Ульв и Гвэйнир, оба в отвратительнейшем расположении духа, сидели в походной палатке, демонстративно не глядя друг на друга. Ульв с тоской вспоминал о Дэйни, о той ночи, когда между ним и его невестой, казалось, наконец исчезли все преграды… Они были так близко друг от друга, между ними не то что ни лежало обнажённого меча – даже такой тончайшей преграды, как ткань ночной сорочки, не было меж ними, никаких помех для взаимных ласк…
«Эх, и бывают же такие идиоты, которые устраивают военные смотры по ночам! – думал Ульв, неприязненно косясь в сторону брата своей возлюбленной. – Явился бы к утру, дубина! Хотя бы на полчаса позже…» – далее фантазия яркими красками рисовала Ульву то, что он непременно сделал бы в эти полчаса, имей он их в своём распоряжении.
Мысли Гвэйнира также не отличались дружелюбием по отношению к потенциальному родичу. Великолепный Ворон презрительно кривился всякий раз, когда взор его падал на «узелок любви» – сестрину ленту, старательно вплетённую в одну из тёмно-русых прядей претендента на трон Эскелана – или на стоптанную комнатную туфельку Дэйни, которую, как приметил Гвэйн, этот горе-принц периодически подносил к губам и нежно лобызал – вероятно, воображая, что имеет дело не с обувью, а непосредственно с её хозяйкой.
«Создатель, за что Ты взвалил на меня это испытание? – мысленно роптал лорд Гвэйнир. – Почему, ну почему я должен нянчиться с этим сопляком, которому куда больше по душе нежные миндальничанья с дамами, чем военные подвиги, достойные настоящего мужчины?! Ну что, что, спрашивается, нашла Дэйни в этом шуте гороховом, в этом скоморохе?!»
Путь Ульва к воинской славе и престолу Эскелана, пролегающий по территории сего королевства, не то чтобы с первых шагов был усеян терниями и необработанными булыжниками – но начался он как-то серо и неэффектно. Войти во Фьеррэ, номинальную столицу государства, не составило почти никакого труда, за исключением необходимости направлять бег коня – только пользы от сего свершения было чуть.
Фьеррэ, над которым много лет нависала виртуальная тень, отбрасываемая могуществом Ордена Мон-Эльвейг, чья цитадель была видна в городе практически отовсюду, – Фьеррэ утратил значение политико-административного, культурного либо торгового центра страны ещё при злополучном Эскерро, который, не в силах сносить близкое соседство магов, перенёс свой двор в Геллвиро, городок, расположенный на юго-западе страны, неподалёку от озера Хэйрад. Туда-то, как доносили лазутчики, и стягивались дотоле разрозненные силы мятежных лордов. Прежде все эти господа отчаянно старались тянуть одеяло на себя, проще говоря – старательно интриговали и храбро сражались, дабы лично взойти на престол Эскелана; но стоило появиться новому претенденту, и все они поспешили сгруппироваться вокруг лорда Терхарна, властителя Эддорна, троюродного брата покойного Эскерро. Подобный манёвр вовсе не означал, что эскеланские лорды безоговорочно признали права Терхарна, притязания которого на престол и впрямь были достаточно обоснованными и, главное, в наибольшей мере подкреплёнными соответствующими материальными ресурсами; просто владетельные господа решили сначала покончить с неизвестно откуда вынырнувшим выскочкой, а уж потом продолжить сводить личные счёты.
Впрочем, подобную позицию занимали далеко не все лорды Эскелана: многие твёрдо сохраняли нейтралитет, намереваясь примкнуть лишь к несомненному победителю, а некоторые, склонившись на доводы и, главное, щедрые посулы Гвэйнира, согласились выступить на стороне Ульва. Но даже из этих последних мало кто действительно верил в законность его прав на престол. Однако влияние магов ещё было достаточно сильно в Эскелане, несмотря на то, что волшебники до сих пор почти не вмешивались во внутренние дела королевства; то, что за спиной Ульва незримо маячил Архимаг Льювин, являлось существенным плюсом в рейтинге безвестного самозванца.
Итак, глашатаи громогласно прокричали на улицах Фьеррэ, что «лорд Ульв, наследник лорда Эггарта, милостью Создателя законный государь Эскелана, сюзерен Эддорна, Лирреолла, Дихкьювра и Морнавэна» очень скоро восстановит порядок в стране: горожане флегматично прослушали не слишком оригинальную политическую программу очередного кандидата в правители, после чего, позёвывая, спокойно разбрелись по своим домами и лавкам.
Ульву и Гвэйниру со дружиной предстояло встретиться со своими политическими противниками на берегах озера Хэйрад, но не для дипломатических переговоров, тщетность которых уже была очевидна, а для того, чтобы помериться силами в жестоком бою. Однако ещё не все союзники принца-менестреля примкнули к его воинству; по пути к месту грядущей битвы Ульв и брат его невесты останавливались у лояльно настроенных лордов, после чего те либо присоединялись к принцу немедленно, либо спешили следом через несколько дней, если дружины местных владетелей ещё не были полностью укомплектованы на момент прибытия «законного государя Эскелана».
В числе прочих союзников, удостоившихся высокой чести принимать под своим кровом потенциального короля, был и лорд Дергью, чьи владения находились гораздо ближе к озеру Хэйрад, чем поместья тех эскеланских вельмож, которых Ульв посетил прежде. Более на пути принца и его воинства не предвиделось никаких населённых пунктов вплоть до берегов озера; далее следовало переправиться на противоположный берег, где и вступить в схватку с противником.
Лорд Дергью принял Ульва весьма любезно; однако поутру принцу-менестрелю показалось, что хозяин недружественно косится на Гвэйнира. Во всяком случае, относительно момента, когда лорд присоединится к дружине Ульва, Дергью отвечал уклончиво – дескать, всё в руках Создателя, а он, Дергью, по мере сил будет способствовать восстановлению справедливости. Фраза эта, при внешнем её благочестии, показалась бывшему менестрелю довольно двусмысленной, и не зря. Тщетно Ульв и Гвэйнир, расположившись лагерем на берегу озера, дожидались лорда Дергью: он не явился ни через день, ни через два, ни через три… Гонцы, которых Ульв направлял к союзнику, возвращались с расплывчатыми ответами; а пока злополучный кандидат в короли и его дружина были вынуждены торчать в бездействии, зарядили холодные затяжные дожди.
На четвёртый день, когда дождь почти кончился, гонец привёз известие – лорд Дергью покинул свои владения и скрылся в неизвестном направлении. Так как на пятый день он не примкнул к дружине Ульва, сей последний разумно заключил, что Дергью, по-видимому, либо решил сохранить нейтралитет, либо, что хуже, переметнулся на другую сторону. Принц-менестрель смутно догадывался по крайней мере об одной из причин, которая могла так круто повлиять на политические предпочтения Дергью.
– Похоже, нам здорово повезло, Гвэйн, – обратился Ульв к брату Дэйни, когда тот высказал предположение, что пора сворачивать лагерь и переправляться на другой берег: ждать слинявшего Дергью можно целую вечность, скорее дождёшься вражеских войск, чем его дружины. – Ты только подумай: мы провели почти сутки под кровом изменника, и этот тип не попытался посягнуть на наши жизни!
С этими словами кандидат в правители Эскелана выразительно взглянул на будущего родича, вспомнив, что в усадьбе Дергью поздно вечером мельком видел брата Дэйни обнимающимся с миловидной дочкой хозяина. Очень может быть, что и ночью Гвэйнир, находясь в доме Дергью, не терял времени даром, логично предположил Ульв; а лорд, похоже, оказался весьма щепетильным в вопросах, затрагивающих девичью честь его наследницы.
Гвэйнир разразился потоком бранных слов, награждая Дергью такими сочными, образными эпитетами, что небо, услышь оно речи импульсивного мага, покраснело бы от смущения. Впрочем, нежно-розовый румянец, перемешавшийся с насыщенной голубизной небесной выси, был связан скорее с переменой погодных условий, чем с эмоциональным монологом Ворона.
– Выражайся приличнее о бывших союзниках и нынешних врагах, – спокойно посоветовал Ульв будущему родичу.
– А разве Дергью мёртв, что о нём нужно либо говорить хорошо, либо вовсе помалкивать? – живо возразил Гвэйнир с заметной ноткой беспокойства. – Сохрани его Создатель! Этот перебежчик должен пасть от моей руки… – маг осёкся, вероятно, вспомнив дочку Дергью; хороша же благодарность за её ласку – пришибить родного батюшку девчонки!
– …Или жить вечно и вечно страдать от невыносимых мук совести, – с коротким смешком закончил фразу Ульв.
Однако смех быстро перешёл в кашель – от промозглой сырости и холода Ульв начинал заболевать. Глотнув вина – лечебно-профилактического средства, настоятельно рекомендованного Гвэйниром – претендент на эскеланскую корону язвительно добавил, не скрывая естественного в сложившейся ситуации раздражения:
– Боюсь, причиной внезапного разворота Дергью на сто восемьдесят градусов не в последнюю очередь явились твои шашни с его дочкой, Гвэйн!
– Ой, как добродетельно! – перебил брат Дэйни. – И кто же мне это говорит, а? – с нескрываемой издёвкой продолжал Ворон. – Ты что же, принц, полагаешь, что мне совсем ничего не известно о твоих проделках?! Да уж, не подоспей я вовремя и не устрой ночной военный парад – ты бы не постыдился соблазнить мою сестру! А ведь тебе чётко и недвусмысленно было сказано: она станет твоей женой после того, как ты совершишь вполне определённые подвиги, достойные воина королевской крови, каковым ты себя воображаешь!
Ульв вспыхнул и шагнул по направлению к Гвэйниру. Злополучному кандидату в короли в этот миг хотелось любым способом заставить замолчать своего потенциального родича, слова которого жгли, будто раскалённое железо. Принц-менестрель уже поднял руку, словно намереваясь ударить брата своей невесты – но вдруг отступил и отвернулся.
– Передай воинам – пусть поскорее сворачивают лагерь и готовятся к переправе на тот берег, – глухо промолвил Ульв. – Довольно ждать – пора сражаться!
– Наконец-то я слышу речь, достойную короля и мужчины, – одобрительно пробормотал Ворон и вышел из палатки.
* * * * *
Льювин, Вэйлинди, Дэйни и Эртхелер, точно образцовое бюргерское семейство, чинно сидели за чайным столом под большим раскидистым клёном вблизи от замка Архимага. Непоседливый магистр Фьонн и его супруга Аэльха, мать Дэйни и Гвэйнира, на семейном чаепитии отсутствовали – сын Архимага в данный момент руководил подготовкой к спуску на воду усовершенствованной ладьи «Фиана», Аэльха сопровождала своего мужа.
Дэйни разливала чай, когда на стол приземлился дрозд Мэттон, её старинный приятель.
– Срочная почта! Срочная почта! – выкрикнул он, с беспокойным видом вертя головой.
К лапе волшебной птицы зелёной ленточкой, которую Дэйни сразу узнала, был привязан крохотный свёрток.
– Дэйни, ты льёшь чай на скатерть! – предостерегающе произнес Льювин и поспешил взять чайник из рук внучки.
Дрозд уверенно подскакал к блюдцу девушки, примериваясь, как поудобнее отщипнуть кусочек от бисквитного пирожного. Дэйни дрожащими руками развязала ленточку и распечатала конверт. Мэттон встряхнул лапой и принялся нахально отхватывать от пирожного волшебницы крошку за крошкой, а потом стал клевать вишенки, которыми оно было украшено. В другое время внучка Льювина не допустила бы подобного самовольства; однако сейчас сладкоежку Дэйни не занимали кондитерские изделия и разнообразные сорта выпечки.
В свёртке оказалось два письма. Девушка сразу узнала размашистый, небрежный почерк Гвэйнира; другое послание, написанное изящным, но несколько нетвёрдым почерком, словно автору пришлось писать в обстановке, совершенно для этого неприспособленной, было от Ульва. Оба письма были адресованы Дэйни.
«Дорогая сестра! – гласило письмо Ворона. – Взяв на себя обязательство честно сообщать обо всём, что происходит с нами в походе, я довожу до твоего сведения, что сегодня поутру мы были разбиты у Кэмболлана, деревеньки на берегу озера Хэйрад, что в Эскелане, в графстве Кэрхиол. Лорд Дергью изменил своему слову и перебежал на сторону наших противников. Мы были вынуждены отступить и укрыться в Каэр Брэн, что в Хитроследном лесу. Однако не стоит унывать – даже величайшие герои иногда проигрывали битву; а шанс отыграться, разумеется, есть, раз мы остались в живых милостью Создателя.
Передавай мой привет дедушке и бабушке, папе и маме, Эртху и Дину. Не печалься, будь весела и здорова, сестрёнка! Твой брат Гвэйнир Брэндон».
Дэйни молча передала это письмо Льювину, который вслух недоумевал, чего это Гвэйну вздумалось поупражняться в письменной речи, когда он мог бы сообщить новости посредством мысленной беседы.
Девушка развернула второе послание.
«Моя королева! – высокопарно изъяснялся Ульв. – Сегодня Бог наглядно показал мне, насколько я был глуп и самонадеян. Наша дружина разгромлена: только благодаря Гвэйну нам удалось уйти от преследования. Не знаю, суждено ли мне снова увидеть тебя: если удача мне не улыбнётся, мне останется лишь сложить голову на поле брани. Если бы мне ещё хоть раз увидеть тебя, Дэйни, любовь моя, жизнь моя!
Прости мне этот бред, моя королева. Будь счастлива! Твой до последнего вздоха менестрель Ульв, принц Эскелана».
Дэйни машинально сложила это письмо, но продолжала держать его в руке, не слыша обращённых к ней вопросов близких. Волшебница явственно ощущала искажение незримых энергий – что-то с её милым не так, но что?.. Ранен? Подобное объяснение как будто напрашивается само собой: хоть она и взяла с Гвэйнира обещание оберегать её жениха, но разве можно исключить случайности, не такие уж редкие на войне, на которые даже маг не всегда оперативно отреагирует?..
* * * * *
Каэр Брэн, Башня Ворона, куда Гвэйнир увёл уцелевшие остатки воинства, крайне неудачно давшего первый бой политическим противникам Ульва, находилась в лесной глуши, в самом сердце так называемого Хитроследного леса, иначе прозываемого Гиблым. Столь милые и многозначительные прозвища лес этот, раскинувшийся на огромной территории, получил в давние времена: согласно преданиям, вернуться из него назад практически нет никаких шансов, ибо Властелин Леса, чудовищный человек-дерево (согласно другим легендам, человек с оленьими рогами, исполин с зелёной шерстью и тому подобное) спутывает все следы, которые оставляют в его владениях люди и животные. Потому в Хитроследном лесу невозможно отыскать никакие отпечатки конечностей, пусть даже живое существо прошло по исследуемой местности пять минут назад. Пройти через Гиблый лес можно лишь с разрешения его хозяина, а подобного разрешения он никому не даёт – да и кто дерзнёт просить его у какого-то страхолюда?..
Учитывая эти древнейшие сказания, победители не стали преследовать самозваного принца, который настолько ополоумел, что сунулся в Хитроследный лес. Что ж, меньше возни – лишний претендент на трон Эскелана бесславно погибнет от неведомых ужасов, а не в бою – пусть и не в абсолютно честном, учитывая соотношение сил победителей и побеждённых, но хотя бы простой и понятной смертью от удара мечом или иным холодным оружием.
Почти никто в Эскелане не подозревал, что там, в глубине Хитроследного леса, на островке посреди озера, скрыта древняя башня, которую освоил предприимчивый и дерзкий внук Архимага, а то мифическое чудовище, которое якобы блуждает по лесу, нимало не походит на фантастического героя «Битвы Деревьев» или, скажем, на отдалённого родича Гренделя , перекрасившего свою косматую шкуру в цвет хаки.
Джернэй, или Джерн, Хранитель леса, вероятно, происходил из рода древних богов; однако этот старый оригинал умалчивал о своём прошлом даже в доверительной беседе с Гвэйниром, своим добрым приятелем. Как бы то ни было, старина Джерн без каких-либо проволочек пропустил по своей территории остатки разбитой армии злополучного претендента на корону Эскелана.
Ульв, в какой-то момент заметивший среди листвы колышущиеся впереди золочёные лосиные рога, сперва воспринял их как порождение лихорадочного бреда: а между тем Гвэйнир, едущий впереди, как ни в чём не бывало беседовал с неким индивидуумом, принаряженным в охотничий костюм защитного цвета – рога же были всего-навсего декоративным оформлением шлема, нахлобученного на макушку этого субъекта…
Краткий «сезон дождей» весьма плачевно сказался на здоровье злополучного кандидата в короли – это было ясно и без специальных целительских познаний, которые очень пригодились бы лорду Гвэйниру, дабы соответствующим образом исполнить обещание по-отечески печься о женихе сестры. Однако знаний Ворона явно было недостаточно, чтобы для начала хотя бы точно определить диагноз пациента: обычная простуда, бронхит или воспаление лёгких. Гвэйн лишь беспомощно констатировал основные симптомы – частый и сильный кашель, жар, головная боль и слабость – но что делать дальше со всем этим, злополучный волшебник представлял весьма расплывчато. Поэтому Гвэйнир, прибыв в замок, был рад хоть ненадолго отвлечься от мучительных раздумий на медицинские темы, принявшись за другое, не менее важное дело – инвентаризацию имеющегося продовольствия.
Запас провизии в Каэр Брэн, как Гвэйнир выяснил тотчас по прибытии, состоял всего из трёх мешков овсяной крупы, почти не тронутой мышами, мешка изрядно попорченной червями репы и половины туши оленя, накануне подстреленного сторожами – Джерн в виде исключения разрешал своему другу и его подчинённым охотиться на территории заповедника, при этом строго регламентируя количество забиваемой дичи. Понятно, что долго отсиживаться в Каэр Брэн при подобной обеспеченности продовольствием, мягко говоря, не стоило; обеспечить же подвоз провизии, учитывая дурную славу леса, а также желание Гвэйнира и далее хранить тайну своего убежища, являлось делом практически неосуществимым. Правда, благодаря распорядительности мага удалось спасти часть обоза: однако повозки с продуктами застряли на одной из лесных троп, а охваченные суеверным страхом возницы убежали куда глаза глядят. Джерн обещал Гвэйниру попозже доставить всё добро в замок в целости и сохранности; но и этих запасов ненадолго хватит, учитывая аппетиты славной хеордвэрд Ворона и привычку его воинов к изобилию и роскоши.
Настоящее положение дел, конечно, не могло вызвать у внука Льювина приятных эмоций, а потому Гвэйнир незаметно для себя умчался мыслью вдаль. В уме Ворона, которого, как личность бывалую и опытную в деле бранных подвигов, не слишком расстроила неудача на берегах Хэйрада, уже замелькали новые политические соображения. Маг резонно предположил, что теперь, когда эскеланские смутьяны ошибочно полагают, будто самозваный принц Ульв навеки выбыл из игры, продолжат прерванную было грызню между собой; а моменты обострения внутренних противоречий в среде политических противников, как известно, могут стать наиболее удачными для выдвижения «третьей силы». Чем скорее Ульв поправится, тем скорее можно будет приступить к разгрому разделившегося на противоборствующие лагеря сообщества врагов, здраво рассудил Гвэйн.
Но в настоящий момент брат Дэйни был вынужден ломать голову над тем, как лечить Ульва. Те немногочисленные целительские заклинания, которые были известны Гвэйниру, маг не решался применять к жениху сестры. Особыми целительскими талантами Ворон никогда не блистал; в редких случаях, когда он вынужден был заниматься врачеванием, обязательно проявлялись неприятные побочные эффекты – а Гвэйн побаивался, что сестра будет ужасно расстроена, если её милый случайно станет жертвой какой-нибудь досадной оплошности.
Спрашивать совета у Джерна Ворон также не решился. Гвэйнир знал, что жизнерадостный старикан, здоровый как дерево и шустрый как птица, всерьёз воображает себя крупным специалистом практически во всех видах магии; между тем внук Льювина, достаточно хорошо изучивший своего приятеля, не стал бы торопиться доверять ему что-то помимо лесного хозяйства.
Ворон ограничился тем, что приказал затопить камин в единственной прилично обставленной комнате замка, отыскать побольше одеял и подогреть стакан молока – воспоминания детства настойчиво шептали магу, что это средство, по крайней мере, не повредит пациенту.
Ульв, кое-как стащив с себя сапоги, оружие и верхнюю одежду, повалился на кровать, зябко кутаясь в три больших пледа – самые лучшие одеяла, обнаруженные в Каэр Брэн. Несмотря на то, что постель была заранее согрета горячими камнями, да и в комнате благодаря камину значительно потеплело, злополучный принц-менестрель дрожал от озноба. В порыве болезненного раздражения Ульв оттолкнул кружку с молоком, которую протянул ему Гвэйнир; драгоценный лечебно-питательный продукт расплескался впустую, а больной, кое-как справившись с приступом кашля, капризно заявил, что он с детства терпеть не может молоко и не станет глотать эту гадость даже под страхом смертной казни.
Гвэйниром овладела некоторая растерянность. Будь Ульв здоров, Ворон, не утруждая себя раздумьями о его мифическом родстве с древними королями, язвительно выбранил бы принца, вздумавшего вести себя так, словно в его правах на престол никто не сомневается, а толпа прихлебателей каждый миг готова услужить ему реальными делами и льстивыми речами. Однако даже надменный, властный и несведущий в целительстве брат Дэйни сообразил, что с больным нельзя обращаться грубо.
Надо бы как-то поднять настроение этого вздорного мальчишки – ведь позитивный настрой способствует выздоровлению, размышлял Ворон. Но как это сделать? Гвэйнир и его мозги уже и так изрядно утомились от непривычных проблем, когда в оконное стекло кто-то тихо, но настойчиво постучался; волшебник, оглянувшись, узнал дрозда Мэттона.
Досада, овладевшая было магом при внезапном стуке, тотчас прошла, и Гвэйнир немедленно впустил Мэта, сразу же закрыв за ним окно, чтобы холодный ветер не проникал в помещение.
– Ты обещал Дэйни держать её в курсе событий, – с напускной строгостью напомнила птица.
– А ты и рад сунуть свой клюв в чужие дела! – устало огрызнулся волшебник. – Я так измучился, что мне не до мыслеречи; да и ничего обнадёживающего я пока, к сожалению, сообщить не могу.
– Правдивость, правдивость и ещё раз правдивость, – назидательным тоном произнёс дрозд, важно расхаживая по столу. – Можешь написать письмо, раз мыслеречь тебя затрудняет!
Ульв, лёжа на кровати, широко раскрытыми глазами следил за птицей; принц-менестрель не был уверен, что дрозд, которого ему доводилось видеть в Алдалиндоре, сейчас не является порождением лихорадочного бреда.
– Ладно, Мэт, только отстань, – услышал Ульв ответ Гвэйнира. – Если я найду письменные принадлежности, так и быть…
Волшебник долго рылся в шкафу; наконец он извлёк парочку старых конвертов, стопку тонкой бумаги и чернильницу, заглянув в которую маг скептически покачал головой. Ввиду отсутствия перьев для письма Гвэйнир выразительно покосился на хвост Мэттона, однако хитрый и самовлюблённый дрозд, разгадав его намерение, проворно вспорхнул и сел на высокий шкаф.
– Пылищи-то тут, пылищи! – волшебная птица пару раз чихнула, однако покидать загрязнённую территорию не спешила.
Гвэйнир, тяжело вздохнув, превратился в ворона, клювом вырвал у себя перо из хвоста, после чего снова принял свой нормальный облик; поколдовав пару минут над чернильницей, маг принялся за составление послания к сестре.
– Ульв, хочешь отправить записку своей ненаглядной? – через плечо поинтересовался волшебник.
