Глава 11. Браконьеры и первая охота

предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/03/23/788


Рур-Ки, Най-Ам и Сат-Ол лесными призраками скользили между стволов: земляного цвета куртки и штаны делали их неприметными, мокасины придавали поступи мягкость и неслышность. У-Он был одет так же, как они, но вот собственными мокасинами пока не обзавёлся – пробирался по лесу в тех же ботинках, в которых приехал. Если куртка и штаны для него нашлись без проблем, то с обувью тут всё обстояло сложнее.

Ему объяснили, что мокасины должны быть у каждого свои, надевать их с чужой ноги было не принято. В идеале, каждый ур-рамак был обязан сам уметь их шить, или же обувь для него должен был сшить друг, мужчина или женщина – неважно. Главное – вкладываемое в работу «тепло». Только такие мокасины могли и хорошо носиться, и приносить удачу, и не препятствовать энергетическому обмену с землёй.

Сам шить мокасины У-Он, конечно, не умел, а где найти такого друга – мужчину или женщину – не знал, потому и неуклюже топал в своих «вездеходах». Он пытался подражать походке молодых оборотней – скользящей, как бы ласкающей землю, но берцы, пусть и облегченной модели, были не очень подходящей для этого обувью. По сравнению с мокасинами они были как танки.

Хрустнула ветка под его ногой. Рур-Ки, обернувшись, нахмурился и предостерегающе приложил палец к губам. Его пышная светло-русая шевелюра была подвязана вокруг головы тесёмкой, серые глаза со стальным отблеском предвещали что-то серьёзное. У-Он, извиняясь за неловкость, кивнул.

Ему сразу сказали: кто не работает, тот не ест. За свой хлеб и мясо придётся потопать и попотеть, бездельников здесь нет. Что ж, он был согласен делать всё, что скажут: на шее сидеть он не привык ни у кого. А перед тем, как они вышли сегодня в лес, У-Она позвал к себе Учитель. Разговор был странный. У-Он приготовился выслушать напутствие, какие-нибудь наставления, но тот лишь спросил:

«Хорошо спал?»

«Да, спасибо», – ответил У-Он.

Учитель усмехнулся:

«За что благодаришь?»

У-Он слегка опешил. Пока он в замешательстве стоял, хлопая глазами, Учитель подошёл и слегка ударил его по лбу.

Пол исчез из-под ног У-Она, перед глазами сомкнулась чёрная пелена, и его затошнило. Очнулся он по-прежнему на ногах, поддерживаемый под локоть Учителем.

«Устоял, смотри-ка, – улыбнулся тот в бороду. – Крепкая голова. Будем надеяться, что не пустая».

У-Ону очень хотелось спросить, что всё это значило, но вместо слов у него из горла вырвался не то рык, не то урчание. А Учитель сказал:

«Меньше говори. Смотри в четыре глаза, слушай в четыре уха. Благодари за дело, не за спрос. – И добавил задумчиво: – А вот мне плохо спалось...»

Когда они вчетвером вышли проверять лесные угодья Нир-ам-Айяль, У-Она ещё подташнивало, и он недоумевал: что с ним сделали и зачем после этого заставляют ещё куда-то идти? Самочувствие оставляло желать лучшего. О том, чтобы смотреть в четыре глаза и слушать в четыре уха, не могло быть и речи. Тут хотя бы себе под ноги как-то смотреть, чтобы не запнуться о корягу.

Впрочем, ему быстро становилось лучше. Крепкая свежесть осеннего лесного воздуха скоро привела его в чувство и взбодрила, зрение прояснилось и даже обострилось. У-Он начал ярче ощущать запахи – раздавленных ногой ягод буракки, опавших листьев, грибов... Ещё какие-то, незнакомые. И, конечно, тепло и запах своих спутников – Рур-Ки, Най-Ама и Сат-Ола. Закрывая глаза, он мог даже определить, кто из них где находится.

Нир-ам-Айяль был чем-то вроде заповедника, только неофициального: оборотни оберегали и сам лес, и живущих в нём зверей. Сами они питались в основном мясом с местной фермы, на которой часть мужчин трудилась пастухами, охраняя стадо лучше любых собак. Иногда они позволяли себе и охотиться, но весьма умеренно и с соблюдением ритуала. Чужаки попадались редко, но если уж попадались, то, по словам Рур-Ки, мало им не казалось...

