектив, но к тому времени отношения с начальником цеха не заладились. Не знаю точно почему, но догадывался. К тому же он засадил меня за бумажную работу, чего я терпеть не мог. А на днях на промысле упал со столба провод электриков и убил током проходящую мимо корову, и Лембич возложил вину на меня и сказал,
 что я должен буду заплатить хозяевам стоимость несчастной коровы.
- Ромуальд Витольдович, но упал провод не автоматики, на котором, между прочим, безопасное напряжение, а упал   провод силовой, принадлежащий электроцеху, пусть они и платят.
- Да, но на столбах у нас совместная подвеска и мы отвечаем так же, как и они.
Спорить было бесполезно, тем более я уже знал, что этот вопрос был улажен электроцехом и воспринял слова Лембича, как  простое запугивание, неизвестно зачем.
Видя мою неуверенность, Шахвердов и его заместитель Миша Давыденко стали меня прельщать новой интересной работой, повышенным окладом и я сдался. На следующий день приказом по объединению я был переведён  в Горячеводское УБР. Я дал было Валерию Шаумяну 50 рублей со словами: «Выпьете с ребятами за мой перевод», но тот сказал:
- Вы что? В красном уголке ребята притащили из дому закусон, уже столы накрывают на проводы ( приближался конец рабочего               
дня), а твои деньги пойдут на водку. В этот момент подошёл мой  любимый начальник:
                - 12 -

  - Ты что там затеваешь в рабочее время?
Его перебил Шаумян:
- Ромуальд Витольдович, во-первых, не в рабочее время, во-вторых, Вадим Евгеньевич ничего не знал об этом – я ему только сейчас сказал, а в-третьих - это по инициативе вашего заместителя Валерия Алексеевича Трушлякова.
-Так он же после перелома бедра ещё не ходит.
- Приказал прислать машину с «носильщиками».
Лембич махнул рукой и ушёл домой.
 Я вошёл в красный уголок и обомлел – столы ломились от снеди. Мне стало как-то не по себе: ну кто я для них? Не больше, чем временщик. Скоро принесли сумку, звякающую бутылочным стеклом. Следом за сумкой принесли на руках Трушлякова и уложили его за столом так, чтобы он смог дотянуться до рюмки (а он это любил). Недавно мне с сообщили с Кубани, что Валерий Алексеевич к сожалению умер. Мир праху его! Ко мне он относился по-дружески.
Начался пир (по - другому не скажешь!). Зазвучали речи в мой адрес, более пристойные на поминках. Пришлось возмутиться и запретить вообще упоминать моё имя. По мере «принятия на грудь», это пришло самим собой, и началась натуральная свадьба только без жениха и невесты. Около полуночи я горячо поблагодарил ребят и на дежурящем около цеха автобусе уехал домой, унося с собой на всю жизнь  воспоминания о прекрасном коллективе цеха автоматики…

*     *     *
На следующее утро встал в 5-30 и в начале седьмого был около здания Гипрогрознефти, где уже стоял автобус ПАЗик, привозящий работников неинтеллектуального труда в Горячеводское УБР к семи утра. Работников же интеллектуального труда привозили в контору
УБР к восьми утра на красном «Икарусе».
           - 13 –


               В Горячеводск можно было попасть двум путями: «Икарус» шёл  через Петропавловку по асфальтированному шоссе и пересекал Терский хребет по лощине, практически без подъёма и спуска. За хребтом поворачивал налево и через километр-полтора въезжал в село Горячеводск.
«Пазики», управляемые  лихими джигитами, шли  коротким путём по грунтовке напрямую через Терский хребет со скоростью, насколько позволяла педаль акселератора. Ничто не могло заставить водителей снизить скорость – ни дожди, ни туманы, особенно частые осенью, ни крутые повороты и спуски: «на всё воля Аллаха» говорили они. Что интересно, за шесть лет моей работы в Горячеводске, только один(!) раз перевернулся автобус (отказали тормоза), но все остались живы – только травмы. Это был дневной рейс и в автобусе, говорят, было всего несколько человек.
Приехав в УБР, нашёл цех автоматики. Он располагался в длинном одноэтажном ранее жилом здании барачного типа.  Цех занимал несколько «квартир» в левом крыле. Дальше – швейная мастерская и прочие заведения, не имеющие к бурению никакого отношения. По двору бродили коровы, жуя траву, растущую в изобилии вокруг цеха. Сама контора с диспетчерским пунктом занимала ухоженное двухэтажное кирпичное здание рядом с дорогой, идущей вдоль Терского хребта.
Начальник цеха автоматики уже был в цеху (ему не надо было искать цех). Звали его Виктор Васильевич Махов. Невысокий, крепкого телосложения, с худощавым лицом он произвёл на меня неплохое впечатление. Он познакомил меня со своим молодым заместителем Виктором Петровичем Емельченко и  представил меня остальным работникам цеха. Должность свою я узнал в отделе кадров при оформлении меня на работу:  «Старший инженер-технолог – руководитель группы внедрения новых средств автоматизации, телеконтроля и КИП». Коротко и ясно. Всего 11 слов!

                -14 -





  *     *     *
Внедрять, в основном, надо было систему сбора информации с бурящихся скважин и передачи её с помощью радиоволн в диспетчерскую, как говорят сейчас, ОН-ЛАЙН. С каждой буровой вся информация – вес колонны на крюке, нагрузка на долото, момент кручения при бурении, спуск или подъём колонны, двойные хода бурового насоса, давление бурового раствора передавалась  в течение двух секунд на пульт диспетчерской. У диспетчера была возможность следить за работой какой-то одной скважины на экране компьютера, или сразу за всеми, но до этого было ещё далеко – надо было смонтировать на всех буровых аппаратуру, электрические  датчики параметров бурения, установить на скважинах передающие антенны, а в диспетчерской – приёмную аппаратуру. Учитывая гористый рельеф местности, приёмную антенну установили на высоком столбе, сваренном из нескольких буровых труб.
Опыт работы в НГДУ «Старогрознефть пригодился в Горячеводске, и рабочие уже не спрашивали начальника цеха, «педрит» в чём-либо новый инженер. Но и здесь я многому научился у рабочих, особенно, в технике связи, за которую отвечал наш цех автоматизации производства – ЦАП. Мне понравился способ соединения оборванных стальных проводов в пролёте между двумя столбами. К месту обрыва проводов подъезжала машина – будка ГАЗ -63. на неё забирался наш связист Женя Сыроватский, мы подавали ему оборванные концы провода, он вставлял их с двух сторон в приспособление и стягивал концы друг к другу. На место касания торцов проводов надевал специальный пиропатрон и поджигал его. Через пару минут провод был надёжно сварен. Женя снимал приспособление, и мы ехали дальше, а по проводам шли разговоры, крики, щедро сдобренные ненормативной лексикой.
                - 15 -

                *     *     *
Из Андижана приехало трое разработчиков системы ПИРС и начался «великий» монтаж аппаратуры и датчиков на буровых. Заместитель начальника ГУБР Геннадий Ефимович Зерщиков, ответственный за внедрение ПИРСа, подгонял, ругая нас, по его мнению, за  медлительность:
- Что вы все топчетесь на одной буровой? Распределитесь по одному человеку на скважину  и делайте монтаж сразу на всех!
- Геннадий Ефимович, нас всего четверо – я и три слесаря КИП. А здесь сложная электроника. Да и электронный блок весит под 70 килограмм. Надо устанавливать на самой буровой электрические датчики вместо гидравлических, электронные блочки к ним, тянуть кабели с буровой к основному блоку, и основная аппаратура должна стоять в отдельном домике, а не в раздевалке буровиков.
- А ещё трое андижанцев?
- Да они же приезжают в галстуках и их задача -налаживать электронику.
Работа по внедрению длилась долго и Зерщиков поутих, поняв, что за неделю всей работы не сделаешь. Но самое страшное было впереди. Забегая вперёд, скажу, что вся аппаратура была сконструирована для работы на письменном столе – на буровой от тряски, вибрации и «водяной купели» всё работало, самое многое, неделю. Так я и доложил высокому начальству на совещании в объединении «Грознефть», отказавшись подписывать акт о внедрении. Правда, мне это не помешало через пару лет, будучи на курсах по повышению, в качестве курсового проекта представить внедрение ПИРСа в Горячеводском УБР и получить отличную оценку. Идея была хороша и жаль, что выполнена была легкомысленно-интеллигентно. Шесть лет я проработал в УБР и только успевал
                -16 –
мотаться по буровым, ремонтируя и налаживая несчастный ПИРС. А ведь помимо него, работы было ой-ой-ой!
Встретился как-то в городе с Борисом Тонконоговым. Он ещё работал инженером в моём бывшем секторе измерительной техники «СевКавНИПИнефть» и уговорил его перейти к нам на работу, прельстив более высоким окладом. Стало немного полегче. Борис хорошо соображал в электронике, и скоро мы могли ездить сразу на две буровые, но чаще всё-таки ездили вместе. По гидравлическим датчикам рабочие-киповцы могли ездить одни - разбирались в тонкостях работы лучше любого инженера, особенно, Миша Портнов – чудесный парень, приезжавший на работу из станицы Червлённой.
Летом работа на буровых доставляла  большое удовольствие. Обед привозили из дому и обедали на самом верху буровой вышки. Там мы прятались от множества назойливых мух – им, видимо, лень было подниматься на 53- метровую высоту. Уезжая в цех, не могли проехать мимо Червлёнского озера, в котором смывали с себя грязь и грешки. К половине пятого приезжали в цех, переодевались и в 17-00 на Икарусе уезжали домой. Могли уехать и в 16-00 на пазике с рабочими, но это, когда надо было быстрее приехать домой. На Икарусе, конечно, было комфортабельней и безопасней. В автобусе работники любили поспать и Икарус больше всего подходил для этой цели.

*     *     *
В предыдущей книжице я как-то написал о покупке в Ленинграде книги «Упражнения на йогите» на болгарском языке и была такая фраза: «Тогда я ещё не знал, какую роль она сыграет в моей жизни через пятнадцать лет». Наш связист Женя Сыроватский занимался немного йогой и, узнав, что я владею чуть ли не запрещённой книгой, стал выпрашивать её у меня:
                -17 –
- Ну, зачем она вам? Вы же всё равно не занимаетесь йогой.
Мне жаль было отдавать такую редкую в те времена книгу и я, вспомнив стометровую очередь, соврал:
-Женя, я уже две недели, как стал заниматься, ты уж меня извини…
Мне было ужасно стыдно за ложь, те более, что Женя был не только хорошим связистом, но и хорошим человеком. Для очистки совести, приехав домой, разыскал книгу и стал читать. Болгарский язык очень понятен русскому человеку, но, на всякий случай, купил Болгаро-русский словарь. Не откладывая дела в долгий ящик, стал заниматься.
Надо сказать, что физические нагрузки на работе  вызывали неплохой аппетит и я при росте 176 сантиметров весил девяносто два килограмма. Я купил напольные весы и стал каждое утро становиться на них. Стал вопрос – когда заниматься? Я и так вставал в 5-30, чтобы успеть на автобус. И я,
любитель поспать, совершил революцию в своём сознании - стал подниматься в 4-30 и час занимался по неотданной книжке. Дело пошло, и я пересмотрел свой рацион в пользу похудания и трезвой жизни. Через шесть месяцев окружающие стали смотреть на меня сочувственно. Потом они признавались, что считали, что я на пути в мир иной. Физически я действительно преобразился –  мой вес (страшно сказать) снизился до 73 кг (в армии весил 72кг), на турнике отжимался три раза одной рукой, и левой и правой; на спор с нашими связистами, без лазов (кошки для бетонных столбов) залазил на макушку 11- метрового бетонного столба. Я по натуре хвастун, и изумление на лицах моих рабочих от ловкости инженера, ещё недавно полного, если не сказать толстенького, было для меня наградой, сравнимой с получением, скажем, олимпийской медали. Женя Сыроватский как-то сказал:
  -Я думал, что вам просто было жалко дать мне книгу…
-18 –
Встретил как-то бывшего коллегу по ГрозНИИ Болеслава Саладиса. Он, оглядывая меня, спросил  осторожненько:
- Вадим, как дела?
-Да вот, занялся йогой – надоело лишний вес таскать.
-Хорошее дело. Я тоже два года занимался.
- Ну и?..
-Не выдержал, постепенно бросил занятия.
-Я не брошу.
-Я тоже так говорил себе, - сказал Болеслав с оттенком грусти. - А ведь это были самые счастливые два года моей жизни.
Ровно через два года после начала занятий я тоже бросил регулярные занятия, хотя всё время жалел об этом и порывался, время от времени, безуспешно начать «счастливую»  жизнь, но меня хватало на месяц-два. И только сейчас нашел причину – в обществе трудно быть «белой вороной», хотя общество в этом, конечно, не виновато.
А тут ещё из Индии приехали на «курсы повышения» инженеры–нефтяники числом человек двадцать пять. Им в нашем нефтяном институте читали лекции по технологии глубокого бурения и три переводчика переводили то, что говорил лектор, а индусы всё, что говорилось, записывали в конспекты. Кроме меня, переводом занимались инженер Юра Кисельман и работник научно-технической библиотеки объединения «Грознефть» Оля Жук.
Английский наших «студентов» был несколько своеобразен, я называл его «тёрти–фёрти», что на русском означало «тридцать-сорок». Я быстро приноровился к их произношению и стал с ними говорить «по ихнему», и они меня быстрее понимали, чем Юру и Олю. Юра Кисельман, например, им не очень нравился своим прекрасным произношением английского лорда (чему я очень завидовал). У Оли тоже было отличное произношение, но ей трудней было переводить специальные термины.        – 19 –
Правда, в процессе общения с индусами Юра тоже частенько стал переходить в разговоре с ними  на «тёрти –фёрти». При этом он виновато улыбался. Когда я похвастался индусам, что занимаюсь йогой, они посмотрели на меня с сожалением:
-У нас йогой занимаются презираемые нищие. Уважающий себя мужчина должен иметь хоть небольшой животик.
Да, тут я понимания не нашёл. Мало того, в гостиницу к ним надо было приходить к 9-00, и я понемногу стал расклеиваться.
Через месяц мы с индусами вылетели в Москву, где продолжились лекции во ВНИИБТ (Всесоюзный научно-исследовательский институт буровой техники). В свободное время возили их по достопримечательностям Москвы, от которой они были в восторге. Жили мы в одной из гостиниц недалеко от ВДНХ. Подъезжая к остановкеметро, где нам надо было выходить, я кричал им:  «Ускэ батха руха хаммара!», что на хинди означало: «Следующая остановка -  наша!». Однажды, проводив их в гостиницу, я и представитель «Зарубежнефти» Шамиль (фамилию его не помню) - молодой представительный  симпатичный мужчина - поехали к нему домой наладить  телевизор. Ехать было недалеко, мы стояли у задней двери троллейбуса, а на задней площадке стояла очень красивая  высокая женщина и разговаривала со своим спутником. Её сари  безоговорочно говорило, что она из Индии,  а пятнышко на лбу – что она замужем. Мы с Шамилем не могли глаз оторвать от неё. Перед нашей остановкой чёрт меня дёрнул сказать Шамилю:
-Уске батха руха хаммара!
Реакция предмета нашего любования была такой, как- будто ей показали голову медузы Горгоны. Мы выскочили из троллейбуса, и Шамиль сказал мне:
А что если у них был очень приватный разговор! 
- 20 –

         Телевизор мы починили. Потом обмыли наш ремонт и выпили за красивых женщин.

         *     *     *
Закончились занятия. Честно говоря, я устал от индусов. В Грозном я был у них в роли няньки – утром нёс им молоко, купленное, разумеется, за свой счёт, водил их в нашу поликлинику (почти у всех были глисты), магазины, в которых за недоданную им одну копейку сдачи готовы были биться насмерть  (мне приходилось компенсировать её своими десятью - и они брали).
Назавтра был назначен их отлёт на родину, и они пригласили нас переводчиков на прощальный вечер. Забыл сказать, что в Москву не смог по личным причинам поехать Юра Кисельман, и вместо него поехал пожилой инженер-нефтяник, проработавший в Пакистане три года и умевший объясняться на английском. Звали его Виталий Адамович, и в гостинице мы жили в одном номере. Обладая уникальным чувством юмора, он развлекал меня по вечерам смешными байками о работе в Пакистане.
Собрались все в одном из номеров, и руководитель группы – инженер Мехра из города Дехрадун, сказал проникновенную речь, полную благодарности за проявленную к ним заботу и, учитывая особенную роль в этой заботе переводчика «мистера Вадима», решили преподнести ему на прощанье подарок.
Мехра жестом фокусника откуда-то вытащил этот подарок и под аплодисменты всех присутствующих вручил его мне. Это была, по-видимому, пепельница в виде небольшого, грубо отлитого из алюминия, ботинка размером со спичечный коробок. На этом торжественная часть была закончена, а вторая не была предусмотрена.
                - 21 -

Вернувшись в наш номер, Виталий Адамович загрустил: - Эх, выпить бы сейчас, да нечего.
Надо сказать в то время свирепствовал «сухой» закон, установленный Лигачёвым, и бесполезно было надеяться купить сейчас вечером спиртное. Тогда Виталий Адамович внёс предложение (я ещё нахожусь в ауре торжественного прощального собрания):
-Давай мы с Олей поедем их провожать в аэропорт, а ты дуй в центр и ищи что найдёшь, а индусам я придумаю что сказать.
На следующий день на улице Горького я стоял в полукилометровой очереди за сухим вином. О водке и мечтать было нечего. Через несколько часов (время не засекал), я вошёл в храм Бахуса и стал обладателем двух (больше не давали) очень тёплых бутылок «Напареули». Вернувшись в гостиницу, положил бутылки под проточную холодную воду (хорошо, что хоть на воду не было сухого закона) и стал ждать Виталия Адамовича. Он появился примерно через час и вопросительно посмотрел на меня. Я завел его в душевую и показал на бутылки.  Радость его трудно описать. Он достал из кармана брючный пояс:
- Это тебе передал в подарок Сингх лично от себя.
Сингх принадлежал к секте сикхов, был единственным  индусом в чалме, которую он не снимал. Во всяком случае я не видел его без чалмы. Он выделялся среди всех независимым видом и неразговорчивостью. Когда я как-то спросил его об особенностях сикхизма, он сказал:
- Сикх ест мясо, ездит на мясе и засовывает мясо в мясо. Смысл этих слов я понял, но не сразу. Кстати, пояс я поносил не более месяца – он оказался не кожаным и расслоился на несколько «штук».
                - 22 -

                *     *     *
Ещё работая в НГДУ  «Старогрознефть», летал в Уфу на какое-то всесоюзное совещание нефтяников. Моими  попутчиками были двое работников нашего управления – Галя Ивинская  (дочь начальника управления) и старший инженер 
1-го промысла Скворцов Виталий Кириллович. Совещание было парадное и нас с Галей послали как лиц, отсутствие которых не снизит добычу нефти, а Скворцов сам напросился, чтобы, как выяснилось уже в Уфе, повидать своего двоюродного брата.
Вот там-то и началась наша дружба с Виталием, которая не прерывается до сегодняшнего дня, хотя он бежал из Чечни  в Саратов, а я в Калининград. Спасибо компьютеру: почти ежедневно мы связываемся по Скайпу и болтаем о том, о сём. Вчера, например, (20.09 2010) он утверждал, что «Сандерленд» сыграл с «Арсеналом» сыграл вничью, а я с пеной у рта доказывал, что «Арсенал» выиграл. Сегодня проверил – оказалось Виталий был прав. Пришлось послать ему на работу краткое извинение. Склероз! 
У него в Грозном в то время был автомобиль «Жигули» и мы часто ездили в отпуск на черноморское побережье в Лазаревское. Останавливались в кемпинге, где легко устраивались в деревянном домике на двоих. В этом помогали подарки, привезённые «от бабушки».
В предыдущей книжице я  писал как  получил шофёрские права. Виталию уже неинтересно было сидеть за рулем, и от Грозного до моря и обратно, к моему восторгу, разрешал рулить мне. Сам садился за руль, когда начинался серпантин вдоль моря. И потом, когда я перешёл работать в Горячеводск, наша дружба не прервалась.
                *     *     *
Вернёмся в Горячеводск. Из Андижана привезли ещё одну игрушку – автоматический регулятор нагрузки на долото
(АРНД). Не все, наверное, знают как выглядит ручной
                - 23 –
 регулятор нагрузки на долото. А это здоровый мужик в каске (бурильщик), стоящий у лебёдки с тросом, на котором висит бурильная колонна труб с прикреплённым на её нижнем конце долотом. Долото и выбуривает породу. А глинистый раствор, закачиваемый под большим давлением внутрь колонны, выносит обломки породы по внешнему пространству между колонной и стенками скважины ( диаметр долота намного больше диаметра колонны труб). Бурильщик длинной рукояткой тормоза лебёдки регулирует нагрузку на долото. Например, если вес колонны по прибору равен 180 тонн (и такое бывает), а нагрузку на долото надо давать 5 тонн, то он подтормаживает лебёдку настолько чтобы индикатор веса показывал 175 тонн.
Бывали аварии, когда по каким-либо причинам не срабатывал тормоз, и колонна длиной  несколько километров
«ухала» в скважину. Там она приобретала форму синусоиды и распиралась в скважине. На несколько недель хватало работы, чтобы ликвидировать аварию.
Все эти страхи я описал, чтобы вы поняли состояние моей не очень храброй души, когда мне сказали, что я лично ответственен за внедрение АРНД. Для начала я решил научиться бурит вручную под чутким руководством бурильщиков. Сначала было страшно, но буровики, как все сильные люди, добродушно внушали мне, что ничего страшного нет – следи за индикатором веса и не перепутай, куда подавать ручку тормоза.
Научившись бурить вручную, установили с андижанцем
 на площадке бурильщика автомат АРНД и пытались бурить с его помощью. Бурильщик на всякий случай держал в руках ручку тормоза. Но как все андижанские разработки АРНД часто не выдерживал сильной тряски, вибрации и потоков воды. Постепенно все работы по внедрению «новых научных достижений» сворачивались. Но мы вместе с заместителем Шахвердова Виталием Петровичем Цыганковыи успели слетать в Андижан. Там наелись настоящего плова, выпили много водки
                - 24 –