Тоскливый, поистине душераздирающий вздох был ему ответом, сменившись ещё более душераздирающим приступом кашля. Отдышавшись, Ульв уткнулся лицом в подушку.
– Дай мне… перо… и бумагу, – чуть позже прошептал больной.
– А чернила тебе не понадобятся? – не удержался Мэттон. – Не вздумай писать собственной кровью, мальчик! Она тебе ещё пригодится!
Гвэйнир придвинул стол к постели Ульва: взяв перо в руки, бывший менестрель, полузакрыв глаза, с минуту неподвижно полусидел, полулежал, облокотившись о столешницу, затем стремительно набросал несколько строк, нервно оглядываясь на мага и дрозда, словно опасаясь, что они прочтут его послание. Запечатав письмо, Ульв нехотя отдал его Гвэйниру и закрыл глаза, опустив голову на подушку.
– Постой, – больной приподнялся на локте.
Ульв развязал ленту Дэйни, переплетённую «узелком любви» с прядью его волос, несколько раз поцеловал этот пустячный по ценности, но дорогой по символическому значению дар любимой, на несколько мгновений сжал ленту в руке, словно не в силах с ней расстаться, а затем обратился к дрозду:
– Передай ей это, – и снова уткнулся в подушку.
Гвэйнир с видом мученика покачал головой, однако свернул оба письма и прикрепил свиток к лапе дрозда лентой своей сестры.
– Отворяй! – скомандовал Мэттон.
Маг приоткрыл окно; волшебная птица выскользнула наружу и быстро скрылась из виду.
Вскоре Ульв задремал; меж тем Гвэйнир, понуро сидя возле постели больного, сумрачно размышлял, уж не попросить ли Джерна притащить сюда некоего чародея-самоучку, который, по словам Лесного Хозяина, живёт где-то возле северо-западной опушки, занимаясь целительской практикой среди местного населения. Гвэйну всегда бывало крайне неприятно тем или иным поступком признавать свою некомпетентность по какому-либо вопросу; однако жар у больного усиливался, и следовало оказать ему более или менее квалифицированную медицинскую помощь.
Солнце давно опустилось за вершины древесных крон, и в комнате пришлось зажечь светильники. Гвэйнир уже почти решился через Джерна передать приглашение знахарю, едва ли имеющему хотя бы начальное образование. Внезапно до слуха мага донёсся дальний звук рога, который Ворон не спутал бы ни с каким другим. Предчувствуя новый поворот событий, Гвэйнир торопливо покинул комнату больного, миновал пыльный коридор, тускло освещённый двумя факелами, и вышел на смотровую площадку.
Лунный свет слегка рассеивал ночной сумрак, в лесу в особенности кажущийся непроглядным; помимо ночного светила, темноту озаряли два огнешара, зависших над поверхностью озера. На берегу Гвэйн приметил силуэты двух всадников, подле которых стоял Джерн с небольшим мешком на плече.
– Эртх, ты тут? – Гвэйнир слишком хорошо знал, какие трели выводит охотничий рог брата, чтобы сомневаться, кто это прибыл.
– Но не только я, – отозвался тот.
– Что с Ульвом? – девичий голос заметно дрожал.
– Дэйни, – пробормотал Ворон. – Зря я предложил юнцу написать ей письмо – он, верно, принялся плакаться на свою горемычную долю, чем и разжалобил сестрёнку! Хотя странно – раньше с ней подобные номера ни разу не проходили, проще было слезливыми речами разжалобить камень, чем Дэйни!
– Гвэйн! – деловито вмешался Хранитель леса. – Забирай этот мешок – в нём специи, самое ценное, что я нашёл в твоём обозе. А за остальным добром пошли ребят порасторопней – я покажу им дорогу туда и обратно. Я тебе не служба доставки на дом, чтоб таскать тяжеленные мешки со жратвой!
– Что с Ульвом? – повторила Дэйни, когда по приказанию Гвэйнира был опущен подъёмный мост, и хозяин Каэр Брэн лично встретил гостей у ворот замка. – Он ранен? Это опасно? Почему ты ни словом не упомянул об этом?
– Неужели он написал тебе, что он ранен? – с изумлением переспросил Ворон. – В таком случае, наверное, он имел в виду любовные терзания, о которых так любят разглагольствовать люди его профессии, а вовсе не те раны, которые получают в бою!
То, что Ульв избежал кровавых ран, зато ухитрился подхватить банальную простуду, по мнению Гвэйнира, некоторым образом умаляло доблесть молодого человека, приличествующую особе королевской крови. Однако Дэйни, в отличие от брата, не усмотрела ничего позорного в том, что Ульв занемог вследствие холода и сырости. Выяснив, где именно размещён претендент на трон Эскелана, девушка поспешила к Ульву, не дожидаясь братьев.
Меж тем Джерн, не особо церемонясь, перебросил мешок со специями на плечо лорда Гвэйнира.
– Забери, наконец, своё имущество, Ворон! У меня руки не казённые, чтоб часами держать чужие вещмешки и чемоданы!
– Спасибо, Джерн, – машинально отозвался Гвэйнир и поплёлся к боковому входу в главную башню замка.
– Тебе помочь, братец? – с участием спросил Эртхелер.
– Нет… то есть, пожалуй, не помешало бы, – пробормотал Ворон и добавил. – Эртх, Джерн, предлагаю выпить по кружечке эля!
– Тем более что и кладовая рядом с погребом, всё равно туда идти, – подхватил Хранитель леса, не раз бывавший по приглашению хозяина Каэр Брэн в упомянутых помещениях. – Но почему бы тебе, Гвэйн, не поручить переноску груза кому-нибудь из…
– …отважных молодцев, что очертя голову встали под знамёна нашего высокородного самозванца? – живо подхватил Ворон. – Ну уж нет! Этим типам нельзя доверять ценные вещи – мигом всё растащат, и концов не найдёшь! Хорошо ещё, что в Каэр Брэн особо поживиться нечем, а то они, чего доброго, весь замок разнесли бы по камешку! А уж показывать им, где находится винный погреб… Сохрани Создатель! – истово произнёс маг, вообще-то не наделённый таким свойством характера, как набожность.
Вскоре сыновья Фьонна и Хранитель леса, сидя на пустых бочонках, которых в погребе Каэр Брэн было куда больше, чем полных, неторопливо смаковали бодрящий напиток, закусывая мясным пирогом, который Эртх извлёк из своего дорожного мешка. Настроение Гвэйнира заметно улучшилось: теперь по его сияющему виду никто бы не догадался, что ещё накануне этот доблестный лорд потерпел поражение в битве, да к тому же поставлен перед серьёзной проблемой продовольственного снабжения своей дружины.
* * * * *
Дэйни бесшумно вошла в полутёмную комнату: свет исходил лишь от огня в камине да от половинки луны, тускло мерцающей за окном. Ульв дремал, забившись под одеяла; он то и дело покашливал во сне. Дэйни присела на краешек кровати и осторожно, чтобы не разбудить больного, дотронулась до его горячего лба и тут же тревожно нахмурилась. Сняв плащ на меху, девушка укрыла им своего злополучного возлюбленного, а потом, порывшись в своей сумке, достала несколько пакетиков с сушёными травами, всыпала их в серебряный ковш с водой и поставила его на огонь.
– Эй, Гвэйн, это ты? – услышала она хрипловатый простуженный голос, в котором Дэйни не сразу узнала голос Ульва. – Чего ты там возишься?! Я не буду глотать твои экспериментальные микстуры! Я не подопытный кролик, имей это в виду, новоявленный доктор Фауст!
– Это не Гвэйн, – мягко возразила девушка, садясь на кровать. – И тем более не какой-то там Фауст! Это я, Дэйни, – и она ласково провела рукой по волосам молодого человека.
Это прикосновение больше, чем её голос и то, что он видит её перед собой, убедило Ульва, что он не бредит, что Дэйни действительно здесь, рядом с ним. Но, вспомнив, что накануне он проиграл битву, принц-менестрель испытал жгучий стыд. Он отвернулся от девушки, не в силах смотреть ей в глаза. Ульв сейчас совершенно забыл о предательстве лорда Дергью, в значительной мере спровоцированном неподобающим поведением Гвэйнира, о численном превосходстве противника, о проливном дожде, предшествовавшем битве, и прочих не зависящих от претендента на престол факторах, оказавших отрицательное влияние на исход сражения у Кэмболлана. Злополучный принц помнил только о том, что наградой за победу должна была стать корона, которую он положил бы к ногам Дэйни – корона, которая, конечно, вовсе не стоит любви волшебницы, но… А теперь эти надежды рухнули! Мало этого – он сам валяется тут с дурацким кашлем, а вовсе не со славными ранами, которые хоть как-то оправдывали бы его, в первую очередь в собственных глазах!
– Дэйни… только не надо… лечить меня магией, – прохрипел он и судорожно закашлялся.
– Сядь, – она обняла его за плечи, чтобы ему было удобнее; Ульв с удивлением почувствовал, что надоедливый кашель быстро отступил.
Дэйни поправила подушку и сбившиеся пледы, потом сказала:
– Напрасно ты одолжил рубашку у Гвэйна, Ульв. К сожалению, у него куда лучше получается разрушать свои и чужие замыслы, чем создавать что-то полезное: разумеется, соответствующая энергетика и у его вещей, – Дэйни вовремя спохватилась, что не стоит нагружать Ульва, и так ослабевшего от болезни, разными специфическими знаниями.
Внучка Архимага поднялась и скользнула в тёмный угол комнаты: послышался шелест ткани. Вскоре девушка вынырнула из темноты, уже без туники и верхней рубашки, только в голубой шёлковой нижней сорочке.
– Вот, возьми эту, – девушка протянула Ульву рубашку золотисто-горчичного цвета, из тонкой мягкой шерсти. – Это рубашка Эртха; но сегодня я позаимствовала её у него, – пояснила Дэйни.
Ульв попытался приподняться; голова у него немного кружилась от слабости. Нежные руки Дэйни помогли ему снять синюю рубаху Ворона. Ульв натянул рубашку, которая, помимо целительной энергетики благородного Эртхелера, ещё хранила и живое тепло Дэйни. Девушка вытащила из своей сумки большой вязаный шарф, пушистый и мягкий, и заботливо укутала им шею и грудь Ульва.
Между тем по комнате распространялся пряный, горьковатый травянистый запах лекарственного отвара. Девушка перелила часть в чашку и подала Ульву. Когда он послушно осушил чашку, Дэйни ещё раз взбила ему подушку, подоткнула одеяла, расправила меховой плащ и мягко сказала:
– А теперь постарайся заснуть, милый. И не думай обо всяких пустяках вроде проигранной битвы. С кем не бывает, подумаешь! Ты поправишься и ещё покажешь этим нахалам, кто настоящий король! Но сначала тебе нужно поправиться, Ульв, любимый мой, – она бережно погладила его по щеке. – Всё будет хорошо! Спи…
– Дэйни, – шёпотом сказал он, поймав её руку и удерживая в своей руке. – Дэйни, если ты действительно меня любишь… я снова начинаю в это верить…
– Это так и есть, Ульв, – шепнула в ответ девушка, низко склонившись над ним; её распущенные длинные волосы раскинулись пологом над больным.
– Дэйни, только не лечи меня магией, – чуть слышно прошептал Ульв, опустив ресницы.
– Хорошо, постараюсь обойтись без неё, – в тоне девушки прозвучало лёгкое замешательство. – Но почему? Она нередко очень хорошо помогает. Или ты, как и большинство жителей Срединного Мира, считаешь, что волшебство – это плохо?
– Да… то есть нет… Волшебство… оно прекрасно, когда оно вокруг. Но чувствовать на себе его власть… которой нет сил противиться…
– Ульв, милый, о чём ты говоришь! – Дэйни снова потрогала его лоб: нет, жар вроде спадает – почему же бедный мальчик бредит? – Магическое принуждение запрещено магическим кодексом…
Опять она делает вид, что не понимает! А может быть, и правда не понимает – маги ведь мыслят, опираясь на свои собственные мудрёные философские категории, и зачастую не берут в расчёт понятия, привычные для большинства обычных людей?..
Ульв заколебался. Он подсознательно ощущал: стоит ему открыть перед Дэйни свою душу, свои сомнения и страхи – и он станет легко уязвимым, если для неё он всего лишь очередная забава…
– Тебе кажется, что волшебство тебя подчиняет? – прозорливо предположила Дэйни.
Ульв тяжело вздохнул.
– Бедный мальчик! – сочувственно промолвила внучка Архимага. – Магия тут вовсе ни при чём, уверяю тебя. Спи спокойно, любимый!
По сбивчивым фразам Ульва, а больше по тому, о чём он умалчивал, Дэйни догадалась, почему он не хочет, чтобы его лечили магией. Ульв, охваченный страстью к ней, Дэйни, чувствует себя уязвлённым от ощущения превосходства возлюбленной, связанного с её магическими способностями; исцеление же с помощью волшебства Ульв рассматривает как одно из проявлений таинственной власти, возмущающей его своей непостижимостью.
* * * * *
Благодаря заботам Дэйни Ульв быстро поправлялся. А пока кандидат в короли оставался временно небоеспособным, Гвэйнир, под влиянием старшего брата решивший провести вынужденные каникулы с пользой, муштровал остатки дружины, чередуя военные упражнения с охотой и собирательством – запасы продуктов, и без того скудные, таяли, как снег под лучами солнца. К счастью, помешанный на экологии Джерн на этот раз согласился на некоторые послабления, касающиеся максимальных объёмов добычи лесных богатств, годных в пищу.
Эртх нередко сопутствовал младшему брату в его походах по Хитроследному лесу. Гвэйнир, несмотря на вполне дружественные отношения со старшим братом, не испытывал особого восторга от совместных прогулок по лесу в обществе Эртхелера, ибо лучший рыцарь Мон-Эльвейга при каждом удобном случае (и в особенности неудобном, как считал Гвэйн), принимался рассуждать о мировой гармонии, родстве всего живого, равновесии экосистем и тому подобных категориях. Смысл этих философских рассуждений сводился к тому, что лишь бесчувственный, жестокосердный, эгоистичный индивид предпочитает отнимать жизни бедных зверушек и птиц, мало чем при этом рискуя, вместо того чтобы сражаться с разными двуногими гадами, меч к мечу, подвергая опасности собственную жизнь.
Гвэйнира всегда передёргивало от подобных речей. Обычно он не выдерживал и начинал ёрничать:
– И что ж, питаться прикажешь исключительно поверженными маньяками, садистами-великанами, орками и прочей дрянью? И вообще, если ты такой гуманист – почему ты, братец, никогда не отказываешься от добавки за столом? Как ты мог, например, не далее как вчера за обедом со спокойной совестью уплетать суп из диких куропаток, котлеты из оленины и холодец из кабаньих ножек и хвоста?!
В самом деле, какие бы возвышенные речи не произносил старший сын Фьонна в защиту животных – когда наступало время трапезы, благородный Эртхелер уничтожал мясные кушанья с той же добросовестностью, с какой выполнял все дела, за которые брался. Очевидно, в душе Эртх сознавал справедливость напоминаний младшего брата: во всяком случае, споры сыновей Фьонна о гуманизме по отношению к «братьям нашим меньшим» всегда заканчивали примерно одинаково. Когда Гвэйн, охваченный негодованием, вполне логичным, переходил с литературного языка на непечатный, старший брат, добродушно улыбаясь, дружески похлопывал по плечу младшего братишку, после чего оба делали привал и пили чай.
Чай этот был совершенно необыкновенным – он приготавливался без предварительного разведения костра. Одним из удивительных талантов, коими Создатель наделил старшего сына магистра Фьонна, была способность немедленно охлаждать кипящую воду, просто подержав левую руку над паром, исходящим от воды; с такой же лёгкостью волшебник мог мгновенно вскипятить воду, простерев над холодной водой правую руку. Травы для чая тоже собирал Эртх: и хотя он по просьбе брата охотно составил перечень используемых растений, снабжённый подробными пояснениями, Ворон утверждал, что у брата лесной напиток получается намного вкуснее. В глазах Гвэйнира последнее обстоятельство в значительной мере искупало то раздражение, которое он неизменно испытывал, слушая псевдогуманистические речи старшего брата.
Когда Ульв пошёл на поправку, он и Дэйни ненадолго стали выходить на крепостную стену, чтобы прогуляться. Однажды, когда братья девушки и значительная часть воинов отправились на охоту, волшебница и принц-менестрель поднялись, по своему обыкновению, на стену и, стоя у зубчатого каменного парапета, любовались озером, которое окружало остров, являющийся подножием Каэр Брэн. Солнце в тот день скрывалось за облаками; слабый ветерок бежал рябью по поверхности воды, и в воздухе ощущалось знобкая сырость. Хотя Ульв уже был практически здоров, Дэйни забеспокоилась, как бы он не продрог и не сделался, не приведи Создатель, жертвой осложнений.
Между тем принц-менестрель с некоторых пор стал весьма болезненно воспринимать даже слабый намёк на то, что ему следует поберечь здоровье от разных мелких случайностей вроде сквозняка, сырости и тому подобного. Поэтому волшебница, полагая, что сейчас разумнее вернуться в помещение, избрала такой способ поведения, который не задел бы самолюбия её друга.
Девушка зябко поёжилась, кутаясь в плащ, и как бы ненароком прислонилась к своему жениху.
– Тебе холодно, Дэйни? – Ульв осторожно обнял её.
Она теснее прижалась к нему, обвила его шею руками; соответственно, и он крепче сжал в объятиях её гибкое, стройное тело.
– Ты дрожишь, милая, – заметил он. – Неужели ты замёрзла?
Она кивнула с беспомощным видом. Девушку и впрямь охватила странная дрожь, но не от холода, а от ласкового прикосновения нежных и сильных рук Ульва. Дэйни невольно вспомнилась та ночь, когда Ульв, несомненно, овладел бы ею, не вздумай Гвэйн устроить ночной смотр войск…
– Давай вернёмся в тепло, моя королева, – нежно шепнул Ульв.
Его лицо сейчас было так близко от её лица: тёмные карие глаза, длинные пушистые ресницы, высокий белый лоб, правильной формы нос, чувственные губы, упрямый, мальчишески дерзкий подбородок…
Несмотря на свой детски непосредственный эгоизм и некоторую легкомысленность, Дэйни в эту минуту отчётливо поняла, что Ульв всецело доверился ей ещё там, на старой дороге; он вверил ей, девушке из сна, свою дальнейшую судьбу – и она, бездумно приняв его доверие, тем самым приняла и обязательства по отношению к нему. Станет Ульв королём или нет, жена она ему или нет, а их судьбы всё равно уже связаны воедино – может, именно той загадочной старой дорогой, издавна соединявшей Срединный Мир с другими Мирами…
Дэйни торопливо притянула Ульва за шею; поцелуй был долгим, и девушка почувствовала, как под её руками напряглись мышцы её возлюбленного…
Они вошли в комнату Ульва, где камин распространял приятное тепло. Девушка была почти уверена, что теперь-то её жених соответствующим образом воспользуется ситуацией; но он, едва они переступили порог, выпустил Дэйни из полуобъятий – чувствовалось, правда, что крайне неохотно – и, опустившись на край кровати, облокотился о высокую резную спинку, прикрыв глаза. Дэйни, несколько удивлённая, села рядом с Ульвом, который в этот момент отчаянно боролся с собой, стараясь обуздать свою страсть.
Девушка робко прикоснулась к руке своего друга, желая привлечь к себе его внимание; Ульв резко обернулся к Дэйни и вдруг порывистым движением подхватил её на руки…
– Я напугал тебя? – спросил он, когда через миг Дэйни, прижимаясь к его плечу, сидела у него на коленях. – Прости меня, моя любовь! Я иногда веду себя, как сумасшедший. Да, наверное, я такой и есть: я просто сам не свой от тоски по тебе. Только, прошу тебя, ради Бога, не притворяйся, что ты не понимаешь, о чём я говорю!
Она чувствовала, что он весь дрожит. Если она сейчас оттолкнёт его, его самолюбию будет нанесена более глубокая рана, чем в битве у Кэмболлана, существенно повредившей самоуверенности молодого человека, необходимой в крупных рисковых начинаниях. Дэйни не раз слышала: ничто так не повышает уверенность мужчины в себе, как явное доказательство благосклонности его дамы. А уверенность в себе Ульву понадобится очень скоро – не сегодня-завтра ему и Гвэйну придётся дать новый бой этим зазнавшимся эскеланским хамам. Итак, движимая любовным влечением, тонким психологическим расчётом и состраданием одновременно, Дэйни решила сама сделать первый шаг навстречу пылким желаниям своего жениха.
– Ты… Ульв, я… мне жаль, что в ту ночь… – волшебница совсем смешалась, не будучи искушённой в разговорах на подобные темы. – Я… иногда я так тосковала по тебе, что готова была разреветься. А сейчас, когда мы вместе… Ульв, тебе не нужно напрасно терзаться. Ты хочешь… я твоя, Ульв, – в глазах девушки стояли слёзы.
– Вряд ли твои родичи позволят нам с тобой стать любовниками, – горестно пробормотал Ульв.
– Мои родичи? – с удивлением переспросила девушка. – Они-то здесь при чём? Разве я сама себе не госпожа и не вправе решать, кого мне любить и как?!
– Так-то оно так, – отозвался Ульв, – но твой дед обещал, что ты станешь моей женой только после того, как я продемонстрирую определённые достижения. Вспомни: твои братья всегда появляются в моменты, когда мне хотелось бы, что они находились подальше от нас с тобой. Маги… Вы загадочные личности: вы читаете чужие мысли, предвидите чужие поступки… Теперь-то я понимаю – твои братья, оберегая твою девичью честь, наглядно и ненавязчиво преподали мне ценный урок. Твои родичи мудры: они будто бы случайно, ненароком учат меня честности и ответственности за свои слова и поступки. И ведь они правы, Дэйни: следует выполнять свои обещания и лишь после этого требовать награды. Там, где я родился, люди говорят, что невесту, коня и лодку следует добыть честным путём: а я-то мечтал получить твою любовь, ещё не имея на неё прав – тайком, словно полуночный вор!
Дэйни слушала молча. Она была потрясена этой новой стороной, открывшейся в характере её жениха. Значит, сейчас он борется со своей страстью, чтобы оказаться достойным её любви! Волшебница почувствовала, что её менестрель стал ей ещё дороже; и всё-таки Дэйни ощутила лёгкое сожаление…
В дверь постучали – негромко и деликатно – и спокойный голос Эртхелера произнёс:
– Эй, Ульв, ты дома?
– Что я тебе говорил? – шепнул Ульв своей невесте.
Дэйни понимающе кивнула. Между тем Эртх, не слыша никакого отклика, постучался повторно.
– Братец, пожалуйста, перестань ты сотрясать кусок дерева, именуемый дверью! – громко сказала девушка. – Разумеется, Ульв здесь, со мной. Где же ему быть?
Дверь стала медленно отворяться, неприятным скрипением выражая протест против магического напора. Дэйни подметила, что Эртх, вопреки своей обычной неспешно-величавой манере, ворвался в комнату как-то уж очень стремительно; моментально оценив обстановку, он явно успокоился и непринуждённо уселся на край стола.
– Насчёт последнего вопроса, сестрёнка, мы с Гвэйном и хотели бы побеседовать с принцем, – заявил он. – Тому, кто объявляет себя наследником королей, хочешь не хочешь приходится подкреплять свои претензии реальными делами. Лазутчики Гвэйна сообщают, что мятежники снова разделились на десяток противоборствующих партий. Уже состоялось несколько пробных и серьёзных битв между основными группировками, в результате чего их мощь существенно снизилась…
Эртх мог бы и дольше развивать свою мысль, но ему помешал Гвэйнир, как ураган влетевший в оставшуюся открытой дверь. Оглядевшись, он тяжело перевёл дух, но тотчас значительно повеселел.
