Волкодав М. Семеновой - Тайна Шамаргана

      Плетеный стол прогибался под тяжестью печеных кур, кипы свежевыпеченных лепешек, снопов зеленого лука и  жареной рыбы пяти сортов. Гаяне стрельнула глазками в сторону немногословного северянина, и тут же заслонилась широким рукавом, делая вид, что поправляет веточки кинзы на блюде с жарким. Рядом на столе устроилась большая летучая мышь и с попискиванием поглощала молоко из блюдечка. Пришельцы были загадкой для всех в Большом Доме. Но почему-то именно этот угрюмый воин, собранный, украшенный шрамами, вызывал особое любопытство и трепет. Кажется, Боги подают ей знак. Вот только к добру или к худу?

      Хозяин поднял на дочку строгий взгляд: не дело юной девице открывать лицо при чужих мужчинах. Мало того, что не спряталась под платком, так ещё и разглядывает гостей!

      Трое бродяг постучались к ним во двор сегодня пополудни. В одном из них, высоком, с волосами цвета льдистого золота, посельчане сразу признали сегвана. Прадед-основатель Островного Хутора сам был сегваном, да не каким-нибудь землепашцем, а настоящим комесом с боевой «косатки». Он и дом себе выстроил здесь, на плавнях, поближе к воде. Однако жену взял с Холмов. Его сыновьям и внукам тоже ничего не оставалось, как родниться с местными. В результате в Большом Доме царил обычный саккаремский уклад, а из сегванского остался разве что древний меч на стене.

      Хозяин, уважаемый Фатих, с мальчишеским умилением рассматривал дорогие ножны статного морехода. Тот казался не то ожившим прадедом, не то вовсе мифическим кракеном, вышедшим на сушу. Путники утолили первый голод. Молчать становилось неприличным, да и хотелось показать свою осведомленность.

      - Досточтимые гости, не расскажите ли, как дела в стране Велимор? О, не удивляйтесь. Мой предок пришел сюда тем же путем, через Врата на краю болота. Правду сказать, до сего дня… гм… я считал всё это сказкой. И вот теперь передо мной истинный водитель славных кораблей! Надеюсь, любовь к сказаниям меня не подвела?

      Винитар улыбнулся пылу немолодого саккаремца и уже хотел вежливо увести разговор в сторону от своей персоны, но тут встрял Шамарган. В любом селении именно арфист был душой компании и любимцем женщин. Здесь же его не желали замечать, все пялились на сегвана. А прелестная чернобровая Гаяне почему-то всё время пыталась угодить висельнику-венну.

      - Э, деревенские простачки! Вы даже не представляете, кто перед вами. Это же настоящий боевой кунс! Кстати, детка, хватит подливать ему медовый напиток. А то ночью рискуешь увидеть штурм судна.

      Девушка покосилась в угол: там стоял широкий горшок для больного деда. Щеки её заполыхали.

      Волкодаву захотелось взять лицедея за ушко и выставить во двор. За долгую дорогу они с Винитаром привыкли к подколкам Шамаргана, но здесь, в присутствии незнакомых людей! Нет, это уже слишком. Не приведи Милосердные Боги, вот вылетит сейчас из дорогих ножен меч, да смахнет с плеч дурную голову…

      Однако кунс продолжал мирно прихлебывать местный квас и словно ничего не слышал. Гаяне набралась смелости и обратилась к шутнику:

      - А вы, наверное, в Мельсину идете, на состязание певцов?

      Она давно приметила арфу, словно ненароком выглянувшую из дорожной сумы. Конечно, странники, не более двух дней назад покинувшие Велимор, вряд ли слышали о состязании. Но Фатих не успел урезонить дочку, так как лицедей пренебрежительно фыркнул:

      - Какие ещё певцы в Мельсине? Разве что забредет пара пьяных сегванов из порта!
 
      Пришлось хозяину заступаться за честь стольного града.

      - Двадцать девятого дня месяца Яблок в столице соберутся знаменитые музыканты со всего Саккарема. Три дня и три ночи будут они состязаться за право назваться лучшим голосом нашей благословленной богами земли. Победителю сам солнцеликий Марий вручит золотой венец, изукрашенный смарагдами, и откроет ворота в свои сады, и усадит подле себя на парчовой подушке, дабы слух шада услаждали достойнейшие песни.

