Гербарий снежинок. глава 3. Вчера

Глава 3
ВЧЕРА

За коном всё те же вальсирующие снежинки.
У них свой бал, свой неумолимый закон природы.
Им было всё равно под чьи ноги падать,
кем быть растоптанным. Я был бессилен перед
их равнодушием, перед их неумолимым адажио.
Бессилие пропитывало меня беспощадно и зло,
опускаясь в вечный покой ВЧЕРАшнего дня.


Наглые особи внушительной комплекции ввалились в дверной проём. Впечатывая в стены девушек и молодых людей, целенаправленно устремились внутрь. Я столкнулся с ними в коридорчике около дивана, на который мы ложили избитого Некляева. Двое в штатском, один в такой же спецназовской чёрной форме как у животных что швыряли в нас шумовые гранаты. Перегораживаю им дорогу.
- В чём дело? Кто вы такие? Вон отсюда, это слежебное помещение! Ваши действия незаконны!! – я нёс всё , что приходило в голову. Подонки молчали. Спецназовец схватил меня за свитер на груди и впечатал в стул. Пытаюсь встать со словесным поносом о недопустимости их противозаконных действий. Встать не дают, на любую попытку впечатыввают в стул. Остальных наших прижали к стенам.
- Кто ты такой? Документы? – у меня начинают сдавать нервы и я решительно встаю перед спецназовцем. Во рту у меня так и не подкуренная сигарета. Он её выдёргивает и швыряет на пол.
- Шо ты ручонками тут размахался? Гопник!
Заламывает мне руки, достаёт резким движением наручники, и защёлкивает их сзади. Я уже на полу, кричу набор призывов о помощи.
- А-а-а-а-а! Я музыкант! Шо ты, сволочь, делаешь? Я ими музыку играю, кукол в театре вожу! Это мой хлеб, подонок ты! – я корчусь на полу и поднимаю истерику. Подонки, как мне показалось, озадачились.- Гады! Я этими руками вашим детям несу со сцены светлое, доброе и вечное, а ты мне их ломать будешь? Фашист!
- Снимите с него это! Он же музыкант, у него руки…- Наташа вступилась за меня.
- Аааааааааааа! – я продолжал корчится не столько от боли сколько от унижения.
– Помогите! Люди!!! Ааааааааааааааа!
Я поднимал шум. Дверь на улицу была открыта и моя истерика эхом разлеталась в ночном квартале, притягивая внимание общественности. Хотя общественность уже давно или спала или сидела по норам, молясь на портрет Лукавого. Вознося ему дифирамбы за то, что они завтра не проснуться в новой, незнакомой им стране. За то, что по улицам не будут ходить толпы пьяных отморозков с криками “Жыве Беларусь!”. За то, что продажные кандидаты в президенты не смогут распродать проклятым американцам и европейцам наши процветающие заводы, за то что можно будет как и прежде оттягивать всё подальше будущее. Общественость спала и видела во сне стабильность, а вернее стабилизец.
Вошёл солидный дядька в милицейской форме. Вроде подполковник. Внимательно осматривает наших.
- Представьтесь пожалуйста и объясните причину, почему вы вломились в законно арендуемое помещение. – Юля потребовала от него объяснений.
- Ну… Меня в этом городе многие знают. – залепетал подполковеник. Вид у него был неуверенного в себе человека. Ему, похоже, было неловко от возложенной на него миссии. Надо было его добивать и я схватился за эту возможность.
- Вы как раз во время, уважаемый! Полюбуйтесь, что творят преступники!  -- я выплясывал перед ним спиной, показывая отекающие в наручниках руки. – Вы видели это? Сделайте что нибудь, товарищ милиционер. Помогите-спасите-это-беспердел-мне-очень-больно! ААААААААААААААААА! – я, конечно, больше паясничал. Я сбивал его с толку, издевался, дурачился и всё больше входил в раж. Мне уже нечего было терять. И некого было спасать.
- Сделайте же что-нибудь! – Наташа воткнулась ему прямо в глаза.
Пауза. Все молчали и смотрели на подпаолковника. Он сморщив лицо, о чём-то думал. Пару раз хотел что-то сказать, но не решался.
Я не выдержал паузы. Это показалось мне омерзительным. Стоит высокий чин и растерян как мальчишка.
- На вас же погоны офицера беларуской милиции! Примите решение! Вы же офицер! Вы же мужчина! Прекратите это беспредел!!! – у меня от бешенство стало закладывать уши – первый признак, что я теряю над собой контроль. Мент молчал.
- Нет у тебя ни чести ни достоинства. Стоишь, язык в задницу засунув! На тебя женщины с презрением смотрят! Тряпка! – я не выбирал выражений.
- Я тебя привлеку за оскорбление при исполнении! – мент ожил. Аж губы затряслись от негодования.
- Да ты сам себя своим поведением оскорбляешь! Иди привлекай!
Если бы Юля с Наташей не вклинились в разговор, я бы ещё многое высказал представителю беларуской милиции, что я о ней думаю. Пока девушки требовали от  подполковника снять с меня наручники, я ходил взад-вперёд по коридору, стараясь успокоиться. Я был готов бросится и грызть чьё-то ухо. Я тяжело дышал, прерывая реплики девушек проклятиями и угрозами.
 У любого адекватного человека действия милиции и неизвестных вызвали бы возмущение и протест. Похоже, весь этот бред был столь очевиден, а я настолько пылал благородным гневом, что спецназовец не выдержал:
- Если я сниму наручники  ты замолчишь?
- Не знаю!...Замолчу! Шо ты смотришь на меня? Снимай давай, у меня уже руки синеют!
Неуверенно и подозрительно смотрит на меня в упор. Поворачиваюсь и театрально поднимаю перед ним руки за спиной. Внутренне нервно хохочу. Хотя запястья реально начинали болеть и даже холодеть. Щёлк…О! Вот оно облегчение! Когда освобождешься от этих кандалов для рук, испытываешь облегчение сродни опорожнению мочевого пузыря.
- Ну так кто-нибудь мне покажет документы и объячснит что вы тут делаете? Каждый день в это помещение был вход свободным. Почему вы как грабители вломились ночью? Или вы и есть грабители?
Неизвестные молчали. Я потирал затёкшие запястья и с наглой ухмылкой заглядывал им в глаза. В офис вошла блондинка лет 35 в милицеской форме. Спецназовец прижал меня к стене. Я попытался её остановить, попросил представиться. Ноль эмоций. За блондинкой просеменил млодой холёненький ментик в парадной форме.
- У вас что за праздник, уважаемый? День победы власти над народом? – я продолжал поясничать. Уже ничто меня не могло остановить, ибо следуя элементарному здравому смыслу, было понятно, что гости, кто бы они ни были, ведут себя абсолютно противозаконно, нарушая все процессуальные нормы.
Вошёл подполковник с обиженным лицом. Зыркнул на меня гневным взглядом. Я осклабился:
- Гы-гы-гы… Вернулся к исполнению служебных обязанностей? А кому служишь? А?
- Замолчи, а то опять наручники одену! –  почти упрашивая шепнул мне спецназовец.
- Ой гляди, когда нибудь я тебе так одену…
- Всех увозите, а этого крикуна… пусть здесь будет. – гаркнул высокий чин.
- Пасиб, товарищ капитан. – Я театрально поклонился в сторону подполковника. На “капитана” он не отреагировал. А я ждал возмущений.
Наших вывели на улицу. “Пока ребята. Держитесь.”
Блондинка присела около холодильника и полезла руками в коробки с печеньем.
- Вас никто ничем не собирается угощать, мадам! Не трогайте немытыми руками пищу! – хочу подойти к ней и отобрать печенье. – Это лакомство для доблестных волонтёров кандидадата в  президенты Владимира Некляева. Руки прочь!
Спецназовец крепко держал меня за свитер.
- Так, прошу заметить, что особа в милицейской форме копается в офисном имуществе и неизвестно, что она туда подбросила. Если вы хотите начать обыск, пожалуйста представьтесь и действуйте по закону!
Мне показалось, что я был убедителен. По крайней мере блондинка оставила печенье в покое. Я не унимался.
- Предупреждаю вас об ответственности за подбрасывание в офис пакетиков с порошком, патронов и тому подобного. Я надеюсь в суде вы не будете отрицать, что копошились в офисном имуществе без понятых и без моего присутствия?
- Никто нигде не копошится! Прекратите этот цирк!
