Абрикос быль

(из цикла - Книга предков - потомкам)

Эта история произошла перед наступлением Милениума. Вернувшись из армии, я стал работать автомехаником и арендовал угол в гараже старого дома, расположенного на главной городской трассе. Мне было двадцать.

Был осенний, дождливый вечер. Все ушли, а я решил задержаться. Вдруг повезет с запоздалым клиентом? Сел на рванную автомобильную покрышку, закурил, посматривая на мчавшиеся по мокрой дороге машины. Потом включил старую электрокофеварку. Сильный дождь внезапно перестал идти и я, выглянув на безлюдную улицу, заметил ковылявшего по трассе старика. Он сильно зарос, на его сгорбленных плечах болтался грязный, рванный пиджак, а за спиной висела большая плетенная сумка с пустыми бутылками.

- Ох, что за ужасная погода!  Двадцать первый век наступает! Говорят, конец света будет после нового года! Вы разве не слышали об этом? - пробормотал старик, заглядывая в гараж.
Я, не мешкая, стал закрывать железные ворота.
- Потоп будет всемирный! - отрезал я, желая, чтобы он побыстрее прошел мимо.
- У вас не будет ненужной меди или алюминия? Я сдаю её в пункт цветных металлов, – очень вежливо продолжил нищий, не собираясь уходить.
Я всегда старался избегать подобных разговоров с бродягами из-за того, что в гараже пропадали инструменты. Но что-то меня заставило молча собрать в мешок валявшиеся на полу детали от старых карбюраторов и положить это у его ног.
- Огромное вам спасибо! Взамен я вам подарю немного винтиков и гаек! Я собираю их для своих знакомых. Может, они вам тоже пригодятся, - сказал старик, достав из кармана пиджака небольшой кулёк с ржавыми болтами.

Я, нехотя, взял кулек и, чтобы избежать дальнейшего общения, в спешке закрыл ворота на засов. Внезапно опять начался ливень с ветром. Через щель было видно, как старик взвалил на спину тяжелую сумку и, прихрамывая, перебежал через дорогу, в сторону разломанной вандалами автобусной остановки.
Я заварил себе кофе. Попивая из чашки, подошел к пункту обзора. Старик стоял там же и мок под дождем. Я открыл одну створку.

- Зайдите в гараж! Подождите, пока пройдет дождь!
- Благодарю, не стоит! От меня неприятно пахнет! У меня вши под одеждой! - ответил стоявший под деревом старик.
- Заходите же!
- Не стоит! Вдруг я заразный! Мне приходится ночевать на улицах и бродить по мусорным свалкам! Сейчас грипп ходит китайский! Говорят, очень опасный! - отказывался старик, прижимаясь к мокрому стволу.
- Да не боюсь я гриппа! Заходите, попьете кофе!
Старик все молчал, стоял и мок. Потом оставил бутылки у дерева и побежал к открытому проему. Забежав внутрь, он прижался спиной к стене, не посмотрев в мою сторону.
- Для вашего возраста вы очень неплохо бегаете! Сколько же вам лет?
Я залил кипятком чашки с расторимым кофе.
- Вы не поверите, но мне уже девяносто седьмой пошел. Я так мечтал умереть этой весной, но, как на зло, меня не берут ни болезни, ни смерть, - тяжело вздохнул старик, достал из-за пазухи намокший от дождя альбом с фотографиями и быстро переложил в мятый целлофановый пакет.