и даже попробовал на рынке кумыса, но он мне не понравился: 
во время питья что-то похожее на комок соплей скользнуло в горло, и я потом под краном долго полоскал рот, но было уже поздно. Понравилась система продажи овощей и фруктов на рынке: например, 53 огурца на рубль, три вилка капусты на рубль, 41помидор на рубль и т.д. Всё привязывалось к одному рублю!
Ребята-андижанцы, вернувшиеся из Грозного ранее, водили нас по городу, возили на буровую скважину и, конечно, заводили в чайхану. Был июнь месяц, но жара стояла такая, что только здесь поверил ребятам, что в жару они спят завернувшись в мокрую простыню. В Грозном не очень верил, может быть из-за нередких приступов радикулита. А здесь заворачивался в сырую простыню, и чёрт не брал!
Возвращались домой через Ташкент – прямого самолёта не было. Прилетели в Ташкент, пришлось ждать самолета в Грозный  до следующего утра. Устроились в гостиницу аэропорта. Воды  в ней практически не было. Можете себе представить, а лучше не представляйте, что творилось в общих туалетах. Разделившись с Цыганковым (ему надо было навестить кого-то), пошёл бродить по Ташкенту, отстроенному после известного землетрясения. Не знаю, каким он был до катастрофы, но выглядел красиво,  особенно  центр с фонтанами.
Там был длинный тротуар, с одной стороны которого били наклонные струи воды, падая на другой стороне.  Получался тоннель, стены и потолок которого были «изготовлены» из воды. Вышел из него весь пропитанный приятной в такую жару влагой. Мне не хотелось уходить от такого оазиса – пришлось еще пару раз пройти по «тоннелю». Удивительно, что через несколько минут после прохода солнце полностью высушивало одежду. Бесконечно пил газированную воду, но, простите, не искал туалет. Влага уходила из организма «сухой возгонкой».
- 25 –

На следующее утро мы вылетели в Грозный. Когда пролетали над Каспийским морем, меня удивило, что где-то посередине, покрутив головой, можно было увидеть и западный, и восточный берега моря одновременно. Значит не так уж широк седой Каспий!
Приземляемся в Грозном, расстёгиваем ремни безопасности и вдруг слышим предупреждение экипажа:
- При выходе на трап, крепко держитесь за поручни, чтобы не сдуло ветром. Снисходительные улыбки пассажиров исчезали при выходе на трап: дул чуть ли не ураганный ледяной ветер. И это в июне! Цыганков, лязгая зубами,  философски произнёс:
- Да, это не Ташкент…

*     *     *
Работа в ГУБР шла своим чередом: каждый день ехали на одну или несколько буровых. Ремонтировали вышедшие из строя приборы или  заменяли их на новые. Конечно, не совсем новые, но отремонтированные в цеху и подготовленные к установке на буровой скважине. Езда по грунтовым дорогам немного изматывала и я шутил, что могу теперь спокойно работать кондуктором на городском автобусе. В нём бы я блаженствовал! Много проблем доставляли обрывы линии телефонной связи между телефонной станцией в УБР и буровыми установками. И попробуй не устранить то или другое в этот же день. Удивительно, но всегда устраняли. Наши киповцы (от аббревиатуры КИП - контрольно-измерительные
приборы) были опытны, знали отлично  свое дело и никогда не ныли, если приходилось задержаться. Не могу не вспомнить одного из них – Мишу Портнова, лучшего из всех. Женю Сыроватского я уже упоминал ранее. Всех не перечислишь.

- 26 -


*     *     *
Иногда рутинная работа прерывалась, когда срочно требовался человек, умеющий что-то промямлить на английском языке и знающий на нём нефтяную терминологию. Так и в этот раз. Меня срочно вызвали с буровой, дали машину и послали к главному инженеру объединения Феликсу Кацману. Войдя к нему в кабинет увидел шестерых раскосых мужчин то ли китайцев, то ли корейцев. Оказалось – японцы. Они приехали с фирмы «Сумитомо Корпорейшен» разобраться почему несколько обсадных труб (для обсаживания стенок пробуренной скважины) крупнейшей в мире фирмы потрескались в Грозном.
Это случилось в Грозненском УБР, но почему-то к расследованию было привлечено ГорячеводскоеУБР. Поскольку мне представлялась возможность пофилонить с недельку, я и не протестовал, да и никто меня  не спрашивал, и не объяснял. Как говорил Маяковский, голос единицы тоньше писка. А я даже не пискнул.
На следующий день поехали в Грозненское УБР. Японцам дали новенькую одежду буровиков, в которой они вызывали улыбки у буровиков. Маленькие ростом, они были вынуждены много раз подкатать брюки и настолько же закатать рукава, а куртки на них превратились в пальто. Надо отдать должное японцам – если мы скрытно улыбались, то они хохотали, глядя друг на друга. За время общения с ними, я несколько изменил свое книжное представление о японской натуре. Они хорошо понимают юмор и сами непрочь поострить.
Каждое утро я приходил к скверику Полежаева, где они ждали представителя Министерства внешней торговли Тютяева (он остановился во «французской» гостинице, в которой когда-то жил Альфредо Франко), потом либо ехали в УБР, либо шли в объединение. Была весна, и я однажды, сломав в мамином саду веточку цветущей сакуры (что у неё там только не росло!) и предложил им отгадать, что это за растение. Я предполагал, что
               
                - 27 –

они будут крайне удивлены, но всё превзошло мои предположения. Это трудно описать, надо было только посмотреть, как они «нянчились» с этой веточкой, а потом наперебой стали приглашать меня  в гости в Японию.
Теперь о технической стороне дела. Приехав на буровую, японцы сразу спросили, с каким крутящим моментом свинчивались трубы. Наши специалисты показали акт, в котором была записана величина момента 424,5 килограммометров (кгм) при допустимой величине 500 кгм  (цифры немного условные, т.к. точных не помню). Мне стало немного смешно – уж что-что, а нашу измерительную технику хорошо знал. Знал и точность измерения, которую можно выразит словами: «большой» момент и «маленький». И уж если наши буровики скручивают что-то, то «навсегда». Японцы часто употребляли слово «кирема», и я спросил что оно означает. Оказалось – «трещина» и я запомнил его, наверное, на всю жизнь.
Надо отдать должное Тютяеву (к сожалению забыл его имя и отчество) в деле дипломатических переговоров. Японцы пообещали прислать взамен треснувших труб новые, плюс столько же в качестве компенсации «морального вреда). В гостинице, узнав о моей любви к нумизматике, Тютяев выгреб у японцев мелочь и отдал мне, а мой портфель набил под завязку банками с пивом «Карлсберг» и стал меня уговаривать пойти к нему на работу в его отдел министерства:
- Мне нужен помощник, знающий не только английский, но и техническую терминологию.
У меня от волнения спёрло дыхание, но счастье длилось недолго:
- Сколько тебе лет?
- Пятьдесят два.
Он разочарованно покачал головой:
- Жаль, не пройдёшь…
                - 28 –
Погоревав несколько минут, я отправился домой пить лучшее в мире пиво.
На прощанье руководство ГУБР устроил добрым японцам прощальный вечер на берегу Терека. Вино лилось рекой, запах жарящегося шашлыка, наверняка, достигал окрестных станиц. Было очень весело, подвыпившие работники УБР и японцы уже не нуждались в моих переводах и общались, бог знает, на каком языке. Гости много фотографировали и раздавали многочисленные сувениры в виде открыток и плакатов фирмы «Сумитомо». Мне дали плакат с фотографией выходящей из моря молодой и красивой японки в смелом по тем временам купальном костюме. Качество снимка было таково, что в каплях воды на её теле отражалась «окружающая обстановка». Жена Нина сразу определила ему место – на наружной стороне двери ведущей в туалет. Спустя какое-то время она подарила плакат работнику своей катализаторной установки Коле Углунцу, который живет сейчас в США и регулярно поздравляет свою бывшую начальницу с днём рождения, разумеется, не только в знак благодарности за портрет японки.
Примерно через месяц мне передали из объединения пакет с адресом: «мистер Вадим». Пакет изначально был толст, но на две трети опустошён. В нём находились прекрасного качества цветные  фотографии, запечатлевшие прощальную вечеринку. Я был рад тому, что хоть что-то и мне досталось.

*     *     *
Вообще, иностранцы всегда делали нехитрые подарки, о которых советские граждане должны были оповещать спецотдел предприятия, а там уже решали – конфисковать их, или милостиво позволить оставить у себя. Но однажды мне пришлось пойти на «преступление».
Приехали летом в «Грознефть» из Западной Германии два молодых специалиста от известной фирмы «Камерун».
- 29 –
Они привезли для рекламы электронный прибор для определения твёрдости металла неразрушающим способом. Обычно твёрдость проверялась методом американского металлурга Роквелла вдавливанием с определённым усилием алмазного конуса или закаленного шарика в металл. Площадь лунки свидетельствовала о твёрдости металла. Привезённый прибор определял твёрдость металла по скорости отскока шарика, «выстреливаемого» специальным устройством. Скорость определяла электронная схема. Прибор сложный и стоил десятки тысяч долларов. Им можно было замерять твёрдость превентера (запорное устройство) прямо на скважине. Мы возили немцев на экскурсии по гористой Чечне. Герхард и Арндт были в восторге от наших действительно прекрасных мест.
Как-то,  гуляя с ними по городу, показал свой дом и они напросились в гости посмотреть, как живут советские специалисты. Мне было не стыдно пригласить ребят: трёхкомнатная квартира в одном из лучших домов Грозного. Грозненцам этот дом был известен ещё и потому, что на первом этаже располагалась детская библиотека имени Аркадия Гайдара. Дом стоял в самом центре города рядом с площадью имени Ленина. Осматривая квартиру, они задержались у моих авантюрно исполненных картин. Арндт спросил, почему всего две картины, надо продолжать. Я объяснил трудностью приобретения качественных материалов живописи и кисточек.
Герхард достал из кармана перочинный нож и сделал вид, будто вырежет сейчас картины. Посмеялись и пошли продолжать осмотр города.
Скоро немцы собрались уезжать, и я (не без подсказки Феликса  Кацмана) уговорил их подарить привезённый прибор объединению «Грознефть». Для этого им пришлось звонить в свою фирму и та дала «добро». За это начальник ГУБР Адам Акбулатов выделил мне деньги на туристическую путёвку
- 30 –
в Финляндию.
Осенью того же года начальник цеха Махов сказал, чтобы я заехал в объединение к главному механику. Приезд иностранцев не ожидался, и я не мог себе представить, зачем я там понадобился. Приехал, нашёл механика, поздоровался. Он с загадочным лицом повёл меня на улицу, что меня сильно заинтриговало. Подошли к его «Москвичу». Он открыл багажник и достал нечто завёрнутое в обёрточную бумагу. Ещё раз оглянувшись по сторонам, он передал этот свёрток мне и сказал, что был на выставке нефтяного оборудования и один немец, приезжавший летом в Грозный, просил передать тебе вот этот чемоданчик. Я поблагодарил главного механика и понес свёрток домой. Дома нетерпеливо разорвал бумагу и увидел изящный полированного дерева чемоданчик, заполненный всем необходимым для написания «великих» живописных полотен: краски, кисти, палитра, растворитель, цинковые белила и пр., фирмы «C Kreul», основанной в 1838 году. Да, нам бы такую обязательность, какую проявляют немцы!
Само собой разумеется, я никому не сказал о щедром подарке и стал, вероятно, «великим» преступником. Но надо отдать должное и моему патриотизму: я не использовал ни единого элемента из красивого чемоданчика – к тому времени я остыл к живописи, поняв, что это не моё. Стоит он спокойно за диваном и ждёт, когда моя восьмилетняя внучка Полина (любительница рисовать где попало и что попало) подрастёт до масляных красок.

*     *     *
Что-то всё про иностранцев, да про иностранцев. Может потому, что жизнь была занудная – работа, телевизор, сон, иногда спортзал или стадион «Динамо» с волейболом. Запоминались лишь необычные сюжеты жизни: отпуска, командировки, приезд иностранцев из стран с «хищным оскалом
                - 31 –
капитализма», землетрясения, пугавшие мирных грозненцев. Помню, 14-го мая 1970 года в пору увлечения киносъемкой, поставил дома на стол скамеечку, на неё кинопроектор и на самодельном экране, сделанном из простыни и двух деревянных планок, стал показывать семейному кругу «отчёт» о поездке в горы на озеро Рошни-Чу. Был поздний вечер, наши желудки мирно переваривали ужин, как вдруг меня тряхнуло, мой проектор с грохотом полетел на пол. В первое мгновение  показалось, что мне по  какой-то причине пришёл конец, и ничего не падало, а сейчас упаду сам. Но я не упал, и в следующее мгновение понял, что это очень сильное землетрясение. Потом мы узнали, что эпицентр его был в Дагестане в районе города Буйнакска. Землетрясения в Грозном бывали нередки, но не такие сильные, как  в этот раз. Наутро только и было разговоров, что, у кого, в квартире полетело на пол. Ну как забыть такой «сюжет»!

*     *     *
    Пришла весна 1986 года. В облсовпрофе пообещали туристическую путёвку в Финляндию. Надо было пройти медицинскую комиссию, как сейчас помню,  у двух десятков врачей. Небольшой страх был перед тонометром, измеряющим артериальное давление не потому, что был гипертоником – давление было нормальным (120\80), просто боялся врачей в силу своей идиотской психики. Спасибо занятиям йогой, уговорил себя и всё прошло нормально.
С личной характеристикой, подписанной парторгом ГУБР, в назначенный день собрался ехать в райком партии на окончательное утверждение характеристики беспартийного инженера. Надел свой единственный костюм, купленный много лет назад и ужаснулся: пиджак висел, как на вешалке, а в брюки можно было поместить ещё одного меня. Вот до чего довела  йога! Я кинулся к нашей ножной швейной машинке, вывернул
- 32 -

наизнанку пиджак и брюки и, не примеряя (боясь опоздать), лихорадочно стал строчить. Через несколько минут, натянув (немного перестарался) на себя костюм, помчался в райком. А там пришлось долго ждать своей очереди. Наконец, очередь подошла и я с естественным страхом вошёл к небожителям.
Для начала зачитали мою характеристику. Во время чтения я стоял, поскольку мне не предложили сесть. Кончили читать и сказали:
- Можете сесть.
Самый молодой коммунист задал вопрос:
- Зачем вы едете в Финляндию?
Я начал объяснять, что путёвка туристическая и, следовательно, еду в турпоездку. Это его не удовлетворило, и он продолжал выяснять «истинные» причины моей поездки и задавать «каверзные» вопросы. Я отвечал. Потом он грубо сказал:
-Когда отвечаете, надо вставать.
Я встал и не садился, даже тогда, когда предлагали сесть. Один из пожилых членов райкома не выдержал и сказал молодому:
- Ну ты совсем запугал человека, – и повернувшись ко мне, миролюбиво предложил выйти и ждать результата.
Минут через пять открылась дверь,  меня позвали и сказали, что так и быть, мне можно ехать в турпоездку в капиталистическую страну Финляндию, посоветовали быть начеку и не поддаваться на провокации. Вышел я из райкома, как из бани,  лёгким и  умиротворённым. Потом была ещё беседа с другим товарищем, который на многочисленных примерах показал как наши советские граждане поддавались на провокацию. Например, заглянул турист в мусорную урну, а там новенький фотоаппарат лежит. Он туда рукой, а тут вспышка фотоаппарата, но не того, что в урне, а в руках провокатора. А потом этот снимок  с подписью: «нищие советские туристы» тиснут в газету.                – 33 –
 
*     *     *
Настал день отъезда, группа счастливых туристов, среди которых мелькали  знакомые лица, собралась на перроне, ожидая посадки в поезд «Грозный – Москва». Я обрадовался увидев, что с нами едет Славик Приставкин – высокий красавец, лицом здорово похожий на  Марчелло Мастроянни, работавший прежде в «СевкавНИПИнефти», откуда я его и знал. Первым делом, он спросил меня:
- Сколько водки взял?
-Как и разрешено – одну бутылку.
- Надо было две брать, на вторую таможенники глаза закрывают.
-  В Москве куплю вторую.
- Если сможешь.
За границу туристы возили водку, чтобы продать и на эти деньги купить то, что в СССР днём с огнём не найдёшь. В Москве я так и не смог «достать» одной бутылки водки.
В Москве группа переночевала в гостинице «Измайловская», а  на следующий день с Ленинградского вокзала поехали  в Выборг, где нам предстояло пройти таможенный досмотр. Я немного трусил, так как один знакомый преподаватель из нефтяного института Шаулов попросил меня передать его сестре Соне коробку грампластинок с записью симфоний Шостаковича. Сестра жила раньше в нашем доме на улице Полежаева, сама музыкант, она вышла замуж  за виолончелиста финского симфонического оркестра и стала жить в Хельсинки.  Её телефон мне дали, но забыли сказать имя.
И вот Выборгская таможня. Таможенник лениво роется в моём чемодане. Приоткрыл коробку с пластинками, закрыл её и закрыл чемодан. «Следующий!» Следующим был Приставкин, и его две бутылки водки благополучно остались лежать в чемодане. Затем нас усадили в автобус, идущий на Котку.   
                - 34 -
На переднем сиденье сидел наш будущий «чичероне» по фамилии Ярве (по-русски – Озеров). Он читал финскую газету и я, усевшись позади него, напряг мозги, чтобы понять заголовок статьи, напечатанный очень крупным шрифтом. Понял, что люди бегут из Киева. Такого, по моим понятиям, быть не могло, и я решил, что перевёл неправильно. Автобус тронулся, Ярве через микрофон на хорошем русском языке  стал рассказывать о  планах нашего пребывания в Финляндии. Когда он умолк, я всё-таки спросил о правильном переводе заголовка статьи.
-Люди покидают Киев, -  сказал Ярве.
- А почему?
- Недалеко от Киева взорвалась атомная станция, но мы  давайте пока помолчим, чтобы не пугать ваших товарищей. Было 30 апреля 1986 года – четвёртый день после взрыва в Чернобыле.

*     *     *
Не буду подробно и последовательно описывать наши поездки по стране Суоми - это никому не интересно, даже мне, а о впечатлении сказать можно. Поразила необыкновенная чистота везде и во всём. Как-то переезжали в лесу через неширокую речку, бегущую в каменистых берегах. У совершенно чистого  моста стояла моечная машина и пара рабочих в фирменных комбинезонах и резиновых сапогах щётками на длинных ручках драили поверхность и без того чистого моста. Острый на язык Славик Приставкин возмутился:
   - Вот идиоты! Какой дурной пример подают советским туристам.
В городах моют не только противосолнечные тенты над магазинами, но и тротуары. В гостиницах идеальная чистота, а в коридорах ниши со всякой всячиной: мылом, разовыми зубными щётками и пр., и надпись на русском языке: «Сувениры бесплатно». Это, чтобы в номерах средства гигиены не прятали в чемоданы,   а использовали по назначению.
                - 35 -


Впервые с Приставкиным  открывали и закрывали холодную и горячую воду рычажным краном. Герметичность кранов в гостиницах вызывала у Славика  деланное возмущение:
- Ну хоть бы один кран закапал – я бы статью написал в «Грозненский рабочий»!
Поводов для русского смеха было много, например, по привычке всегда пытались с усилием закрыть двери, а все двери там были снабжены автоматами. Даже в лесном туалете (есть такие!),   ненормально по нашим понятиям, присутствовали унитаз  «Арабика», вода и канализация, окна с неразбитыми стёклами и дверь с «возмущавшим» нас автоматом.
В пятницу финны напиваются и веселятся. Разрешается пить на лавочках в скверах и сквериках. Шум, гам, дикий хохот не привлекают внимания полиции.  Мы спросили Ярве, почему так либерально отношение к хулиганам. Он снисходительно улыбнулся:
- А вы знаете, они не хулиганят - никого не трогают, просто разряжаются в рамках закона.
В субботу утром сотни школьников в перчатках, с полиэтиленовыми мешками, «прочёсывают» места ночных выпивок, собирая бутылки, коробки и прочий мусор и относят их к грузовикам. Тут мы уже не смеялись, а сравнивали…
В Котке мы поглазели на первомайскую демонстрацию.
Из Котки нас повезли в Тампере, где запомнилось посещение музея Ленина. Финны чтят его как своего благодетеля. Нам пришлось купить по нескольку открыток, посвящённых Ленину, для финансовой поддержки музея.
Кстати о деньгах. Нам в Москве обменяли 30 рублей на финские марки (примерно 210). Завтракали за «шведским» столом, обедали очень плотно и вкусно в ресторанчиках, на ужин – лёгкий «шведский» стол. За марки мы все купили по японскому магнитофону.
Они продавались с уценкой, но деньги, как нам сказали, пойдут обществу помощи детям  «ЮНИСЕФ».
Мы со Славиком щеголяли в модных кожаных пиджаках, подделываясь под западных иностранцев, но всё равно финны нас спрашивали и даже кричали с противоположной стороны улицы:
                -36 -
- Фотка есть? (Водка есть?). Нас коробил надоевший уже вопрос, и мы «яко тати в нощи» вынесли из гостиницы две бутылки водки (одну мы выпили 1-го Мая), решили уйти подальше и там продать, но куда там!
- Фотка есть!?  -  раздались крики с трёх сторон.
Мы, отчаянно труся, продали водку более быстроногому финну.  Потом пошли в соответствующий магазин и купили себе   по кассетному плееру.

