Сила караимская

Ах, человеческая природа!.. Собственная значимость – на первом месте. Любыми средствами, во всех направлениях. Бодрит, когда человек значим в добрых делах. Кстати сказать, желание «быть добрым» является побудительным мотивом в жизни многих людей. И это радует. Но только для большинства вполне достаточно – уверенности в собственной доброте. В этом случае – совсем не обязательно творить добрые дела, главное – почувствовать себя добрым. Человек с объективной точки зрения может быть трижды злодеем, но при этом – обладать непоколебимой уверенностью в собственной добродетельности. Кто утверждает обратное, тот – не прав, и даже – враг. Кто продолжает верить, по своей наивности или глупости, того можно использовать. Так же можно диктовать свою «добрую» волю тем, кто боится. А с теми, кто понимает и при этом обладает достаточной смелостью, а главное, возможностями, можно (и необходимо) договариваться. Такой договор можно называть соглашением, согласно которого одни считают друг друга добрыми, и потому – склонны помогать «единомышленнику» в действиях против тех, кто их, «добрых», считает злыми.
Подобные «добрые договора» заключаются в нашей жизни повсеместно на самом разном личностном уровне. Но конечной целью этих договоров не является «добро» в понимании морально-нравственного критерия, а «добро» в значении «выгоды».
Очень «добрые» люди любят, чтобы их считали добрыми во всех отношениях. Если происходит какой-то обман, то это – из самых добрых побуждений. И тот, который обманут, должен свято верить, что с ним поступают хорошо, ведь могло быть – еще хуже.
Критерий оценки собственного поведения и окружающей действительности у многих «добрых» людей построен по интересному принципу. Представляя себе свой потенциал в плане совершения «злых» поступков, они считают себя добрыми только потому, что не используют весь свой арсенал. А ведь могли бы! Что уже тогда говорить о ситуациях, когда они по каким-либо причинам действительно делают что-то объективно доброе. Это для них – очень много. И потому появляется сомнение – нет ли «перебора в доброте»?


Приятно получить хороший заказ. Обработка камня вообще не терпит суеты и неудовлетворенности, а хороший резчик по камню только тогда хорошо работает, когда ему хорошо платят. Впрочем, данная зависимость верна практически для всех специальностей.
Перед Константином на стене дома с высоким цоколем был старинный барельеф, который ему предстояло отреставрировать. С виду – ничего сложного. Да и по словам заказчика особо жестоких требований к работе не прилагалось: даже не было эскизного проекта, по которому обычно полагается делать такие заказы. Как Константину объяснили, это – древне-караимский орнамент, на котором все элементы имеют свое символическое значение. В историко-культурном отделе Евпатории даже сформировалась такая версия, что в доме, на стене которого находился барельеф, в пятнадцатом-шестнадцатом веке могла быть кенаса (это – караимский храм).
Константину выпала почётная, а главное – денежная миссия по восстановлению исторической древности, которая является реликвией исчезающей народности – караимов.
По бокам - два кипариса, сверху – две птички, по центру – гранат; все это - окружено примитивным орнаментом. Материал – твердый песчаник. Не работа, а – отдых. Тем более, - эта осень в Евпатории была очень теплой. Тем более, что в качестве куратора-прораба от фирмы, нанявшей Константина, выступала очень приятная девушка по имени Марина.
-…Костя, между правым кипарисом и орнаментом, может, стоит сделать расположение, симметричное левой части барельефа? – говорила она Константину.
-…Марина, ты знаешь, я здесь – как звезда. Стою, рядом со мной все ходят; иностранцы какие-то даже пару раз с экскурсоводами проходили. Спрашивали, интересовались, - говорил Константин Марине.
У неё было двое детей, она была замужем.
-…Ты, наверно, всю историю мамы и папы знаешь? – спросил Константин, когда младшая дочка Марины, Лида, сказала, что «мама поехала в командировку, там она встретила папу, а потом они – поженились».