Светловолосый оборотень замер с приподнятой рукой, Най-Ам и Сат-Ол молча пригнулись и затаились. А У-Она угораздило прошептать:

– Что случилось?

Рур-Ки беззвучно оскалился, подняв палец. Он всматривался вперёд, в пространство между стволами. У-Он спросил, как ему казалось, ещё тише:

– Там кто-то есть?

И получил чувствительный тычок в спину от коренастого темноволосого Най-Ама. Недоуменно обернувшись, он увидел внушительные клыки и свирепый взгляд.

– Понял, понял, молчу, – нарушил он тишину в третий и последний раз.

Пригнувшись, Рур-Ки издал оглушительный рявк, а потом бросился вперёд. Най-Ам и Сат-Ол – за ним, и У-Ону не оставалось ничего, как только последовать их примеру.

Рык Рур-Ки спугнул тонконогую косулю на полянке. Изящное животное прыгнуло и исчезло – только его и видели, а Рур-Ки погнался за незнакомцем в камуфляжном костюме и с ружьём. В несколько прыжков он его настиг и повалил на землю, придавив собой, а У-Он, действуя по интуиции, отобрал ружьё. Охотник оказался красноухим средних лет, с проседью в тёмных волосах и загорелым лицом в складках.

А Най-Ам и Сат-Ол уже вели на поляну ещё двоих красноухих, на вид помоложе. Их оружие висело у оборотней за плечами, а сами охотники имели растерянный и взъерошенный вид – совсем как попавшиеся на шалости школьники. Сытые, с обрюзгшими щеками и круглыми брюшками, они были совершенно не похожи на здешних обитателей – подтянутых, мускулистых, гибких оборотней.

– Значит, браконьерствуем, да? – Рур-Ки, знаком велев У-Ону прижать красноухого, встал.

У-Он, держа руки нарушителя скрученными за спиной, сел верхом на его поясницу. Тот, пытаясь поднять голову, грубо закричал:

– Вы кто такие? Вы по какому праву нас задерживаете, срываете нам охоту? Да вы вообще знаете, на кого наехали?! Да я из вас... я вас на фарш пущу! – И он дёрнулся, пытаясь выбраться из-под У-Она.

– Да нам начхать, кто ты такой, – негромко и спокойно сказал Рур-Ки. – Там, у себя, ты можешь быть шишкой на ровном месте, а здесь, у нас, ты никто. Так что разговаривай потише и повежливее, папаша. Ты на чужой территории.

У седого глаза чуть не вылезли из орбит, лицо сначала собралось в гармошку, а потом заорало и заплевалось, сыпля ругательствами через слово:

– Да какой я тебе папаша, ***?! Я тебя, урод, и твоих недоносков в землю зарою!

– Это уж мы скорее тебя тут зароем, – усмехнулся Рур-Ки, подмигнув У-Ону. – Это наш лес и наша дичь, и для нас ты – браконьер.

Он сделал чуть приметный знак Най-Аму и Сат-Олу. У-Он не понял, что они сделали, но охотники, которых они держали, вдруг закатили глаза и повалились на землю. Рур-Ки, вынув из чехла нож, полюбовался клинком и, небрежно поигрывая им, присел. Подняв голову седого за подбородок, он показал ему звериный оскал во всей красе.

– Да, это как раз мы можем похоронить вас здесь, так что никто концов не сыщет, – прорычал он, плавно, без нажима проводя острием по щекам и подбородку седого. – Будете числиться пропавшими без вести. Пойми одну простую вещь, папаша: нельзя убивать для забавы. Если не голоден – не тронь. Это закон. Но таким, как ты, плевать!..

Презрительно приподнятая верхняя губа Рур-Ки дрожала над клыками, зрачки превратились в чёрные вертикальные щелки. Встав, он вынул из кармана моток верёвки и бросил У-Ону.

– Свяжи ему руки за спиной.

Седой посерел лицом: он понял, кто перед ним. Пока У-Он связывал ему руки, он бормотал (куда делись его нахрапистость и апломб!):

– Слушайте, ребята... Ну ладно вам, а? Если мы зашли на вашу территорию, я готов извиниться и свалить отсюда. Мы ж никого не успели убить... Вы нам помешали. Мы вообще думали, что этот лес – ничей!

Най-Ам и Сат-Ол взвалили бесчувственных охотников себе на плечи, а седого повели на верёвке. Рур-Ки шагал впереди, а вести седого доверили У-Ону.