      - Ну, если со всего Саккарема… - скептически протянул Шамарган. И вдруг запнулся: - Постой, двадцать девятого дня? А сегодня какой?

      - Восьмой день месяца яблок. Если завтра доберетесь до Холмов, как раз успеете.
Казалось, арфист на пару мгновений потерял дар речи. Он что-то лихорадочно подчитывал в уме, и от Волкодава не укрылись оранжевые сполохи смятения. С чего бы такая паника?.. Однако лицедей не был бы собой, если бы тут же не отвлек внимание за столом от своих чувств.

      - Что ж, если со всего Саккарема, тогда можно и послушать. Сонно тренькает восточная аюмаа, вздыхает о ночи чонгур, рвут сердце звуки дудука… Ой, прошу прощения! Здесь не все меня могут понять, - он как будто нечаянно покосился на венна, - «Дудук» - это не зануда из дремучих лесов, а тонкая абрикосовая флейта… в общем, трубка с восемью дырками.

      Волкодав на издевку не обратил ни малейшего внимания. Он часто сидел под молоденькой яблоней, когда Ниилит на крылечке выводила протяжные и вдумчивые мелодии, и «трубка» под её пальцами была полна любви и грусти. Но стоит ли что-то объяснять?

      После трапезы гостей отвели в клеть. Наконец-то можно было поспать под крышей, не подставляя шею злющим местным комарам! До вечера было далеко, так что Винитар уступил уговорам хозяина и пошел с ним на поле, показывать искусство владения мечом. Следом увязался чуть не весь хутор.

      Шамарган куда-то запропастился, и тут бы заподозрить неладное - но Волкодаву было не до него. Во дворе жила стая собак, не столько сторожевых, сколько охотничьих, и за стенами давненько раздавалось нетерпеливое поскуливание, а в клеть то и дело совались длинные кожаные носы. Пришлось выходить знакомиться. Большой Дом стоял на сваях, к дорожке вела лестница без перил. При разливе её поднимали.

      Потомок Серого Пса спустился - и сразу был окружен. Поджарый вожак, способный перегрызть горло лисе в её же логове, подставлял пузо, как щенок, и просил погладить.

      Неладное всё-таки не заставило себя ждать. Со стороны хлева донеслись крики, возмущенные и яростные. Собаки тут же бросились в ту сторону, а за ними и Волкодав.
На сеновале явно собралось слишком много народу, пара старух и несколько мальчишек переминались возле лаза и заглядывали наверх. Увидев гостя, одна из старух плюнула, другая презрительно отвернулась.

      Волкодав взлетел на просторный чердак, едва коснувшись ступенек. Ему предстало необычное зрелище: в углу жалась к связкам ивовых веток Гаяне, в её растрепанных кудрях застряла пара листьев. Вокруг стояли братья, женщины в разноцветных платках потрясали кулачками и возводили глаза горе. Все они причитали и ругались нараспев.

      - О горе тебе, позор рода, от славного винограда гнилая плеть!
 
      - Где он, куда побежал?

      - Да я ж только взлезла – тот шасть в дверку, и бесстыдница эта сидит! Хоть не опоздала, видать, не успели ешшо…

      - А, вот ентот из ихней компании! У, волчья сыть! Ну, где твой дружок, сказывай?!

      Девушка всхлипнула и попыталась накинуть платок:

      - Мы же просто стихи читали…

      Это безобидное замечание вызвало новый всплеск негодования. Гаяне схватили за волосы. Один из братьев, дюжий и чернявый, с размаху врезал ей в живот. То-есть хотел врезать: рука неизвестно почему вдруг рванулась вниз, а сам он оказался задом кверху. Детина забарахтался в сене, но подняться ему не удалось.

      Волкодав отпустил захват и оглядел собравшихся. Все невольно сделали шаг назад от «бесстыдницы», которая тут же спряталась за ногу нежданного спасителя. Венн улыбнулся; саккаремцы отступили ещё дальше.

      - Что вы привязались к  девушке? Сказано – стихи читали. Кто-нибудь за хозяином пошел?
 
      Не успел произнести, как на сеновал забрался сам Фатих. Гаяне вскочила, кинулась к отцу и разрыдалась на широкой груди. Тот погладил распущенные кудри и указал на Волкодава.

      - О горе! Чужеземец, плохо ли мы приняли вас? Зачем бесчестишь мой дом?