– Ну что, господа, пошли, что ли, на совещание?
– Военный совет, Гвэйн, – снисходительно поправил Эртх.
– Да хоть как называй, – отмахнулся тот. – Главное, сейчас организуем приличную закуску, – и он жалостным тоном обратился к сестре. – Дэйни, ты мне не поможешь? Присмотри, пожалуйста, за моими оболтусами – они же не знают толком, с какой стороны класть вилку и нож, а с какой – ставить кубки!
– Ты же говорил, что сам всё организуешь, – напомнил Эртхел.
– Эртх, не обращай внимания! – Дэйни нехотя слезла с колен Ульва и направилась к двери. – Гвэйн часто говорит, что он всё организует – а потом ему требуется помощь! – девушка остановилась на пороге и, повернувшись к своему жениху, поманила его за собой. – Ульв, пойдём. Поможешь мне присматривать за бестолковыми сотрудниками Гвэйна, раз уж ему самому недосуг руководить собственными подчинёнными! Заодно и потренируемся – это нам пригодится, когда мы усядемся на золотых «тронах могущества»! – она звонко рассмеялась, подбежала к Ульву и потянула его за руку. – Идём! Эртх! – обернулась она к брату. – Ты никогда не отказывал мне в помощи – даже когда я о ней не просила…
– Да, да, сестрёнка, – лучший рыцарь Мон-Эльвейга тоже засмеялся. – Пойдём! Теперь я почти уверен, что кубки будут расставлены на столе верх дном, а вилки и ножи свалены в одну кучу: бардак – обычное явление, когда за исполнителями присматривает слишком много руководителей.
– Об этом не беспокойся, – сразу посерьёзнев, обронила Дэйни.
– Ещё бы, ты создана быть королевой, в этом никто никогда не сомневался, а дедушка так прямо и заявлял, едва ты появилась на свет, – согласился Эртхел.
– Осталась самая малость – разгромить эскеланских смутьянов, короновать нашего самозванца, – напомнил Гвэйнир, выразительно кивнув в сторону Ульва, – и закатить обалденную свадьбу.
Дэйни нахмурилась, услышав слово «самозванец», значение которого заключается в отсутствии законных прав у некоего претендента на престол.
– Самовыдвиженца, Гвэйн, – строго поправил Эртх. – Советую тебе иногда почитывать словари, братишка – так, для расширения кругозора.
* * * * *
На сей раз шествие воинства Ульва и Гвэйнира по Эскелану и впрямь стало победоносным. В битве у Геллвиро, с некоторых пор играющего роль фактической столицы Эскелана, принц-менестрель и его военачальник-маг наголову разбили хеордвэрд лорда Терхарна, главного конкурента Ульва в борьбе за трон. В этом бою принц-менестрель совершил немало подвигов, тем самым начав воплощать в жизнь предсказание почтенной Бигги Бесс Эрроул, ведьмы-самоучки из Срединного Мира, напророчившей легкомысленному юноше, помимо сказочной возлюбленной и королевской власти, «битвенную диадему» – отличительный знак доблестного героя.
В числе прочих выдающихся деяний Ульв лично победил и взял в плен самого лорда Терхарна – однако отпустил его под честное слово больше не лезть во внутренние дела Эскелана и не пакостить во внешнеполитических отношениях. Гвэйнир потом долго выговаривал принцу, порицая его недальновидное рыцарственное прекраснодушие. Тысяча троллей, надо было крепко заковать конкурента в цепи и посадить в глубокое подземелье, горячился Ворон. Так все цивилизованные государи поступают со своими политическими врагами, если по каким-либо соображениям приходят к выводу, что пленникам следует сохранить жизнь! Ульв, похоже, вообразил себя самым умным, раз собирается вводить какие-то новые стандарты королевских взаимоотношений с мятежной общественностью?!
Ульв, который не только был немало наслышан о пренебрежении Гвэйна принципами гуманизма, но и не раз сам убеждался в этом, возражал будущему родичу твёрдым и решительным тоном.
– Терхарн охотно признал вассальную зависимость Эддорна от Эскелана, – говорил бывший менестрель. – Он поклялся честью…
– Разрази меня гром! – взорвался Ворон. – Да эти господа чем угодно поклянутся, им это раз плюнуть! Плохо же ты знаешь людей, раз с такой лёгкостью полагаешься на их «честные» слова! А потом – что толку, если он и признал вассальную зависимость своего захудалого княжества от Эскелана? Это вовсе не означает, что он согласен признать своим сюзереном именно тебя!
– Как бы я ни поступил, – гордо заявил Ульв, – что-то я не слышал, чтобы королевские решения было принято ставить под сомнение.
– О, конечно, нет! – подхватил брат Дэйни, выразительно подняв глаза вверх. – На предварительное всенародное обсуждение решения королей действительно не выносятся, согласен. Но не думай, чтобы это относилось к ближайшему окружению, к родичам и друзьям, оплоту и основанию трона! К тому же не забывай, Ульв – ты ещё не коронован, значит, пока ты не государь, а всего лишь принц. Я вполне могу с тобой спорить: ведь мой отец – король Сумеречной долины, значит, я тоже принц. Но даже если брать в расчёт только мой личный статус мага, этого вполне достаточно, потому что власть магов высшей категории превосходит королевскую. Вот сир Эскерро, да упокоит его Создатель в мире, никак не мог уяснить эту простую истину. А имей он друзей среди волшебников, глядишь, жил бы намного веселее и дольше!
Ульв вздрогнул. В последней фразе Гвэйнира ему почудился зловещий намёк, но Ворон быстро рассеял его подозрения.
– Только, дружище, не воображай, ради Создателя, что наш дедушка, которого Эскерро терпеть не мог, как-то замешан в той грязной истории, закончившейся гибелью короля, – вздохнув, промолвил внук Архимага. – Конечно, бедолага Эскерро, прости его Создатель и помилуй, был никудышным королём, этого никто не станет отрицать. И всё-таки дедушка пытался уговорить лордов примириться с законным государем. Да куда там! Эскеланские лорды – смутьяны прирождённые: но, правду сказать, этакого правителя, как Эскерро, и безгрешные подвижники едва бы долго вытерпели! Печально он кончил, горемыка, что и говорить, – философски произнёс Гвэйнир. – Погиб в дурацкой стычке, завязавшейся главным образом по пьяни, когда всё ещё можно было поправить! Да ещё где погиб-то, тьфу! Возле Гнилых болот, от которых на лигу несёт так, что… Ох, видно, он повредился рассудком, что потащился в такое местечко!
Ульв, профессиональным чутьём сказителя угадав в судьбе злополучного Эскерро неплохой сюжет для баллады, захотел поподробнее узнать о жизни и деяниях сего государя.
– Это ты лучше у дедушки порасспроси, – посоветовал Ворон. – Я ведь мало что знаю про Эскерро, а дед лично его знавал. И его отца тоже. К тому же дед всегда так здорово рассказывает, прямо заслушаешься!
Возможность пообщаться с Архимагом Льювином появилась у принца-менестреля очень скоро. В продолжение двух месяцев Ульв и Гвэйнир окончательно сломили сопротивление наиболее непримиримых смутьянов; немало прежних противников, а также нейтралов, изъявили сдержанную готовность признать Ульва королём Эскелана. Однако, согласно обычаю королевства, в тех случаях, когда прямого наследника у покойного короля не осталось, государя из числа особ королевской крови должно утвердить большинство крупных землевладельцев Эскелана – не меньше двух третей.
Под контролем принца и его военачальника находились значительные территории: от Фьеррэ на северо-востоке до Геллвиро и вплоть до морского побережья на юго-западе страны. Вдоль западной границы с Бреном в основном проживали нейтрально настроенные лорды, которых, как считал Гвэйнир, не так уж трудно заинтересовать перспективами будущих земельных и денежных пожалований. Однако Архимаг Льювин, по-видимому, наметил для своего внука другое поприще, на котором тот мог бы проявить свои таланты: во всяком случае, дед посредством мысли сообщил внуку, что приглашает его на семейный совет. Льювин прозрачно намекнул, что в дальнейшем он намерен лично наставлять будущего короля относительно нюансов внутренней политики Эскелана, что весьма обрадовало Гвэйнира. Хотя Ворон успел подружиться с женихом своей сестрёнки и в целом относился к нему неплохо, перспектива постоянно пасти его не слишком окрыляла внука Архимага.
Итак, приставив к принцу в качестве телохранителей лучших воинов из своей дружины и дав им строжайший приказ беречь «государя» как зеницу ока, Гвэйнир убыл в Каэр Лью-Вэйл. Тинг , на котором, согласно замыслам магов, кандидатура нового короля должна была получить одобрение знатных людей Эскелана, состоится не раньше осени, а то и через год – когда дело доходит до мирных способов взаимодействия, эскеланские лорды предпочитают не спешить, не то что в случаях военных конфликтов.
Ульв поселился в столице королевства – не в Геллвиро, больше похожем на большой рынок, а во Фьеррэ, в старом королевском дворце, запущенном и облупленном. О дворце этом ходили не очень хорошие слухи – дескать, по ночам там иногда бродят призраки прежних правителей Эскелана; но Ульв и Гвэйнир отнеслись к этому факту философски: привидения – это не живые люди, которые нередко опасны по-настоящему, не вампиры и прочие субъекты, которые промышляют душегубством. Зато из Фьеррэ рукой подать до Башни Сервэйна: магистр Фьонн, который отнёсся к своему будущему зятю достаточно дружественно, в случае необходимости окажет принцу содействие и покровительство.
Ульв, оставшись в неуютном старом дворце, где шаги гулко раздавались под высоченными сводами, затянутыми паутиной, немного приуныл. Он привык к язвительным колкостям Гвэйнира, приправлявшим скуку походной жизни; очутившись в одиночестве, Ульв мучительно затосковал по Дэйни. Если бы она была рядом с ним, он и не заметил бы, что по ночам в коридорах дворца снуют то и дело летучие мыши, что выщербленная мозаика пола хрустит под каблуками, словно черепки от битых горшков… Даже жаль, что призраков пока что-то не видно – они бы хоть немного развлекли принца, тем более что тени былых владык Эскелана очень гармонично смотрелись бы на фоне соответствующего интерьера!
Через пару дней после убытия Гвэйнира во дворец некоронованного государя пожаловал Архимаг Льювин. Появился он неожиданно, хоть и без сложных магических спецэффектов. Ульв сидел за письменным столом и сосредоточенно грыз кончик гусиного пера, сочиняя сонет в честь Дэйни, когда дверь распахнулась, давая дорогу какому-то господину в тёмно-синем плаще. Ульв привык видеть Льювина в зелёном, потому не сразу его узнал.
– Здравствуй, мой мальчик, – волшебник дружески похлопал Ульва по плечу. – Дэйни передаёт тебе огромный привет и… нет, целовать я тебя не буду. Полагающийся поцелуй получишь при личной встрече с милой. Также привет от леди Вэйл, Гвэйна, Эртха и всей нашей семьи. Фьонн, насколько мне известно, сейчас в орденском логове, – Льювин имел в виду Башню Сервэйна. – Ты ещё не навестил будущего тестя? Нет? Ох, как нехорошо! Ладно, всё по порядку. Гвэйн… Это пока тайна, скажу только, что он очень занят и, к сожалению, два дела – помогать тебе и… помолчу – в общем, два дела он никак делать не в состоянии, тем более что территориальная локализация не совпадает. К тому же Гвэйн – превосходный помощник в основном в военных вопросах; жаль, что солдафонские привычки он нередко привносит и в мирную жизнь. Как бы то ни было, теперь твоим помощником – уж не знаю, как повернее назвать? компаньоном, министром? – буду я. Надеюсь, ты не возражаешь?
Льювин отлично знал, что возражений не будет; а если бы даже они имелись, он сумел бы ловко направить их в нужное русло, то есть во благо своим замыслам. Однако замыслы Архимага вовсе не подразумевали какого-то вреда для Ульва, совсем напротив. Льювин неуловимо напоминал молодому человеку мастера Элина, благодаря которому Ульв не просто освоил профессию менестреля, но научился неизмеримо большему – видеть, слышать, искать…
– Я думаю, Льювин, правильнее всего называть тебя наставником, – сказал принц-менестрель.
– Право? – маг улыбнулся. – Мне это очень лестно слышать, Ульв: но я всё-таки предпочитаю, когда меня называют просто по имени.
* * * * *
Но куда же отправился Гвэйнир, в какие таинственные края? Что обсуждали маги на семейном совете, спешно собранном по инициативе Льювина?
…После краткой вступительной речи, содержание коей было посвящено недавним деяниям претендента на трон Эскелана и руку Дэйни и несколько смахивало на те хвалы, которые барды слагают в честь побед своих покровителей – впрочем, тон Льювина был более сдержанным, маг осмотрительно не перехваливал внучкиного жениха – итак, после сжатого перечня подвигов потенциального короля Эскелана Архимаг перешёл к основному вопросу, который он намеревался представить на рассмотрение.
Мимоходом упомянув, что добиться от лордов утверждения кандидатуры Ульва на должность правителя не так уж трудно, Льювин указал на необходимость озаботиться подготовкой достойного приданого для Дэйни. В старинных трактатах магу не раз попадалось предсказание относительно будущего Эскелана – дескать, когда «четыре великих сокровища освятят собой ступени трона», королевство вступит в продолжительную эпоху социально-экономического, культурного и прочего процветания. При всём своём оптимизме Льювин не слишком верил, что одного присутствия четырёх главнейших магических атрибутов, наследия полубожественных героев, будет достаточно для того, чтобы надолго, если уж не навеки, разрешить все социально-экономические противоречия злополучного государства, которое в течение многих веков вяло барахталось в болотной жиже упомянутых проблем. Однако в силу развитого чувства юмора волшебник решил, что было бы весьма остроумно, если бы приданым Дэйни явились три магических сокровища – Волшебный Котёл Перерождения, Меч Королей и Копьё Богов. Волшебный синий камень, называемый магами Избрание Правителя или Подножие Судьбы, находился в руках Ульва, в семье которого древнюю фамильную реликвию передавали по наследству, почти позабыв о её подлинном значении.
Мистический ореол, который издавна окутывал четыре величайших атрибута магической власти, конечно, мог бы сослужить неплохую службу и будущему королю, и родичам королевы, приданым которой явились бы эти сокровища. Было только одно пустяковое препятствие на пути осуществления остроумного замысла Архимага, а именно: Сияющее Копьё Богов отсутствовало среди сокровищ, которые находились в руках клана Льювина.
Едва Льювин коснулся в своей речи сего досадного обстоятельства, как Гвэйнир порывисто вскочил с места и горделиво выпалил:
– Я добуду это Копьё!
Льювин скептически прищурился. Дэйни подавила улыбку. Но Аэльха, мать Гвэйнира и Дэйни, горячо поддержала сына, вспомнив о давнем предсказании своей няни.
Эртхелер, услышав хвастливое заявление младшего братишки, невольно вспыхнул. Старший сын Фьонна весьма рьяно старался поддерживать свой имидж лучшего рыцаря – а подобному индивидууму полагается принимать участие во всех сколько-нибудь выдающихся квестах, да ещё и оказываться в них первым. К тому же внутренний голос твердил молодому человеку, что предсказания – вещь довольно зыбкая: десять сбудется, сто – нет…
– Не торопись обещать, братишка, – мягко обронил Эртхел. – Лучше скажем так: мы отправимся в путь и сделаем всё возможное, дабы достигнуть цели, и если будет на то воля Создателя, добудем Сияющее Копьё.
– Мы? – мрачно переспросил Ворон, который, конечно, тотчас понял, что подразумевается под этим местоимением.
– Да, братец, потому что я тоже намерен попытать счастья, – с безмятежным видом подтвердил его догадку Эртхел. – Но если ты хочешь отправиться в путь без меня, я не стану навязывать тебе своё общество. Герои квестов нередко отправляются в путь порознь, хотя ищут одно и то же.
Льювин предпочёл бы, чтобы внуки действовали сообща, потому что волшебник по опыту знал – с надёжными помощниками работа спорится куда веселее. Однако он хорошо знал и своих внуков: если Эртхелер ещё прислушивается к разумным речам и даже нередко следует советам старших родичей, то Гвэйнир разве только уши не затыкает – а так что ему говори, что стене…
– Итак, решено, – вслух резюмировал Архимаг, поднявшись с председательского места. – Эртхелер и Гвэйнир отправляются за Копьём, а я пока займусь подготовкой нашего будущего родича к принятию тяжкого бремени по управлению славным королевством Эскелан! Да хранит вас Создатель, мои мальчики! – Льювин по очереди обнял своих внуков, между которыми снова проскользнула тень былого соперничества.
Следующее напутствие братья получили от отца, а Гвэйн чуть позже ещё одно, от матери, которая поведала ему, что ещё до того, как он был зачат, ей было предсказано, что сыну её и Фьонна суждено прославить себя великими деяниями. Таким образом, и без того самонадеянный Ворон почти полностью уверовал в своё высокое предназначение, связанное в том числе и с обретением волшебного Копья.
Но вот незадача: никто, в том числе и сам Льювин, не знал, где следует искать Сияющее Копьё. Однако братьев нисколько не обескуражил тот факт, что им ничего не известно о направлении, в котором им следует вести поиски; квесты, то есть путешествия, в процессе которых вместо одного приключения находишь целую охапку подобного добра, являлись излюбленным времяпрепровождением всех членов клана Льювина. Ведь некогда и сам Архимаг находился в точно таком же положении: он ехал наобум – и вот, пожалуйста, добыл Волшебный Котёл!
Но хотя братьями, в первую очередь Гвэйниром, овладело стремление отличиться в одиночку, вскоре оба призадумались о том, что надёжный, умный и храбрый – то есть полезный – спутник необходим. Оба тотчас подумали об одной и той же достойной личности…
* * * * *
Диниш сидел на траве, прислонившись к большому валуну. Выражение лица у эльфа было рассеянно-отстранённое: очевидно, он размышлял на серьёзные магико-философские темы либо же сочинял четырёхсотую эпическую поэму в стихах или прозе. Но Гвэйнира ничуть не обескуражил отсутствующий вид эльфийского филида высшей категории: волшебник отлично знал, что Диниш, как бы он ни был заглублён в свои возвышенные (и не очень) мысли, он никогда не упустит из поля зрения ничего, что теоретически может войти в сферу его интересов. А сфера интересов у Диниша, как и у любого уважающего себя эльфа, охватывала достаточно широкий круг явлений, в числе которых были разнообразные героические приключения с применением магии, мечей и силы поэтического слова, которую эльфийский принц всегда упорно выделял из совокупности прочих магических искусств.
– Привет, Дин, – громко сказал Гвэйнир, опершись рукой о нагретый солнцем валун. – Знаешь ли новость? Сестра выходит замуж!
Эльф, до этого созерцавший облака, перевёл взгляд на колеблемые слабым ветерком стебельки лесных цветов.
– Привет, Ворон, – неторопливо отозвался он, улыбаясь с чуть заметной иронией. – То, о чём ты говоришь, вовсе не новость. Хочешь, я даже скажу, за кого выходит Дэйни? Конечно, за того юношу с отвратительными манерами и приятной наружностью, в сопровождении которого она не так давно заявилась в Алдаронд! Впрочем, в этом мальчике чувствуются хорошие задатки, которые под мудрым руководством Архимага Льювина, возможно, когда-нибудь достигнут совершенства. Но ты-то явился, конечно, не просто так поболтать, Ворон. Я же отлично тебя знаю! Что тебе нужно на этот раз?
Гвэйнир нахмурился. Всегда-то этот эльфийский интеллигент, внешне витающий в облаках, видит его насквозь, причём зачастую даже не удосужившись взглянуть на собеседника!
– Дед выдумал, что приданым Дэйни должны стать четыре великих сокровища, – нехотя сказал волшебник. – Ну, ты знаешь – два из них давно в руках нашего клана. Котёл Перерождения и Меч Королей. А волшебный камень, прозванный Избрание Правителя, оказывается, у жениха Дэйни. Фамильная драгоценность его рода…
– Вот как, – снисходительным тоном произнёс Диниш; в невозмутимом взгляде эльфа промелькнуло подобие заинтересованности. – А четвёртое сокровище, сиречь Сияющее Копьё Богов, конечно же, вызвался добыть ты – не столько ради счастья сестры и чести своего клана, сколько ради собственной славы, а также из хвастовства?
– Нет, с тобой невозможно разговаривать, Дин! – взорвался Ворон. – Ты же знаешь, я не выношу, когда мои мысли так бесцеремонно читают! Да, я поспорил с Эртхелом, что именно я, а не он, сумею добыть это Копьё…
– Хотя ты и понятия не имеешь, где его искать, не говоря уж о том, через какие испытания нужно пройти, чтобы добраться до этого Копья, – подытожил эльф и добавил с ноткой сожаления. – Прости, Ворон! По глазам вижу, что ты хочешь сказать – я опять читаю твои мысли. Но что поделаешь, если они у тебя видны на физиономии! Если тебя так задевает, что твои мысли читают, постарайся прятать их получше! Да и не кажется ли тебе, что в данном случае это даже облегчает дело? Тебе не надо утруждать себя, объясняя, что к чему; по-моему, очень удобно общаться с собеседником, который понимает тебя без слов, или нет?
– Давать советы ты мастер, это я давно знаю, Дин, – с раздражением ответил Гвэйнир. – Не отрицаю, что мне сейчас действительно нужен твой совет – и помощь. Как-никак, а мы ведь названые братья…
– Кровь и вино
мы с тобою смешали,
клятвой скрепив
нерушимые узы, – с задумчивым видом продекламировал Диниш, а потом заговорил своим обычным тоном. – Можешь не напоминать мне об этом, у эльфов стойкий иммунитет к склерозу и амнезии. Конечно, я готов помогать тебе – но только если Создатель явно продемонстрирует своё несогласие с твоими намерениями, братец, тогда извини!
– И как ты поймёшь, что Создатель противится моим стремлениям? – мрачно осведомился Гвэйнир, нервно скребя ногтем застёжку своего плаща. – Да, а как ты прикажешь понимать твою двусмысленную фразу? Что-то она мне не нравится…
– Не беспокойся, во вражеском окружении я тебя бросать не собираюсь, – живо уверил его эльф. – А как я пойму, в чём заключается воля Создателя… Это уж моё дело – и Его, разумеется. Но тебя я в неведении не оставлю, если что, – обнадёжил Диниш. – Лучше скажи – когда ты намереваешься отправиться в дорогу?
– Завтра, – отрывисто сообщил Гвэйнир.
– Вот и отлично! Тогда завтра я жду тебя на пристани Каэр Лью-Вэйл. Только смотри, не опаздывай! Когда первые лучи солнца коснутся земли, ты уже должен быть на месте! Если тебе действительно нужна помощь опытного советника, – выразительно добавил филид.
– Хорошо, – сказал волшебник. – До завтра, Диниш Коварный!
– До завтра, Ворон, – небрежно кивнул эльф.
Едва Гвэйнир скрылся из вида, как Диниш увидел быстро приближающегося Эртхелера, старшего сына Фьонна. Эльфа это не удивило. Он отлично знал обоих своих названых братьев: если где-то прошёл один, скоро жди и другого.
– Привет тебе, Диниш,
премудрый филид,
козней кователь,
названый брат мой!
Знаешь ли новость? – нараспев произнёс Эртхелер, остановившись перед эльфом.
Диниш одобрительно улыбнулся.
– Привет и тебе,
Эртхел, сын Фьонна,
воин достойный,
названый брат мой!
Добрая весть –
гонец нерадивый:
медлит в пути,
о кусты зацепляясь.
Новость дурная –
как быстрая птица;
подрезал бы крылья –
да коротки руки!