- Это вы тут цирк устраиваете и шаритесь по чужим вещам! А ещё форму нацепила! Хто ты такая?! – мне хотелось хамить направо и налево.
Они сейчас были преступниками. Они, а не я нарушали закон. Я был морально и внутренне свободен от них. Я мог позволить себе всё что угодно.
Прибежал маленький ментик, на ходу снимая бэйдж. Спецназовец молча передал меня под его опёку и пошёл к выходу.
- Встретимся на баррикадах! – крикнул я ему в вдогонку. И, развернувшись прямо в лицо ментику: “Ха-ха!”
- Ведите себя… корректно…, - ментик смутился.
- Перед кем? Перед преступниками, перед грабителями? А ты кто тут такой маленький-смешной? Шо молчишь как рыба об лёд? Зачем бэйдж спрятал? Хочешь трусостью оправдать подлость?
- Успокойтесь, уважаемый… не кричите…
- Да я щас ваще на помощь звать буду! По-мо-ги-те!!! Грабю-ю-юць!!!
Ментик бросился к двери и с силой захлопнул её. На мой крик прибежало ещё двое в гражданском.
- Да сколько же вас там? Целая банда?
- Ты сейчас договоришься.
- А что ты мне сделаешь? Самое страшное, что ты можешь – это убить меня. Но если Бог есть, а Он есть, то тебя ждут проблемы похуже моих.
- Серёжа, иди сюда. – блондинка позвала мента в парадной форме. Тот услужливо подбежал и стал вникать в её шёпот. Что-то слишком манерное для мужика показалось мне в поведении этого Серёжи. Оно как-то очень гармонировало с его голубой формой. Меня аж немного передёрнуло.
Пошептавшись, манерный мент Серёжа начал фотографировать интерьер офиса. Зазвонил факс. Я схватил трубку.
- Вы позвонили в штаб кандидата в президенты Владимира Некляева! Говорит дежурный. Офис грабят неизвестные, с меня только что сняли наручники, ведут себя вызывающе, на мои требования и замечания не реагируют… - дальше я запнулся, ибо ждал, что у меня вырвут трубку. Но всем, казалось, было всё равно. Просто удивительно.
- Игорь, здравствуйте. Это Еврорадио. Нам уже всё известно. Скажите что сейчас там происходит. – я достал сигарету, подкурил и стал подробно рассказывать о происходящем. На столе замечаю кровавый отпечаток чьей-то ладони. Повествую в трубку, отковыривая ногтём засохшую кровь. Читаю с упоением и выразительностью свой монолог. Я почувствовал себя на сцене. Параллельно внимательно слежу за перемещением блондинки и манерного мента. Каждое их действие комментирую в трубку.
- Игорь, держитесь, мы с вами. Сейчас всё, что вы сказали пойдёт в эфир. Мы ещё перезвоним.
- Пользуясь случаем, передаю привет братскому африканскому народу!
Ложу трубку и тут же раздаётся очередной звонок.
-     Вы позвонили в штаб кандидата в президенты Владимира Некляева! Говорит дежурный. Офис грабят неизвестные, с меня только что сняли наручники, ведут себя вызывающе, на мои требования и замечания не реагируют…
- Игорь, это Таня. Не волнуйся только, что там?
- Танюша! Уау! Как я рад слышать тебя в эту ночь!!!
- Ну что там?
Повторяю уже отрепетированный монолог, обвешивая его всё новыми эмоцианальными поворотами, виртуозно жонглируя фактами. В итоге у меня в офисе находились уже не менты, а клоуны в милицейской форме, фотограф с нетрадиционной ориентацией и… я долго не мог переступить через себя, чтобы не обозначить блондинку как “какая-то белая ****ь”. В итоге я произнёс “блондинка неопределённого возраста”.  В трубке слышались цокания клавишь. Таня набирала на клавиатуре мой монолог.
-  Всё записала? В скайпе висишь? Разошли всем кому сможешь.
-  Ага… А…это… блондинка красивая? – Таня не была уверена, что я спокоен и хотела как-то разрядить ситуацию, увести разговор в легкомысленное русло, расслабить мои нервы. Я тут же почувствовал себя в своей среде и отпарировал:
- Танюша, ты же знаешь, что о красивой можно говорить только в отношении тебя, – и как можно громче: –  Даже если бы она была Анжеликой Джолли, для меня бы она сейчас была Мурлин Мурло!!! – я нервно захихикал. Таня сдержанно меня поддержала. Далее я издевательски комментировал все действия манерного мента Серёжи и блондинки. Они, между тем, фотографировали совершенно безобидные документы, удочки для сцягов, растяжки с лозунгами, валенки, прочую офисную утварь.
Вошли ещё двое мужчин явно не из этой компании в сопровождении хамовитого верзилы с модным выражением лица.
- Понятые… – хотела было что-то сказать блондинка, но я эмоционально перебил:
- Какие в ср…к чёрту понятые? Свидетели! Уважаемые, вы являетесь свидетелями разбойного нападения на офис общественной организации. Будьте внимательны, на суде понадобяться ваши показания. Эти люди не предствалялись и не показывали никаких документов, их действия незаконны… - Ментик оттаскивал меня за рукав от “понятых”.
- Да не прикасайся ко мне, ты! – сорвал его руку.
- Не оказывайте сопротивления работникам милиции!
- Откуда мне знать кто ты такой? Ты мне представился? – ментик неуверенно поёжился.
Блондинка увлекла за собой понятых.
Понятые состояли из двух мужиков лет 30. Один высокий в кожаной аккуратной куртке, приличного вида. Второй, подвального вида небритая особь с далеко пахнущим перегаром.
Зазвонил факс.
- Штаб кандидата в президенты Владимира Некляева! Говорит дежурный. Офис грабят неизвестные, с меня только что сняли наручники, ведут себя вызывающе, на мои требования и замечания не реагируют… -- я выпалил своё “отче наш”.
- А шо там у вас происходит? Некляева нашли? – нетрезвый голос из неизвестности.
- Некляева выкрали из больницы неизвестные подонки! А кто говорит?
- Это из Бреста. Мы только с Плошчы приехали. Так не нашли ещё Некляева?
- Нет.
- А откуда мне знать, что я говорю не с ментом?
- А как я могу вас убедить, что я не мент? – не хотелось ни о чём говорить с пьяным, но и не хотелось отфутболивать своих, и я терпеливо поддерживал разговор.
- Так шо вы там бездействуете, кинули своего кандидата, мудачьё!
Я офигел.
-     Эй, друг! Ты там дома в тепле и водочку попиваешь, а я тут в окружении ментов и неизвестных ублюдков. Один! Офис грабят и я делаю всё что могу, а ты мне предъявы кидаешь! Шо за ерунда?... – бросил трубку. Вот чёрт. От своих ещё по нервам получать.
Между тем, не обращая на меня внимание, блондинка и манерный мент шарились по офису. За ними покорно семенили понятые. Но вся психофизика того понятого, что посолиднее, выдавала его раздражение и неприятие происходящего. Я стал давить на его состояние.
- Послушайте, так называемые понятые! Вы имеете право не подписывать никаких бумаг или записать в них свои замечанитя. А замечания у вас не могут не возникнуть. Неправда ли? -- “Аккуратный” отвёл взгляд и сжал губы. Пьяненький присел осторожно на край дивана, на котором несколько часов назад лежал окровавленный Некляев. Я заметил на чёрной коже дивана бурый кровавый след. Провёл пальцем. Высох. Закуриваю. Хочется кофе. Боже мой, я ведь не ел уже с обеденных бутербродов. .
- Я сделаю себе кофе. Свидетели, внимательно следите за действиями грабителей! -- Захожу в каморку с бойлером. За мной хвостит ментик. М-да… Вид здесь совсем не штаба кандидата в президенты. Половина каморки занята бумагами, листовками и прочим мусором, сваленным просто в кучу у стены. – Я тебе не предлагаю, тебе нельзя. Ты не гость. Ты подельник преступников. -- Молча стоит. Жуёт сопли. Чмо.
Выхожу из каморки и иду к холодильнику. Там же ж колбаса и сало! Ух, как я проголодался! Надо сожрать побольше, ведь стопудово офис опечатают, пропадут харчи. Так. Варёнка, сало, майонез…ага вот. Беру кольцо копчёной колбасы и жадно употребляю провиант для героев Плошчы. Я теперь единственный герой, которому это ещё как-то пригодится. Здесь всё – моё!
Блондинка отрывает телефон от уха. Недовольно вздыхает.
- Серёжа, иди встречай тех, кого ты так сильно любишь.
