Пародия на книгу Л. Корнюшина

                К. Велигина

                ПАРОДИЯ НА КНИГУ Л.КОРНЮШИНА «БЕССМЕРТНИК»
     Откуда-то из леса залились сладкие песни. То ли соловей, то ли сердце вздрогнуло. Какая-то недевичья злоба вдруг охватила Наталью Быкову. Она бережно нащупала за пазухой газету «Беднота», где так тепло говорилось про их коммуну и колхоз. «А жить-то хочется!» - крикнула про себя Наталья и изо всей силы хлестнула лошадь кнутом. Старая кобыла фыркнула, вздыбилась и рванула с заветного места: отсюда вчера снесли пятнадцать тюков зерна, отобранных у кулака Захудалова. Наталья от неожиданности стукнулась лбом о дерево. Дыхание перехватило от лопающихся почек, и ей вдруг стало ясно – весна наступила, скоро появятся листья. Навстречу шла Пелагея с обобществленным бидоном в тяжелой крестьянской руке.
     - А, Наталья, - неясно проговорила она и скрылась.
     Наступало страдное деревенское утро. На дубах выступила роса.
     - Манька, зови Ганну корову доить! - крикнула весело бабка Лукерья и вдруг приутихла. Подзадумалась.
     Ганна выскочила из избы с подойником, поводя высокой грудью, крикнула:
      - Эх, век наш бабий короток! – и, величаво ступая, нырнула в коровник подкулачника Жуковинова.
     - Пошла, дура, старую песню петь, - сурово заворчала бабка Лукерья, беря двумя мозолистыми пальцами ковшик с тюрей и подавая эту добрую крестьянскую еду любимому своему сыну чахлому горбуну Яшке.
     Наталье Быковой, видевшей всё это с телеги – глазастая была баба! – стало весело, она захохотала и вспомнила о Максиме. Правда, однорукий он, но ведь ни о ком  она не может думать дольше пяти минут, кроме как о нем. И в весенней тоске сжалось ее простое девичье сердце. Стиснула она газету «Беднота» в руках, спрыгнула с телеги и сунулась в коровник к Ганне. Крикнула распалено:
     - На, читай!
     Упала на колени. Задумалась.
    … В это время Максим сидел в губкоме и слушал со злобой про то, как подло застрелили Котю Мордюка. Хоть и страдал тот левизной, и поотбирал всех коров в деревне Мухоедовке, но всё-таки был свой, советский парень. Бедный Мордюк!  Кто посмел поднять на него руку!
     - Охолонился трохи? – спросил его председатель ЦК Уходякин.
     - Я, может, свое тщеславие хочу удовлетворить, - сказал неожиданно Максим. – Да, знаю, что` ты мне на это скажешь: коммуна, мол, не накосила сена, не запасла корма, всю зиму коров подвязывали веревками к стропилам…
     - Зачем? – удивился председатель.
     - Васька знает, зачем, - махнул рукой Максим. – У него спроси. Короче, подвязывали коров веревками так, что ажно веревки не выдержали. А у единоличников коровы сено жрут неподвязанные!
    И он зарыдал в злобном запоздалом раскаянье.
     Потом все вместе партийцы долго пили чай внакладку и вприкуску. Максим вспомнил Наталью. Славная она. Веселая. Спросил задушевно губкомовского работника Крохоборцева:
     - Ты на царевой каторге был?
     - Был, - обрадовался Крохоборцев.
     - Помнишь Федюшкина, вечного поселенца?
     - А как же. Веселый.
     - Н-да, - Маским задумался, вспомнив, как однажды Федюшкин поймал его на расколке дров и стал с силой бить медным каторжным самоваром. «Силен был, лошак грудастый, - ласково подумал Максим. – Эх, Русь, много у тебя богатырей!»
     … Так и жила она, родная деревня, доверху наполненная сеятелями русского народа. А где-то рядом в лесу рос и цвел бессмертник.