Я с подозрением посмотрел в морщинистое лицо старика.
- Не поверю! Вам от силы семьдесят будет! Люди в вашем возрасте уже память теряют!
- Я могу вам показать свои документы, доказывающий мой возраст, - обиделся старик, роясь в своих намокших фотографиях.
- Да, ладно. Верю! Сто лет живите! - успокоил я взволнованного бомжа.
- Зачем вы проклинаете меня. В старину говорили, нет более страшного проклятия, чем пожелать человеку сто лет жизни! – разобиделся странный старик, посмотрев на меня печальными глазами.
Роясь в полутьме в запутанных проводах, я никак не мог нащупать вилку.
- Не обижайтесь, я вас не проклинаю! Если хотите, можете высушить ваши фотоснимки над печкой. Я её сейчас включу.
- Ох да! Я вам буду очень признателен, если позволите! Эти фотографии, - все что у меня осталось! Я даже с ними разговариваю!
Старик отказался сесть на чистый стул, и выбрал запачканный моторным маслом табурет.
- Вы - русский? – вырвалось у меня, когда я разглядел несколько старых намокших фотографий, разложенных на сухой газете.
 - С чего вы решили? Нет, я армянин! - улыбнулся старик, проведя ладонью по намокшим волосам.
-  Похоже на Россию до революции, – ответил я, кивнув в сторону фотографий, и положил у ног старика чашку горячего кофе.
- Я бывший учитель музыки. Когда-то я преподавал виолино в музыкальной школе!
 Старик осторожно взял чашку и чуть отхлебнул потресканными губами.
- А вы кто будете по имени-отчеству, по нации, хоть это и не очень прилично спрашивать? - старик расправлял на себе мокрый пиджак.
- Грузин! - усмехнулся я.
Старик не успокоился, пока не выяснил мое полное имя.
Я отключил громко булькающую кофеварку.
- Надо же! Я знавал одного хорошего судью с вашей замечательной фамилией! Правда это было очень давно, вас тогда еще и на свете не было.
Старик залпом осушил чашку до дна.
- А у вас есть родственники или вы остались один? - поинтересовался я, поглядывая краем глаза на пожелтевшие фото, бережно разложенные веерами на стуле.
- Когда-то у меня все было. И вот все, что теперь осталось! - тяжело вздохнул старик, глядя печальными глазами на свое намокшее прошлое.
- Давайте я вам помогу их высушить! - предложил я и, протянув над горевшей плитой тросс, стал подвешивать фотографии металлическими прищепками.
- Я очень вам благодарен. Давно не встречал таких людей. Все стали какие-то злые, смотрят на меня как на кровного врага. Только о деньгах думают! - бормотал старик, глядя на мои действия.
- Это вы?
Я указал на снимок молодого человека в военной форме.
- Нет, это мой сын.
Старик резко замолчал.
-Разве я мог предполагать, что переживу собственного сына?! Он был судовым врачом, а после развала Союза его пытались обвинить в убийстве. Он не выдержал лжи и застрелился у себя кабинете! А на этой фото моя жена, она была грузинкой. Она тоже умерла спустя месяц, после похорон сына.
- А эти кто такие?
Я подвесил на трос следующую фотографию.
- А эти близнецы - мой отец и дядя. Они родились в Карсе, сейчас это территория Турции. Они были очень известными скрипачами! Разъезжали по всему миру! Когда они бежали от турков и переехали жить в Тифлис, построили огромный зал для симфонического оркестра . Они были очень богатыми. Сорили деньгами! Играли на концертах у самого Николая Второго! Царь выделил им награды и огромную денежную премию. Когда царя свергли, они пытались убежать вместе с семьями в Париж, но не успели! - сказал старик, указав на другую пожелтевшую фотографию.
Не очень-то мне верилось в этот неожиданный поворот событий.
- Что значит, не успели?
- Когда в Грузию зашла красная армия, здешние марксисты донесли на них в комитет! Их отправили в тюрьму, где они умерли от туберкулеза! - с грустью ответил старик.
- Марксисты? Что им такого сделал ваш отец?