– Знаю я ваши новости, – нормальным тоном добавил Диниш, когда старший сын Фьонна уселся на траву подле эльфа. – Дэйни выходит замуж за юношу, который при активном участии Гвэйнира наполовину обосновал свои права на трон Эскелана – а тебе срочно нужно добыть Копьё Богов, иначе это сделает Ворон.
– Значит, Гвэйн тут уже побывал, – с некоторой досадой отозвался Эртхелер, хлопнув себя ладонью по колену. – Он просил у тебя помощи в этом походе?
– Даже если и так, что мешает тебе попросить о том же самом? – вопросом на вопрос ответил находчивый эльф. – Ведь помогать-то вам – вернее, одному из вас – станет Создатель, если сочтёт нужным, а я всего-навсего буду скромнейшим орудием в его руках.
– «Скромнейшим» – это вряд ли, Дин, уж извини за прямоту, – засмеялся Эртхелер. – И «орудием в руках» тоже сомнительно, пусть даже в руках самого Создателя. Не так уж редко окружающие становятся орудиями в твоих руках, глубокоуважаемый мастер авантюр!
– Нет нужды льстить мне, брат, если тебе нужна моя помощь, – спокойно промолвил филид. – Конечно, я постараюсь помочь тебе, чем сумею, если только Создатель не воспротивится тому, чтобы именно ты добыл Копьё Богов. Завтра на рассвете я буду ждать тебя на пристани Каэр Лью-Вэйла. Только не опаздывай, брат!
* * * * *
Предрассветный туман ещё окутывал окрестности Каэр Лью-Вэйл, когда к пристани причалила небольшая эльфийская лодка. Диниш проворно выпрыгнул в полосу прибоя, подтянул судёнышко к берегу, привязал к причальному столбу и, вытащив из лодки небольшую дорожную сумку, направился к одной из скамей, там и сям установленных на пристани. Высокородный эльф, как и подавляющее большинство его сородичей, никогда не брал в дорогу много багажа, главным образом заботясь лишь о двух вещах, необходимых в странствиях: вещах, посредством которых можно приобрести всё остальное – об оружии и деньгах. И если явных признаков присутствия последних среди личных вещей Диниша как-то не бросалось в глаза, то выглядывающие из-за его плеча колчан со стрелами и лук, а также фамильный меч и кинжал у пояса молчаливо предостерегали тех ненормальных бандитов и прочих чудищ, которые рискнули бы посягнуть на жизнь или имущество благородного эльфийского филида.
Диниш с комфортом водворился на массивном дубовом седалище, мысленно помянув добрым словом предусмотрительность Архимага Льювина, мудрого хозяина Каэр Лью-Вэйл. Порывшись в своей сумке, эльф извлёк оттуда толстую книгу в зелёном бархатном переплёте; вместо закладки из неё торчали небольшая алмазная пилка для ногтей и карандаш, на вызолоченной поверхности которого были отчётливо видны следы, вероятно, оставленные зубами.
Названый брат внуков Архимага рассеянно посмотрел вдаль, затем раскрыл книгу. Она оказалась всего-навсего ежедневником, в который Диниш заносил свои соображения относительно тех или иных событий или записывал внезапно пришедшие в голову стихи и мелодии. Механически грызя кончик карандаша, эльф пробежал глазами свои заметки на той странице, которая была заложена пилкой для ногтей. Взору непосвящённого записи Диниша, вероятно, показались бы более всего смахивающими на бессвязную галиматью: строки шли вдоль и поперёк страницы, перемежаясь с рисунками и нотными знаками. Кое-где записи были перечёркнуты, и убористым, но изящным почерком сверху или внизу, в зависимости от того, где имелось свободное местечко, было втиснуто более подходящее слово (или группа слов, условное обозначение и тому подобное).
Однако Диниша, как автора, подобный творческий беспорядок, естественно, ничуть не обескуражил. Просмотрев свои стихийные заметки, филид высшей категории быстро переписал сонет, набросками к которому они и являлись, затем перевернул страницу и на абсолютно чистом листе вывел изящными крупными рунами, по эльфийско-сказительской привычке пренебрежительно опустив дату: «Сегодня мы, я и мои названые братья, Эртхелер, признанный лучшим из рыцарей Мон-Эльвейга, и Гвэйнир, прозванный Брэндоном – Вороном, отправляемся на поиски Сияющего Копья Богов. Пункт отправления – Каэр Лью-Вэйл, владение Архимага Льювина».
Сунув ежедневник и карандаш в сумку, эльф огляделся по сторонам. Небо заметно посветлело; по идее, доблестные герои, так отчаянно жаждущие отыскать одно из четырёх великих сокровищ, вскоре должны явиться, если они ценят своё слово чуть повыше, чем сноп перепревшей соломы.
Диниш критически воззрился на свои ногти, изящная форма и длина которых заставила бы позеленеть от зависти не одну человеческую модницу. Несомненно, эльф и сам превосходно сознавал, что полировать эти произведения искусства ни к чему; однако он несколько раз лениво коснулся кончиков ногтей алмазной пилкой, одновременно весело посвистывая на птичий лад. Нелепое человеческое суеверие, будто свист мешает приращению материального достатка, эльф презирал до глубины души; впрочем, Диниш отлично знал, что и Архимаг Льювин, и члены его семьи тоже относятся к подобным заблуждениям с язвительной иронией, так что хозяин Каэр Лью-Вэйл едва ли оскорбился бы из-за столь невинного времяпрепровождения названого брата своих внуков.
Наконец на противоположном конце пристани показался лорд Эртхелер, старший сын магистра Фьонна; лучший рыцарь Мон-Эльвейга шагал достаточно быстро, несмотря на то, что нёс в руках два чемодана весьма внушительных размеров. Диниш присвистнул особенно выразительно, едва взор его упал на багаж названого брата.
– Привет, Дин, – проговорил Эртхел, ставя чемоданы наземь. – Не пора ли нам отчаливать?
– Привет, Эртх, – кивнул эльф, небрежно поигрывая алмазной пилкой для ногтей. – Ты разве забыл – нам ещё одного пассажира дождаться надо? А, да вон и лорд Гвэйн! – Диниш указал в сторону, противоположную той, откуда явился Эртхелер.
Великолепный лорд Гвэйнир, сиречь Ворон, не снизошёл до того, чтобы тащить свой багаж лично: позади него, сгибаясь под тяжестью двух чемоданов, плёлся его оруженосец.
– Приветствую вас, господа, – с важным видом проронил Гвэйнир, чуть нахмурившись при виде старшего брата.
Оруженосец с нескрываемым облегчением плюхнул оба чемодана грозного Ворона подле багажа лучшего рыцаря Мон-Эльвейга; при этом изнутри явственно послышался характерный металлический звук.
Диниш, иронично скривившись, взялся за один из чемоданов Гвэйна, словно желая навскидку определить вес этого груза. Приподняв его на пару дюймов, эльф демонстративно разжал пальцы, и чемодан с грохотом рухнул на мощёную зеленовато-серым камнем пристань.
– Гвэйн, дружище, да ты, никак, доспехов на десять человек берёшь?! – ехидно вопросил эльфийский филид и подёргал ручку чемодана Эртхелера. – А ты чего понабрал с собой, Эртх? Честное слово, никогда бы не подумал, что такой личности, как ты – цвету Ордена магов, рыцарю, щедро взысканному Создателем добродетелью и доблестью – в пути потребуется так много совершенно излишних вещей! Нет, дорогие мои названые братья, – Диниш посерьёзнел и для вящей убедительности покачал головой. – Берите с собой не больше половины этого добра, иначе наша лодка пойдёт ко дну, ещё не начав плавания. Так что всё лишнее сразу отправьте назад с этим мучеником, – эльф кивнул на оруженосца Гвэйнира, который, не будучи окрылён подобной перспективой, скорчил кислую гримасу.
– А почему мы обязательно должны плыть в какой-то утлой лодчонке, а не на большом корабле? – искренне изумился Гвэйнир, недовольно хмурясь. – Почему мы должны во всем себе отказывать, даже в самом необходимом?
– Ты бы ещё во главе целой эскадры отправился на подвиг, который по плечу лишь избранным единицам, – съязвил Диниш. – Путешествие в лодке по бурному морю приключений куда героичнее! Да и поплывём мы для начала не так далеко… до одного близлежащего островка.
– Копьё спрятано так близко, и никто об этом ничего не знал?! – поразился Эртхелер.
– Я этого вовсе не говорил, Эртх, – уклонился Диниш от прямого ответа; впрочем, подобное настолько в обычае среди эльфов, что внуки Архимага не проявили по этому поводу особого удивления или негодования. – Да не беспокойтесь и не спешите опережать события! Разве интересно магико-рыцарское приключение, в котором вам всё известно наперёд?
Разумеется, благородный Диниш не лгал ни единым словом; однако высокородный филид, этот кладезь премудрости и древних преданий, не знал точного адреса, по которому следовало искать Сияющее Копьё Богов. Динишу было известно лишь общее направление, в котором стоило вести поиски, да плюс собственные догадки, не лишённые логики и смысла, но не подкреплённые никакими весомыми доказательствами. Однако, самонадеянно уповая на то, что представители его расы ошибаются крайне редко, эльфийский филид, никогда не страдавший комплексом неполноценности, вёл себя так, что его деловитости и уверенности можно было только позавидовать.
Итак, доблестные воины, наскоро пересмотрев свой багаж, скрепя сердце отложили в сторону солидную кучу вещей, которые оба в глубине души считали необходимейшими в пути. Эртхелер с сожалением отказался от двух комплектов парадной одежды, сшитой по последней моде, комплекта парадного вооружения, новёхонькой пижамы из золотистого шёлка, украшенной затейливыми руническими монограммами владельца, десятка книжек, которые он намеревался читать на привалах, а также запасной сковороды и большого котла. Гвэйнир, бормоча ругательства и всем своим видом выражая негодование, быстро пошвырял в руки оруженосца несколько шлемов различной формы – вероятно, то были наиболее ценные экспонаты из коллекции вооружения, которую активно собирал Гвэйн, в том числе и реквизируя доспехи и оружие у побеждённых врагов – а также пару запасных мечей, две запасные кольчуги и тяжёлый меховой плащ. С плащом Ворон согласился расстаться лишь после настойчивых уговоров Диниша и присоединившегося к нему Эртха – почему-то Гвэйну казалось, что их путь непременно будет проходить через районы вечной мерзлоты.
Вручив два лишних чемодана понурому оруженосцу, вынужденному расстаться с мечтой о возвращении налегке, братья погрузили в лодку тот багаж, который Диниш разрешил им взять с собой. Проворный эльф расположился на носу лодки: братьям не оставалось иного выбора, как сесть на вёсла.
– Да поможет нам Создатель! – с подобающей моменту торжественностью возгласил Диниш, когда лодка отчалила от пристани Каэр Лью-Вэйл.
Поначалу, как и обещал эльфийский филид, плыть пришлось недалеко и недолго: часиков через пять-шесть киль лодки уткнулся в прибрежный песок небольшого островка, которого ни Эртх, ни Гвэйн, частенько бороздившие морские просторы и знающие, как они полагали, территориальные воды Каэр Лью-Вэйл как свои пять пальцев, что-то не припоминали.
– Пойдём, друзья, прогуляемся по бережку, разомнёмся, – предложил эльфийский филид, после того как братья под его руководством вытащили судёнышко на сушу. – Иногда бывает полезно изучить местную флору и фауну!
Гвэйнир мрачно пробормотал что-то себе под нос насчёт оборотней и гоблинов.
– Вынужден тебя разочаровать, Ворон – тут мы их не встретим, – жизнерадостным тоном сообщил эльф.
Жаждущие подвигов герои, увязая в песке по щиколотку, побрели вдоль берега за эльфом, который, как им казалось, чуть не перепархивал с холмика на холмик – настолько легко он перемещался по осыпающемуся песку. На ходу Диниш, не сбавляя темпа, успел соорудить себе нечто вроде короны из цветов и веточек плюща: подобными украшениями барды-люди нередко венчают сказочных эльфийских правителей. Попутно высокородный филид ещё успевал болтать, почти не закрывая рта: перед тем, как сорвать какое-нибудь растение, он произносил его название – сначала на всеобщем языке, затем на языке эльфов – а потом кратко характеризовал символическое значение и лекарственную ценность данного вида растений. Лекция, что и говорить, была необычайно познавательной: однако братьям, в особенности нетерпеливому Гвэйниру, начинало казаться, что эльф недостаточно серьёзно относится к их квесту.
– Парус! – Эртхелер указал в сторону небольшой бухточки, над которой, словно платок влюблённой девицы, машущей из окна своему дружку, приметно белел упомянутый кусок ткани.
– Что бы это значило? – хмуро процедил Ворон и для вящей уверенности любовно погладил рукоять своего меча.
Диниш не выказал ни малейшего удивления: у братьев возникло ощущение, что их помощник и рассчитывал увидеть у берегов островка судно, которое для них пока оставалось незнакомым. Эльф прибавил шагу.
– Дин! Если ты мне не объяснишь, куда ты нас ведёшь, я с места не сдвинусь, – объявил Ворон.
Диниш остановился, развернувшись лицом к своим названым братьям.
– Главное, не сдвинься рассудком, – от души пожелал филид и добавил тоном оскорблённой добродетели. – Неужели ты, названый брат мой, считаешь меня способным на позорный поступок?! Зачем же ты тогда звал меня в этот поход? Во всяком случае, я не позволю безнаказанно подозревать меня… – он сделал вид, что хочет вытащить меч из ножен.
– Дин, перестань, мы же сейчас не на репетиции любительского спектакля, – едва сдерживая смех, попросил Эртхелер. – Гвэйн вовсе не хотел тебя задеть… Ведь так, братишка? – он дружески хлопнул брата по плечу.
Тот несколько раз утвердительно кивнул, и отряд возобновил движение по песчаной почве островка.
– Опять твои штучки, Дин! – недовольно бормотал Гвэйнир, ковыляя следом за эльфом и старшим братом, чуть не спотыкаясь о торчащие из земли древесные корни. – Почему ты так любишь сюрпризы, розыгрыши и загадки, разрази меня гром?! Почему ты никогда не хочешь сразу объяснить всё запросто, по-человечески?!
– Думаю, это оттого, Гвэйн, что я всё-таки эльф, а не человек, – снисходительно отозвался Диниш, – излишняя простота представляется мне практически синонимом скуки, от которой можно заснуть на ходу.
Но вот взорам героев предстала довольно большая ладья, с которой на берег были перекинуты прочные сходни.
– «Вюрд», – вслух прочёл Эртхелер название судна, которое словно наспех было выведено вдоль борта крупными неровными рунами. – «Судьба»? Знаешь, Дин, – обернулся волшебник к эльфу, – очертания этой ладьи ужасно напоминают мне папину «Фиану»: вот только та выкрашена золотисто-коричневой краской, а эта – лазурной…
– Угон морского транспорта? – с насмешливой улыбкой предположил эльфийский филид и решительно шагнул на сходни.
На палубе никого не было. Зато на самом видном месте лежал большой кусок пергамента, на котором ярко-алыми и золотыми рунами было написано следующее:
Вюрд я зовусь,
о воин отважный!
А если ты трус,
то прочь убирайся!
Лишь храбрый дерзает
С Судьбою спорить:
трусу ли бег её
быстрый направить?!
– Какой знакомый почерк! – воскликнул Эртхелер, беря в руки сие послание. – Гвэйн, Дин, посмотрите-ка повнимательнее! Будь я неграмотный дикарь, а не дипломированный волшебник, если точь-в-точь такими же завитушками не было украшено поздравление с днём рождения, которое в прошлом году написала мне Дэйни!
Гвэйнир, витиевато выругавшись, что должно было выразить его изумление, взял пергамент из рук старшего брата и принялся пристально рассматривать каждую руну. Диниш загадочно улыбался. Только он заметил, как на перила левого борта опустилась чайка…
Эртхелер и Гвэйнир одновременно резко оглянулись, ощутив лёгкое, как дуновение ветерка, прикосновение маленькой руки; позади стояла Дэйни. Девушка разом обняла своих опешивших братьев и засмеялась.
– Сестрёнка, ты чего тут делаешь? – спросил Эртхел; веселье сестры невольно передалось и ему, так что слова его прозвучали без строгости, которую он намеревался придать своему вопросу.
– В данный миг абсолютно ничего, – с деланной скромностью опустив глаза, призналась девушка.
– А до этого? – задал наводящий вопрос Гвэйн.
– Вас ждала, – беззаботным тоном отозвалась Дэйни, небрежно поигрывая небольшим зеркальцем, подвешенным на цепочке к поясу.
Девушка мельком взглянула на своё отражение и улыбнулась. Шёлковое голубое платье и золотой обруч на распущенных волосах удачно подчёркивают её небрежную величавость, подобающую королеве… Жаль, что Ульв её сейчас не видит!..
Сыновья Фьонна переглянулись, потом взглянули на Диниша: эльфийский филид улыбался, и вид его выражал полнейшее удовлетворение от хорошо выполненной задачи.
– Вы сговорились с Дином, – медленно начал Эртхел, обращаясь к сестре, – устроить весь этот спектакль по эпическим мотивам…
– Заставить нас протащиться по песку лиги две, а то и больше, – ввернул Гвэйн.
– Теперь я уверен, что ладья, на палубе которой мы сейчас стоим – это папина «Фиана», а вовсе никакая не «Вюрд», – продолжал старший сын Фьонна. – Вы её перекрасили и наскоро намалевали поверх прежнего названия новое! Что касается тебя, Дин, – лучший рыцарь Мон-Эльвейга скептически покосился в сторону эльфийского филида, – всем давно известно, ты всегда рад принять участие в подобных шуточках, особенно вместе с Дэйни. Но ты-то, сестрёнка – зачем тебе вздумалось мчаться неведомо куда, когда в Эскелане тебя ждёт не дождётся твой милый? Может, мне только казалось, что ты скучала по нему, когда мы с тобой уехали из Каэр Брэн?
– Конечно, я без него скучаю, – капризно отозвалась девушка. – Но я же пока не могу находиться рядом с ним: если бы я даже настолько позабыла о приличиях и поскакала в полуразвалившийся королевский… правильнее всего сказать – сарай – во Фьеррэ, дедушка, который взял шефство над Ульвом, дабы просветить его относительно основ политэкономии, государственного управления и социальных дисциплин, а также их практического применения, немедленно отослал бы меня обратно домой. А зачем же я буду даром тратить драгоценное свободное время, вышивая вензеля на обеденных салфетках? Вы только подумайте, дорогие мои братья: когда я стану королевой, мне придётся позабыть о прежнем привольном житье, следовать нудному придворному церемониалу…
– Да скорей церемониал подстроится под твои привычки, чем ты ему подчинишься, – прервал сестру Эртхел. – Ты поразительно быстро входишь в роль, Дэйни: ещё немного, и ты пустишь слезу, уверяя, что тебя ждёт тоскливое и однообразное существование запертой в золотую клетку вольной певчей птички. Хотя, как мне думается, подобная участь скорее грозит твоему милому, чем тебе! Ты всего-навсего решила присоединиться к нам в нашем походе: но почему ты устроила это представление – забавное, не отрицаю – вместо того, чтобы просто сказать о своём желании попутешествовать с нами?
– Я же не была уверена, захотите вы меня брать с собой или нет, – резонно возразила девушка. – Да и не хочу я зависеть от чьих-то решений, ты ведь хорошо знаешь, Эртх! К тому же так гораздо забавнее – ты сам это только что сказал.
– Весёленькая жизнь начнётся у твоего принца, когда ты возьмёшь его в свои бархатные лапки! – усмехнулся Гвэйнир и добавил. – Я так понимаю, дальше мы поплывём на «Фиане»; но сначала придётся тащиться пешком за нашим багажом через весь остров, – он тяжело вздохнул.
– Это ещё зачем? – удивлённо приподнял брови Эртх. – Гвэйн, это же «Фиана», волшебная папина ладья, она и по мелководью пройдёт до нашей стоянки, и по суше прошла бы, если б не густые заросли.
– И совсем не нужно набирать многочисленную команду головорезов, чтобы управлять этим судном, – добавила Дэйни.
– Это верно, ею и один опытный волшебник в состоянии управлять, – отозвался Эртхелер, – но только вот как это папа доверил её тебе?!
– А он её не мне доверил, а Дину, – возразила Дэйни. – Мы с Дином привёли «Фиану» сюда вчера вечером; потом Дин уплыл за вами на маленькой лодке.
– Дин, ты оставил нашу сестру одну на этом вшивом острове?! – возопил Гвэйнир.
– Во-первых, этот остров вовсе не вшивый, а Стрекозий, – вступилась за остров и эльфа девушка. – Во-вторых, я тут была не одна, а с Мэттоном и с Джеллин, – продолжала она, видя, что глаза Ворона сверкают от гнева, точно раскалённые угли. – Только она превратилась в ласточку и улетела домой, когда мы увидели вас – мы с ней так уговаривались. А Мэт… Эй, Мэт, ты где? – громко позвала Дэйни.
Дрозд не заставил долго ждать: очень скоро он уже как ни в чём не бывало сидел на плече девушки.
– Все пассажиры на борту, – склонив голову набок и выразительно посверкивая чёрными глазами-бусинами, раздельно произнёс дрозд. – Сходни, сюда! Якорь, поднимайся!
Команды эти выполнились сами собой, ибо «Фиана» действительно была волшебным судном, построенным на верфях магистра Фьонна по образцу эльфийской вездеходной ладьи. К вящему сожалению сына Льювина, его мастерам так и не удалось добиться того, чтобы «Фиана», как и её эльфийский прототип, быстро разбиралась и собиралась на части, размер которых можно менять при помощи магии. Зато управлять «Фианой» было значительно легче: достаточно голосовых команд, в отличие от исходного образца, который управлялся за счёт набора определённых мелодий, которые следовало исполнять на арфе.
– Паруса, поднимайтесь, вёсла, гребите! – скомандовал Диниш. – Пока – к юго-восточному мысу Стрекозьего острова, – добавил он в виде пояснения.
Ладья плавно заскользила вдоль берега…
* * * * *
Уже несколько дней киль «Фианы» бороздил морские волны, такие же лазурные, как и верхний слой краски, покрывающий борта волшебного судна. Мимо мелькали острова: Эддорн, Сункарх, Приффэн… Когда впереди показались берега Льорк-Дарре, Эртхелер произнёс с романтичной интонацией, которой вполне соответствовало и выражение его лица:
– Давненько я мечтал побывать в белопенных яблоневых садах Льорк-Дарре, воспетых во многих балладах; но всегда, когда мне приходилось плыть мимо, у меня не было времени, чтобы причалить к берегам этого легендарного острова и совершить ознакомительную экскурсию. Давайте зайдём туда на пару деньков – нам ведь не к точно назначенному сроку нужно воротиться!
– Я бы не советовал, Эртх, – с расстановкой возразил Диниш, с сомнением глядя на кружевной туман цветущих деревьев. – Разве не знаешь ты, брат, что Льорк-Дарре означает «Страна Случайностей»? А случайности, как известно, бывают самые разные!
– Дин! Что за вздор ты говоришь! Нам ли бояться случайностей, каковы бы они не были? – с беспечной рассеянностью отозвался старший сын Фьонна. – Даже если бы на здешних берегах жил кровожадный людоед-великан или воин-изувер…
– Нет, о таких не слыхал, – покачал головой эльфийский филид. – Но не всякую опасность можно отвести мечом или даже магией, брат мой. И уж во всяком случае, великан или головорез, о которых ты говоришь, предпочтительнее ряда явлений, которые поначалу вовсе не кажутся опасными…
Дэйни заметила отстранённое выражение лица Диниша: он смотрит на легендарные сады острова – но что он видит на самом деле?.. Порой Дину удаётся на миг отдёрнуть завесу, отделяющую текущий миг от грядущих событий: что он там увидел? Девушка знала, что спрашивать бесполезно: Диниш скажет лишь то, что сочтёт нужным, ни словом больше.