- Кого? А…ну да…-- манерный мент Серёжа бежит на улицу. Чавкая, бегу за ним. Мне интересно кого так любит педиковатый мент. Ментик перегораживает мне дорогу. Сажусь на диван и точу колбасу за обе щеки. Если придётся ещё что нибудь выкинуть, надо чтобы руки были свободны. Входит молодой человек лет двадцати пяти, аккуратно одетый, без признаков принадлежности к каким либо структурам. Проходит мимо.
      - О! Цыгане шумною толпой! Подельники пришли! Здороваться в КГБ не учили? – говорю сквозь полный рот колбасы.
- Приятного аппетита.
- Не ваше дело…
За ним семенит на полусогнутых Серёжа, а за Серёжей идёт персонаж с камерой и снимает всё на своём пути. Увидел меня в глазок камеры. Остановился и наехал на меня крупным планом. Не теряюсь и тычу фигу прямо в объектив.
- Добрый вечер, уважаемое население республики Белобрысь. КГБ ТВ ведёт свой репортаж из штаба главного врага нашего полурастительного существования, посмевшего замахнуться на трон всеми нами горячо любимого царя-батьки…
- Заткнись…
- Простите, уважаемые зрители, у нашего оператора приступ хамства.
Гэбэшник вытаскивает из под стола кем-то оставленный нетбук. Эх… Хороший был нетбук.
- Не трогайте чужие вещи! Ты ваще хто такой? Северный олень? – в руках у меня кусок колбасы, мне он уже не лезет. Я вроде как уже сыт. Выбрасывать жаль. Гэбэшник открывает нетбук и нагло лезет в рюкзак под столом.
- Эй, милейший, ты уверен, что там что-то оставил? – бросаю в него куском колбасы. Попал в штанину. Делает вид, что ничего не произошло.
- А это что? – указал на дверь запасного выхода.
- Не скажу.
- Вы же тут дежурите и не знаете что это за дверь?
- Я то знаю, но не собираюсь делать так, чтобы и вы знали. Я преступникам ничего не показываю и не рассказываю.
- Ну тогда мы сами посмотрим.
-     Можете даже понюхать. Но учтите, что ваши действия незаконны.
Открывают дверь. Натыкаются на вторую. Между дверьми какие-то вещи.
- А это что?
- Мне туда заглядывать не велено. Это не входит в мои функции. А вот за второй дверью резкий обрыв в низ. Но вам туда можно. – смеюсь сам своей шутке. Я себе вообще иногда очень нравлюсь.
Гэбэшник подзывает Серёжу и персонажа с камерой. Ногой показывает им что снимать и фотографировать. Манерный мент Серёжа услужливо суетиться, приговаривая “да-да, щас-щас”. Фу, чёрт, как противно.
- Какое раболепие, Серёжа! Смотри пополам не переломайся! Гы-гы-гы…-- вроде мне никто не угрожает, не бьёт, значит можно и дальше паясничать, палку вроде я ещё не перегнул. Хотя на их месте я бы меня уже пару раз в шею двинул. Особенно за колбасу и фигу. Конечно же, обычно я себя так не веду. Но ведь и происходило тогда нечто необычное. Поэтому я и сам от себя ждал всё что угодно. Испытывал границы дозволенного.
Сняв на плёнку весь второй этаж, где снимать вобщем-то было и нечего, гэбэшники направились к выходу. Неужели я промолчу на прощание?
- Попутного вам ветра! Берегите себя! Ага! Ведь жизнь даётся один раз. Иногда, как вам – случайно.
Мне показалось, что они украдкой улыбнулись. Я бы тоже на их месте улыбнулся. Около стола дежурного гэбэшник остановился.
- А это что такое? – взял со стола милицейскую рацию, оставленную жидком. Так, надо как-то отмазаться. Говорил жидку: давай выбросим.
- А это… Некое переговорное устройство по-видимому. Это реквизит. – ну я и ляпнул. Привычка актёрская неизвестные вещи обобщать ёмким словом “реквизит”.
- Это милицейская рация. Откуда она здесь?
- А мне почём знать?
- Значит её можно забрать?
- Ну дык, вы грабители – забирайте. Делайте своё грязное дело.
Смотрит на меня пристально. Наверное даже с ненавистью. Ложит рацию на стол и выходит. Моё сердце простучало пару синкоп. Пронесло.
Блондинка и Серёжа приступили к осмотру комнаты медиа-группы. Здесь были только бумаги на столах, коробка с сувенирными флэшками, два радиотелефона. У всей медиа-группы были ноутбуки, поэтому в комнате ничего не оставлялось, всё уносилось с собой. Самое ценное что здесь было – это сувенирные флэшки с предвыборным слоганом Некляева “Я пришёл, чтобы вы победили”. Но грабителей они не заинтересовали. Скорее всего они даже не поняли что это такое. Я незаметно засунул себе несколько штук в карман.
Блондинка полезла в ящики стола, достала бумаги. Пока педиковатый мент Серёжа их фотогроафировал, я осторожно сунул в оба кармана куртки два радиотелефона. Совершенно не знаю зачем. У меня случился приступ клептомании. Мне тогда показалось, что в моих карманах всё должно быть в большей безопасности. Когда Серёжа закончил фотографировать он обратил на меня внимание, ибо один телефон предательски вываливался из кармана и я его усердно заталкивал назад. Поймав на себе его взгляд, я попятился к туалету. Педиковатый Серёжа бросился за мной. Я забежал в туалет и, достав телефоны, занёс их над мусорным ведром. Серёжа застал меня в такой позе в туалете.
- Стучаться надо!
- Не делай этого! - Сёрёжа потянулся к телефонам.
В этом миг я их опустил в ведро. В самую гущу использованных туалетных бумажек. А их было о-очень много. И с чувством исполненного долга протиснулся мимо него.  Серёжа, бормоча что-то о порядочности и адекватности моего поведения, полез в ведро за телефонами. Я внутренне ликовал.
- Фу-у-у-у… В ведро с дерьмом полез, какой ужас! Руки помой, от тебя ж дерьмом за версту несёт… фу! – я схватил осежитель воздуха и направил струю на Серёжу. Он закрыл лицо рукой. Я пшыкал на него, на блондинку, на понятых, по всему офису… Мне было жутко весело.
Но по-моему только мне. Вдруг один из понятых, тот что посолиднее, решительно воскликнул.
- Так, мне всё это надоело! Я не знаю зачем меня сюда привели! Вы попросили вам помочь на несколько минут, а я здесь уже второй час. Я ухожу, у меня работа, я оставил напарника одного. У меня будут неприятности! – он решительно направился к выходу.
- Вы не можете уйти! – блондинка бросилась за ним. Ментик перегородил выход из офиса.
- Можете-можете! Уходите! Вас втянули в это грязное дело без вашего согласия, ведь так? Зачем оно вам надо? Уходите! – я выплясывал между ним и блондинкой танец Святого Витта.
- Объясните мне что мне будет за то, что я уйду?
- Да ничего вам не будет, идите –идите. – Я подтолкнул его к выходу.
- Вы участник процессуального действия и не можете уйти. – Блондинка растерянно лепила свой неубедительный аргумент.
- Я не хочу принимать участие в ваших действиях, связанных с разгоном мирной демонстрации. – безапелляционно рубанул мужик и… решительно вышел.
- Молодец! Спасибо! – крикнул я ему вдогонку и продолжил свою пляску, приближаясь ко второму понятому. Тот затравленным зверьком вжался в кожаный диван.
- А ты чего сидишь? Вали тоже отсюдова! Нафиг оно тебе надо? Ночь же ж на дворе!
Особь с далеко пахнущим перегаром втянул шею, сморщился и пстрикнул себя по горлу движением, означающим, что я мол бухой, боюсь неприятностей.
- Ну и фиг с ним! У нас что, сухой закон?
- Тсс! – особь умоляюще впил в меня две полупьяные дырки.
-     Так, не подстрекайте понятого! – блондинка чуть не плакала, -- Чего ты стоишь? Верни его! – ментик рстерянно хлопавший глазами словно опомнился и бросился за понятым.
Блондинка и педик-Серёжа принялись упаковывать ноутбук на столе дежурного. Я со щемящим сердцем бросал последний взгляд на дорогую вещь. Покончив с ноутбуком, парочка запаковала в бумагу нетбук с другого стола. Всё награбленное сложили по ящикам и блондинка принялась что-то писать на бумаге. Закончив, предложила расписаться выпившей особи. Тот покорно поставил свою закорючку. Подсунула под нос мне.