– Эй, я с вами разговариваю! – нервничал тот. – Ну, давайте, я штраф заплачу? Сколько? У меня достаточно денег! Вам всем хватит!

Рур-Ки бросил через плечо:

– Не нужны нам твои деньги.

Они пришли в лесной домик – тот самый, в котором У-Он с Рай-Аном встретились с Учителем. Там охотников уложили и связали, заткнув им рты кляпами, а У-Ону велели остаться с ними до ночи.

– Ночью придёт кто-нибудь из старших и обработает их, – сказал Рур-Ки. – Красноухие не должны выносить отсюда ничего – даже воспоминаний. Покарауль их, чтоб не умудрились как-нибудь сбежать.

– Ладно, – кивнул У-Он. – А на обед можно будет сходить? День-то долгий.

Рур-Ки усмехнулся.

– Еду сам себе поймаешь. Но помни простые правила: убивать добычу надо быстро, не причиняя мучений, попросить прощения, поблагодарить и вручить её дух Зверю. Неправильно убитую добычу есть нельзя. Да, и ещё. Будешь превращаться – не забудь раздеться.

Ошарашенный У-Он раскрыл рот, но слова не находились. Рур-Ки похлопал его по плечу, сверкнул на прощание клыкастой улыбкой, и три молодых оборотня скрылись в лесу.

У-Он сел на крылечко, в высшей степени озадаченный. Нет, он, конечно, был согласен на любую работу, лишь бы подружиться с местными, влиться в их общину. Сторожить – не такое уж сложное поручение, но оставлять без горячего обеда – это уже слишком с их стороны!

– Нет, ну нормально! «Поймаешь еду сам»! – проворчал он себе под нос. – А ничего, что я ни толком превращаться, ни охотиться не умею?

Сторожить было скучно. Двое охотников помоложе всё ещё пребывали в бесчувственности, а седой глядел злыми глазами, лёжа на топчане с кляпом во рту. У-Он от нечего делать стал гулять вокруг домика, дыша воздухом. Всё-таки он здесь не такой, как в городе. Никакого сравнения. Ещё бы Э-Ар сюда! Можно было бы устроить пикник, а потом завалиться на полати и... У-Он улыбнулся своим игривым мыслям и вздохнул. Увы, жена была далеко. Зато под самым носом находилась Бэл-Айя, та черноволосая надменная девица, что расписывала стену в холле пейзажем. Хороша чертовски, но столь же чертовски горда – до сих пор не удостоила его ни одного слова. Приёмная дочь самого Учителя, как сказали ему. Чьего клана – У-Ону было пока непонятно. Интересно, она умела шить мокасины? Вот было бы забавно попросить её сшить ему их!..

Поймав себя на мыслях о другой женщине, У-Он усовестился... ненадолго. В конце концов, мысли – ещё не измена. Да и ни о чём «таком» особенном он не думал, собственно. А мокасины нужны, безусловно: они и легче, чем берцы, и двигаться в них можно гораздо тише, и, к тому же, массаж ступней о неровности земли через мягкую кожаную подошву... Говорят, полезно для здоровья. Ну и, конечно, мокасины – это статус «своего»: у всех тут они есть, и только один У-Он, как чужак – в ботинках.

Когда он заглянул в дом, седой что-то активно замычал, явно желая высказаться. У-Он подошёл.

– Ну, что?

Ответом было нечленораздельное мычание.

– Ничего не понимаю, что ты говоришь, – покачал головой У-Он. – Освободить тебе рот, что ли?

Кляп был вынут, и седой, отплевавшись, заявил:

– В туалет хочу – не могу! Развяжи, а?

– Ага, щас! – хмыкнул У-Он. – Думаешь, я идиот? Сбежать хочешь, ясно же.

Седой с выражением покорности судьбе на лице сказал:

– А смысл-то? Куда бежать? Места незнакомые, заблужусь. Потом ваши же меня и поймают снова. Ну, не будь извергом, а? Приспичило – сил нет. Никуда я не денусь, развяжи.

Извергом У-Он не был, но решил смотреть в оба. Развязав седого, он выпустил его из домика. Тот не делал резких движений: спокойно зашёл за дерево, начал неторопливо возиться с брюками... И вдруг как дал стрекача! У-Он даже не ожидал от него такой прыти: мужик он был в возрасте, и застарелым табачным запахом от него несло – значит, дыхалка неважная и бегун он никакой. У-Он с досадой бросился вдогонку: ему было стыдно подвести Рур-Ки. Эх, ну как же предсказуемо всё!