Я продолжал рассматривать мятые фотографии.
- Задолго до этого к нам в дом приходили торговцы вином и я, играясь с детьми на лестнице, случайно подслушал разговор. Один из них, оглядывая стены нашего дома, с усмешкой сказал товарищу: «Посмотри, в каком красивом доме живет этот дашнак! Разве есть в этом мире справедливость?! Почему мы должны кланяться перед ним и жить в убогих домах!» И знаешь, что он ему ответил? – продолжал старик, - он сказал, что скоро в страну приедет великий Серго с красной армией и этот дом достанется им!
- Ненавижу марксистов! – процедил я сквозь зубы и указал на портрет человека, одетого в военную форму царских времен.
- А это кто такой?
- Это грузинский князь. Он был близким другом моего отца, а вот это его сыновья. Они часто гостили у нас в доме. Это был очень смелый и справедливый  человек, но всю его семью убили!
Старик показал очень старую фотографию с изображением сидевшей на стульях людей.
- Их русские расстреляли?
- Да при чем здесь русские. Привыкли все сваливать на русских! Их убили здешние марксистские ублюдки. Князь и его сыновья очень любили Россию. Они отказались целовать ноги Орджоникидзе. Они сказали, что давали присягу русскому царю и не изменят клятве. За это их отвели на кирпичный завод и базарная толпа закидала их камнями.
- Мне трудно поверить в ваш рассказ! И не потому, что я грузин. Негодяев хватает везде. Но вы ведь должны знать, как грузинский народ ненавидел советскую власть и противостоял вторжению красной армии! - перебил я старика.
- Это все мифы! Когда свергли царя, из Тифлиса бежало много русских, грузинских и армянских интеллигентов! По городу прокатилась волна дикой радости, а затем страшного шовинизма! По всему городу были развешены портреты Серго Орджоникидзе и красные плакаты «долой армянскую буржуазию!» Смутная чернь ждала прибытия Красной армии, как беременная женщина ждет рождения младенца! Улицы были украшены цветами, а жители выносили из домов ковры и устилали ими дорогу! По дворам ходили пьяные люди в национальных костюмах, с кинжалами и громко распевали песни! Я сам был этому свидетелем!
- И что вы хотите этим сказать?!
С большим недовольством я посмотрел в лицо старика.
- Я хочу сказать, что коммунисты были не только русские! И что всю тифлисскую интеллигенцию истребили здешние марксистские ублюдки! - взволновался старик.
- Я не очень хорошо знаю историю, но многие говорят совершенно иначе! Если хотите, я дам вам прочитать газетную статью «русский фашизм», - возражал я.
- Это тоже миф!  Обвинять в репрессиях весь русский народ это все равно, что наказать ружье из которого стреляли, а всех кто нажимал на курок, оставить безнаказанными! - возмущался старик.
- Интересная у вас философия. Но все-же! Посмотрите на современную Россию!
- Согласен, негодяи есть везде! Но какие же фашисты согласились бы терпеть у своей власти лиц другой национальности. Возьми к примеру Орджоникидзе, Микояна, Махарадзе, Берию, Сталина! - обиженно произнес нищий.
- Давайте не будем говорить на политическую тему. Лучше скажите, кто эта красивая женщина на фотографии? - попросил я.
- Это моя мать. Она была понтийской гречанкой. Её считали одной из самых красивых женщин Тифлиса. Расхаживавшие по дворам фотографы, мечтали её сфотографировать. Я помню, как однажды во дворе нашего дома произошла серьезная драка между отцом и фотографом. Когда отец  возвращался домой, он увидел, что мать сидит на балконе, а стоявший во дворе фотограф, накинув на себя покрывало, пытается её сфотографировать! Тогда фотоаппараты были очень тяжелыми. Фотографа увезли в больницу с травмой головы, а отцу пришлось заплатить большие деньги за его лечение. Но снимок  уцелел, мама потом выкупила его у фотографа. Вот этот снимок, взгляните!