                *     *    *
Я уже сделал ранее важное для туриста сообщение, что обедали мы в ресторанчиках. Набив животы вкусной пищей мы цепочкой выходили, а обслуга во главе с директором выслушивала наши благодарности и в ответ кивала нам головой. Само собой, я и Славик благодарили работников питания по-фински : «Китос», что, как вы уже догадались, означало «Спасибо». Обслуге это нравилось и они произносили тираду, смысл которой я понимал так : «Приходите ещё  - мы покормим вас бесплатно!» Но может я и ошибался. Наша туристка средних лет, по профессии бухгалтер, слыша, как я благодарю официанток, попросила меня сказать на финском «Спасибо». Долго она не могла запомнить это короткое слово, и я пошёл по методу ассоциаций.
- Валя, запомни, как зовут самую большую рыбу – КИТ (по-моему она не знала, что кит – это млекопитающее и это упрощало моё объяснение). Так вот, скажи слово кит по латыни. Получится – «китос». Это и есть «СПАСИБО». Больше десятка раз мы потренировали произношение этого слова. И вот мы на следующий день, наевшись, двигаемся к шеренге улыбчивых работников ресторана. Я иду для подстраховки за Валей. Подходит её очередь благодарить и она почти выкрикивает:
- Палтус!
Директор смущается и отвечает:
- Эй калоя руянпаллас. (Рыбы палтус нету).
Пришлось хохочущему Ярве объяснить директору, что туристка вместо «Китос» сказала «Палтус». Финны оценили юмор улыбками.
                - 37 –

*     *     *
Мы два дня отдыхаем в кемпинге на берегу лесного озера. Здание на вид сарай – сараем, но входишь в номер – столичная гостиница со всеми мыслимыми удобствами. Рядом песчаный пляж с удобными лежаками, шезлонгами, с многоместными качелями. Рядом сауна. Смельчаки из сауны, игнорируя бассейн, выбегают из сауны и бросаются в озеро, на что я лично не осмеливался. Через два дня едем в Хельсинки и поселяемся в гостинице «Президент». Повозили нас по всей столице. «Провокаторов» видели только один раз. Вышли мы из              автобуса   посмотреть на какую-то достопримечательность на окраине столицы, вдруг нас окружила небольшая толпа, скандируя непонятное нашей группе слово: «чернобыль». И только Яхве, Славик Приставкин и я  знали. в чём обвиняют нашу группу. После этого инциндента пришлось «расстроить» наших туристов сообщением о взрыве в Чернобыле. К слову сказать, не зная о серьёзности происшествия, мы скоро забыли  о нём. Тем более, что с места «митинга» поехали в город-спутник «Эспо».
По пути туда Яхве  показывал и рассказывал о непохожих друг на друга красивых виллах. Приставкин и тут не промолчал и рассказал анекдот на эту тему. Иностранцы хвастались перед колхозником Иваном, как у них дома по нескольку вилл и любовниц. Дошла очередь до Ивана, и он скромно сказал:
-У меня, правда, вилы одни, но трахаю всех баб в деревне.
Хохоту хватило до самого Эспо!

*    *     *
Вернувшись в Хельсинки, понял, что пора звонить бывшей соседке. Поднял в номере гостиницы телефонную трубку и вместо привычного зуммера услышал женский голос, говорящий по-фински. Я в своих знаниях финского языка был слишком далек от того, чтобы болтать по телефону и быстро положил трубку на место. Собравшись с духом, поднял трубку и сразу стал на английском языке просить, чтобы меня соединили с номером, который я тут же назвал. Через несколько секунд пошли вызывные гудки, потом трубку подняли и из телефона высыпались снова финские слова. В отчаянии я заговорил по-русски:
       - 38 -          


- Соня – это Вы?
- Да, я.
- Это Вадим из Грозного, я привёз вам пластинки с симфониями Шостаковича. 
- Я  уже поняла, Вы в каком отеле? «Президент»? Ждите меня через полчаса у входа в отель.
Я не стал отмерять время, а достал из чемодана пластинки и письмо, вышел на улицу поглазеть на прохожих. Слава богу, здесь никто не приставал с убийственным вопросом: «Фотка есть?».
Вот и подбежала Соня – мы сразу узнали друг друга, она обняла меня, как родного. Ещё бы – не только человек из СССР, но из Грозного, да ещё сосед по дому. Она уговорила меня съездить к ним домой, где я познакомился с её мужем и двумя сыновьями лет шести и восьми. Муж сносно говорил на русском и  легко уговорил меня сходить в ресторан отметить мой приезд.
Ресторан назывался «Касабланка», что позволило мне потом небрежно говорить грозненским друзьям, что я бывал в Касабланке. Пусть думают, что в городе на западе Африки.
Из угощений запомнил устриц в чесночном соусе и пиво под названием «Синебрюхов». История этого названия такова: Производитель пива носил фамилию Краснобрюхов, и пиво так и называлось «Краснобрюхов». После 1905 года фамилия стала непопулярной, и Краснобрюхов стал просить у царя  разрешение сменить фамилию. Царь разрешил, но с условием, что слово «брюхов» останется в фамилии. Так и стал «финский» пивозаводчик Синебрюховым. В Финляндии это пиво ценится очень высоко.
Уже поздно музыкальная пара проводила меня в гостиницу и мы тепло распрощались.

                *     *     *
Кончился срок нашего пребывания в гостеприимной стране. Мы уселись в «свой» автобус и покатили в сторону Выборга. Перед границей была «гигиеническая» остановка, я решил на последнюю марку купить жвачку, но ребята показали на игральный автомат и уговорили проиграть её.
                - 39 -
Впервые я что-то выиграл. Это было 10 марок, на которые я купил жвачки детям.
В Москве мы пересели на грозненский поезд и поехали домой. Где-то, кажется в Орле, тормознулись надолго. Мы со Славиком Приставкиным стояли у вагонного окна, разглядывая бегущих в разные стороны пассажиров, пока не обратили внимание на не- отрывавших глаз от Славика  двух девушек. Я спросил их :
- Ну как, нравится вам Марчелло Мастройяни?
- Это он?
- А кто же ещё? Едет на гастроли в Грозный.
Я повернулся к Славику и произнёс какую-то абракадабру, он мне ответил тем же, на что я вежливо произнёс так, чтобы девушки слышали:
- Си, синьор.
Девчата робко попросили автограф, я взял у них какие-то бумаженции, и Славик расписался в них по-русски: «Приствкин». Хохотали все четверо.

*     *     *
1986 год был насыщен событиями глобального и личного значения. Заговорили о перестройке, разрешили инженерам искать дополнительную работу по совместительству.
Я  устроился в городское телеателье по ремонту телевизоров. В мои обязанности входило сервисное обслуживание домашних телевизоров. После работы шел в телеателье, брал несколько карточек с адресами и отправлялся в гости к адресатам. Снимал заднюю крышку с телевизора, пылесосом очищал его внутренности, настраивал цвета, при неисправности ремонтировал, закрывал телевизор, хозяева расписывались в карточке и шёл, или ехал к другому абоненту. За каждый телевизор мне платили ровно 1 рубль. Поработав один месяц, я подсчитал «доходы» и «расходы» и пришёл к печальному выводу – расходов (включая полный износ обуви, проезды в автобусах, а иногда возвращение домой на такси) оказалось значительно больше, чем приходов.
                - 40 -
Как прекрасно было почувствовать себя свободным от жалких 20 – 30 рублей в месяц, когда я уволился от ходьбы по чужим квартирам, где частенько приходилось выслушивать нелестные слова в свой адрес, которые, по справедливости, предназначались нашей электронной промышленности.

                *     *    *
Но были в этом году и прекрасные события. Дочь Рита окончила медицинский институт во Владикавказе (тогда ещё Орджоникидзе) по специальности «педиатрия» и устроилась врачом-педиатром в детскую больницу на Старых промыслах. В августе сыграли её свадьбу с её другом Алёшей, тоже закончившим институт, но нефтяной. Лёша стал работать в Старогрозненском УБР.
Пришла пора и мне менять место работы. Система ПИРС, о которой я рассказывал выше, показала себя нежизнеспособной    в жёстких внешних условиях, присущих буровым установкам. Да и трястись целыми днями в автобусе по кочковатым дорогам Терского и Сунженского хребтов в моём возрасте (шёл 53-й год) просто надоело. Всё-таки шесть лет отработал в ГУБР.
Пришёл снова в отдел автоматики объединения и сказал, что ухожу работать кондуктором автобуса. Посмеялись Шахвердов со своим замом Цыганковым Виталием Петровичем и предложили мне работу в кустовом информационно-вычислительном центре (КИВЦ) объединения «Грознефть» руководителем группы дисковиков на больших вычислительных машинах ЕС-22 и ЕС-32. с тем же окладом, что и в ГУБР. От радости я чуть не подпрыгнул до потолка, поскольку КИВЦ находился в двух кварталах от моего дома. Для меня близость к дому была привлекательнее оклада. Не будет больше многкилометровых (до ГУБРа  двадцать километров, обратно двадцать, да по скважинам с полсотни) ежедневных поездок, переодеваний в замазученную робу.
                - 41 –

*     *     *
Привёл меня в КИВЦ  Цыганков и познакомил с директором Владимиром Сизовым и главным инженером  Эдуардом Восканянцем. На вопрос, работал ли я с вычислительной техникой, я собрался сказать, что нет, но меня перебил Цыганков:
-Володя, да это ж он внедрял пять лет узбекскую вычислительную технику и не он виноват, что она не внедрилась.
Я скромно молчал, понимая, насколько различаются эти две вычислительных системы. Меня оформили на работу переводом и сказали, что моя работа начинается с 7 утра, так как нужно каждое утро готовить дисководы к началу работы вычислительной машины, то есть к 8 часам утра. И заканчиваться мой рабочий день будет на час раньше. А пока повели меня в машинный зал показать моё «хозяйство». После буровых установок зал показался райским уголком: полумрак, жужжание кондиционеров, белые халаты. А вот и дисководы, похожие на большие стиральные машины. Сходство увеличивало бешеное вращение пакета ферромагнитных дисков под застеклённой верхней крышкой. На каждую стойку управления приходилось около десятка дисководов. Каждый пакет состоял из набора десяти дисков диаметром около сорока сантиметров. По каждой из двадцати поверхностей скользила приемозаписывающая головка, которая при разгоне вращения пакета дисков, начинала, благодаря своей аэродинамической конструкции, «летать» над поверхностью диска, не касаясь её.
Такое длинное и утомительное описание я привёл, чтобы было понятно, чем предстояло мне заниматься в вычислительном центре. Каждым утром необходимо было протереть спиртом около 400 головок. При выходе из строя дисковода, срочно найти неисправность и отремонтировать его. 
- 42 –
В свободное время – изучать схемы, кипятить чай, вести, как говорят сейчас, чаты с сотрудниками большого (по площади) технического сектора. В первые же дни я обратил внимание, что последнее и было основным занятием, надо сказать, прекрасных специалистов. Но, не дай бог, случись отказ какого-нибудь блока, ответственные за него «стояли на ушах», пока не будет найдена причина отказа, а уж устранить её для них было плёвым делом.
Для начала меня прикрепили к Серёже Ковалёву, кстати моему соседу по лестничной клетке и зятю наших друзей Тимашевых. Сергей отвечал за основные блоки машин – процессоры и стойки управления, но приходилось заниматься и «чисткой» головок, и был рад, что с моим приходом ему не надо будет заниматься «грязной» работой. Он ввёл меня в курс дела, всё показал и всё рассказал. Я принёс на работу зеркальце зубного врача, подаренное мне знакомым дантистом Джамилем, чтобы легче было осматривать снизу рабочие поверхности головок, работающих с верхними поверхностями дисков. Стал брать домой  альбомы схем дисководов и старательно изучал их.
Помогал мне вначале и зав. техническим сектором Эдик Чавдаров. Он, конечно, знал и понимал всё. Мне и к нему приходилось частенько обращаться за помощью. Постепенно я втянулся в процесс «познания» и через несколько месяцев мог считать себя дисковиком средней руки.
Цифропечатающими устройствами «заведовал» Валентин Ротштейн - остроумный парень с небольшой рыжеватой бородкой. Вершиной его остроумия, был его отъезд в Америку в начале 90-х.
Душой сектора была, конечно, «процессорщица» Лидия Петровна Кедрова. Она вечно чем-то угощала нас, призывала попить чайку, приносила летом фрукты из своего приусадебного участка. Мы никогда не видели её сердитой. На её пятидесятилетие 8 июня 1990 года я сочинил поздравительный
                - 43 -

стишок, который с блеском прочитал Ротштейн. Стих длинный. Приведу несколько строк:
Отдел наш после споров жарких
Готовит Вам свои подарки:

Бутылку спирта, чуть недаром,
Нальёт Вам Эдуард Чавдаров.

Евгеньич – разума светильник
В аренду сдаст Вам кипятильник,

И выпьет в вашу честь портвейн
Завзятый трезвенник Ротштейн.

Вручат коллеги остальные
Рукопожатия стальные…

Заканчивался он словами:
Пройдут года. И от безделья
В своей избушке загрустив,
Вы вдруг припомните с весельем
Наш бескорыстный коллектив!

Где она сейчас, неизвестно. Полагаю – в Ахтубе. Она часто упоминала этот город, как родной.
Но о расставаниях навсегда с друзьями,  всё впереди. А пока вернёмся, как говорил испанский судья, к «нашим баранам». Некоторые из них были очень бодливыми. Однажды утром  я закончил профилактику своим дисководам, как прибежал из дому бледный Сережа Ковалёв (он теперь работал с 8-00):
- Вадим Евгеньевич, в вашей квартире сильный потоп…
Дальше я уже не слушал, а бросился домой. Картина происходящего потрясла. Я буквально кубарем скатился с пятого этажа, кинулся к подвалу, но дверь оказалась заперта, хотя никогда ранее не запиралась. Ногой я выбил её вместе с косяком и перекрыл задвижку на отопительную систему.
- 44 -

  Какой-то умный дурак провёл нагнетательную линию отопления по чердаку, Труба  лопнула  и струя кипятка под давлением
5 атмосфер ударила вниз на нашу спальню. Перекрытия в доме были деревянными, вода быстро размыла штукатурку, которая упав на нашу деревянную ( прошу прощения за тавтологию) кровать и переломила её пополам! Хорошо, что в ванной на полу был канализационный сток, и частично вода уходила через него, а остальная - через входную дверь
на лестничную площадку. Бедная Нина металась  по квартире с тряпками, отжимая с них воду в канализацию Вскоре появились слесари со сваркой и на душе стало легче – не пропадём! Надо отдать должное советскому ЖЭКу – квартиру восстановили полностью, на чердаке заменили старую трубу. После побелки заново оштукатуренной спальни, я наклеил обои. Зашел как-то  штукатур, ремонтировавший нашу квартиру, увидел обои, пригляделся и спросил, кто их нам клеил. Ожидая критики, я с гордостью признался в своём «мастерстве». Он на этот раз осмотрел уже всю стену и совершенно серьёзно сказал:
-Мы с товарищем делаем «шабашки» - штукатурим. Не хочешь клеить после нас обои? Платят неплохо – 50 рублей за комнату. А?
Я долго не думал и сразу же согласился. Осталось подыскать партнёра. Я предложил войти в мою «фирму» Эдику Чавдарову – моему непосредственному начальнику. К тому времени мы с ним немного сдружились на почве одинаковых взглядов на нашу беспросветную жизнь. Он, вообще, не стал думать, а сразу согласился, хотя признался, что никогда этим не занимался. К тому времени всё потихоньку дорожало, а зарплаты, к сожалению, были стабильными, как никогда.

*     *     *
И вот наша первая «шабашка» в районе «Минутки» - двухкомнатная квартира в «хрущёвке». Вчера мы попросили по телефону хозяйку, чтобы она развела клей. Мы пришли и стали проклеивать стены. Она удивилась:
- Почему вы сразу не клеите обои?
- А потому, что обои надо наклеивать не на извёстку, а на клеевой слой – ответил я важно. Пока мы проклеивали вторую комнату, клей подсох в первой, и мы стали клеить обои.
      - 45 -
Когда мы закончили работу, стыдно было смотреть на стены: они были похожи на поверхность воды, над которой пробежал легкий ветерок. Хозяйка была расстроена, но я её уверил, что это нормально, и завтра будет всё хорошо. Ведь так и было в моей спальне. Хозяйке мы сказали, что за деньгами мы придём завтра, и если ей не понравится, денег мы не возьмём.
На следующий день мы заявились с дрожью в коленках и увидели улыбающуюся хозяйку. Стены блестели зеркальной поверхностью. Хозяйка дала нам сто рублей, и мы честно разделили их с Эдиком на две равные части. Какое-то время мы занимались этим промыслом. У Эдика оказался прирождённый дар оклейщика. Он мало пользовался линейками и рулетками, резал обои «на глаз» и попадал «тютельку в тютельку». Я из бригадира превратился в «разнорабочего», и это меня нисколько не тяготило. Я был рад, что «воспитал» такого мастера.
Потом были и частные дома с множеством комнат, но скоро нам всё это надоело, и мы нашли другую «шабашку».

*    *     *
Вернёмся в вычислительный центр. Машины ЕС-22 и ЕС32 закупались в Болгарии. Носитель информации – пакет с десятью дисками, разделёнными друг от друга стальными кольцами собирался машинным способом на том же заводе, где изготавливались сами вычислительные машины. Разбирать пакет было нельзя – при сборке его уже было невозможно отцентрировать диски, так как не имелось фиксирующих элементов. У нас на складе скопились десятки пакетов, в которых были испорчены дефектной головкой одна или несколько ферромагнитных поверхностей дисков. Такие пакеты забраковывались и отправлялись на склад, ожидая списания. И вот я предложил Чавдарову способ восстановления этих пакетов. Идея ему понравилась.
Я принёс из дому резиновый ролик  для прикатывания мокрых после промывки фотографий к стеклу, для придания им глянца, и  самое главное – стрелочный индикатор перемещений с точностью до 0,005 миллиметра.
Через неделю в одной из комнат в подвале, ключи от которой были только у Эдика, стояло устройство для центровки дисков.
  - 46 –
Мы брали два бракованных пакета, разбирали их, выбрасывали из одного пакета негодные диски, заменяя их хорошими из другого пакета. На своём устройстве собирали пакет с идеально отцентрированными дисками. В машинном зале инициализировали пакет и пускали в работу. За рационализацию нам заплатили не очень много, но благодаря подпольной рекламе, к нам стали возить бракованные пакеты дисков из других вычислительных центров. Мы с Чавдаровым оставались во вторую смену и ремонтировали привезённые нам пакеты.
Эта работа была гораздо интереснее оклейки стен обоями, да и заработок был погуще.

*     *     *
В предыдущей книжице я упоминал о своей любви к живописи и музыке при абсолютной неспособности что-то нарисовать или запомнить какую-нибудь мелодию, хотя бы с трёх раз. В подвале КИВЦа было что-то вроде зала заседаний. На небольшой сцене стояло пианино, и Эдик заводил иногда меня туда показать, как он умеет играть. Играл он чуть-чуть лучше меня, но двух сыновей отдал в музыкальную школу учиться играть на баяне. Хвалил старшего – Романа, а младшего - Костю критиковал:
-Не любит он баян. Что с ним делать, не знаю.
Прошло время. Однажды  Эдик говорит:
- Снимай халат и пошли со мной. Поторопись, а то опоздаем.
-Куда?
- В филармонию.
- Зачем?
- Там увидишь.
Надо сказать, филармония располагалась в бывшем драматическом театре имени М.Ю.Лермонтова и находилась недалеко от нашего места работы.
Пришли как раз к началу репетиции. На сцене усаживался  симфонический оркестр. Перед оркестром стоял рояль с открытой крышкой. В зале молодая учительница музыки наставляла мальчика лет десяти:
- Главное, не гонись за оркестром, держи темп.
- 47 - 

  Костя уселся за рояль. Дирижёр Раевский тоже дал ему какие-то указания и взмахнул палочкой.
Музыка была мне не знакома, и я полюбопытствовал у Костиной учительницы, что играют?
- Концерт Бенджамина Бриттена. Очень сложная музыка для исполнения… Ой – ой! Что он делает? – запричитала она.
Да и Раевский уже остановил оркестр:
- Костя, ты что там за отсебятину порешь?
- А мне кажется, что так красивее.
- Вот, когда напишешь свой концерт, тогда играй его, как хочешь. Давайте повторим это место, - и он погрозил Косте кулаком.
Я выразил своё восхищение Костей учительнице и она рассказала, как он, бросив нелюбимый баян, прибегал в класс фортепьяно и играл свои фантазии. Пришлось перевести его и, как видно, не напрасно.
Сейчас я всё пытаюсь разыскать через Интернет Чавдарова , чтобы узнать о музыкальной судьбе его сына Кости, которому должно уже быть лет двадцать пять.