О провидческих способностях своего названого брата знал и Эртхелер; но на этот раз старшим сыном Фьонна вопреки его обычной рассудительности овладело неудержимое стремление поступить вопреки благоразумию.
– Лишь храбрый дерзает
С Судьбою спорить:
трусу ли бег её
быстрый направить?! – продекламировал он. – Так ведь звучала концовка твоего стишка, Дэйни? – и он скомандовал волшебной ладье. – К берегу правьте, мощные вёсла!
…Полдня путешественники бродили по бесконечным садам Льорк-Дарре, совершенно очаровавшим даже Диниша, опытного мастера ландшафтного дизайна. Компания уже собиралась возвращаться на судно, на котором за дозорного остался Мэттон, когда среди деревьев мелькнул силуэт девушки в белом платье. Вдруг незнакомка остановилась и оглянулась. Девушка была тоненькая, хрупкая, с длинной толстой косой цвета спелой пшеницы, а выражение тёмно-синих глаз было наивно-пытливым, почти как у ребёнка.
Дэйни с удивлением подметила, как Эртх, это зерцало добродетели, «живая модель сэра Галахэда », как за глаза прозвали его маги Мон-Эльвейга, вдруг переменился в лице и торопливо направился в сторону дамы в белом. Она замерла на месте, держась рукой за ветку яблони.
Эртхелер остановился на расстоянии трёх шагов от незнакомки и почтительно поклонился: в какой-то миг критически настроенным Дэйни, Динишу и Гвэйниру почудилось, что их брат собирается преклонить колени.
– Приветствую тебя, прекрасная госпожа! – произнёс старший сын Фьонна, обращаясь к незнакомке. – Душа моя рвалась в сады Льорк-Дарре, и недаром, как я вижу ныне…
Тут издалека донёсся женский голос, настойчиво повторяющий:
– Нирталла, девочка моя, где ты? Нирталла, отзовись!
– Ах, это няня меня зовёт! – встрепенулась девушка. – Скажи, кто ты, чужестранец? Зачем ты приехал сюда?
– Мы путешествуем в поисках тайны – я, мои братья и сестра, – уклончиво ответил старший сын Фьонна. – Лучше скажи – когда я смогу снова тебя увидеть?
– Завтра, – торопливо отозвалась девушка. – Завтра приходи на ристалище возле Персиковой башни…
– Нирталла! Где же ты? – взывал голос няни, теперь уже гораздо ближе.
– Мне пора, – с сожалением промолвила девушка и скрылась среди деревьев.
Эртхелер оцепенело замер на месте, будто истово верующий, только что озарённый присутствием божества, пока остальная компания не подступилась к нему, язвительно перешучиваясь по поводу нашедшего на него столбняка.
– Эртх, очнись, наконец! – жалобным тоном попросила Дэйни, видя, что насмешки никак не действуют на старшего брата. – Ну что с тобой такое? Она же обычная девчонка, ничего особенного, ни-че-го! И мне не очень понравилось, как она смотрела на тебя – так скромной девице не подобает…
Тут лучший рыцарь Мон-Эльвейга вышел из себя – возможно, впервые в жизни.
– А что особенного в твоём короле-арфисте? – эмоционально возразил он. – Что же касается неподобающего поведения… – он внезапно вспыхнул и умолк на полуслове.
– Если бы Ульв был заурядной личностью, я бы его не полюбила, – гордо заявила девушка.
Перепалка брата и сестры грозила перерасти в серьёзную ссору, и Диниш поспешил вмешаться.
– Эртх, Дэйни, прекратите! – потребовал эльфийский филид. – Недаром я был против того, чтобы выходить на берег! Но, видно, по воле Создателя послано это испытание.
Дэйни и без увещеваний эльфа почувствовала вину перед старшим братом. С раннего детства она привыкла к тому, что Эртхел всегда относился к ней с пониманием, терпеливой любовью и заботой. Он никогда ни словом не упрекнул её за капризы и безрассудства, а она, когда на него обрушилось временное помрачение рассудка – иначе Дэйни не могла назвать то, что охватило её брата – она ещё больше растравляет его душевную рану!
– Эртх, – она вдруг бросилась на шею брату. – Эртх, прости меня, пожалуйста!
Старший сын Фьонна тепло улыбнулся.
– Я не сержусь на тебя, сестрёнка, – мягко отозвался он. – Я знаю, ты говорила не со зла. Прости и ты меня. Теперь-то я понимаю… Верно, это именно так и бывает: внезапно, как удар молнии, и ты уже не тот, каким был только что…
* * * * *
Мэттон, узнав, что ему и завтра придётся торчать на борту пришвартованного судна, пока вся компания будет резвиться на берегу, безо всякого стеснения выразил своё возмущение по этому поводу. Негодование дрозда лишь усилилось, когда из отрывочных фраз магов ему удалось составить целостную картину приключения, свалившегося, будто кирпич, на доселе неуязвимого Эртхелера.
– Вот так и бывает с теми, кто не слушает добрых советов! – изрёк дрозд, тщательно чистя хвостовые перья. – В самый неподходящий момент происходит какая-нибудь особенная гадость…
– Мэт! – предостерегающе-угрожающим тоном остановил его лучший рыцарь Мон-Эльвейга. – Ещё одно слово в таком духе… Мне вовсе не хотелось бы тебя покалечить, но подобные речи требуют определённой реакции.
Дрозд обиженно нахохлился. Тем не менее утром он снова остался на страже, а остальные пассажиры «Фианы» – или «Вюрд», как до сих пор значилось на её борту – поплелись к Персиковой башне вслед за охваченным несвоевременной любовью Эртхом. К счастью, путниками не потребовались ни пояснения местных жителей, ни путеводители: через Льорк-Дарре пролегала лишь одна мощёная дорога, которая начиналась у пристани и упиралась в главные ворота Персиковой башни, обиталища владетелей острова. По обеим сторонам дороги теснились одноэтажные коттеджи, мастерские и лавки.
Льорк-Дарре славился не только своими фруктовыми садами и произрастающими в них плодами, но также украшениями из жемчуга, перламутра и морских раковинок причудливых форм, а также необычайно яркой и прочной пурпурной краской, добываемой из каких-то моллюсков. Гвэйнир, Дэйни и Диниш, у которых не было причин особенно торопиться к Персиковой башне, периодически останавливались то возле мастерской красильщика, то подле навеса, под которым торговали сладостями, свежими и консервированными фруктами, то входили в лавку, где гостям тотчас предлагали приобрести украшения, живо напоминающие о несчётных богатствах морских глубин и побережий. Эртху, несмотря на нетерпение, уносившее его вперёд, будто пара крыльев, приходилось останавливаться и ждать своих спутников.
– Стыдно будет побывать на Льорк-Дарре и не купить знаменитой пурпурной ткани, – пояснила Дэйни, когда она и Гвэйнир приобрели целый рулон весьма солидных размеров.
То же относилось и к прославленным ожерельям и браслетам из жемчуга и раковин. Диниш набрал столько этих изделий, словно намеревался украсить ими майский шест или йольское дерево. Филид пояснил, что его многочисленные родичи не простят, когда узнают, что он был на Льорк-Дарре и не привёз им в подарок подобных изделий, пользующихся у эльфов неизменным успехом. Дэйни не отставала от Диниша. Что же касается фруктов и сладостей, то спутники Эртха дегустировали эту продукцию в каждой лавочке, а также закупили столько, что пришлось приобрести ещё и три больших корзинки.
– Мелким оптом всегда выходит дешевле, а полакомиться чем-нибудь вкусненьким хочется каждый день, – с довольным видом заявил Гвэйнир, который уже успел подсчитать в уме выгоду от подобной экономии.
Вокруг ристалища, расположенного слева от Персиковой башни, толпился народ. За неопределённым гулом толпы слышались металлические звуки – такие, которые обычно сопровождают сшибку вооружённых воинов. Эртхелер, услышав эти характерные звуки, рванулся вперёд, видимо, намереваясь пробраться сквозь тесные ряды зевак, чтобы иметь возможность видеть все подробности боя; Дэйни попыталась удержать брата за рукав, но Эртх высвободился и скользнул в толпу.
– Когда я вижу неорганизованное скопище людей, мне всегда как-то неприятно делается на душе, – откровенно признался Диниш. – Толпа лишена личностного, индивидуального начала, ею движут тёмные инстинкты. Однако не бросать же Эртха одного в этом море человеческих бессознательных!
Гвэйнир и Диниш, обременённые свёртками, корзинками и шкатулками, разместились по правую и левую руку от Дэйни, дабы по мере возможности быть ей защитой от разных неприятностей, почти неизбежных при тесном соприкосновении с толпой. Маг и эльфийский филид, прокладывая путь среди волн человеческого моря, действовали настолько воспитанно и деликатно, насколько им позволяли обстоятельства; тем не менее вслед неслись грубые ругательства и проклятия. Наконец спутникам удалось присоединиться к Эртхелеру, который уже пробрался к ограждению, охраняемому сомкнутым рядом воинов.
Кое-как расправив смятые складки платья, Дэйни нехотя взглянула на площадку – и ахнула. Субъект мощного телосложения, а, главное, поистине исполинского роста, небрежно отводил удары нескольких вооружённых до зубов воинов обычной человеческой комплекции; когда же ему надоело это занятие, меч, которым он отбивался от противников, словно превратился в чёрный вихрь – и через несколько минут враги великана лежали на песке, кто просто оглушённый, а кто-то, возможно, и с достаточно серьёзными телесными повреждениями. По крайней мере, песок возле некоторых поверженных воинов покраснел от крови.
Напротив того места, где стояли Эртхелер и его спутники, за чертой ристалища находилось небольшое возвышение под балдахином; в кресле сидела дама, в которой старший сын Фьонна, едва взглянув на неё, узнал вчерашнюю незнакомку. Когда великан поверг наземь всех своих противников, она испуганно вскрикнула и, побледнев, закрыла лицо руками. Толпа зашумела – непонятно только, что выражал этот шум: одобрение победителю или же сочувствие к побеждённым.
Воин-исполин с минуту спокойно стоял на месте, вероятно, наслаждаясь произведённым эффектом, потом зычным голосом возгласил:
– Ты видишь, госпожа Нирталла, властительница Льорк-Дарре? Никто из воинов, рождённым знатными дамами или простолюдинками, не в силах победить меня! Ныне истекает срок, который я дал тебе, чтобы ты выставила против меня своего воина! Станешь ли ты моей женой добровольно, или же предпочтёшь, чтобы я и моя дружина сначала разорили твои владения, а ты досталась мне по праву победителя?
– День ещё не кончился, Ферхнэ, – дрожащим голосом возразила Нирталла.
– Ты надеешься, что ещё какой-нибудь романтический глупец рискнет своей шкурой и жизнью? – расхохотался исполин. – Что ж, твоё право! – и он громко выкрикнул, обводя толпу презрительным взором. – Есть ли ещё кто-нибудь, кто готов сразиться со мной за эту женщину, владетельницу Льорк-Дарре?
Дэйни предупредила возглас брата, зажав ему рот рукой. Диниш и Гвэйнир, насколько им позволяли многочисленные свёртки и корзины, постарались удержать его.
– Нас тут никто не знает, так что ни к чему геройствовать, брат, – шепнул Гвэйн, проявив вообще-то несвойственное ему благоразумие. – Мы же не знаем всей подоплёки…
Эртхелу удалось высвободить свои руки из клещевого захвата братьев, единокровного и названого, а также отстранить ладошку сестры, тщившейся помешать ему брякнуть лишнее.
– Допускаю, что здесь нас не знают: тем больше оснований заявить о себе, – без колебаний отозвался он; однако помимо воли в уме Эртхела промелькнула мысль, что девушка, накануне назначившая ему встречу у Персиковой башни и, возможно, рассчитывавшая на его заступничество, почему-то не предупредила его заранее о притязаниях великана.
– Да ты посмотри на этого колосса… – начала Дэйни, но её прервал Диниш.
– …На глиняных ступнях, – хладнокровно закончил фразу эльфийский филид и с несокрушимой уверенностью добавил. – Насчёт этого не тревожься, Дэйни: в бою твой брат не узнает поражения.
Тем не менее в тоне эльфа прозвучали странно мрачноватые нотки.
– Дин! – Дэйни умоляюще взглянула на эльфа. – Дин, останови его, ну пожалуйста! Дин, скажи ты ему, ради Создателя…
А Ферхнэ, расхаживая по ристалищу, между тем сыпал оскорбительными словечками и целыми фразами, понося трусов и слабаков.
– Так никто больше не выйдет против меня, а?! – ехидно осведомился он. – Я б ещё потешился, хотя б до обеда, если уж не до захода солнца!
– Я выйду против тебя, – отчётливо прозвучал чей-то голос из толпы.
Когда Эртхелер, старший сын магистра Фьонна, вышел на ристалище, Нирталла, узнав его, слабо улыбнулась. Народ зашумел, видя явное несоответствие весовых категорий воинов: грузный, массивный Ферхнэ, похожий на глыбу накачанных мышц, и изящный молодой человек, который, вполне вероятно, неплохо владеет оружием, но кажущийся по сравнению с исполином чем-то вроде кузнечика-переростка. Ферхнэ скептически уставился на нового противника.
– И что ж это тебя подтолкнуло на такой необдуманный, опасный шаг, храбрец? – растягивая слова, с удивлением произнёс великан. – Неужели красота этой девицы? – он небрежно махнул рукой в стороны съёжившейся в кресле властительницы Льорк-Дарре. – Или, может, её владения? Скажу тебе начистоту: владения её – тьфу! Может, конечно, здешние тряпки, побрякушки и десерты славятся, да только налоги тут собираются из рук вон плохо. Озорной тут народец, хитрый! Находят лазейки, только чтоб в казну ничего не платить! Мне-то островок этот ещё её покойный папаша проиграл, да только потом заартачился, дескать, это была шутка и всё такое… Я на соседнем острове живу, на Ранхоррене: а расширения жизненного пространства, на мой взгляд, можно не только военным путём добиться. Ты не думай, что сама по себе эта красотка – такое уж ценное приобретение в личном плане…
Эртхелер вспыхнул. Великан Ферхнэ, вероятно, прежде не сталкивался с магами, в особенности с разгневанными. Старший сын Фьонна хотел победить исполина в честном поединке; но охватившая волшебника ярость на миг заслонила это благородное намерение. Эртх машинально сплёл короткое заклинание – и его противник, не успев понять, что произошло, был поднят вверх магической волной, а затем брошен с высоты двухэтажного дома неподалёку от возвышения, на котором сидела Нирталла.
Всё это произошло в течение двух минут, однако времени оказалось достаточно, чтобы Эртхел пришёл в себя. Сообразив, что он поступил вопреки всем традициям честных поединков, в которых не подобает применять магию, разве только в бою с другим волшебником, старший сын Фьонна смертельно побледнел. Однако великан, хоть слегка ушибся, всё же не переломал костей и тем более не свернул шею, на что в какое-то мгновение втайне надеялась властительница Льорк-Дарре.
Глядя, как поднявшийся на ноги исполин, вытащив меч, приближается к её брату, Дэйни инстинктивно ухватилась за руку Диниша. Эльфийский филид, чувствуя, что девушка едва держится на ногах от тревоги за брата, поддержал внучку Льювина, полуобняв её за плечи – надо сказать, Диниш сделал это весьма охотно. Гвэйнир напряжённо следил за поединком брата с великаном: несмотря на то, что в поисках Сияющего Копья сыновья Фьонна в определённом смысле являлись конкурентами, Ворон искренне желал, чтобы брат поскорей победил этого верзилу. Как и Дэйни, Гвэйну было крайне досадно, что старший брат, чью добродетель Ворон признавал, но которому не пытался подражать, полагая, что это тщетная трата времени и сил, так неожиданно и нелепо запутался в сетях какой-то смазливенькой девчонки, да ещё полез из-за неё сражаться, толком не зная, стоит ли того потенциальная награда.
Однако вполне естественная тревога брата и сестры оказалась напрасной: как и предсказывал эльфийский филид, Эртхелер вышел победителем из этого поединка.
– Жить хочешь? – с подчёркнутой сумрачностью поинтересовался старший сын Фьонна, уперев остриё меча в грудь распростёртого на песке противника.
Получив утвердительный ответ, свидетельствующий о том, что доблестный Ферхнэ отнюдь не лишён здравого смысла, нередко отсутствующего у тех, кто тренирует мышцы, с непростительным пренебрежением относясь к мозгам, признанный образец рыцарских добродетелей продолжал:
– Тогда дай слово исполнить то, что я тебе скажу.
– Надеюсь, ничего… э-э, бесчестного или противоестественного?.. – промямлил великан.
– А вот это уже смахивается на оскорбление, – мрачно процедил победитель. – Ты что же, хочешь ещё помахать мечом, или сразу снести твою голову, в которой, по-видимому, отсутствуют элементарные представления о благовоспитанности, этикете и такте?
Несмотря на это угрожающее изречение, Эртхелер отвёл свою руку с оружием – маг с безошибочностью опытного психолога уловил готовность противника к принятию любых условий мира.
– Клянись на мече, – строгим тоном потребовал волшебник.
Ферхнэ покорно опустился на одно колено, словно посвящаемый в рыцари или вассал, присягающий сюзерену и, положив обе ладони на рукоять своего меча, воткнутого в землю, прочувствованным голосом изрёк:
– Клянусь!
– Отлично, – проронил Эртх, придирчивым оком глядя на побеждённого великана. – Ты тотчас сядешь на свою ладью и…
– Вернусь домой! – радостно подхватил Ферхнэ.
– А вот и нет, – с сарказмом возразил маг. – Ты отправишься в Эскелан. Там ты разыщешь лорда Ульва, который скоро станет королём этого прекрасного государства, присягнёшь ему на верность и будешь служить ему до конца дней своих. Всё ясно?
Великан усиленно закивал, глядя на носки сапог своего победителя.
– Да, на всякий случай, – добавил Эртхелер, коснувшись рукой меча Ферхнэ, – чтобы у тебя, сохрани тебя Создатель, не возникло искушения нарушить клятву… Помни: тогда нигде в Мире не найдёшь ты пристанища, и твой собственный меч отнимет у тебя жизнь!
Великан с кислым выражением лица поднялся на ноги и побрёл в сторону пристани. Эртхелер и его спутники, а также часть зевак, из числа тех, кому нечего делать или же кто цепляется за любой предлог, лишь бы отлынить от работы, последовали за ним. В некотором отдалении шла и владетельница Льорк-Дарре в сопровождении своей няни и двух телохранителей.
Когда великан погрузился на свою ладью и отчалил от берегов острова, взяв курс на Эскелан, Дэйни с выразительной гримаской напомнила старшему брату:
– Нам бы тоже не помешало продолжить наш квест. Да и Мэт, бедняга, наверное, совсем соскучился торчать в одиночестве.
Она подумала и про Ульва. Дэйни думала о нём с каждым днём всё чаще; хотя ей, что было вполне естественно для членов клана Льювина, нравилось путешествовать в поисках приключений, она начинала по-настоящему тосковать о своём возлюбленном.
Эртхел догадывался о её мыслях. Невесело улыбнувшись уголками губ, он проронил:
– Я помню, – и направился к Нирталле, которая стояла поодаль.
При его приближении она шагнула ему навстречу; с минуту они стояли молча, просто глядя друг на друга. Потом Эртхелер взял девушку за руку – несколько неуверенно, ибо в любовных делах лучший рыцарь Мон-Эльвейга не имел практического опыта, как бы в противовес своим магическим и воинским талантам и достижениям.
– Теперь всё, чем я владею, принадлежит тебе… и я сама тоже, – чуть слышно произнесла Нирталла, потупившись.
– Ты будешь ждать меня? – спросил он.
– Да!
Эртхелер попытался улыбнуться, но мысль о том, что прямо сейчас его ожидает разлука с девушкой, встреча с которой казалась ему чудесным, сказочным событием, напрочь стёрла улыбку с его благородного лица.
– Возможно, ждать придётся довольно долго, – грустным тоном сообщил он, в то же время пристально наблюдая за реакцией собеседницы.
– Я буду ждать тебя столько, сколько нужно! – порывисто возразила она. – Год, два, всю жизнь! Но всё-таки лучше возвращайся поскорее, хорошо? – жалобно прибавила девушка.
– Ждать всю жизнь – это, пожалуй, чересчур, – высказался Эртхел, который не окончательно растерял природную рассудительность под влиянием внезапно вспыхнувшей страсти. – Жди год и один день – это традиционный период разлуки в большинстве нормальных сказаний. А если я, паче чаяния, не вернусь в течение этого времени – тогда ты свободна от обещания, которое сегодня дала мне.
В знак помолвки они, как водится, тут же обменялись кольцами. Услышав позади выразительное покашливание Гвэйнира, Эртхелер понял, что его спутники, из которых сколько-нибудь значительными запасами терпения не отличается ни один, ненавязчиво подают ему знак к отбытию.
– Прости, но сейчас мне придётся покинуть тебя, – извиняющимся тоном проговорил он, обращаясь к Нирталле. – До встречи, моя любовь!
– Постой! – окликнула его властительница Льорк-Дарре, видя, что он быстро удаляется. – Постой, скажи: как твоё имя?
Эртхелер оглянулся на ходу.
– Когда я вновь брошу якорь у этих берегов, ты узнаешь моё имя! – крикнул он в ответ.
Нирталла всхлипнула: подошедшая к ней няня повела её назад, к Персиковой башне. На ходу госпожа Льорк-Дарре несколько раз оглядывалась, замедляя шаг.
Спутники Эртха многозначительно молчали. Дэйни подобрала с земли сухую ветку осины, а потом сорвала веточку с берёзы. Выбрав место в стороне, но такое, чтобы оно было хорошо видно с моря, молодая волшебница воткнула в землю обе ветки и произнесла следующие слова:
Горечь сухая,
горечь осины!
Станешь живою,
коль ложь расцветёт здесь.
Бьярка, берёза,
любовь и забота,
расти и красуйся,
коль верность живёт здесь!
Потом Дэйни посмотрела в глаза старшему брату и сказала:
– Когда ты причалишь к этому берегу снова, Эртх, не спеши покидать ладью – сначала посмотри, какое дерево тут вырастет. Оно без слов скажет тебе всю правду.
Лучший рыцарь Мон-Эльвейга ничего не ответил сестре, лишь слегка кивнул, вперив задумчиво-мечтательный взор в бескрайнюю морскую даль.
* * * * *
Гвэйнир, подперев голову обеими руками, сидел за столом в каюте «Фианы», временно переименованной в «Вюрд», и сосредоточенно смотрел перед собой. Со стороны могло показаться, что волшебник пристально рассматривает прихотливые переплетения резных травинок, украшающих переборки; однако на самом деле Ворон размышлял, будучи охвачен небезосновательными сомнениями.
Нет, этот квест явно разворачивается как-то неправильно. Ведь известно, что герои, странствующие в поисках приключений и чудесных предметов, непременно сталкиваются с чудовищами и злодеями, которых они доблестно побеждают: а с тех пор, как дети магистра Фьонна и эльфийский филид покинули владения Архимага Льювина, они не повстречались ни с одним сколько-нибудь колоритным монстром или негодяем, если не считать верзилу Ферхнэ, потерпевшего поражение в поединке с Эртхелером. Но Ферхнэ едва ли следовало причислять к закоренелым злодеям – скорей к неотёсанным, необразованным варварам, которые привыкли мыслить лишь исходя из категорий силы и военного захвата. Будь великан абсолютно безнадёжен в смысле личностного роста и духовного перерождения, Эртх не проявил бы к нему снисходительной гуманности, за которую младший брат частенько втайне порицал старшего.