С самого начала погони стало ясно, что седому не убежать. У-Он гнался за ним без особого напряжения, но расстояние между ними неуклонно сокращалось. Он даже весело крикнул седому вслед:

– Э-э! Мужик! Не выбивайся из сил! Всё равно догоню!

Кончилось всё это и вовсе смешно: у седого на бегу свалились штаны, и он со всего разбега полетел на землю. Тут-то У-Он и настиг беглеца, прыгнул сверху и снова прижал своим весом.

– Ну что? Убежал?

Седой морщился: ушибся, видимо, при падении.

– Ну, в общем, дурака свалял, конечно, – признал он, тяжело дыша.

– Вот именно, – засмеялся У-Он.

Они полежали немного, переводя дух.

– Слушай, может, отпустишь? – спросил седой. – Я тебе денег дам.

У-Он поморщился. От звучания этого слова – «деньги» – ему становилось и смешно, и противно. Здесь, под этим высоким строгим небом, среди молчаливых стволов, в этой зябкой, наполненной осенними запахами тишине сама мысль о деньгах была глупой и неуместной.

– Что ты всё заладил – деньги, деньги! – проговорил У-Он. – Думаешь, всё на свете можно решить с их помощью?

– Подавляющее большинство проблем, – ответил седой.

– Ошибаешься, дядя.

– Я прав.

– Ну, значит, мне с твоей правдой не по пути. Вставай, возвращаемся.

Они пошли обратно к домику. Седой плёлся покорно и устало: набегался, по-видимому. Пару раз он прижимал руку к левой стороне груди, морщась.

– Слушай, что вы с нами сделать-то собираетесь? – спросил он. – Убить, что ли?

– Убить – вряд ли, – подумав, ответил У-Он. – Вы же никого застрелить не успели. Скорее всего, отделаетесь воспитательной беседой. Хотя... не знаю. Это не я решаю.

В домике седой попросил не связывать его, пообещав, что пытаться бежать больше не будет. Уж очень, по его словам, тяжело и неудобно лежать связанным – всё тело ноет. У-Он буквально несколько минут назад убедился, что бегун тот никудышный, оружие охотников оборотни забрали с собой, а в рукопашной седому тоже ничего особо не светило. У-Он не мог гарантировать, что в пылу драки у него не начнётся трансформация, а если она начнётся, противнику может и не поздоровиться.

– Ладно, только без глупостей, – сказал он.

– Был бы я помоложе – обязательно натворил бы глупостей, – усмехнулся седой. – А сейчас уже...

Махнув рукой, он улёгся на топчан и закрыл глаза.

У-Он снова заскучал. Даже заняться тут было нечем. Ничего съестного в домике тоже не обнаружилось, только какие-то высушенные травы да пустая кадушка из-под мёда, которым их с Рай-Аном угощал Учитель. Вспомнив его вкус, У-Он облизнулся и тоскливо вздохнул. В животе уже начал сосать голодный червячок, а как поймать себе еду, У-Он не имел понятия. Пойти, что ли, грибов поискать? Сковородка есть, можно поджарить... Ах, так ведь масла нет! Не на чем жарить. Да и хорошо ли он их знал, эти грибы? В том-то и дело, что не очень. Так и отравиться недолго.

Есть хотелось всё сильнее. А ещё – в туалет. С беспокойством глянув на отвернувшегося к стене седого, У-Он вышел из домика и быстро справил малую нужду за углом. Всё-таки надо было его снова связать безо всякой жалости: ведь косулю он не склонен был пожалеть.

Когда У-Он вернулся, седого на топчане не оказалось. Не успел он удивиться, как получил удар по голове.

...Пришёл в себя он на полу. Голова гудела болью, рядом валялась сковородка (та самая, на которой он поджарил бы грибы, если бы набрал их и если бы нашлось масло). У-Он потрогал место удара: крови не было, только болезненное вздутие прощупывалось под волосами. Или череп у него оказался крепкий, или седой ударил слабо... «Кстати, а где он?»

Седой пропал. Верёвки на двух его товарищах, по-прежнему лежавших в отключке, были развязаны: видимо, седой пытался привести их в чувство и увести с собой, но не смог и убежал один. У-Он сел, и смена положения отозвалась болью в голове. Зарычав от досады, он подумал: неужели нельзя было и седого «вырубить», как этих двух? Спят себе спокойно, никаких хлопот не доставляют. Или это что-то вроде испытания его способностей, проверка? Хорошая проверка, нечего сказать!.. Ударь седой чуть сильнее, и...

