Точка кипения

МАЛЕНЬКАЯЛГУНЬЯ - http://www.proza.ru/avtor/eliza16

ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ " ФЕВРАЛЬ КРУЖИТСЯ В ВАЛЬСЕ С ВЬЮГОЙ " МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


 Его адрес я узнала сразу же после возвращения с лыжной прогулки, когда моей мечте исполнилось целых девять лет. Мою мечту звали Дария.
Это я придумала для курносой девочки такое волшебное имя «Дария». Дар - и - Я.
Она была для меня даром моей нежной и страстной первой любви, след которой затерялся в этом огромном мире. И была я старше Дарии на девятнадцать лет и три дня, но праздновали мы свои дни рождения всегда вместе – четырнадцатого февраля. Много лет назад в этот день я безумно влюбилась в одноклассника Юрку Соловьева, который научил меня мечтать.Вечерами на скамейке в парке длинноволосый Юрка пел мне под гитару грустные песни о любви:
- Черную розу - эмблему печали,
Последний подарок тебе я принес.
Минуло все, ты любишь другого,
Остался один лишь обманчивый сон.
Странно, но наша любовь так и осталась в обманчивом сне, который мне периодически снился. Я не рассказывала Николаю о своих снах, боясь разрушить наше хрупкое счастье.
Традиционными шашлыками и чаем из шиповника мы отметили на заснеженной поляне маленький семейный праздник. Сойдя с лыжни, Дария увлеченно объясняла мне, как надо читать на снегу следы птиц, а ее в эти таинства природы посвятил Николай.
Только одному дошкольнику Илье Николай приходился родным человеком по крови, который нас с крохотной Дашкой однажды взял замуж. Моя покойная бабушка часто любила мне об этом напоминать:
- Хороший человек, твой Николай: взял тебя с Дарией и свою фамилию дал дитю. А этот басурман...
Бабушка никогда не договаривала фразу до конца, но всегда выразительно трясла сухоньким крепко сжатым кулачком в сторону юго-запада, куда по ее мнению, на мотоцикле умчался от нас с Дашкой, непутевый «басурман». На слова старенькой бабушки «взял-дал» я не обижалась и не спорила с ней, ничего не зная о местонахождении человека, с именем которого у меня так много было связано.
А Николай на самом деле чем-то зацепил нас с дочерью и взял: то ли снисходительной уступчивостью, то ли редкой мягкостью и добротой в сочетании с мужской твердостью характера. Николай был старше меня на пятнадцать лет. Бывший детдомовец, он всего в жизни привык добиваться сам. И заботу о нас с Дарией полностью взвалил на себя. За семь лет совместной жизни я привыкла к чужой фамилии и спокойной любви немногословного мужчины. Мое тело никого больше не знало, кроме мужа. Но с душой я ничего поделать не могла – она принадлежала Юрке Соловьеву, непредсказуемо оказавшемуся «басурманом».
К счастью, Николай в моем прошлом ковыряться не хотел и любил меня такой, какая я была рядом с ним. Дарии, внешне похожей на меня, было проще – прошлого она вообще не имела. И Николай стал для нее настоящим отцом, а для меня – надежным другом.
В подъезде я переложила лыжи и алюминиевые палки в одну руку, стянув зубами с другой руки мокрую шерстяную перчатку. Открыла маленьким блестящим ключиком почтовый ящик. Взяв в руки кусок плотной бумаги с изображением алой розы, я ни о чем еще не подозревала. И вдруг ощутила, как медленно опускаюсь в котел с кипящей водой, узнавая забытый почерк. Буквы запрыгали у меня перед глазами, не давая вникнуть в смысл написанного текста. Едва я успела спрятать в нагрудный карман спортивной куртки неожиданное послание с долгожданным адресом отправителя, как распахнулась парадная дверь. Наши дети, толкаясь и перепрыгивая через ступеньки, с радостными криками помчались вверх по лестнице.
- Ты уронила перчатку, - заметил муж, держа в охапке три пары лыж, как дрова для камина.