Итак, ни подвигов, ни ярких событий, ни новых знакомств – вот уже пять дней пассажиры волшебной ладьи не видели даже малого клочка суши, лицезрея лишь бескрайнюю ширь океана. Гвэйнир, хотя и не был из числа тех, кто готов слепо преклоняться перед авторитетами, всё же привык считать эльфийского филида чем-то вроде ходячей энциклопедии, которая при правильном подходе способна дать ответ практически на любой вопрос…
– Дин, ты уверен, что мы плывём верным курсом? – не выдержав обуревающих его противоречий, раздражённо поинтересовался Гвэйн.
Эльф, уютно устроившийся в глубоком кресле, нехотя поднял взор от книги, раскрытой на странице с затейливыми миниатюрами, и неторопливо ответил:
– Для начала, дружище, скажи мне точный адрес, куда мы направляемся, и тогда я дам тебе ответ, – тут в его руке появился глобус, мягко мерцающий переливами сапфирового, изумрудного и золотистого оттенков.
– Дин! Не нервируй меня, – рявкнул Ворон, рывком вскочил с места и принялся расхаживать взад и вперёд по каюте.
Дэйни, которая тоже читала, с ногами забравшись в угол большого дивана, Эртхелер, который рисовал пером портрет сестры, и дремлющий на диванной спинке Мэттон – все они оторвались от своих занятий и воззрились на Гвэйнира, мечущегося по каюте, словно хищник, запертый в клетке.
– Ты отлично знаешь, куда мы направляемся, – всё больше раздражаясь, продолжал Гвэйн. – Вернее, ты знаешь, что мы ищем, – поправил он сам себя, – а вот насчёт пункта назначения… Чем дальше мы плывём, тем сильнее мне кажется, что ты не знаешь, где он находится.
– Но я никогда и не заявлял, что знаю, – не моргнув глазом, спокойно отозвался эльфийский филид. – Однако я исхожу из преданий, в которых говорится, что четыре сокровища были привезены героями, прибывшими со стороны заката, то есть с запада. Мир, как известно из курса географии, имеет форму шара; значит, если всё время плыть на запад, можно достичь Блаженной Земли, из которой некогда явились предки магов, эльфов и культурных героев…
– Нет, вы посмотрите на этого премудрого географа! – взорвался Гвэйнир. – Эртх, братец, ты слышишь?! Дин, похоже, решил стать великим первопроходцем, найти утраченный морской путь в легендарную Страну Тир-на-Ног ! И какого же орка, объясни ты мне, о великий первооткрыватель мифических земель, надо нам в эту Блаженную Страну, даже если четыре великих сокровища и впрямь были вывезены именно оттуда в эпоху давно миновавшего безвременья, а? Теперь-то там всё равно нет искомого предмета!
– Там мы могли бы расспросить мудрецов о Сияющем Копье и о том, где следует его искать, – со снисходительным терпением, словно обращаясь к несмышлёному младенцу, пояснил Диниш, краем глаза рассматривая рисунок в книге.
– Расспросить?! Может, ещё устроить конференцию по обмену опытом, провести «круглый стол» по вопросам распространения современных магических достижений?! Дин, перестань нас дурачить! Теперь я понял твой замысел, Диниш Коварный! Или ты полагал, никто и не догадывается, что ты давным-давно влюблён в Дэйни?! Ты с самого начала задумал увезти её и навеки остаться с ней на Блаженных Островах!
Диниш слегка вздрогнул, однако выражение его лица не изменилось.
– Что же ты молчишь? – не унимался Ворон.
– Ты знаешь, Гвэйн, что на клевету отвечает мой меч, а не я, – отозвался эльф, однако в тоне его прозвучала скорее грусть, чем соответствующая подобной высокопарной фразе горделивая угроза; Дэйни же послышалось и некоторое сомнение, не свойственное Динишу в принципе. – Но сейчас момент для подобной беседы явно не слишком удачный, ты не находишь, братец?
Гвэйн, несомненно, собирался разразиться новой гневной тирадой, но в этот миг пол у него под ногами заколебался, превратившись из горизонтальной поверхности в наклонную, с креном вправо. Ворон выругался, не стесняясь присутствием сестры. Буря началась слишком уж внезапно: но, может, они очутились в районе Туманных морей, которые, по преданиям эльфов, окружают Блаженную Землю и где аномальные явления – норма?..
Размышлять было некогда. Хотя в обычное время волшебная ладья могла долгое время самостоятельно идти заданным курсом, в непогоду требовалось особым образом управлять ею, оперативно реагируя на смену обстановки. Эртхелер и Гвэйнир, словно по команде, разом выметнулись из каюты на палубу. Дверь ещё не успела захлопнуться за ними, как шальная волна, скользнув через борт, плеснулась в помещение. Дэйни взвизгнула и плотнее забилась в угол дивана. Диниш, вскочив с места, торопливо прикрыл дверь; потом он, словно в раздумье, медленно опустился на диван поодаль от девушки.
– А ведь твой брат, хоть и ошибается, всё же не совсем неправ, Дэйни, – негромко проронил эльф.
– Дин, неужели ты действительно всё это подстроил… – с ужасом начала девушка.
Ладью накренило вправо, причём произошло это стремительней, чем в предыдущий раз; Дэйни, не успев уцепиться за подлокотник, проехалась на своём седалище до середины дивана, где её притормозил Диниш.
– Да нет, не всё так страшно, – усмехнулся он. – Хоть меня недаром прозвали Коварным, я честно хотел помочь твоим братьям отыскать Сияющее Копьё, хоть точно и не знаю, где оно хранится в настоящее время. А это направление я выбрал, исходя из одного предания, достаточно путаного и своеобразного. Но… Дедушка, наверное, говорил тебе: если о чём-то сильно мечтать, оно может сбыться. А я… Я мечтал о том, как мы с тобой рука об руку могли бы войти в Сад Грёз, волшебный сад Блаженной Страны, и… – он запнулся.
Дрозд Мэттон безмятежно спал, уцепившись коготками за обивку диванной спинки, или же делал вид, что спит. Эльф словно невзначай накрыл ладонями босые ступни девушки. Перед мысленным взором Дэйни мелькнуло воспоминание: она и Диниш, обнявшись, целуются возле старого раскидистого дуба… И что за фантазия взбрела ей в голову? Тогда, в день зимнего солнцестояния, внучка Архимага Льювина впервые всерьёз задумалась о том, что она не умеет целоваться. А может, и умеет – но как это узнаешь, не проверив?.. Прапраправнук эльфийских правителей, с которым она вместе выросла, всегда был ей симпатичен; девушка отлично знала, что и она ему небезразлична. Привычка к искренности заставила Дэйни презреть извилистые обходные пути, которыми девушки обычно движутся к любовному признанию своих кавалеров. Внучка Льювина непосредственно заявила тогда:
– Дин, ты хотел бы меня поцеловать?..
…Но это осталось в прошлом. Два-три невинных юношеских поцелуя – ну и что?.. Однако Дэйни, вспомнив об этом, ощутила лёгкое смущение; а руки Диниша между тем медленно и нежно гладили её ступни…
– Дин, перестань! – девушка решительным жестом отвела его руки. – Боюсь, морской воздух оказывает на тебя действие сродни крепкому вину! То-то я удивлялась, что это вдруг Эртх так скоропалительно влюбился в ту девчонку в Льорк-Дарре! А ты вообще всегда исключительно гордился своей выдержкой и философским взглядом на вещи, так чего ж это тебя вдруг проняло?! И не забывай, Дин: я дала слово другому и не собираюсь нарушать своё обещание.
– Прости меня, Дэйни, но вот поэтому-то мне не особенно весело думать о возвращении домой: мне будет казаться, что это я, я сам везу тебя к нему, к твоему королю-арфисту! – с кислым выражением лица отозвался эльфийский филид.
Занимательная беседа была прервана на этом душещипательном месте. Дверь распахнулась, и потоки морской воды снова ринулись в каюту. На пороге стоял Эртхелер, промокший до нитки; за его спиной маячил силуэт Гвэйнира.
– Дин! – окликнул филида старший из сыновей Фьонна. – Нам срочно нужна твоя помощь! Это какая-то ненормальная буря, результат чьей-то магии! Нужно объединить наши силы, чтобы противостоять ей!
– Конечно, Дин, нам вполне понятно твоё желание примерить на себя роль Друстана , везущего прекрасную Эссилт в жёны королю Марху, – ехидно ввернул Ворон, отводя со лба слипшиеся от морской воды пряди волос, – но для начала надо спасти эту судьбоносную посудину от потопления, а заодно и всех нас!
Тут уж и Дэйни поспешила присоединиться к братьям; Диниш бросился следом за ней. Мэттон, устрашённый перспективой кораблекрушения и гибели в волнах, счёл, что в любом случае лучше всего разделить участь друзей, а для этого следует находиться поближе к ним. С этой целью он накрепко уцепился за одежду Диниша, не желая в одиночестве оставаться в каюте, где вода перекатывалась лишь по полу, предпочитая очутиться там, где она в любой момент может обрушиться с любой стороны.
* * * * *
Ульв вяло перелистывал страницы гигантского фолианта по политэкономии, который подсунул ему Льювин, настоятельно рекомендовав ознакомиться хотя бы с основополагающими понятиями. Некоронованный государь Эскелана ощущал почти ту же муторную тоску, что в бытность свою помощником купца, когда приходилось в конце года подводить итоги прихода и расхода. Боже милостивый, неужели правителю необходимо знать все эти термины и мудрёные определения?! Ульв совершенно иначе представлял себе минимум необходимых государю навыков и знаний. Король, разумеется, должен знать латынь, геральдику и генеалогию самых знатных родов государства, тонкости придворного этикета, соколиной и псовой охоты, уметь танцевать и любезно беседовать с дамами, но главное – быть храбрым и честным рыцарем. При этой мысли принц-менестрель заметно приуныл. Не то что бы он сомневался в своей доблести или порядочности; однако он, хоть и являлся человеком благородного происхождения, не был посвящён в рыцари. Как он раньше не подумал об этом?..
Из противоположного угла старинного зала донёсся смех – это Льювин, который читал какой-то развлекательный рыцарский роман, дал волю своему веселью.
– Ну и умора! – с книгой в руке волшебник быстрыми шагами подошёл к письменному столу, за которым сидел понурившийся Ульв; рассохшийся паркет негодующе поскрипывал под каблуками мага, пока он шёл. – Вот что значит талант – даже такое малопривлекательное, в общем-то, и абсолютно негуманное явление, как поединок, можно описать с юмором, да так, что правдоподобность описания при этом не пострадает!
Тут волшебник наконец обратил внимание на мрачное, расстроенное выражение лица своего подопечного.
– Ульв, что с тобой? – деликатно осведомился Льювин. – У тебя такой вид, словно тебя только что тюкнули по куполу здоровенным томом или же наплевали тебе в душу. Только не выдумывай! – проникновенным тоном добавил волшебник. – Говори прямо, как есть – так мы быстрей придумаем, что с этим безобразием делать.
– Я не посвящён в рыцари, – глухим голосом, словно речь шла по меньшей мере о кончине близкого родича, сообщил Ульв.
– И это всё? – спокойно уточнил маг, выждав минуту и уверившись, что собеседник более ничего не желает добавить к сказанному.
– А разве это пустяк? – бывшего менестреля вывело из себя пренебрежение мага к столь значимому вопросу. – Или ты полагаешь, что для короля куда важнее прослушать полный курс политэкономии, социологии, психологии и тому подобных лженаук?
– Ты прямо читаешь мои мысли, мальчик, – язвительно отозвался Льювин. – Однако если под словом «прослушать» ты имел в виду «пропустить мимо ушей», моя идея оказывается в корне искажённой. И о каком посвящении ты говоришь? Вы с Гвэйном, если только я ничего не путаю, доблестно сражались на полях Эскелана, иными словами, ты прошёл через то, что называют «боевым крещением», а специалистом как раз и становишься, выдержав определённые испытания. Согласись, это формализм – придавать чрезмерное значение ритуалу, который лишь подтверждает твои достижения и решимость следовать по избранному пути, но никоим образом не является вратами доблести, мудрости и прочего, – но он тут же спохватился и авторитетно присовокупил. – Хотя для будущего правителя приверженность традиции в чём-то даже похвальна – главное, не переборщить, чтобы не превратиться в закостенелого ортодокса. А чтобы ты выкинул из головы дурацкие раздумья на тему, что королю необходимо пройти через ритуал посвящения в члены военного сословия, я могу хоть сейчас осуществить необходимый для этого набор действий.
Льювин, будучи ещё магистром Ордена Мон-Эльвейг, действительно посвятил немало неофитов; однако следует заметить, что тогда речь шла об организации, членами которой становились исключительно волшебники, да и ритуал посвящения почти целиком являлся плодом фантазии находчивого мага. Что же касается посвящения в обычные рыцари (практикуемого в Срединном Мире), то Льювин, несмотря на обширный жизненный опыт, ни разу не наблюдал этот обряд в реальности. Представления Архимага о том, как происходит сие действо, ограничивалось сведениями, почерпнутыми из художественной литературы: однако для Льювина информационные пробелы никогда не представлялись непреодолимой преградой к чему бы то ни было.
– О, пожалуйста, – взмолился Ульв, который вдобавок надеялся хоть на сегодня увильнуть от дальнейшего изучения законов спроса и предложения.
Льювину не пришлось долго рыться в памяти в поисках мыслеобразов, касающихся посвящения в рыцари – всего несколько страниц назад ему как раз попалось описание подобного обряда. Правда, оно было довольно кратким и схематичным; но недостающие элементы быстренько дорисовало живое воображение мага. Прежде чем приступить к совершению ритуала, воспринимаемого волшебником как забавное действо, Льювин набросил на плечи свою парадную мантию, до того в забвении висевшую на высокой резной спинке дубового кресла, тщательно расправил складки сего эффектного белого балахона и постарался придать своему лицу выражение величайшей торжественности и благоговейной сосредоточенности. Сначала это не очень получалось – губы Архимага так и норовили расплыться в улыбке от распиравшего его смеха; но вскоре Льювин, собрав всю свою выдержку, успешно справился со своевольными лицевыми мышцами, заставив их замереть в нужных позициях. Осмотревшись по сторонам, волшебник критически хмыкнул, но тотчас вернул лицу созерцательно-вдохновенное выражение и встал в центре зала.
– Дай меч, – потребовал Архимаг, когда его подопечный, согласно ритуалу, преклонил колено. – Диалог о целях и задачах рыцарства мы, с твоего разрешения, пропустим – тут, по-моему, всё и так ясно.
Ульв, благоговейно держа свой меч кончиками пальцев, словно он был докрасна раскалён, протянул его волшебнику. Критически осмотрев оружие, Льювин взялся за рукоять, отступил на шаг назад и, легонько ударив мечом плашмя по плечу молодого человека, прочувствованным тоном возгласил:
– Встань, сэр Ульв… – тут волшебник запнулся, размышляя, как изящнее выразить идею относительно подобающих рыцарю доблести и честности.
Рассеянный взор мага упёрся в небольшой шкаф в углу зала. За стеклянной дверцей поблёскивали какие-то металлические предметы. Льювин, кощунственно прервав обряд посвящения, подошёл поближе к шкафу и прочёл пояснение на клочке пергамента, лежащего возле одного из гладких золотых головных обручей: «Талейтх Уннрига, сына Кадраэра». Архимаг, хотя и знал немало легенд, что-то не припоминал, кто такой был этот Уннриг; но, во всяком случае, ясно, что он отнюдь не был трусом. Волшебник решительно распахнул дверцу шкафа, извлёк золотой обод древнего героя и водрузил его на голову всё ещё коленопреклонённого Ульва, терпеливо ожидающего некоего завершающего аккорда, если использовать музыкальную терминологию.
– …И с честью и славой носи эту битвенную диадему, – подытожил Льювин, втайне довольный тем, что в его исполнении посвящение в рыцари не стало бездумным копированием чужого опыта.
Затем маг передал новоиспечённому рыцарю его меч. Ульв прижался губами к холодному клинку и, слегка смутившись под ироничным взглядом волшебника, торопливо сунул меч в ножны.
– Кажется, примерно так всё это должно выглядеть, – вполголоса произнёс маг, словно рассуждая сам с собой, и обратился к жениху своей внучки. – Только не думай, пожалуйста, что это я сделал тебя рыцарем – по-моему, именно такое заблуждение господствует в Срединном Мире. Ты уже являлся им какое-то время, а ритуал… – Льювин на миг задумался, подыскивая подходящее сравнение. – Ритуал венчает здание духа, но не как крыша, а как знамя с гербом владельца – главную башню замка… Что там за шум?
Снаружи явственно доносились грубые окрики, насыщенные ненормативной лексикой. Льювин поморщился.
– Что за неотёсанные субъекты составляют хеордвэрд Гвэйна! – пробормотал он и, выглянув из окна, грозно окликнул стражей дворца. – Что за непристойные вопли доносятся до нашего слуха?!
Стражи, которым была доверена охрана главного входа, как по команде разом ответили, указывая на индивидуума исполинского роста:
– Вот этот верзила, ваше волшебничество…
– Мне велели отыскать лорда Ульва и верно ему служить, – повернув к магу физиономию, багровую от ожесточённых препирательств со стражами, заявил великан.
– Кто велел? – строго вопросил Льювин, с придирчивостью опытного кадроведа и чародея всматриваясь в черты незнакомца.
Великан в раздумье потёр переносицу здоровенным кулачищей, которым, по мнению мага, можно без труда протаранить ворота среднестатистической провинциальной крепости.
– Молодой воин, который не назвал своего имени, – угрюмо обронил великан. – А меня зовут Ферхнэ, сын Ферхтрайта, с острова Ранхоррен.
– Та-ак, – скептически протянул Льювин, который уже догадался, кто именно направил великана ко двору будущего короля. – А как же выглядел тот доблестный воин, который тебя победил, о достославный Ферхнэ, сын Ферхтрайта?
– Роста он небольшого, – подумав, ответил великан. – То есть, я хотел сказать, наверное, примерно как ваша светлость, – поспешно добавил он. – Светловолосый, в белом плаще и серебристой тунике. Глаза у него ярко-зелёные: примерно такого цвета, как у рассерженного кота… Да, ещё вместе с ним были красивая девушка, воин в чёрном и ещё один – определённо из Перворождённых.
– Всё совпадает, спасибо, – одобрительно кивнул волшебник и обратился к стражам. – Пропустите лорда Ферхнэ, герои – его послал сюда мой внук Эртхелер.
Минут через пять Ферхнэ, преклонив колено перед Ульвом, как недавно сам принц-менестрель – перед Архимагом, монотонно бубнил слова вассальной присяги: «…верно служить мечом и советом, не щадя своей жизни…» и тому подобное.
Льювин, сидя за своим письменным столом, откровенно скучал во время этой церемонии. Магу достаточно было взглянуть на Ферхнэ, чтобы составить о нём верное мнение. Нет, советом этот верзила вряд ли будет реально полезен, решил Льювин. Хотя, пожалуй, и впрямь готов не щадить своей жизни, защищая своего сюзерена. Сам Льювин никогда не мог даже представить себя в роли чьего бы то ни было вассала, разве что самого Создателя, да и то выходило, если уж быть честным, что Архимаг не слишком-то склонен к безоговорочному послушанию.
– Из этого парня со временем получится неплохой оруженосец, – небрежно промолвил Льювин, когда великан отправился располагаться в отведённом ему помещении. – Тем более что он при своей комплекции способен одновременно таскать несколько комплектов доспехов.
Ульв рассеянно кивнул, глядя в окно: тяжёлый вздох вырвался из его груди.
– Чего опять? – насупился Льювин.
– Дэйни, – мечтательно-грустным тоном прошептал Ульв, следя за проплывающими по небу облаками, которые было видно из окна. – Льювин, почему ты не сказал, что с ней и её братьями отправился и Диниш?
– Допустим, отправился, – философично согласился маг. – И что же из этого следует?
Ульв молчал, уронив голову на скрещённые руки.
– Вот что, мальчик, – решительно изрёк волшебник. – Чем предаваться бесплодным раздумьям, давай пройдёмся по городу. Ты бывал в Торговых рядах и на площади Дырявой Чаши? Нет? А в обсерватории Сфэйла Звездочёта? Тоже нет? Чем же ты тут занимался, пока меня не было? Валялся на кровати и пялился в потолок, то и дело вздыхая от тоски по Дэйни? Так не пойдёт, мальчик! Пойдём перекусим, а потом собирайся. Да не надевай парадных королевских одежд; мы выйдем через чёрный ход и побродим по городу инкогнито, подобно Харуну-аль-Рашиду, султану Багдада: насколько мне известно, славный городишко Багдад находится где-то в Срединном Мире. Представь, что ты всё ещё менестрель… как звали твоего патрона? Асбьёрн? Представь, что ты всё ещё входишь в его свиту, и оденься соответствующим образом. Ты торчал тут, не высовывая носа наружу, так что едва ли население успело запомнить черты своего будущего государя. Да и кому из здравомыслящих граждан придёт в голову, что король станет блуждать по городу, будто странствующий менестрель?
…Через час дверь аварийного входа, выходящего в изрядно запущенный дворцовый парк, беззвучно распахнулась, пропуская мага и принца. За плечами Ульва торчала зачехлённая арфа, которую ему пришлось взять по настоянию волшебника – как пояснил Льювин, музыкальный инструмент послужит своего рода вывеской, указывающей на профессиональную принадлежность молодого человека. Сам Льювин, который ради прогулки по городу сменил наряд своего излюбленного зелёного цвета на светло-серые штаны и куртку простого, но изящного покроя, решил в случае необходимости представляться странствующим собирателем фольклора; таскать музыкальные инструменты, необходимые менестрелю, волшебнику не хотелось.
Ульв серьёзно сомневался в том, что им удастся пройтись по городу неузнанными: уже за первым поворотом, на каменном заборе, весьма смахивающем на действующую модель крепостной стены, молодой человек увидел с полудюжину своих портретов, под которыми красовались подписи, сделанные жирными рунами: «Голосуй за наследника Эггарта», «Да здравствует Король!» и тому подобные агитационные изречения. Примечательно, что на одном плакате в перспективе был изображен Архимаг Льювин, в парадной мантии, с воздетыми в благословляющем жесте руками; портреты отнюдь не были лишены сходства с оригиналами.
Волшебник краем глаза скользнул по плакатам и скорбно вздохнул.
– Безвкусица, – услышал Ульв. – Что за скудость художественной мысли! Как прямолинейно и примитивно! Нет, агитационная работа в Мон-Эльвейге поставлена из рук вон плохо! Фьонн совсем запустил дела Ордена, он просто помешался на архитектуре и кораблестроении, да ещё на своей сумасшедшей охоте!
– Льювин, может, нам стоило загримироваться, а? – тронув мага за рукав, неуверенно предположил некоронованный государь Эскелана, которому вовсе не хотелось повторения продолжительной торжественной встречи с городскими шишками – ужасно нудное мероприятие! – или, что ещё хуже, натолкнуться на какого-нибудь одурманенного идеями либо химическими препаратами террориста, подосланного противниками, кои имеются у любого претендента на должность правителя.
– Никто нас не узнает, не переживай, – хладнокровно возразил Архимаг. – Разумеется, до тех пор, пока в этом не возникнет надобности. Так что шагай весело, улыбайся приветливо, и я уверен, что не одна смазливая девица тайком вздохнёт, пожелав, чтобы столь пригожий и обходительный кавалер спел ей песенку-другую и расцеловал в дальнем уголке сада!
Ульв покраснел. Беззаботная болтовня волшебника посредством ассоциативных связей напомнила ему о том, что Дэйни путешествует в обществе эльфийского филида, который, по мнению Ульва, весьма охотно проделал бы вещи, перечисленные Льювином, появись только у Диниша подобная возможность, а некоторые ещё более интересные, но не упомянутые магом действия – с ещё большим рвением.