Старик достал из стопки сильно помятый черно-белый снимок, на котором была изображена женщина в дорогом платье, сидящая на балконе.

- А эти кто такие?
Я указал на другую фотографию.
- Это семья русского офицера-белогвардейца. Они жили рядом с нами по соседству. Очень хорошая была семья, я дружил с их детьми! Этого офицера и всех его братьев потом  расстреляли коммунисты, а детей отдали в приют! Что с ними потом стало, мне уже не известно, - печально вздохнул старик.
- Вижу, вы пережили жестокие времена.
Я продолжал рассматривать висящие на тросе фото. Старик достал из стопки следующий снимок.
- А это - граф Воронцов. Он любил приезжать к нам в гости на новый год. Я помню, как он подарил мне заводную лошадь. Я был тогда на седьмом небе от счастья. У нас в доме был большой мраморный камин, и когда к нам приезжали гости, отец играл на скрипке возле него. Однажды, через камин к нам залезли воры. Жандармы смогли поймать одного из них, когда тот пытался продать на базаре наш ковер. Вор оказался сыном  местного врача. Помню, как отец просил судью чтобы его отпустили. Вор плакал, но судьи были очень строгими и его отправили в тюрьму.

Внезапно я заметил фотографию очень красивого здания.
- Что это?  Очень похоже на гостиницу Марриот.
- О да! Вы абсолютно правы! Это гостиница Мажестик! Её построил Арамянц, очень близкий друг нашей семьи. Арамянц очень любил этот город и всячески старался его разукрасить. Он был очень богат, но не смотря на это, переодевался в рабочую одежду и помогал своим скульпторам. Гипсовая лепка была его самым любимым хобби. Его слуги всегда жаловались, что им приходится бегать за ним и соскабливать с пола  куски застывшего гипса. Бывало, он затаскивал в свою комнату мешок гипса и запирался там на несколько дней!
Старик вытащил очень старую помятую фотографию человека, рядом с гипсовой статуей ангела.
- А что такое Мажестик? Впервые слышу.
- Мажестик - одно из самых красивейших зданий Парижа и Арамянц мечтал построить в Тифлисе его точную копию! Сначала на этом месте было построено совсем другое огромное здание. Он поручил строительство одному местному архитектору, а сам отправился в долгую поездку по Франции. Когда он вернулся, пришел в ужас от увиденного! Но он был настолько богат, что приказал разрушить готовое здание до основания, а на его месте начать новое строительство. Он послал учиться в Париж двух известных архитекторов, которые в течении трех лет изучали известное здание, а затем, скопировав его точные чертежи, привезли их в Тифлис. Даже мозаика на полу Мажестика, совпадала с оригинальной.
- Единственное, что я слышал про Арамянца, - это про его больницу.
- Вы даже не представляете, каким он был умницей! Во время строительства Мажестика, Кавказ посетил известный американский изобретатель Эдиссон! Вы слышали о таком?
- Конечно слышал. Он электрическую лампочку изобрел.
- Ну так вот! Когда Эдиссон приехал в Тифлис, привез на продажу много своих изобретений. Среди них были машинки для помолки зерна и давки винограда, электрические часы, которые работали на соли, а также два кинопроекционных аппарата. Пришедшие на презентацию князья с восторгом просматривали привезенные немые фильмы, но никто ничего так и не купил! Эдиссон был очень обижен, собрал свое добро в контейнеры и отвез в батумский порт. Когда ящики уже погружали на пароход, к Эдисону подошел Арамянц. Он сказал, что покупает у него все изобретения!
- И что он потом сделал с этим добром? Перепродал? - поинтересовался я, рассматривая снимок, на котором были изображены люди с проекционными аппаратами .
- Когда был построен первый этаж Мажестика, Арамянц соорудил в подвале большие кинозалы и стал продавать билеты. Все собранные деньги сразу шли на постройку следующих этажей и вскоре Мажестик был окончательно достроен. В те времена кино было немое и в кинозалы приглашали хороших музыкантов. Мой отец очень любил посещать их и играл на скрипке во время сеанса.

Старик показал мне большую фотографию, на которой был изображен музыкальный оркестр.
- Кто эти русские солдаты в советских буденовках?
Я указал на другой большой снимок.
- Это несчастные русские люди. Их после революции привезли сюда строить железные дороги. Несчастных мальчишек так мучили, что их ладони были протерты до ран от кирки и лопаты. Многим потом ампутировали руки из-за гангрены. Я часто приходил к ним играть на скрипке, за это они меня угощали сигаретами и консервами!

Старик рассправил следующую сильно помятую фотографию. На ней можно было различить молодую девушку в платье дореволюционного покроя.

- Что за барышня?
- Это моя первая супруга. Не прошло и года со дня нашей свадьбы, как она умерла от тифа во время большой эпидемии. Она была очень набожной женщиной и однажды, вернувшись из церкви, слегла в постель с большой температурой. После того, как нас раскулачили, у нас уже не было средств на хорошее лечение. Наш дом и вся собственность были конфискованы властями, а нам выделили крохотную комнату в самом конце Авлабара. Пересилившиеся в город деревенские, смотрели на нас, как на врагов народа, а злой аптекарь спекулировал на дорогих лекарствах. Чтобы купить лекарство от тифа, мне пришлось продать обручальные кольца. Но меня жестоко обманули! Вместо лекарства, аптекарь продал завернутый в бумагу желтый песок! Потом умерла мама и я остался совершенно один! - прослезился старик, утирая лицо грязным рукавом пиджака.
- Что-же с вами случилось потом?
- В керосиновом примусе я хранил небольшой браунинг, оставшийся мне как память об отце. Я не смог стерпеть обиды и  застрелил этого злого аптекаря! Меня осудили на пятнадцать лет и отправили на дальний север, в Россию. В тюрьме я впервые за эти годы досыта поел. Общество заключенных оказалось ко мне более терпимым и я, сутками работая на лесоповалах, зарабатывал свой насущный хлеб.
- Как же вам потом позволили стать учителем музыки, если вы столько лет просидели в тюрьме?
- Однажды в колонии справляли Новый год. Так как я пользовался хорошей репутацией и имел большой опыт в кулинарном деле, меня пригласили готовить пищу для офицерского стола. Работавшие в лагере офицеры жили в колониях вместе со своими семьями и всегда справляли праздники вместе. В конце банкетного зала был небольшой театр, где разыгривали пьесы их дети. Когда я подавал к столу горячие блюда, увидел, как возле новогодней елки играет на скрипке мальчик, а собравшиеся возле него дети дружно распевают песни. Этот мальчик был сыном начальника колонии и, сидевший за столом отец, стал громко упрекать ребенка за то, что он не смог хорошо сыграть и опозорил его! Обозвал сына бездарем и приказал убраться из банкетного зала. Ребенок громко плакал и не хотел уходить. Тогда отец встал из-за стола, вырвал из его рук скрипку и выгнал из зала. Когда ребенок ушел, я подобрал лежавшую на полу скрипку и смычок и заиграл сложную мелодию. Услышав мою игру, сидевшие в зале офицеры громко заоплодировали. Мне пришлось играть на скрипке целую ночь и все были мной восхищены! Все, кроме самого начальника. Он сидел с суровым выражением лица и даже не смотрел в мою сторону! Вот это его портрет, взгляните на него пожалуйста.
Старик протянул мне снимок человека в военной форме с погонами.