*     *     *
Ко мне на работу зашёл Виталий Цыганков:
- Вадим, помню, ты путешествовал пару лет назад по Волге.
- Да, на теплоходе «Михаил Лермонтов» от Астрахани до Москвы и обратно.
- Мне дали путёвку, что посоветуешь?
- Зайдёшь в каюту, сразу надевай спасательный жилет и не снимай его, пока не вернёшься в Астрахань.
Эта глупая шутка имела какое-то основание: несколько недель назад в Новороссийской бухте затонул пассажирский теплоход «Адмирал Нахимов».
Посоветовал ему расположиться ближе к носовой части, чтобы меньше было гула двигателей и вибрации.
Вернувшись из круиза, Цыганков сразу прибежал ко мне:
- Накаркал, накаркал…
- Что такое?
- А то, что мы столкнулись с другим кораблем, и он пробил
- 48 –

нам насквозь носовую часть. В Куйбышеве пробоину заварили. Нет с тобой надо быть поосторожней.
Посмеялись, и на том разговор закончился. А я вспомнил нашу поездку два года назад,

*    *     *
Нина в конце лета 1984 года по блату «достала» три путёвки на путешествие по Волге «Астрахань – Москва – Астрахань». Я ещё не брал отпуск, дочь Рита – студентка Владикавказского медицинского института – летом  проходила врачебную практику в горах у студентов геологов нашего нефтяного института, и сентябрь был у неё свободный от занятий.  Всё сложилось как надо, и мы в конце августа выехали в Астрахань. Слава богу, никто не давал нам советов, как вести себя на теплоходе. Проблемы при размещении по каютам разрешились так: мы с Ниной заняли двухместную каюту, а Рита попала в четырёхместную «женскую» каюту, куда она уходила только ночевать.
До отхода нашего теплохода «Михаил Лермонтов» оставалось ещё часа полтора и мы вышли на причал. На нём стояли различные торговые лотки со всякой всячиной, но воображение поражали горы огромных арбузов. Нине пришла в голову идея купить в дорогу арбузов и, несмотря на моё вялое сопротивление, купила двадцать штук (по числу дней в круизе). Продавец на радостях помог нам перетаскать их в каюту. Все арбузы поместились в ящиках под сиденьями. В каюте был туалет с умывальником, что нас очень устраивало. Наконец, прозвучал радостный гудок, и под песню «Ах белый теплоход…» мы отчалили от пристани.
Плавание прошло прекрасно, но постараюсь соблюсти некоторую последовательность событий.
Кормили в корабельном ресторане очень хорошо три раза в день, а после обеда мы втроём садились в каюте за столик, я разрезал арбуз на две части, мы брали в руки ложки, прихваченные в ресторане, и выскребали из половинок необычайно сладкую темно-красную плоть. Покончив с арбузом, я шёл на корму и тайком сплавлял пустые половинки в великую матушку Волгу с уверенностью, что рыбы разделаются с ними до того, как они достигнут Каспийского моря.
                - 49 -
 
В Саратове я всё-таки купил три столовых ложки и  потихоньку вернул в ресторан казённые, насколько можно очистив совесть. До сих пор я обедаю только с помощью саратовской ложки. Мне даже еда кажется тогда вкуснее.
На набережной я случайно увидел бедную старушку, продававшую старинную книгу «Мир Чудес» (географическая энциклопедия) 1912 года выпуска. С ней торговались две девушки-туристки:
- Бабуля, рубль за такую старую книжку – это очень дорого!
 -Да мне ж кроме хлеба ещё что-то надо купить…
 Я полез в карман, достал оставшуюся от покупки ложек трёхрублёвку, взял книгу в руки:
  -Бабушка, вот вам за книгу три рубля.
Бабуля поднесла трояк к глазам и, убедившись, что её не обманули, стала горячо благодарить, отчего мне стало ужасно неловко. Меня и сейчас, когда вижу эту книгу, охватывает чувство  бесконечной жалости к той старушке, жившей в стране «победившего социализма».

*     *     *
До Саратова был Волгоград. Поразил размерами мемориал павшим воинам и скульптура Матери-Родины. Не знаю, может я ошибаюсь, но мне кажется, что гигантомания не даёт посыла к горестному размышлению.
Долго стоял и читал фамилии погибших. Нашёл даже однофамильцев. Позже сочинил восьмистишие:
У боевых могил
Закрыла мне огромную скрижаль
Молекула воды.
И сквозь неё, как реквием Солдату,
Имён читаю длинные ряды
Тех, кто до победы не дожил,
Последнюю медаль
Оставив наркомату.
.
            - 50 -


Много ходили с Ниной и Ритой по городу. Видели «дом Павлова». Надо сказать мы часто игнорировали казённые экскурсии и осматривали то, что нам было интереснее осматривать.
Зашли в гастроном и поразились обилию колбасных продуктов. Я растроганно произнёс:
- Смотрите, какие молодцы! Хоть защитников Сталинграда колбасой подкармливают.
Более трезво смотрящая на жизнь Нина подтолкнула меня локтем:
- Посмотри на цены.
И я посмотрел. Цены были в 4 – 5 раз выше государственных и назывались «коммерческими». В душе образовалась трещинка, через которую тонкой струйкой стал вытекать героический пафос.
Похожая картина была и в Куйбышеве (ныне – Самара). Я много раз наезжал в этот город в командировки, и отпустив жену и дочь с экскурсионным автобусом, решил пройтись по знакомым местам и поностальгировать. Поднялся от речного вокзала в город и увидел длиннющую очередь, как когда-то в Ленинграде за книжкой «Хатха-йога». Заняв на всякий случай очередь и дождавшись, когда заняли за мной, пошёл узнать, чем я смогу быть осчастливлен.  Оказалось – пирожками с ливером. Чувство ностальгии как-то само собой исчезло, и я единственный раз пожалел, что не поехал с группой на экскурсию.
Ульяновск запомнился опять-таки гигантским мемориалом В.И. Ленина.
Часто бывали «зелёные остановки», где можно было полюбоваться природой, помочить ноги в Волге (купаться не советовали), поиграть на площадке в волейбол и просто полежать на траве, не слыша гула судового двигателя и не ощущая вибрации. Я думаю, что эти остановки придумал умный человек, любящий людей. Спасибо ему.

*     *     *
Подплывали к Чебоксаром. Продвинутые пассажиры приготовили мешки, сумки для яблоков. Говорили что яблоки здесь самые дешёвые. Стеклянные банки приготовили для грибов.
                - 51 -

Говорили, что выражение «дешевле грибов» родилось в Чувашии. Я приготовил деньги и литровую банку для солёных грибов. Теплоход причалил, и я вскарабкался по крутому склону прямо в Чебоксары. Стучал в калитки, окна и спрашивал, нет ли солёных грибов. Меня тоже спрашивали, сколько надо? Я показывал свою банку, хозяйки улыбаясь, говорили, что грибов нет. Наконец, самая сердобольная из них, взяла у меня банку, наполнила её грибами и подала со словами:
- Мы продаём грибы бочками, ну, на худой конец, вёдрами, поэтому никто не хочет открывать их из-за такой баночки.
Я полез в карман за деньгами, переживая, а вдруг нехватит, но хозяйка остановила меня жестом:
- Не надо деньги. Иди. Ты куда едешь, вниз или вверх?
Я растерялся, и с трудом сообразил:
- Вверх, вверх… Я стал горячо благодарить, но она повернулась и пошла во двор. Странные люди, подумал я.
Вернулся на причал и увидел настоящую ярмарку яблоков. Но вот отдали концы, теплоход загудел и тут странности продолжились. Те, кто не успел по какой-то причине продать яблоки (то ли не сошлись в цене, то ли не хватило покупателей), стали бросать свои авоськи с яблоками на палубу теплохода с криками:
- Сетку давай! Сумку давай!
Другие мужики просто высыпали яблоки на палубу. Видно, им так не хотелось тащить их на гору!
- А ведь совсем они не странные, -  подумал я.

*     *     *
В зале отдыха «по просьбе трудящихся», в данный момент изнывающих от безделья, наладил телевизор. На этой почве, завоевал благосклонность молодого штурмана, и он привёл меня в капитанскую рубку,  показал,  как  они управляют теплоходом. Чем это кончилось, расскажу на обратном пути, а пока плывём на северо-запад. Плыли, плыли и приплыли к городку, который я назвал бы «чудом света». Но у него уже было прекрасное имя – Плёс. Вот где я не отходил ни на шаг от экскурсовода, чтобы не пропустить хотя бы одно слово. 
 
                - 52 –

Прекрасный выбор места для города, расположенного на высоком правом берегу, откуда были видны простирающиеся, бог весть куда, необозримые дали, привлекали к себе художников. Ну, конечно, вы поняли, кого я сразу назову. Это – Исаак Ильич Левитан. Посетив дом-музей, посвященный  художнику, нам показали место  на «Левитановой горе», откуда он видел то, что воплотилось в его гениальной  философской картине «Над вечным покоем». Я мог бы с «умным» видом распространяться об этой картине, но лучше помолчу…
Плёс - истинно русский городок, основанный Великим князем Василием Дмитриевичем в 15 веке,  застроен в большинстве своём бревенчатыми домиками. Много церквей и церквушек. На соборной горе - Кафедральный собор. Трёх часов, проведённых в Плёсе, конечно, было мало и мы, повинуясь гудку, устремились на теплоход. Долго стояли на корме, глядя на уплывающий от нас сказочный город…

*     *     *

Я не упомянул ранее о городе, в котором  впервые получил трудовую книжку – Горьком (ныне Нижний Новгород). В этом городе я счастливо проработал два года и несчастливо отправился, одетый в солдатскую форму, в Казахстан «покорять целину», то бишь, убирать урожай пшеницы.
Свою жизнь в Горьком описал в своей первой книжке «Моя жизнь от… и   до…». Там же подробно рассказано о встрече с друзьями через тридцать лет во время описываемого  туристического вояжа по Волге. Потому и не хочу повторяться.

*     *     *   
Следующим городом на нашем пути «вверх по матушке по Волге» была Кострома. Проплыли под могучим мостом через Волгу и причалили к левобережной центральной части города. Здесь, как и в Плёсе,  можно было воскликнуть: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!». Много деревянных одно- и двухэтажных, надо сказать, красивых  домов, но много и каменных, построенных  до революции. Удивили торговые ряды, очень похожие на Ленинградские.
- 53 –
Удивили и дети на улицах – здоровые и краснощёкие. Нина в шутку объяснила:
- Ещё бы, небось каждый день костромской сыр кушают.
Видели памятник В.И.Ленину на гигантском постаменте, посвящённого 300-летию дома Романовых.
В назначенное время сели в туристический автобус и нас повезли в Ипатьевский монастырь, расположенный на правом берегу реки Кострома. Посетив музей деревянного зодчества, мы, не отставая от экскурсовода, обошли и снаружи, и внутри сам монастырь. Были в зале с чучелами животных и поразились огромной коллекцией бабочек, собранной еще до революции каким-то энтузиастом (забыл фамилию) и считающейся крупнейшей в мире.
Насладившись красотами Костромы и купив костромского сыра к нашим послеобеденным арбузам, мы взошли по трапу на нашего «Михаила Лермонтова» и отчалили. Проплывая мимо Ипатьевского монастыря, я пожалел, что не взял, уже не помню – по какой причине, фотоаппарат.  Не взял, наверное, чтобы не смотреть на красоты через видоискатель.
По пути в Москву увидели ещё одно рукотворное «чудо природы»: посередине Калязинского водохранилища из воды поднималась звонница какого-то затопленного храма. Это чудо не вызвало положительных эмоций!
И вот мы плывём по каналу имени Москвы и, наконец, входим в Химкинское водохранилище. В июле 1956 года, находясь в командировке на Центральном аэродроме, мы с приятелем приехали на это водохранилище покупаться. Взяли на водной станции по паре кубышек (были такие плавсредства, похожие на пустые тыквы), привязали их к талии и, не умея плавать, бесстрашно поплыли к противоположному берегу в сторону речного вокзала. Где-то за серединой нас завернули с моторки. Дядька, выдавший нам спасательные кубышки, покричал на нас матом и сказал, чтобы мы  здесь больше не появлялись.
И вот после долгого перерыва я всё-таки здесь появился!


 
                - 54 –


*     *     *
Смешно было бы, если я стал бы на этой странице описывать Москву. Кто её не знает! Запомнился только эпизод нашего похода к Останкинской башне. Уж очень хотелось побывать на «Седьмом небе», но по глупости мы не взяли с собой паспорта и нас дальше входной кассы не пустили. С горя мы присели недалеко на какой-то лужайке, открыли авоську и съели все два килограмма бананов, купленных по пути в Останкино.
Обратно в Астрахань плыть было уже не так интересно, но арбузы не давали нам скучать. Был, правда, один эпизод плавания, запомнившийся на всю жизнь.
Тёплый солнечный день. Четыре мужика на палубе в окружении своих жён играют в домино. Я тоже лениво поглядывал то на их игру, то на ленивую в этих местах Волгу. Рита с подружкой, у которой была взаимная симпатия с молодым штурманом, гуляли на верхней палубе. Прошло какое-то время и я увидел нашего штурмана, призывно машущего мне рукой. Я понял, что он зовёт меня к капитанской рубке и поднялся.
- Зайдите, посмотрите, - сказал он и завёл меня в рубку.
За пультом управления стояла моя дочь и вела корабль.
- Вы обратите внимание, как  ведет – она не переруливает.
Чтобы не переруливать, нужно долго учиться. Я дал ей задание идти
точно в кильватер впереди идущему теплоходу и она не переруливает
при поворотах! – с восторгом говорил не кто-нибудь, а штурман
теплохода, - Ей надо учиться на капитана!
Рита стояла перед двумя большими кнопками поворота и похлопывала ладошкой то по левой (поворот налево) кнопке, то по правой (поворот направо). Рядом стояла подружка, которая так и не осмелилась постоять за «штурвалом». Само собой разумеется, капитана в рубке не было – он отдыхал, ничего не подозревая. Сам же штурман был еще и первым помощником капитана. На всякий случай, он стоял за спиной Риты. Ошеломлённый я вышел из рубки, посмотрел на игроков в домино и подумал: знали бы они, кто управляет теплоходом, то не хохотали, а переместились поближе к спасательным кругам.
- 55 –



И вот мы снова в  Астрахани. Взяли билеты на вечерний поезд и пошли осматривать Астраханский Кремль, но там нас уже трудно было чем удивить. Удивил нас нелегальный рыбный рынок. Мы набрали по очень-очень сходной цене чёрной икры, вяленого осетрового балыка и, задёшево, целого свежайшего осетра (правда уже потрошённого), Хозяйка при нас насыпала ему соли в жабры и в брюшную полость. Доехали до Грозного нормально. Нормально вошли в трудовой и учебный ритм. На обеде с друзьями, немного подвыпив задал всем гостям вопрос: чем связаны имена «Лермонтов» и «Кармен»? Все ломали голову и, наконец, решили, что я просто пьян. С торжеством своего превосходства над ними, объяснил:
- На теплоходе «Лермонтов» прошла викторина: «Кто знает лучше творчество М.Ю. Лермонтова». Вы знаете, что я маньяк во всём, что касается Лермонтова и, конечно, выиграл. Меня торжественно наградили флаконом одеколона «Кармен»! Вот такая логическая связь между этими именами.
Публика, вместо того, чтобы восхитится моим остроумием, освистала остроумца и продолжила пить водку, закусывая привезёнными нами балыком и чёрной икоркой.

*     *     *
Вернемся, однако, в 1986 год. Рита  окончила Орджоникидзевский (Владикавказский) медицинский институт по специальности «педиатрия», что по-русски значило «детский врач». Во время своей практики в горах в качестве врача у студентов-геологов, один из них – Лёша Шурупов оказывал ей особое дружеское внимание. Два года дружбы, после окончания ими институтов закончились 30 августа 1986 года свадьбой. Лёша стал работать в Грозненском УБР, а Рита проходить интернатуру в детской больнице на Старых промыслах.
Лёшины родители жили в Старопромысловском районе, и новобрачным было несложно добираться до места работы. Вскорости, Лёше пришлось ездить на работу одному: Рита ушла в декретный отпуск.
     - 56 -

*     *     *
Скажу сразу и прямо: Рите здорово повезло, как с мужем, так и с его родителями. Лёша был заботливым, чутким, честным, порядочным мужем, простым в обхождении с нами – родителями Риты. Он сразу без всякой натяжки стал называть меня и Нину папой и мамой, даже в присутствии своих родителей, которые отнеслись к этому с полным пониманием и не обращали на это никакого внимания. Так бывало во всех истинно русских семьях.
Лёшин отец – Николай Федосеевич Шурупов работал механиком в монтажной организации и был весёлым добрым человеком. Когда на свадьбе зашёл разговор о домашнем хозяйстве, моя мама  сказала мимоходом, что были у неё куры, но теперь их нет. Через день я заскочил к маме. Она со счастливым лицом повела меня к курятнику:
- Смотри, что сват привёз.
В курятнике гуляли шесть больших красно-чёрных кур во главе с петухом той же породы. Вот таким был Николай Федосеевич во всём.
Лёшина мама Вера Фёдоровна работала в каком-то магазине неподалёку от дома, но главным увлечением её было домашнее овощеводство и цветоводство. Чтобы не повредить её посадок при заезде в гараж, который, разумеется, находился во дворе у бокового забора, Николаю Федосеевичу пришлось изготовить поворотный круг, как в железнодорожном депо. Машина строго по колее, въезжала во двор, заезжала на металлический круг, водитель выходил, очень легко поворачивал круг на девяносто градусов и въезжал  в гараж. Я просто восхищался такой придумкой!
Лёшина сестра Галя была замужем за  Сашей Русецким – нефтяником, как и большинство настоящих мужчин в Грозном. Радость им доставлял маленький сын Саша, любимым занятием которого была переборка фаянсовой посуды в посудном шкафу. Делал это он так аккуратно, что никогда не разбил ни одной тарелки.


- 57 –



*     *     *
По закону природы Рита стала поправляться и в октябре 1987 года легла в палату  «фабрики» по производству самых ценных изделий этой самой природы - детей. Сосед Шуруповых дядя Юра работал шофёром на «скорой помощи», принадлежащей роддому, где лежала на пятом этаже Рита, и исполнял роль почтальона – нам приносил записочки и уносил от нас наверх передачи.  В последней записочке Рита написала, что готовят её назавтра.
На следующий день 15 октября 1987 года, как раз в день рождения Риты, которой исполнилось 25 лет, Лёша, Нина и я стояли под окнами роддома. Врач-акушерка, которой мы уже изрядно надоели, часто выглядывала в окно и делала нам успокоительные жесты. Вдруг раздался ужасный женский вскрик. Мы не зная, что кричит, рожая, молодая чеченка (об этом мы узнали чуть позже), переполошились, а Лёша даже стал нервно бегать по двору. И только минут через пятнадцать в окне появилось улыбающееся лицо врача, которое произнесло одно слово. По артикуляции  поняли, что это слово было «мальчик». Мы бросились поздравлять Лёшу. Я, немного ревниво, спросил, как он назовёт сына. Лёша твёрдо ответил: «Ярослав». Вот так у нас с Ниной появился внук Ярослав. Потом выяснилось, что Рита родила его, не издав ни единого звука, чем она очень гордилась.
Дети переехали жить к нам в центр города.  На всякий случай, здесь всё было близко. И удобства играли не последнюю роль в уходе за ребёнком. Мы все крутились вокруг Ярославчика и скоро для краткости стали называть его Славик. Думаю, ему в то время было всё равно. Как-то на работе Валентин Ротштейн посмеялся:
- Вадим Евгеньевич, о чём бы вы со мной ни говорили, всё равно незаметно разговор сползает в область «деятельности» вашего внука.
В два года я часто приводил Ярослава на вычислительный центр, и он уже знал в каком порядке надо загружать вычислительную машину ЕС-22. Если он не доставал до какой-то кнопки, то требовал поднять его и тянулся к нужной кнопке.
- 58 –




*     *     *
Когда у нас на работе появились ещё громоздкие персональные компьютеры, мы все для начала ударились в игры. Больше всего нравилась игра «Война в Персидском заливе» как раз после изгнания Саддама Хусейна из захваченного им Кювейта. Я сажал внука себе на колени, и мы вдвоём соображали, как потопить иракский корабль или сбить самолёт.
В четыре года Ярослав свободно читал, Я разговаривал с ним частенько на не слишком изысканном английском, но если  надо было поругать за провинность, то  применял «великий и могучий».
Как-то Нина заперлась в ванной, а внук стал стучать в дверь:
- Бабушка, открой, открой!
Бабушка никак не открывала, тогда он встал в воинственную позу и закричал:
- Бабушка, оупен зэ доо!
Нина расхохоталась и сразу же открыла дверь.
Он ещё не понимал, что это английский язык и называл его «дедушкиным».
Зашёл в гости Саша Зубарев и саркастически отнёсся к тому, что Ярослав немного соображает по-английски:
- Два слова выучил, а вы… Вот я сам его спрошу. Ярослав, - он оглядел комнату, - как будет «включить свет»?
-Свич он лайт.
-А как будет «выключить свет?
- Свич ов лайт.
  Саша чертыхнулся:
- А ну вас… уродуете дитя…

*     *     *
Мы еще не знали, что наступают перемены в жизни страны, но в воздухе уже что-то носилось. Тут и слова Горбачёва о перестройке, и бунт Бориса Николаевича Ельцина, события в Карабахе, Грузии, Литве. Новый Верховный совет вынул кляп изо рта и стал говорить такие смелые речи, да ещё транслировать их по радио, что я уже не
расставался со своей «Спидолой».
                - 59 -


