Генерал де Голль

Б. Бейнфест
КОЕ-ЧТО О ГЕНЕРАЛЕ ДЕ ГОЛЛЕ

Недавно вышла переизданная (спустя 30 лет!) книга проф. Николая Молчанова «Де Голль». Книга великолепная во всех отношениях, особенно для своего времени. Не потеряла она своей актуальности и сегодня. Вот только при чтении подчас вдруг возникает ощущение, что в книге описывается какой-то совсем другой, фантастический мир, совершенно не похожий на тот, к которому мы привыкли.
Когда де Голль поступал в военную школу в Сен-Сире, готовившую элитных офицеров , как раз был принят закон, по которому каждый молодой человек, принятый в Сен-Сир, обязан в течение года служить рядовым солдатом. И вот тут-то пришлось будущему Президенту хлебнуть в полной мере того, что у нас называется “дедовщиной”. Вот как описывает Молчанов эту жуткую сцену издевательства, от которой мурашки бегут по коже...
«Спрятав холодную гордость, он безропотно подчинялся цуканью или, как говорят французы, “бизютажу”. Эту процедуру “старики” проделывают с каждым новичком в любом учебном заведении Франции до сих пор. Что же они придумали для него? Стоило взглянуть на его весьма выдающийся нос... Конечно, его заставили забраться на стол и продекламировать знаменитый монолог о носах из “Сирано де Бержерака”. Зная Ростана наизусть, он, ни разу не споткнувшись, прочитал этот длинный текст. Из-под самого потолка раздавалось: “Пик, мыс, утес – нет, полуостров целый...”».
Да, до такого издевательства в России додуматься не смогли! Это вам не унитаз зубной щеткой чистить!
Во время Первой мировой войны де Голль сначала полгода провел в госпиталях, где лечил два полученных ранения. О степени тяжести первого ранения можно судить по тому, что когда фронт приблизился к Аррасу, где находился госпиталь, “он уезжает из Арраса и один отправляется в Париж, а затем в Лион, чтобы там залечить свою рану”. Потом де Голль попадает в плен, где проводит оставшиеся без малого 3 года, пока не закончилась война. «Спустя тридцать лет, слушая рассказ своей племянницы Женевьевы о ее пребывании в одном из гитлеровских лагерей смерти, он заметил, что испытания Первой мировой войны означали для него нечто подобное...» Что же это были за кошмарные испытания?
«С первого и до последнего дня плена его неотступно терзает мысль о побеге, о том, чтобы вернуться во Францию и продолжать сражаться. Он совершил пять попыток побега. Однажды, добыв форму немецкого солдата, он переоделся в нее и покинул лагерь. Но брюки едва покрывали колени, а рукава доходили только до локтей. Несмотря на трагизм ситуации, можно себе представить комизм этой картины; естественно, что все обращали на него внимание, и беглец был быстро водворен обратно в лагерь. В другой раз ему удалось добраться до самой границы, но здесь его схватили; высокий рост снова подвел его. Но он упорно продолжал отыскивать новые способы побега. ...Решил вырыть подземный ход. Копал долго и упорно, но в конце концов наткнулся на скалу, к тому же немцы обнаружили подкоп. За это Шарль де Голль был переведен в лагерь для неисправимых и “рецидивистов”, т.е. для тех офицеров, которые совершили несколько попыток побега».
Хватит ли у нас воображения, чтобы представить себе адскую обстановку в этом лагере, которую де Голль позднее сравнил с обстановкой в немецком концлагере во Второй мировой войне? Вот что пишет Молчанов.
«Для человека активного нет ничего тяжелее отрыва от деятельности. Поэтому годы, проведенные в плену, – мрачные годы де Голля. (Конечно, впоследствии, через 25-30 лет в каменоломнях концлагерей было не так мрачно: все-таки человек был занят, не так оторван от действительности! Б.Б.) Но в некоторых отношениях они оказались очень плодотворными. В лагерных условиях, впрочем, не слишком суровых ( ! ), он жил интенсивной духовной жизнью, много размышлял, читал всё, что попадало под руку. Когда было нечего читать, он повторял в уме произведения классиков, древних и французских, которых хорошо знал. По немецким газетам он внимательно следил за ходом войны. Он часто делал какие-то записи. Впоследствии из них родилась его первая книга “Раздор в стане врага”.
