Та-та-та-там

Осень 1987г. Луганск.
От призыва к призыву рядовой состав «радовал» все больше. В осенний призыв в числе прочих прибыл к нам на командный пункт Игорь Чаповский, который сразу стал «Чапой». Долговязый, нескладный очкарик, который ко всему еще и заикался. Повергнув его в волнительное состояние, добиться вразумительного ответа не представлялось возможным. Его речевые реле залипали на первом же слоге, который он, краснея и стараясь изо всех сил, повторял и повторял, не в силах преодолеть.
… Это произошло ноябрьской ночью, когда Чапа дежурил на входе в наше подземелье. Вход располагался внутри кирпичного сооружения, похожего на застекленную беседку. Снаружи болталась хлипкая деревянная дверь на пружине, а внутри была металлическая решетка, за которой просматривалась крутая длинная лестница вниз. Висящая под потолком тусклая лампочка дежурного освещения не располагала к бодрствованию, поэтому Чапа, привалившись спиной к деревянной двери, и завернувшись, для верности, в шинель – спал.
А в это время в замке… то есть, в казарме, конечно, рядовой Алексюк, того же осеннего призыва, будучи дневальным, получил от дежурного задание вымыть пол. Для удобства раздевшись, и оставшись в тапочках, бриджах и белой нательной рубахе, Алексюк с удивлением обнаружил, что в кране воды нет. Поэтому он, молодцевато подхватив ведро, направил свои стопы к пожарному водоему.
В тридцати метрах от казармы и в десяти от замаскированного входа в командный пункт, располагалась врытая в землю рифленая пластиковая труба четырехметрового диаметра и неустановленной высоты, то есть глубины. По нашим расчетам метра четыре, а может и пять, в ней было. Сверху она была накрыта крепким деревянным настилом с отверстием люка.
Погода не располагала к долгим прогулкам под луной, поэтому Алексюк, откинув люк, встал на колени и попытался дотянуться до воды. «Руки коротки!» - огрызнулся пожарный водоем. «Ах, так!?» - в праведном гневе отозвался рядовой с ведром, и, просунув в амбразуру люка коротко стриженую голову и плечо, предпринял вторую попытку. Ведро елозило дном по поверхности, не желая связываться с водоемом. Наконец край ведра коснулся воды, она хлынула, наполняя его и увлекая своей тяжестью Алексюка навстречу черной, матовой поверхности. Всплеск. Единственным воспоминанием о наличии здесь бойца – был правый тапочек, соскользнувший с ноги.
Ведро утонуло. Следом утонул левый тапок. Алексюк выплюнул воду и пробормотал традиционное «Помогите!». Осклизлая труба пожарного  водоема отозвалась гулом, не имеющим ничего общего с «русским устным».
«Помогите!» - немного стыдясь громкости своего голоса, закричал рядовой.
Настил равнодушно гасил звуковые колебания.
А Чапа видел сон. Ему снилась столовая. Он ел уже вторую порцию гречневой каши, без счета напихиваясь котлетами. Потом был компот. Один стакан, второй, третий… К третьему стакану, Чапа понял, что ему пора в туалет. Нельзя пить столько компота. Даже во сне.
Кое-как встав, на успевшие затечь от неудобной позы, ноги, Чапа скрипнул дверью и вывалился в ночь.
Ну какой нормальный человек пойдет по дорожке в поисках заветного туалета, когда вот оно – все рядом.
Чапа обошел «беседку» и, томно закатив глаза, начал стремительно терять в весе. Внезапно к неизбежным в данной ситуации звукам примешался чей-то глухой голос. Чапа сморгнул и прислушался. «По-мо-ги-те…» - донеслось до его ушей. «Бред!» - смекнул рядовой Чаповский, путаясь в накинутой на плечи шинели. «По-мо-ги-и-и-и-те…».
Сон снесло как ураганом солому с крыши. Чапа заметался. Его глаза стали большими как у ночного лемура. Он обвел ими пустой плац, не менее пустую дорогу и перевел взгляд на низкорослые, полупрозрачные от отсутствия листьев, кусты.
Внезапно его внимание привлекло темное пятно на дощатом настиле пожарного водоема. Вернее пятен было два. То что побольше являлось открытым проемом люка, а то, что поменьше – тапком.
Алексюк замерзал. Он несколько раз ощупал руками стенки в поисках опоры, но только перепачкался в слизи, покрывающей борта водоема. Намокшие форменные бриджи весили уже как доспехи тевтонского рыцаря. Правда, такое сравнение Алексюку в голову не приходило, но было все равно тяжело. Ногу уже несколько раз хватала судорога, больно растопыривая пальцы и делая каменной икру. Алексюк не знал, какая здесь глубина, но дна ногами не доставал и это пугало вне зависимости от того, было под ним сорок сантиметров или два метра воды. Единственным относительно светлым пятном был проем люка, в который Алексюк, теряя надежду и силы, уже не кричал, а просто говорил, дребезжащим от холода голосом: «По-мо-ги-те…».
Внезапно свет померк. В люке появился черный силуэт:
- У-у-у-у, - взвесив свои силы, задал вопрос Чаповский.
- Чапа, то-тону я. Р-р-руку дай.
Чаповский сразу узнал товарища и протянул руку. Алексюк протянул свою. Пальцы коснулись друг друга, но схватиться не удалось.
- Да-а…да-а…- Чапа силился что-то сказать, но проклятое заикание оказывалось каждый раз сильнее.
- Позови кого-нибудь…
Дежурный по казарме Валера Одиноков был в легком бешенстве от долгого отсутствия Алексюка. «Никакого сна! Вымоет казарму, отправлю драить сортир. Козёл, блин! Ну где он лазит!?».
Когда в дверях появился Чаповский, Валера вызверился на него:
- Ты чего приперся? Что, уже смена? Или я чего-то не понимаю!?
- Та-та-та-там… А… а…, - старался изо всех сил Чапа, мотал головой, но только краснел от натуги, страшно пяля глаза на Одинокова. В руках он крепко сжимал тапочек Алексюка.
- Ну что ты ноешь? – раздраженно поинтересовался Валера.
- Та… та…
Чапа сунул под нос Одинокову тапок, от чего Валера сморщил нос и немного увеличил дистанцию.
- А… а… т-т-т-т… у…
- Блин, ну что за бойцы!? – в сердцах произнес Одиноков, одновременно проводя в грудь Чаповскому удар открытой ладонью, который в простонародье назывался «кукушка».
- Там Алексюк тонет! – отчеканил Чапа, и сам себе поразился.
- ?*;%?:; Где!?
У Чаповского хватило ума не говорить, а, быстро развернувшись, броситься на улицу.
Когда Валера, с помощью накинутой на запястье Алексюка, петли из брезентового брючного ремня, вытащил грязного, измученного солдата из люка, Чапа скинул шинель и плотно спеленал своего товарища.
Идти самостоятельно Алексюк не мог. Он в изнеможении опустился на доски настила и затрясся от холода, от нахлынувшего расслабления, от переполняющих его чувств… Чапа наклонился и надел на ногу Алексюка единственный уцелевший тапок:
- Ы… ы… т… б…
- Помолчи, говорливый, - прервал Чаповского Одиноков, - А с тебя пирожок. Даже два.
Алексюк согласно закивал и заплакал, широко улыбаясь.