– Ну, мужик... На этот раз ты меня реально разозлил, – прорычал У-Он.

Боль пронзила пальцы: из них лезли острые, как кинжалы, когти. Ногам стало тесно в ботинках, вся одежда тоже вдруг стала как будто мала У-Ону. «Превращаюсь», – мелькнуло в голове. Рыча от боли в груди, он срывал с себя всё, пока не лопнуло по швам: совет Рур-Ки всплыл в памяти как раз кстати. Его всего корёжило от боли, а особенно – копчик. С трудом повернув плохо гнущуюся шею, он увидел сзади чёрный хвост. Взглянув на свои руки, У-Он закричал: они превратились в покрытые чёрно-серебристой шерстью когтистые лапы. Но вместо крика вырвался вой...

Он выскочил на крыльцо, озираясь. Видел он как будто сквозь жёлтое стекло, а на двух ногах стало неудобно двигаться – очень хотелось опуститься на четвереньки, что У-Он и сделал. Стало гораздо лучше: из поясницы ушло напряжение, пропало ощущение неустойчивости, а руки (или передние лапы?) прочно упёрлись в землю. Запах седого бил ему в нос, а к запаху примешивалось что-то ещё... «Добраться до машины, уехать, убраться отсюда». Это были не его мысли, а чужие. Седого. След был свежим, ярким, в нём седой был весь как на ладони – его характер, личность, привычки. У-Он чувствовал всё это, и в нём поднималось негодование: это чужак, разрушитель, возомнивший себя хозяином всего на свете... Ему было плевать на лес, на зверей. И ему здесь не место... Не место!

У-Он побежал по следу во всю мощь и скорость своих преображённых ног. Стволы деревьев так и мелькали, оставаясь позади, встречный ветер обдувал лицо (морду?), а земля... Казалось, это не У-Он бежал, а она сама несла его, как заботливая и любящая мать. Она – живая, понял он. Она чувствует. И всё вокруг – тоже живое: каждое дерево, каждая травинка. Листья падали и умирали, и от этого сердце У-Она грустно сжималось... Но он знал, что весной распустятся новые. Так должно быть, и это повторяется из года в год – веками.

След ощущался всё чётче и сильнее: седой был близко. «Чтоб им провалиться, проклятые оборотни, добежать бы до машины». «Нет, мужик, уже не добежишь», – злорадно подумал У-Он, прибавляя скорость. Он уже увидел мелькавшую за деревьями фигуру, слышал тяжёлое дыхание, чуял застарелую табачную вонь и – помчался на обгон.

Забежав вперёд, У-Он выскочил из-за дерева прямо перед седым, пригнув голову и оскалившись. Тот резко затормозил, и его горло издало булькающий звук. Страх! У-Он мог бы сжать лапой его сердце и раздавить. Седой был полностью в его власти.

В три прыжка он настиг его и повалил наземь. Серая бледность лица, ужас в глазах, бескровные губы, бешеный стук сердца... Тёплая кровь, текущая по жилам, и мягкая, податливая плоть. Мясо! Вот каково, оказывается, поймать жертву! У-Он дохнул седому в лицо, издав низкое и гортанное, раскатистое рычание... и скривился. Нет, слишком уж мужик отравлен табаком и всеми этими ароматизаторами, консервантами, загустителями и стабилизаторами... Скверная пища – плохая кровь, невкусное мясо.

А ещё У-Он вдруг увидел красноухую девочку лет шести, в белом платьице. «Дедуля, догоняй!» Детский смех наполнил его череп головокружительным эхом, и У-Он присел на хвост. Седой загнанно дышал. Последняя его мысль была о внучке.

Эта девочка помешала У-Ону окончательно превратиться в зверя. Он отпустил седого, и тот, бороздя локтями и пятками землю, стал отползать на спине. Потом поднялся и нетвёрдо, оступаясь на каждом шагу, начал обходить У-Она, чтобы продолжить убегать в прежнем направлении...

Поручение, вспомнил У-Он. Ему же велели сторожить охотников, чтобы не сбежали. Поднявшись, он зарычал. Седой испуганно замер.

– Что? – хрипло спросил он.

У-Он преградил ему дорогу.