          *     *     *
 Дядя нашего сына Саши Константин Афанасьевич Феодориди жил и работал в Калининграде. Он пригласил Сашу к себе на работу в
«Калининграднефтеразведку», где сам работал заместителем директора. Саша не мучился размышлениями и прикидками и с маминого благословения  уехал в Калининград. На первых порах Костя приютил Сашу в своей квартире, а через полгода, или чуть больше, поселил его в отдельной комнате общежития «Нефтеразведки». На работу ходить Саше стало совсем близко – общежитие, как и контора экспедиции, находилось в посёлке Большое Исаково. Об этом поселке я ещё много расскажу позже.
Летом Саша позвонил и предложил нам приехать в Калининград отдохнуть - он достал нам четыре путёвки в турбазу «Куршская коса» на балтийском побережье. Мы быстро собрались, оставили Ярослава на попечение бабушки Веры Фёдоровны, сели на самолёт и прилетели в Ригу. Из аэропорта на автобусе поехали на железнодорожный вокзал. Пока мы разбирались, как нам оплатить проезд в автобусе, один юноша из компании местных ребят подал нам четыре билета и сказал, что всё уже «о кей». Деньги он с нас так и не взял, как мы ни пытались отдать.
В одиннадцать вечера поезд повёз нас (Нину, Риту, Лёшу и меня) в Калининград. Запомнилась дорога тем, что трясло вагон, как телегу на ухабах. В Калининграде Нина стала нашим гидом, поскольку несколько раз навещала Сашу.
Мы сели на 29-й автобус и приехали в Большое Исаково. Там встретил нас Саша. Мы затащили ручную нашу кладь в общежитие и на радостях выпили хорошего коньячку. На косу надо было ехать через пару дней, и Саша отвёз нас на такси в квартиру для командировованных в «Нефтеразведку», расположенную в пятиэтажке на улице Шиллера в центральной части города. Я пошёл по магазинам купить чего-нибудь спиртного и (о, счастье!), наткнулся на вино «Гроно», знакомое мне по Ивано-Франковску, где я был на курсах «повышения». Закусывали вино рыбой горячего копчения(!). На следующий день ходили по промтоварным магазинам и Саша по своему паспорту с местной пропиской покупал то, что нам требовалось. Такие, вот, были порядки в то время.
                - 60 -
На следующий день мы приехали на турбазу. Сначала нам предложили домики почти на берегу Куршского залива, но мы   вовремя почувствовали отвратительный запах от него исходящий и попросили местечко подальше от него. Администратор поняла, что нас не обмишулишь, и выделила нам два двухместных домика подальше от залива. Она даже объяснила происхождение запаха: в Неман стекают сточные воды от целлюлозно-бумажного комбината, а уж Неману некуда деваться, как только в Куршский залив.
На турбазе нас особенно не забавляли коллективными играми, викторинами (а был бы шанс выиграть какой-нибудь одеколон). Мы были предоставлены самим себе, кроме, конечно, завтрака, обеда и ужина. Утром мы играли в волейбол, настольный теннис, бильярд. Потом, когда вода в Балтике теплела на полградуса, пересекали косу и выходили на песчаный берег моря. Купались, загорали и забывали о мирских делах. Сухой закон ещё свирепствовал, подогревая  у нас, по сути дела, трезвенников, невыносимое желание глотнуть крепкого напитка. Была туристская поездка в литовский город Нида, где мы, прописанные за тысячи километров, выпрашивали у не жадных литовских продавщиц чего-нибудь вкусненького – сыр, вкусный хлеб и прочий дефицит. Спиртного не было и там.
В субботу неожиданно появился Саша. Ещё не успев поздороваться, он уже издалека показал бутылку водки. Грянул салют из наших «пересохших» губ! Этикетка с надписью «Водка Московская» была замызгана и потёрта, так, как-будто геолог Стафикопуло Александр возил бутылку, не вынимая из  кармана, на нефтяные промысла в течение месяца.
Пришло время и мы вернулись в «гостиницу» на улице Шиллера. Первыми уехали Лёша с Ритой, через пару дней уехал я, а Нина осталась по делам. Ей ещё надо было заехать в Москву в Министерство нефтеперерабатывающей промышленности похлопотать о выделении ей, как «заслуженному работнику химической и нефтеперерабатывающей промышленности» права на покупку автомобиля «Жигули». После кончины Сашиной бабушки Антонины Михайловны Стафикопуло её дом на улице Чернышевской пришлось продать. Отсюда и деньги на машину. Бабушка болела несколько лет, не вставала, и Саша  был для неё и нянькой и врачом.
- 61 –

Антонина Михайловна была чудесным, добрым человеком. После трагической потери сына Анатолия и мужа Николая Павловича она всю свою любовь обратила на Сашу. Но надо отдать ей должное: когда у нас с Ниной родилась Риточка, Антонина Михайловна приходила каждый день нянчить её. Отнеслась с пониманием к замужеству Нины и приняла меня по доброму, хотя понимаю, как нелегко ей это далось.
В Москве Нина «добралась» до заместителя министра Саламбека Наибовича Хаджиева, который «вырос» в ГрозНИИ от инженера до директора, и он не смог отказать женщине, которая была любимицей всего института.
Машина вскоре была куплена и отогнана работником катализаторной установки Николаем Углунцем и Ниной, в качестве пассажирки, в Калининград.

*     *     *
В феврале 1987 года не стало «дедушки Лёни» - Алексея Никифоровича Сушкова, который заменил нам с Борисом отца и был добрым дедушкой для Риты и сыновей Бориса и Светы – Игоря и Олега. Мама стала болеть и мы с Борисом по очереди ежедневно бывали у неё. Готовили, убирали, стирали, ухаживали за домом и садом. Считаю, что наша забота помогла маме прожить при её тяжелой болезни еще пять лет.

*     *     *
Немного о политике, иначе не всё будет понятно в нашей дальнейшей личной жизни. Потрясения в политике привели к «великому переселению народов» Кавказа, а точнее города Грозного, в котором мы жили.
В конце 1987 года в Политбюро ЦК КПСС  «взбунтовался» кандидат в члены этой «масонской ложи» Борис Николаевич Ельцин. На пленуме ЦК он раскритиковал доклад М.С.Горбачёва, за что был снят с поста 1-го секретаря Московского горкома партии и отправлен на работу по своей специальности в Госстрой СССР замом председателя. В 1989 году стал депутатом Верховного Совета СССР. В1990 году  покинул ряды славной компартии и стал председателем Верховного Совета РСФСР, а в 1990 году – президентом РФ. 
        - 62 -

 Но партия не дремала, и пока главный «либерал» страны отдыхал в Фаросе на Чёрном море, группка патриотов во главе с вице-президентом СССР Янаевым приказала показывать по телевизору только балет П. И. Чайковского «Лебединое озеро»,  сообщения о «болезни» Горбачёва  и о приходе к власти ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению). Ну, а где же любимец народа Ельцин, почему он молчит? На работе мы все были в шоковом состоянии. Телевизор не выключали, но там танцевали под музыку Чайковского. И вот уже вечером смельчак корреспондент Медведев показал Ельцина, произносящего речь, стоя на танке, которые пригнало ГКЧП для ареста лидеров оппозиции. Чем всё это кончилось всем известно.
Всё было бы хорошо, если бы Борис Николаевич не обронил  фразу, обращенную к автономиям: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить». Президент Чечни Дудаев повел политику на полный выход своей республики из Российской Федерации. Жителям Чечни обещал, что за счет нефти и нефтепродуктов, каждый житель будет иметь по 1 миллиону долларов.
Вторая  ошибка Москвы: в начале ноября 1991 года вице-президент РФ Руцкой «припугнул» Дудаева введением войск в Чечню. Всё было бы ничего, но Руцкой пообещал это сделать через три дня. Этих трёх дней хватил генералу Дудаеву перекрыть все дороги, ведущие в республику, особенно, в Грозный бетонными плитами. Все склады вооружений были захвачены местными гвардейцами. А было чем вооружаться. Все военнослужащие были изгнаны из республики. И, слава богу, Руцкой не осмелился в то время вводить войска в Чечню. И мы прожили ещё год до нашего отъезда в сравнительно мирной обстановке.
Ещё до этих событий, благодаря неукротимой энергии Нины, мы успели отправить Риту, Лёшу и Ярославчика в Калининград. Они стали жить в   пригороде Большое Исаково в однокомнатной квартире буровика Калининградской «Нефтеразведки», уехавшего на постоянное жительство в Великие Луки. Ещё до их отъезда не стало Николая Федосеевича – Лёшиного отца.
Летом 1991 года Лёша приехал из Калининграда забрать машину отца «Жигули». Предварительно он договорился с приятелем, жившим в   
- 63 –

Грозном, что тот поможет ему  перегнать машину – одному было бы тяжело в такой далёкой поездке. Но, увы, изменились обстоятельства и друг не смог поехать с Лешей. Видя, как Леша переживает, я принял решение взять на неделю отпуск и поехать с ним. С отпуском быстро всё уладилось и мы, загрузив машину домашними вещами и утварью, прихватив, на всякий случай канистру бензина, выехали в далёкий путь. Я разложил на коленях  атлас автомобильных дорог и стал «работать»   штурманом. Надо сказать, частные машины не очень выпускались за пределы республики, да и Дудаев запретил приватизировать русским квартиры, чтобы те не могли их продавать. Мы не стали ехать по трассе Москва – Баку, а поехали через Горагорск на Наурскую.
По пути нас несколько раз останавливали, и мы называли ближайшую станицу целью нашей поездки. За Наурской нас остановил таможенный пост. Здесь особенно врать нельзя было, и мы честно сказали, что едем на свадьбу в Калининград, везём подарки, и показали паспорта с постоянной пропиской в Грозном, сказали несколько лестных слов о Дудаеве, об обещанном им миллионе долларов – зачем же насовсем уезжать. Со скрипом нас выпустили за пределы Чечни. А дальше – только жми на газ!  И жали так, что перед Батайском нас остановили гаишники за превышение скорости на нашей «копейке». Здесь родилась несколько изменённая версия: я морской  офицер (у меня из-под расстёгнутой рубахи красовалась тельняшка, подаренная мне Сашей в Калининграде) везу будущего зятя на свадьбу в Калининград и даю слово, что больше не будем превышать скорость. Гаишники растрогано  пожелали  нам доброго пути, и я до сих пор вспоминаю их с благодарностью. Но с тех пор я строго следил за скоростью.
Ночевали в Аксае. Спали в машине на вещах. Утром решали, как ехать. Хотели через Украину, но шофера не посоветовали – там трудно заправиться. Решили – едем на Воронеж и дальше – на Курск. Не проехали полпути до Воронежа, как под машиной раздался грохот.   
Остановились и увидели печальную картину – глушитель отломался  и висел на тоненькой полоске металла, касаясь земли. Доехав до ближайшего селения, а им оказалась Тарасовка, увидели, на наше счастье автомастерскую.
- 64 –


Молодой симпатичный механик хорошо приварил наш глушитель к выхлопной трубе, закрепил его дополнительно для прочности и взял с нас всего 3 рубля. Мы удивились, но потом вспомнили, что мы приехали в Россию.
В центр Воронежа,  не заезжали, но успел увидеть рукотворное море, коего не было во времена частых моих командировок на авиазавод в середине пятидесятых годов. Повернули налево и поехали на Курск по не столь комфортабельному шоссе. У Курска нас застал вечер, но мы не хотели останавливаться в большом городе и поехали дальше на Орёл. Но у всякой выносливости есть предел и через часик мы тормознули в незнакомом городишке Фатеж. Спросили у прохожих, есть ли какой-нибудь постоялый двор, нам показали, и вот мы стоим перед администратором - полноватой симпатичной женщиной. Она извиняющимся тоном говорит:
- У нас комнат мало и все заняты,  я советую вам загнать машину во двор и в ней переночевать. А я вам открою душевую и дам мыло и полотенца.
Мы были рады и этому. Искупавшись, вернули ей мокрые полотенца и мыло и спросили, сколько мы ей должны.
- Ничего не надо, - добродушно ответила добрая женщина.
На радостях мы принесли ей конфет, по тем временам весьма дефицитных. Она смутилась, но не смогла устоять.
Мы с Лешей навели порядок в машине, мокрые носки разложили на еще тёплую крышу машины. Гостиничный туалет был во дворе, так что можно было спокойно ложиться спать, что мы незамедлительно сделали.
Проснувшись утром, выбрались из нашего прокрустова ложа и увидели, что наша самая ценная вещь – канистра с бензином стоит на крыше рядом с нашими носками. Укладываясь спать, мы на минутку поставили канистру на крышу, забыли о ней, и никто её не украл (рядом с нашей было много других машин). А время было такое – на заправках наливали только по десять литров. После этого мы просто влюбились в городок Фатеж, и часто вспоминали с Лёшей этот прекрасный городок честных и добрых людей.
- 65 –



                *     *     *
Ещё раз мы поблагодарили не успевшую смениться женщину и взяли курс на Орёл – Брянск  и так далее. Орёл не запомнился. Брянская область на помнила о Чернобыле – многие участки лесов были поражены  и горестно было на них смотреть. Порадовал нас Рославль своей какой-то уютностью и стариной. Из Рославля , после долгих раздумий решили ехать  в Минск через Смоленск, а не через Бобруйск. Не заезжая  в сам Смоленск, мы выехали на знаменитое минское шоссе и покатили по прекрасному асфальту. Не доехав пару десятков километров до Минска, свернули направо и через Молодечно – Ошмяны прибыли на белорусско-литовскую границу. 
             Лёша сказал:
- Ну, вот мы почти дома.
Подъехали к таможенному посту. Видим бегущего к нам брюнета-таможеника с криком: «Салям  алейкум!».  Мы отвечаем: «Ва алейкум салям» и спрашиваем, как он догадался, что мы из Чечни. Он смеётся и показывает на серию номерного знака «ЧИА». Смеёмся и мы - за время в пути  забыли  о нашей серии. Мы выходим из машины и, как принято в Чечне, обнимаемся. Лёша угощает таможенника пачкой хороших сигарет. Спрашиваем, как он попал сюда. Он говорит, что проходит практику, а потом уедет в Чечню. Подходит, видимо, старший, и чеченец отводит его в сторонку  и недолго разговаривает. Потом подходит к нам и говорит:
- Земляков мы не будем проверять, а сейчас вам напишут записку, чтобы вас не проверяли на выезде в Кибартае. Приносят записку, мы прощаемся с земляком, благодарим  литовских таможенников и берём курс на Вильнюс. На шоссе Лёша вспомнил, что у меня есть права и некоторый опыт вождения:
- Вы не хотите порулить? - С удовольствием!
- 66 –



Мы поменялись местами. Впереди уходило вдаль прямое гладкое шоссе, сулящее мне спокойное удовольствие вождения. Я тронул нашу колымагу с места, разогнал её, переключился на четвёртую передачу, что-то замурлыкал и вдруг ощутил, что машина не слушается руля. Я крутанул вправо, выскочил на песчаную обочину и затормозил. Посмотрел на Лешу. Он сидел, казалось, с равнодушным видом и, наконец произнёс:
 - Да… Забыл вам сказать, что у руля большой люфт. Мы с отцом привыкли так ездить.
Я покрутил баранку и с ужасом обнаружил, что люфт руля был не менее 270 градусов. Уговорил Лёшу сделать люфт нормальным – не более 15 градусов, иначе в большом городе будет очень трудно маневрировать. Лёша нехотя согласился. Мы достали инструкцию и сделали всё как надо. Поехали. Я уже не просился за руль, но теперь  Лёша с непривычки жаловался на «неудобство». Километров через пятьдесят он загадочно стал посматривать на меня и, всё же, признался:
- А вы знаете, так интересней и легче вести машину.
Я промолчал, хотя в душе шевельнулось что-то вроде самодовольства.
Мы ехали без отдыха от самого Фатежа и решили заночевать в Литве на границе с Калининградской областью. Не дотянув до таможенного поста несколько сот метров мы устроились на ночёвку. На мой вопрос, почему не в «родной» области, Лёша философски сказал:
- Там мы можем проснуться без колёс.
Рано утром мы подъехали к таможенникам и показали записку, «подаренную» нам при въезде в Литву. Сонный таможенник прочитал её, посмотрел на наши номера, пожелал счастливого пути и поднял шлагбаум.
- Вот теперь мы уже точно дома, - обрадовался Лёша.

- 67 -
    После нескольких часов езды без остановки Я увидел высокое здание на берегу огромного озера.
- Это мотель,  в этом озере мы купаемся, а за ним наш дом, - пояснил Лёша.
Впереди показалась дорожная развязка, мы повернули направо и въехали в посёлок Большое Исаково. Проехав по Октябрьской улице, повернули на Кооперативную и подъехали к первому подъезду дома №18. Лёша посигналил, выбежали Рита и Ярославчик. После бурных объятий вошли в квартиру. Рита удивлялась нашему быстрому приезду. Мы утром дали телеграмму из Фатежа, и Рита рассчитывала на наши две ночёвки в дороге, а мы приехали на следующий день почти утром. Рита работала в детской больнице Калининграда педиатром. Приходилось иногда оставаться на ночные дежурства. Мне повезло, что в день нашего приезда  у неё был выходной. Ярославчика, разумеется, Рита не отвезла в детский сад, находящийся тоже в Калининграде. Пробыв у детей несколько счастливых дней, я купил авиабилет до Минеральных Вод, и Лёша с Ярославом отвезли меня на своих «Жигулях» в аэропорт «Храброво». Зарегистрировался. Объявили посадку, я стал прощаться, но Славик вцепился в меня и, рыдая, не отпускал меня. Еле-еле его успокоили. Я сам с трудом сдерживал слёзы, идя к самолёту. В Минводах сел на грозненский автобус и вечером был дома. Утром позвонил Борису на работу, сказал, что сегодня иду к маме, и с завтрашнего дня восстанавливается наш график дежурств у неё – в среду и в воскресенье приходит он, в остальные дни прихожу я. В воскресенье Борис наваривал большую кастрюлю борща, надо сказать очень вкусного, охлаждал его, поставив кастрюлю в посуду с холодной водой и, уходя, ставил борщ в холодильник. В среду приносил с работы семь пол-литровых пакетов «спецмолока», которые по договорённости ему давали сразу на неделю. На этом молоке мы варили манную кашу. Мама ела только борщ и кашу. Чтобы мы ни
- 68 –

приносили ей из дому, она категорически не хотела даже попробовать. Слава богу, хоть ела хлеб, который я покупал на хлебозаводе недалеко от автовокзала по рублю за буханку. В городе он стоил 16 копеек, но надо было выстаивать двухсотметровую очередь, а в последнее время ещё и штурмовать двери магазина.
Родительский дом был тоже недалеко от автовокзала на Буровой улице. Так что с работы я приходил пешком - тут было всё недалеко друг от друга.
Манная каша, конечно, вкусное блюдо, но вся проблема была в  отсутствии сахара и манной крупы. Как когда-то я искал кисточки для живописи, я тем же манером стал искать манную крупу, спрашивая о ней у знакомых и незнакомых мне людей. Разговорился как-то в трамвае с одним пожилым армянином. Он сказал, что у него есть манная крупа больше, чем половина мешка, но в ней завелась какая-то паутина и он собирается выбросить её, тем более, что она ему уже не нужна – внуков увезли из Грозного:
- Только возьми с собой мешок, а то мой пригодится для упаковки вещей.
Приехал я по указанному адресу. «Благодетель» отдал мне манку, я ему - чистый мешок. Никакие мои уговоры, чтобы он взял деньги не действовали, ему надоела моя суета:
- Бери и иди кормить мать, пока я не передумал.
Никогда я не был таким счастливым, как тогда, когда вёз этот мешок к маме. С сахаром оказалось проще. Его продавали по талонам. На месяц полагалось полкило сахара на человека. В магазинах даже макароны и крупы тоже продавали по талонам. Но на моё счастье, конфеты «ириски» были в свободной продаже. Я сразу купил несколько килограмм «ирисок» и бросал их в кастрюльку с готовящейся кашей. На вкус не отличишь – с сахаром или с конфетами сварена каша.
Манку я тщательно просеял, выбросил «паутину» и различные комочки, разложил манку по мешочкам - это были наволочки – и вопрос с манной кашей был решён.   
                - 69 -




*     *     *
Вернулся из США  Валентин Ротштейн. Он летал туда зондировать почву  для переезда на постоянное проживание. Начал лихорадочно собираться. Свой инструмент, накопленный годами, раздаривал, а что-то продавал. Я купил у него маленькую дрель для ювелирных работ и небольшой паяльник. Дал нам почитать привезённые из-за океана газеты на русском языке. Запомнил объявления о продаже магазинчиков. Уверяли, что доход будет доходить до 13%(!). я об этом помню ещё и потому, что приблизительно знаю доходы наших магазинов (меньше 100% не бывает за счёт высоких цен).
Эдик Чавдаров тоже ездил зондировать почву, но не в США, а в Ставропольский край и на Кубань. Жаловался:
- Хлеб нам продают только после того, как купят местные жители. Тогда кричат нам: «чечены, заходи!».
Что придётся уезжать из Грозного, русские жители понимали и старались продать своё жильё не за бесценок. Но продавать квартиры можно было только приватизированные. А ведь большинство квартир оставались в собственности государства. В том числе и наша. Дудаев запретил приватизацию. Разрешил только учителям и врачам приватизировать свои квартиры. Наша дочь хоть и врач, но работала уже в далёком Калининграде. На помощь пришла, конечно,  коррупция. Нина через  чеченку, пожелавшую купить у нас квартиру, добыла ( не бесплатно) справку в поликлинике, что наша дочь работает там врачом. Женщина потом передумала, найдя для себя другой вариант, но  уже ничто не помешало нам «присвоить» наше жильё.
Наступил 1992 год. Обстановка в городе была не только сложная, но и очень тревожная. Кто жил в то время в Грозном, поймёт меня, а кто не жил, тому не интересны чужие страдания.
9 апреля в 9 вечера на моих руках умерла мама на 82 году жизни. Прибежали соседки, сделали всё как надо. Утром я позвонил с автовокзала  Нине и Борису. Даже сейчас, спустя почти два десятилетия, не могу без волнения вспоминать, сколько людей пришло
- 70 -
 


на помощь. Саша Русецкий несколько дней дежурил на своей машине около дома моих родителей. Надо было собрать справки, съездить в магазины, на рынок, на кладбище, по справкам получить «дефицитные» продукты для поминок и т. д. Саша уезжал домой только под вечер.
              Похоронили маму рядом с дедушкой Леней, с которым она прожила более сорока лет.