- Я ничего не имею общего с вашим грабежом и не буду подписываться в вашем преступлении.
- Вы отказываетесь от подписи?
Я подумал. У меня появилась возможность узнать имена и фамилии участников этого постыдного процесса.
-А давайте.
Я прочёл так называемый протокол изъятия, переписал фамилии блондинки и понятых. И поставил напротив своей фамилии жирный-прежирный крест.
- Вы отказываетесь от подписи?
- Это и есть моя самая настоящая подпись.
- Теперь на изъятых вещах, пожалуйста. – Она пододвинула ко мне коробки. У меня мелькнула весёлая мысль.
- Называйте правильно: с награбленными вещами. С нагло награбленными вещами!  –Устроился поудобнее и жирно вывел на первом ящике “СВОРОВАНО”. Придвинул второй: “СВОРОВАНО”. Взялся за третий…
- Что вы делаете! – блондинка вырвала у меня ручку.
- Ого! Какой темперамент! Держу пари – у тебя потрясающая задница!
      - Хам!
      - Воровка!
      - Серёжа, уводи его!
На этом наш обмен любезностями закончился. Я нацепил свой рюкзак и заявил:
- Я уйду отсюда последний.
Блондинка и педиковатый Серёжа взяли коробки с награбленным и мы все вывалили на утренний усилившийся морозец.
Серёжа опечатал офис, я подкурил и вежливо пожелав всем доброго утра, хотел было удалиться. Но не тут то было. Ментик, который видно так и не догнал ушедшего понятого, вцепился в мой истерзанный рукав.
- Вы проедете с нами, уважаемый.
- С какого перепугу? Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Убери руку.
- Нам надо с вами побеседовать…
- Я задержан? Кем? Я что-то нарушил?
- Проедемте с нами, нам нужно взять у вас объяснение.
Сопротивляться бесполезно. Бежать? Куда? Да и толку? Выкидываю бычок и сажусь в бобик. За мной садится Серёжа. Я демонстративно отодвигаюсь от него к окну. Он ближе ко мне.
- Да ты посмотри на него! Я от него, а он комне всё ближе. У тебя с ориентацией всё нормально?
- Абсолютно, -- Серёжено “абсолютно” прозвучало самым манерным образом.
- Всё равно держись от меня подальше…Серёжа. Гы-гы-гы…
И мы поехали. Мои безразмерные сутки продолжались.
За коном всё те же вальсирующие снежинки. У них свой бал, свой неумолимый закон природы. Им было всё равно под чьи ноги падать, кем быть растоптанным. Я был бессилен перед их равнодушием, перед их неумолимым адажио. Бессилие пропитывало меня беспощадно и зло, опускаясь в вечный покой ВЧЕРАшнего дня.
Что я мог сделать? Как я мог повлиять на этот неумолимый ход вещей? Как я мог растопить непроницаемую стену вечной мерзлоты? Своей крохотной теплящейся надеждой? Мой безнадёжно крохотный огонёк пытается растопить необъятную холодную снежную пустыню. Ещё, кажется чуть-чуть, и снег загасит это беззащитное пламя. Кому оно нужно? Кто я? Кто мы, мечтатели, поверившие, что у нас за спиной крылья? Поверившие в то, что какая-то маленькая снежинка сможет вызвать лавину.
Снежинки не таяли, но и не оставались такими же нетронутыми и чистыми. Они прессовались, наслаиваясь как вековой слой мерзлоты. Безразличные, холодные снежинки. Они покорно могли превратится в оружие, собравшись в озорной снежок и рассыпаться об омоновский щит. Или превратиться в грязную лужу под спецназовским сапогом.
Я раздувал в себе всё больше и больше огонёк веры в то, что сейчас так безжалостно растаптывалось, упав плашмя под ударами дубинок и всей репрессивной машины. Я выбирал своё застывшее пламя.

“Бобик” подкатил к крыльцу. Несколько раз в обрывках ментовских фраз мне послышалось :“Московский РОВД”. Значит меня притарабанили в РОВД Московского района города Минска. Выходим. Меня ведёт маленький ментик. На груди у него уже появился бэдж. Пытаюсь всмотреться в бэдж и понимаю, что я чертовски устал. Даже зрение отказывалоссь фокусироваться, хотя у меня железная единица в обоих глазах. Держусь с гордо поднятой головой. Встречные менты смотрят на меня нагло и зло. Я вонзаюсь им в глаза ещё наглее, жду пока они отведут глаза первыми. Срабатывает. Делают вид, что срочно надо или куда-то позвонить, или что-то спросить у коллеги. Ментик просит меня подождать у окна. Отхожу на такое расстояние, чтобы слышать развязные фразы красных. Они явно накручены и исполнены ко мне неприязни. Взаимно.
- А куда я его… я про Немигу ваще ничё не знаю… - долетает до меня.
- Моё дело привезти….я из Центрального РОВД, мне на дежурство успеть. – лепечет ментик.
Воспользовался их замешательством и звоню Жеке. Долго не берёт трубку. Спит конечно. Война войной, а сон по расписанию.
- Алё. – как из подземелья.
- Жэка, это я. Спишь что ли?
- Нет. Жду когда ты позвонишь.
- Гы-гы-гы…
- Хе-хе-хе…
Мы порадовались нашей старой шутке, а заодно и возможности друг друга слышать. По коридору вразвалочку прёт чёрт прямо на меня. Я говорю с Жекой и наблюдаю за ним. За пару метров до меня остановился и молча чавкает в меня глазами. Сука. Демонстративно поворачиваюсь к нему спиной и продолжаю весело говорить с Жекой.
- Жэка, я в Московском РОВД. Больше звонить не смогу. Сообщи куда сможешь. Меня скорее всего закроют. Где наши не знаю. Пока ничего не знаю. Всё. Держитесь там.
- Ага. Всё понял.
Пип-пип-пип.
Голос чёрта.
- Молодой чел…
- Я занят! – перебиваю и громко несу какую-то ахинею в выключенный телефон.
Чёрт уходит. Я присел на подоконник и глаза тут же начали слипаться. Я чувствовал себя как мокрая соль в солонке – невысыпающимся. Ужасно хотелось занять горизонтальное положение и я развалился прямо на подоконнике. Пофиг.
Минут через пятнадцать мой отдых прервал всё тот же ментик и повёл на второй этаж. Передал меня в кабинет к такому же сопляку-следователю и шустренько убежал.
- Мне нужно взять у вас объяснение. – приступил к работе сопляк.
- Сначала потрудитесь объяснить: по какой причине я задержан.
- По причине участия в незаконном массовом мероприятии на Площади Независимости.
- Когда?
- Вчера 19 декабря в 23.40.
- А почему вы уверены, что я там был?
- Ну вас же там задержали?
- Меня задержали в офисе по адресу Немига 42 после полуночи, где я исполнял свои служебные обязанности ночного дежурного.
И игра понеслась дальше, создавая видимость законности. У сопляка-следователя уже был протокол административного задержания, согласно которому меня задержали 19 декабря в 23.40 на улице Советской рядом с Домом Правительства за крики «Жыве Беларусь!». Если бы я кричал «Умри Беларусь!», наверное, меня бы никто не задерживал. Таких протоколов милиция наштамповала под копирку хренову тучу и оставалось только вписать фамилию задержанного. И теперь сопляк должен был взять у меня объяснение по этому поводу. Так требует процессуальная процедура. Я решил защищаться и играть в свою игру. Времени у меня было много.
- Итак, были ли вы…
- Оформляйте протокол по всем правилам или я начну петь арию Фигаро!
Смотрит на меня и хлопает зеньками. Как девочка.
- Оформляйте шапку протокола, объясните мне права. Вас чему там учили?
Оформил. Рассчитывать на то, что я  могу «спрыгнуть» благодаря неправильно оформленному протоколу не имело смысла. Поэтому пусть оформляет по закону. Конвейер был запущен и никто бы не обратил внимание на мои замечания по поводу нарушения процессуальных норм. Сопляку нужно было вытащить из меня признание того, что я просто был там на Площади. Ну, пусть работает.
- Итак. Что вы делали вчера с 20.00 вечера?
И меня понесло. Я рассказывал, как гулял по вечернему Минску, как я влюблён в этот город, в его чистоту и интеллигентность, в его широкие проспекты. Как я обожаю просто ходить спокойными вечерами по проспекту Независимости, заходить в магазины, выставочные залы, тихие кафешки и мечтать, что всё это когда-нибудь станет НАШИМ…
- Станет чьим? – сопляк перебил меня на самом пике упоения.