– Ну, чего? – занервничал седой. – Отпускаешь меня – так отпускай!

Он снова попытался обойти У-Она, но тот в один прыжок вновь оказался у него на пути и зарычал ещё более угрожающе. Плечи седого обречённо обвисли.

– Что? Туда, да? – робким и севшим голосом спросил он, показав пальцем в направлении, противоположном тому, в котором двигался прежде. – Ну, как скажешь... Туда так туда.

Он знал теперь, что пытаться бежать – бесполезно. Его конвоировало огромное, похожее на волка чудовище, которому ничего не стоило одним лёгким движением челюстей оторвать ему голову. Седой покорно и обречённо шел вперёд, а У-Он – следом, забавляясь тем, что мог воспринимать себя его глазами. Он виделся седому огромным, намного больше обычного волка, с колоссальными клыками и горящими глазами. Ничего, пусть боится... Пусть уважает Зверя и лес, пусть не простирает свою уничтожающую руку над землёй, будучи недостойным по ней ходить.

Они вернулись в домик. Товарищи седого так и не приходили в себя – лежали в тех же позах. У-Он вдруг понял, что они всё слышат, чувствуют и понимают, но не могут пошевелиться. Он ощущал их страх. Сколько ещё продлится это полукоматозное состояние? Неизвестно. Может, их снова связать – на случай, если очнутся раньше, чем придут старшие оборотни? Получить по голове сковородкой У-Ону больше не хотелось...

Он пришёл в себя сидящим на полу. Исчезло всё, что делало его зверем: шерсть, когти и хвост. У-Он был совершенно голым. Поёживаясь от осенней прохлады (в домике было давно не топлено), он натянул одежду и обулся, потрогал шишку под волосами... и ничего не почувствовал. Бугорок ещё прощупывался, но был безболезненным.

– Ты это... извини, что я тебя того... сковородой, – сказал седой.

У-Он задумчиво посмотрел на него. Разговаривать не хотелось. Он молча взял верёвку и подошёл. Седой вздохнул и заложил руки за спину.

У-Он связал его не чрезмерно туго, чтобы не причинять боли и не останавливать кровоток, но основательно. Проделав то же самое с его товарищами, он вышел на крыльцо и сел.

Впечатления от превращения были столь сильны, что он забыл о голоде. Он просто сидел, дышал осенней грустью и вслушивался в шёпот засыпающих деревьев. Нагнувшись, приложил ладонь к холодной земле, закрыл глаза и... повис в пустоте. Но пустота эта шелестела десятками голосов, среди которых У-Он узнал голос Э-Ар. «У-Он!» – позвала она. Он вздрогнул и очнулся.

Тревожный холодок пробежал по его спине и растворился в шелесте опадающей листвы. Он понял, что успел безумно соскучиться по жене – по её рыжим волосам, меняющим цвет глазам, остренькой лисьей мордочке... Примет ли она его таким, каким он здесь стал? Нет, он всегда таким был, но здесь его сущность раскрылась до конца. Впрочем, это было ещё только начало.

Стемнело. У-Он зажёг масляную лампу и оставил её на столе, а сам встал в дверях, прислонившись к косяку. Голод пылал пожаром, а надвигающаяся ночь звала, манила, вселяя в сердце странную тоску. Хотелось выть. Или бежать бесконечно долго, мчаться непонятно куда, пока не кончатся силы... Тоска нарастала, превращаясь в боль, от которой У-Он заметался, царапая растущими когтями деревянный косяк. Долой одежду, долой человеческий облик, пусть синие уши станут пушистыми, а нос – чутким. Бежать, бежать!..

Он снова стал зверем, и не было на свете ничего лучше этого. И не было ничего прекраснее ночи, луны, леса и ветра в ушах.

У-Он замер, прислушиваясь и принюхиваясь. Живое тепло. Он повёл ухом, улавливая шуршание и возню. Многих запахов он ещё не знал, но то, что возилось в темноте, было небольшим и явно не представляло для него опасности. Подгоняемый невыносимым голодом, он бросился на звук... И отскочил, взвыв: в нос ему вонзились колючки. Ёж! Кляня себя за поспешность, он тёр лапой пострадавший нос, а ёж, конечно же, свернулся в колючий шар. Можно было, конечно, попробовать развернуть его, но У-Он решил не возиться с такой мелочью и поискать кого-нибудь покрупнее. Ежу сегодня повезло... «Живи, колючка!» – подумал У-Он.