Пленники, как могли, разнообразили свою скучную ( ! ) жизнь не только игрой в карты, песнями, нескончаемыми беседами. Де Голль, например, регулярно делал доклады о ходе военных действий, благо эти действия становились все более успешными для Франции. Оказавшийся там же бывший профессор истории читал лекции. Пленные офицеры устраивали дискуссии о стратегии и тактике, об опыте войны и ее возможных последствиях». Чудовищно! Не поддается воображению! Сразу понятно, что это лагерь для “отпетых”, хотя они, как видно из книги, еще пытались там петь...
В дальнейшей карьере также приходилось преодолевать немыслимые препятствия. Однажды, уже будучи студентом Высшей военной школы, на маневрах де Голль, хотя и выиграл бой, но применил тактику, противоречившую установкам обучавшего его полковника, и потом настаивал на своей правоте. Послушайте, какую жуткую, бесчеловечную аттестацию он получил от этого полковника при выпуске.
«Интеллигентный, образованный и серьезный офицер; показал блестящие способности и большие перспективы будущего роста. К несчастью, его бесспорные высокие качества снижаются его чрезмерной самоуверенностью, его нетерпимостью к мнениям других, его позой короля в изгнании...»
Нет, вы подумайте только! “Позой короля в изгнании”! Какой изощренный садизм! Как это не интеллигентно – вот так выражаться! Этот полковник, сразу видно, – нестоящий солдафон! У нас, помнится, даже диссидентам в психушках давали более мягкие характеристики за подписью треугольника больницы. Хотя потом, много позже, во времена Пятой Республики выяснилось, что в аттестации полковника было 100% правды. Шарль Де Голль был во всех отношениях (кроме роста и военных триумфов) второй Бонапарт. По свидетельству Молчанова, еще в плену «он производил впечатление своей необычайной памятью, знанием военной истории, умом, страстью к чтению. Не укрылись от его товарищей по плену, естественно, и особенности его характера, безапелляционный тон его высказываний, стремление всегда быть правым, его гордая отчужденность, а подчас и заносчивость. Ему дали прозвище "Коннетабль", т.е. главнокомандующий короля. Странное дело, разные люди, в разное время и в разных обстоятельствах, независимо друг от друга называли его этим словом. Значит, было что-то в его облике такое, что ассоциировалось со старинным образом королевских военачальников». Вот в чем дело! Полковник, оказывается, вместо того, чтобы составить собственное непредвзятое суждение, просто пошел на поводу у расхожей молвы!
Капитан де Голль был взбешен, и на реплику своего товарища: «Вы воткнули им за два года столько бандерилий, чтобы заслужить этот смертный приговор» (смертный приговор! лучше не скажешь! воистину: что русскому здорово, немцу  – смерть. Б.Б.) ответил: «Я поступил в эту дыру не только для того, чтобы быть майором!»
А вот еще интересный случай. «В 1927 году на Мозеле, где де Голль служил командиром батальона, выдалась суровая зима; ...во французских войсках вспыхнула эпидемия гриппа. Сведения об этом дошли до Парижа, кто-то... послал жалобу в парламент. В результате в Трир прибыла высокая парламентская комиссия, в которой оказалось немало видных политиков (члены комиссии – Эррио, Даладье, Гуэн, Рамадье – в разное время возглавляли правительства). Комиссия смогла убедиться, что в 19-м батальоне дело поставлено образцово, и об этом доложили палате депутатов. Докладчик сообщил о любопытном эпизоде. В разгар эпидемии умер солдат Гуро, у которого не осталось никаких родственников, ни матери, ни отца. Тогда командир батальона майор де Голль решил сам носить знак траура по умершему.
Палата депутатов, выслушав рассказ об этом, разразилась бурными аплодисментами, а сидевший на правительственной скамье премьер-министр Пуанкаре откликнулся весьма одобрительной репликой».
Кто-нибудь после этого еще сомневается, что парламентская республика – лучшая форма правления?