- Беларуским. – процедил я в ответ тоном ребёнка, у которого отобрали игрушку.
- А сейчас это чьё?
- Сейчас это ваше.
- Я тоже беларус.
- Беларусы были на Плошчы.
- Я тоже был на Площади.
- С дубинкой и в каске со щитом? Это были не беларусы. Это были Фомы не помнящие родства. Манкурты.
- Кто?
- Учить это надо было  в школе. Тогда бы тут не сидели и дубинкой беларусов не гоняли.
Смотрит мне в глаза. Зло и настороженно. «А ты думал перед тобой растерянная девочка?» - спрашиваю глазами, упираясь в его зрачки.
Пауза.
- Значит, следуя логике, на Площади вы были, поскольку считаете себя беларусом.
Он меня поймал. Но я, вообще-то, не очень и сопротивлялся.
- Ну, вижу, чему-то вас там научили в вашей бурсе. Я бы удивился, если бы вы такой вывод не сделали.
- Что ж. Это мне и требовалось узнать.
- Поздравляю. Я могу идти?
- Я провожу.
- В газовую камеру?
-……. – думаю, ему хотелось ответить «да».
Сопляк повёл меня на первый этаж. Идём вдоль по коридору. Справа дверь в актовый зал. Открыта. Заглядываю. Ба! Зал весь заполнен молчаливыми моими соратниками. Все сидят на откидных креслах и в первом ряду Юля, Натаха и Катя. Останавливаюсь и, как можно шыре улыбаясь, машу им рукой. Сопляк пнул меня в спину. Сука.
Заводит меня в кабинет и, что-то шепнув инспектору, уходит. Тут целая свора красных с удивительно равным гендерным балансом. На меня кидают взгляды молодые блондинки и брюнетки в ментовских юбках. Как, однако, эта форма портит женское тело. Взгляды пренебрежительно-брезгливые. Ого! Я совсем не привык, чтобы на меня так смотрели. Отвечаю смелым и уверенным взглядом в глаза, постепенно раздеваю глазами каждую всё ниже и задерживаю нагло-оценивающий взгляд на ногах. Слегка наклоняю в бок голову, как будто желаю заглянуть что там под юбкой, разочарованно цокаю языком и безразлично опускаюсь на стул перед инспектором. Тот мнёт в руках мою объяснительную. Начинает оформлять протокол. Меня никто ни о чём не спрашивает. Распускаю уши. Красные после тяжёлой ночи пытаются шутить кто будет ставить чайник. Скоро утро. Плоские шутки, такой же смех. Инспектор строчит протокол.
- Простите, можно мне узнать, что я тут делаю? – прерываю глупый разговор ментов и невинно-вопросительно смотрю вокруг.
У красных в зобу дыхание спёрло. Каждый взгляд словно говорил мне: «Как смеешь ты своим нечистым рылом?..»
- Сейчас всё узнаешь. – прошипел инспектор. Я возмутился.
- УЗНАЕТЕ, уважаемый, попрошу вас вести себя со мной достойно. Я пока ещё ничем не заслужил к себе такого отношения!
- Да сиди молча, ты, грамотный.
- В отличие от вас – да, грамотный. – инспектор задумался, что я сказал. Улыбки с лица сисястых красных сползли вниз, увлекая за собой всю остальную мимику, отчего их глаза стали похожи на мои, когда я сижу на унитазе. Я не стал дожидаться, пока вся эта свора обрушится проклятиями на мой истерзанный мозг.
- Поясните мне мой процессуальный статус! Сейчас же!
- Тебя задержали за участие в массовых беспорядках!
- Меня задержали в офисе кандидата в президенты.
- Вот твой протокол административного задержания на Площади Независимости. Так что заткнись.
- Не смейте мне хамить!
- Ой-ёй-ёй…хи-хи-хи. – инспектор мерзко осклабился. Сука, чувствует свою безнаказанность и вседозволенность.
- Учтите, я буду жаловаться на ваше поведение. У меня свидетелей полный ваш кабинет.
- Кто-нибудь слышал что я его оскорблял? – инспектор окинул взглядом присутствующих. Те состроили недоумённые мины.
- А ОН меня оскорблял?
- Да, конечно. – зашипели суки в юбках.
- О-о-о-о. Вот оно истинное лицо беларуской милиции. И лицо, и ноги и сись…, –  Я осёкся. Уши закладывало. Я терял над собой контроль от гнева. –  Совсем не женское лицо и…прочие органы у нашей беларуской милиции.
- Так. А ну пошли…, – инспектор вскочил и пнул меня к выходу.
Заходим в мрачную комнату с бетонным полом, шкафчиками у стены и лавочкой вдоль них. Меня садят на лавочку. Отбирают рюкзак и выворачивают его содержимое на стол. За столом два красных. Инспектор садится рядом с ними.
- Этот разговорчивый. Хамит. Угрожает. – жалуется коллегам.
- Ага. Машу руками, на замечания не реагирую. Щас я ещё и написаю вам тут. Будет полный набор обвинений, которые вы вешаете на оппозицию с завидным постоянством. Видно, на более правдоподобное обвинение не хватает фантазии.
- А ну, встать! – Мне показалось, что сейчас будут бить. Сижу. Съёжился и прижал локти к телу. Высокий красный чувырло поднимает меня за ворот куртки. Хруст. Расслабляюсь и болтаюсь в его руках как марионетка. Сопротивляться нельзя. Боже, как это унизительно. Как мерзко и обидно… Верзила вытряхивает мои карманы. Смартфон, два мобильника, флэшки, в каждом кармане целая кипа записок, визиток и прочего моего интеллектуального и так необходимого многообразия. Всё это вываливается на стол. Из рюкзака вываливают целое состояние: черновики, набор арестанта (трусы-носки-зубная щётка-паста – это я всегда ношу с собой на случай внезапного ареста), баллончик с краской (не знаю откуда он там взялся), и самое дорогое – наш бел-чырвона-белы, магутны вольны, смелы стяг. Всё это небрежно и пренебрежительно мнётся, пинается, и комкается. Последним из рюкзака выпадает пакет с тремя бананами. Я и забыл про них. Купил их вчера днём. Хотел угостить одну приглянувшуюся мне журналистку. М-да. Я всё своё ношу с собой. Красные хихикают, комментируют моё имущество, зубоскалят и матерятся как подзаборное быдло. Почему «как »? Просто: быдло матерится.
Разглядывают смартфон, зубоскалят, откуда у безработного оппозиционера такая дорогая вещь.
- Подворовываю, – отвечаю тоном, посылающим их на все три буквы.
Быдло чувствует издёвку и нагло листает мои записные книжки, черновики, конспекты.
Инспектор достаёт из портмоне мой паспорт и вытаскивает между страниц четыре долларовые единички. Моя заначка на чёрный день.
- Четыре доллара США. –  вслух записывает в протокол изъятия.
- Было пять! – начинаю паясничать. – До того, как вы туда полезли, там было пять единичек.
- Да замолчи, ты, придурок! – инспектор обнаглел в край.
- Послушайте, вы!..
- Заткнись!!! Идиот! ****еть ты мне тут будешь! Вон камера в углу висит, на ней всё записано сколько у тебя было долларов и видно, что я ничего оттуда не потянул!
- Тогда на камере будет видно по движениям ваших губ, как вы меня оскорбляли. Не так ли?
Быдлячий инспектор молча уткнулся в протокол. Строчит моё имущество.
Омерзительное чувство унижения, беспомощности и несправедливости переполняет мои сантименты. Каждый из быдла настроен тебя растоптать, ни во что не ставит и не утруждает себя ни малейшей учтивостью, уважением. Этим подонкам нужно показать тебе, что ты здесь никто, от них зависит твоя дальнейшая судьба, твоё имущество, твоё здоровье и твоё достоинство. Возможно, кому-то из них и было неприятно это занятие, но они привыкли делать свою работу именно так. Они старательно запихивали свою порядочность и вежливость подальше, в самые грязные уголки своей души, подзадоривая себя матом и казарменной грубостью. Это здесь было единственно возможным отношением к задержанным. Хотя мы не были ещё ни арестантами, ни нарушителями ни тем более преступниками. Этот статус должен был определить суд.
Такое унижение отняло у меня львиную долю оставшегося позитива. Но я знал, что впереди ещё суд и надо беречь моральные силы.