Я быстро наклонилась за перчаткой, чтобы скрыть растерянность на лице и пропустила Николая вперед себя. Щекам было больно от внутреннего жара.
- Давай я помогу! – услышала свой заискивающий голос, от интонации которого меня саму передернуло.
Я завидовала легкости шага детей, летевших на пятый этаж. Почему же мне сейчас с трудом давался каждый лестничный пролет, и требовалось переводить дух на площадках? Ноги под коленками противно дрожали мелкой дрожью. Маленький кусок картона в кармане казался неподъемной ношей, вызывающей сильное волнение и странное смятение в душе. Мне казалось, что я даже ощущала еле уловимый аромат, исходящий от алой розы. Только радость от мысли, что сегодня я приблизилась к своей мечте девятилетней давности, имела привкус горечи. И это очень меня напрягало. Хотелось побыть одной, чтобы разобраться в непонятном сгустке чувств.
Но семья неправдоподобно быстро собралась за обеденным столом на кухне. Румяные и возбужденные лица после лыжной прогулки притягивали к себе мой взгляд, как магнитом. А я поняла, что не могу глядеть в родные глаза так же открыто, как до той минуты, когда открыла почтовый ящик. Как умела, я боролась с бурей чувств внутри себя, похожей на закипающий в кастрюле гороховый суп.
Дария с Ильей, оживленно болтали, перебивая, и не слушая друг друга. Николай, в ожидании обеда, смотрел спортивные новости по переносному телевизору, изредка одергивая расшалившихся детей. А я отстраненно наблюдала за беспокойной поверхностью жидкости в кастрюле, словно в ней заключалась моя душа. Меня завораживали еле заметные пузырьки глубоко спрятанных воспоминаний, поднимающиеся со дна на поверхность. Оживали и вибрировали чувства. Страсти начинали закипать. Еще немного, и температура кипения достигнет высшей точки. Тогда начнется полный хаос. Обрывки фраз, беззаботный детский смех, ажурная тень на потолке от плетеного абажура, четкая дикция диктора и хрипловатый после мороза голос Николая – все это может исчезнуть в одно мгновение, если во время не погасить огонь своих желаний.
- Накрой кастрюлю крышкой, быстрее закипит, - вскользь заметил муж.
Я вздрогнула от его голоса и обожгла палец о край горячей крышки, лежащей рядом с кастрюлей на соседней конфорке.
- Ангел-Хранитель от тебя отвернулся, - сказала бы мне про ожог моя покойная бабушка, и я расплакалась.
Когда-то я мечтала о горячей любви, не подозревая о боли от ожогов. Теперь я добровольно отказывалась от высшей точки кипения ради любви близких мне людей.
- Надо прокипятить на ночь суп, а то скиснет,- мягко заметил Николай, дуя на обожженный мною палец и вытирая мне слезы. Он жалел меня, не зная, что я оплакивала свою мечту, которую так лелеяла в душе все эти годы. Я всхлипывала, шмыгала носом и слизывала слезы кончиком языка с распухающих губ. Как в тот год, когда Юрка оставил меня мечтать одну на скамье под нашей березой с облетевшими листьями.
- Мам, ты плачешь, прямо, как маленькая девочка! - удивилась Дария.
- Мамочка, тебе очень больно? - с состраданием на лице, шепотом спросил маленький Илья.
- Почти не больно, - сквозь слезы призналась я и улыбнулась.
Встретившись с внимательным и всепонимающим взглядом серых глаз Николая, я неожиданно успокоилась. Из кухни вышла походкой человека, принявшего для себя важное решение. Достала из кармана куртки алую розу, изображенную на плотном куске бумаги. И смяла в кулаке почтовую карточку с обратным адресом отправителя, ощущая пульсирующую боль в обожженном пальце от острых шипов воспоминаний.
Соловьев Юрий Михайлович, биологический отец девятилетней Дарии, больше не имел к моей мечте никакого отношения.