- Нет, не всю, - Марина до этих слов, разговаривая с Константином, открыто улыбалась, а после реплики дочки – улыбка ненадолго пропала, и лицо – словно закрылось ставнями.
Она устроилась работать на фирму после декретного отпуска, когда в семье почувствовалась нехватка денег.  До рождения второй дочери Марина работала мастером на крупном строительном предприятии, где ее будущий муж занимал должность начальника участка.
-…Надо с девочками на выступление Лиды сходить. Мы сразу отсюда в актовый зал пойдем, - Марина смотрела на Константина, словно просила разрешения.
-…Я когда уходил, забыл переноску с улицы убрать… Ничего страшного?.. А как сходили с девочками?.., - спрашивал Константин по телефону у Марины.
Маленькая Лида потрогала пальчиком караимский орнамент. Оля стояла рядом с матерью; обе они смотрели, как Константин разговаривает с Лидой. Потом Оля тоже подошла и прикоснулась к кипарису. За ней – Марина сделала несколько шагов поближе к барельефу.
- Ты знаешь, босс, - когда Константин её так называл, Марина улыбалась. – Эти рельефы не простые…
- А золотые, - заулыбалась маленькая Лида.
- Да. Для древних караимов они были – магическими. У них так было заведено, что после сорока лет мужчина имел право взять себе вторую жену, которая, предположительно, должна была быть – значительно моложе сорокалетнего жениха. Так вот, к этим рисункам приходили прикоснуться многие караимы, потому что, как считалось, они придавали мужчинам их особую силу…
- Именно эти?..
- Да, эти.
- А откуда ты знаешь?
- Я же тебе говорю: я здесь уже сам достопримечательностью стал. Каждый, кто рядом проходит, возле меня останавливается и смотрит, как я работаю. А некоторые начинают разговор. Так я и узнал от одного прохожего (наверно, караима) о значении этого барельефа.
- А может, Костя, то, что люди к тебе так тянутся, в этом – уже начинает сказываться магическое действие барельефа? Ты же так к нему за день наприкасаешься…
Константин, обернувшись, встретился с её взглядом:
- Ты думаешь?..
Марина с девочками стояла совсем близко. Все трое смотрели на мужчину, который опустил взгляд на свою руку, держащую механический резец.


Каждый вечер Константин относил инструмент в находящуюся неподалеку строительную бытовку. Потом шел в свою гостиницу, где фирма сняла ему номер. Собственно говоря, «гостиница» для этого строения было – много; скорее – небольшой частный «мотель». Но у Константина здесь была своя комната с душем, так что его в качестве названия вполне мог устроить и – «бронепоезд».
Вечера проходили однообразно. После ужина на общей кухне вместе со строителями, так же работающими на фирму, Константин около получаса читал книгу, а потом – хотелось какого-то действия. Еще довольно молодой организм плохо мирился с вечерним возлежанием на кровати, а сознание, которое стареет только от пренебрежения собственным видением мира, не очень-то устраивало одиночество. Как максимум, хотелось позвонить и договориться с Мариной о встрече; как минимум, Константину надо было пройтись.
Осенняя набережная в Евпатории – пустынна; особенно вечером, после захода солнца. И огромное черное море – в качестве прекрасного фона для мыслей о тщетности собственных желаний. Константин, проходя по улице, где находился реставрируемый барельеф, положил ладонь на один из «кипарисов вечности».
С абсолютной точностью нельзя сказать, что подразумевали древние караимы под «особенной мужской силой». Вполне возможно, что они имели ввиду потенцию, так как караиму после сорока, в случае женитьбы на молодой, хорошая потенция – совсем не помешает. Но, прежде чем, вести молодую жену на брачное ложе, караиму было необходимо как-то заручиться её согласием. И это после сорока – не менее сложно, чем – не испортить впечатление от исполнения супружеского долга.