- Распишись в протоколе административного правонарушения.
Читаю. Я, оказывается, задержан в 23.40 19 декабря на улице Советской за участие в несанкционированном митинге с криками «Жыве Беларусь!».
- Не буду расписываться. Это бред. Дайте мне протокол изъятия моих вещей.
- Обойдёшься. Вперёд пошёл! – пинками выталкивает меня на коридор. Там двое отморозков в форме. Ведут меня по коридору. У меня в руках протокол правонарушения. Ищу, кто его составил. Участковый инспектор Московского РОВД г.Минска Серёгин Антон Владимирович. Ну, сука, я тебя когда-нибудь из под земли достану…
Заводят в кабинет дактилоскопии. Молодая особа пытается аккуратно делать свою работу. Она, по всему видно, не привыкла ещё к хамскому выполнению своих обязанностей. Обращается на «вы», просит стать к белому экрану для фотографирования. Два быдла в форме мне «ты»-кают, подгоняют и торопят. Становлюсь к экрану. Особа глядит в глазок аппарата, пальчик нажимает на кнопочку и…перед самым «щёлк» моя рожа перекашивается на сто восемьдесят градусов. Щёлк!
- Ну вот…не получилось… - особа растерялась.
Мне весело.
- Ты сейчас по роже получишь, чтобы она не перекашивалась! Дурак что-ли?
- В отличии от вас – нет!
- Тебя, наверное, мало на Площади дубинками отфигачили! Ещё хочешь? Мы это сейчас организуем! Встал ровно и рожу не криви!
Я не хочу быть отфигашенным дубинкой. Делаю сосредоточенное лицо, но перед самым «щёлк» всё-таки успеваю сгустить брови и выпячить губы. Всех вроде бы этот дубль устроил. Меня тоже. Интересно бы посмотреть, как получился. Когда-нибудь, когда всё вокруг станет нашим, отыщу в архивах. Вспомню боевые будни, смахну слезу…
Молодая особа развела бадягу для снятия отпечатков пальцев. Я демонстративно и громко отказываюсь лезть пальцами в эту грязную смесь. Отморозки в форме возмущены моим качанием прав.
- В твоём положении бессмысленно пыжыть! Ты понял? Быстро откатал пальцы и вперёд!
- В вашей базе данных есть отпечатки не только пальцев моих рук, но и пальцев моих ног!
- Мне наплевать что там у кого в базе! Делай, что я тебе сказал.
- Я отказываюсь от дактилоскопии.
- Ты сейчас точно дубинкой получишь! –  отморозки надвигаются на меня. Мне чертовски неприятно, унизительно из-за разной весовой категории : у них дубинки, вседозволенность и бычий напор, а у меня забрали даже презерватив из самой потайной заначки в штанах. Но больше всего не хочется быть отфигашенным дубинками при молодой особе.
- Руки вытянул, я сказал!  – отморозок схватил мою правую, второй схватил левую руку, и потащили к столу. – Оказываешь сопротивление? В Жодино, скотина, поедешь! (Жодино – одна из известных беларуских тюрьм с нехорошей репутацией).
- Да мне после Осипович всё равно куда ехать! Испугал ежа голой задницей!
- За оскорбление при исполнении…
- А кого я оскорбляю такого хамовитого, можно узнать? Имя, фамилия…
- Хамовитый моя фамилия!
И в этот момент молодая особа ляпнула то, после чего все растерянно заткнулись:
- Мальчики… ну не ссорьтесь!
Я чуть не расхохотался. Отморозки запнулись и посмотрели на неё как на реальную дуру. Тут чуть ли не атомная война назревает, а она со своими «мальчиками» превратила всё в войнушку в песочнице. Моя реакция на её слова сменились раздражением и я тут же согласился откатать пальцы.
- Ага. Я согласен. Я ж хороший «мальчик». Гы… Это Хамовитый, видите ли, кричит, ведёт себя вызывающе, на замечания не реагирует… Ну – полностью оправдывает свою фамилию.
Откатали пальцы. Ведут по коридору.
Бетонный тоннель, развязные и грубые выкрики казарменных голосов, трёхэтажный мат, унизительные и презрительные взгляды. Всё как всегда. Я бы удивился, если бы всё было по-другому. Но мне не приходится удивляться. Чтобы всё стало по-другому – надо лишить это казарменное быдло благословения свыше, с престола Лукавого. Я иду по коридору этого застенка, и мне кажется, что сейчас ночь с 29 на 30 октября 1937 года, когда были расстреляны около сотни беларуских поэтов и писателей. Мы идём нога в ногу, в наших глазах боль и ужас, унижение и разочарование. Наши глаза гаснут, ещё чуть-чуть и они застынут, уткнувшись в вечное, холодное вчера. Я знаю. Я становлюсь и иду рядом. Ибо это всего лишь мгновения вечности, это скоро закончится и там наверху, поступи я иначе, меня бы спросили: «Почему ты тогда не был Симбирёвым?». Меня не спросят. Я свой для самого себя. Мы идём плечом к плечу. Лишь бы с нашими. Родными. Беларусами.
Заводят в актовый зал. Красные пинают меня в спину в сторону свободного кресла в середине. Около сотни человек разнокалиберного возраста уныло и сонно сохраняют подавленную тишину. За трибуной стоит сержант и смотрит за арестованными. В дверях торчат ещё двое и чему-то весело скалятся. Я падаю в кресло и меня несёт:
- Выше нос и все остальные части тела, друзья! Мы ни в чём не виноваты. Мы не нарушали ни закон, ни общественный порядок. Нарушители и преступники те, кто нас сюда затащил! Сохраняйте достоинство и старайтесь не реагировать на хамство и унижение которому нас подвергает репрессивная машина Лукавого. Мы свободные люди свободной страны. Живе Беларусь!
Моя тирада осталась без поддержки. Никто в ответ не выкрикнул: «Жыве!». Все были подавленные и уставшие. Кто смотрел прямо перед собой, кто пытался спать, уткнувшись в колени, а кто задумчиво теребил в руках шапку.
Менты в дверном проёме загыгыкали и один развязно бросил:
- Ещё чуть-чуть и ты нас в свои ряды сагитируешь!
- Нам такие как вы не нужны. Оставайтесь там где вы есть. И очень скоро мы поменяемся местами!
После моей реплики в зал вошёл Хамовитый и передал смотрящему менту мой протокол досмотра.
- Где этот грамотный патлатый с петушиной бородой?  – Хамовитый хотел подколоть меня моей длинной тоненькой бородкой, которую я отпустил за два предвыборных месяца.
Тут же, не лезу за словом в карман и парирую:
- Лучше быть с петушиной бородой, чем с петушиной головой! Ходишь тут мясо на голове носишь…
Зал разорвался хохотом. Несколько унылых лиц с интересом оглянулись в мою сторону. В глазах удивление и благодарный смех. Я чувствовал себя сорвавшим овации актёром.
Хамовитый стушевался, насупился, и, не найдя что ответить, молча передал протокол смотрящему сержанту и быстро удалился.
Вскоре нас группами начали выводить и грузить в автозаки. Автозак состоял из трёх отсеков для зэков. В двух маленьких отсеках помещалось на седушке ровно два человека, в третьем от силы десять. Эти отсеки были зарешёчены толстыми прутьями. Всё остальное пространтво автозака предназначалась для конвоиров. В это белорусское ноу-хау нас затолкали около 25 человек. В отсеки для двоих умудрились запихнуть по четыре человека, а всех остальных в отсек побольше. Мороз, давка, дикая усталость. Мы как кильки в кровавом томате терпели и даже иронизировали, пытались шутить. Дико хотелось курить. Но ни у кого сигарет не было. Всё отобрали черти. Так мы давились и мялись в интерьере этой консервной банки минут двадцать. Я стал реально замерзать. Но красные никуда не спешили. Сержант, что присматривал за нами, попрыгивал по утренним снежинкам и периодически покрикивал на нас, преимущественно тирадой из мата. Черти вели себя так, будто задержали всех самых страшных нелюдей на этом свете.
- Саня, присмотри за этими, я пойду отолью! – чёрт кричит напарнику.
- А ты залезь на крышу и сверху на этих пидарасов поссы!  Гы-ы-ы-ы-ы… – Животные ржут. Мне просто жутко. Мы никак не реагируем. Каждый шипит проклятия себе под нос. Холодно, хочется спать и курить. Хочется чувствовать себя человеком.
Дать сдачи. Хочется кусаться.