      В толпе загалдели:

      - Да не тот! Тот убег, схватить не поспели!

      Фатих опустил палец. Несколько минут молча кусал губы. Домочадцы ни единым звуком не смели нарушить его размышления. Наконец, хозяин произнес:

      - Вот что, почтеннейший. Не принято у нас обижать гостей. Но и гость пусть соблюдает приличия. Так что идите-ка вы, люди добрые, со двора своей дорогой.

      Сказал – и повел дочку вниз. За ним потянулись остальные.

      Когда Волкодав зашел в клеть, Винитар уже стоял собранный. Он коротко кивнул венну – дескать, всё знаю. Мешка Шамаргана не было, как и самого лицедея.

      До самой воды их провожали собаки, тыкались мокрыми носами в ладонь Волкодава. Прощения просили за непутевых хозяев.

      Обжитый остров кончился. Под ноги лег навесной мостик через протоку, потом ещё один, и перед путниками снова оказалось неприветливое тростниковое болото. Не успели пройти ещё десятка шагов, как слева раздались треск, чертыхания, и на тропинку вывалился Шамарган.

      - Ну, где вы там? – с ходу накинулся он, - У меня уже похлебка почти готова. Я, между прочим, уже и место сухое нашел, и костер собрал. Ничего, лучше на свежем воздухе спать, чем в свином сарае.
   
      - Ты зачем девушку обидел? – хмуро поинтересовался венн.

      - Да такую обидишь! Битый час читала мне вирши какого-то Аль Разиса, рта раскрыть не дала. Хорошо хоть тетки подоспели. «Как мельсинайский кипарис, был тонок её стан…» Фу, до сих пор скулы сводит. Идете или нет?

      Воины переглянулись и последовали за Шамарганом. Тростник смыкался над головами, он рос прямо из воды. Где-то рядом кричала утка, пару раз из-под ног с плеском взлетали цапли. Наконец, заросли расступились, и впереди появился расчищенный островок. На нем возвышалась старая ива, половина корней которой узловатыми змеями спускалась в протоку.
Костерок весело трещал. В самом деле, пахло варевом. Путники стянули с себя мокрые порты, расселись и принялись греться.

      Весь вечер Шамарган поддевал то Винитара, то венна, за что в конце концов едва не схлопотал. Он казался воплощением аррантского Адоминиса, бога сарказма. Однако от Волкодава не укрылось, как арфист смотрел в огонь, когда думал, что на него никто не обращает внимания. Это были глаза раненой кошки. Кошки, которую собаки долго гнали, и прижали-таки в угол, да ещё и в чужом дворе. Сейчас разорвут, хозяева далеко, и нет заступы…

      Наверное, оттого бывший каторжник и не расслаблялся. Что вскоре спасло человеческую жизнь. А то и две.

      Летний день на юге гаснет быстро. Запад уже подернулся фиалковой пеленой, похлебка была готова. Шамарган налил венну полную миску, но неловко покачнулся, и чуть-чуть стукнул пальцем с перстеньком о край. Показалось – или действительно агат отъехал в сторону? Волкодав удержался от того, чтобы ещё раз взглянуть на руки лицедея. Незачем.

      Мыш улетел охотиться и повздорил с кем-то из местных родственников, поэтому к ужину не явился: надо же поставить наглецов на место! Волкодав отсел от костра, надкусил хлеб и пару раз звякнул ложкой о миску. В тот момент, когда кашевар повернулся к Винитару, похлебка отправилась под пень. Один раз бывшего каторжника можно провести. Но только один.

      Первым вызвался дежурить арфист. Оно и понятно – всяко лучше, когда среди ночи не будят. Волкодав устроился подальше от костра. Вскоре его дыхание стало ровным.
 
      Луна пряталась в облаке. Густую ночь прорезывали только звезды, крупные, как саккаремский виноград, но наползающая хмарь пожирала их горстями. Угли еле тлели.

      Впрочем, для собачьих глаз света хватало. Отсюда, из-за кочки, было отлично видно и спящего сегвана, и спину часового за кустами ракитника. Пара местных комаров величиной с хорошего слепня уселись венну на нос и осторожно ощупывали кожу хоботками, решая, где послаще. Укол, ещё укол. Волкодав уже решил их незаметно смахнуть, как вдруг, без малейшего шороха, ракитник раздвинулся.
 