*     *     *
А жизнь шла своим чередом – одних приголубливала, других била. Нам повезло. Мне удалось оформить дом родителей на себя, я смог потом продать его, как сейчас помню за 44000 рублей ( тогда это были не очень большие деньги), которые мы с братом разделили поровну, хотя, если говорить честно, Борис вложил  много больше труда, чем я, в постройку этого дома.
Появился покупатель нашей квартиры. Это был молодой чеченец по имени Ваха. Он жил на улице Чернышевского как раз напротив дома Сашиной бабушки и даже учился в школе вместе с Сашей. Поэтому он не стал торговаться и сказал:
- Такие квартиры сейчас стоят миллион (и он был прав), но я вам дам один миллион триста тысяч. Только никому другому не продавайте. Договорились? Вы не будете возражать, если я дам вам деньги в валюте.
- Нет, нет. А как с оформлением?
- Вы отдадите мне домовую книгу, а об остальном я сам позабочусь.
Деньги оставлять в доме было нельзя, поэтому Ваха купил Нине авиабилет до Минска, вечером на его машине мы отвезли Нину с деньгами, спрятанными так, как это могут делать женщины, в аэропорт. В Минске Нину уже поджидал Лёша. Дождались взлёта самолёта и Ваха отвёз меня домой. По пути я спросил его, не страшно ли ему ездить поздними вечерами. Он усмехнулся, открыл «бардачок», и я увидел в нём пистолет.
Бедный Ваха! В1994 году от нашего прекрасного дома осталась только груда кирпичей. Сейчас на его месте новое здание.
          - 71 –


*     *     *
Город вооружался. По улицам ходили вооружённые люди, большей частью молодые, предпочитавшие автоматы. Неприятно было возвращаться в темноте от мамы, когда она была жива: на улицах часто раздавались автоматные очереди. Кто, куда стрелял, неизвестно, но по спине пробегал холодок, и я старался идти так, чтобы между мной и источником выстрелов были уличные деревья.
Около госбанка на проспекте Революции организовался рынок оружия. Оно проверялось здесь же выстрелами вверх. Тут же под ногами валялись отстрелянные гильзы. А пули, прилетевшие с «неба», видел даже в нашем дворе. Честно признаюсь, очень хотелось заиметь какой-нибудь ствол для защиты своего жилища, но  помнил хорошую фразу, кем-то сказанную, может даже мною: «Не имея оружия проживёшь дольше».
Работа в вычислительном центре продолжалась так, как-будто в мире ничего не случилось – вращались  диски в дисководах, перематывались магнитные ленты в лентопротяжках, АЦПУ  распечатывали результаты расчётов, за примитивными персональными компьютерами сидели свободные в данный момент работники технического сектора, преимущественно мужского пола, и играли в столь же примитивные игры, а кому не было места за компьютером, играли в подвале в настольный теннис. Ведь нефтяная промышленность Грозного бесперебойно работала как и раньше, и мы аккуратно получали аванс и зарплату.
Несколько ранее у нас в техническом секторе появился новый инженер Гриша Акопян, беженец из Азербайджана. Он занимался лентопротяжками и неплохо перебрасывал шарик через сетку, натянутую посередине стола. Дружелюбный характер новичка позволил ему быстро влиться  в коллектив, в котором каждый старался быть оригинальнее другого по части «подколов» и «приколов». Он часто угощал нас особенными  армянскими пирожками. Он как-то пригласил меня к себе домой. Его мама сварила такой вкусный  хаш, что я объевшись его, пару дней не хотел вообще есть. Когда обстоятельства вынудили его бежать, он уехал с семьёй в Тверскую область.
                - 72 –


*     *     *
Как-то  в трамвае разговорился, вернее навязался на разговор, с молодой женщиной, обсуждавшей с пожилой знакомой вопрос отправки контейнера. Лена Чинарёва (так звали девушку) оказалась диспетчером по отправке контейнеров. Она дала мне свой домашний телефон:
- Звоните, когда понадоблюсь .
На душе стало легче. Пока Нина была в Калининграде я стал разбирать мебель и связывать её в «переносимые» комплекты досок. Всё, что можно было оставить или выбросить перетаскивал в пустующую спальню, или выбрасывал на «мусорку», образовавшуюся в бывшем «пионерском» парке рядом с нашим домом.
27 октября без душевных мук уволился с работы. Денежный расчёт пообещали дать чуть позже. Выстоял гигантскую очередь и купил три (почему три, скажу позже) железнодорожных билета до Калининграда на 27 ноября. До отъезда оставался ровно один месяц.
Вернулась из Калининграда Нина и, увидев ящики, пакеты с деталями мебели, расстроилась. Её можно было понять: сколько труда и нервной энергии вложила она в эту квартиру, и теперь всё бросить?!
Созвонившись вечером с Леной, заказал контейнер. Через несколько дней, точно по графику, пришёл грузовик с контейнером и «молодцы» из вычислительного центра помогли загрузить его вещами.
Я пообещал им на днях прийти в центр «попрощаться», и мы с Сашей Русецким поехали за грузовиком на контейнерную площадку. Не буду описывать споры с местными таможенниками, не желавшими проверять контейнер и принимать его к отправке, но вмешательство Лены помогло уладить дело, но с условием, что мне придётся съездить в Минеральные воды, где в моём присутствии русские таможенники проверят мой контейнер. Примерно через неделю, Лена позвонила мне и сообщила, что контейнер в Минеральных Водах, Я приехал в Минводы, нашёл таможенников и свой контейнер. С таможенниками, которым тоже не хотелось возиться с барахлом убегающих пенсионеров, договориться было нетрудно. Я купил в станционном ресторане две бутылки водки и добрые таможенники переложили проверку контейнера на калининградских коллег.
- 73 -


*     *     *
Позвонили с работы и пригласили получить деньги. Выдали пачками пятёрок 37 тысяч. Получился полный пакет -столько бы в советское время! Хорошо попрощался с ребятами и ушёл с какой-то грустью в душе. Дома застал Нину полоскавшую какие-то тряпки в ванне. Я слегка ударил её пакетом с деньгами  по заднему месту, и она что-то возмущённо заворчала. Я ещё раз шлёпнул по тому же месту и сказал:
- Ты хоть посмотри, чем я бью тебя.
Она оглянулась и, увидев полный пакет денег, засмеялась:
- Как же с ними на базар ходить?
- Придётся менять.
Несколько дней ушло на хождение по магазинам со знакомыми продавцами и обменивать пачки пятёрок, запечатанные в Литве, на купюры, вмещавшиеся в карман и бумажник.
За несколько дней до отъезда мы, оставив ключ соседям, как просил новый хозяин Ваха, переехали на квартиру к нашим друзьям Зубаревым с нашими носильными вещами, ценными для нас настолько, что просто побоялись положить в контейнер (дойдёт ли он до нас?). Вещи были уложены в картонные ящики и перевязаны крест-накрест верёвкой. Таких ящиков было около пятнадцати штук.
Настал, как говорят, «День D». За пару часов до отхода поезда Грозный – Москва, к первому подъезду дома 14 по улице Августовской подъехал УАЗик Саид-Ахмета Сайгатова – хорошего друга племянника Нины  Толика Лысько. Быстро спустили с четвёртого этажа наш огромный багаж и загрузили в машину. Настала пора прощаться с Зубаревыми – увидимся ли когда-нибудь ещё?! Нина и Лена плакали. Наконец, плачущая Нина села в машину и через десять минут мы были на вокзале.
           - 74 –


На перроне нас уже ждала жена Саши Бахарева – однокурсника  нашего Саши. Рядом с ней стояла девочка подросток, которую мы должны были отвезти в Калининград, где её встретил бы сам Саша Бахарев. Вот этой девочке Наташе я и взял месяц назад третий билет.
Началась посадка, и количество «мест» нашей ручной клади вызвало бурный протест молодой симпатичной чеченки-проводницы. Но Ахмет – «особа, приближённая к императору», то бишь, к самому Дудаеву, шепнул какие-то слова на ухо проводнице, и она стала самой любезностью. Мало того, Ахмет сказал нам, что он попросил её не сажать больше никого в наше купе.
Ахмет занимался бизнесом. Как-то попросил посмотреть его новый телевизор, который не принимал ни одного из трёх каналов. Я пришёл к нему домой и через несколько минут телевизор заработал – Ахмет просто не знал, что надо подключить к телевизору антенну. Ахмет восхитился моими «знаниями» и даже сказал:
- Нам нужны умные люди, хочешь, я поговорю с Дудаевым, и он тебя назначит послом, например, в Литву.
- Ахмет, мои знания не простираются дальше телевизора, у вас своих умных людей полно. Может они не разбираются в схеме телевизора, но в политике - может даже больше, чем я в телевизорах.
После этого мы принялись за дело, в котором неплохо разбирались  оба – выпивать и закусывать.
Закончим вокзальную тематику.
Мы распрощались с Толиком, Ахметом и Светланой, поезд тронулся, увозя нас в далёкое будущее. Двинулись не напрямую, как раньше, а в обратную сторону на Гудермес – так было безопаснее. И только из Гудермеса повернули на Моздокское направление.
- 75 –


*     *     *
Не буду  описывать долгую дорогу. Подъезжая к Москве, пошёл к проводнице забрать билеты – они были куплены до Калининграда. Она стояла рядом с молодым парнем-чеченцем и вела с ним  милую беседу. Я попросил отдать билеты, она удивлённо посмотрела на меня:
- Зачем вам билеты – мы уже подъезжаем к Москве.
- Как зачем! Билеты у нас до Калининграда, - и я показал ей благоразумно оставленные у себя доплаты за купейность.
- До Калининграда? А я все билеты уже выбросила.
- А что же теперь будем делать? У нас и денег нет на новые три билета.
Вмешался в разговор её «ухажёр». Поговорив с ней по- чеченски, он повернулся ко мне:
- А сколько стоит билет от Москвы до Калининграда?
Я не знал, и поэтому сказал, что, примерно, столько, сколько от Грозного до Москвы. Он спросил у девушки что-то по-чеченски (вероятно, о стоимости билета), достал бумажник, достал из него деньги и небрежно подал их мне:
- Столько хватит?
Я был рад любой сумме и взял их, не считая. Поблагодарив его и извинившись перед проводницей за грубость, я ушел в купе. Посчитав деньги, я понял, что юноша либо не умел считать, либо был очень добрым, особенно, рядом с красивой девушкой. Своим женщинам я сказал:
- В Москве я угощаю вас сникерсами.
До этого сникерсы мы видели только в телевизионной рекламе.
На вокзале нас должны были встретить студент Максим Рахимкулов и зять Куприяновых. Мы везли им посылки от родителей. Зять даже должен был перевезти нас на своей машине на Белорусский вокзал.
- 76 –

Мы приехали на Курский вокзал. Нина вышла охранять вещи, Мы с Максимом вытаскивали многочисленные ящики и свёртки, а Наташа сидела в купе, чтобы кто-то  нечаянно не «помог» нам. Где-то в середине процедуры выноса Нина «обрадовала» нас:
- Подходил зять Куприяновых, забрал свои вещи,  сказал, что ему некогда перевозить нас на Белорусский вокзал и ушёл. Максим, увидев наши постные лица, сказал, что не поедет в общагу, пока не перевезём все вещи.
Мы взяли сколько могли, оставили Нину сторожить оставшееся,  втроём с Наташей спустились в метро и поехали на Белорусский. Там в зале ожидания усадили Наташу около вещей и дали строгое указание не отводить глаз от наших драгоценных ящиков. Вот такими челночными рейсами мы довольно быстро перевезли не только вещи, но и не забыли последним рейсом забрать самое ценное – Нину Ивановну. Несмотря на шестнадцатиградусный мороз, нам с Максимом было жарко.
Максим не захотел оставаться на кофепитие. Мы его горячо поблагодарили за помощь, и он с привезённой нами для него котомкой за спиной уехал, оставив нам самое хорошее впечатление о его человеческих качествах.
Я купил в автомате три стакана кофе и в буфете набрал, как и обещал, сникерсов. Нина достала из известных только ей пакетов дополнительную еду, и мы славно пообедали и заодно поужинали. Как впоследствии оказалось, мы правильно это сделали. Погрузиться в вагон до Калининграда с вещами нам помог носильщик с тележкой. Вагон не отапливался, и температура в нём если и была на несколько градусов выше, чем за окном, то только за счёт выдыхаемого пассажирами воздуха. Особенно страдала от холода Наташа, и Нина, как могла, согревала её, укрывая дополнительно лишним матрасом. Спали мы в пальто и головных уборах. Ссориться с проводниками не
          - 77 -       

было смысла – они так же мёрзли, как и мы. Всё это было мелочью по сравнению с тем, отчего мы избавились и что нас ожидало впереди.

*     *     *
На следующий день приехали в Калининград. Были уже сумерки. Мы видели, как по перрону бегут за нашим вагоном Саша, Лёша и Бахарев. Поезд остановился и после радостных криков и объятий, начался процесс, обратный загрузке. Наташу с вещами забрал Бахарев, а наши ящики перекочевали в Сашину и Лёшину машины.
И вот мы в знакомом Большом Исаково. Первое время мы с Ниной спали один у Саши, другой - у Лёши с Ритой. Но пришло извещение о прибытии контейнера. Саша взял на работе грузовик и с Лёшей поехал забирать контейнер. Долго их не было, наконец, приехали с вещами, наваленными в кузов. Оказывается калининградские таможенники всё-таки проверили содержимое контейнера «на предмет невложения в таковой запрещённых предметов». Наши дети здраво рассудили – зачем снова всё загружать в контейнер, дома разгружать, а потом еще отвозить его и привезли домой только содержимое контейнера. Всё это перенесли в огромную лоджию в квартире Лёши, в которой  нам предстояло жить. Привезённую кровать собрали и поставили в кухне и на ней мы прекрасно спали. Много банок с разносолами и вареньями спустили в подвал, люк в который был тут же в кухне. Подвал занимал площадь под всей квартирой. Шифоньер собрали и поставили в комнате. Разобранную стенку и другую мебель, без которой можно было обойтись, Саша перевёз на свой склад, где хранились выбуренные куски пород – так называемые, керны. Там была свободная комната, в которой  нашли пристанище наши «даревяшки». Уж что точно оставили, так это телевизор. Куда ж без него! 
    - 78 –

*     *     *
Зиму мы пережили нормально. Перед отъездом из Грозного я не без трудностей забрал пенсионное дело Нины. Хорошо что министром социальных дел (не помню, как точно называлось министерство) оказался бывший напарник по волейбольной площадке Магомет Инуркаев. Он чихнул на строгий приказ Дудаева и сказал подчинённым, чтобы они  выдали мне папку с делом. Так что Нина стала получать пенсию сразу же после приезда.
Большое Исаково относилось не к Калининграду, а к Гурьевскому району. Все дела мы оформляли в  районной администрации города Гурьевска. Я сопровождал Нину в её поездках в Гурьевск и там меня спросили, сколько мне лет. Я сказал, что в феврале следующего 93-го года мне будет 59 лет. Тогда в администрации мне предложили написать заявление о подыскании мне работы, несколько раз приехать, отметиться каждый раз, и в итоге они будут «вынуждены» назначить мне досрочно пенсию. Такое правило, как говорится, имело место быть. В администрации прямо сказали, что в моём возрасте в данный момент трудно будет найти работу:
- Можно, конечно, найти, но вы же не пойдете, -  показали мне на раскрытую трудовую книжку, - работать дворником или грузчиком. А сейчас  вам выпишут пособие по безработице за декабрь. Зайдите в Исаково на почту и в окошке сберкассы заведите себе сберкнижку, на которую мы будем перечислять вам деньги.
Разумеется, я не протестовал, и с января я уже получал «законную» пенсию. Это казалось мне просто сказкой, а 1993-й год – самым счастливым. Не надо было рано вставать, куда-то бежать и восемь часов быть привязанным к рабочему месту, за что-то отвечать, выслушивать выговоры от лиц, которых не всегда уважал, и т.д. и т. п.
          - 79 -

     *     *     *
Лёша работал, Рита работала, Ярославчика отвозили в городской детский сад. К весне и нам с Ниной захотелось заняться чем-то более серьёзным, чем стояние в магазинных очередях, приготовление пищи, уборка квартиры и тому подобное.
Исаковские двухэтажные домики на три подъезда, как правило, были окружены стихийными огородами. У нашей соседки Валентины Михайловны (её лоджия соседствовала с нашей и обе лоджии выходили на восточную торцовую сторону дома) был прекрасный огород с теплицей.  Перед нашей лоджией было, что-то вроде свалки строительного мусора, оставшегося после строительства дома. Поскольку наша квартира располагалась на первом этаже и мы как бы имели священное право на огород, Нина сказала мне:
- Вадим, хватит гонять лодыря. Займись-ка уборкой мусора. У нас здесь будет огород.
Не скажу, что идея жены захватила меня. После вялых споров, нужен ли нам огород, я всё-таки взялся за уборку мусора.  Бывает, когда делаешь работу не по душе, она постепенно захватывает тебя и даже приходит в голову мысль, не я ли подал такую прекрасную идею создать под окнами оазис. Правда, эту мысль я не осмеливался высказать вслух.
Через неделю участок перед нашей лоджией шириной десять метров и длиной двадцать был чист. Уплотнённую колёсами грузовиков, битым кирпичом и кусками бетона землю я взрыхлил с помощью нехитрого инструмента - тяжелого лома. Лёша организовал завоз плодородной земли, и она покрыла тридцатисантиметровым слоем наш участок. Из подсобных деревяшек сообща построили перед лоджией небольшую тепличку.  Рядом поставили металлическую бочку для воды. Земля была разбита на грядки. Всё было готово к посадке.
- 80 –

*     *     *
  Посадить-то посадили, но не учли, что коровы, бредущие в яблоневый сад, где росла сочная трава, по привычке шли через наш огород. И уже  порвали рогом полиэтиленовую плёнку на нашей тепличке. Нина, осмотрев содеянное, к моему ужасу твёрдо сказала:
- Делать будем забор.
Мы поехали в Гурьевск на распилочный завод, где можно было купить отходы в виде тонких реек-горбыльков, обрезков балок квадратного сечения для стоек, рейки и, на всякий случай, обрезков толстых досок. Нагрузив почти полностью большой грузовик,  заплатив небольшую до смешного цену,  всё это привезли в Исаково. Закипела работа. Саша и Леша после работы копали ямки и в них устанавливали стойки, я нарезал горбыльки по размеру высоты забора и прибивал их к двум рейкам, а затем уже рейки крепил к стойкам. Забор у нас получился на загляденье. В дальнем углу сообща построили большую теплицу для помидоров и баклажанов. Весь огород засадили полностью, не боясь рогатых существ. С поливкой тоже не было проблем – длинный шланг одевался на кухонный кран, и поливай сколько хочешь! Куда шланг не доставал, набирали лейкой из бочки. Совсем уютно стало когда в саду – мы уже стали называть огород садом после высадки ягодных кустарников -  вкопали стол и скамейки. Обстановка в Исаково в то время была просто патриархальная. Когда мы выходили с Ниной в сад, то запирали дверь в квартиру. Соседка Валентина Михайловна, увидев это, сказала:
- А мы двери не запираем – у нас не воруют.
Это напомнило мне Сочи начала шестидесятых годов. Потом, конечно, всё изменилось и в Исаково стали обворовывать квартиры. Но это потом.
- 81 - 



*     *     *
А пока по совету опытных огородников Лёша «организовал» машину опилок:
- Перегниют – будет хорошее удобрение.
Дома мужиков не было И я с тоской смотрел на гигантскую гору опилок, высыпанных самосвалом посредине двора. Взял два ведра и стал носить опилки в угол сада. Проходить искусственные препятствия в виде калитки на пружине, узких дорожек, петляющих между грядками, было очень муторно. Ссыпать будущее удобрение приходилось за большой теплицей, которую нужно было осторожно обойти. Пришлось нарушить красоту – снять одну секцию забора, как раз напротив будущей кучи. Носить стало проще, но гора никак не хотела уменьшаться. Рядом с Сашей была квартира учительницы математики Галины Ивановны Терещенко. У неё, кроме дочери, росли два сына - близнецы Ваня и Славик. Ребята закончили десятый класс и наслаждались каникулярным временем. Увидев мои потуги побороть гору опилок, они побежали домой, вернулись с вёдрами и стали мне помогать. Вскоре один из них исчез и через несколько минут вернулся с огромной тележкой на резиновом ходу:
- У дяди Вити взял.
Я  не знал, кто такой дядя Витя, но согласно кивнул головой. Дела ускорились, но не настолько, чтобы оптимизм захлестнул мою душу. Но помогли и другие соседи. Они подходили и робко спрашивали:
- Можно у вас взять ведёрко опилок?
Я радостно отвечал:
- Берите, сколько хотите.
Всему приходит конец. Теперь гора опилок возвышалась за теплицей. Ребята помогли мне поставить на место снятую секцию забора. Галина Ивановна, чтобы опередить мои несанкционированные поползновения отблагодарить ребят, предупредила:
- Ничем их не угощайте, они делали это  от души.
Я всё-таки сбегал в магазин и «от души» накупил вкусных безалкогольных напитков и другой сладкой мелочи. Ближе я познакомился с Иваном и Славиком в следующем году.
- 82-