Обнять что-нибудь родное, тёплое и окунуться в сказочное небытие сна. 
Наконец наша консервная банка захлопнулась и нас повезли. В суд. В автозаке меня начало сильно рубить в сон. Реально сказывалась физическая усталость. Холодно, неуютно и опустошённо. О том, что будет – не думалось, голода тоже не было. Хотелось только спать и курить.
Приехали.
- Выходить по одному! Руки за спину, лицом к стене, ноги на ширину плеч!
Молча подчиняемся. Скорей бы внутрь. Всё окоченело. Пальцы на руках и ногах почти не двигаются.
Ведут по коридорам. Некрашеный бетонный пол. Помещение с камерами по обе стороны. Так называемые «стаканы». Метра полтора на полтора. Здесь не на чем сидеть. От силы помещаются четыре человека. Запихивают по пять-шесть. Мы молчим. Нам уже даже нечего сказать друг другу. Всё осточертело. Сажусь на корточки спиной к стене и закрываю глаза. Менты через каждые минут семь вызывают по списку несколько человек. Если назвали тебя, ты должен постучать в дверь камеры и крикнуть «Я». Каждый ждёт свою фамилию для вывода на продолжение экзекуции. Я не могу ни заснуть ни вздремнуть. Тело хочет двигаться и согреваться. Так мы топчемся в «стакане» на месте, поворачиваемся вокруг своей оси, переминаемся. Редкие фразы: «Кто? ..Ты слышал?...Что он сказал?..»
Одному как-то ну очень уж неймётся. Он то охает, то матерится, то стонет.
- Мужики, я больше не могу. Меня по большому припёрло…
- Ты терпи давай. Прикинь, как мы тут закайфуем, если ты обделаешься.
- Ой, бля-я-я-я-я-я… - присел и скорчился.
- Да попросись ты!
- Ой, чуваки, лезет…не могу….
Парень, что около двери отчаянно затарабанил в дверь.
- Я стучу, а просись сам!
И смех и грех. Менты слушают просьбу бедолаги. Ржут.
- А ты что, перед штурмом Дома Правительства не посрал? Как же ты штурмовать-то собирался? Гыыыыы….гааааааа. Иди, засранец, твою мать…, — выпускают
А мог бы и не выпустить. Помню во время одной из отсидок в Осиповичском КПЗ надзиратель отвечал коротко и строго: «Ничем не могу помочь. Это не мои проблемы». Вот так. Хоть ты усрись. А в камере обделаться …даже не представляю как бы разруливалась ситуация.
Наблюдаю за всем этим, слушаю, вспоминаю и тем самым коротаю время до своей очереди.
- Такой-то! – крик на коридоре. Паренёк у входа отзывается. Его уводят. Ждём. Придёт расскажет что там да как. Приходит минут через десять.
- Десять суток. Мент, что вёл шепнул: «Признаешь вину – получишь десять суток. Будешь ****еть – получишь по полной.
- Ну?
- Дык я и не ****ел. Всё признал.
- Симбирёв!
- Я!
Выхожу в коридор, делаю пару шагов и меня повело в сторону, голова закружилась и в глазах помутнело. Прошло быстро, но конвоиры это заметили:
- Шо, сука? Ещё не протрезвел, блять? Щас поедешь на Жодино там тебя быстро отрезвят.
Я не огрызаюсь. Мне нужно собрать мысли для речи на суде. Я намерен «****еть». По делу и конкретно. Это мой последний реверанс снежинки на ветру перед морозильной камерой.

Зал мест на тридцать. Целенаправленно иду к местам за решёткой. Мент грубо толкает меня к первому сидячему ряду. Становлюсь за трибуну. Готовлюсь отстаивать свою свободу и невиновность. Мент презрительно оценивает меня с ног до головы. Упирается в ботинки и от изумления присвистывает:
- Я не понял. Почему у тебя шнурки на ботинках?
- Тебе потом объяснят кто я такой и почему тебе со мной нужно быть аккуратнее. – я прикалываюсь и многозначительно выдерживаю паузу, смотрю на мента свысока. Мент молча перебирал ливер своих мозгов.
- Встать, Суд идёт!
Судья баба лет сорока-сорока пяти. Маска правосудия на некрасивом лице, как будто бубнящим: «Как меня заколебала эта работа, бесконечные оппозиционеры и вообще: меня не удовлетворил муж и я плохо пожарила к завтраку котлеты». За судьёй семенит секретутка – молодая особа с равнодушно-обиженным лицом, возмущённым бесконечным потоком отморозков, испортившим ей понедельник.
Мне опять весело и я несмотря ни на что склеил приветливую лыбу.
- Рассматривается административное дело … -- бла-бла-бла… -- Судья суда Московсого района города Минска Рудницкая Е…Б… при секретаре Козел В…А… --- это надо запомнить. Все персонажи, устроившие нам кровавое воскресенье должны быть втоптаны в мою память и в грязь истории.
– … Симбирёв Игорь Геннадьевич 19 декабря 2010 года, в 23 часа 40 минут по ул. Советской -11 нарушил установленный порядок организации и проведения массового мероприятия: без соответствующего разрешения Мингорисполкома в составе группы граждан принимал активное участие в проведение уличного шествия по тротуару проспекта Независимости от Октябрьской площади, в ходе которого выкрикивал лозунг «Жыве Беларусь!», а также несанкционированного митинга на площади Независимости по ул. Советской-11, на замечания сотрудников милиции не реагировал… – конвейер крутился, судья читала почти наизусть, секретарша уныло что-то ковыряла в бумагах и иногда безинтересно смотрела в мою сторону.
- … Что вы можете пояснить по поводу предъявленных вам обвинений, Симбирёв?
И тут Симбирёва понесло.
- Товарищ судья! – я не собирался называть эту тётку ни «высоким судом» ни тем более «вашей честью». Она была бесконечно далека от подобных определений.
- То что вы только что зачитали абсолютная неправда. В вас ввели заблужденеие… Простите…Вас ввели в заблуждение! Я был задержан после полуночи в офисе кандидата в президенты Владимира Некляева, где я исполнял свои обязанности ночного дежурного, и доставлен в Московский РОВД около 6 часов утра. Все четыре часа я присутстовал при обыске вышеназванного помещения людьми не пожелавшими представиться. Однако в моём рюкзаке, который ваши коллеги успешно у меня изъяли, находятся бумаги, где я записал фамилии некоторых участников того постыдного процесса. Эти люди могут подтвердить мои слова. Посему в 23.40 на улице Советской меня никто не задерживал и протокол моего задержания не соответствует правде. А доказательства, полученные с нарушением Закона не имеют юридической силы!..
- Вы хотите заявить ходатайство? Вам нужен адвокат?
Я даже растерялся от неожиданности такого предложения.
- Конечно. Я хочу ознакомиться с материалами дела, потому как мне этой возможности не предоставили, и… конечно мне нужен адвокат.
- У вас есть адвокат? Кого-то хотите вызвать?
- Но я не помню по памяти телефон… а все записи в рюкзаке, который отобрали…
- Вам будет предоставлен государственный адвокат. Сколько времени вам нужно?
- Минут пятнадцать.
- Суд объявляет перерыв! – бац по столу молотком. Выскользнула из зала первая. За ней обиженная секретутка.
Мент повёл меня в какую-то каморку. По дороге хотел было опять заставить меня снять шнурки, но не очень настойчиво.
Заводит в пустой «стакан», чуть получше чем тот, где я стоял давече. Здесь есть два стула. Сажусь и отчаянно сражаюсь со сном. Жду. Через пару минут входит невысокого роста, виновато улыбающаяся особа лет тридцати.
- Я буду вашим адвокатом.
- Ну что ж. У меня выбора нет. – Некое загнанное, неуверенное в себе создание женского пола на двух квадратных метрах вместе со мной. М-да. Застряли мы тут в «стакане» и минут на пять. Это не лифт и двадцать минут в распоряжении. Поражаюсь ходу своих мыслей. Сосредотачиваюсь.
- Значит вот в чём фишка. Протокол задержания составлен так, будто меня задержали в 23.40 на улице Советской. Это не так и этому есть доказательства у самих ментов. В протоколе изъятия, откуда меня забирали, есть запись моей рукой «своровано» и это было около пяти часов утра. Доказательств моего присутствия на Плошчы нет вообще!
Виновато улыбается и хлопает глазами:
- Да-да. Это вы очень хорошо заметили… Это надо обязательно говорить. Да-да…
О Боже…Кого мне подсунули. Что она тут делает, это чудо? И что мне с ней делать. Как она меня защищать собирается?