- Действительно мерзкий человек. Сразу видно, что негодяй и мерзавец!
- Ошибаетесь! Этот русский человек рано потерял родителей. Он вырос в детдоме, но не смотря на свою строгость был замечательным отцом. Он очень переживал за будующее сына и тратил огромные деньги на всевозможных учителей! Спустя месяц после моего новогоднего концерта, меня привели к нему в кабинет. На столе стояла ваза с абрикосами. Я был очень удивлен, когда увидел зимой, да еще в сибирских степях, настоящие армянские абрикосы. Он сказал, что это для меня. Я даже не знал что ответить, этот человек словно читал мои мысли. Запах абрикос напомнил мне мое детство. Перед моими глазами проплыли давно забытые образы людей. Я вспомнил наш летний сад, где я играл с отцом, и как ласковые руки моей матери нежно косаются моего лица. Я очень редко плакал, но в этот момент на мои глаза наплыли слезы и чтобы не показывать своих чувств, я повернулся к стене. Начальник колонии открыл кабинетный сейф и, положив на стол толстую пачку денег, сказал: «Тебе осталось сидеть еще семь лет! Когда ты отсюда выйдешь, на твоей сберегательной книжке будет всего лишь сумма, которой тебе с трудом хватит на поезд в один конец! Я прибавлю к ней вот эти деньги, если ты конечно их заработаешь!»
- Что-же он от вас хотел?
- Чтобы я обучал игре на скрипке его сына. До меня у него было множество учителей музыки, но они так и не смогли обучить этого ребенка. Я, конечно же, согласился на это выгодное предложение и начальник, положив деньги в сейф, сказал, что освободит для учебы один из своих кабинетов. Он высыпал в бумажный пакет лежавшие в вазе абрикосы и лично проводил меня до дверей. Я оставил себе только один абрикос, остальными я угостил знакомых заключенных. Стех пор у меня появилось новое смешное прозвище «Абрикос!» - рассказал старик и, усмехнувшись, погрузился в долгое молчание.
- Что-же было потом. Вы обучили его музыке?
Я залил уже пустые чашки горячим кофе и достал с верстака пачку печенья.
- Конечно же обучил! Ребенок оказался на редкость талантливым, просто к нему нужен был своеобразный подход! Спустя пять лет он стал таким хорошим скрипачом, что его забрали выступать на международном концерте в Москву. Потом его определили в известную консерваторию. Он даже выступал в Кремле, на концертах. Вот его фотография, здесь ему пятнадцать лет!