*     *     *
В 1993 году в продуктовых магазинах ещё стояли присной памяти очереди за хлебом, овощами, рыбой. Кстати в Калининграде в то время было несколько прекрасных рыбных магазинов. Через несколько лет в период дикого капитализма рыбные магазины переоборудовали в (ох, как ненавижу это дурацкое слово) «бутики». И до сих пор (заканчивается 2010 год) в городе нет ни одного специализированного рыбного магазина. А когда-то…
Лёша, ещё до нашего с Ниной приезда, получил земельный участок за посёлком Донское, прямо рядом с морем, на его высоком обрывистом берегу. Там мы посадили картофель, и в хорошую погоду Леша часто возил нас на нашу «дачу». Спустившись не без труда с высоченного обрыва, мы попадали на широкий белоснежный пляж Балтийского моря, натягивали тент из большой простыни и наслаждались курортным отдыхом. В конце лета собрали скудный урожай картошки, но, в общем, были довольны – хоть накупались за лето вдоволь!
Огород возле дома снабжал нас летом овощами. Уж огурцов насолили предостаточно. Помидорами тоже баловались. В маленькой теплице росли баклажаны и болгарский перец.
*     *     *
Денег не всегда хватало. Пенсии были, как всегда в нашей стране, мизерными, надо было искать приработок. Искать долго не пришлось. Еще ранней весной кто-то из соседей пожаловался на неработающий телевизор. Уж в чём-чём, а в телевизорах я разбирался. Я отремонтировал, но денег с соседей, конечно, не взял, и они сделали мне хорошую рекламу. Советские телевизоры постоянно обеспечивали мастеров по ремонту работой, и я буквально окунулся в неё. Денег брал немного – из того, что мне платили, половину возвращал хозяевам. Им было хорошо, и я был обеспечен заработком. Узнали обо мне в детском интернате и попросили отремонтировать вышедшую из строя электронику. Зачислили меня на месяц кем-то и через месяц я  получил небольшую  «зарплату». Так бы и продолжалось не знаю сколько времени, но в начале февраля 1994 года ко мне подошла
- 83 –




Сашина соседка Галина Ивановна и стала уговаривать меня пойти на работу в их школу, где она преподавала математику:
- Вадим Евгеньевич, нам нужен учитель труда, а вы, я вижу, многое умеете делать своими руками. Был у нас учитель, но он уволился и с сентября уроков труда нет. А в конце года надо будет выставлять отметки. Поработайте хотя бы во втором полугодии.
Честно говоря, мне так не хотелось терять «свободу», но я не мог отказать женщине, которую уважал. Ну, ладно, подумал я, мне в этом месяце стукнет шестьдесят, и я смогу на законном основании уйти из храма образования. Тем более, что Нина, с которой, наверняка, Галина Ивановна уже «договорилась», уже не в просительном тоне, а в приказном посоветовала:
- Конечно, иди. Хватит тебе таскаться по чужим квартирам.
На следующее утро Галина Ивановна привела меня к директору Исаковской школы Нине Николаевне Палаускас. Деваться мне уже было некуда и Нина Николаевна тут же зачислила нового учителя трудового обучения с первого февраля 1994 года в штат школы и попросила завхоза Галину Васильевну Леонову отвести меня в школьную мастерскую на первом этаже.
Я хорошо помню прекрасные мастерские ремесленного училища №3 в Грозном. Я, конечно, не ожидал увидеть здесь что-то похожее, но то, что я увидел, повергло меня в состояние близкое к обмороку. То, что мастерская была завалена хозяйственным инвентарём – вениками, мётлами, вёдрами, банками с краской и прочими не имеющие касательства к учебному процессу предметами, меня не волновало - это всё уберётся. Все металлорежущие станки были поломаны и «раскурочены», у половины столярных верстаков сломаны тиски для зажима деталей, а сами поверхности верстаков имели такой вид, будто на них буксовали гусеничные машины.
Мастерская имела отдельный вход и состояла из двух комнат – слесарно-токарная и столярная («столярка»). Первым делом я унёс в деревянный сарай во дворе школы всё, что не относилось к учебному процессу, вымел весь мусор, протёр пыль. Комнаты стали напоминать 
  - 84 –



мастерскую, но не более, чем труп напоминает живого человека. Пытался включать станки, но они не отзывались – наверное, выжидали, что я буду делать дальше. А дальше, взглянув на часы, понял, что пора идти домой. Хорошо, что успел записать расписание на завтра. Дома сказал Нине:
- Ну и вляпался я.
Нина сделала вид, что не расслышала.

*     *     *
На следующее утро я пришёл мастерскую, не зная, «что день грядущий мне готовит». А приготовил он вот что: пришёл на первую «пару»7-й класс. Не обращая на меня никакого внимания стали резвиться, кто как мог – спорили чуть ли не до драки между собой, прыгали с верстака на верстак, пытались включить станки, не зная, что я отключил, на всякий случай, главный рубильник. С любопытством посматривали на пишущего что-то в тетради и не обращающего на них внимания учителя. Постепенно шум стих и все уставились на меня:
- А вы кто? Учитель? – спросил один из учеников, который шумел до этого больше всех.
- Ещё не знаю. Смотрю и думаю, стоит ли мне вас чему-то учить. Вы уже в седьмом классе, но я, глядя на ваше поведение, думаю -  вы не знаете как правильно держать в руках рубанок  и понятия не имеете, как выглядит стамеска.
 Раздались обиженные голоса:
- Знаем, знаем. А что мы сегодня будем делать?
Я дал одному ученику деревянную чурочку и предложил зажать её в тиски верстака. Я знал, что на этих, да и на многих других тисках, ходовые винты заржавели и не вращались. После безуспешных попыток ученика зажать чурку, вопрос задал я:
- Так что будем делать?
- Чинить, чинить!
- Вот и давайте чинить.
К концу второго урока несколько тисков работали как надо. На следующую пару уроков пришёл 11-й класс.
 
- 85 –

*     *     *
Не пугайтесь! Я не собираюсь описывать уроки изо дня в день.
Просто первый день работы, как первая любовь, не забывается. А 11-й класс выпуска 1994-го года был уникальным. Он повлиял на мою дальнейшую жизнь, можно сказать, из-за них я увяз в этой школе на последующие пятнадцать лет. А ведь как надеялся, помучившись полгода до выпуска, вернуться в блаженное состояние «свободного художника».
В этом классе учились Иван и Славик – дети учительницы математики Галины Ивановны Терещенко, учился Саша Кузьмин – тоже сосед нашего Саши. Игорь Поддубный жил за двором и яблоневым садом нашей школы. Был  ещё один мальчик, фамилию которого, увы, забыл. Помню только его имя – Нил. После выпуска он поступил в военное училище в посёлке Борисово.
С этим классом мы приступили к ремонту  станков. Первым делом восстановили контур заземления, потом принялись за сами станки. Они рассказали, что любимым занятием учеников было испытание станков в «экстремальных» условиях. Включали, например, токарный станок на «самоход», разбегались и издалека смотрели, как резец врезался в патрон и на куски разлеталась твёрдосплавная напайка. И так поступали со всеми станками. Менялось только «содержание» эксперимента. У 11-го класса «труды» были последними уроками, и они часто оставались на «сверхурочные» часы, чтобы помочь мне. 
В последующие дни я удивлялся примерному поведению на моих уроках остальных классов. Позже просочились сведения, что одиннадцатиклассники по «пацановски» предупредили мальчишек вести себя нормально на уроках «труда». Месяц-полтора спустя все станки – токарный, заточной, сверлильный и токарный по дереву работали, как новые. С другими классами мы отремонтировали прижимные тиски на столярных верстаках, отстрогали рабочие поверхности верстаков, отремонтировали и заточили столярный инструмент, и учеба вошла в нормальное русло. Я вошёл в учительский раж и «забыл» об увольнении на полтора десятка лет. И в этом, я считаю, «виноват» легендарный 11-й класс! Кстати, после 
- 86 -

 

окончания четвёртой четверти, перед выпускными экзаменами, они по своей инициативе, на прощанье, побелили замызганный дворовой туалет!

*     *     *
В Сашином гараже стоял самодельный столярный станок, как говорится, на электрическом ходу. На нём можно было распиливать доски  и бруски вдоль и поперёк. По-русски сказать – циркулярка. Из щели на металлическом столе станка выглядывал цилиндрический рубанок. Этот станок изготовил своими руками знаменитый в нашем клане рукодел Константин Феодориди. Он строил себе дом в Исаково, и станок должен был быть недалеко от стройки, поскольку Костя  жил на Московском проспекте, и там же был  его гараж.
Этот станок впоследствии здорово помог нам в благоустройстве нашего однокомнатного жилища. А началось с того, что нашему генератору идей Нине Ивановне пришла гениальная мысль застеклить лоджию. Не скажу, что идея вызвала восторг у мужской части семейного общества, но думать, как это сделать, пришлось. Шестиметровой длины лоджия была отгорожена от бродячих живых существ металлической решёткой высотой по пояс. Курильщикам Леше и Саше было очень удобно, облокотившись на перила решётки, выпускать дым прямо в огород и любоваться яблоневым садом, начинавшимся сразу за нашим личным сельхозугодьем. Иногда после пропущенной рюмочки закуривал за компанию и я, и мы мирно беседовали ни о чём. Не хотелось разрушать деревенскую идиллию, но с «властями» не поспоришь.
Не хотелось ломать решётку, но обратил внимание, что она установлена, наверное, не совсем как надо: за решёткой плита пола выступала сантиметров на пятнадцать. Вот на этот выступ и будем класть кирпич. Где его взять, долго не думали – у Саши на балконе лежало достаточное количество белого кирпича, заготовленного им на случай строительства дома, к        - 87 -
чему Сашу подталкивал любитель строек его дядька Костя Феодориди.
Вооружившись мастерком, имея двух подсобных рабочих с высшим образованием в лице Саши и Лёши, я начал стройку века. Подсобники делали раствор и подавали кирпичи, а я, насвистывая полонез Огинского, укладывал кирпичи, не забывая класть между ними порции цементного раствора. Периодически, я прокладывал между кирпичами сложенную пополам проволоку, чтобы потом, когда раствор затвердеет, привязать «стену» к решётке. Стена получилась на славу, даже критик Костя похвалил. Честно скажу, я не прилагал никаких умственных и физических усилий, у меня даже не было ни отвеса, ни уровня, чтобы делать ровную кладку, но стена  сама по себе получилась очень ровной.  Впереди была намного более сложная работа – изготовление деревянных рам. Я пошёл к старому плотнику Случаеву Николаю Дмитриевичу, жившему в двухэтажке напротив, за консультацией. Я ранее отремонтировал ему телевизор, он пытался по незнанию заплатить мне чуть ли не всей пенсией, и мне пришлось поругать его и сказать, что я вообще не возьму с него денег, так как хорошим знакомым ремонтирую бесплатно.
Мы пришли ко мне, обмерили окно над кирпичной кладкой и договорились, что я в Сашином гараже вырежу рейки для рам. Посчитали сколько рам надо сделать, чтобы закрыть шестиметровое окно.
- Не забудь в каждой рейке вырезать пазы для стёкол, - напомнил Николай Дмитриевич. Всё это я сделал на Костином станке. Рейки делал из толстых  досок,  распиливая их вдоль. Приспособления на станке позволяли делать рейки абсолютно одинаковой ширины. Так же делались пазы для стёкол. Готовые рейки перетащил домой, сложил их под лоджией, и мы с Ниной, захватив с собой Ярославчика, через пару дней уехали поездом в Кириши Ленинградской области в гости к нашим друзьям Зубаревым.                - 88 –

*     *     *
В Ленинграде нас встретил их младший сын Коля с видеокамерой в руках. Коля живёт и работает в Ленинграде, а его старший брат Костя – в Киришах. Коля повёл нас на электричку, попутно снимая нас, как царственных или, бери выше, партийных особ.
В Киришах на платформе нас уже ждали Лена, Саша и Костя Зубаревы, а также их сваты Деркачи.  После трогательных объятий и слов Зубаревы повели нас к себе домой, где, разумеется, гостей ожидал накрытый стол, которым командовала сноха Наташа. Когда устали пить, есть и говорить, Саша повёл нас полюбоваться «седым» Волховом. По пути разглядывал Кириши и удивлялся умной планировке города. В каждом дворе – детские и спортивные площадки, тротуары проложены без прямых углов, а так как удобно пешеходам. Асфальт на улицах – хоть в бильярд играй. А вот и Волхов с песчаным пляжем и огромным зданием спасательной станции, рассчитанной, вероятно, на одновременное спасание не одного десятка утопающих. Мы не удержались и искупались в плавных водах старинной реки.
Время в гостях провели прекрасно. Костины сыновья Миша и Сережа подружились с Ярославом и тому не было скучно. Серёжа как-то взял с собой спиннинг и повёл нас на затоки, и там учил нас с Сашей забрасывать его. Я искренне обрадовался, когда Серёжа, наконец, сказал:
- Дядя Вадим, у вас уже хорошо получается.
Я победно посмотрел на Сашу, а тот проворчал:
- Простой удочкой интереснее ловить.
Погода, на удивление, стояла солнечная, и мы каждый день обязательно ходили на пляж. С городом тоже основательно познакомились. Думаю, что Зубаревы не прогадали, убежав из Грозного в  Кириши.
- 89 –

*     *     *
Вернулись домой довольные поездкой. Только Ярослав, сидя у  окошка вагона при подъезде к Калининграду стал плакать, соскучившись по родителям, и мы с Ниной никак не могли его успокоить.  Увидев встречающего нас Лёшу, закричал от радости и слёзы моментально высохли.
Дома для меня подготовили сюрприз – внизу под лоджией стояла собранная шестиметровая рама. В моё отсутствие постарался Николай Дмитриевич. Вместе с ним мы закрепили её на месте. Подошла она «тютелька в тютельку». Вот что такое опыт. Я бы при всём старании не смог бы так сделать. Я замерил в каждой раме проёмы  (они разнились друг от друга), составил список размеров и заказал в специализированной фирме стекла. Через несколько дней, сколотив ящик для перевозки, поехали с Лешей и забрали хрупкую ценность.
Стёкла вставлены, одну раму посадил на петли (получилось открывающееся окно), из тонких реек сделал рамку и обтянул её марлей. Вечерами открывал окно и вставлял рамку, чтобы не залетали комары. Нина была довольна, ещё более доволен был я: слава богу, закончились строительные работы.
Прошла неделя, до начала учебного года ещё было время отдохнуть от трудов тяжких, как взорвалась бомба:
- Вадим, Как некрасиво смотрится на лоджии решётка. Ты бы закрыл её, а заодно настелил деревянный пол. Лоджия большая, а бестолковая. Поэтому сделай по торцам полки и закрой их дверцами.
Говорила она ещё что-то, но я в состоянии, близком к обморочному, уже ничего не понимал. Спасло меня то, что я служил в армии и знал, что приказ должен быть выполнен и только потом можно комментировать. Материал был – доски ещё лежали у забора, плиты из ДСП и фанера стояли в Сашином гараже. Уже не помню где, достал старые немецкие рейки
- 90 -   

сечением 4 на 4 см (помучился, вытаскивая из них винтовые гвозди). Принялся за работу, и к моему удивлению всё сделал, да ещё деревянные полы накрыл линолеумом, а решётку закрыл фанерой. Поставили на лоджии кушетку, и с каким же удовольствием, окружённый со всех сторон деревом, стал спать на ней, мысленно похваливая супругу за прекрасную идею!
Кроме Николая Дмитриевича, задружил с дядей Витей – обладателем той самой тележки на «резиновом ходу». На его легко катящейся тележке (почти автомобильные колёса)  возил стройматериалы из гаража, и обратно – обрезки. Отвёз в просторный гараж часть ящиков с вещами не первой необходимости. Привёз от Полины Васильевны – обладательницы коровы – (зажмите нос!) навозу для огорода. У неё же покупали молоко, творог, сметану. Шла обычная деревенская жизнь…

       *     *     *
Пришли вести с Кавказа. Лёшина мама продала свой дом и переехала в городок Ипатово Ставропольского края. Прислала Леше денег на покупку квартиры. Моя жена Нина в это время работала в Исаковской администрации по части приватизации квартир, и ей не составило труда узнать, что одна женщина решила уехать к родственникам в Белоруссию   и намерена продать свою двухкомнатную квартиру на втором этаже типичной для Исаково двухэтажки. Женщина была одинокой, и мы, с резонной для такого случая радостью, помогли ей загрузить контейнер.
После ремонта этой квартиры началось «малое»  переселение. Вещи перевозились на Лёшиной машине и, конечно же, на «дяди Витиной» тележке. Мы радовались за детей, но без них всё-таки стало скучновато. Потом, правда, привыкли. Ну, а детям стало намного вольготней. Единственным
- 91 –
 
недостатком их квартиры было отсутствие сетевого газа. Привозились газовые баллоны и пустые обменивались на заполненные.
Лёша старался сделать квартиру более уютной и удобной. Он застеклил лоджию, повесил в  кухне электрический бойлер, в ванной установил проточный нагреватель для душа, заменил газовую плиту на новую и купил Рите стиральную машину. Смежные комнаты сделал изолированными. Я, как мог, старался помочь ему.
Пришло время идти Ярославу в школу. Лёша и Рита решили отдать его в городскую гимназию №49. К этому времени Лёша работал в фирме «МДМ» (магазин для магазинов), возглавляемой его другом ещё с грозненских времён Владимиром Кацманом и Николаем Власенко – ныне известным бизнесменом. Конечно, же у Лёши была мысль рано или поздно переехать в город, поэтому, с дальним прицелом, и отдал Ярослава в городскую школу. Рита тоже работала в городской детской больнице,  и их желание покинуть Исаково было вполне естественным.

*     *     *
А как у меня шли дела в сельской «альма матер»?  Обычно, при слове «сельская», у многих перед глазами возникает картинка толстовских времён, на которой изображены пять–шесть белобрысых учеников, внимательно слушающих учителя, но не очень понимающих смысла того, что он им объясняет. Из всего этого сохранилось только последнее, количество же учеников несколько изменилось. В нашей школе число учащихся колебалось от трёхсот до четырёхсот. Вот тебе и сельская школа! Обучение по «трудам» (впоследствии этот предмет стал называться «Технология») для мальчиков и девочек шло раздельно. Девочки учились в специальном  классе,
- 92 –

оснащённом швейными машинками, утюгами, тарелками и остальными предметами, с помощи которых учительница Наталья Александровна Сырецких  учила девочек, как стать хорошей хозяйкой, женой и мамой. Этим девочки занимались поздней осенью, зимой и очень ранней весной. В остальное время они шли на каторжные работы на пришкольный участок позади школьного яблоневого сада. Они что-то сажали, выращивали (в основном, овощи и цветы), поливали, убирали «урожай» и получали за свою работу отметки.
Мальчишки тоже работали на участке. Весной им надо было вскопать землю, очистить её от сорняков и пробороновать, а осенью только вскопать «под зиму». Остальное учебное время проводили в мастерской.
Каждый класс с 5-го по 11-й имел два урока «трудов» в неделю. В год набегало, если вычесть все каникулы и праздники,
около 60 -66 часов. Программа требовала от учеников изучить теоретически и практически: столярное дело, слесарное дело токарное дело, электротехнику, радиоэлектронику, работы по домашнему хозяйству (штукатурить, белить, клеить обои и пр.), работу садовника. Не слишком ли большие запросы у людей, составлявших программы?! Хорошо, что я в ремесленном училище освоил слесарное и токарное дело. Хорошо, что знал неплохо  радиоэлектронику. А основы  электротехники даже приходилось преподавать в нефтяном институте на факультете автоматики. А тонкости столярного искусства, правда, приходилось осваивать по ходу дела, причём, что самое смешное, я так увлёкся, что изготовил макет избы и макет нашей школы. Они и сейчас стоят в школьном музее. Надо сказать в изготовлении этих макетов принимали деятельное участие «продвинутые» в «трудах» ученики. Наиболее усердные помощники  представляли макеты на окружной и областной олимпиадах по «Технологии».
- 93 –

*     *     *
Учительский коллектив состоял, в основном из представителей, как говорили в эпоху патриархата, из прекрасной половины человечества. К моменту моего поступления на работу  в школе, если тщательно поискать, можно было найти двух мужчин: пенсионера физика  Гоккеля Романа Ивановича  (бывшего когда-то директором) и военрука Петрова, который вскоре уволился по причине сокращения его должности. Через год Роман Иванович тоже уволился, но по приятным для него причинам – он переехал на постоянное место жительство (ПМЖ) в немецкий город Любек, куда он скоренько
«вытащил» из Риги семью дочери. Роман Иванович был неплохим мужиком, часто приходил в мастерскую и рассказывал интересные байки о войне, особенно, на территории Германии. Он был единственным человеком, которому я позволял курить в мастерской. В школе он перед отъездом устроил прощальный вечер. На прощанье я прочёл юмористический: стишок в виде его письма из Германии в  адрес школы. Начинался он так:      
  Я живой ещё, моя старушка,   
(данке шён за твой аплодисмент).
Наша жизнь течёт здесь, как игрушка,
А не руссишен эксперимент.
:
  Закнчивался он неопределенностью:
Ну пока, Исаковская шуле,
                Ну пока, берёзовая  Прусь!
Может быть, когда-нибудь в июле
Я вернусь, а может не вернусь…
Его жена, смеясь, выхватила у меня из рук листок и спрятала в свою сумочку.
Пару лет мы переписывались с ним. К приличной пенсии он получал ещё добавку 500 марок, за то, что воевал с Германией!
- 94 –



В то время к нам в школу приходили объёмистые посылки «гуманитарной помощи» учителям из-за рубежа, в основном, из Германии. В них были носильные вещи б\у, бытовая ерунда и, почему-то, огромное количество зубной пасты. Всё это честно делилось между учителями. Мне было как-то неудобно участвовать вместе с женщинами в дележе, но от пасты не отказывался. Однажды взял махровый пиджак и использовал его много лет в качестве спецодежды. В другой раз в посылке был чемоданчик, типа «дипломат», но никто не смог  открыть его кодовый замок. Позвали меня.  В этом деле я был «спец» и через несколько минут открыл. В нём ничего не было и «дипломат» по решению «педсовета» отдали мне. Потом я подарил его, уже не помню кому.
Так вот в моём стишке, в содержательной его части, Роман Иванович спрашивал школу, что прислать ей в качестве гуманитарной помощи, но жаловался, что много не может прислать, поскольку нет покоя от русских рэкетиров. Много было и другой ерунды. Но, пока я читал, в зале стоял непрерывный хохот.
Чем я занимался в школе помимо проведения уроков? Так как в школе я был единственным человеком, умеющим  держать в руке молоток, мне приходилось выполнять (перехожу на канцелярский язык) следующие работы:
- ремонтировать ежедневно парты, стулья, столы;
- ремонтировать или менять электророзетки, выключатели, лампы дневного света, электрощитки;
- ремонтировать спортивное оборудование. Кстати, из подручных материалов изготовил раскладной стол для настольного тенниса;
- менять или закреплять классные доски;
- постоянно ремонтировать двери и дверные замки;
- вскрывать неоткрывающиеся двери;
- ремонтировать полы;
-ремонтировать окна, вставлять стёкла. Однажды после ученической тусовки пришлось остеклить сразу 19   рам! 
- и так далее и так далее, всё не перечислишь.                - 95 -



К этим работам приходилось привлекать и учеников на моих уроках. Это было полезно и мне, и мальчишкам. Часто хвастались тем, что дома  отремонтировали что-то из мебели. Мне и родителям было приятно.