- Это всё, что вы мне посоветуете?
- Хм… Ну да. Только… судья не примет ваши доводы. Вы ведь не знаете, кто проводил обыск, кто может сейчас подтвердить ваши слова.
- Есть фамилии обыскивавших в моём рюкзаке.
- А где рюкзак? ...
Нас резко обрывает крик надзирателя:
- Ира, заканчивай с ним! У нас ещё человек сто! Им что, каждому адвоката подавай?
- Всё, что сказали мне, то говорите судье, а я поддержу. –  скороговоркой залепетала и подскочила со стула. Она, по-моему, тут девочка на побегушках. Для виду.
Выходим. Надзиратель. Горе-адвокат. Секретутка. «Сними шнурки нах!». Судья.
- Судебное заседание…. – бла-бла-бла… – Что вы можете пояснить в свою защиту, Симбирёв.
- Высокий… Нет... Товарищ судья! В проколе административного правонарушения имеются заведомо ложные показания сотрудников милиции. А именно. Участковый Серёгин утверждает, что я был задержан в 23.40 на Улице Советской неким милиционером Куртюговым. Но в действительности я не был задержан вообще, а доставлен в Московский РОВД около шести часов утра из офиса по адресу Немига 42, где я находился и присутствовал при проведении осмотра и изъятия имущества. Подтвердить это могут те самые люди, которые проводили какие-то действия по указанному адресу. Их фамилии записаны в моей записной книжке и находятся в изъятом у меня рюкзаке. Более того, на изъятых вещах по указанному адресу моей рукой есть запись «своровано». В этом можно убедиться…
- Где находятся эти вещи?
- Я не имею понятия, ибо передо мной никто не отчитывался. И потом, действия этих людей больше походили на грабителей…
- Отклоняется ваше ходатайство, поскольку вы не знаете где эти вещи и что это были за люди.
- Но фамилия женщины, которая вела записи во время этих действий у меня в рюкзаке…
- Отклоняется! Что ещё?
- Послушайте, вы лишаете меня всех разумных методов защиты…
- Говорите по существу.
- Ах так… Даже если я  в составе группы граждан, как воспитанный человек двигался по тротуару в направлении площади Независимости и выкрикивал фразу «Жыве Беларусь!» - то какое я совершил нарушение общественного порядка? Возможно, если бы я кричал «Умри Беларусь!», то мне не пришлось бы сейчас стоять тут перед вами. В протоколе написано, что я не реагировал на замечания работников милиции. Но я не видел нигде никаких работников милиции в направлении от площади Октябрьской до площади Независимости. И никаких предупреждений ни от кого не слышал. Площадь Октябрьская и Независимости является публичным и общественным местом. Поэтому я имею полное право как гражданин свободной страны находиться там тогда, когда это будет мне угодно. Все обвинения в мой адрес лживы, сотрудники милиции умышленно исказили факты, и я требую дать этому правовую оценку и освободить меня из зала суда!
- Адвокат, что вы можете добавить?
Это жалкое создание, адвокат, казалось, впилась попой в свой стул. Она мне напомнила испуганного страуса, только голова её была спрятана не в землю, а в свои плечи. Не то, что добавить – она хотела убрать всё, что я нёс из своих ушей, из памяти и вообще: она бы многое отдала, чтобы меня вообще никогда не существовало.
- Я… да…я прошу освободить его … Симбирёва из зала суда и признать невиновным… У меня всё. – мне захотелось заплакать над ней.
- Суд удаляется на вынесение постановления! – клац молотком по столу.
И меня опять повели в «стакан». Уже в другой.
Здесь я был пятым. С моим приходом кто-то раскошелился на сигарету.
- И ты молчал?
- Гы, дык я держал до последнего!
Двое некурящих. Потерпите, братцы. Растягиваем своё единственное удовольствие на троих. Делимся кому сколько дали. Всем по 12 суток. Весь стакан удивляется, почему меня так долго мурыжат, не могут вынести приговор.
- Ну дык я ж того: показывал зубы, защищался.
- Ну то получишь по полной.
- Похоже, что так.
У одного замечаю в руках телефон.
- Как заныкал?
- Да в носок, щупали как-то без воодушевления, не нашли.
- Гы-гы-гы…
- Хе-хе-хе…
Хотел было к кому-нибудь позвонить. А кому? В голове ни одного телефона. Домой? Там раньше других поняли, где я могу быть.
Наконец меня вызывают на вынесение постановления Выхожу. Тот же цирк. Надзиратель. «Сними шнурки нах!»-«Да пошёл ты!»-«Шо ты сказал?»-«Ты всё слышал…»
Горе-адвокат. Секретутка. Судья.
- Судья суда Московского района города Минска Рудницкая…, – надо запомнить эту фамилию. Будет кому на могилу плюнуть, – … свою вину в совершении правонарушения не признал…, – одиннадцать лет одна и та же схема в моих бесконечных битвах за разгул демократии и никогда я не признавал своей вины, – … его виновность подтверждается судебным разбирательством…., – я бы удивился, если бы подтвердилось другое, гы-гы-гы, – вина подтверждается рапортом Куртюгова…, – о, эту фамилию тоже надобно запомнить, на его могилу я не только плюну, – суд считает необходимым наложить на него взыскание в виде административного ареста на срок пятнадцать суток. – С новым Годом! С новым Гадом! Я представил себе как принимаю новогодние поздравления с 2011 годом на нарах, чухаю двухнедельную тюремную щетину и мило улыбаюсь сокамерникам. – Постановление может быть опротестовано в 5-дневный срок в Суд Московского района.
Всё. Теперь моя судьба на две недели предрешена.
Опять цирк. Наглый конвоир. «Сними шнурки нах!» и всё такое…
В стакане иронизируют: «Мы думали тебя сразу расстреляют. Гы-гы-гы-хе-хе-хе…» Пятнадцать суток получил из присутствующих только я. Прислоняюсь к стене и пытаюсь думать. Но думать больно. Поэтому просто туплю в темноту закрытых глаз. Ни мыслей, ни переживаний. Я залип между пространством и временем в «стакане» суда Московского района города Минска через двести двадцать лет после взятия Бастилии. И больше всего на свете мне хочется помыть ноги и уткнуться носом в подушку.
Так проходит неопределённый кусок времени под развязные крики чертей в коридоре, уставшие «Я!» и хлопанье стаканных дверей.
Наконец наш стакан с лязгом открывается. «Выходить по одному, руки за спину, лицом к стене!» Ведут на мороз и грузят в машины. Нас много. Машин тоже. Сколько людей – столько машин. Мы запихиваемся в автозаки и прессуемся селёдками в эти душегубки.
- Эй, командир, а сколько ехать?
- До Жодино около часа.
- Ого! Мы ж замёрзнем!
- Ну и *** с вами!
- Ну спасибо…
Дверь автозака захлопывается. Ждём пока загрузятся все машины. Не о чём говорить, не о чём думать. Мы в полном дерьме.
- Мужики, а где наши шмотки?
- Должны быть в одной из машин. Должно быть…
Мы не знаем, что с нашими вещами. У меня там набор арестанта. Трусы, носки, зубная паста, щётка. Мне без этого никак.
Залезают два чёрта.
- Эй, ребята, а где наши вещи?
- Выкинули мы их нахуй. Гы-ы-ы-ы…
Дальнейшие расспросы о нашем имуществе тонут в рёве мотора. И, трамбуясь из стороны в сторону, мы поехали.
Мы прессуемся друг о друга, наступаем на ноги, пихаемся локтями на очередной кочке. Чёрт его знает, по каким дорогам нас везут. Мы липнем друг к другу как снег, скатывающийся в ком. От постоянного трясуна вроде не так холодно. Тут темно. Позади меня остаются два месяца постоянной креативной движухи. Каждый день проживался по полной. Мне не хватало в сутках нескольких часов. Сутки казались слишком маленькими, чтобы успеть всё, что задумывалось. Времени на сон было жаль. Каждое невыспанное утро встречалось с радостью и ощущением полноты бытия. Ещё чуть-чуть и корона упадёт с усатой и лысой головы! И когда корона вот-вот должна была упасть… Автозак увозил нас, прессуя в холодный грязный снежный ком. Время, которого ещё совсем недавно так не хватало, должно было вот-вот остановиться совсем.
Холод.
Тьма.
Впереди камера.
Морозильная.



                (працяг будзе)



               
(працяг будзе)