Старик показал снимок мальчика со скрипкой.
- А начальник колонии? Он сдержал свое обещание, насчет денег?
- Он сдержал свое слово, но этими деньгами я не мог воспользоваться!
- Почему не смогли?
- Началась Вторая Мировая война. Начальник колонии ушел на фронт и больше не вернулся. Когда я вышел из тюрьмы, был самый разгар войны. Произошла инфляция и все мои сбережения потеряли силу. Единственное, что я смог купить - билет до Москвы. Только там музыканты могли найти себе работу. Людям было не до скрипки, и чтобы не умереть с голоду я  устроился на оружейный завод. Я работал целыми сутками за станком, полировавшим артиллерейские гильзы только за то, чтобы получить заветный талон на хлеб. Со мной на станках работали совсем маленькие дети, которые иногда падали в обморок. Им приходилось курить табак, чтобы притупить голод. От голода и усталости они даже не разговаривали между собой! После каждой рабочей смены я играл им на скрипке и тогда на их  вечно молчаливых лицах иногда появлялись улыбки! Вот их фотографии. Этого мальчика звали Митя, а эти две девочки Анюта и Настя! Они называли меня дядя Абрикос! - сказал старик, показав несколько фотографий детей в ватных телогрейках.
- А дальше что было?
- Когда закончилась война, я решил начать писать музыку и стал довольно известным! Я разьезжал по всему Союзу. Играл на концертах и в военных оркестрах! Однажды меня вызвали в Восточный Берлин, где я сыграл свою импровизацию в честь пятилетнего юбилея со дня победы! Когда моя скрипка начинала плакать, из глаз людей катились слезы, когда она пела, на их лицах появлялась радость! Весь зал мне аплодировал стоя! Меня удостоили большой денежной премии и множеством почетных наград. Но к сожалению, даже у скрипачей есть свои враги!
- Какие враги могли быть у вас?
Я прикурил от горевшей плиты сигарету и предложил табак старику.
Старик поблагодарил меня жестом, взял предложенную пачку и тяжело вздохнул.
- Однажды, ко дню рождения Сталина, меня попросили приехать играть на кремлевском концерте! Я был вынужден написать музыку в честь вождя народов, но во время репетиции ко мне подошли двое неизвестных и попросили меня поехать вместе с ними, подписать бумаги. Я, ничего не подозревая, сел в машину и они привезли меня в здание следственного изолятора.
- Что же они хотели?
Старик долго молчал. Потом, взяв из пепельницы прикуренную мной сигарету и затянувшись табачным дымом, сказал:
- Они попросили меня отказаться от концерта и продать ноты! Когда я возразил, мне стали угрожать! Я настаивал на своем, и тогда, в следственный кабинет вошел сам Берия! Он сказал, что устроит мне такой концерт, что тюремная каторга мне покажется раем!
- Зачем ему было нужно запрещать ваш концерт?
- Потом я узнал, что на дне рождения Сталина должен был выступать не то друг, не то родственник самого Берия! Впрочем, это уже не важно! Берия заставил меня отказаться от концерта, о чем я потом очень пожалел! В кремле мой поступок оценили как враждебный выпад и лишили всех наград!
- И вас за это посадили?!
- Нет, но большая сцена стала для меня навсегда закрытой! И вот, спустя годы странствий, мне пришлось вернуться в Тбилиси! Город был уже совсем другой, вокруг меня ходили совсем незнакомые мне люди, но к счастью, все было спокойно и тихо. На домах уже не висели портреты Орджоникидзе, а на улицах и скверах Авлабара можно было услышать родную армянскую речь. Я целыми днями прогуливался по улочкам родного города и вспоминал детство. Мне казалось, что близкие мне люди все еще живы и ждут, когда я зайду к ним в гости. Я думал, что нахожусь во сне и осторожно заглядывал в окна и балконы старых домов, пытаясь увидить знакомые лица. Но на меня смотрели абсолютно чужие люди и я делал вид, что просто иду мимо. Там же, на старых улицах Тифлиса, я повстречал свою вторую жену.
- Вы говорили, она была грузинкой.
- Да, она была грузинкой, из очень хорошей семьи. Её родители были простыми рабочими на суконной фабрике. Во времена Сталина можно было попасть в тюрьму за национальное чванство, но всегда находились злые языки и скрытые националисты, желавшие помешать нашему браку. Когда мы сыграли свадьбу, я получил оскорбительное письмо от какого-то ее родственника, за что-то ненавидевшего армян. За годы своей жизни я притерпел множество обид подобного рода, но на этот раз мне стало очень смешно!
- Почему смешно? Шовинистов в любой нации хватает. В армянской такие тоже есть! - возразил я.
- Смешно было потому, что анонимные письма подобного рода способны писать только подлые и трусливые люди, у которых не хватает смелости высказать свое мнение в лицо. За годы своей жизни я научился читать мысли по мимике лица и знал, кем это письмо было написано. Он был активным коммунистом. За годы жизни успел наворовать столько денег, что мечтал убежать за рубеж. Вот это его фото, он сделал себя героем социалистического труда, хотя сам ни одного дня нигде не работал!
Старик продемонстрировал фотографию толстого, усатого человека, в гражданском костюме.
- А это что за фотография?
Я достал из-под стопки снимок большой группы детей, державших в руках скрипки.
- Это мои лучшие ученники, а это - мой класс в музыкальной школе, в которой я когда-то преподавал! Я очень любил учить детей музыке и, когда у меня родился сын, я мечтал, что он тоже когда-нибудь станет известным скрипачом или композитором. Но, к сожалению, моего сына не интересовала музыка, он мечтал быть доктором и когда вырос, стал судовым врачом на военном корабле.  Вот его детское фото, это когда он отдыхал в спортивном лагере! - с грустью сказал старик, протянув мне снимок коренастого мальчишки в пионерском галстуке.
- Сколько лет вы проработали в музыкальной школе?