      Кравшегося к костру было не узнать. Когда Шамарган шел по болоту, он ломал тросник, шлепал с размаху по лужам, натыкался на ветки и шепотом матерился. Здесь же просто плыл кусок тьмы, бесшумный и стремительный. И плыл прямиком к посапывавшему Винитару.

      Над Волкодавом звенела уже целая стая, однако новые уколы мгновенно позабылись.  Венн прикинул расстояние: далековато, понадобится хороший скачок.

      Тень между тем не дошла до кунса два шага и замерла. Пришлец вглядывался в лицо спящего. Из-под накидки блеснул нож, но удара всё не было.

     Почему он медлил? Что за картины проносились у него в голове?

       … Остров Закатных Вершин. Людоеды улыбаются, облизываясь на добычу. Винитар на камне пляшет, отбивает камни деревянным мечом. Сегван рискует, чтобы непутевый арфист с поврежденным коленом мог проскочить к укрытию.

       …  Ледяная могила, не видно собственного носа,  над головой - тысячи тон застывшей воды. Шамарган  проваливается в трещину, бездонную и  полную до краев. Уже не выскочить, не вздохнуть, судорога сводит всё тело… Кунс ныряет следом, подхватывает.

       … Сверкающая палата Понора, святилище смерти. Трое берутся за руки и одновременно шагают в черный провал, в туннель на Тот свет. Главное – не потерять друг друга...

      Наёмный убийца взмахнул ножом.
 
      Во славу твою, Морана…

      Сталь понеслась, готовясь распороть плоть, выпустить руду-живицу. Имя богини произнесено. Она ждет жертвы.

      Клинок совершил дугу и впился в живот… своему владельцу. Но впился только на полвершка, и никак не желал идти дальше.  Шамарган зарычал, пытаясь высвободить руки из захвата Волкодава, силясь завершить обряд: внутрь, вниз, вправо, вверх. Он из Синего Круга, поэтому должен вырезать карман. Желтый Круг режет наискось слева на право, Красные рисуют овал. Только когда выпадут кишки, можно чиркнуть по горлу. Единственный достойный исход для Служителя, который пожалел Назначенного ему Храмом.

      Убийца рвал на себя нож с силой тренированного бойца, принявшего последнее решение. Но хватка Серого Пса была подобна объятиям медведя: уж если держит, никакое умение не поможет.

      Шамарган вроде бы отпустил рукоять, бросил борьбу, потом выкрутился, саданул противника под коленку и мигом кувыркнулся назад. Главное – скрыться, а там уж ему никто не помешает.

      Только ничего не вышло.  Удар прошел мимо, а  сальто было прервано. Убийцу в полете схватили за плечо и перевернули.

      Он только понял, что не успевает ускользнуть, как оказался вжат носом в траву, а левую руку со вторым кинжалом выворачивала назад  неодолимая мощь.

      На небосводе хмарь отползла в сторону, стало светлее от ясных звезд. Из тростника за поединком наблюдали десятки маленьких глазок. На старой иве трепетали скудные листы.
Шамарган ещё пару раз дернулся – и поник. Последователю Мораны не стоит ждать милостей от своих жертв: легкой смерти ему никто не даст. Сначала вынут каленым железом имя заказчика, да расспросят, когда следующий посланец припожалует. Тогда уж оставят без рук-ног, зверям на забаву. Нет, спутники его не были в самом деле людоедами. Но с верными Её Храма у каждого из них имелись свои счеты.

      Жухлая трава щекотала ноздри. В осоке пели сверчки.

      Пойманный высунул язык как можно дальше, чтобы откусить и захлебнуться кровью… Но шею сдавили ловкие пальцы, и мир померк.

      Ледяной поток хлынул в лицо, за шиворот, вырывая из небытия. Впереди проступили силуэты бывших товарищей. Веревка стягивала всё тело, в спину вонзались острые края и выступы ивовой коры. Слева на животе саднила ранка. Откуда это… Ах, да. Удивительно, как тому, кто решился на смерть, могут досаждать мелкие неприятности!

      Придвинулся нахмуренный венн.

      - Даже не пытайся глотать язык!

      У него наготове был кляп из грязной рубашки, пропитанной потом и болотной жижей. Убийца представил вкус и содрогнулся.