В книге о де Голле интересен прежде всего не столько военный аспект его биографии, сколько его карьера политика. Какой он был вояка, мы уже видели. Всю вторую мировую он фактически провел в Лондоне. Интересен такой эпизод (цитирую Молчанова). «Де Голль мечтал об участии своих солдат в крупных сражениях, где они могли бы прославиться. Вот почему он так добивался участия двух своих дивизий (по численности это были скорее не дивизии, а бригады) в военных действиях в Ливии. Когда англичане отказали ему в этом, он решил отправить их на советско-германский фронт. Однако это очень не понравилось англичанам, и они согласились допустить французов к боям в Ливии. Уступка объяснялась и тем, что германо-итальянские войска под командованием генерала Роммеля готовились к большим наступательным операциям и на счету был каждый солдат. Еще в декабре 1941 года Черчилль сообщил де Голлю, что британское командование готово удовлетворить его желание. Английский премьер предложил даже самому де Голлю лично отправиться в Ливию: "Роммель – танковый генерал, и Вы – генерал танковых войск. Почему бы вам не помериться с ним силами?" Но у де Голля были задачи покрупнее, и вообще он не оценил юмора Черчилля».
Вольно же было Черчиллю так шутить!
Конечно, захват Франции в 1940-м году – и судя по книге Молчанова, тоже – был кукольной войной. Париж, например, вообще не пострадал. Но политическая деятельность де Голля впечатляет.
Впрочем, сам де Голль мог бы принести немало пользы Франции и на ином поприще, в нем пропал незаурядный литератор и знаток литературы. О его знании Ростана уже было сказано. В своей книге «За профессиональную армию», которая «написана с обычным для ее автора литературным блеском, де Голль, хорошо зная цену художественного слова, предпочитает приводить в тексте или в эпиграфах не скучные формулы военных теоретиков, а слова поэтов, писателей, философов. Среди них литераторы Анатоль Франс, Морис Метерлинк, Жан Ришпен, Альбер Самэн, Жорж Дюамель; мыслители Блез Паскаль, Франсуа Ларошфуко, Георг Гегель. Но это не только не заслоняет сурового смысла книги, но усиливает ее своеобразный драматизм», – пишет Молчанов.
Вот такие, с позволения сказать, интересные подробности. Воистину, умом Францию не понять, аршином общим не измерить!
И в заключение – еще одно замечание. Что у умного на уме – у глупого на языке. Помимо блестящего владения словом, де Голль блестяще владел еще одним неотразимым, разящим оружием: молчанием. Он умел сказать молчанием больше, чем словами. У молчания ведь много ипостасей. И это красиво подчеркивает автор книги, имеющий, кстати говоря, такую выразительную фамилию.
Вот какую мысль де Голля он приводит в книге (при всем при том, что сказано выше, не самом деле можно преклоняться перед величием политика и мудреца Шарля де Голля): «Молчание – это блеск сильных и убежище слабых, целомудрие гордецов и гордость униженных, благоразумие мудрецов и разум глупцов». Так он написал в своих военных мемуарах. Можно добавить еще, что это – благородство правых и надежда виноватых. (А речь – наоборот: надежда правых и благородство виноватых.) Выбор, как видим, большой; и каждый может выбрать для себя то, что ему подходит. В этой многоликости истины и состоит, наверно, мудрость жизни.
А как это всё воспринималось в СССР в 1973 году, когда книга была издана впервые? Как памфлет, обличающий отвратительные язвы капитализма? Или как едкая ирония в духе бравого солдата Швейка? Видимо, цензура опрометчиво склонилась к первому варианту. А зря. Советскому читателю в тот раз повезло. Ему было с чем сравнивать... Вернее, ему не было, с чем сравнивать. Потому что вряд ли он читал хоть одну книгу мемуаров советского военачальника, которая была бы “написана с обычным для ее автора литературным блеском”.
И правильно! Воевать надо было, а не учить наизусть пьесы Ростана! Тогда бы не два ордена было заработано за войну, а, по крайней мере, столько, сколько (как у советских генералов, но только с поправкой на рост де Голля) могло бы поместиться на всем фасаде туловища...