Но первой его добычей стала мышь. Бросаясь на всё живое и движущееся, он прихлопнул её лапой прежде, чем она успела юркнуть в траву. Невелика добыча, но следовало соблюсти правила. Мысленно вздохнув, он подумал: «Ну что ж... Прости, мышка, я был голоден. Конечно, ты мне – на один зуб, но всё равно спасибо. Да примет Зверь твой дух». И с этими словами У-Он проглотил крошечную тушку, не жуя.

«Браво, великий охотник У-Он, – думал он, по-прежнему голодный, пробираясь между стволами. – Славная добыча!»

Этой ночью ему не повезло: только на опушке леса попалась ему лисица, но он, вспомнив Э-Ар, дал ей уйти. Он продолжил бы охоту, и, может быть, его упорство было бы вознаграждено, но У-Он решил, что пора возвращаться в домик: что о нём подумают старшие оборотни, если обнаружат, что вверенные под его охрану красноухие остались без присмотра, а он сам где-то шастает?

Он не был особенно огорчён тем, что не удалось никого поймать: впечатлений и без того хватало. Обратную дорогу У-Он нашёл без труда – по своему следу; перед домиком он вернул себе человеческий облик, немного пришёл в себя и осторожно, будто вор, заглянул в светящееся окошко...

Горела лампа, топилась печь. Охотников не было: топчан пустовал, лавка у стены – тоже. Неужели сбежали? Нет, он чуял: оборотни были здесь недавно. Кто-то знакомый... Сайи-То? Возможно. Значит, забрали красноухих куда-то. А он отсутствовал... Нехорошо.

Что делать? Не торчать же на ночном холоде голышом! Кто бы там ни ждал его, встречи не миновать всё равно. У-Он вошёл... Никого. Странно. Печь топится, на плите – чайник, лампа светит. Может, вышли ненадолго? Ну, тем лучше: у него есть время одеться.

Натягивая штаны, он учуял вкусный запах... На печке стояла корзинка, укутанная тряпицей. Очарованный ароматом, У-Он подкрался, отогнул край ткани. Пирожки с мясом! Видно, от сегодняшнего обеда, а на печку их поставили, чтобы они согрелись. Рот У-Она наполнился слюной, в животе заурчало... Съесть незаметно пару штук, чтобы дотерпеть до завтрака? Хотя кто его знает: может, за отлучку его без завтрака оставят. Не размышляя долго, У-Он схватил пирожок и впился зубами. Ммм... Мясо!

– Ну, с рождением тебя, Волк, – раздалось с полатей.

У-Он застыл с пирожком во рту: на пол спустился Учитель.

– Ешь, ешь... Первая охота редко у кого бывает удачной.

У-Он смущённо прожевал, проглотил и спросил:

– А красноухие где?

Учитель, доставая откуда-то из-под лавки мешочек с травами, сказал:

– Чужаки уже далеко. Не беспокойся, больше они сюда – ни ногой.

В глиняном кувшинчике с крышечкой он заварил травяной чай. Отбросив смущение в пользу голода, У-Он уплетал пирожки, а Учитель, потрогав его шишку, сказал:

– Да, и правда крепкая. Выдержала.

У-Он проглотил и открыл рот, чтобы задать давно интересовавший его вопрос, но Учитель ответил, не дожидаясь, пока он его сформулирует:

– Чтобы способность обращаться в зверя пробудилась, тебе нужен был удар, толчок. Ты сегодня получил их два. – И с улыбкой добавил: – А тем, что это обойдётся без вредных последствий, ты обязан своей крепкой голове.



Утром красноухие охотники проснулись под открытым небом. Рядом – палатка, на траве – скатерть с остатками обильного застолья, бутылки... Неподалёку – машина. Головы у всех троих страшно гудели, как с перепоя.

– Мда, – пробормотал седой. – Кажется, охота удалась...

Он помнил только, как они приехали, а дальше – провал. Даже как напивались, не помнил. А при виде желтеющего леса вдали в нём поднимались какое-то беспричинное беспокойство и страх, желание поскорее отсюда убраться. Что-то недоброе таилось там...

– Ну, ребята, опохмелимся – и домой, – сказал он. – Не нравится мне тут. Странное место...

Через час палатка была сложена, остатки еды и посуда собраны. Охотники сели в машину и покатили прочь от странного леса, чтобы никогда сюда не возвращаться.



продолжение http://www.proza.ru/2011/05/31/367