      Винитар держал горящую головню, от которой на лицах плясали алые отсветы. Он поднес огонь к связанному:

      - Чего ради ты решил помахать надо мной сталью? Кто тебя послал?

      Нет, Последователь не боялся пытки. В Храме учили терпеть любую боль. Но всегда была надежда, что этого удастся избежать, что он-то не попадется живым. Не удалось.  Что ж… Шипы и колеса есть вешки у Ворот Царства Её.
 
      Шамарган облизнул губы и ядовито усмехнулся:

      - Я ничего не скажу.

      - Давай я расскажу, - внезапно предложил Волкодав. Кунс удивленно покосился на него, однако промолчал.

      - Все подробности передать не берусь. Но когда Хрономер предложил отравить некоего венна, кровника кунса Винитара, ты понял, что это облегчает твою миссию.  Может, идея твоя была. Не знаю. Всё получилось, венн попался. Лодка жреца встретилась с кораблем сегванов. Пока храмовники передавали добычу, ты бросил Хрономера и прицепился к «косатке». Способ, которым это было проделано, сразу навел меня на подозрение: плыть сотню верст под днищем, цепляясь только за нож -  дело не для базарного лицедея.
 
      На «косатке» ты приготовил противоядие, чтобы сегваны позволили остаться. Убить кунса, и при том уйти от его комесов было невозможно. Кругом – океан! Поэтому, когда мы вдвоем отправились на Остров Закатных Вершин искать Суда Богов, ты крался следом. За всем ведь надо присмотреть самому. Вдруг венн оплошает, не справится с противником? Тут-то как раз подоспеет меткая стрела из-за камня. Или ножик, по-свойски воткнутый в бок. А на корабле всегда можно сказать - мол, ходил прогуляться.

      Но вот неожиданность! Остров оказался обитаем. Охотника самого присмотрели на завтрак. Камешком подбили. Тут оказалось, что без двоих воинов тебе дорога в желудки мохнатых. Потом был Понор, озеро, чужая деревня. Не до задания. Да и Врата из Велимора нужно поискать. Когда же мы выбрались в свой мир,  всё никак не подворачивалось случая, ты не мог быть уверен, что усыпил нашу бдительность. И вот сегодня я, наконец-то, принял миску с ядом из твоих рук.

      Шамарган, смотревший всё время в сторону, тут вскинулся и с жаром выпалил:

      - Это был не яд! Просто снотворное. Я не собирался тебя травить!

      Лицо Волкодава осталось бесстрастным. После столь долгой речи ему хотелось помолчать пару седмиц.

      - Да хоть бы и яд. Тебе ведь противоядие не сложно приготовить.

      Винитар, который весь рассказ то изумленно взглядывал на связанного лицедея, то хмурился во тьму за ивой, повернулся к Волкодаву. Кунс с достоинством поклонился и промолвил:

      - Какой раз ты отводишь от меня смерть, кровник. Мелькнула сталь, и перед глазами как наяву встал клетчатый парус... Наверное, даже жалящую гадюку в броске можешь перехватить? 

      Венн покачал головой.

      - Шамарган так и не решился выполнить задание. Он занес нож, чтобы поразить себя. Я еле успел его остановить.

      Брови Винитара поползли вверх:

      - Но почему?..

      Убийца фыркнул и первый раз посмотрел прямо в глаза своему Назначенному:

      - Ты слишком часто спасал мою никчемную жизнь, сегван.

      В этот миг пальцы Шамаргана, наконец, высвободившись от веревки, нырнули в рукав.

      Волкодав неуловимым движением оказался рядом и закрутил кисть. Он видел, как на бледно-желтом фоне решившегося на последнее взвились зеленые языки досады. Связанный зашипел от боли и отчаяния.

      - Пусти, Она ждет меня!

      Бывший каторжник придвинулся к почти потухшей ветке и осторожно раскрыл ладонь. На ладони лежал шип в полпальца, конец которого был смочен чем-то черным.
 
      Винитар мотнул головой, словно никак не желая поверить:

      - Слушай, венн… Как ты всё узнал?

      - Принеси огня, - прозвучало в ответ.

      Кунс подчинился. За пленником требовался пригляд, а лучше, чем потомок Серого Пса, не устережешь.

      Когда он вернулся с полыхающей головней, Волкодав без разговоров вспорол рубашку на боку у Шамаргана. Обнажились крепкие мышцы и загорелая кожа. Последователь Мораны сжал зубы, приготовившись молча терпеть пытку. Впрочем, недавний рассказ жег хуже всякого огня, ибо был правдой.