Но долго размышлять на эти темы мучимому ревностью принцу не пришлось – он и волшебник миновали тихую улочку, огибающую квартал, расположенный по соседству с дворцом, и вышли на обширную торговую площадь. Здесь в несколько рядов располагались небольшие лавочки; по периметру площади были разбросаны лавки покрупнее и, вероятно, побогаче.
Шум на площади стоял такой, что заглушал не только произнесённые неподалёку слова, но и копошащие в голове мысли. Ульв и его спутник не прошли и нескольких шагов, как наперерез им кинулся молодчик в необычайном громоздком костюме, символически изображающем колбасу, и каждому сунул в руки по красочному каталогу продукции, выпускаемой неким мясоперерабатывающим комбинатом. Льювин кисло поморщился. Волшебник терпеть не мог таскать в руках ненужные предметы, и теперь он небрежно вертел в руках образчик рекламной продукции, в силу благовоспитанности не бросая его прямо на выложенную камнем мостовую. Пока Ульв и Льювин добрались до противоположного конца торгового ряда, им вручили ещё пару проспектов, посвящённых распродажам доспехов и носовых платков, а также красочный буклет с новой цирковой программой и прайс-лист услуг профессиональной гадалки. Ещё одна специалистка из этой же гильдии топталась возле павильона, торгующего кружевами и лентами. Определить возрастную категорию, к которой принадлежала эта дама, было под силу разве что волшебнику, способному рассмотреть лицо человека сквозь толстую маску румян, пудры и белил. Рассеянный взгляд Ульва скользнул по растрёпанной причёске уличной сивиллы, и она, как видно, вдохновлённая этим ненамеренным знаком внимания, с гримасой, долженствующей изображать приветливейшую улыбку, привычно забормотала, проворно подскочив к принцу и волшебнику:
– Господа пригожие, не желаете ли погадать? Или, может, желаете амулет, чтоб приворожить даму?
– Нет, спасибо, у нас такого товара своего навалом, – спокойно отозвался Льювин и насмешливо предложил. – Не желаете приобрести оптом, почтенная? А то я всё равно собираюсь перебрать в сундуках и выбросить всю эту дрянь к свиньям собачьим!
С этими словами Архимаг, которому пришла в голову мысль слегка подшутить над ворожеёй, жестом придворного кавалера взял её за руку и, развернув шершавую руку гадалки ладонью вверх, заговорил, подражая манерам уличных прорицателей:
– Ты родилась в семье почтенных родителей, красавица, да только очень ленива была и любила сладко покушать и крепко поспать. Когда тебе исполнилось пятнадцать, ты сбежала с проезжим чародеем-самоучкой, у которого и переняла парочку забавных трюков. Только он, бедолага, через пять лет утонул в болоте, и не помогла ему его, с позволения сказать, магия. А теперь у тебя дочка на выданье, которую соблазнил сосед-портной. Но этому горю легко помочь: встань завтра чуть свет и первое ведро воды, которое вытащишь из колодца, выплесни возле крыльца соседа. Тогда он женится на твоей дочери…
По ходу этого импровизированного повествования гадалка то краснела, то бледнела так, что это было заметно даже под толщей косметики. Напоследок Архимаг, довольный произведённым впечатлением, сунул в руку гадалки пару золотых монет.
– Кто ты, господин? – дрожащим голосом вопросила дама. – Откуда ты…
– А-а, пустяки, почтенная, – прервал Льювин. – Счастливо оставаться, да не забудь про ведро с водой! – и он поспешно увлёк принца подальше от ошарашенной гадалки.
– Откуда ты всё это знаешь, Льювин? – шёпотом осведомился Ульв, когда они, завернув за угол длинного ряда лавок, побрели по другому, казавшемуся точно таким же.
Волшебник молча улыбнулся.
– Ого, наконец-то мусорная урна! – радостно возгласил он и, взяв из рук Ульва стопку рекламной продукции, аккуратно приложил её к своей стопке, а затем кое-как впихнул солидную кипу бумаги в переполненную урну. – Обрати внимание, Ульв, – сказал Льювин, когда они продолжили путешествие по лабиринту оживлённой торговли. – Город в недостаточной степени оборудован ёмкостями для бытовых отходов, да и вообще очистка территории в последнее время становится серьёзной проблемой в крупных городах Эскелана. По вечерам, например, по улицам опасно ходить не только из-за высокой преступности, а ещё и потому, что из окон прямо на мостовую вываливают всякую гадость! В центре города, вблизи королевского дворца, этот мерзкий обычай в основном вышёл из употребления, но на окраинах… Впрочем, сегодня мы туда не пойдём, – обнадёжил собеседника Льювин и непринуждённо вошёл в лавку под затейливой двухъярусной вывеской.
На нижнем ярусе вывески была изображена бригада гномов, которые трудились возле наковальни: подле них на полу была свалена груда колец, серёг, браслетов и других украшений. На верхнем ярусе был изображён дракон, шею которого обвивала массивная золотая якорная цепь с золотым же якорем-кулоном; дракон любовно заглядывал в объёмистый сундучок, переполненный золотыми изделиями. Легко было догадаться, что в лавке торгуют ювелирными изделиями.
Тут волшебник застрял надолго. Блеск драгоценных металлов и переливы камней всегда занимали его, словно утоляли некий зрительный голод; но Льювин не ставил цели что-то приобрести, ибо не так часто встречалась вещь, к которой его придирчивый взор пожелал бы вернуться вновь.
– Я хочу купить подарок для Дэйни, – негромко окликнул Ульв поглощённого разглядыванием ювелирных украшений Архимага. – Посоветуй, что ей понравится?
– Вряд ли оно здесь найдётся, – скептически отозвался Льювин. – Хотя нет, подожди… – волшебник двумя пальцами осторожно приподнял золотую заколку в виде стрекозы: на крылышках из тончайшей золотой сетки поблёскивали зелёные искорки изумрудов.
Торговец, как водится, запросил тройную цену; Ульв, витающий в романтических грёзах, готов был заплатить и больше, но расчётливый Льювин остановил его.
– Имей совесть, почтенный Диркен, – строгим тоном обратился он к хозяину лавки. – Мало того, что ты ведёшь двойную бухгалтерию, нагло недоплачивая в казну налоги, так ты ещё и дерёшь с бедных менестрелей три шкуры!
Торговец, внезапно выпучил глаза, так что они только чудом не вылезли из орбит, и выдохнул:
– Лорд Архимаг?!
– Тсс! – волшебник приложил палец к губам. – Молчок, Диркен!
– Ох, лорд Архимаг, давненько же вы не бывали во Фьеррэ, – покачал головой торговец, расплываясь в приветливой улыбке. – А мы нет-нет, да и вспоминали вашу милость с тех пор как вы уехали из Башни Сервэйна и совсем перестали бывать в нашем городишке!
Золотая стрекоза, словно живая, внезапно расправила крылья, выскользнула из пальцев Ульва и неуверенно закружила над конторкой Диркена. Хозяин лавки весело хмыкнул.
– А вы всё такой же шутник, лорд Льювин, – констатировал торговец. – Дай-то Создатель, чтоб вы почаще заглядывали в наш городишко – может, тогда и жизнь тут понемногу наладилась бы! – тут Диркен понизил голос и прибавил с трагикомическим выражением, придававшим его круглой, точно полная луна, физиономии, забавный и немного трогательный вид. – Каждый день ведь вспоминаю, как вы меня тогда выручили, и думаю – где б я был, если б…
– Ах, перестань, пожалуйста, Диркен, что ворошить прошлое, – с оттенком смущения поспешно перебил Льювин. – В конце-то концов, я действовал всего лишь в соответствии с кодексом Мон-Эльвейга, да и вообще…
Стрекоза, покружив над прилавком, опустилась на руку Ульва, снова превратившись в ювелирное украшение. Растроганный какими-то воспоминаниями торговец был готов подарить Архимагу и его спутнику (относительно которого Льювин шепнул Диркену, что этот парень скоро будет официально признан королём Эскелана) любую вещицу, да что там – чуть не весь товар в лавке; волшебник чуть не силой заставил его взять причитающуюся плату, попутно пояснив, что бесплатное изъятие правителем всего, что ему нравится, есть начало тирании, кроме того, в тех случаях, когда речь идет о высокопоставленном и влиятельном лице государства, подарки полагается вручать в торжественной обстановке, а не тайно, дабы дар не смешивался со взяткой, низким и беззаконным явлением.
– Дирк по-своему неплохой человек, – пояснил Льювин, когда он и Ульв покинули ювелирную лавку и вышли по широкую улицу, ведущую на площадь Дырявой Чаши. – Конечно, он, как почти всякий частный предприниматель, чрезвычайно любит получать прибыль, но крайне неохотно расстаётся хоть с малой её толикой, зато он умеет держать язык за зубами, да и влиянием среди представителей своей гильдии пользуется немалым.
– Он вспоминал о том, как ты когда-то помог ему, – сказал Ульв.
– Да, он оказался на редкость благодарным индивидом, – кивнул волшебник. – Честное слово, я сам этому удивляюсь! Иногда это случается; но, знаешь, Ульв – никогда особенно не рассчитывай на человеческую благодарность. Она скорее исключение, чем правило. Когда ты станешь королём, твоей обязанностью будет забота о подданных; но не жди от них ни любви, ни признательности. Удовлетворение следует испытывать от сознания, что ты верен своему призванию и долгу, а не от переменчивого отношения окружающих… Впрочем, ты, я полагаю, уже слышал это.
– Я не уверен, что моё призвание – быть правителем, – тихо отозвался принц-менестрель.
Льювин иронично присвистнул. В этот момент они как раз очутились напротив знаменитого фонтана, в честь которого была названа одна из площадей Фьеррэ.
– По легенде, сочинённой намного позже, чем был построен этот фонтан, – заговорил Архимаг, заворожено любуясь звенящими струями воды, которые лились из большого кувшина в установленную наклонно широкую чашу и выливались через отверстие в её донышке, – сие сооружение символизирует ум, не способный удержать в себе ни ценные знания, ни яркие впечатления. Правда, существует и другая версия трактовки, – Льювин увлёк своего спутника в сторону от очередного распространителя рекламной продукции, – немного неприличная. Дескать, сосуд с дыркой в днище означает невесту, не сохранившую девственность до свадьбы. Но, по-моему, обе эти басни – полнейшая чепуха, – заключил волшебник.
Ульв мрачно смотрел на сооружение, облик которого, вполне благопристойный, почему-то породил в умах людей столь пикантную символическую интерпретацию.
– Ты не вполне осознаешь широту своих талантов, – безо всякого логического перехода вернулся Льювин к теме призвания. – Впрочем, мы все по мере сил постараемся содействовать тебе в твоих нелёгких трудах на благо Эскелана, особенно на первых порах.
Однако это энергичное заверение не слишком-то окрылило некоронованного государя. Волшебник, видя, что собеседник пребывает в сумбурном настроении, мудро сделал вывод, что пора подкрепить силы кубком доброго вина и ещё чем-нибудь вкусным.
В трактире, куда они зашли, было многолюдно и шумно. Пряные ароматы кухни щекотали ноздри и воображение, а нестройный гул голосов, которому вторило стучанье кружек по столам, живо напомнил Ульву его прежнее беззаботное существование. Почти так же бывало и в обеденном зале ярла Асбьёрна, когда дружинники собирались за длинными столами. «Спой что-нибудь эдакое, Ульв, дружище!» – наперебой просили они, изрядно подзаправившись элем. «Про прекрасную Исот и верного Тристрама!» – требовал один. «Нет, лучше про Королеву Иной Страны, которая полюбила пригожего юношу из смертных!» – подавал голос другой. «Спой, спой нам что-нибудь новенькое!»
– Спой нам что-нибудь, а, менестрель? Пожалуйста, дружище! – произнёс чей-то бас.
Принц-менестрель глубоко увяз в своих воспоминаниях; он машинально поглощал вино и телячью отбивную, заказанные деловитым Архимагом, но голос, прозвучавший наяву, резко вырвал Ульва из состояния мечтательного транса. Молодой человек вдруг с удивлением отметил, что они с волшебником, оказывается, не одни сидят за столом, размер которого вполне соответствует размеру створки парадной двери в королевском дворце. Напротив расположились трое мужчин, судя по начищенным кольчугам и суровым лицам – профессиональные воины. Льювин, подперев голову одной рукой и лениво потягивая вино из своего стакана, спокойно пояснил, обращаясь к Ульву:
– Уважаемый коллега, мастер Йорлин просит тебя спеть что-нибудь весёленькое.
– Я бы рад, да что-то весёлые песни на ум не идут, – со вздохом отозвался Ульв, доставая арфу из чехла.
– Брось, дружище! – Льювин подбадривающе похлопал его по плечу; потом он обратился к соседям по столу. – Мой приятель уж больно сильно тоскует по своей невесте, потому немного не в себе, вы уж его простите! Давайте-ка я первым начну, а вы подтяните!
Бравые вояки живо одобрили это предложение. Льювин запел, подыгрывая себе на арфе Ульва.
В кубке печали свои утопи,
Крепче красотку свою обними:
Долог поход, а весна – коротка,
Скоро промчится, как ночка одна…
То были слова застольной песни, слова которой Льювин сочинил ещё будучи студентом Хэйуэллского колледжа чародейства. Тема песенки была не нова – в ней восхвалялись нехитрые радости жизни; однако уже в те времена, когда Льювин был магистром Ордена Мон-Эльвейг, слова песни просочились в народ и стали необычайно популярными, особенно в среде воинов, которые, постоянно рискуя жизнью во имя интересов своих предводителей или нанимателей, острее представителей мирных профессии ощущают ценность преходящего мига бытия.
Архимаг постепенно воодушевлялся. Воины, которые и не подозревали, что слушают популярный хит в авторском исполнении, вразнобой вторили волшебнику. Остальные посетители трактира и даже хозяин заведения и его подчинённые невольно вслушивались в знакомые слова. Ульва, пребывающего в отрешённо-задумчивом состоянии, и того захватили ритм и жизнелюбие простенькой песенки.
Однако сам он исполнил печальную балладу о несчастных влюблённых, навеки связанных силой любви и магии. И здесь, в этом необычном Мире, где Ульв очутился по прихоти неведомых сил, забавляющихся перипетиями человеческой судьбы, словно ребёнок своими игрушками или, скажем, завсегдатай бегов – проделками призового иноходца, история любви и смерти доблестного Тристрама и златокудрой Исот привела слушателей в чувствительно-слезливое настроение, как это неизменно случалось и прежде. Когда Ульв добрался до последних куплетов, слушатели вовсю шмыгали носами в переизбытке сочувствия к героям баллады. Трактирные служанки вытирали покрасневшие глаза кончиками белых передников, а мужчины то и дело терли глаза кулаками, которые гораздо естественнее смотрелись бы в драке, подбивающими глаз противника.
Горе! В живых не застала тебя –
Пусть же с тобой похоронят меня;
Милый Тристрам, мой возлюбленный друг,
Не разлучит нас мой старый супруг…
Это прекрасная Исот сетует над телом любимого. Ульв испытывал странное – довольно неприятное – чувство, изливая сии стенания от лица героини баллады. Вот Дэйни, если б его самого постигла печальная участь сэра Тристрама, вряд ли последовала примеру златокудрой королевы, промелькнула непрошеная мысль. Голос менестреля предательски дрогнул на завершающих строфах, в которых повествовалось о кусте шиповника, выросшем на могиле верных любовников, и о скорби короля Марха, узнавшего о том, что причиной несчастий, обрушившихся на него, его супругу и племянника, был злополучный любовный напиток.
Часть аудитории уже ревела в голос. Воины, соседи по столу, да хозяин трактира ещё крепились, смахивая рукавами скупые мужские слёзы – в умы первых слишком вкоренилось представление о том, что плачут лишь бабы, а хозяин заведения даже в приливе жалостных чувств не забывал окончательно о прибыли и необходимости следить за порядком.
Лишь один человек улыбался – мудрой, чуть ироничной улыбкой, которую он, дабы не смущать своим цинизмом окружающих, скрывал с помощью носового платка. По интонациям Ульва Льювин легко догадывался о настроении, в котором пребывает принц-менестрель. «Бедный Гвэйн, – думал Архимаг. – Как он это выдерживал, бедняга?! Этот юноша со своей тонкой, чувствительной натурой способен поминутно впадать в депрессию, по пути захватывая в её омут окружающих… Не слишком полезная склонность, особенно для короля. Может, хоть Дэйни удастся оказать на него благотворное влияние?» – понадеялся Льювин со свойственным ему неиссякаемым оптимизмом.
Когда баллада завершилась, а порыв печали, охватившей окружающих, немного ослабел ввиду необходимости подкрепить силы новой порцией еды и питья, либо же вернуться к исполнению прямых обязанностей, Льювин расплатился с хозяином трактира и, спев на прощанье задорную песенку гномов-строителей, поспешил вывести Ульва на свежий воздух (крупных промышленных предприятий поблизости от Фьеррэ не было).
Башня Стеклянная,
Дверь оловянная –
Едем мы, едем мы
Строить шедевр!
Волшебник мурлыкал себе под нос припев, прицепившийся, словно банный лист, одновременно поднимаясь по улочке, ведущей на возвышенность, увенчанную башенками знаменитой обсерватории Сфэйла Звездочёта.
Ворота были заперты. Льювин нетерпеливо постучался три раза, прежде чем отворилось небольшое окошко, и в проёме появилась орочья физиономия с застывшим на ней недовольным выражением, до того красноречивым, что привратнику, обладателю упомянутого мордоворота, совершенно излишне было изрекать нечто вроде: «Валите отсюда».
– Привет, Умук, – дружелюбно поздоровался Льювин и осведомился, добавив своему голосу чуток строгости и власти. – Ты меня узнаёшь, приятель?
Орк за воротами поскрёб бритый затылок. Льювин и его спутник, конечно, не могли этого видеть, ибо толстенные дубовые створки ворот являлись весьма существенной преградой для наблюдений, однако Архимаг превосходно изучил повадки орков, чтобы сомневаться, какой именно фундаментальный жест последует в конкретном случае.
– Ладно, – с несвойственной ему кротостью промолвил Льювин, отчасти сочувствуя мыслительным мучениям орка. – А теперь?
Ульв, который стоял рядом с волшебником, не заметил каких-либо изменений в его облике; но морда привратника вдруг зловеще оскалилась (на самом деле Умук радостно улыбнулся), и орк выпалил:
– Мэтр Лув!
Створка ворот заскрипела на своих давно не смазываемых петлях и отодвинулась настолько, что человек изящного сложения вполне сумел бы протиснуться в образовавшуюся щель. Волшебник, впрочем, не торопился – он ждал, когда усилия орка, пытающегося побольше оттянуть заупрямившуюся створку, увенчаются хотя бы частичным успехом.
– Сто раз говорил – меня зовут Льювин, – строго поправил волшебник. – А у Ыркана, похоже, сегодня выходной?
Орк кивнул и снова обнажил клыки в жутковатой улыбке, от которой принца-менестреля невольно передёргивало.
Ульв и Архимаг поднялись на вершину башни, откуда весь Фьеррэ был виден так, как видят его птицы с высоты своих воздушных троп. Люди, снующие среди торговых павильонов, идущие по улицам города, казались отсюда крохотными букашками, копошащимися на смятом клочке пергамента. Льювин помолчал, потом сказал:
– Что ты думаешь о тех людях, которых видел сегодня? Как тебе кажется, дурные они или добрые?
И, не дожидаясь ответа, продолжал:
– В большинстве своём люди, да и другие творения Создателя, не так уж и плохи. Конечно, у всех них есть свои интересы, страстишки и грешки: но так ли много тех, кто сознательно выбирает зло, отвергая добро? А теперь представь себе толпу – толпу разъярённую, бушующую, неуправляемую. Энергия толпы – это всегда потенциальная энергия разрушения. А ведь в толпе люди разные, далеко не все отъявленные негодяи и бандиты. В чём же дело? Пожалуй, это проще объяснить на примере. Представь, Ульв, что ты играешь на арфе, а рядом шумит бурное море. Музыку ведь будет трудно расслышать за шумом, верно? Так же и в толпе: внутреннюю мелодию, которая ведёт человека, заглушает шум… Требуется мудрый руководитель, чья музыка заставит умолкнуть бессмысленный гул, дав взамен стройную и чистую мелодию…
Льювин нервно забарабанил пальцами по парапету. Архимагу уже давно не приходилось объяснять вещи, которые ему самому представлялись простыми и самоочевидными, поэтому он чувствовал себя немного не в своей тарелке. Впрочем, волшебник быстро справился с душевным дискомфортом и продолжил беседу, отчасти смахивающую на лекцию:
– А теперь давай поговорим о твоём будущем. Ты как будто сомневаешься в своих силах, и мне это, скажу прямо, не нравится. Ты слишком поглощён любовью к Дэйни, и потому сейчас не в состоянии серьёзно подумать о своём подлинном призвании.
– Я не знаю, как управлять государством, – хмуро обронил Ульв. – Я полагаю, что должен честно признаться в этом, Льювин. Я вообще мало чего знаю и умею. В сущности, я оказывался непригоден почти ко всем видам деятельности, которыми пытался заниматься…
– Знания и умения, мальчик, никому не даются с рождения, – наставительно заметил Архимаг. – Однако ты неплохо играешь на арфе, а музыка – она сродни магии, часть её. Волшебник по своему желанию может превратиться в зверя или птицу; в некоторых случаях допускается превращать других. Однако маг не превратит злобного субъекта в добродушного весельчака даже на пару минут; тебе же это удаётся. Я превосходно знаю хозяина трактира, в котором мы сегодня были. На своём веку этот человек перевидал немало такого, о чём лучше не знать вовсе; душа его зачерствела, как завалявшаяся корка хлеба, и глаза его оживляются только при виде золота. Но сегодня я видел, как он утирал слёзы, слушая твою мелодраматическую балладу, и они были искренними. Возможно, потом он ощутил стыд за свою непростительную, глупую чувствительность, – усмехнулся Льювин.
– И всё же я не вижу, что общего между арфой и страной, королём которой ты намерен меня сделать, – упрямо возразил Ульв; он явно хотел развить свою мысль, но умолк.
– Продолжай, мальчик, сделай милость, – мягко сказал Льювин. – Говори начистоту, что думаешь – в том числе и об мне и моём участии в этом деле.
– Ты… ты попросту решил примерить мантию Мерлина… – выпалил Ульв, который чувствовал досаду при мысли, что волшебник в своих замыслах уже очертил круг необходимых достижений своего протеже.
Спохватившись, что Льювин мог и не слышать о знаменитом чародее Срединного Мира, Ульв собрался дать некоторые пояснения, но собеседник остановил его ответным непосредственным заявлением:
– Немного витиевато звучит, но намёк мне понятен. Что ж, не отрицаю. Только старина Мерлин был социальным экспериментатором, который действовал, исходя лишь из собственных представлений об идеале правителя, ведь аналогичного опыта предшественников, на который мог бы опереться великий чародей, ещё не было. История его достижений и промахов – бесценный фактический материал, который…
– К чёрту! – не выдержав, брякнул потенциальный последователь легендарного короля Артура. – Объясни мне хотя бы свои туманные намёки насчёт арфы и искусства управления государством. И вообще, если ты собирался выковать образчик доблестного короля, почему в качестве подручного металлолома ты решил употребить человека мирной профессии?!
– Это ты спроси у Дэйни, почему она не влюбилась в вояку, то и дело бряцающего мечом, – ехидно отозвался волшебник. – А насчёт арфы… Простейшая аналогия, между прочим! Ты касаешься струн, и они отзываются мелодией; ты легко различишь фальшь, верно? Искусство управления подобно музыке: касайся нужных струн в нужной последовательности и вовремя реагируй на фальшь.