*     *     *
На следующее после нашей поездки лето к нам в гости приехали Александр Васильевич и Елена Михайловна Зубаревы. Чтобы Ярославу не было скучно, привезли своего внука Мишу. Он был класса на два старше нашего. Ярослав ввёл Мишу в круг местных мальчишек, и те приняли его за «своего».
Повели Зубаревых на Чистое озеро. Чистым его назвали ещё немцы, и в описываемое время озеро, хотя и с некоторой натяжкой, можно было так называть. В настоящее время, после застройки берегов особняками, оно превратилось в сточное, загаженное канализационными стоками, болото. А в то время  Исаково можно было назвать зоной отдыха. Саша Зубарев удивлялся:
- В Киришах я спросил Ярослава, что интересного в Исаково, и он ответил:
- Стройка, котлован, дорога. А я смотрю, у вас здесь просто курорт!
Перечисленное Ярославом, действительно было: за нашей двухэтажкой строился трёхэтажный жилой дом для работников «Нефтеразведки». Рядом был выкопан котлован и заложен фундамент для следующего дома, ну а мимо этих строек проходила асфальтированная дорога. Но по обе стороны дороги росли обширные немецкие яблоневые сады. Сквозь их листву можно было разглядеть красные крыши новых домов. Эти дома находились на значительном расстоянии от озера и не влияли на ухудшение его экологии.
Я не причислял себя к рыбакам, но удочка всегда лежала наготове под лоджией и мы с Зубаревым брали удочку и наших внуков и шли на озеро. Рыбалка не очень шла, зато много купались, загорали, а иногда, когда шли на озеро всем семейством, жарили шашлык и баловались спиртным. Пили мы разную ерунду, заполонившую наши
                - 96 –
               

магазины и магазинчики: спирт «Рояль», какую-то смесь водки с виски в пластиковых бутылках. Если повезёт, покупали «Столичную» или, так называемый, коньяк «Белый аист».
Понравилась Зубареву наша лоджия, отделанная деревом. Вид из неё был восхитительный – наш огород с теплицами, за ним, уже упомянутый яблоневый сад. Как–то мы, мужики, подвыпили и вышли на лоджию покурить перед открытым окном. Глядел я на всю эту красоту,  и меня потянуло на лирику. Позже я записал в свою тайную тетрадку стишок:
В ИСАКОВО
Белые стены, красные крыши,
Перед ними зелёный сад –
Это я на лоджию вышел,
Это мой восхищённый взгляд!

Будто я в незнакомых странах,
На тропических островах,
И искать мне совсем не странно
Атоллы на облаках!

Качает волна каравеллу,
Пью океанский бриз,
И вот я стою опьянелый
До положения риз.

И парусам не надуться:
Мачты рубит топор,
Чтобы мне не вернуться
В опостылевший порт…

Да, из Исаково  в Грозный совсем не хотелось возвращаться. А после пробушевавшей там войны, и подавно.
Саша с Лёшей на двух «авто» свозили нас всех в Светлогорск. Нашли дикое местечко на окраине, где жарили шашлык (всё-таки мы кавказцы!), купались в Балтике и, не обгорая, как на юге, загорали.
- 97 -


*     *     *
В Калининграде жил и работал ещё один грозненец – Андрей Рахимкулов. Кстати его, как и Володю Кацмана, уговорил приехать в Калининград наш Леша. В 1995 году, пережив войну в подвале своего полуразрушенного пятиэтажного дома на улице Красных фронтовиков, как раз напротив (через реку Сунжа) бассейна «Садко», приехали в Калининград родители Андрея – Виктория Александровна и Виль Сабитович Рахимкуловы. Саша с помощью Кости Феодориди сразу устроил Викторию на работу геологом в «Нефтеразведку», начальником которой, между прочим, был грозненец Сергей Иванович Мамичев. Вика до этого много лет работала геологом в СевКавНИПИнефти, где когда-то работал и я. Вике и Вилю (я с ним работал в «Старогрознефти») выделили приличную по размерам комнату в общежитии на втором этаже. Жить было можно: на этаже были «удобства» и кухня. Виль оказался завзятым рыбаком и моя удочка стала его главным инструментом. Но недолго он наслаждался свободой. После моей работы по ремонту электроники в детском интернате у меня остались связи с дирекцией, и по моей «протекции» Виля взяли на работу в интернат учителем труда. Он проработал там несколько месяцев. Работа с  неадекватными детьми ему была в тягость, и он со смехом рассказывал мне о том, как учил таких детей столярному мастерству. Вскоре появилась возможность, и он перешёл на работу в «разведку» мастером по добыче нефти. Режим работы был такой – неделю жил на промысле, неделю – отдыхал дома.
Ушёл работать на промысел киповец Легошин, и мне предложили работу киповца по совместительству (на полставки). КИП – это «контрольно-измерительные приборы». Слава богу, опыт у меня был. Первым делом, занялся ремонтом и тарировкой наваленной на пол груды манометров. По мере надобности, ремонтировал и тарировал ГИВы  ( гидравлические индикаторы веса бурильной колонны), датчики давления бурового раствора и пр. Часто ездил на промысла. Через полгода заместитель начальника Феодориди сказал мне:
- Полставки у нас ликвидируют. Или переходи к нам на ставку, или оставайся в школе.   

- 98 –

В то время работников «разведки» будоражили слухи о возможной её ликвидации. Нина категорически сказала «Оставайся в школе». И я остался.

*     *     *
В начале сентября  начальник «Нефтеразведки», где я ещё работал, Сергей Иванович Мамичев (тоже грозненец) попросил меня отвезти одного командировочного в город в фирму, связанную с нефтью:
- Я дам машину, ты его подождешь там и привезешь обратно. Ты должен его знать, потому что он тебя знает.
Командировочным оказался Вадим Александрович Хуршудов. В Грозном мы оба  работали в ГрозНИИ, а потом в СевКавНИИ. По-моему мы одинаково обрадовались встрече, и я повёз его по указанному адресу. Нина уже знала, куда и с кем я еду и наказала привезти его из города прямо к нам домой. Я всё понял и пока Вадим улаживал какие-то дела, я купил бутылку злополучного «Белого аиста. Когда мы все уселись за стол и произнесли первый тост, как положено, за грозненцев, Вадим смущённо сказал:
- Не думал, что на свой день рождения удастся посидеть за таким шикарным столом.
Мы все восторженно закричали, а я побежал за второй бутылкой. На дворе, да и в комнате, было 2-е сентября 1996 года. В этом 2010 году с помощью Зубаревых разыскал злектронный адрес Хуршудова, живущего немного севернее Сергиев Посада в  городе Пересвет, и теперь частенько связываемся по Скайпу. Он прочитал мои первые две книжки, которые, к моей радости, казалось, завершили  так называемую «литературную» деятельность и уговорил меня «помучиться» ещё. Так что, занудность третьей книжки лежит полностью на его совести.

*     *     *
В городе Калининграде на стенах домов стали появляться спутниковые антенны, в обиходе называемые «тарелками». Были в гостях у Кости и увидели «тарелку»,   закреплённую на перилах
- 99 –


балкона. Он включил телевизор, взял в руки пульт управления и на экране стали появляться десятки программ. Они шли с немецкого спутника «Астра». Изумительная чёткость изображения, огромное количество каналов, в том числе спортивных, заразили меня, старого телевизионщика, болезнью под названием «И я хочу»! Был 1995- й год. Я еще подрабатывал в «разведке», да и дети помогли, так что необходимая сумма была быстро собрана. Мы с Лёшей поехали в магазин «Викинг» и купили полный антенный комплект. С юга могла мешать недостроенная трехэтажка. Пришлось изготовить из девятиметровой бурильной трубы мачту, и установить её в нашем саду-огороде. Сварщиком в трубе были прожжены сквозные отверстия, в которые можно было вставлять металлические штыри и по ним подниматься на макушку мачты. Монтажный пояс освобождал руки и я установил тарелку с подключённым к приёмной головке кабелем. Телевизор установил перед окном на лоджии, подключил к нему кабель, включил систему, снова забрался на мачту, но уже с биноклем, и стал поворачивать антенну, наблюдая в бинокль за экраном телевизора.     Всё прекрасно получилось, я закрепил антенну и долго не мог придти в себя от радости. Телевизор, правда, был советский, но я заблаговременно купил декодер «пал-секам» и установил его в свой «Горизонт». Вскоре кинескоп его стал подсаживаться, и мы – Саша, Лёша и я купили (конечно, по моей инициативе) на день рождения нашей маме небольшой импортный телевизор на кухню, по которому днём мама смотрела наши передачи, а вечером я смотрел спутниковые каналы.
Интересна судьба телевизора «Горизонт». Я отвёз его в свою школьную мастерскую, «добыл» с разбитого немецкого телевизора кинескоп, старый выбросил, а новый установил. И телевизор работал в мастерской ещё до 2008 года, то есть до моего увольнения из школы. В качестве поощрения, иногда позволял детям посмотреть мультик. А уж, если шёл футбол, то учитель присоединялся к ученикам. Только просил не орать, когда забивался гол.    В 2010 году школа переехала в новое современное здание и, наверняка, телевизор выбросили на свалку. 

- 100 –


*     *     *
Виль Рахимкулов с естественной завистью смотрел на мою спутниковую антенну и, наконец, решился:
- Если я куплю такую антенну, ты поможешь её установить?
- Нет, - сказал я в шутку.
Поехали с ним в тот же «Викинг» и привезли в его общежитие чудо электроники. Одно окно их комнаты выходило на юг и проблем с приёмом спутникого сигнала не ожидалось. Проблема возникла, когда мы крепили к наружной  стене установочный кронштейн. Ужасно неудобно  было сверлить отверстия под дюбели, но, в конце концов, четыре отверстия просверлили. Установили самодельный кронштейн, или как мы его называли, «кочергу», на него надели антенну, включили, настроили (опыт у меня уже был), и вот Виль, не зная немецкого, кроме «хэндэ хох» (руки вверх!), с удовольствием стал смотреть десятки немецких каналов. Я, например, с первого дня после установки своей антенны, приобрёл учебник немецкого языка и, кроме «хэндэ хох», знал уже и выражение «нихт шизен» (не стрелять!).
Через несколько лет Рахимкуловы купили в центре Калининграда «гостинку», из неё сделали уютную двухкомнатную квартирку, но вот антенну некуда было вешать – окна смотрели на запад. Пришлось вызывать из фирмы мастеров-установщиков. Они залезли на козырёк подъезда, установили антенну «лицом» на юг, но у них никак не получалась точная настройка. Мастер попросил Виля принести какую-нибудь верёвочку. Виль принёс какой-то синтетический шнурок, мастер привязал один конец к приёмной головке, а второй с небольшим натягом – к верхнему краю антенны. Изображение стало чётким, и мастера ушли. Мы с Вилем с тоской смотрели на верёвочку – сколько она продержится? Продержалась она более десяти лет и оборвалась, когда, в принципе, стала не нужна. Появилось кабельное телевидение, и около полусотни каналов вполне могли удовлетворить любопытство зрителя. Я, например, свою спутниковую антенну подарил золотому медалисту-выпускнику школы 2008 года Владику Бархатову. Он живёт в посёлке Исаково и там она нужней, чем в городе, где мы сейчас живём. Владик отлично разбирается в компьютерах и учится в техническом университете.
-101 –


Иногда навещает меня, особенно, когда «плохо» моему компьютеру - он быстро приводит его в надлежащий порядок.

*     *     *
Но вернёмся в 95-й. Порой, когда я раскисал, в моем организме возникал тот или иной непонятный ритм, и тогда я пытался подобрать какие-то словечки, близкие по натуре возникшему ритму. Получался какой-нибудь стишок – «смесь графоманства и наива». Если удавалось преодолеть лень на писанину, эта «смесь» оставалась на  клочках бумаги, которые, признаюсь, бережно сохранял.
Однажды Галина Ивановна  и Нина  вели во дворе  мирную беседу, скорее всего,  о будущих урожаях  на их огородах. Нина посетовала (со слов Г.И.), что Вадим тратит много времени на сочинение стишков, вместо того, чтобы больше работать на грядках. Тут Нина, может быть единственный раз в жизни, была неправа: стишки писались только ночью при свете фонарика, а если днём, то уж когда шёл сильный дождь, и то в редких случаях, поскольку дневной свет неблаготворно действовал на так называемое «вдохновение».
После описанной выше сельскохозяйственной беседы Галина Ивановна деликатно попросила меня дать ей почитать мои вирши. Я сказал, что они на листочках разной геометрической формы и размера. Она предложила переписать их в одну тетрадь. Её мягкая настойчивость, мне кажется, объяснялась законом противоположностей - любовью математиков к поэзии. Она, действительно, любила поэзию и знала наизусть классиков и не очень в десятки раз больше меня. Что поделаешь, пришлось сесть за ненавистную мною писанину и постараться разборчивым почерком переписать в общую тетрадку содержимое дорогих только моей душе клочков бумаги.
Прошёл месяц, как я с душевным волнением отдал тетрадь. Видя Галину Ивановну во дворе или в школе, я старался меньше смотреть на неё, понимая, что ей просто неудобно меня разочаровывать. Вот когда впервые во мне заговорило что-то похожее на тщеславие графомана! Ну и пусть, – думал я, - чёрт меня дёрнул

- 102 –


 переписывать всё в тетрадь. Как спокойно жилось «до того».
И всё-таки я не выдержал, и как-то в школе на лестнице, ведущей на второй этаж, я встретил Галину Ивановну, и пользуясь, что шли уроки и в вестибюле никого не наблюдалось, я выжидательно посмотрел на неё и выдавил из себя:
- Ну, как, читали?
Мой «критик» посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом и таким же спокойным голосом коротко ответила:
- Я в шоке, - и  пошла наверх.
Двойственное значение ответа я постарался интерпретировать в  пользу своего гадкого тщеславия, но всё-таки написал:

Я умён, вероятно, и мудр,
Но, увы, полным ходом старею,
И, как солнце с лучами вовнутрь,
Никому не свечу и не грею.

Но когда-нибудь я в полутьме,
Клюнув сдуру на вашу приманку,
В твёрдой памяти, в трезвом уме
Душу выверну всю наизнанку.

Растоплю я намёрзшую ледь
И ворвусь к вам в любовном полёте!
Чтобы было о чём пожалеть,
Когда вы, не дослушав, уйдёте.

Галине Ивановне очень понравилась последняя строчка. У неё, действительно, иногда замечалась такая черта. Но надо отдать ей должное – она очень порядочная женщина,  заботливая и добрая  мать троих детей, высококлассный учитель. Недостатком её было только, я бы сказал, безудержное стремление к справедливости. На педсоветах её меньше всего интересовала реакция директорши, и та, используя нынешние методы, постаралась избавиться от одного из лучших учителей школы. Причём, Галина Ивановна была не единственной жертвой  правдолюбия.
- 103 –

*     *     *
Когда наша дочь Рита училась в средней школе №3 города Грозного, каждый раз первого сентября  я приносил на «линейку» любительскую кинокамеру  и снимал как саму линейку, так и начало  первого урока. Не помню, в пятом или шестом классе первым уроком оказался английский язык, и я снимал дочь, остальных детей и, конечно, молодую симпатичную учительницу Ларису Ивановну Савицкую. Прошло много лет  и мы узнали, что Лариса Ивановна живёт в Калининграде и дружит с Рахимкуловыми.
К тому времени, вдохновлённый похвалой Галины Ивановны, я отпечатал на не принадлежащем  мне компьютере свои стишки (а вдруг кто-нибудь попросит) в виде книжечки, чтобы легче было читать. Да и печатный текст придаст им более солидный вид. Для важности, с огромным трудом, не имея никакого понятия о вёрстке, умудрился правильно напечатать номера страниц. Получилось шесть отдельных тетрадочек по 16 страниц. С помощью иголки  белой ниткой сшил каждую тетрадку и пронумеровал их. Можно было уже поглядывать в окно, не стоит ли очередь читателей.
Так вот, Лариса Ивановна, прознав о сих виршах, попросила дать ей почитать. Чуть ли не с криком «Ура!» я бережно вручил их. Самое страшное для графомана, когда читатели молчат. Уж лучше, если критикуют, тут можно спорить и приводить известный контраргумент:  «Я так вижу!». А Лариса Ивановна молчала, но рекорд Галины Ивановны всё же не побила. Недели через три она вернула мне. Но в каком виде! Она отдала мои сшитые белыми нитками (толкуйте в каком хотите смысле) тетрадки и впридачу две профессионально изготовленные книги. На красных обложках горели золотые буквы слова СТИХИ, а выше - мои имя и фамилия. Так взволноваться я мог бы только при сообщении, что мне присвоена Нобелевская премия, или на худой конец – Пулитцеровская.
Приезжала к нам в гости двоюродная сестра Нины – Людмила Петровна Блинова. Она что-то выписывала, а потом стало известно, что она разослала стишок «Грозненцам» своим знакомым и пошло оно гулять среди «беглецов» из Грозного, даже мне присылали. Это может единственное стоящее, но не по художественным качествам, а коньюктурное.
                - 104 -   

                ГРОЗНЕНЦАМ

Я пью стакан плодового вина.
Вина, наверное, из яблони vulgaris,
Я пью и вспоминаю имена,
С которыми на юге мы расстались.

Я вспоминаю тот янтарный сок,
Что просто изабеллой называли,
Его по глупости не напились мы впрок,
Зато на скатерти небрежно проливали.

  Я вспоминаю тех, кто за столом
В любви божился или вздорил
И тех, кто твёрд остался хоть в одном,
Что никогда себя не опозорил.

И разобрать давно уже нельзя               
Кто мне  теперь и ближе, и роднее:
           Я одинаково всех помню вас друзья –
                Кто на  земле  и кто уже под нею.
…
                И часто по ночам ищу, зову
Вас в страшном грозненском кошмаре,
И не найдя во сне, я наяву
Хочу завыть собакой на пожаре.

                Я отдал бы десяток моих лет
                За краткую минутность нашей встречи,
Но как когда-то написал поэт:
                Одних уж нет, а те - далече               
- 105 –



*     *     *

Нам стихоплётам, конечно, не до художественности – дай бог подобрать рифму и вложить в строчки сколько-нибудь понятный смысл. Поэтичность даётся от рождения и никакое образование, никакое желание не поможет создать такие строчки: «Роняет лес багряный свой убор…» или: «Отговорила роща золотая…». Умных стихотворцев, конечно, много, и их стихи читаются с интересом, но никто никак не напишет простенькую фразу подобную строчке «Выхожу один я на дорогу…». Между прочим, космонавты удивлялись: откуда Лермонтов знал, что из космоса Земля выглядит голубой? А он и не знал, он чувствовал.
 Я поместил свои стишки только из желания довести объём книжки до 112 страниц (число, кратное 16-ти), что удобно для вёрстки. Но, видит бог, автор «исписался».
 Оглядываясь на свою жизнь, жизнь окружавших меня людей и даже жизнь нашей страны, хотелось бы закончить
одной из следующих фраз классиков:
Мигель де Сервантес Сааведра:
«Человек таков, каким создал его господь, но порой и много хуже».
Последние слова умирающего Льва Николаевича Толстого:
«Истинно люблю много всех».
Выбирайте. Я выбрал.
 

                (Продолжение не следует)



- 106 -









































































































 


,