      - Давай сюда головню.

      Железная хватка сжала предплечье и повела назад. Пленник дернулся, не желая открывать свою тайну, цепляясь за неё, как за последний рубеж. Но хватка была неумолима. Открылась подмышка, и стало видно татуировку – перевернутый трилистник в рассеченном круге. Винитар кивнул: ему был знаком знак верных Богини Смерти.

      Лицедей рывком закрылся, подобрался, насколько позволяла веревка, и сглотнул. Было ясно, что ни прощения, ни пощады наемный убийца не попросит.

      - Послушай, Шамарган… - начал кунс.

      - Я не Шамарган, - отозвался пленник. Голос его был эссенцией безразличия, а в скривившихся губах застыло холодное презрение. – Я не Шамарган. Я – никто.
 
      «Вот значит как, - подумал Волкодав, - Никто». Тот ли это парень, что пел о веселой вдовушке с баклажаном? Или там, в корчме, была всего лишь маска? Но стихи, которые он сочинял?


       Кто сказал, будто ныне поведется на свете,

       Чтобы добрых и мудрых ждал терновый венец?

       Чтобы стыло в груди, и тихо плакали дети,
 
       Когда горькую песню довершает певец…


      Не мог же сложить такие строки – никто?
 
      Волкодав шепнул что-то на ухо кунсу. Винитар отошел, и вскоре притащил арфу:

      - Похоже, она никому больше не понадобится. Жаль, конечно, бросать в костер… Но зачем нести с собой лишнюю тяжесть?

      Убийца и ухом не повел, даже не взглянул. Только вздулись жилы на запястьях.
Однако Серый Пес видел, как вокруг связанного заплясал целый вихрь зеленых, алых, пронзительно-бирюзовых огней. За своим инструментом арфист возвращался всегда. Даже в село, полное взбешенных врагов. Он кинулся бы за ней в пучину.

      «Ага. Значит, не такой-то уж ты «никто!»

      - Да, - печально кивнул кунс, передавая свою ношу спутнику, - Не услышим мы больше ту песню про гордую Эрминтар. Это же ведь Шамарган сочинил, другие певцы не знают?

      - Если бы и знали, так не сыграют, - отозвался венн.

      Пленник покосился на арфу, и больше не мог оторвать от неё глаз.  Он произнес тихо:

      - Вам правда… понравилось?

      Страж Северных Врат Велимора церемонно положил руку на меч:

      - Многие считают меня не последним ценителем музыки. На мой скромный вкус, та песня действительно стоит того, чтобы её слушали.

      Поэт чуть заметно улыбался.

      - Думаю, на состязании в Мельсине ещё не такое услышим, - Волкодав поиграл отнятым ножом, - Там соберутся певцы и подаровитее.

      Связанный вскинулся:

      - Да я был лучшим арфистом в Храмовой школе! Подумаешь, саккаремцы! Да они против меня – тьфу! Сверчки!

      - Ну, кто лучше, мы всё равно не увидим, - рассудил Винитар, - Ты же вроде кишки на прогулку собрался выпустить.

      «Никто» ощерился:

      - Тебе, кунс, тоже не долго наслаждаться звуками абрикосового дудука! Десять дней назад закончился отпущенный мне срок. Как только войдешь в большой город, тебя выследят. И, уж поверь, Храм не замедлит прислать новых исполнителей.

      Он понял, что проболтался, и сплюнул: – Всё. Больше ничего не скажу.

      - Хорошо, - внезапно согласился Волкодав, - Давай, режь себя. Не буду мешать.

      Сегван пожал плечами и дернул неприметный кончик веревки. Мудреный узел мигом развязался, и мягкие кольца упали к ногам пленника.

      Ещё не веря, что избегнул пыток, убийца осторожно размял запястья и потянулся к ножу.
 
      Но вместо клинка Волкодав предложил арфу:

      - Может, сыграешь напоследок? Ждала твоя Морана лишних десять дней – подождет ещё немного.

      Поэт протянул руки, как зачарованный, и принял инструмент. Он нащупал изгиб покрытого резьбой дерева, и ещё раз прошелся по нему подушечками пальцев. Так всадник гладит морду коня, отправляясь в бой. Так слепец пытается узнать лицо дочери, потерянной, и обретенной через года.