– Ладно, – буркнул Ульв, наитием улавливая некий смысл в образных пояснениях Архимага, но не будучи в состоянии облечь свои ощущения в слова. – Но я хотел ещё спросить… – он замялся.
– Постараюсь ответить, – ободряюще произнёс Льювин. – Только поскорее спрашивай – нам пора возвращаться во дворец, если мы хотим успеть к ужину. Знаешь, лишний переполох, суета по поводу исчезновения принца – всё это ни к чему…
– Там, где я родился, – медленно заговорил Ульв, – люди верят, что Мир сотворён Богом; в каждой деревушке есть хоть маленькая часовенка – Дом Божий. Но здесь я не видел ни одного собора или часовни.
Льювин вздохнул. Сможет ли Ульв переварить гипотезу, содержащуюся в некоторых космогонических легендах, что Эниа (одно из трёх тайных имён Мира) сотворён демиургом второго порядка, да ещё, как утверждают предания, являющимся всего лишь человеком?..
– Дом Создателя – весь Мир, который Он сотворил, – кратко изрёк волшебник.
Солнце клонилось к горизонту, и нежно-алые отблески расплескались по лазурному куполу неба; в вышине с протяжным криком чёрными штрихами кружили стрижи. Голоса птиц, словно хор певчих, возносил немудрёную, но искреннюю хвалу, и Ульв, будучи в глубине души немножко еретиком и язычником, не слишком склонным к теологическим препирательствам, живо ощутил, что по большому счёту Льювин прав…
* * * * *
– И что мы будем делать дальше, а, доблестные и славные рыцари? – с раздражением спросила Дэйни, с отвращением отжимая воду из своих длинных волос и подола платья.
Она уже в глубине души немного сожалела, что опрометчиво потащилась в этот дурацкий квест, превратившийся в некомфортное и скучное блуждание наобум по глади моря, обладающего крайне переменчивым нравом. Но дурное настроение было не только у Дэйни, а и у всей компании.
Буря закончилась так же внезапно и мгновенно, вопреки всем законам природы и логики, как и началась. Однако прежде идиотский шторм, несомненно, явившийся результатом пассов какого-то чародея, вздумавшего слегка развлечься, а может, и какого-нибудь мага-неумёхи, путающего погодные заклинания с садоводческой магией, порядком потрепал злополучную «Фиану» – «Вюрд», а потом забросил волшебную ладью, почти утратившую управляемость, к берегу какого-то островка, производящего впечатление пустынного и неприютного местечка. В довершение неприятностей судно село на мель, а морская вода, проникшая в трюм, попортила часть хранившихся там продуктов питания.
К чести отважных воинов, ни у одного из них не промелькнуло и тени нелепого предположения, что столько несчастий обрушилось на них вследствие того невинного обстоятельства, что вместе с ними на борту ладьи находится дама: Льювин крепко вкоренил в сознание своих внуков представление о том, что следует быть выше глупых суеверий, а Диниш, будучи эльфом, вообще плевать хотел на все человеческие предрассудки.
Перед тем, как выйти на берег, герои решили на всякий случай надеть кольчуги; открыв чемодан, Гвэйнир к своему неописуемому огорчению обнаружил, что на его броне появились ржавчина.
– Это всё ты, Дин, – сварливо заявил он. – Это из-за тебя я не взял кольчугу из нержавеющего, водостойкого, жаропрочного…
– …антипригарного… – ехидно вставил Мэттон.
– бронебойного сплава, – проигнорировав колкость волшебного дрозда, продолжал волшебник.
– Кто ж тебе мешал, мог бы взять свою антипригарную кольчугу вместо этого экспоната, сработанного на заре железообработки, – отпарировал эльф. – Что за ущербная привычка – вечно искать виноватого, Гвэйн! Просто нужно продуманно собирать вещи в дорогу!
Берег встретил путешественников не слишком приветливо; едва выбравшись на сушу, Дэйни оступилась на склизких камнях и, не успев даже толком испугаться, свалилась в воду. Братья и Диниш общими усилиями тотчас вытащили девушку, при этом снова вымокнув до нитки – можно было и не утруждать себя переодеванием в сухое после титанической борьбы со штормом.
– Не похоже на Блаженные Острова! – мрачно сказала Дэйни, так и не получив ответа на вопрос относительно дальнейшего плана действий. – А, Дин? Кто же тут живёт, интересно, кроме улиток и птиц?
Этот естественный вопрос вырвался из уст внучки Льювина, когда вся компания, пройдя немного вглубь острова, очутилась перед внутренней стороной массивной скалы, о которую ещё совсем недавно буря лишь чудом не размазала горемычную «Вюрд» и её отчаянных пассажиров.
В скале была вырублена невысокая – всего в два этажа – квадратная башня, к входу которой вела грубо отёсанная лестница в два пролёта без ограждений. Строение настолько отличалась от всего того, что молодым волшебникам приходилось видеть прежде, от него веяло такой древностью, что они даже слегка растерялись – словно вдруг угодили в давно канувшие в вечность времена.
Только Диниш был невозмутим. Лениво ероша пёрышки нахохлившегося Мэттона, сидящего у него на плече, эльфийский филид со своим обычным язвительным юмором отозвался:
– Можно предположить, что тут живут вампиры, которые главным деликатесом считают кровь девственниц.
– Это мы ещё посмотрим, кто тут деликатес, – вспыхнула Дэйни. – Я так проголодалась, что, пожалуй, не откажусь от жареной, варёной или печёной вампирятины…
Но тут её, несмотря на отвратительное расположение духа, внезапно осенила идея, потрясшая воображение девушки хрестоматийной простотой и фантастическим великолепием одновременно; удивительно, но, несмотря на испытываемый внучкой Льювина голод, идея эта никак не была связана с едой.
– А лучше бы тут водились единороги, – изрекла она.
– Они же несъедобные, – неуверенно возразил Гвэйнир. – Хотя вампиры вроде бы тоже не годятся на суп и отбивные?..
– Без тебя знаю! – вяло огрызнулась девушка и с грустно-мечтательным выражением продолжала развивать свою идею. – Как это мне раньше не приходило в голову? Ведь известно, что приручить единорога может только девственница. Вы только подумайте: когда я выйду замуж, я потеряю шанс приручить такого удивительного зверя, как единорог! Значит, надо использовать то время, что ещё осталось!
– Не думаю, что единороги могут жить среди скал, – с сомнением промолвил Эртхелер. – В «Самом полном бестиарии» сказано, что единорог живёт в лесу; да и дедушка то же самое говорил, когда рассказывал про единорога, с которым они с бабушкой повстречались во время одного долгого квеста.
Обсуждая все эти интересные, но не имеющие прямого отношения к цели их путешествия темы, собеседники, образовав доверительный полукруг, стояли напротив лестницы, ведущей в скальную башню. Упавшая к ногам Дэйни яблоневая ветка заставила всех вздрогнуть от неожиданности и поднять глаза. Однако герои никого не увидели, если не считать орла, сидящего на выступе парапета верхней смотровой площадки.
– Поблизости нет яблонь, – подозрительно констатировал Гвэйнир.
– Скажи лучше – вообще нет деревьев, это будет точнее, – поправил Эртхелер.
– А эта птица… – начала Дэйни.
Диниш молчал, сдерживая улыбку. Орёл легко снялся со своего места, устремившись на верхнюю площадку лестницы – и вдруг вместо него путешественники узрели высокого старца представительной наружности, с окладистой белой бородой до пояса и густой шевелюрой чуть меньшей длины, но также белой. Несмотря на столь явные признаки, указывающие на почтенный возраст, могучая фигура незнакомца наводила на мысль о незаурядной физической силе.
Одеяние таинственного старика было не менее впечатляющим. Длинный чёрный балахон с широкими рукавами, не то мантия, не то ряса, был испещрён многочисленными надписями, среди которых можно было узреть формулы тригонометрии, научные названия наиболее популярных в медицине растений, цитаты из самых знаменитых поэм и философских трактатов и так далее. В правой руке незнакомец сжимал длинную дубинку, которая в данный момент играла роль посоха.
– Наши приветствия почтенному господину, – учтиво обратился к старику Диниш. – К сожалению, не знаем твоего имени…
– Да-а? – прищурившись с видом естествоиспытателя, обнаружившего редкий образчик живого материала, вопросил колоритный старец, опершись на посох обеими руками и чуть наклонившись вперёд. – Ну-ну! На самом-то деле вы все, – он обвёл компанию пристальным, проницательным взором из-под нависших над глазами пышных белых бровей, – да-да, вы все с детства слышали моё имя, и не раз. Надеюсь, попозже вы его вспомните; а пока… Пока можете называть меня – хотя бы Суалдах, пожалуй.
Будь Ульв в составе команды, отправившейся на поиски Сияющего Копья Богов, он, конечно, узнал бы своего прежнего наставника, мастера Элина; что же до внуков Архимага Льювина, то они были озадачены заявлением старика, будто они знают его имя.
Может, утверждение таинственного чародея было в том повинно, а может, и нет – но только молодым волшебникам в его жестах и мимике, в его манере говорить, в насмешливых интонациях всё же почудилось что-то хорошо знакомое... Вот только откуда оно им знакомо, мучительно пытался вспомнить каждый. И что это за имя, которое они много раз слышали?
– Что вы там топчетесь, не понимаю, – с ноткой удивлённого раздражения продолжал старик. – Вы же вроде на подвиги отправились, как селяне отправляются в лес по грибы? Может, поднимитесь наверх, герои? Голодных монстров тут нет, да и вампиров, сколько я тут живу, не разу не видел.
Это уже был тонкий психологический ход: дескать, если вы не трусливые типы, дрожащие при виде собственной тени, вы подниметесь в башню (где неизвестно что ждёт). Сыновья Фьонна в замешательстве взглянули на сестру: когда речь шла только о них самих, им были неведомы сомнения. Но девушка в этом отношении мыслила так же, как и её братья: задорно тряхнув головой, она шагнула на первую ступеньку лестницы…
* * * * *
– Я хочу кое-что вам показать, дорогие мои… гости, – с доброжелательной усмешкой изрёк таинственный Суалдах, останавливаясь перед низенькой, потемневшей от времени дверью, грубые резные украшения и тяжёлый заржавленный засов которой были покрыты толстым слоем пыли.
Помещение, открывшееся взорам путешественников за скрипучей рассохшейся дверью, представляло собой глубокую сводчатую нишу с низким потолком, лишённую окон (ибо ниша находилась в глубине скалы). На вошедших пахнуло промозглым холодом. Светильников в нише не было, и Суалдах предусмотрительно оставил дверь полуоткрытой, так что в странном помещении установился серенький полусумрак. Напротив двери у стены ниши на высоком каменном постаменте располагалось нечто вроде длинного узкого ларя, покрытого толстым пёстрым ковром – единственный предмет обстановки, который имелся в помещении.
– Очутившись во тьме, люди склонны искать свет, который её рассеет, – глубокомысленным тоном изрёк Суалдах, поглаживая рукой свою эффектную бородищу и пристально глядя перед собой, словно изучая сложные завитушки коврового узора. – Перед тем, как выйти на битву, – продолжал он, – воин ищет оружие себе по руке: но мало кто задумывается о том свете и том оружии, которое мы носим в себе самих…
Произнося эту несколько туманную сентенцию философского характера, он резким движением отбросил ковёр. Ослепительное сияние затопило тесное помещение. Когда глаза ошеломлённых зрителей немного привыкли к яркому свету, они вновь стали различать очертания длинного ларя, который оказался изготовленным из стекла: свет исходил из недр ларя, но толком разобрать, что лежит внутри, молодым волшебникам не удавалось.
– Можно оказаться в преддверии тайны – и не иметь сил перешагнуть порог, – прежним тоном продолжал Суалдах. – А можно стремиться к подвигу, но потерпеть неудачу, не будучи достойным подняться на новую вершину. Ещё можно просто желать чего-то иного, и потому оказаться чуждым некого откровения… Подойди ближе, дева, – обратился он к Дэйни. – Коснись крышки ларца. Не бойся, она не кусается, – добавил он, видя, что девушка колеблется, а её братья и эльфийский филид напряжённо мнутся на своих местах, словно вот-вот ринутся защищать её от неведомых напастей. – Так… Что ты видишь теперь?
Подобный вопрос изумил спутников Дэйни (по крайней мере, обоих её братьев); но сама девушка нисколько не удивилась и медленно проговорила с интонацией погружённой в транс прорицательницы:
– Я вижу пламя… А внутри его – битва. Одна битва сменяет другую; рушатся башни, падают ворота, и всё объято пламенем. Пламя – в руке воина…
– Довольно, – прервал старик и отвёл руку девушки с крышки загадочного ларя. – Теперь ты, мудрец, – обратился он к эльфийскому филиду. – Что видишь ты?
– Я вижу... – Диниш сделал паузу – вероятно, чтобы подчеркнуть значение того, что он собирался сказать. – Я вижу поваленное дерево с обрубленными ветвями и железное жало, заключённые в гробницу сна.
– Иного ответа я от тебя и не ждал, – улыбнулся Суалдах. – Теперь ваша очередь, – обратился он к сыновьям Фьонна и добавил. – Пусть прежде скажет младший, а после старший, ибо старшинство в подвигах и мудрости не зависит от первородства.
– Я вижу копьё, – живо отозвался Гвэйнир, едва коснувшись стеклянного ларца. – Яркий свет исходит от острия этого копья: это волшебное оружие, это легендарное Сияющее Копьё Богов!
– Почему ты так считаешь? – поинтересовался старик.
Гвэйнир неопределённо пожал плечами.
– По-моему, это и так ясно, – пробормотал он.
– Опиши поподробнее это оружие, – попросил Суалдах.
– Древко длинное – около четырёх ярдов, наверное, – прикинув на глаз, заявил Ворон. – Изготовлено из древесины ясеня. Наконечник остро отточенный, из… – внук Льювина замялся, а потом находчиво изрёк. – Из неизвестного современной науке волшебного сплава, обладающего способностью к фосфоресцированию, – покосившись на старика, замершего в выжидательной позе и не выражающего ни одобрения, ни несогласия, Гвэйнир продолжал. – Копьё помещено в прозрачный ларец, изготовленный из стекла: дно ларца покрыто слоем семян и лепестков мака, на которых и лежит копьё.
– Всё? – уточнил Суалдах после непродолжительного молчания.
Гвэйнир ещё раз внимательно осмотрел копьё в прозрачном ящике.
– Всё, – утвердительно кивнул головой младший из сыновей Фьонна.
– А что ты скажешь? – обратился старик к Эртхелеру. – Ты видишь то же самое, что и твой брат?
– Да, – твёрдо промолвил лучший рыцарь Мон-Эльвейга. – За исключением того, что на нижней части древка проступают руны, и они складываются в слово…
– Где ты видишь руны? – недоверчиво перебил Гвэйнир.
– Помолчи! – властно остановил его старик и снова обратился к старшему сыну Фьонна. – Ты можешь прочесть слово на древке копья?
– Да, оно вполне приличное, – не удержался Эртхелер от невольной иронии. – Это имя, и вот что удивительно – его, как говорят, носил наш прадед: Льюгг.
Старик загадочно улыбнулся.
– Даже новички в искусстве магии знают, что нет ничего случайного, – многозначительно изрёк он и предложил Гвэйниру. – А теперь попробуй-ка ты взять в руки это копьё!
Разумеется, для осуществления подобного действия требовалось сначала открыть крышку прозрачного вместилища; к своей досаде, Гвэйнир запнулся на этом подготовительном этапе. Попросту говоря, наглая крышка ну никак не желала открываться; отчаявшись открыть её обычным способом, Ворон потянулся к мечу, намереваясь поддеть стальным лезвием упрямую крышку.
– Э, нет, так не годится, – остановил его старик. – Пользоваться иными орудиями, кроме собственных рук, согласно правилам запрещено.
– И кто ж установил подобные правила? – недружелюбно буркнул Ворон, который никогда не испытывал священного трепета перед разнообразными мелкими предписаниями, будучи в этом отношении достойным наследником традиций своего клана.
– Я их установил, юноша, – с достоинством отозвался Суалдах. – И вряд ли в данном случае пренебрежение правилами тебе поможет. Лучше попробуй ты открыть крышку, – это уже относилось к старшему внуку Архимага.
Эртхелер, которого уже начинала томить скука, ибо он совершенно иначе представлял себе заключительный этап квеста, целью коего является взыскание волшебного копья, открыл стеклянный ларец с первой попытки.
Извлечь легендарное оружие из копьехранилища первым снова пытался Гвэйн. Но стоило ему взяться за древко, как копьё… принялось вырываться из рук, словно превратившись в змею, хотя оно и не извивалось в руках мага. Ворон бормотнул ругательство и, в силу упрямства не желая сдаваться, изо всех сил вцепился в древко странного копья.
– Ох, проклятие, да оно ещё и жжётся, словно раскалённые уголья! – внезапно воскликнул он, непроизвольно разжав ладонь.
Бешеное копьё брякнулось на подстилку из маковых семян и затихло. Эртхелер, скептически покосившись на брата и не дожидаясь приглашения от Суалдаха, решительно опустил руку в прозрачный ларь и взялся за древко копья. Лучащийся светом наконечник копья на миг ярко вспыхнул, словно факел под порывом ветра; затем свет, который от него распространялся, стал ровным и спокойным, веселящим душу и зрение, как свет солнца в погожий денёк.
Одновременно преобразился и облик Суалдаха; теперь не седой старец стоял перед путешественниками, а их ровесник, воин в сверкающей кольчуге и шлеме, украшенном распростёртыми орлиными крыльями.
– Неужели вы всё ещё не догадываетесь, дети мои?.. – усмехнулся он в ответ на изумлённый возглас молодых волшебников. – А ведь ты, Эртхелер, только что произнёс моё имя – имя отца вашего деда. Копьё же… Копьё было моим, пока древние герои моего рода не утратили своего былого могущества. Тогда мне пришлось стать хранителем этого оружия – до тех пор, пока не явится тот, чья рука способна его удержать. Ведь этот копьё слишком рьяно рвётся в битву: потому-то и приходилось держать его в ящике с маковыми семенами и лепестками – они действуют на него успокаивающе.
– Так значит, ты и есть Льюгг, наш прадедушка? – с ноткой сомнения спросила Дэйни. – А почему ты не отдал это копьё своему сыну Льювину? Какого тролля надо было работать караульным, охраняя свою бывшую собственность и ожидая некого героя, который явится в отдалённой светлой перспективе? И почему ты перестал принимать участие в судьбе дедушки, в судьбах всех нас?! Это уже попахивает махровым эгоизмом…
– Просто очаровательно, – весело улыбаясь, промолвил великий герой древних мифов. – Если бы ты не была моей правнучкой, и повстречались мы в те давно прошедшие века, когда это копьё частенько мелькало в гуще битвы, я бы непременно влюбился в подобную особу, клянусь четырьмя великими сокровищами! Во-первых, моему сыну следовало отыскать собственную дорожку в жизни, совершая содействующие его профессиональному росту подвиги, что он и делал с превеликим успехом. А во-вторых – это я-то не помогал вашему… то есть моему, клану?! Это уже вообще нахальство! Выбрался бы ваш отец из туманов Ничто, если бы не моя помощь? Вечная тьма могла запросто схарчить его, если бы я не указал ему, как выбраться оттуда! Ты и твой братишка Ворон вообще могли не появиться на свет – и у тебя ещё хватает наглости заявлять, что я не принимаю участия в ваших судьбах?!
Дэйни смутилась.
– Но я же не знала этого, – пролепетала она, поёживаясь не столько от чувства вины или страха, сколько от холода. – Папа не рассказывал…
– Да я не сержусь, – удивительный прадедушка миролюбиво похлопал девушку по плечу. – Пойдёмте-ка, отпрыски, пообедаем, а потом посмотрим, что там с посудиной, на которой вы сюда приплыли. Насколько я мог судить по её внешнему виду на расстоянии, она нуждается в ремонте, прежде чем её снова можно будет использовать по прямому назначению.
Внуки Льювина многозначительно переглянулись. Их квест, развивавшийся в неполном соответствии с традицией подобных путешествий, наконец обрёл своё логическое завершение; оставалась только мелкая техническая работа, в которой новообретённый прадедушка охотно взялся им помогать (и достаточно активно, как потом оказалось).
Лишь Гвэйнир, пожалуй, остался не вполне доволен результатами квеста. В душе гордого, воинственного Ворона не было места зависти, о нет – просто слова матери о том, что ему предназначено свершить великое деяние, крепко застряли в мозгах молодого мага, где и вступили в противоречие с очевидной действительностью.
Весь обратный путь Ворон держал при себе свои соображения, и лишь когда Мэттон сообщил, что на горизонте показались берега владений Архимага, а вся компания решила ещё разок перед высадкой взглянуть на легендарный военно-магический артефакт, Гвэйнира прорвало.
– Вообще-то матушка говорила, что мне было уготовано это великое предназначение – добыть Копьё Богов, оружие Льюгга, – несколько разочарованным тоном протянул вполголоса Гвэйнир, щурясь от яркого света, исходящего от волшебного оружия, дремлющего в своей стеклянной «гробнице» на ложе из мака.
– Насколько известно, твоя благородная матушка не владеет магией и даром прорицания, – вкрадчиво промолвил Диниш. – Так с чего же она…
– Так предсказала ей одна старуха-колдунья из Йорлхейма, – поспешно ответил Ворон. – Это было ещё до моего рождения.
Сообщение это, сделанное с важным, даже мрачноватым видом, компания восприняла без особого пиетета, что вполне понятно, учитывая несостоятельность упомянутого пророчества.
– Извини за прямоту, Гвэйн… – после непродолжительной паузы, последовавшей за сообщением Ворона, начал Диниш.
– Да уж, для эльфа качество почти немыслимое, – не удержался от ехидного комментария Гвэйнир и добавил. – В особенности для достойного индивидуума, не без оснований снискавшего лестное прозвище Коварного!
Диниш проигнорировал бессильную колкость названого брата с великолепной невозмутимостью истинного философа.
– И на старуху бывает проруха – ведь вы, люди, так говорите, если кто-то уважаемый и опытный допустил досадный и нелепый промах? А колдуны Йорлхейма и прилегающих к нему областей, как мне доводилось неоднократно слышать, жуют и нюхают растения с сильными наркотическими свойствами. Но ты не огорчайся, Гвэйн, дружище! Ты сжимал своей дланью древко волшебного Копья – а более никто, за исключением Эртха, не посмеет до него дотронуться, даже я. И потом, подумай-ка хорошенько – ты отчасти сам виноват в том, что Копьё не пожелало подчиниться твоей руке. Нужно было заранее выполоть в своей душе сорняки пороков и сжечь их в чистом пламени духа, а ты – вспомни, как ты жил, пока Эртх славным ударом не уничтожил сомнительную славу о твоей непобедимости, которую ты снискал чередой бессмысленных побед над безмозглыми баранами, нацепившими на себя надраенные кольчуги и оттого, вероятно, возомнившими себя великими воинами!
– Ох, замолчи, Дин! – вяло огрызнулся Гвэйнир. – Стоит тебе взять слово – и от потока твоих премудрых речений в голове звенеть начинает!
Звякнула, разматываясь, якорная цепь – волшебная ладья причалила к пристани, на которую уже высыпали почти все обитатели Каэр Лью-Вэйл, в нетерпении ожидающие героических внуков Архимага Льювина.
– Самое лучшее в подвигах – благополучное возвращение домой, – в устах Дэйни эта избитая мудрость прозвучала как потрясающее открытие.
Дэйни. Книга 5. На острие меча. Глава III
© Copyright: Мележ Антонова Людмила, 2011
Свидетельство о публикации №211032801590
Свидетельство о публикации №211032801590
Рецензии