Константин задержался в холостяках, и хотя до сорока ему было далековато, но по древне-караимским правилам он уже давно должен был иметь свою семью. Константин не был караимом, и семьи у него не было. И потому, насколько он «разгильдяйски» относился к этому вопросу – наверно, как раз к сорока годам что-то со второй половиной, может, и сладится. Его «разгильдяйство» заключалось – не в беспорядочных половых связях, а скорее, наоборот, - в том, что он пренебрегал многими возможностями завести «половую связь». И даже, более того: когда кто-нибудь из друзей подталкивал его к знакомству, Константин говорил, буквально следующее:
- Я буду идти по улице в один, ничем с виду непримечательный день, а навстречу мне будет идти она. Мы поздороваемся  и пойдем в ЗАГС.
Конечно, с его стороны это была – шутка, ведь в знакомствах с противоположенным полом Константин был очень выборочен и осторожен. Зато, когда загорался, то двигался напролом.


Работа подходила к завершению. Дни жизни в Евпатории заканчивались, надо было ехать домой. Встречи с Мариной исчерпывали свое профессиональное содержание, а над выходом на более близкий, личный уровень висела табличка «посторонним вход воспрещен». Оба понимали, что в их «личных» отношениях – мало будущего. Константин понимал это, возможно, даже более четко, чем Марина. И потому – не делал очевидных попыток проявить «личную» инициативу. Хотя по ощущениям было ясно, что у Марины по отношению к нему – искреннее желание узнавать. Но… Но у неё – семья. У неё - муж и дети. Разрушив одно, получится ли создать другое? Да и не такой человек Марина, чтобы разрушать: она – строитель. И Константин – тоже против разрушения; он – созидатель…
Вроде бы уже наступил тот момент, когда надо было прощаться. Формально Константина в Евпатории удерживал только расчет за работу. Но тут возникли сложности. Чиновник из историко-культурного отдела не хотела принимать работу, мотивируя свое нежелание тем, что барельеф отреставрирован «с отклонением от исторической достоверности».
- …Чиновник у нас – это диагноз, - говорил Константин директору нанявшей его фирмы. – Это дама из историко-культурного отдела должна меня ещё поблагодарить и Вы – в том числе. Я за вас провел изыскания, в результате которых выяснил первичные художественные и смысловые моменты… Послушайте, не ищите, пожалуйста, крайнего. У нас в стране это очень любят. Вместо того, чтобы реальное дело делать, положат себе деньги в карман, а потом думают, на кого бы списать. И Марина здесь тем более не причем, - она не в ответе за мои действия. Виноват тот чиновник, который положил себе в карман деньги за создание эскизного проекта по караимскому барельефу, обоснованного соответствующими изысканиями. Я – сделал за вас эти изыскания. Я – беседовал с духовным лидером караимов и с председателем караимской общины. Именно по их рекомендациям были проделаны все реставрационные работы. Эта женщина-чиновник из историко-культурного отдела, как и большинство наших чиновников, зря ест свой хлеб с красной и черной икрой. Они – забыли о том, что «должность» происходит от слова «должен». Все чиновники занимают должность, и потому они – должны, но никак – не им. Интересная получается ситуация: хамство, возведенное в законность, учит порядочность общим правилам, морали и нравственности. Но, как ни крути, а само хамство – остается - вне критики: потому, что оно – наглее; потому, что порядочность – безмолвствует. Потому что критерии размазаны; очень уж не любит властное хамство, когда обозначают его контуры. Порядочность у нас - слабее хамства, и даже может создаться впечатление, что порядочность, как способ жизни, отмирает, точно так же, как исчезает караимский народ. Караимов по всему миру осталось около пяти тысяч. Порядочных людей – пока что, даже только в нашей стране, намного больше. Но в нашей стране – сильно развит культ хамства, которое всеми силами старается выдать себя за порядочность. Происходит такая себе замена ценностей. У порядочности в нашей стране мало силы, чтобы со всей четкостью обозначить контуры хамства. Есть у людей желание что-то изменить, но мало силы, чтобы противостоять и противопоставлять. Пока хамство у власти, в какую бы порядочность оно не рядилось, порядка в стране – не будет. И вы и я это – понимаем…