      Арфа ответила тонким дрожанием, как будто сдерживая слезы.

      А потом она запела.


       Становятся длинными тени,

       Спадает дневная жара.

       Дружище, довольно сомнений!

       Пора нам в дорогу, пора.


       Познать, как бывало, ненастье

       От теплого крова вдали

       И, может, сподобиться счастья,

       Где радуга пьёт из земли…


      Тростник во тьме качался и трепетал, вбирал в себя невиданные звуки. Вода отзывалась осторожным эхом. Когда слова закончились, смертник долго ещё перебирал струны, словно страшась тишины. И зазвучала новая песня:


       Не строй у дороги себе избы:

       Любовь из дома уйдет.

       И сам не минуешь горькой судьбы,

       Шагая за поворот.


       Идешь ли ты сам, силком ли ведут –

       Дороге разницы нет!

       И тысячи ног сейчас же затрут

       В пыли оставшийся след.


      Там было много куплетов. Ива заворожено внимала, запоминая на века. Он спел ещё аррантскую «Песнь о Прекраснейшей», без перерыва – «Саккаремскую свадебную», и про храбрую ящерицу, и про старого волшебника. Воины продрогли, а поэт не замечал холода, знай бряцал по струнам. Что свежесть летней ночи по  сравнению с той, вечной стынью,  которая вот-вот его поглотит?

      Пришлось силой тащить к костру, усаживать. Подкинули дров, пламя разгорелось ярче. Волкодав протянул сухую тыковку с вином:

      - На, смочи горло.

      Сегван возмутился:

      - Ты что, от самого Велимора её прятал?!

      - Да это же неприкосновенный запас. Вдруг раны понадобится дезинфицировать?

      От такого мудреного слова в устах венна Шамарган аж вином поперхнулся. Все трое дружно захохотали. Кунс отхлебнул, поднял палец вверх, призывая к тишине, и загорланил:


       Вдова купила баклажан,

       Домой к обеду принесла,
 
       Но занести над ним ножа

       На кухне так и не смогла.


       Тут надо, братцы, вам сказать,

       Что муж молоденькой вдовы,

       Пока ложился с ней в кровать,

       Был полным мерином, увы…


      - Ха! Саккаремцы со своими писклявыми флейтами! Да я был лучшим в Храмовой школе!.. Ну, что касается музыки.

      - Ага, а уроки по убийствам ты прогуливал? Кто же стоит над воином, занеся нож!

      - Почему прогуливал? Болел. Танцовщицы могут подтвердить.


       Уж так он ладен и хорош,

       Изогнут чуть, продолговат

       И тверд в руках, когда возьмешь,

       И цветом – форменный агат!


       Не тощ, не вял, не жив едва,

       А в самом теле и поре!

       Губами тянется вдова

       К его ядреной кожуре…


      Когда восток покрылся нежным румянцем, Винитар хлопнул охрипшего певца по спине и от души выругался.

      - Вот сволочь ты последняя, Шамарган, а мировой парень! Вместе в Мельсину пойдем! Хоть скучно по дороге не будет. Так и быть, рискну ещё раз заснуть с тобой у одного костра.

      Тыковка валялась пустая. Волкодав хотел всё же израсходовать последние глотки на обработку раны, которую нанес себе убийца, но тот только отмахнулся и вылил вино в рот. Теперь он сидел грустный, обхватив арфу.

      - Я уже сказал, кунс, нельзя тебе в большой город. Выследят. Да и мне нельзя. Ты не представляешь, что делают с отрекшимися, - он крепче сжал резные бока, - Эх, Волкодав, и зачем ты мне помешал! Я же теперь сто лет не решусь…

      - Видали мы этих верных Моране, - буркнул венн. – Как-нибудь управимся.

      Через полчаса вокруг потухших углей лежало три тела. В троснике отдавалось разноголосое похрапывание. На фоне рассвета пронесся быстрый крылатый зверек, обогнул кругом иву, зацепился за верхнюю ветку и повис. Из болота неслось деловитое квакание, теньканье куликов, всплески. За пару шагов от полянки над темной протокой сидел огромный серый пес и насторожено глядел в воду.

 










                По романам М. Семеновой «Волкодав. Знамение пути; Самоцветные горы»
                Стихи М. Семеновой.