Я рассматривал снимок большого симфонического оркестра.
- К сожалению, только десять лет. Потом меня лишили права преподавания! Мне часто завидовали и злые люди нашли в архивах мое криминальное прошлое. Они  сказали, что убийца и сидевший в тюрьме человек не имеет право заниматься преподавательской деятельностью! Меня уволили с работы. Но хорошие люди меня не забыли. Чтобы взять у меня уроки, ко мне приезжали молодые музыканты со всего Союза. Меня помнили! Однажды ко мне в гости приехал сам Рострапович! Вот мы с ним на фотографии.
Старик показал мне следующую фотографию и погрузился в долгое молчание.
- Если вы были таким известным и к вам приезжали люди, как-же вы докатились то такой нищенской жизни?
Я с жалостью посмотрел в убитые горем глаза несчастного старика.
- С развалом Союза вновь наступили страшные времена и голод. Железный занавес сменился железной дверью! Ко мне уже никто не приезжал брать уроки!  Деньги и посылки, которые высылали нам сын и знакомые, пропадали прямо на почтах. В стране началась буря страшного национализма, приведшая страну к гражданской войне и развалу. Из страны уехали все интеллигенты и это время напомнило мне годы проклятой революции.  Наш сын проживал в Севастополе и попросил переехать к нему. Я отправил к нему жену, но сам уезжать не захотел. Думал, что все улучшится и не хотел покидать родной город! К сожалению, я ошибался.

Старик обхватил голову руками.
- А как вы остались без дома? Зачем вам приходится ночевать на улицах? - продолжал я допытываться у сильно огорченного старика.
- Потом я хотел уехать к сыну и дал объявление о продаже квартиры, - прослезился старик, показав мне свою семейную фотографию.
- Почему не уехали к сыну? Вам бы там было намного лучше!
Старик внезапно разрыдался и, прижав фотографию к груди, ответил:
- У меня больше не осталось никого! Почта тогда работала очень плохо и телегаммы не доходили. О гибели сына я узнал только спустя месяц, когда приехала жена. Я потерял смысл жизни, а жена не выдержала горя и умерла следом. После похорон я остался совершенно один. Я стал нуждаться и даже соседи очень редко посещали меня. Потом я продал квартиру и решил уехать в Москву, к близкому мне человеку. Он всегда просил меня приехать.
- У вас там были родственники?
- Нет.  Это был тот самый мальчик, сын начальника тюремной колонии. Тот самый, которого я когда-то обучал игре на скрипке. Он меня не забыл! Он стал очень известным  композитором и дирижером! Я так горжусь им. Он даже называл меня своим отцом.
- Что же вам помешало?
- Меня ограбили, когда я покупал билет. У меня с собой был всего один чемодан и скрипка. Когда я покупал билет кто-то следил за мной, видно знали, что у меня есть деньги. Тогда в городе царила страшная преступность и прохожие люди побоялись заступиться за меня. С тех пор я хожу как тень среди людей и даже не хочу просить помощи у знакомых. Мне очень стыдно за свою бедность. Я хочу, чтобы меня помнили каким я был, а не таким, в кого я превратился сейчас! - тяжело вздохнул старик, встал с табурета и стал снимать с троса уже высохшие фотографии, складывая их обратно в помятый альбом.
Внезапно я заметил старую нотную тетрадь. Взял её в руки и пролистал несколько исписанных страниц.
- Это, наверно, ваша написанная музыка?
Я положил тетрадь на место, рядом с фотографиями.
- Да. Моя симфония. Правда я еще не играл её! Если я доживу, чтобы собрать деньги на скрипку, то обязательно её вам сыграю!
- А я даже петь не умею.
Я вынул из ящика рабочего верстака плитку шоколада и новую пачку сигарет и положил их в потертый кулек старика.
Пока старик возился с альбомом, я сунул деньги в карман его пиджака.
- Зачем вы это делаете! Возьмите обратно! Вы рабочий человек, вам надо кормить семью! - возмутился старик и положил деньги на запачканный табурет.
- Ну, семью я до сорока лет заводить не собираюсь. Вы же голодаете. Я хочу вам помочь. Должен же я сделать хоть что-то доброе в жизни! Возьмите от чистого сердца! - возразил я, сунув деньги обратно.
- Не переживайте, я не голодаю. Медь и бутылки всегда прокормят меня. Мне очень неудобно.
Старик достал из кулька помятую нотную тетрадь.
- Вы приходите сюда почаще. Я буду собирать для вас алюминий и медь. Завтра я еще пороюсь в вещах! Вот вам рюкзак. В нем удобней вещи носить.
Я снял со стены сумку для рабочей одежды и протянул старику.
- У вас не будет карандаша? – неожиданно попросил старик, положив тетрадь на верстак.
- Конечно будет. Возьмите пожалуйста!
Я положил в карман старика несколько огрызков карандашей.
- Я хочу вам посвятить эту музыку! Я сейчас поставлю на тетради свою подпись и напишу, что написал её в вашу честь! Эта тетрадь - единственное, чем я могу отблагодарить вас!
Старик взял карандаш, надел на морщинистое лицо большие очки с треснутыми стеклами и стал писать.
- Спасибо, не стоит. Я очень далек от музыки! Я даже не знаю, как эти ноты читаются! – пытался я отговориться от привалившего мне подарка.
Старик не обращал на это внимания и продолжал что-то писать на обложке тетради красивым, размашистым почерком.
- Вы меня сильно обидите, если откажетесь от моего подарка! Я целых пять лет писал эту симфонию! Может быть, ваши дети, в будущем, начнут играть на скрипке и когда-нибудь сыграют её вам! – неожиданно разобиделся старик.
Я больше не возражал и молча смотрел, как он аккуратно выводит каллиграфические буквы.
Сильный дождь с ветром прекратился и я заметил, что уже стемнело. Старик написал довольно длинное письмо, размашисто подписался.
- Вот и все! Я написал, что посвещаю свою симфонию моему грузинскому другу и его детям! Правда, я так и не придумал достойное название своей симфонии! Я позволяю это сделать вам! Придумайте ваше название и я сейчас же его напишу! - торжественно произнес старик, а в его печальных глазах мелькнула счастливая искорка.
Ни до, ни после мне не приходилось давать названия музыкальным симфониям. Недолго подумав, я сказал:
- Ну, назовите её, к примеру, Двадцать Первый Век или Конец Света. Вы же сами сказали, что конец света наступит. До нового года совсем немного осталось.
- Ах, какое замечательное название вы придумали! Вы словно прочитали мои мысли! Действительно так и напишу! Двадцать Первый Век! - восхищенно произнес старик и, написав на обложке тетради еще несколько слов, вручил мне её в руки.
- Куда вы сейчас пойдете. Останьтесь переночевать в гараже, только закройтесь и никому не открывайте до утра! Я утром приду раньше всех и провожу вас, - предложил я старику и, положив нотную тетрадь на рабочий верстак, снял с себя рабочий халат.
- Спасибо, не стоит! У меня всегда есть где переночевать! Здесь я буду чувствовать себя очень неудобно! Лучше я приду к вам в гости!
Слегка поклонившись, старик спрятал альбом с фотографиями себе под пиджак и вышел на темную дорогу.
Проводив старика до его бутылок, я прибрал гараж, положил ноты на полку для инструментов и закрыл ворота на все замки. Когда я ловил маршрутку, старик был уже довольно далеко, и, словно чувствуя мой взгляд, резко обернулся и помахал мне рукой. Больше я никогда его не видел.

На следующий день я пришел на работу поздно и вспомнил о тетради только когда выкинул окурок в мусорное ведро. Из-под мусора выглядывали вымазанные в машинном масле, скомканные обрывки нот. Потом среди валяющегося на полу мусора я нашел клочок обложки. Сквозь мазутные разводы проглядывал правильный ряд каллиграфических букв. Это было название симфонии. «Двадцать Первый Век».

*  *  *

С годами все острее,  когда я вспоминаю нищего старика, а перед глазами начинают мелькать фотографии из забытого прошлого, меня терзает некое чувство вины перед одиноким человеком. Потом приходят бессоница и головная боль. Потом совершенно ясно я вижу самого старика-скрипача. Он улыбается, протягивает мне свою тетрадь и хлопает меня по плечу. В голове звучит этот знакомый голос.

- Не переживай! Ведь ты богат. В твою честь написали целую симфонию!

И я проваливаюсь в сон.


(Источник картинки mlle-anais.livejournal.com)